Поэтому он сразу же приступил к делу, то есть решил сообщить Азе о своем намерении...
В центральном адресном бюро он узнал о месте пребывания певицы и купил меланхолическую лиловую почтовую бумагу. Ему пришло в голову, что вместе с письмом следовало бы возвратить Азе ее фотографии. Он только был неуверен, отослать ли вместе с немногочисленными, полученными из ее рук, множество фотографий, купленных в магазинах, которыми он гордо заполнил стену своего кабинета и ящики письменного стола?
После глубочайшего размышления для более сильного впечатления он решил отослать все разом.
Посылка была уже приготовлена, он как раз прощался с фото графиями, в уме составляя текст письма, которое должен был написать, когда появился неожиданный посетитель.
Господин Бенедикт тихо, но крепко выругался. Он не имел возможности спрятать разбросанные портреты. Укладывание их в
ящики заняло бы слишком много времени, а ему не хотелось выставлять их на обозрение для чужих глаз... Он беспомощно покрутился по комнате, но вдруг гениальная идея пришла ему в голову: он снял узорчатое покрывало со стоящей рядом софы и прикрыл им весь стол вместе с фотографиями. После чего подошел к двери и отворил ее, одновременно нажав на кнопку, приводящую в движение лифт.
Через несколько минут в дверях прихожей появился Лахец.
- Ах, это ты...
- Да, это я.
Оба кисло улыбнулись.
- Давно тебя не видел.
- Я тоже давно не видел вас, дядя... Они перешли в кабинет.
Лахец прибыл к господину Бенедикту с почти отчаянной мыслью вытянуть у него еще какой-то займ. После той несчастливой игры в Асуане у него остались только гроши, поэтому он смог вернуться в Европу самым дешевым поездом. Он исчез так неожиданно, что ни Халсбанд, который не любил выпускать его из рук, ни ищущий его Грабец не знали, когда и куда он делся...
От мыслей о самоубийстве, вспыхнувших в нем под влиянием раздражения, его спасла какая-то внутренняя, упрямая крестьянская сила - а более всего новый музыкальный замысел, победительный, триумфальный, полный силы и улыбок богов, рождающийся в душе неизвестно откуда в минуты наибольшего отчаяния... С тех пор, как первые идеи забрезжили у него в голове, он не мог уже думать ни о чем другом. Все исчезло у него перед глазами, кроме единственного желания: создать, написать, услышать!
Несколько недель, несколько месяцев покоя! Немного возможности сосредоточиться и поработать без неизбежных мыслей о том, что надо есть, жить, зарабатывать!
Он знал, что от великодушного Халсбанда он в любую минуту может получить взаймы небольшую сумму, но так же хорошо знал, что в таком случае не будет иметь покоя, постоянно спрашиваемый: что делает? не закончил ли еще? когда вернется к своим обязанностям?
О дяде Бенедикте он вспомнил как о последнем средстве и решил любой ценой содрать с него деньги.
Мысль об этой операции не доставляла ему удовольствия. Он испытывал непреодолимое и болезненное отвращение перед всяким унижением, просьбами, благодарностями; по причине удивительной "последовательности" человеческой души заранее чувствовал ненависть к дяде за то,.что вынужден одолжить у него деньги.
И теперь, сидя напротив него по другую сторону стола, накрытого стянутым с софы покрывалом, он смотрел на него с ненавистью, совершенно не вяжущейся с намерением, которое его привело сюда, и желваки перекатывались у него на щеках, как будто он собирался безжалостно стереть зубами в порошок благородного старичка.
- Как дела? - спросил наконец господин Бенедикт после глубокого размышления.
- Хуже некуда,- проскрежетал Лахец.
Господин Бенедикт захотел сказать племяннику что-нибудь приятное.
- Мне понравилась твоя музыка, которую ты написал для госпожи Азы.
Лахец аж подпрыгнул на стуле.
- Ты, наверное, заработал кучу денег?
- Я все проиграл.
- О!
Он поднял брови и минуту с упреком смотрел на племянника, грустно покачивая головой. Потом неожиданно сказал: - Я женюсь.
- Вы с ума!..
Лахец оборвал фразу и постарался любезно выдавить из себя:
- Поздравляю. А на ком, если можно спросить?
Он наклонил голову, чтобы скрыть злорадную усмешку, и в эту минуту его взгляд упал на половину лица Азы, выглядывающего изпод лежащего на столе покрывала.
Дыхание у него перехватило от дикого подозрения; он схватил покрывало, собираясь откинуть его, но господин Бенедикт был настороже. Он схватился за ткань руками, они боролись несколько минут, но в конце концов композитор победил. Вместе с содранным покрывалом на пол посыпалась целая куча фотографий. Господин Бенедикт, покрасневший, как юноша, наклонился, чтобы собрать их, а Лахец побледнел. Он не мог отвести глаз от лица, глядящего на него с сотен кусочков картона, и спросил сдавленным голосом:
- На ком? На ком вы женитесь?
- Пока не знаю! Ты что, с ума сошел? Зачем ты все рассыпал? Я должен отослать... Я женюсь в ближайшее время, но еще не знаю, на ком.
Лахец расхохотался.
- Ну, это другое дело!
- Что значит другое дело? - сопел покрасневший от усилий пенсионер.- Поможешь мне собирать. Что это на тебя нашло? Ведь я должен отослать это!
Композитор смещался и оробел... Он упал на колени и начал не ловко сгребать рассыпавшиеся фотографии, бормоча какие-то оправдания все еще ворчавшему старичку. Наконец работа была закончена. Они снова уселись друг против друга и начали удивительный разговор, во время которого каждый из них думал совершенно иное, нежели говорил. У господина Бенедикта вертелось в голове: какого черта племянник явился к нему в такое неподходящее время, а Лахец, рассказывая какую-то выдуманную историю, мысленно играл с собой в чет и нечет: одолжит или нет?
Наконец он не выдержал. Он оборвал фразу на середине и неожиданно сказал:
- Дядя, я в страшной нужде. Мне нужна помощь...
Господин Бенедикт замолчал. Долгое время он смотрел на своего гостя, хмуря белые брови и серьезно кивая головой, в конце концов тому надоело ждать, и он во второй раз спросил:
- Вы не могли бы... помочь мне, дядя?
И теперь господин Бенедикт не сразу ответил ему. Он встал, прошелся по комнате и несколько раз кашлянул.
- Дорогой мой,- начал он,- я должен был бы упрекнуть тебя за то, что ты такой легкомысленный... В Асуане тебе следовало не играть, а деньги, так неожиданно заработанные, получше сохранить...
Лахец поднялся, чтобы уйти. Господин Бенедикт понял его намерение и взял его за плечо. Он добродушно улыбался.
- Садись, садись! Ведь я тебе не отказываю! Я женюсь, как я уже сказал: поэтому хотел бы и тебе сделать что-нибудь приятное, на добрую память...
Он подошел к столу и выдвинул один из ящиков. Долго что-то там перебирал и, наконец, достал два клочка исписанной бумаги. Он быстро пробежал их глазами.
- Ты должен мне две тысячи сто шестнадцать золотых монет... Вот твои долговые расписки.