- Стоять! - пробасил металлист-ветеран. - Хода нет!
- Стоять! - гаркнул лысый, забыв о больной руке. - Поворачивай! После третьего звонка нельзя.
Он-то, лысый, - краем глаза углядел Ким! - и выхватил из кармана... что?.. не нож ли?.. похоже, что нож... щелкнул... чем?.. пружинным лезвием?.. А кто-то - то ли ветеран, то ли борец за Советы - свистнул за спиной Кима в страшный милицейский свисток, в гордый признак... или призрак?.. державной власти.
- Стоять!..
...А еще оглушило на миг громом колес, лязганьем, бряканьем, скрежетом, стуком, - но Ким уже в другом вагоне оказался и другую дверь за собой плотно закрыл.
В кинематографе это называется "монтажный стык".
В новом эпизоде тоже был тамбур, но - пустой. Тамбур-мажоры остались по ту сторону стыка. За мутным стеклом плыло - а точней расплывалось, растекалось сине-бело-зеленым пятном без формы, без содержания, вестимо, даже без контуров - до боли родное Подмосковье. Теоретически - оно.
Что за черт, глупо подумал Ким, такой бешеной скорости наш тепловоз развить не может, мы не в Японии... Ой, не в тот поезд я прыгнул, уже поумнее подумал Ким, лучше бы я вообще никуда не ездил, лучше б я на практику в театре остался... А с этим составом происходит какая-то хреновина, совсем умно подумал Ким, какая-то мистика, блин, наблюдается...
Тут он к месту употребил кулинарное ругательство лысого, знакомое, впрочем, любому школьнику.
Но - шутки побоку, надо было двигаться дальше.
Именно лысый-то и достал, как говорится, Кима. Не Настасья Петровна и Танька с их таинственно-спешными сборами и "хорошей московской" в товарном количестве. Ни сам спецсостав из шестнадцати вагонов без опознавательных знаков. Ни странный пейзаж за окном - так в глубокой древности снимали в кино "натуру", крутили перед камерой реквизиторский барабан с наклеенной пейзажной картинкой. Но здесь слишком быстро крутили: отвлеклись ребята или поддали накануне по-черному... Все это по отдельности и вместе могло достать кого угодно, но Кима достали лысый, ветеран и "За власть Советов!", достали, притормозили, заставили задуматься. И, если честно, испугаться.
Ким не терпел мистики. Ким вырос в махоньком среднерусском городке в неполной, как теперь это принято называть, семье. Неполной она была по мужской части. Папашка Кима бросил их с матерью, всего лишь месяца два потерпев загаженные пеленки и ночные вопли младенца, вольнолюбивый и нервный папашка подался на север или на восток - за большими бабками, то есть деньгами, за туманом и за запахом тайги, оставив сыну комсомольско-корейское имя, ну и, конечно, фамилию - она проста, не в ней дело. Мать, не будь дура, подала на развод и на алименты. Развод дали без задержки и навсегда, а алименты приходили нерегулярно и разных размеров: иногда трешник, иногда двадцатка. Если с туманом и тайгой у беглого папашки все было тип-топ, то с большими бабками, видать, ничего не выгорело.
Впрочем, ни мать, ни Ким по нему не сохли: нет его, и фиг с ним. Мать работала на фабрике - там, конечно, фабрика имелась в родном городке, ну, к примеру, шишкомотальная или палочно-засовочная, - зарабатывала пристойно, на еду-питье хватало, на штаны с рубахой да на школьную форму - тоже, а однажды хватило и на билет в театр, где давала гастроль хорошая столичная труппа. Этот культпоход и определил дальнейшую судьбу Кима. Судьба его была прекрасна и светла. Он играл и ставил в театральном кружке Дома пионеров. Он играл и ставил в студии городского ДК имени Кого-То-Там. Он имел сто грамот и двести дипломов за убедительную игру. И как закономерный итог - три года назад поступил в суперэлитарный, суперпрестижный институт театральных звезд, но не на факультет звезд-актеров, как следовало ожидать, а на факультет звезд-режиссеров, ибо по характеру был лидером, что от режиссера и требуется. Кроме таланта, естественно.
Биография простого советского паренька начисто разбивает пошлые аргументы тех критиканов, которые считают, будто в литературу и искусство нашей социалистической родины можно протыриться только по блату или по наследству.
Кстати, принадлежность Кима к миру театра объяснит все уже приведенные и еще ожидаемые метафоры, эпитеты и сравнения, аллюзии и иллюзии, ловко прихваченные из данного мира.
Однако вернемся к мистике. Ким не терпел ее, потому что его воспитание было построено на реальных и даже приземленных понятиях и правилах. Чудес не бывает, учила его мать, манна с неба не падает, дензнаки на елках не растут, все надо делать самому: сначала пошевелить мозгами, а потом - руками. И все кругом так поступают, в чудеса не веря. Кто-то - лучше шевелит мозгами, а кто-то - руками, отсюда - результаты.
Ким стоял в пустом тамбуре и думал. Искал реальную зацепку для объяснения происходящего. Оно, происходящее, пока виделось некой большой Тайной, про которую никто из встреченных Кимом не знал и, похоже, знать не стремился. Встреча с компанией лысого тоже ничего не прояснила, но зацепку дала: тамбурмажоры делали дело. Они охраняли. Или сторожили. Или караулили. Короче - тащили и не пущали.
Правда, Ким не исключал, что сами опричники-охранники толком не ведали, кого и куда они должны не пущать, но и это вполне укладывалось в известные правила игры: шестерки, топтуны, статисты не посвящаются в суть дела, они функциональны, они знают лишь свою функцию. А если никакой игры нет, если почудилась она будущему режиссеру, если они никого не охраняли, а просто-напросто курили, выйдя из тесного купе для некурящих? Будь они при деле, рванули бы сейчас за Кимом, догнали бы и отмутузили. А они не рванули. Остались в своем тамбуре. А вагон перед Кимом - не таинственный, не охраняемый, а самый обыкновенный. И умерь свои фантазии, парень, не возникай зря...
Так было бы славно, подумал Ким.
Но режиссерский глаз его, уже умеющий ловить нюансы в актерской игре да и вообще в человеческом поведении! - вернул в память престранное волнение опричников, необъяснимый испуг от каратистских скоростей Кима и - сквозь дверное стекло! - застывшие, как при игре в "замри", фигуры, которым по роли, по режиссерской разводке нельзя перейти черту...
Какую черту?
А ту, образно выражаясь, что мелом на сцене рисуют плохим актерам, обозначая точные границы перемещений. Но Ким-то актер хороший, он эту черту даже не заметил. И оказался в другом вагоне, где быть ему не положено. И тамбур-мажорам не положено. Но они - там, а он - здесь. Судьба.
Если честно, ситуация все же попахивала мистикой. Не сумел Ким все объяснить, разложить по полочкам, развесить нужные ярлыки и бирки. Но в том-то и преимущество юного возраста, что можно, когда подопрет, легко выкинуть из логической цепи рассуждений пару-тройку звеньев - только потому, что они не очень к ней подходят: то ли формой, то ли размерами, то ли весом. Выкинул и пошел дальше. К цели.
А как пошел?
Точнее всего: играючи. Ким же без пяти минут режиссер, мир для него театр, а непонятный мир, соответственно, - театр абсурда. И пусть все остальные ведать не ведают, что они - актеры в театре Кима, что они не живут, а лицедействуют. Киму на это начхать: пусть думают, что живут. Его театр начинался не с вешалки, а с чего угодно, с вагонного тамбура, например...
Ким легко открыл дверь из тамбура в вагонный коридор и... замер оторопев, остолбенев, одеревенев, опупев. Выбирайте любое понравившееся деепричастие, соответствующее образу.
И было от чего опупеть!
Вагона Ким не увидел. То есть вагон, конечно, имелся как таковой что-то ведь ехало по рельсам, покачивалось, погромыхивало! - но ни купе, ни, извините, туалетов, ни даже титана с кипятком в нем не было. Только крыша, пол, стены и окна в них. Занавески на окнах. Ковер на полу - не обычная дорожка, а настоящий ковер, с разводами и зигзагами. А на ковре - длинный многоногий стол, за коим сидело человек десять-двенадцать Больших Начальников, перед каждым лежал блокнот и карандаш, стояла бутылка целебного боржома и стакан, и все Большие Начальники внимательно слушали Самого Большого, который сей стол ненавязчиво возглавлял. Славная, заметим, мизансцена. Неожиданная для Кима.
Так, вероятно, было за секунду до его появления. А в саму секунду появления все присутствующие удивленно повернули умные головы к Киму, а Самый Большой Начальник прервал речь и вежливо сказал:
- Заходите, товарищ. Ждем.
Почему Ким решил, что перед ним именно Большие Начальники?
Причин несколько. Во-первых, вагон. Простые советские граждане в таких вагонах не путешествуют, им, простым, полку подавай, бельишко посуше, вид из окна. Во-вторых, простые советские граждане в таких вагонах не заседают, они вообще в вагонах не заседают. В-третьих, дуракам известно, что Большие Начальники даже в сильную жару не снимают пиджаков и тем более галстуков. Эти не сняли. А на дворе - как и в вагоне - стояла приличная времени жара.
Не аргумент, скажете вы. Никакой не начальник Ким, скажете вы, тоже потеет - не в пиджаке, так в кожанке своей металлизированной. Все так, подмечено верно, но причины-то одни и те же. И современный студент-неформал, и Большие Начальники пуще всего на свете страшатся развеять придуманные и взлелеянные ими образы. По-заграничному - имиджи. У неформала - свой, у формалов (простите за новообразование) - свой. Другое дело, что у Кима этот страх со временем пропадет, а у этих... у этих он навсегда...
Ну и тон, конечно, соответствующий - в-четвертых:
- Заходите, товарищ. Ждем.
Все-таки реакция у Кима была отменной, актерски отточенной. Замешательство - считанные доли секунды, и тут же мгновенная группировка скромная поза, мягкая улыбка, вежливый ответ:
- Прошу прощения. Задержался в райкоме.
И, похоже, не попал с репликой.
- Э-э, в каком райкоме? - осторожно спросил Самый Большой Начальник.
- В своем, - импровизируя, спасая положение, подпустил туману Ким, - в родном, в единственном, в каком же еще... - и добил их чистой правдой: Еле-еле на поезд успел. На последнюю площадку прыгал.
- А-а, - с некоторым облегчением протянул Самый Большой, - во-от почему-у вы из вагона сопровождения появились... Ваша фамилия, простите...
- Без фамилии, - мило улыбаясь, сказал Ким. - Не заработал пока. Просто Ким... - и быстро добавил: - Имя такое. Не корейское. Аббревиатура: Коммунистический интернационал молодежи. В честь деда, первого комсомольца-интернационалиста.
- Эт-то хорошо, - кивнул Самый Большой Начальник, совсем уже успокоившийся. Комсомольское имя полностью притупило его профессиональную бдительность. - Присаживайтесь. Включайтесь. Мы тут обсуждаем весьма серьезный вопрос.
- Не сомневаюсь, - подтвердил Ким, скромно усаживаясь в дальнем от Самого Большого конце стола рядом с Большим Начальником в шевиотовом пиджаке и напротив Большого Начальника в импортном твиде.
Со своей серьгой, со своим потерханным "Георгием", в своих желтых заклепках Ким выглядел нахальным огородным пугалом в чистой среде культурных растений.
- Чуть повторюсь для представителя неформальных объединений, - сказал Самый Большой, - коротенько. Нам предстоит, как вы знаете, долгий и трудный путь. Мы, как вы знаете, выехали заранее, дорога к Светлому Будущему еще не дотянута, могут быть задержки, остановки, даже, товарищи, тупики. И здесь многое, если не все, зависит от нас, от нашей организованности, от нашего, товарищи, умения владеть ситуацией. Дело громадное, оно только начато, как вы знаете, всех ситуаций не предусмотреть, но предусмотреть надо. Люди в нашем поезде, как вы знаете, собрались достойные, единомышленники, подвести не должны, но, как вы знаете, и в среде единомышленников могут быть сомневающиеся, неверящие, в чем-то даже противящиеся нашему неуклонному поступательному движению вперед по стальной, товарищи, магистрали...
- Да чего там ля-ля разводить, - раздраженно заметил Начальник в твиде, - враги - они и в Африке враги.
Из чего Ким сделал вывод, что Начальник в твиде в свободное от заседаний время любит поиграть в преферанс. Но это - мимоходом. А вообще-то Ким на частности не отвлекался, держал ушки на макушке, слушал наивнимательно, надеясь все-таки уловить суть сюжета. Маршрут, например. Географическое положение Светлого Будущего, например. Состав пассажиров, например. Да много чего, например, хотел он уловить, но ни черта не получалось: Самый Большой Начальник говорил складно, но абсолютно не по делу. Или он рассчитывал, что все обо всем знают, вникать в детали незачем. Или это у него манера такая была, начальническая: складно говорить не по делу. Тоже, знаете, талант...
- Стоп! - сказал Самый Большой. - Осторожнее в терминологии. Враги это откуда, а?.. Оттуда, да!.. И забудьте все этот термин, зачеркните его в памяти народной. Терпимее надо быть, мягче, гибче, тоньше... Но вернемся, товарищи, к сомневающимся. Их надо выявлять!