- Это точно. И не последние. Небитых дураков у нас всегда хватало. Вот когда побьют - тут некоторые поумней становятся...
Парень с гитарой (без гитары), который нервно смолил сигаретку в районе купе проводников и, конечно, в оба уха слушал интеллектуальную беседу между чистой комсомолкой и отпетым преступником, не стерпел последней философской максимы и грубо встрял:
- Да что ты его слушаешь, урку поганого! Он же провокатор! Диссидент! Да еще с серьгой...
- За урку можно и в глаз, - спокойно сказал Ким, не вставая, однако, с полки.
А яблоки со снега уже собрали, мадонна закрыла окно и ушла спать, и до других поющих отсеков донеслись отзвуки легкого скандальчика в первом. Стихли музыкальные инструменты, смолкли молодые голоса, потянулись к первому отсеку комсомольцы-добровольцы, соскучившиеся по горячему диспуту с идейным врагом, столпились вокруг, даже свет собой заслонили.
- Ты, что ли, в глаз? - презрительно спросил парень без гитары. - Да я тебя по стене размажу, два дня отскребываться будешь.
Все слушали - никто не вмешивался. Интересно было.
- Размазать ты меня успеешь, если получится, - спокойно сказал Ким, - а пока ответь-ка мне на простой вопрос. Если я - урка, если я - осужденный, то почему я еду с вами, а не с конвоирами? Почему я - вольный?
- Почему? - встал в тупик парень.
И дивчина не знала ответа. И все кругом молчали. Только самый начитанный, с детективом, догадался:
- Ребя, да он же нам соврал! Да он же наш с потрохами, ребя, честное комсомольское!
Почему-то никто не встретил эти слова бурным ликованьем. Все ждали ответа Кима.
- Вы сами-то надолго едете? - Ким опять предпочел вопрос.
- На всю жизнь, - сказала дивчина.
- Как получится, - сказал парень без гитары.
- Пока нужны будем, - сказал любитель книг - источников знаний.
- Как там все обернется, так и порешим, - раздумчиво сказал кто-то из толпы.
- Наконец-то разумный ответ! - воскликнул Ким. - Я к нему еще вернусь, а для начала напомню: обязательный трудовой стаж в нашей стране равен... чему?.. правильно - двадцати годам. Вот на них-то меня и обрекли. Как и всякого гражданина родной страны. Как и вас, соколы орлами. Двадцать лет жизни - минимум! - каждый из нас, - он обвел рукой слушателей, - должен отдать на строительство Светлого Будущего. И вы, братцы, такие же осужденные, как я...
- Мы добровольцы, - напомнила дивчина.
- Все мы в какой-то степени добровольцы. Кто - где. Вы - здесь.
- А ты?
- А я в другом месте доброволец. Сюда меня насильно прислали.
- Как могли? У каждого есть право выбора! - реплики шли - ну, прямо из брошюр серии "В помощь комсомольскому активисту". У Кима закономерно вяли уши, но держался он молодцом.
- Милый, - сказал Ким, глядя в чистые глаза парня с гитарой (без гитары), - разве все добровольцы - добровольцы? Разве не знаком ты с термином "добровольно-принудительный"? Разве все, что ты делал в жизни, ты делал только по зову сердца?.. - парень открыл было рот, чтобы достойно ответить, но Ким не дал, махнул рукой. - Ладно, молчи. Не о том речь А о том, что вся ваша добровольческая армия развалится и расползется, если в Светлом Будущем, которое вы рветесь ваять на пустом месте, не будет отдельных квартир, теплых сортиров, набитых продуктами магазинов, театров, киношек, да мало ли чего... Прав товарищ: как там все обернется, так вы и порешите.
- Мы все построим сами! - крикнул кто-то. - Своими руками!
- Ты родом откуда? - Ким опять отбил вопрос вопросом.
- Из Мухачева. Город такой, - важно ответили.
Кто - Ким не видел, да и не стремился видеть: спор велся не с конкретным собеседником, а сразу со всеми. Говоря метафорично: с собеседником по имени Все.
- И что, у вас в Мухачеве все живут в отдельных квартирах? В магазинах всего завались?..
- Нет пока... Вот к двухтысячному году...
- А что ж ты, мать твою, невесть куда прешься? - со злостью перебил невидимого оппонента Ким. - Чего ж ты в своем Мухачеве не строишь того, что в Светлом Будущем собираешься? Почему, как дерьмо вывозить, так мы в конец географии рвемся? А у нас дома своего дерьма - по уши, не навывозишься... Сидел бы ты дома, делал свое дело, так, может, и двухтысячного года ждать не пришлось бы...
- Это не разговор, - сказал гитарист.
- Другого не жди, ассенизатор...
Напомним: Ким вырос в маленьком русском городке, где все решенные и нерешенные проблемы страны гляделись такими же маленькими, как и сам городок, а потому заметными всем. Все про все в городке знали: где что недовыполнили, недопоставили, недостроили, недодали, недовесили. Бесчисленные "недо" выглядели привычными, даже родными; любой, кто ни попадя, обвешивал их гирляндами красивых и важных слов, отчего "недо" смотрелись почти как "пере". Не безглазым рос Ким и не безухим; потому и подался в "правдоматколюбцы", что с детских лет нахлебался вранья из корыта с верхом. Первым туда плеснул папанька. Потом школа щедро подлила, боевая пионерская дружина, еженедельные сборы всего-чего-не-нужно, "Будь готов! Всегда готов!", долго перечислять. Улица добавила, родной комсомол в стороне не остался...
Сейчас стало легко. Сейчас правда вышла в почет, хотя всякий, ее несущий, по сей день считался чуть ли не героем, а вранье по-прежнему не сдавало позиций.
Волею случая Ким попал на поезд, нацеленный в Светлое Будущее. Волею Невесть Кого в поезде этом распрекрасном творилось Черт-Те Чего. Для начала Ким хотел бы узнать смутный сюжет Черт-Те Чего...
А как узнать?..
Ну, резал он правду-матку красивой мадам Вонг, ну, со святой троицей (начальник-отец, начальник-сын, начальник - дух святой) грубо разговаривал... Чего добился, бунтарь фиговый? Ничего... А потому ничего не добился, считал Ким, что любым начальникам любая правда - звук пустой. В одно ухо влетает, в другое - соответственно... У них своя правда, и другой они знать не хотят и не будут, как бы ни били себя в грудь, как бы ни клялись в верности демократии. Все клятвы для них - слова, слова, слова, как говаривал бессмертный герой сэра Вильяма, а слова для начальников ни хрена не стоят, задарма достаются.
Ну а с этими-то, с добровольцами, чего впустую ля-ля разводить? Они же - не люди. Они - статисты в славном спектакле, поставленном Невесть Кем. Они - такая же нежить, как и летающие столодержатели, вечные исполнители роли "Кушать...", извините... "Строить подано", только та сцена поставлена в жанре гротеска, а эта - в героико-реалистической манере: с Истинными Героями на авансцене и с Хором у задника.
Все так, понимал Ким, все правильно. Но - будущий режиссер! - он прекрасно знал, что именно из статистов, особенно из молодых, рядовых-необученных, вылупляются театральные бунтари и даже революционеры. Именно среди них потихоньку зреют те, кому привычный текст "Строить подано" давно обрыдл, им других текстов хочется, доселе неигранных, даже неслыханных, а память у них емкая, крепкая и пока - пустая.
Вот почему Ким устраивал легкий ликбез этим манекенам в штормовках - не более, чем ликбез. Для них "Краткий курс истории ВКП(б)" - почти Гегель по сложности. Формулировки Кима - чеканно-афористично-доходчиво-примитивные вполне подошли бы для нового "Краткого курса", пока, к счастью, не написанного...
В любом случае Ким хотел разозлить добровольцев. Не на себя, как раньше мадам или Начальников, а на других. Может, как раз на мадам и на Начальников...
Зачем разозлить?.. Точного ответа Ким пока не знал.
- Погоди, - сказал парень с детективом, - а что ты там о поражении в правах плел?
- Это мура, - отмахнулся Ким. Тема его не очень волновала, посему объяснял он просто и сжато - в стиле "Краткого курса". - Вся наша жизнь это перманентное поражение в правах, говоря языком юриспруденции. То есть я, конечно, не имею в виду права конституционные - на труд там, на здоровье, на подвиг. Я о каждодневных правах говорю, о житейских, о бытовых, до Конституции не доросших. Скажем, право на жилплощадь в родном городе. Есть оно у тебя? Есть. Иди в райисполком, вставай в очередь, жди - к пенсии получишь... Или вот такое смешное право: тратить свою зарплату. Имеешь его? На все сто! А как его использовать, коли тратить не на что?.. Да ладно, это неинтересно. Хотите - сами покумекайте... Я только одно скажу. У эсеров был лозунг: в борьбе обретешь ты право свое. Эсеры давным-давно на свалке, в истории - пяток фамилий остался, а мы до сих пор по их лозунгу существуем. Прямо как в песне: вся-то наша жизнь есть борьба. Борьба за то, что нам по праву положено. Разве не так?..
Публика молчала. Реплики типа: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!" или "Нам нет преград ни в море, ни на суше!" к разговору явно не подходили, это даже Хор у задника понимал. Требовались в ответ свои слова, незаемные, а их-то как раз и не находилось. Будь Ким режиссером этой сцены, он ввел бы сейчас в немоту фонограмму - звук вращающихся, скрежещущих шестерен какого-нибудь гигантского механизма. Для чего? А для иллюстрации мыслительного процесса добровольцев. Очень убедительно получилось бы. И вполне новаторски, хотя и не без хамства.
А хамить ребятам, в общем, не хотелось. В чем они виноваты? В том, что кто-то сверху, все и вся решавший за них, поместил их в этот плацкартный вагон, сунул им в рот стандартные тексты проходных ролишек, примитивно просто выстроил мизансцену - по шаблону, проверенному десятилетиями, залитованному однажды и на все времена? Или в том, что они не взбунтовались против "кого-то сверху", не выплюнули изжеванные слова, не вооружились своими? Так, может, для этого Ким и помещен в поезд, в вагон, в отсек, непредвиденным фактором введен в спектакль - для того, например, чтобы проверить: кто способен на импровизацию, а кто - нет. На импровизацию, а значит, и на большую - новую! - роль. Или иначе, житейски: кто способен на бунт...
Просто старая сказка для детей получается, думал Ким. Просто история про Карабаса-Барабаса и его несчастных актеров. А кто он, Ким, в таком случае? Никак Буратино? Никак чурбачок с длинным носом, сующий сей нос во все дырки? А коли отрубят?.. Так не отрубили же у Буратино, если верить Алексею Николаевичу, и у Кима цел пока его тоже немаленький рубильник... И уж если следовать сказке, то куклы-то взбунтовались, повязали Карабаса-Барабаса, ушли с Буратино за яркий занавес с нарисованным на нем горящим камином...
Камином?..