Двести восемьдесят седьмой год ничем особо не выделился из череды других. Разве что, начиная буквально с января, из Чернокаменска в Экватор балкер-десятитысячник с песком стал отправляться ежедневно. Этого рабочие Чернокаменска могли бы и раньше достичь (в Филадельфии для этого уже выстроили дюжину таких балкеров), но порты Экватора раньше не могли принять больше груза.
Еще одним «достижением» двести восемьдесят седьмого стало то, что в Минске на авторемонтном заводе кузова автобусов стали делать не деревянные, обитые стальными листами, а сварными и алюминиевыми. При этом внешне автобусы завода почти не изменились, так что заметили это достижение очень немногие. Но все же заметили:
— Пап, я вот о чем спросить хотел, — пристал к Маркусу Генрих, — сварка алюминия под аргоном и в судостроении открывает неплохие такие перспективы…
— Генрих, ты уже в который раз ко мне приезжаешь обсуждать какие-то свои технологические вопросы, но я опять тебе отвечу так же, как уже сто раз отвечал: мои компетенции в судостроении заканчиваются на епифаниских самоходках.
— Да я не о технологиях. Как ты думаешь, Катя разрешит нам взять десяток тысяч тонн алюминия со складов?
— Думаю, что не разрешит. Потому что я специально к ней зайду и попрошу не разрешать. Из алюминия имеет смысл разве что катера делать, да и то только в тяжелую годину, когда со стеклопластиком совсем худо будет.
— Но автобусы-то они делают не стеклопластиковые!
— И очень правильно делают. На катере корпус толщиной в пять или даже десять сантиметров — это нормально. А у автобуса не то что сантиметры, миллиметры толщины кузова заметны! У нас в Александрове уже шесть автобусов по городу бегает, так вот в новом — он у нас один пока — заметно просторнее стало. Не мне заметно: пассажиры на остановках часто пропускают автобусы деревянные, ждут алюминиевый — потому что в нем, с салоном на пять сантиметров шире, ехать удобнее.
— Ну тут я с тобой не согласен.
— Можешь не соглашаться и дальше, но к Кате с дурацкими просьбами не ходи все же. За океаном алюминий у нас пока никто не делает, а электростанций много строится — и им там проводов не хватает. Думаешь, Саша Лобанов моторы для тракторов и грузовиков снова на чугунные блоки цилиндров перевел потому что ему заняться нечем?
— Ничего я не думаю…
— Это ты зря, думать все же полезно. Сейчас — я подчеркиваю, сейчас — у нас многого не хватает, и каждый из нас должен, кроме всего прочего, думать и о том, без чего нужного другим людям и заводам, он всё же сможет свою работу хорошо сделать.
— У нас же все равно алюминия делается больше, чем мы его тратим!
— Это пока. Но не забывай, что население у нас очень быстро растет и каждый новый наш гражданин нуждается в своем куске алюминия. А так же стали, меди, еще много чего — и наша задача — этого гражданина всем нужным обеспечить. В том числе и путем экономии даже того, что сейчас имеется вроде как и в избытке. Вот когда у нас производство алюминия будет расти быстрее, чем население…
Результат этого разговора получился в общем-то предсказуемым: в октябре Усть-Непрядвинская верфь спустила на воду первый теплоход на подводных крыльях со стеклопластиковым корпусом. Но с мотором все же сделанном из алюминия: тут вес имел решающее значение. И здесь, пожалуй, единственно заметным «достижением» стало то, что для изготовления нужных Генриху моторов Саша запустил небольшой завод в Лебедяни. Можно даже сказать, маленький заводик, на нем было всего двадцать пять рабочих — правда, Саша туда направил самых опытных. И десять инженеров в КБ при этом заводе…
Девяностолетний юбилей Лиза отметила в кругу семьи. Еще на празднование зашли Лера и Ирина, приехала Брунн и Лида — а остальные прислали поздравления и подарки по почте и почти все позвонили по телефону. Почти все просто потому, что Тамара по телефону разговаривать уже не могла: почти полностью оглохла. А Вероника практически потеряла уже связь с реальностью…
Лиза же, несмотря на возраст, все еще оставалась бодрой и большей частью проводила время в саду. То есть летом в саду, а когда на улице становилось прохладно, переносила свою бурную деятельность в огромную теплицу, выстроенную в бывшем «яблоневом лесу» от участка Савельевых и почти до самой Упы. На самом деле на этой теплице Володя отрабатывал технологию сборки «стеклянной крыши» мемориального парка, но раз уж она появилась, то глупо было бы не использовать её для выращивания чего-нибудь вкусненького.
На теплице «отрабатывали» не только стеклянную крышу: чтобы она была именно теплицей, к ней от Никитина протянули газовую трубу, которая стала первым газопроводом на планете. И именно на опыте постройки этой трубы была протянута и линия от Челябинска до атомной электростанции в Озерске. А труба из Никитина в Школу обеспечивала теплицу газовым отоплением, так что в ней Лиза растила и перцы (черный и душистый), и мандарины с бергамотом, и в больших количествах цветы. Еще в теплице круглый год росла садовая земляника, а зимой оттуда поступали на всё население Школы разные салаты, огурцы с помидорами… и даже ананасы. Но то, что именовалось в народе «продуктами», в теплице выращивали «специально обученные люди», а Лиза в основном занималась как раз бергамотовыми деверьями и цветами. И именно деревцами, которые привила лично Лиза, были засажены две немаленькие плантации бергамота в Крыму.
Ну и, понятное дело, чай за столом подавался тоже в основном бергамотовый, да и разговоры в значительной степени крутились вокруг выращивания саженцев и способов прививки этих деревцев. Не то, чтобы все были фанатиками выращивания бергамота — но ведь Лизе-то об этом говорить было интересно…
А когда праздничное застолье закончилось, основные гости разошлись и разъехались, а именинница отправилась спать, на кухне остались Оля и Никитой, Коля (он приехал один) и Вова с Катей. С Катями. Старшая дочка его и жена, несмотря на разницу в возрасте, давно уже общались друг с другом как сестры, и — по мнению Володи — было лишь непонятно кто из них младшая. Но это проявлялось только в личном общении, в делах кто из них главнее — всем было известно…
Как часто это бывает, мужчины принялись обсуждать разное моторизованное железо, хотя разговор начался, казалось бы, на совсем иную тему.
— Ты чего без жены приехал? — после недолгого молчания поинтересовался у Коли Володя.
— Так мы сейчас в Николаеве живем, — ответил тот, — я на самолете прилетел, а Елка моя самолетов до одури боится.
— Это она еще не видела, как взлетает В-6, — усмехнулся Вова, — после такого зрелища она больше ничего бояться не будет.
— А это что за чудо? Я вроде не слышал.
— Да Ваня Кузнецов наконец свой двигатель до ума довел, Виталик под него самолет еще три года назад сделал, да он так в ангаре и простоял все это время. Ваня сейчас движок в серию запустил, Виталик заложил сразу шесть новых самолетов — так что скоро и в Филадельфию можно будет не за две недели, а за пару дней добраться.
— Что за двигатель? Реактивный что ли?
— Ага. Двухконтурный, с нормальной тягой около полутора тонн. И шесть на форсаже. С двумя такими самолет летает на три с лишним тысячи километров со скоростью около семисот километров в час. И при этом может перевозить по восемьдесят пассажиров. Чудо что за машина!
— До Филадельфии вроде дальше.
— Я же сказал «скоро», сейчас ребята поехали строить аэродромы возле Лондониума, в Исландии и на Ньюфаунленде. Ну и в Филадельфии, само собой. Самолетик-то чудо, но ему взлётка нужна двухкилометровая, а такие быстро не строятся. Следующим летом будут готовы — тогда и полетаем.
— А насчет турбовинтового движка Ваня ничего не говорил? Он вроде обещал для «Сокола» новый мотор сделать, чтобы летать не по триста километров в час, а… он вроде пять сотен обещал.
— Сам знаешь, Иуван — человек загадочный. Вера говорила, что наверное из-за того, что его в детстве били сильно и голодом морили. И обещал он не километры в час, а пятьсот лошадок на валу, я точно помню. А вот когда он этот мотор выдаст, мы узнаем только когда он этот мотор уже выдаст, а пока больше чем «работа идет» ты из него не вытащишь.
— А ты его инженеров потрясти не пробовал?
— Коль, я же не лезу в гвардию взводных трясти на предмет твоих планов?
— Понял. Ну ладно, я спать, мне завтра утром рано в Николаев возвращаться. Не хочешь со мной смотаться на новую верфь поглядеть?
— И что я на верфи не видел?
— Например балкер на двадцать пять тысяч тонн. Генрих говорит, что на таком руду хоть из Австралии возить выгодно будет…
На другом конце стола разговоры велись сугубо женские, и начали их две Кати:
— Ты что, опять с мамой про планирование чего-то говорила? — поинтересовалась старшая по возрасту. — Что-то она спать взволнованная пошла. Договорились ведь только про травки и деревца…
— Нет конечно, я же не совсем дура… Я просто спросила, не может ли она Диану на звание Героя труда выдвинуть, а то мне самой неудобно.
— Меня бы спросила, я бы выдвинула. А за что?
— Ну она с Валерой в Рудных горах уран копают и прочее разное всё. Включая уголь, в золе которого этого урана очень много. И прочего всякого — и Диана придумала технологию как из золы вытащить уран и все остальное полезное.
— Теперь за это Героя дают?
— Она придумала простое и дешевое выщелачивание, настолько простое и настолько дешевое, что по этой технологии уран теперь добывать выгодно хоть в Рязани! В Рудных горах в тонне золы урана грамм сто, и по ее технологии девяносто пять оттуда вытаскивается. А в золе, которая из Лисичанского угля получается, урана примерно двадцать пять грамм и вытаскивается двадцать четыре. Я не говорю уже, что вытаскивается и почти вся медь, серебро, золото даже, железо опять же — но это просто чтобы уже вынутое не выбрасывать, галлий, германий, иттрий и прочее разное полезное — в общем, половина таблицы Менделеева. А по мнению Дениса даже добыча урана не столь важна как освобождение золы от не сильно полезной радиации. После этого-то золу можно и на строительство жилья пускать, и вообще.
— Понятно теперь, почему рядом с Суворовской электростанцией завод по переработке золы выстроили.
— В нашем буром угле урана практически нет, оттуда галлий с германием вытаскивают, ну и медь с железом попутно. И каолин, и боксит — мелочь, но для экономики и мелочи полезны.
— Мелочи — да, сама подобными полезными мелочами промышляла когда-то. А что у нас нового в экономике из крупняка?
— У нас все по плану. Ну, почти всё. Небольшой недобор по медикам, но это потому что Кодр слишком быстро ассимилировал север центральной Европы. То есть он почти по плану все сделал, просто никто не ожидал что там народу окажется несколько больше, чем мы рассчитывали.
— И насколько больше?
— По всем прикидкам мы думали что там порядка полутора, максимум двух миллионов будет. А оказалось — и Кодр ведь всех очень тщательно пересчитал — что всяких славян и германцев набралось почти четыре миллиона. То есть Кодр раньше на германцев не закладывался, а они как бы сами присоседились — но в количествах очень немалых. А еще Ларс Северович решил, что ему мало тех рудников, которые в Финляндии разрабатываются, и он подгреб под себя всю Скандинавию. Оно, конечно, неплохо: у нас теперь меди вдвое больше добывается, с флюоритом проблем не стало. Но это — еще дополнительно почти полмиллиона человек…
— Что-то я не слышала про войну в Финляндии…
— Да там все мирно и с песнями обошлось, даже без намека на войну. Но в результате нас уже тринадцать миллионов человек, из которых почти три — неграмотные мужики и бабы.
— И как справляться собираешься?
— Каком кверху! Мне Лера пару лет назад посоветовала составить социологические карты окрестных племен, оказалось — очень полезная штука. А со скандинавами Ларсу вообще мать помогла. У них-то, оказывается, настоящий культ процесса рождения ребенка…
— Ну, это-то понятно.
— Понятно ей! Ты еще скабрезно ухмыльнуться забыла… Не зачатия, а именно рождения — хотя бы потому что каждая третья мать при родах помирает, ну и с младенцами примерно то же самое. Так вот, свионская бабка-повитуха — чуть ли не самая уважаемая персона в поселке или городе… ну, в поселке, который они городом считают. И знания повитушные передаются по наследству, под большим секретом. Угадай с трех раз, как Янута за три месяца присоединила всю Скандинавию к Финляндии?
— Даже напрягаться не буду, ты и так расскажешь.
— Логично. Она объявила, что граждане Финляндии… нет, дочери таких граждан, обязавшихся пять лет проработать на финских рудниках, будут обучены на повитух! Там еще куча условий было, на предмет зарплаты, социальных гарантий — но все остальное шло прицепом к этому обещанию.
— И вот нахрена нам сто тысяч повитух?
— Девок обучабельного возраста там порядка двадцати тысяч, даже если всех их на медсестер обучить, лишними не окажутся. Но реально получится на фельдшеров-акушеров обучить тысяч пять всего — я из нынешнего поколения имею в виду, так что даже некоторая недостача будет. Поэтому в ближайшие года три все выпуски медучилища в Порт-Кати и Выборгского мединститута туда оправятся.
— Слушай, мне тут в голову пришло… насчет Ларса. Не выстраиваем ли мы там какое-то наследственное… слова не подберу, что-то типа монархии?
— Не выстраиваем. Янута работает там кем-то вроде губернатора, и занимается в основном вопросами социалки. А Ларс — он просто подхватил знамя отца и гордо его несет дальше, работая главным энергетиком Скандинавского районного совета. Причем лишь потому, что других энергетиков тогда там просто не было. Ему меди для завода электрических машин остро не хватало, а тут он нашел в записках отца карту, которую Северу в свое время Лида нарисовала. А там — и медь, и цинк, и железо в изобилии, что еще энергетику-то надо? Дочери Януты кто врачом работает в горбольнице, кто учителем в школе. Внуки… единственное «наследственное преимущество» у Севера было в том, что все его дети и внуки получили у нас высшее образование. Но ведь не только они, и первым замом у Януты — который ее и сменит, когда ей работать надоест — Эрнвинг из готов, которых притащил еще Тотила Готланд захватывать. Так что по наследству там, как впрочем и везде у нас, только какие-то знания передать можно.
— Вот как у тебя получается всё разруливать! Когда я попробовала, у меня больше половины проектов через задницу выходили…
— Не расстраивайся, у меня тоже. Вот, оказалось, мы Белу подарили ГЭС на Дабусе. Думали за деньги строим, а оказалось в подарок: золота драга выгребла всего сто восемьдесят килограмм. И это при том, что пропахали драгой реку не на пятнадцать километров, а на пятьдесят. И наша половина добытого едва расходы на добычу окупила…
— А ГЭС дорого обошлась?
— Да тоже в копейки, но дело в принципе!
— Считаешь, что мы принципиально должны обирать диких дикарей?
— Нет конечно. Тем более что Бел теперь нам поставляет по тысяче тонн кофе каждый год тоже «в подарок». Так что с ним дружить неплохо и в материальном плане, но вот как будет с его сыном…
— А что Али?
— А он снова приезжал с проектами плотин на Абае, в смысле на Голубом Ниле. Подсчитал, арифмометр ходячий, что там можно ГЭС на полторы сотни мегаватт поставить, а заодно оросить территорию, на которой миллиона два народу благоденствовать будут.
— Благоденствовать — это хорошо, а вот на какие шиши такую станцию строить…
— Он от нас хочет только турбины с генераторами, плотину своими силами выстроит. И я вот думаю что с него за генераторы вытребовать в связи с грядущим пополнением уже нашего населения детьми северной Европы.
— А чего тут думать-то? Из царства Куш мы хлопок возили, но по мне — так маловато. А раз уж он орошать там что-то затеял, пусть хлопковые поля и орошает. Южноамериканский горный хлопок — у него же качество заметно повыше, а что урожайность паршивая… если его поливать как следует, то и урожаи должны сильно повыситься.
— А что? Тоже вариант… Ладно, я еще подумаю, но, похоже, с хлопком у нас теперь будет заметно получше.
Каменецкий химкомбинат номер два, где Диана Афанасьева работала главным технологом, был, пожалуй, самым большим химическим предприятием на планете. Местная электростанция мощностью чуть больше четырех сотен мегаватт была лишь «поставщиком сырья», которого — то есть угольной золы — в сутки «поставлялось» почти пятьсот тонн. Потом эта зола примерно неделю вылеживалась на специальных площадках под постоянным «дождиком» из раствора соды, затем промывалась в огромных котлах, на следующем этапе то, что оставалось, в течение трех суток пропускалось через пяток огромных, напоминающих башни элеваторов, реакторов — ну а затем снова высушивалась на открытом воздухе под навесами и в разнообразных машинах превращалась в кирпичи, вполне пригодные как для постройки домов, так и (главным образом) заполнения выработанных штолен и штреков многочисленных шахт. А извлеченные из золы селен, теллур, золото с серебром, медь и куча прочего полезного тщательно упаковывалось и отправлялось в далекий Озерск на Урал. Потому что основной продукцией комбината были ежедневные пятьдесят килограммов урана.
А неосновных продуктов было гораздо больше, ведь весь поступающий на комбинат уголь сначала проходил через коксовые печи, и из коксового газа делались разные пластмассы, смолы, масла и лаки. Ну а то что кокс получался, мягко говоря, паршивый, никого не волновало, ведь перемолотый в пыль он прекрасно горел в топках электростанции, а большего от него и не требовалось. А получаемый при работе коксовых печей аммиак тут же использовался в цехе по производству соды, на который каждый день поступал целый эшелон соли из прикарпатских соляных шахт — ну и для производства азотной кислоты и даже карбамида. Собственно, поэтому-то комбинат и потреблял больше половины вырабатываемой на электростанции энергии.
Каменецкий химкомбинат номер один был гораздо меньшего размера, а урана он производил раз в десять больше — но туда на переработку поступала богатая руда и Диане было просто неинтересно ей заниматься. Хотя и там периодически возникали проблемы, решать которые для химика было очень интересным занятием. И Диана их решала, придумав, например, как извлечь уран из титанотанталониобиевого комплекса. И то, что она с проблемой справилась, порадовало ее даже больше, чем орден «Знак почета», которым ее наградил Володя за получение чистого ниобия.
А все последнее лето она потратила не на обычную работу, а на обучение (как раз на производственной базе первого комбината) большой группы химиков-металлургов, отправляющихся в Танзанию: там было найдено довольно богатое месторождение ниобиевой руды. Вообще-то, как ее предупредил дядя Володя, добычей этого самого ниобия там займутся трое, максимум четверо из группы в тридцать человек, а остальные будут заниматься все же ураном, и именно поэтому ребята должны обучаться на урановом комбинате — но после того, как он с дядей Маркусом рассказали ей, что можно из ниобия сделать, получение урана из чего угодно отошло в мыслях Дианы куда-то на второй план. А после того, как дядя Володя с Ваней Кузнецовым рассказали ей, какую пользу может принести иттрий, у нее появилось острое желание перебраться из Каменца в какой-нибудь другой город. В город, где люди выкапывают из земли монацит…
— Диана, если у тебя есть силы и желание и с монацитом поработать, то это вообще не проблема. Я могу тебе хоть по пятьсот тонн в неделю его присылать, — сообщил дядя Володя, когда она поделилась с ним этим своим желанием.
— У меня в лабораторию столько не поместится.
— Я догадываюсь. Но если ты мне в какое-то разумное время пришлешь список того, что тебе понадобится для переработки пятисот тонн монацита… в сутки, то… Если я не ошибаюсь, то в том, что мы из Индии привозим, иттрия полпроцента примерно. А в уральском… не знаю, сама посмотришь. Ладно, в любом случае пора уже сюда вторую колею на железной дороге прокладывать. Только ты заранее прикинь как скоро ты сумеешь подготовить работников для такого производства здесь на месте и сколько и кого тебе нужно будет прислать из наших институтов и техникумов.
— Я так понимаю, вопрос учреждения института в Каменце даже не рассматривается?
— Ну раз уж ты решила и этим заняться… Я попрошу жену составить для тебя проект и института, и техникума. Думаю, что выстроить отдельный студенческий городок, где все это будет вместе размещаться, будет неплохо. Как тебе такая идея?
— Насчет городка — наверное будет неплохо. А насчет заняться — дядя Вова, поговори с Васей Ковалем, он вроде и химик не самый паршивый, и организатор очень даже неплохой. Меня только один вопрос смущает: где вы денег-то возьмете все это строить и учреждать?
— А что, твой завод кирпичей не наделает сколько нужно?
— Институт же — не только кирпичи, там оборудование, приборы…
— Ну, если не считать, что Каменецкий район выдает нам по сотне тонн серебра в год, то вроде деньги и взять негде. А если считать… или может начнем продукцию твоего химкомбината продавать? Мне кажется, что только синтетических волокон, которые из твоего ПЭТ сейчас делают, хватит чтобы за неделю институт, техникум и весь студенческий городок окупить. Диана, я не думаю, а точно знаю, что практически любые вложения в твое производство окупаются меньше чем за год, так что готовь список. А с Василием я поговорю конечно. Думаю, я знаю как его заинтересовать…
На открытие химико-технологического института, случившееся летом двести восемьдесят восьмого года, Володя не приехал. Потому что он в конце весны обосновался в парке Мнемозины. Так иногда бывает: человек вроде ничем не болел, чувствовал себя очень даже неплохо — а потом все удивляются, что же с ним произошло. А ничего, собственно, и не произошло, просто возраст такой…
Володю похоронили недалеко от Иры, не рядом, но так чтобы между ним и Ириной больше ни для кого места не оставалось. А рыдающая Катя сказала детям, что ее пусть хоронят между мужем и бабулей.
А через два месяца после этого рядом с Мариной встала и Лиза: ее нашли лежащей на дорожке в огромной теплице, рядом с рощицей бергамотовых деревьев. Работавшая там девушка сказала, что Лиза просто шла по этой дорожке и упала — а прибежавшая буквально через пять минут врачиха смогла лишь констатировать, что помочь Лизе уже невозможно.
На похоронах старой подруги Лера, горестно вздохнув, сказала стоящей рядом Брунн:
— Ну вот, теперь нас осталось ровно половина из прибывших…
— И это очень печально. Но когда посмотришь вокруг, задумаешься о том, сколько успели сделать те, кто уже не с нами…
— Ну да, и оставшиеся могут уже вообще ничего не делать. А дети наши и внуки уже не будут задумываться о том, чем кормить семью, во что их одеть, чем и как лечить… А я жалею о том, что обо мне никто не скажет то же самое: ну что я-то успела сделать?
— Ты тоже наделала очень много чего. Я даже не говорю о том, что Лиза половину, если не больше, решений принимала после твоих советов — ведь ты единственная, кто хоть как-то ориентировался в нынешней действительности.
— Вот именно: «хоть как-то».
— Лера, я понимаю: Лиза была твоей лучшей подругой практически полвека. Но самоуничижением не занимайся, ведь именно ты, со своим знанием первобытных технологий, заложила основы нашей промышленной мощи. И не спорь: кто рассказывал нашим металлургиням как правильно строить сыродутные домны? И кто вообще всех нас научил хотя бы лопату правильно держать? Я уже не говорю, что именно ты объяснила Лизе как правильно организовать наше общество как государственную структуру. И… я вот что думаю: сейчас Кате тяжелее всех, она за два месяца и мужа потеряла, и мать. А ты сможешь ее поддержать лучше нас всех. Может, в Москву переедешь, займешься правильным обустройством исторического музея?
— Может быть, здесь-то меня уже ничто не держит. Я подумаю… а кто за домами нашими присмотрит?
— Ну Лена же Ларисина тут живет, и Ирина Надя тоже в школе преподает. Не останется дом без присмотра, не волнуйся. А вот оставить нашим потомкам правильный Исторический музей, чтобы никто не сомневался в нашей истории — ну сама подумай, кто еще, кроме тебя, это правильно сделать сможет?