Римская империя процветала. После скоропостижной смерти императора Гостилиана августом выбрали Валерия Диокла, а не цезаря Марка Клавдия, причем никаких возражений ни от кого (включая самого Марка) не было, ведь Валерий Диокл, среди всего прочего для империи полезного, «возродил римскую металлургию». И не просто возродил, а очень просто «возродил»: после обстоятельного разговора с Гордианом, ничем, собственно, не закончившимся, он послал своего близкого друга (и талантливого инженера) Тита Спурия «в гости к богиням». Тот приехал, пообщался с несколькими из них, и, дойдя, наконец, до богини с именем Catharina Prima, поинтересовался, а нельзя ли ознакомиться с тем, как богини делают свою замечательную сталь. На предмет того, чтобы римские кузнецы смогли, наконец, хотя бы правильно чинить сломанные инструменты.
— Чинить — это дело хорошее, — ответила богиня. — Присылайте кузнецов, ну хотя бы пару десятков — научим. Но ведь вы, наверное, захотите и сами такую сталь делать?
Тит Спурий был хорошим (по римским меркам) инженером, но и в дипломатии тоже неплохо разбирался, а потому ответил уклончиво:
— Если богини желают сохранить это в тайне…
— В тайне? Нам самим стали не хватает на все, что хотим сделать, и если Рим сможет сам обеспечить себя лопатами и серпами, то наши люди только рады будут.
— И вас не беспокоит то, что некоторые кузнецы… захотят сделать такое же, как у вас, оружие?
— Ну если им эту сталь девать больше некуда будет, то пусть делают. Вот только зачем? На севере и востоке вас больше никто не беспокоит, с персами у вас вечный мир…
— Вечный ли?
— Я уже говорила, не вам, а парню вашему… императору, который недавно умер: если у вас с персами начнется война, то заканчивать эту войну будет некому. Так что мир там именно вечный, а насчет производства стали… Вы чертежи читать умеете?
— Да, я имел счастье ознакомиться с вашими работами по постройке…
— Вижу, что у вас уже подгорает… что вам очень хочется попробовать сталь делать. Идите отдыхайте, я попрошу до завтра сделать вам комплект чертежей нужных печей… только технология ее изготовления есть исключительно на русском языке.
— У нас есть люди, которые знают русский язык… — на всякий случай Тит никому не говорил, что и сам русский неплохо знает.
— Знать язык и читать описание техпроцессов — это немножко разные вещи. У вас в Риме есть кто-то, кто может по-настоящему работать с металлом? Не рабочий, а… образованный человек, способный возглавить производство и лично руководить процессами?
— Я могу и сам…
— Отлично. Куда бы тебя свозить? — негромко бормотала про себя богиня. — В Липецк — ты там ничего не поймешь… разве что в Касимов… точно! Завтра вам покажут весь процесс на заводе в Касимове, это недалеко, где-то час от Москвы. Посмотрите, потом прикинете что сами сделать не сможете, мы с этим поможем. И вперед, ковать римские грабли и лопаты!
Тит был инженером и в чем-то даже дипломатом, но еще он был довольно богатым патрицием, а потому, немного помявшись, спросил:
— И сколько Рим будет должен заплатить за это знание?
— Ну, учебник по черной металлургии стоит где-то в районе полтинника, это пять денариев примерно. Так что за чертежи печей столько же заплатите. Кстати, если захотите сам учебник купить, то скажите кому-нибудь из работников гостиницы, вас проводят в нужный магазин. А цены на оборудование… это когда вы определите какие печи и сколько вы строить будете, его только по заказу делают и цена зависит от того, что и сколько вы заказывать будете. Но в любом случае это недорого. А вот рабочим нашим платить… у наших металлургов средняя зарплата примерно рубль в день, плюс еще полтинник раз они в командировке у вас будут…
Час, проведенный внутри летящей железной птицы римлянин будет вспоминать с ужасом вероятно до конца своей жизни — но ужас закончился, а результат остался. Спустя четырнадцать лет после встречи с богиней Тит Спурий руководил огромным металлургическим заводом неподалеку от Диводура, на котором в прошлом году заработала уже десятая «печь богинь» — которые в России почему-то называли «госпожами». Впрочем каждая «Домина» и в самом деле была капризна и своенравна, какими бывают жены некоторых богатых патрициев, и требовала непрерывного и внимательного ухода. Зато и одаривала каждая печь людей двумя, а при удаче и двумя с половиной сотнями талантов довольно неплохой стали. Ну это если тот металл, который изливался из домн, в другой печи выдержать половину суток…
— Вот удивляюсь я, — сообщила Катя-первая Лере, встретившись в ней за обедом дома у Кати-Великой, — римляне сами производят уже почти семьдесят тысяч тонн стали в год, а их закупки у нас не сокращаются. Разве что номенклатура немного поменялась…
— Ничего удивительного я в этом не вижу, — усмехнулась восьмидесятилетняя историчка, — как раз в номенклатуре и дело. Они сталь делают вполне хорошую для лопат, плугов или там гвоздей всяких, а оружие из нее получается уже так себе. Я уже не говорю про подшипники, даже если в технологию изготовления шаров не вникать. А мы сколько их туда продаем?
— Много, они теперь почти все телеги на подшипники ставят.
— И не только телеги.
— А вагоны мы сразу с подшипниками продаем. Но я не могу пока понять еще вот что: железную дорогу они себе строят, вагоны у нас покупают — а вот насчет локомотивов даже не заикаются.
— А почем мы им керосин продаем? Примерно по денарию за литр? Если им по той же цене дизельное топливо продавать, то пока им будет выгоднее вагоны лошадьми таскать. Тебя же не удивляет, что они вообще никакие моторы у нас не просят?
— Теперь не удивляет. Тетя Лера, а раньше в школе по истории про римских инженеров рассказывали?
— Нет, — усмехнулась та, — я думаю, что большинство даже учителей истории про их существование вообще не догадывались.
— Я потому и спросила, что в учебниках старых про них ничего не нашла. А теперь, когда приносят информацию о том, как они металлургические заводы водяными приводами обеспечивают… Откровенно говоря, наша первая печка и то хуже обустроена была. Я имею в виду с точки зрения инженерного обеспечения.
— Нет, не хуже, а просто иначе. У нас стоял маленький электрический мотор, а римляне ставят огромное водяное колесо, вот римская домна и выглядит круче нашей. Хотя двадцатиметровая плотина — это и на самом деле весьма и весьма круто.
— Я слышала, что их главный металлург Тит собирался на Мозеле плотину поставить пятнадцатиметровую. Если на электричество переводить, то получается больше тридцати мегаватт…
— Я тоже слышала, он собирался и доменных печей там поставить полсотни. Но это лишь мечты, и не потому что он ее построить не сможет, а потому что там руды на такой завод не хватит.
— И угля.
— Не в угле дело, они по реке леса сплавляют достаточно чтобы все печи обеспечить. Кстати, скоро долина Мозеля будет напоминать привычные нам русские пейзажи: им кто-то сказал, что березовый уголь очень хорош, так они на месте вырубленных участков сажают березняки. Сейчас береза быстро растет в тамошнем климате, а они на перспективу все рассчитывают.
— И очень быстро учатся. Наши ребята говорили, что у них уже все воздушные насосы, хоть и работают от водяных колес, с чугунными цилиндрами, и шатуны с подшипниками скольжения сталь по бронзе. Правда пока они трубы к домнам от воздуходувок у нас покупают, но наверное и сами их скоро делать начнут.
— Уже начали, в Бетике и Испании начали чугунные трубы отливать. Они, конечно, тяжелее стальных — зато свои.
— И рельсы уже свои катают, хотя прокатные станы у них наши. Тетя Лера, вот мы вас послушались и продаем Риму всякую такую технику. А зачем?
— Это мы потихоньку под их империю мину заводим. Ментальную и идеологическую. Тот же Тит Спурий, он когда только начинал металлургию на промышленные рельсы ставить, то по привычке рабов понагнал. А теперь у него даже если раб и попадается, то работает с условием, что через пять лет он станет совершенно свободным человеком. Этот инженер быстро сообразил, что в металлургии рабов использовать просто невыгодно. То есть руду пока копают все же рабы, но когда на рудниках дело дойдет до отбойных молотков, то и там рабы закончатся.
— Но вы же сами сказали, что никакого им электричества кроме лампочек у соседей рядом с нашими виллами.
— Правильно. Но у нас в карьерах и пневматические молотки давно используются. Воздуходувки мощные у римлян уже есть, а как появятся шланги высокого давления резиновые…
— У них нет нужной для шлангов химии!
— А мозги есть, и мозги думающие — хотя и немного. Гевея у них, конечно, расти не будет, а вот одуванчик крымский вполне в Испании растет. Они уже поставляют нам каучука одуванчикового по сотне тонн в год, за что честно получают по сто же тонн резиновых шаров для воздушных клапанов и прочего разного резинового всего, теперь вот шины для колес пассажирских повозок активно закупают. Скоро и шланги захотят для отбойников приобрести. Не будем же мы им отказывать в такой малости?
— Эээ…
— Что непонятно? А, молотки они уже просят, но им как раз и объяснили, что для шлангов каучук нужен. А если учесть, что на сто тонн требуется всего-то триста гектаров одуванчиковых полей… просто те, кто шланги запросил, с теми, кто шины берет, не очень дружат, а одуванчик два года растет. Ко мне как раз ребятишки из отдела внешней торговли приходили и интересовались, можно ли Риму алюминиевые пневмоотбойники продать…
— То есть ты считаешь, что продавать римлянам высокотехнологичные товары мы можем ничем не рискуя?
— Я тебе просто скажу: пока в Риме рабовладельческий строй… нет, не так. Думаю, что продавать римлянам то, что они принципиально сами сделать не могут и потому готовы платить дорого, смысл какой-то имеет. Но реально этим можно заниматься лишь в тех случаях, когда такая торговля этот рабовладельческий строй делает невыгодным в глазах самих рабовладельцев. Красиво сказала?
— Ну… да. Ты думаешь, что римляне потихоньку переделают империю на наш лад? И почему тогда мы не делаем так же в Кушитском царстве?
— Кушитское царство — это традиционная восточная деспотия, к тому же они далеко и там просто не знают как у нас все хорошо устроено. И им от нас ничего, кроме золота и серебра, не нужно. А Рим — это государство вполне себе цивилизованное. И в котором власти — именно власти — от нас нужно довольно много. И они уже немало от нас у себя внедрили. По мелочи: арифметику десятичную с арабскими цифрами широко используют, детей практически по нашей системе учат. Не всех, только детей богатеньких буратин и только основам наук, но скоро до этих обученных буратининых детей дойдет что этого маловато будет. Не сразу и не до всех, но уже до некоторых доходит помаленьку. И именно поэтому Рим в чем-то мы и прогнуть можем, а в чем-то просто показать на примере как лучше. Понятно что всяким сенаторам такие перемены не очень нравятся и даже очень не нравятся, но, пока мы для них богини, кое-что повернуть можем. А когда увидим, что дальше уже не поворачивается… но это уже без меня случится, а внуки наши, надеюсь, придумают, как дальше поворачивать нужно будет.
— Вот теперь вроде как кое-что проясняться начинает. Спасибо, тетя Лера!
— Не за что, это тебе спасибо, ведь теперь ты у нас страну вперед тянешь. И, как я вижу, довольно успешно. А главное — тебе есть на кого опереться, и теперь это в массе своей вовсе не слабые старухи. Однако если тебе и наша помощь потребуется… ну ты сама знаешь.
В начале ноября двести восемьдесят девятого Алёна организовала встречу ведущих работников фармакопеи с членами Спецкомитета. Главным образом для того, чтобы фармацевты проговорили свои намерения в части дальнейшего развития отрасли, а спецкомитетовцы прикинули свои возможности в плане этих намерений технической поддержки. В целом ничего неожиданного на встрече не случилось, фармацевтам были нужны все те же термостаты, разные хитрые насосы, мешалки, таймеры и так далее. Причем желательно побольше и получше, в обслуживании попроще и чтобы со всем этим хозяйством могли работать люди с образованием пониже. Откровенно говоря, Катя-первая так и не поняла, зачем эта встреча вообще была организована…
А после встречи «старушки» собрались у Кати-Великой просто пообщаться, ведь многие из них давно не виделись. И Алёна, глядя на приехавшую из Вологды Велту, не удержалась от комплимента:
— Глядя на тебя, начинаешь понимать, почему наши предки считали климат Вологодчины лучшим на земле. Хочется вот всё бросить и в Вологду перебраться.
— Это ты о чём?
— А ты в зеркало на себя давно смотрела? Ты же за последние два года просто помолодела лет на десять!
— А, это… Нет, климат Вологодчины тут не при чем. Я все же смогла повторить коктейль Яманаки, еще и расширила состав немножко. А на мышах исследовать — это еще минимум года три терять, а то и пять. В конце-то концов чем я рискую?
— Ты на себе коктейль проверять стала?!
Другие «старушки» с интересом прислушались, хотя и не понимали, о чем, собственно, речь.
— Ну да, но на мышах я все же сначала его проверила, так что не особо и страшно. Но на мышах невозможно же исследовать отдаленные последствия, они и под коктейлем живут очень немного.
— Девушки, вы о чем это? — строгим голосом поинтересовалась хозяйка квартиры.
— Да это в начале двухтысячных японец один придумал способ омоложения организмов, — неопределенно ответила Алёна.
— Так значит ты, Велта, сделала коктейль бессмертия? — радостно удивилась Катя-старшая.
— Чушь это, про бессмертие. Так, по мелочи некоторые улучшения происходят. Прежде всего немного ускоряется регенерация кожи, еще вроде и возрастные изменения состава крови назад откатываются. Но я всего-то около полугода его применяю, и неизвестно, какими будут отдаленные последствия. Так что сначала решила себя подопытным кроликом сделать.
— Ну, твоя посвежевшая морда лица навевает определенные мысли, так что я тоже записываюсь в подопытные кролики.
— Пожалуй, и я тоже, — добавила Лера.
— Девочки, это на самом деле нихрена не эликсир бессмертия! И не исключено, что вместо ожидаемого омоложения рак какой-нибудь возникнет!
— А ты знаешь, вот на это нам уже плевать, — ответила Лера. — Мы уже прожили достаточно, чтобы рискнуть. Ну, в крайнем случае помрем более молодыми, чем мы есть сейчас — по крайней мере на вид.
— Жалко, что ты с этим коктейлем так подзадержалась, — тихо добавила Катя, — а вот если хотя бы в прошлом году…
— Кать, это на самом деле молодость не возвращает. Если бы я этот коктейль даже десять лет назад сделала бы, ничего не изменилось бы. То, что в двадцать первом веке выяснить успели, так это некоторое улучшение регенерации после тяжелых травм и…
— Ты его сейчас уже сделала. И мы все тут записываемся в кролики. Я первая, и не думай даже мне отказывать!
— Тебе очень не понравится. Раз в неделю где-то час под капельницей…
— Я потерплю. И вовсе не ради того, чтобы морда моего лица выглядела на двадцать, а чтобы результаты твоих исследований смогли пригодиться нашим детям и внукам. Или, что я тоже вполне допускаю, показали им, куда лезть ни в коем случае нельзя. Лера права: мы уже пожили немало, знания, какие у нас были, потомкам все передали без остатка. А в качестве кроликов мы все же и сейчас пользу им нанести сможем. Всё, что тебе для этого потребуется, мы сделаем, причем быстро сделаем. Вов, ты слышал? — Катя повернувшись к креслу, стоящему в углу комнаты, внезапно сникла и замолчала…
— Велта, я поговорю с ребятами с экспериментального, твои заказы — все твои заказы — будут исполняться вне очереди. Вы все давно уже заслужили, чтобы любые ваши хотелки исполнялись бегом, невзирая ни на расходы, ни на что угодно еще. Мама Катя, — Катя-первая встала, подошла, положила руку на плечо поникшей Кате-Великой, — кто у тебя сможет быстро спроектировать и выстроить современный сибирский город?
— Это ты о чем?
— Бабушка Лиза говорила, что отменять законы — последнее дело. Бюст должен стоять на родине героя…
Двести девяностый год начался обыкновенно, как и многие предыдущие. Только Оскар, перекинутый «на Америку», в начале января зашел к Кате-старшей, чтобы кое-что уточнить:
— Екатерина Алексеевна, — начал он очень официально, показывая, что пришел он сугубо по делу, — я вот что понять хочу. Сейчас каждый день на Экватор доставляют пять тысяч кубометров песка…
— А, понятно, можешь не продолжать. Мы с Володей это много раз обсуждали. Тут всё просто: спутники мы сейчас можем запускать только с экватора, а в Африке на экваторе место неподходящее потому что там слишком много народу шастает. Так что выбор места получается небогат…
— Это я знаю.
— Ну так вот: тут вопрос исключительно строительный, или, если хочешь, касается инженерной геологии, грунтоведения, если уж быть занудой. На Экваторе грунт — чистая наносная глина, довольно водонепроницаемая, но все же водонасыщенная. И грунт до глубины метров так двадцати обладает сильными тиксотропными свойствами. Проще говоря, плывет под нагрузкой. А для стартового комплекса, да и для всех прочих тамошних строений, это очень нехорошо. Ты же в курсе, что первый старт уже поплыл?
— Но ведь сейчас его укрепляют…
— Вот именно. А как укрепляют? Вырыли котлован десятиметровый, в нем свайное поле площадью в два гектара сделали, причем сваи забили аж на двадцать метров. И вот поверх этого свайного поля теперь насыпают грунт уже более стабильный.
— Я вроде читал, что вообще бетонную плиту…
— Нет. То есть не совсем. Там мешают глину с песком пятьдесят на пятьдесят, еще добавляют цемента около пяти процентов. То есть, конечно, шлакоцемент, но и он грунт сильно укрепляет. Засыпали все слоем в четверть метра, катками дорожными слой укатали — и процедуру эту повторяют до тех пор, пока весь котлован не засыпят. А потом — это уже на случай ураганов и сильных нагонов воды — еще сверху и холм насыпят десятиметровый. Вот уже на таком основании старт и сто лет простоит без проблем. Однако на метр насыпи на весь котлован нужно только песку столько, сколько балкеры за два дня притаскивают.
— Это-то понятно, но, получается, что на весь стартовый холм песок можно было привезти меньше чем за три месяца.
— За три месяца — это только под сам старт, где грунт еще свайным полем укреплен. А на всю стартовую площадку, которая, между прочим, занимает двести гектаров…
— Больше двадцати лет…
— У ракетчиков столько времени нет, так что они пока отсыпали стартовый холм и площадку под монтажно-испытательный корпус. Но все остальное тоже нужно выровнять, да и про город забывать не следует.
— А почему же тогда Чернокаменск построен как временный город? Там же ни школ, ни детских садов даже не планируется?
— Зато порт вполне себе стационарный. А население — это же именно вахтенный городок. Большой, но народ туда приезжает на год-два, а потом оттуда уезжает. Я особо в детали не вникала, но в тех краях даже с водой проблемы серьезные, на местное сельское хозяйство рассчитывать при таких условиях особо нельзя. Вот выгребем оттуда песок и камни — и всё, со спокойной совестью город закроем.
— А порт?
— А порт к тому времени сам развалится.
— Все равно я чего-то не понимаю…
— Ну я что знала — рассказала. А за пониманием ты, пожалуй, к Валерии Анатольевне обращайся. Или к Кате, но, вообще-то, они тебе одно и то же скажут: в Чернокаменск отправляются вахтовиками те, у кого тяга к знаниям не тягучая и трудности с обучением профессиям. А там они не спеша хоть управление автомобилями освоят, или тягу к знаниям подтянут. И оно так и на самом деле работает. Я-то только насчет строителей уверенно говорить могу, так вот водилы на стройках, кто с опытом работы в Чернокаменске, поголовно работают исключительно аккуратно и практически ни при каких условиях графики перевозок не срывают. А Дон говорит, что у них и поломок машин чуть ли не втрое меньше, чем у прочих.
— Спасибо, я понял. Тогда последний вопрос: с вашей точки зрения умеет смысл еще и Порт-Северный под прием песка достраивать? Ведь тогда Стартовый холм целиком всего за десять лет подготовят.
— Если я не путаю, там еще одна площадка должна быть, причем раза в три побольше. Володя там думал атомную электростанцию строить, а под нее площадка потребуется уже раза в два больше, чем под старт. Это лет на полста проект, я уже окончания его не застану, и даже может начала не увижу — но и его делать надо.
— Спасибо, понял. Но насчет «не застанете» не уверен: филадельфийцы вроде уже запустили в производство новые балкеры, тысяч на двадцать тонн — и что-то мне подсказывает, что на этом они не остановятся…
Летом двести девяностого года закончилось строительство одного очень важного «долгостроя»: был запущен железнодорожный мост через Иртыш в Омске. Его из-за того, что что-то с грунтами в реке было «не так», строили больше шести лет, но наконец достроили. Причем за это время успели и мост в Новосибирске выстроить, и мосты через Томь и Яю, и даже через Енисей в Красноярске — и железная дорога (правда, в виде лишь «технологической» узкоколейки) от Тайшета в Иркутск уже дотянулась, а по другую сторону Байкала была почти закончена прокладка узкоколейки до Петровска и размечена трасса аж до Читы — а вот этот мост стоял как заколдованный. На самом-то деле основной проблемой стали здесь не трудности строительства как такового, а трудности с проектом опор: его — по мере уточнения геологических данных — переделывали четыре раза. Но наконец все закончилось, и первый поезд торжественно пересек Иртыш. Первый поезд пересек Иртыш именно по мосту, до этого поезда пересекали реку на пароме.
Впрочем, пока была закончена только первая часть моста, его по проекту должны были сделать двухпутным, причем самым варварским (по убеждению Екатерины Алексеевны) способом: на опорах параллельно клались два однопутных пролета. Впрочем, «варварство» это позволяло мосты ставить чуть ли не вдвое быстрее, поскольку «стандартные пролеты» серийно делались на Омском мостостроительном заводе (и именно с такими же пролетами были возведены и все мосты на пути до Иркутска), так что Екатерина Владимировна мнение старшей родственницы игнорировала. Своеобразно игнорировала: при личных встречах даже жаловалась, что ее железнодорожники слушать не хотят и строят как сами решили, а в качестве Председателя Госплана запретила этим же железнодорожным инженерам даже думать о разработке двухпутных пролетов для мостов до тех пор, пока рельсы не дотянутся до Японского моря.
Саша, который с железнодорожниками контактировал довольно плотно, об этом узнал и попросил Катю-первую прояснить, чем вызван такой запрет.
— А никакого запрета не было, врут они всё. То есть не то, чтобы специально врут, просто несколько широковато интерпретируют распоряжения Госплана. Не мои, подчеркиваю, а именно Госплана.
— И какие же распоряжения они так интерпретируют?
— Саш, вот ты как раз всё очень хорошо поймешь, просто потому что сам в такой же позе раскоряченной находишься. У тебя сколько людей могут спроектировать новый двигатель?
— Ну, навскидку так человек десять.
— А сколько новых двигателей ты разрабатываешь?
— Ну, если Иувана не считать — а Иуван давно уже сам по себе, то, скорее всего, ни одного. Старые, конечно, улучшаются по возможности, а вот чтобы совсем новые…
— Потому что все твои десять конструкторов как раз доводкой старых и заняты. А у железнодорожников картина еще хуже, грамотных мостовиков с достаточным опытом всего четверо. И они не то что пролеты новые, они опоры для мостов проектировать не успевают! С Омским мостом сколько лет провозились — а причина в том, что весь мост целиком вынужден был вообще один человек проектировать! Ладно, он за это время еще четырех студентов поднатаскал — но опять-таки только до уровня «привязать стандартный проект к местности». И Госплан не запретил им новые проекты разрабатывать, а просто распланировал график работ таким образом, что им просто некогда этим заниматься. Толик Карамышев два года назад еще приходил, говорил что из нижнетагильской стали тот же Омский мост можно сделать на пятьсот тонн легче — но на перерасчет конструкции, по его прикидкам, минимум год потратить нужно — и он сам настоял, чтобы строить из того, что уже у нас есть.
— Ну да, понятно… не совсем понятно: ведь институт в год два десятка инженеров-мостовиков выпускает.
— Ты знаешь, Ярославна была права, говоря что максимум три процента людей способны на самом деле придумывать что-то новое. Толик на последнем совещании сказал, что за два года только один мостовик из новеньких для полностью самостоятельной работы годится. Остальные тоже работать очень даже неплохо могут, но…
— Теперь понятно. Иуван как раз из этих трех процентов получился, потому-то он и ушел в самостоятельное плавание. Но ты знаешь, мне кажется, что чем больше у нас растет потомственных горожан, тем больше этот процент становится.
— А вот тут ты в корне ошибся. Не горожан, а людей, которых с детства научили думать. В школе научили…