Негласное соревнования среди строителей ГЭС «выиграл» Потех — который вместе со своими тремя сыновьями занимался постройкой Электростальской ГЭС. И город под названием Электросталь он успел выстроить, чему в некоторой степени посодействовали две его же дочери, окончивших Архитектурную академию Екатерины Великой. То есть дочери — вместе с двумя десятками других архитекторов тоже принимали участие в постройке города. Который получил такое название просто потому, что в нем поднялся и новый металлургический завод, в котором заработали сразу четыре печи по прямому восстановлению железа (из руды, поставляемой по новенькой железной дороге из криворожского карьера) и шесть электропечей, в которых из полученного железа выплавлялась сталь. Каждая электропечка требовала по пять мегаватт электрической мощности, вот Потех и постарался запустить электростанцию «пораньше».
В принципе, ему было это сделать проще остальных строителей, ведь на станции была запланирована самая низкая плотина из всего каскада. Но Потех и при этом изрядно схитрил: так как почти семьдесят километров береговых дамб только начали строиться, станцию он запустил «при пониженном уровне воды» — всего лишь на пятиметровом перепаде, и генераторы с трудом выдавали лишь четверть из «плановых» сорока четырех мегаватт. К тому же и выдавали электричество лишь пять из десяти запланированных генераторов — но выдавали уже через два года после начала строительства. А почти трехсоткилометровая и опять узкоколейная дорога из Кривого Рога позволяла не только руду на завод возить, но и довольно быстро перетаскивать уже очень немаленькие отвалы карьера на строящиеся дамбы.
По этому поводу Катя периодически ругалась, так как для этой очень перегруженной дороги снова пришлось строить узкоколейные локомотивы, которые через лет пять окажутся никому не нужными — но металлургический завод уже выдавал почти двести сорок тысяч тонн качественной стали в год, обеспечивая своей продукцией не только перевод железной дороги на «нормальную колею», но и все остальные строящиеся ГЭС (вместе с поднимающимися возле них городами) стальной арматурой.
Нина вернулась из Танзании в середине мая двести девяносто третьего года. Туда она съездила по очень важной причине: железная дорога дошла, наконец, до Катанги. И не просто уже дошла, а начала возить к Бруннштадту много всякого интересного. Некоторое «опоздание» со строительством дороги было вызвано очень серьезными обстоятельствами: месторождение ниобиевой руды возле Танганьики оказалось гораздо более «интересным», чем предполагалось и уже практически готовую дорогу длиной в тысячу двести километров сначала полностью перевели на «нормальную колею», причем сразу уже двухпутную. Ну а следующие «примерно пятьсот километров» до Шинколобве из-за специфики рельефа превратились в «без малого тысячу».
А особенностью всей территории, причем особенностью совершенно неожиданной, стало то, что населения местного там не было. То есть вообще не было, ни диких племен, ни даже редких случайных бродячих групп — так что осваивать территорию пришлось «привозными силами». И, что Нину даже расстроило, силами белых людей: Алемайеху, ставший, как Лера и предсказывала, императором Эфиопии, своих людей туда посылать отказался. В принципе, это было понятно, у него активно реализовывалась программа освоения долины Абая, самому людей на стройки катастрофически не хватало — так что основной своей задачей Нина видела выбор требуемой для освоения тамошних ископаемых богатств передовой техники.
Впрочем, с техникой было в целом понятно: экскаваторы, тяжелые грузовики — и килотонны взрывчатки им в помощь. А еще килотонны топлива, нужные для транспорта, для электроэнергетики, даже для приготовления пищи… Правда, Нина, как женщина, все же в школе отучившаяся, имела представление откуда в розетку поступает электричество — и, кроме перечня нужного железа, выдала Кате и некоторые свои идеи:
— Кать, там ведь неподалеку речка течет.
— Большая речка? Там на освещение-то домов на рудниках хватит?
— Хватит, только до речки километров двести с небольшим.
— А дизели поставить не дешевле?
— Речка называется Лапула, течет в неглубоком таком ущелье, так что километровая плотина высотой метров десять-двенадцать почти ничего даже не затопит. Но если учесть, что водоток в речке в районе двух тысяч кубов в секунду, получается что с этой десятиметровой плотины можно легко взять полтораста мегаватт. А если еще учесть, что там подряд можно поставить три или даже четыре таких плотины…
— Нин, ты это очень вовремя мне рассказала, а то я прям не знала куда бы гидрогенераторы пристроить. Да вы что все, сговорились что ли?! Али на Абае полтораста мегаватт добывать собрался, еще на шестом пороге тоже полтораста, а теперь ты уже с тремя или четырьмя такими же заявками. Нету у меня генераторов, нету! И как бы вы тут не стонали, в ближайшие лет шесть не появятся!
— Да успокойся, Кать, это я вроде как на будущее. А на настоящее я у тебя просить ничего не буду, а буду, наоборот, предлагать. Даже сейчас уже парни что смогли, спроворили — и пару сотен тонн дешевого урана в год мы, можно сказать, уже добываем.
— И насколько дешевого?
— Ну, если сравнивать с Каменецким, то заметно дешевле получается, а если учитывать стоимость транспортировки…
— То незаметно дороже, так?
— Если учитывать, то примерно в сто раз дешевле. А если поставить… а когда поставим ГЭС на Лапуле и уран из руды будем на месте вытаскивать, то раз в триста получится. Впрочем, это очень не всё, что я предложить тебе хотела. Меди там больше чем на Урале, я с собой в Танаис прихватила примерно пятьсот тонн отборного малахита, и это только то, что геологи из разведотряда за неделю наковыряли. Но что, пожалуй, поважнее будет, так это то, что кобальта там больше, чем где-либо еще на планете.
— А вот это очень интересно.
— Кать, а давай меняться? Я тебе, скажем, кобальта отвешу сколько захочешь, а ты мне гидрогенераторов по весу кобальта…
Катя потянулась за чем-нибудь тяжелым, чтобы кинуть в сестренку, но, увидев ее смеющиеся глаза, передумала:
— Ладно, живи пока. У тебя все?
— Не совсем. Я, точнее моя группа, по дороге фильм про Африку сняли. Посмотришь? Я думаю, что его хорошо бы в кинотеатры пустить, пусть народ на мир посмотрит. Кино цветное… ну, большей частью. Мы там часа три с половиной наснимали, в цвете часа на два получилось, что-то просто для развлечения пустить, а что-то, наверное, можно и для школ, на уроки географии нарезать. Мы же не удержались, до Килиманджаро доехали — там ребята уже довольно приличную дорогу проложили, хотят все же реки для энергетики задействовать…
— А давай ты вечером кино покажешь? Тетки как раз соберутся все у Кати Великой, они, пожалуй, более адекватную критику наведут. Договорились? Я тогда попрошу кинопроектор туда принести.
Кино женщинам понравилось. А обсуждение отснятого затянулось до глубокой ночи. И даже обсуждение не столько отснятого материала, а форма его дальнейшей подачи народу:
— Ну, о том, что там населения вообще нет, это понятно, — поделилась «ценной информацией» Лера. — Там же муха цеце, сонная болезнь. Скотины нет, если кто из туземцев на плато случайно забредет, то там и останется навек. Историческая наука искренне считает, что люди в Африканском медном поясе вообще появились в середине четвертого века, а относительно массовое население туда только в десятом веке добралось, когда, собственно, про медь и узнали. Так что освоение всей этой территории — дело полезное и относительно безболезненное, с учетом того, что Алёна все нужные лекарства уже сделала.
— Гадость все эти лекарства, — прокомментировала Алёна, — но с ними все же лучше чем без них. И раз уж нам так нужен уран…
— И уран, и медь, и кобальт, и ниобий…
— Ниобий от мухи цеце все же далеко.
— А я только одно замечание хочу сделать, — негромко сказала Велта, — даже не по фильму, а по сопровождающему тексту. Мне кажется, что при показе Олдувайского ущелья не нужно говорить, что это прародина современного человека.
— Это почему? — возмутилась Нина. — Всем же известно, что все люди от негров произошли.
— Не всем. Незадолго до нашего переноса два индуса из Калифорнийского университета в Сан-Франциско сделали забавное открытие: они проверили четыреста пять маркерных генов кроманьонцев у разных людей. Вообще-то они искали у людей гены неандертальцев и денисовцев, и результаты оказались довольно интересными, но вот о главном их открытии народ оповещать широко не стали. Все эти гены — кроманьонские, по которым они определяли процент неандертальских примесей — есть у всех европеоидов, есть и у всех азиатов. Но у африканских негров их нет. Вообще ни одного нет, как и неандертальских и денисовских, зато есть гены — тоже четыреста пять, которых нет ни у европейцев, ни у азиатов. Нет ни у одного европейца и ни у одного азиата. То есть генетически негры — вообще другой вид.
— Так это индусы открыли, они такого наоткрывать могут… — недоверчиво пробурчала Брунн.
— Индусы это опубликовали, потому что для американцев они цветные, им можно. Им можно даже слово «ниггер» вслух произносить. А проверить четыре с лишним сотни генов у многих тысяч человек, причем людей для этого набрать со всей планеты — это явно работа не для пары исследователей из средней руки университета. UCSF — это даже не Беркли, по тамошним меркам чуть повыше колледжа, так что эти индусы работали вывеской очень серьезной группы, объединяющей, скорее всего, десятки генетиков из всех калифорнийских университетов. В общем, нет у негров кроманьонских генов, а у кроманьонцев нет генов африканских. Это значит что кроманьонцы не из Африки вышли, и незачем эту идею толкать в массы. Когда найдем что-то более правдоподобное, то тогда…
— Все равно не верю я индусам, — не согласилась Брунн.
— А мне веришь? Я, конечно, всю планету проверить не сумела, но кое-что сделала. У нубийцев черных этих генов точно нет. Ну, той полсотни, что я проверить успела. И мои данные более что ли чистые, чем у тех индусов: пока еще нубийцы не смешались с европеоидами.
— Интересно, как ты генетический анализ сумела сделать? — упорствовала Брунн.
— Примерно так же, как состряпала коктейль Яманаки. Если с упорством носорога чем-то заниматься пятьдесят лет…
— Брунн, не спорь, — в разговор вмешалась Алёна. — У Велты все методики расписаны были, а Вовка для неё такое оборудование делал, что и калифорнийским ученым оставалось бы лишь завидовать.
— Да не спорю я, просто удивляюсь: вот так живешь-живешь, и только в старости узнаешь что ты не негра полинявшая…
— Да негра ты, негра, успокойся, — засмеялась Лера. — Причем вообще внебрачная бабка Али: у эфиопов, точнее у гэезов, с германцами почти полное совпадение по генам.
— Ага! То есть мы все же из Африки…
— Ага, просто антропологи давно уже раскопали, что первые сапиенсы, как раз в Олдувае и найденные кстати, именно негроидных черт не имели. То есть они — наши предки, но не предки нынешних негров. Собственно, поэтому и эфиопов неграми считать неправильно. Вдобавок у эфиопов и неандертальские гены имеются, а неандертальцы в Африке никогда не жили. То есть как раз нынешние эфиопы скорее из Европы и репатриировались обратно в Африку. Но какая нам-то разница?
— Да никакой, собственно. Просто интересно. Вот сижу и думаю: а вдруг Эрих мой был неандертальцем?
— Кстати об Эрихе… — в разговор вмешалась Катя-первая. — Брунн, ты мне Конрада пришли, когда его увидишь, а то я его уже неделю застать нигде не могу.
— А зачем тебе мой внук? — с подозрением в голосе поинтересовалась Брунн.
— Я тут прикинула, сколько мощных гидрогенераторов в ближайшие лет десять понадобится. Короче, в Туле и Калуге столько не сделать, надо новый завод строить.
— А причем здесь Конрад? Он же не строитель.
— А он еще в прошлом году предлагал новый завод по выпуску чего-то там строить. Сам-то завод я попрошу все же маму Катю поставить, а вот руководить этим заводом…
— Ладно, пришлю. Только при условии, что завод этот ты не в Америке ставить собираешься. Но всё равно непонятно: он же просто инженер…
— Он твой внук.
— И что?
— Завод в Запорожье будем строить, а там как раз готов много, школу заканчивающих.
— И что?
— Он внук богини Бруннхильды. Еще вопросы есть?
Готы как-то очень быстро и «естественно» включили Брунн в свой пантеон. Скорее всего, как говорила Лера, потому что в доме Брунн всегда держала минимум двух мейнкунов — именно тех, как утверждали готы, которых Фрейя использовала как тягловых скотинок. Так что Брунн уже в «древних сказаниях» стала младшей сестрой Фрейи и именно она заботилась о ездовых котах ближайшей родственницы. Саму Брунн в этом удивляло лишь то, что готы почему-то не обращали особого внимания на кошек, живущих у других «богинь», но вероятно это было связано с тем, что остальные предпочитали заводить невских котиков, выглядящих менее воинственно…
Приехавший в Москву через два дня Конрад, услышав предложение Кати, удивился куда сильнее бабушки:
— Екатерина Владимировна, я думаю, что у вас в Госплане какая-то ошибка случилась. Я всего-то меньше двух лет инженером работаю, на заводе, который поршневые насосы делает. Причем я даже сам насосами не занимаюсь, оснастку конструирую для их изготовления. Вот завод по выпуску оснастки…
— Я в курсе. Но ты и меня выслушай. У нас турбина для ГЭС — я имею в виду мощные турбины — делает только один завод в Орле. И изготовление всех турбин для Днепровских ГЭС он закончит лет так через шесть, а нам нужно, причем довольно срочно, еще не меньше двух десятков мощных гидростанций построить.
— А причем тут я? Я же не умею турбины делать.
— Теперь о твоем новом заводе. У нас не хватает людей, чтобы делать очень много чего, однако каждый год школы выпускают полмиллиона новых потенциальных рабочих. Проблема в том, что эти школьники в большинстве своем хотят идти работать на заводы уже существующие… Короче, ты у нас — внук богини Бруннхильды, сестры, между прочим, Фрейи…
— Я эту сказку уже слышал.
— Это для тебя сказка, а для многих готов — абсолютная истина. Пока строится завод, ты — и именно ты, как внук своей бабушки — объявишь набор в новенькие ПТУ и техникумы, которые там же, в Запорожье, и будут открыты. И где будут готовить рабочих и техников для твоего — подчеркиваю, именно твоего завода. В окрестностях готов, школы заканчивающих, больше тридцати тысяч, так что набрать полные классы у тебя труда не составит. Потому что эти школьники — даже если они, благодаря нашим школам, отъявленные атеисты — наперегонки бросятся готовиться к работе у самого тебя! У них в любом случае такая работа будет поводом, чтобы вся семья гордилась, поэтому и учиться они будут, слова иного не подберу, яростно. И если отсвет твоей бабули улучшит качество обучения хотя бы процентов на десять, то уже ради этого тебе нужно изо всех сил постараться. Я понимаю, уезжать незнамо куда из уютного Подольска…
— Я понял. Выпуск из школ состоится через неделю, даже меньше… А когда хотя бы здания ПТУ вы планируете построить?
— То есть возражений принципиальных у тебя нет?
— Если вы мне предоставите возможность еще немного на Тульском электромеханическом подучиться… не сразу, а пока завод строится…
— Учись сколько посчитаешь нужным. Но — потом. В смысле, завтра с утра вылетаешь в Запорожье, покатаешься по окрестным школам в готских поселках, по радио выступишь пару раз. С тобой полетит Маша Голубева, она как раз займется вопросами постройки учебного городка с ПТУ, техникумами и общежитиями — а значит, что где-то в середине августа все будет готово. Здания в смысле, а ты, как агитационную кампанию свою закончишь, бегом ко мне обратно, еще раз обсудим вопросы с педагогами и мастерами в этих училищах.
— Договорились, это я всё сделаю. А когда, по вашим планам, я смогу в Подольск вернуться?
— Так, Конрад, ты, оказывается, ничего еще не понял. Поясняю для самых бестолковых: дети и внуки богинь делают не то, что им хочется, а то, что нужно стране. Стране нужны турбины, и так сильно нужны, что даже внуки тех парней, которые этим летом пойдет в твои ПТУ, будут гордиться тем, что им удалось поработать под руководством самого Конрада Бреннера. Сегодня у нас что, двадцать шестое мая? Надеюсь, что двадцать шестого мая двести девяносто пятого года твой турбинный завод выпустит первую турбину для… впрочем, тут уже вариантов много. А вот дата — она без вариантов, договорились?
— Как с вами, богинями, всё не просто: не вы голову открутите, так бабушка сожрет с потрохами. Так что буду стараться. В смысле: сделаю…
ДнепроГЭС ставил Олех, так как у него был самый большой опыт в возведении «высоких» плотин, а четвертую станцию пока начал строить младший сын Ирины Юрий Владимирович. Вот у него как раз вообще никакого опыта в строительстве ГЭС не было, так что пока он занимался постройкой того, что умел строить: обводных «переливных» каналов и дамб, ограничивающих площадь будущего водохранилища. Госплан решил, что терять две с лишним тысячи квадратных километров довольно плодородной земли будет несколько расточительно, в особенности учитывая тот факт, что больше половины «прежнего» было глубиной меньше двух метров и «работало» больше на испарение воды чем на ее удержание, так что Юре предстояло «превзойти подвиг легионеров Адриана» и выстроить две хотя и невысокие — около трех метров в среднем — дамбы общей длиной больше двухсот пятидесяти километров. И почти такой же длины два переливных канала, посредством которых десятки речек и ручьев должны теперь впадать в Днепр уже за створом будущей плотины. Некоторое время должны были впадать, так как на каналах изначально ставились насосные станции, с помощью которых эта «лишняя вода» с появлением электричества будет использоваться для полива полей и огородов вокруг быстро возникающих деревень.
Пользуясь «родственными связями» Юра постоянно жаловался старше сестре на неэффективность использования на постройке огромных дамб мужиков с лопатами и тачками:
— Кать, ну за что мне такое наказание-то? У нас атомные электростанции работают, спутники в космосе летают — а мне приходится учить мужиков лошадь в телегу запрягать! Причем они еще и работают не прикладая рук, один экскаватор и пара грузовиков по производительности целую деревню перекрывают!
— Юр, так они приносят хоть небольшую, но пользу. Нам от них что ведь требуется? Чтобы они сами себя прокормить могли и детей нарожали, которых мы научим и грузовики водить, и экскаваторами управлять. И даже спутники запускать — но для этого нужно определенное время. И если за это время эти мужики хотя бы дамбы успеют насыпать чтобы поля и огороды под водой не оказались — и этого будет достаточно. А если они при этом научаться на русском нормально говорить и поля плугом пахать, то будет вообще замечательно — так что делай что поручено и не ной. А насчет прикладания рук — это ты как-нибудь с Кодром поговори, он тебе расскажет как правильно мужиков учить трудолюбию.
— Кодр научит, как же — у него трудолюбием занимается почти пять тысяч милиционеров.
— Может все же перестанешь ныть? У тебя уже внуки, какой ты им пример подаешь?
— А я при них не ною!
— Понятно, это ты только меня радуешь. Но я тебе так скажу: у меня нет готового решения твоих проблем. И, больше даже скажу, у меня нет времени такие решения искать. Если ты считаешь, что решить их не сможешь, то единственное, что я могу в таком случае сделать — это найти кого-то, кто сделает эту работу вместо тебя.
— Я сделаю. Просто кому как не тебе я могу просто пожаловаться? Из всех братьев и сестер ты просто единственная, кто может понять проблему. Не решить, а просто понять…
— Ты не прав, все мы тебя понять можем. А насчет решить — я тут подумала, тебе наверное стоит с Ларсом Северовым поговорить. Он же на свои стройки тоже около двадцати тысяч славян через Балтику перевез…
В конце июня в парк Мнемозины перебралась Ярославна, и Катя назначила министром образования Олю. Вообще-то Оля уже собралась на пенсию, все же шестьдесят четыре года — возраст приличный, а работа учителем изрядно нервы портит — но Катя ей просто выбора не оставила:
— Оль, я всё понимаю, но вот прям щяз просто некого на эту должность ставить.
— Да дофига кого ставить можно! Но ты права: мы все же знаем кое-что пока еще очень полезное, до чего наши дети и внуки могут дойти, сделав по пути слишком много ошибок. Так что я согласна, но предупреждаю: постараюсь года за три себе смену подготовить и, как только это сделаю, уеду в Школу и буду варить вишневое варенье!
— И облепиховое тоже, мне оно даже больше нравится. А теперь по делу: ты же в последнее время много чего с Ярославной обсуждала…
— Ну да. Ярославна всё рвалась обязательное десятилетнее образование учинить.
— А твое мнение другое?
— Если у тебя есть пятнадцать минут…
— Вопрос-то не о том, сколько сахара в варенье класть, так что времени у меня столько, сколько тебе нужно. Излагай.
— Понятно, что молодежь, лет до десяти школу не нюхавшую, мы должны просто грамоте научить, на большее и замахиваться глупо.
— Не могу не согласиться.
— Да, Катенька, ты окончательно обюрократилась. Но слушай дальше: в славянских и германских деревнях, ну и в тех местах, куда этот народ по нашим программам переезжает, детей, причем независимо от того, во сколько лет они в школу попадают, нужно учить восемь лет. То есть просто по нынешней программе чтобы среднюю школу они закончили. А вот дальше уже начинаются варианты, и вариантов довольно много. Первый, и, мне кажется, он самым массовым окажется — это ПТУ, сельскохозяйственное или промышленное, с одним годом обучения. А вот уже выпускники этих ПТУ, которые окажутся отличниками, можно — не нужно, а именно можно — брать на обучение в профильные техникумы. Тех же трактористов всяко нужно больше, чем ремонтников в МТС.
— То есть и здесь ничего не менять?
— Менять принципы набора в техникумы: брать не всех, кто захочет, а тех, кто покажет, что учиться и научиться чему-то сможет.
— А если человек через несколько лет захочет в техникум пойти, его уже и не брать?
— Вопрос интересный, но им пусть уже тот, кто меня заменит, займется. А пока — да, не брать. Но я продолжу: второй вариант — это старшая школа. В нее детей набирать строго по результатам выпускных экзаменов из средней, по прикидкам будет достаточно процентов десять выпуска в старшую школу переводить. Это будет подготовительным этапом для поступления в институты или в техникумы. Я еще когда с Ярославной спорила, считала: нам просто больше народу с десятилеткой не нужно, для большинства детей это будут просто два года потерянного времени. Я бы даже набор в старшую школу до процентов пяти сократила, потому что наверняка изрядная часть тех, кто пойдет в ПТУ или просто сразу на работу какую-то, в вечерних школах постараются знаний поднабрать — и народу в институты ломиться будет куда как больше, чем нам вообще нужно.
— А сколько нужно?
— А это мы еще с отцом твоим считали: один процент доучить до инженеров, полпроцента — до врачей. Два процента до фельдшеров и акушерок, два процента — до техников и мастеров на производстве.
— То-то у Маркуса на заводах техников три четверти работающих…
— У Маркуса, вдобавок как раз его техники — не выпускники министерства образования, а специалисты, подготовленные на его заводах. Я не против такой подготовки, наоборот только за, но пусть этим занимаются уже непосредственно на заводах. Мы же готовим не рабочих, техников или инженеров, а только личинки рабочих! Мы готовим людей, которых уже на работе легко собственно работе и научить, не более того!
— Можешь тише говорить, я и так прекрасно слышу. И, между прочим, с тобой во многом согласна. А теперь послушай, какие у меня в связи с нынешней системой образования проблемы возникают, и давай вместе подумаем, как их побыстрее решить. Как говорится, одна голова хорошо, а две — мутант безобразный…
— Ну излагай.
— Если совсем грубо, то при почти полумиллионе ежегодных выпускников школ я не могу закрыть чуть даже меньше трехсот тысяч рабочих вакансий. На заводах и фабриках, я имею в виду. Просто потому что ты права: очень много выпускников предпочитает сразу идти куда-то работать, а куда-то для мало что умеющих делать — это строительство. Причем позиция «бери больше, кидай дальше». Тоже работа нужная, но по прикидкам года через три-четыре произойдет абсолютное насыщение нашей экономики чернорабочими…
— Ага, заколдованный круг, о котором Ярославна уже лет пятнадцать как постоянно напоминала. Родители — разнорабочие, зарабатывают мало. Дети стараются пораньше зарабатывать начать — и вынужденно опять же в разнорабочие идут…
— Есть идеи, как из этого круга вырваться?
— Это обойдется в приличную сумму, но, мне кажется, со временем вложения окупятся.
— А если по сути?
— Пьеса в двух частях. Поскольку вынудить таких ребят учиться мы не можем, да и права не имеем, будем их стимулировать. Откроем дофига вечерних школ, причем тем, кто в них учиться пойдет, сократим рабочий день с десяти часов до восьми, причем с сохранением зарплаты. Не навсегда, а, скажем, на два года. И отдельно заводам и фабрикам профинансируем целевые ПТУ, то есть выделим отдельные средства на обучение выпускников таких вечерних школ. Целевые средства, чтобы выпускник вечерней школы стипендию получал в размере своего чернорабочего заработка. У нас чернорабочий сколько сейчас получает, гривенник в день? Думаю, не разоримся…
— Если таким образом подучить сто тысяч человек в год…
— Десять тысяч в день, обучение займет девять месяцев…
— И по шесть дней в неделю… Двести сорок дней, примерно два с половиной миллиона… Да, скорее всего с финансовой точки зрения справимся. Я еще подумаю, чего можно Риму побольше продать… Тебе сколько времени потребуется, чтобы программу вечерних школ подготовить?
— В начале августа готова будет, только ты не забудь лишних денежек учителям выкроить.
— Не забуду, я с этого и начну. А ты пока подумай, как такие школы организовать на строительстве дорог — копатели-то в основном там кучкуются…