Кати посмотрела по телевизору пуск и второй, и третьей турбины ДнепроГЭС. И даже четвертой и пятой — а пуск шестой она встретила уже в парке Мнемозины. Усевшись на здоровенный электрический мотор и держа в руках электропилу с большой надписью Husqvarna на шине. Катя-старшая про себя подумала, что скорее всего легенда о том, что Трофим заранее изготовил памятники для всех попаданцев, не очень-то далеки от истины… хотя он ведь совсем недавно делал бюст Лемминкэйненовны для установки «на Родине героя», а в его мастерской — давно уже превратившейся в средних размеров «завод» — три десятка весьма талантливых скульпторов почти любые заказы исполняли за считанные дни.
А Катя-младшая подумала что теперь-то понятно, почему электропилы все называли именно «Хускварнами». Грамотный народ пошел, буквы латинские выучил — а на саму пилу в Историческом музее много кто посмотреть успел…
Когда все уже уходили из парка, Ксюша, которая последний раз была здесь когда хоронили Ларису, вдруг остановилась и, показывая рукой сквозь облетевшие ветки сирени, тихо спросила у идущей рядом Алёны:
— А это что? Я думала, что парк только для наших…
— Это — наши. Они, сами того не зная, нас ведь спасли, я из-за них тогда притормозила и успела остановиться. Каждый год девятого мая им цветы приносила, а когда парк строить закончили… я Кате сказала, она со мной согласилась. Фотографии тогда Кати из их телефонов вытащила, я для себя распечатала. Трофиму хватило…
Пожилой мужчина с ежиком седых волос и белобрысый парень сидели на невысоком «бетонном» заборчике, а стриженый «под ноль» худощавый мужчина с восточными чертами лица стоял рядом с ними, держа в руках баллонный ключ.
— А…
— А те — не наши. Теперь, когда моста больше нет, я даже не знаю где… и искать не хочу. Ты права, здесь место только для наших. И ты знаешь, я все больше думаю, что Катя — когда затевала всю эту стройку — была абсолютно права. Лично мне здесь будет уютно и спокойно.
— Да… наверное мне тоже. Но хочется надеяться, что у нас еще будет время… понервничать.
Двести девяносто восьмой год отметился не только утратой Главного Энергетика страны. Оля, как и предупреждала, вышла на пенсию, а Министерство образования возглавил Велех Слонов. Вообще-то парень сделал головокружительную карьеру: закончив Пединститут в Рязани он год проработал учителем в Березниках, а затем сразу стал директором новой школы в новом же, еще строящемся городе Перми. Вообще-то должность, как тогда говорила Ярославна, «собачья»: учителей катастрофически не хватает, да еще в недостроенном городе куча бытовых проблем: с отоплением, с электричеством… Велех все проблемы решил, причем даже почти не пользуясь помощью отца (разве что две «мобильных электростанции» у него забрал). А еще он организовал на базе своей же школы и педагогический техникум.
Спустя три года техникум превратился в институт, а парень в двадцатитрехлетнем возрасте стал ректором этого института. И просидел на этой должности восемь лет. Ярославна уже тогда его охарактеризовала как «посредственного учителя математики, но талантливого администратора», и вот из-за его административных талантов уже Оля перетащила его в министерство — где он два года возглавлял отдел капитального строительства. Потому что «госпожа министр» довольно сильно структуру министерства поменяла, забрав себе в том числе и программу строительства всех образовательных учреждений. Это она проделала по совету старшей сестры, которая успела проблем с постройкой школ наесться до отвала: ведь это можно цех какой-то, жилой дом или Дворец культуры пустить с опозданием на месяц-два — что неприятно, но не критично. А вот не открыть школу первого сентября — недопустимо. И как раз летом при завершении строительства школ возникает множество авралов, требующих толпы неквалифицированных рабочих — а кто, как не объединенные в летние стройотряды старшие школьники и студенты могут закрыть «дыры» в очень временно нужной неквалифицированной рабсилы?
Вот организацией таких отрядов (а так же подготовкой для них «производственных площадей) Велех и занялся в обновленном министерстве — и делал это очень качественно. Именно он придумал — для «повышения престижа стройотрядов» — ввести специальную форму, которую и шили-то в школах на уроках труда. На тех же уроках, но в других мастерских делалась и изрядная часть школьной мебели, несложный строительный инструмент вроде носилок, деревянных лопат для мусора или веников — что заметно сокращало в том числе и затраты на постройку новых школ. Причем на своем месте «неудавшийся математик» постоянно придумывал что-то нужное и полезное, и не просто придумывал, а успешно внедрял все это в школах. Так что уже в тридцать три года стал он министром…
Понятно, что теперь ему пришлось заниматься не только (и не столько) строительством, ведь в министерстве были и отделы среднего, специального и высшего образования, «кадровый» отдел, который занимался исключительно подготовкой учителей, совершенно специализированный отдел школьного питания и отдел, занимающийся выпуском разнообразных учебных пособий. Было даже свое издательство с двумя довольно крупными типографиями и три завода, печатающих тетради — так что согласовывать работу всех этих отделов и фактически управлять всеми учебными заведениями страны было очень непросто. Особенно в условиях постоянного и острого недостатки в финансировании…
Екатерина Владимировна ему (как и всем остальным руководителям чего бы то ни было) постоянно внушала простую мысль: избытка финансирования не будет никогда. И тем более не будет, когда один работающий взрослый должен обеспечивать и пятерых детей всем необходимым. Собственно, и программа «самообеспечения» школ мебелью, школьной формой и многим другим была вызвана в том числе и тем, что «взрослые» школы этим обеспечить просто не успевали — но вот в пропорции она сильно ошибалась.
Катина «жилищная программа» сработала, в общем-то, предсказуемо: плодовитость населения повысилась. Вот только никто не мог предвидеть, насколько она повысилась — причем в основном в городах. В селах, где «улучшение жилищных условий» было, в принципе «удобной опцией» — то есть крестьяне просто могли получить бесплатно стройматериалы если хотели дом свой увеличить, никто особо и не парился, когда подросшие дети получали свое отдельное жилье, ведь чаще всего кто-то из них оставался в родительском доме и там же начинал «плодиться и размножаться». А в городах, когда выросшие дети вылетали из гнезда, уменьшившейся семье следовало переезжать в квартиру поменьше — и пролетарии боролись с этим самым естественным способом.
Лера по этому поводу постоянно подкалывала Катю-старшую:
— Если бы не природные ограничения, то бабы рожали бы лет до семидесяти без перерывов благодаря твоей жилищной программе.
— Но ведь я хотела как лучше…
— И народ хочет как лучше. Для него, народа как лучше. Хотя на самом деле это естественная жадность выползает пополам с глупостью, ведь даже старикам, хотя бы семерых детей вырастивших меньше четырешки не положено. На двоих, но они предпочитают жить в своей семикомнатной квартире по десять-двенадцать человек потому что семь-то больше четырех! Надо будет Оле сказать, что плохо у неё в школе арифметику преподают.
— Хорошо преподают.
— А почему тогда бабы по четырнадцать-шестнадцать детей рожают? У нас сейчас, если Катя-первая не врет, прирост населения составляет почти пять процентов в год. Но страшно не это, главная у нас получается беда в том, что простая русская баба лет так с восемнадцати и до сорока то беременная ходит, то в декрете сидит. То есть половина баб вообще ничего не производят, а только потребляют!
— Они детей производят, которые потом вырастут…
— И будут еще больше детей производить! Уже сейчас у нас на одного работающего шесть с половиной дармоедов!
— Не дармоедов, а иждивенцев. А на самом деле даже так считать неправильно, ведь дети в школах тоже прилично так работают…
— И что теперь, будет заставлять школьников лет с десяти работать?
Когда Катю эти подколки окончательно достали, она пошла за разъяснениями к младшей родственнице:
— Мне Лера уже подробно рассказала, что я с жильем напортачила. А у тебя есть какие-нибудь идеи как дело поправить?
— Да она всех уже достала! Хотя кое-что в ее рассуждениях и есть, но, как бабушка говорила, никто не обещал, что будет все просто. На самом деле если качественно все спланировать…
— Рождение лишних детей спланировать? Как ты себе это представляешь?
— Рождение детей в принципе тоже спланировать можно. В смысле, заранее прикинуть сколько их родится. Но я все же про производственную часть говорю. Ты не принимай Лерино брюзжание всерьез, на самом деле все далеко не так печально. Ты просто не в курсе, а ведь у нас уже почти не осталось швейных фабрик…
— Потому что на них работать некому?
— Нет, потому что работать на них очень даже есть кому, просто работают на них люди… женщины иначе. Больше девяноста процентов продукции, швейной именно фабричной продукции я имею в виду, сейчас производятся надомницами. Им привозят уже раскроенную ткань, они шьют из этого готовую одежду. Да, производительность у них ниже, чем если бы они работали в цеху, но как раз в цеху-то они работать не могут, а дома — пожалуйста. В среднем надомницы работают процентов на шестьдесят пять меньше, чем на фабриках, но ведь работают. А планирование — пришлось подумать, потрудиться, машин швейных выпустить в три раза больше. Еще, конечно, развозных грузовичков наделать, прочего всего много разного. Но, по большому счету, это еще папа всё подготовить успел, а мы лишь пользуемся всем этим.
— А много ли нам нужно этой швейной продукции?
— Относительно немного, так трудоустроено процентов десять женщин с детьми. Еще столько же работают ассемблерами-надомницами…
— А это кто?
— Ну, сборщицами. Собирают простенькие изделия из заготовок. И даже не очень простенькие: например, две трети ножниц выпускаемых, сто процентов электрической арматуры — то есть розетки, патроны для лампочек, удлинители.
— То есть двадцать процентов женщин репродуктивного возраста мы уже пристроили?
— Больше. Сборочные цеха заводов, выпускающих разную мелочевку, швейных цеха обувных фабрик, почти все приборостроение ими укомплектовано. Опять чистая задача планирования: при всех этих цехах открыли комнаты для кормления детей, спальни для младенцев, столовые для самих мамашек — и половина женщин с детьми старше пары месяцев с удовольствием идут туда работать. Да, некоторые как бы излишние расходы — но всё это окупается стократно. Так что реально молодые матери выпадают из производственных процессов в среднем на пару месяцев в году, а это уже не особо-то и критично.
— Успокоила ты меня.
— А по-хорошему надо бы тебе пинков надавать, просто поздно уже. Обо все этом нужно было заранее подумать…
— А вот мне буквально интересно стало: а кто же это у нас тогда был Председателем Госплана?
— Мне тоже надо было пинков надавать, но мы все же смогли эту кучу проблем разгрести. Кстати, в том числе и потому что Лера зудеть начала по этому поводу еще тогда, и смогла заставить нас думать начать.
— Ладно, в следующий раз я не буду в нее тяжелыми предметами кидаться. Даже мысленно не буду. Но вот ты мне об этом раньше не говорила — а хоть сейчас-то я могу чем-то помочь дальше эту кучу разгребать?
— Можешь. Это у тебя в министерстве где-то утечка произошла, так что найди кто Алемайеху слил информацию по плотине Мероэ, а то срочно надо кого-то убить, а я не знаю кого.
— Что-что?
— Али где-то нарыл довольно подробное описание гидростанции на четвертом пороге Нила и уже прислал мне программу ее строительства.
— Ну так это его забота, ты-то тут причём?
— Там стояло десять генераторов по сто двадцать пять мегаватт. С радиальными турбинами для работы на перепаде за шестьдесят метров. А у нас ни генераторов таких нет, ни турбин, и я даже не знаю кто такие турбины сделать сможет. Но Али уверен, что я знаю — потому что это как бы мы этот проект и придумали…
— Ну скажи ему, что мы его придумали года так для триста пятидесятого, всего и делов. Хотя постой-ка…
— Куда стоять-то?
— Днепровский каскад мы уже, считай, закончили, а электричества по-прежнему не хватает, так?
— Ну, смотря для чего.
— Для всего. Ты в книжки-то глянь, особо обратив внимание на речку Иртыш. Уж не такие же ли там турбины с генераторами?
— Гляну, спасибо. Хотя сейчас у нас в планах новых гидростанций уже больше, чем инженеров, способных их выстроить. Потех свою уже закончил, сейчас в Новосибирск собирается ГЭС строить, Олех на Нарове. Тороп вообще в Африке, на Лапуле целый каскад гидростанций строить начинает.
— Кать, а я вот очень давно тебя спросить хотела: а чего мы так бьемся за эти мегаватты? У нас же вроде сейчас с электричеством особых проблем нет.
— Ты просто в Москве сидишь все время, вот проблем и не видишь. И даже в Москве: средняя семья потребляет в месяц триста киловатт-часов, десять в сутки. То есть городу нужно только для жителей вроде бы и семь мегаватт, но на самом деле — если учесть что половину электричества народ кушает за два вечерних часа — нужна мощность раз в десять больше. А еще ведь в городе есть заводы, инфраструктура — на тот же водопровод сколько электричества идет?
— Я не знаю.
— Вообще-то ты очень грамотно эту инфраструктуру спроектировала, одно водохранилище для очищенной водопроводной воды на Воробьевой горе позволяет большую часть энергии по ночам тратить когда заводам она не нужна и люди спят, так что здесь Москва — не показатель. Но все равно: город на сто тысяч человек требует электрическую мощность в двести пятьдесят мегаватт.
— Так это у нас плиты электрические.
— Ты еще про утюги вспомни и микроволновки. По факту мы для себя уже жизнь с комфортом построили, но нужно-то комфортную жизнь всем обеспечить! А про плиты — у нас или электрические, или дровяные. Ну-ка, вспомни, кто громче всех кричал, что газовые плиты это не наш выбор?
— Не помню кто кричал, просто у нас газа нет. Но тогда, получается, Михалыч сильно ошибался насчет киловатта на человека…
— Ты знаешь, нет. Просто он думал глобально, тогдашними еще реалиями. Когда в Москве пик потребления, то в той же Перми уже спать ложатся, а в Новосибирске третий сон смотрят. Я тут как-то прикидывала: если мы все мощности от Оби хотя бы и до Скандинавии проводами соединим, то как раз по киловатту на человека хватит. Почти хватит, а если сюда же подтянуть и потенциальные мощности с Амура, то вообще всеобщее счастье настанет.
— Ладно, успокоила. Так давай, соединяй всё проводами, алюминия у нас уже для них точно хватит.
— Как нас учил Михалыч, сопротивляется не напряжение, а ток. Чтобы потери в линиях приемлемыми сделать, нужно напряжение повышать а ток уменьшать, но у нас как раз с этим проблема. Провода, ты права, у нас есть, есть и изоляторы для ЛЭП, а вот с трансформаторами пока засада. Ребята стараются, но лучшее, до чего достарались — это двести киловольт при мощности в районе мегаватта, что даже не смешно. Есть надежда, что года через три-четыре что-то приличное сделают, но по-хорошему нужно на пятьсот киловольт закладываться, а у них пока даже идей нет как такие трансформаторы делать. А на нынешних ста двадцати общую сеть и строить смысла нет.
— Я, конечно, очень крупный спец в этом деле, но что если пока потихоньку выстроить сеть под пятьсот, а по ней временно пускать сто двадцать? А когда появятся трансформаторы…
— Мам Кать, у тебя все еще мысли умные как у молодой появляются, что лично меня только радует. Тогда у меня к тебе просьба будет: посоветуй, кто из твоих учеников сможет быстренько разработать бетонные столбы для таких линий? Сама понимаешь, пока у нас людей избытка нет, стальные опоры просто красить некому будет, а бетонные все же не ржавеют.
— Это ты мне найди какого-нибудь программиста, который программу расчета таких стоек напишет, всю математику я ему выдам. И тут еще такой момент: насколько я помню, бетонные столбы отливают в специальных центрифугах.
— А это ты мне зачем сказала?
— А затем, что тебе потребуются заводы, на которых эти центрифуги будут стоять. И заводы, на которых их будут делать. Они не особо сложные, только бетон-то долго застывает, центрифуг дофига понадобится.
— Ага, с электрическими моторами. Всё тот же заколдованный круг: чтобы было много электричества, нужно много электричества.
— Но для изготовления стальных опор электричества не меньше понадобится…
— Да шучу я! Насчет программиста — я лично в институте Маркуса с ребятами поговорю. А насчет заводов — проекты с тебя. Ну, хотя бы эскизные, чтобы людям было понятно что делать надо…
Еще в двести девяносто восьмом произошла «эпическая победа» эфиопской армии на Аравийском полуострове. Эту армию вот уже много лет готовил Тотила, тот самый Витихадов сын, который в свое время Готланд приассоциировал. Амбиции у парня были королевские, а на острове с населением около двадцати тысяч человек особенно не покоролевствуешь — так что он через три года уговорил Колю принять его (вместе со всем его отрядом) в армию. Исходя из численности этого отряда сначала он занял должность командира роты, но уже через четыре года — четыре года яростного изучения всего, что мог ему Коля дать — возглавил «отдельный готский батальон», занимавшийся охраной южных границ на Урале. Где прилично и практических знаний набрался, и реального опыта — так что предложение Алемайеху передать этот опыт эфиопам он с удовольствием принял. Потому что должность «первого помощника Императора по вооруженным силам» выглядела попрестижнее.
Но у Тотилы не только амбиции были, но и мозги — так что он, «сориентировавшись на местности», эфиопскую армию выстроил сильно отличающейся от любых армий европейских. В частности, собрал отдельное подразделение, названное — все же в подражание Европе — легионом, набрав в качестве солдат эфиопских «южан» — парней баскетбольного роста и выносливых настолько, что они легко могли бегом загнать конный отряд. Для этого отряда еще Володя, после долгих препирательств с Тотилой, даже специальное оружие сделал. Так как огнестрел никому, кроме собственной гвардии не светил в принципе, Вова тогда для эфиопов сделал луки. Блочные и стеклопластиковые, так что лучник из него мог легко завалить супостата метров с двухсот, а то и дальше. И вот этот-то легион Тотила направил в будущий Йемен защищать подданных Эфиопской империи от тамошних кочевников.
А они и защитили. После нападения на приграничный городок «сборной кочевников» эфиопская армия всех, кто остался из этих банд живыми, загнала в пустыню, а туземное население поставило под жесточайший контроль. Впрочем, туземцы особо и не возражали: с провиантом стало заметно лучше, медицина какая-то появилась. А еще появилось много очень интересных товаров, причем по очень привлекательным для них ценам. Так что даже жестко внедряемые «захватчиками» школы неприятия не вызвали, тем более в школах детей вообще бесплатно кормили. Али, правда, переживал из-за явного нежелания жителей Аравии усердно трудиться, но Екатерина Алексеевна (после долгого обсуждения вопроса с Лерой) сказала ему, что стоит подождать немного — и через пару поколений и аравийцы станут вполне себе похожими на «нормальных людей»…
Специфика Спецкомитета проявлялась в том, что принимаемые членами Комитета решения реализовывались очень быстро. То есть, как постоянно говорил об этом Никита, «быстро, но без суеты и спешки». Очевидно, имея в виду именно продуманность даже не самих решений, а как раз способов их претворения в жизнь. Страдала от такого подхода только Катя-первая, причем «лично страдала» — просто потому, что ей приходилось как-то мысленно отделять спецкомитетовские работы от общегосударственных. В том смысле, что общегосударственные реализовывались в соответствии с заранее составленными планами, в которых все потребные ресурсы уже были детально расписаны, а спецкомитетовские внезапно требовали ресурсов, никаким образом под эти цели не запланированные и было часто непонятно, откуда их вообще можно взять. Потому что реально на Спецкомитет работал (по всем планам работал) только Экспериментальный завод имени Владимира Голубева и Никитин «Точмех». А все остальные фабрики и заводы, шахты и карьеры, плантации и другие плантации — все они давно уже работали именно «по плану», даже если план этот появился одновременно с заводом, внезапно выстроенным Спецкомитетом. И Кате приходилось нужные ресурсы «извлекать» из сверхплановой продукции, что было очень и очень непросто.
Конечно, на программы Спецкомитета опять же планово выделялись определенные финансовые средства, однако древняя мудрость из будущего гласила, что «деньги есть нельзя». Тем не менее, если считать, что деньги — это всего лишь мера человеческого труда, выделенный именно труд можно каким-то образом использовать по даже «неплановому» назначению. Ведь это выделение-то уже было запланировано, оставалось лишь найти способ перевода «абстрактного» труда в реальный ресурс. Катя для такого перевода привлекла, как она говорила, «лучшие силы Госплана» в лице Оскара, который «древней мудростью» зомбирован не был. У него были свои недостатки, но вот по части «концентрации рассеянных ресурсов» к нему ни у кого претензий не было.
Для постройки заводов бетонных столбов Оскар предложил решение не совсем очевидное, но оказавшееся весьма эффективным: заводам, которые могли изготовить нужное оборудование, были просто выделены дополнительные деньги. С отдельным указанием, что на эти деньги руководство заводов может новых рабочих нанять или просто выплатить их рабочим старым, если те каким-то способом сугубо сверхплановую продукцию изготовят. Где-то рабочие решили, что поработать несколько месяцев по часу в день больше обычного будет полезно для повышения уровня личного благополучия, где-то технологи прикинули (получив за это солидные премии), на какие операции можно нанять рабочих без квалификации, переведя более опытных на другие участки — но уже в конце зимы двести девяносто девятого первый «столбовой завод» выдал готовые опоры.
Впрочем, как сказала Катя, вручая Оскару Звезду Героя социалистического труда, с такой работой любой бы справился, а вот за год выстроить, укомплектовать и запустить завод по выпуску тяжелых автомобилей, которые должны были перевозить тридцатиметровые столбы весом до двадцати тонн по бездорожью, было настоящим подвигом. И на этом фоне было даже смешно говорить о новом цехе на Тверском вагоностроительном заводе, где начали делать сочлененные грузовые платформы для перевозки этих столбов по рельсам, еще одном цехе в Москве на заводе Лемми Клее, где собирали специальные краны, которые перегружали тяжелый бетон из вагонов на грузовики…
Артур Оскарович весной очень гордился тем, что ему предстоит поработать, причем на серьезной инженерной должности, на строительстве первой «бетонной» ЛЭП от Омска до Новосибирска — но всерьез и надолго погордиться у него не получилось. Потому что ему Екатерина Владимировна предложила потрудиться совсем «на других фронтах». Гриша Кабулов, возглавлявший не только отдел дорожного строительства в Госплане, но и ведающий торговлей с персами, договорился со своими «торговыми партнерами» о постройке железной дороги из Баку в персидский город Сору, лежащий на берегу Ормузского пролива. Формально эта дорога была нужна для упрощения транспортных связей с Эфиопией (поскольку другой берег пролива уже стал эфиопским), и персы сделали вид, что Грише поверили, ведь и персидским купцам был гарантирован удобный и недорогой транспорт к северным рынкам. Фактически же все понимали, что дорога нужна чтобы в Индию из Европы было проще добираться — а для персов было важно и то, что Риму меньше достанется от пропуска русских кораблей через канал Траяна, зато им самим достанется явно больше.
Но это когда еще дорога появится, а чтобы она появилась её нужно построить. Построить очень длинную дорогу, а такую дорогу, как показал опыт Восточного полигона, лучше строить с разных концов. Не с двух даже — так что грузовики, которые могут перевезти много тяжелых и длинных предметов, тут будут очень даже кстати.
Единственное, что Артура несколько удивило, было то, что явно не обладающая талантами геодезиста пожилая Екатерина Владимировна выдала ему подробную карту с уже готовым маршрутом будущей дороги. Причем на карте даже были указаны места, где предстояло прорыть тоннели или выстроить мосты — и трасса эта явно не совпадала с караванными путями. Впрочем, подобным заданиям матерей-основательниц всерьез уже никто не удивлялся…