Даня Иванов сразу по окончании института уехал, как сказал дед, из Москвы в «дремучую глухомань». На самом деле Даниилу небольшой городок Ивангород (кстати, выстроенный его родным дядькой Иваном) глухоманью не казался. До большого портового города Усть-Луги можно было не спеша на машине доехать меньше чем за час, а на поезде — вообще минут за сорок. Правда, поезда из Ивангорода в Усть-Лугу ходили пока что дважды в день, так что это можно и не считать. Зато, по мнению Дани, нельзя было не считать то, что в городе проживало внуков и правнуков Великих Учительниц больше, чем в любом другом городе России, вдвое больше чем даже в Москве! Хотя, скорее всего, больше половины из них находились тут временно — пока не достроят Комбинат и пока не закончится невероятная постройка Ивангородской ГЭС.
То есть сама-то ГЭС уже была выстроена и вот уже третий год работала. Даню удивляло лишь то, что ГЭС выдавала лишь половину установленной мощности — точнее, то, зачем на реке, по определению способной обеспечить семьдесят мегаватт, была выстроена ГЭС мощностью в сто сорок этих самых мегаватт. Причем выстроенная на верхнем пороге ГЭС с установленной мощностью в двадцать мегаватт станция выдавала в сеть больше пятнадцати.
Собственно, из-за этой «странности» строительство электростанции продолжалось: на водохранилище уже потихоньку поднималась еще одна электростанция, на этот раз тепловая, причем мощность только «первой очереди» предполагалась в пятьсот мегаватт. Ну а Даниил должен был обеспечить тепловую электростанцию топливом, делая на Ивангородском механическом заводе оборудование для его добычи.
Но когда Даня выяснил, для добычи чего ему предстоит разрабатывать горное оборудование, то не удержался и задал вопрос другому своему дяде, Дмитрию, который как раз руководил механическим заводом и сманил племянника к себе на работу:
— Я что-то не пойму: зачем тратить столько сил и времени на добычу топлива, которое горит хуже мокрых гнилушек из леса? Да еще выгребать при этом из шахт в пять раз больше песка какого-то?
— Допустим, песок не какой-то, а фосфоритный, из тонны этого песка на Комбинате сделают пару центнеров суперфосфата. А насчет качества топлива ты ошибаешься самым серьезным образом, горит оно не хуже гнилушек, а лучше керосина раз так примерно в тысячу. Просто печка ему нужна другая.
— Дмитрий Иванович, я же худо-бедно, но химию в школе учил, так что про качество топлива…
— А надо было учить физику. В тонне этого сланца керогена, конечно, килограмм пятьдесят от силы, но кроме него там от трехсот до девятисот грамм чистого урана. А на всем этом рудном поле, где твои машины будут нужное добывать, урана, по прикидкам, чуть больше миллиона тонн. Конечно в среднем урана там мало, однако, как говорит Диана Эриховна, если есть много дешевой энергии то уран выгодно и из гранита добывать. Но, заметь, в граните хорошо если тридцать грамм урана на тонну, а в нашем сланце его до килограмма. И даже в «каком-то песке» его от десяти до девяноста грамм. Но ты об этом не беспокойся, рудное поле уже все скважинами проверили, где урана больше, а где меньше — все подробно на карты занесли, и первые лет пять мы будем рыть сланец, в котором урана от трехсот грамм до килограмма.
— Миллион тонн урана! Так зачем же мы в Катангу-то полезли?
— В Катанге урана до шестидесяти процентов, а не десятая или даже сотая процента как здесь, но и тутошним пренебрегать не очень-то умно. Особенно если попутно получается не только суперфосфат, но и ванадий, молибден, серебро, платина, родий… я только небольшую часть полезного перечислил, если подробности интересуют, то на Комбинате поспрашивай. Правда жена моя говорит, что один рений, который из этого сланца будет добываться, всё окупит и даже уран можно считать сугубо «попутным продуктом». Так что работай! И особо не дергайся: в любом случае Комбинат достроят года через четыре, и твоя задача — именно тогда пустить шахты на полную мощность.
— Дядя Митя, а ребята говорили, что из сланцевой золы получается цемент…
— Получается. Только никому ведь здесь несколько миллионов тонн довольно паршивого цемента не нужно.
— Мне кажется, что я знаю кому этот цемент очень пригодится…
Две Кати обедали на кухне большой квартиры Екатерина Алексеевны и попутно обсуждали новости. Екатерина Владимировна приехала в Москву из Школы чтобы договориться об очень специфическом ремонте Парка Мнемозины и, конечно, первым делом пошла обсуждать вопрос с мамой Катей — однако понимания своим предложением ни малейшего не нашла:
— Я в принципе не против того, чтобы бюсты родившихся в Школе Героев в Школе же и ставились, тем более это и по закону положено. Но пусть Парк останется только для наших, а Героев… может быть, лучше возле первой школы заложить отдельную аллею? К тому же мало что ниши в стенах поломают несущую конструкцию, но и порфировые постаменты окажутся совершенно негармоничными на фоне белого мрамора. И что делать, если когда-то героев станет больше чем колонн в Парке? Я уже не говорю, что просто размещать в Парке скульптуры живых людей…
— Пожалуй, ты права. Так и сделаем. Откровенно говоря, я с этой стороны вопрос вообще не рассматривала, а только затраты прикидывала.
— Ты всегда думаешь только о затратах.
— Не всегда, неправда! Просто у меня, как папа говорил, чувство прекрасного испорчено мыслью «а сколько это будет стоить». Я знаю, что это неправильно, и тем более неправильно, что нужно учитывать не только очевидные последствия реализации какого-то проекта. Тот же Комбинат в Иван-городе…
— Да уж, меня этот Комбинат удивил дальше некуда. Ну кто бы мог подумать, что в Ленинградской области, всего в тридцати километрах от города… ну, того еще города, закопан миллион тонн урана!
— Не закопан, а еще не выкопан. Диана говорила, что лет за двадцать мы сможем достать оттуда больше двухсот тысяч тонн, ну после того как Комбинат запустим. А все выкопать получится хорошо если лет за сто.
— А мы куда-то спешим?
— Мы-то с тобой уже никуда не спешим. А вот дети наши… Я тут прикинула, и получается, что к пятьсот тридцать пятому году нам обязательно нужно иметь минимум тераватт мощности только на атомных станциях. Это включая тепло, конечно.
— Тебе виднее, ты у нас молодая, а вот я, боюсь, до пятьсот тридцать пятого не доживу.
— Я попросила Леру подобрать все, что у нас есть, по пятьсот тридцать пятому. Откровенно говоря, информации крайне немного, но по той, что нашлась, получается, что минимум два года придется просидеть без урожаев, причем не только в Европе, а вообще на всей планете. Но если сажать всё в теплицах…
— Да плевать, правнуки наши сами как-нибудь разберутся. А вот насчет внуков: ведь это Ларисина внучка то урановое месторождение нашла. Может, дать ей звание Героя соцтруда?
— Не нашла, а оконтурила. Это я ей статейку из какого-то сборника подсунула. И, между прочим, почти полторы недели ее правильно переписывала, так что кто тут звание Героя заслужил?
— Ты, ты давно уже заслужила, я просто не понимаю почему Гриша тебе еще звезду не повесил.
— Может быть, хочет посмертно — но не дождется. Кстати, тебе Маркус новый компьютер успел выдать?
— Зачем мне компьютер?
— А на нем уже можно кино смотреть! У него ребята сделали процессор по микронной технологии и какую-то могучую видеокарту придумали. То есть картинка все равно еще довольно паршивая, но вспомнить молодость…
— Мне только молодость вспоминать и осталось. Кстати, как сам Маркус-то?
— Да хреновато, — на лице Кати-младшей прорезалась грусть. — Саша говорит, что он теперь даже по квартире с трудом ходит. Но голова вроде пока еще ясная…
— Зря он тогда в Берлин ездил.
— Вовсе не зря, он тогда сильно порадовался, Саша говорила, что он даже плакал от радости, когда увидел что ты там выстроила.
— Надо бы его еще подбодрить, я же в Берлинском управлении оставила планы и чертежи еще двух десятков улиц со всеми домами. Не совсем такими, какие там раньше были, но, мне кажется, дух города смогла сохранить, да и ребята там, когда город расширяли, вроде нигде не налажали. Пусть фильм про новый Берлин снимут и Маркусу покажут.
— Хранительница ты наша духа! А когда тебе таблетки глотать? Не пропустила?
Город Сызрань был основан по требованию Алёны. ГЭС в Сызрани мощностью аж в два с половиной мегаватта построил (причем всего за полгода) Алёнин внук Егор, а завод по переработке горючего сланца сотворил младший сын Кодра Афанасий. В качестве отходов (и с помощью Дениса) этот завод выдавал и среднего качества цемента по триста тонн в сутки, а основной продукцией завода числился ихтиол. Как сказала (в узком кругу) Алёна, в мире было только два сланцевых месторождения, где можно было этот ихтиол получить — но одно их них было в Римской Галлии, так что выбора у отечественных фармацевтов просто не оставалось.
А у отечественных машиностроителей тоже с выбором было не густо, так как Алёна передала им довольно подробное описание очень хитрой установки по извлечению упомянутого ихтиола из сланца. Подготовленное, как она сообщила машиностроителям, самим Володей Голубевым — так что пришлось котлостроителям поднапрячься и воплотить «задуманное самим Володей» в сталь. А так же в титан и камень: поскольку «установка с твердым теплоносителем» по сути дела пересыпала по разным емкостям золу и ококсованные куски того же сланца, абразивный износ грозил любую сталь протереть до дыр в кратчайшие сроки — но облицовка из плавленого базальта с подобным абразивом справлялась практически без потерь.
Работающий на заводе агрегат УТТ-300 в день перерабатывал по триста тонн добываемого на противоположном берегу реки сланца, ну, примерно по триста. И выдавал в сутки по две тонны столь полезного в деле здравоохранения ихтиола. А еще он выдавал почти двадцать тысяч кубометров горючего газа, около двадцати тонн «сланцевой смолы» из которой получалось чуть меньше десяти тонн бензина и куча очень интересных (и иным путем практически недоступных) химикалиев. Поэтому уже через год на заводе заработала вторая установка и были заложены фундаменты для еще десяти таких же. И совершенно естественным образом вырос в Сызрани и свой собственный химический завод, перерабатывающий весь выхлоп завода сланцевого (за исключением ихтиола и цемента) на разные весьма полезные продукты. Промелькнула было идея там же и фабрику запустить по выпуску ихтиоловой мази, но Алёна её отвергла: мазь распихивать по баночкам можно вообще в каждом крупном или даже среднем городе — а при необходимости вообще этим можно будет и в аптеках заниматься, а вот развозить по всей стране пяток бочек химиката или пяток вагонов с мелкими банками — это две большие разницы.
Поселок возле карьера, где копали сланец, поначалу хотели назвать Шахтерском, но после того как Екатерина Алексеевна высказалась в том плане, что «правильнее его тогда называть Карьеристом», он получил название (и статус) Заречного района города. Ну да, он же за рекой Сызранкой располагался…
Вероятно острая нехватка любых энергетических ресурсов, которую испытывали учительницы в первые года свое жизни в третьем веке, привили бережное отношение к любой энергии и детям с внуками, поэтому тепло, потраченное на пиролиз сланца, тщательно рекуперировалось и получаемым из секции охлаждения золы паром неплохо так крутился полумегаваттный генератор. На каждой печи крутился, так что вопросы строительства новых отдельных электростанций в бурно растущем городе даже не поднимался.
А вопрос благоустройства города если и поднимался, то исключительно среди местного населения. Причем поднимался он несколько своеобразно: жители разных улиц чуть ли не еженедельно подавали в горсовет петиции с требованиями именно их улицу заасфальтировать в первую очередь. Такие требования появились потому, что среди всего прочего сланцевый завод ежедневно выпускал еще почти пятнадцать тонн асфальта, но он пока что большей частью отправлялся в другие города. Не потому что «Москве нужнее», а потому что в городе пока еще не было своего асфальтобетонного заводика, а в двух уличных котлах при всем старании дорожных рабочих больше пары тонн смеси в сутки изготовить не получалось…
Самым же заметным достижением городских специалистов были как раз установки с твердым теплоносителем, которые за год с небольшим на сланцевом заводе довели до совершенства. То есть не до «абсолютного совершенства» конечно, но после многочисленных поломок все, что в установке могло сломаться, было переделано и исправлено — так что на берега Наровы похожие установки поставлялись теперь в полностью работоспособном виде. Похожие по принципу работы, но по размеру заметно сызранские превосходящие: на первую очередь Ивангородского завода шли установки суточной мощностью по полторы тысячи тонн. А так как сланец, который собирались в Ивангороде перерабатывать, был «гораздо лучше» сызранского, генераторы там ставились мощностью уже по двадцать четыре мегаватта.
— Я вот чего не понимаю, — поинтересовался Афанасий Корочев у Гриши Кабулова, — если в Баку мы можем нефти впятеро больше добывать, то зачем нам гнать бензин из сланца? Ведь он получается раза в три дороже. К тому же и качество его не очень высокое, даже для грузовичков его нужно обязательно со спиртом мешать.
— Афоня, тебе что, работа не нравится?
— Нравится, но я не понимаю…
— Откровенно говоря, у меня тоже некоторые сомнения имеются, но я, скорее всего, какие-то детали не доучитываю. В работах Лидии Петровны написано, что нефти на всей земле, если по энергии пересчитывать, раз в сто меньше чем угля. Или даже в тысячу раз — а вот по сланцу запасы превышают даже угольные в сто раз минимум. И в результате получается не то, чтобы дороже… то есть, конечно же, дороже — но мы таким образом экономим нефть для уже наших потомков. А у Веры Сергеевны Никитиной было сказано, что жечь нефть вообще разорительно, так как из нее можно сделать очень много такого, что из другого сырья выйдет в десятки, в сотни раз дороже. И мы пока тратим нефть на топливо лишь потому, что у нас нет хороших технологий делать топливо из другого сырья. Вот ты придумал как из сланца бензин делать — и тем уже сэкономил очень много полезной нефти…
— Это не я придумал.
— Голубев только общую идею придумал, а в железе всё ты выстроил. И именно ты придумал куда лишнее тепло девать, так что не красней как ясна девица.
— Я не краснею, просто на нефтезаводе я был, там — по сравнению с любым цехом УТТ — просто яблоневый сад. А у меня в цеху, как его не вентилируй, температура за сорок градусов и грохот как под мотором у «Орла».
— А ты… я вот что подумал: ты аккуратно распиши на бумажке весь процесс управления своими установками. Что, когда и почему нужно делать и что никогда делать не надо. А потом с этой бумажкой отправляйся в институт Кёнига. Поговори с ними, скажи, что в план я им этот проект поставлю. У них сейчас очередная победа светлого разума над темными силами природы случилась: с ребятами из института Ксении Андреевны они соединили свой компьютер с фрезерным станком. Так пусть соединят его и с твоей УТТ, а сланцевики пусть не по раскаленному цеху бегают, а сидят в уютной диспетчерской с кондиционированным воздухом…
Весной триста пятого года три старушки сидели на огромном балконе «дома на Котельнической», рассматривая панораму раскинувшегося внизу города. Лера с гордостью рассказывала собеседницам о своем последнем достижении:
— А я сама дошла до площади, посмотрела на стройку. Честно говоря, совсем не ожидала, что Дом правительства там быстро построят.
— Ну уж быстро, уже скоро третий год пойдет, — ответила Брунн, — вот у меня в городе любой дом за полгода ставили!
— Ага, в Бруннштадте самый высокий дом, если я не путаю, это трехэтажная ратуша, — ехидно прокомментировала ее высказывание Вика.
— Пятиэтажная! И с башенкой!
— А тут семнадцать без башенки, и этажи раза в два выше. Впрочем, плевать, меня больше радует что в Александрове музыкальную фабрику закончили, наконец, строить. Жалко, что Киан завершения этой эпохальной стройки уже не застал…
— Сашка говорила, что он после того, как Лемминкэйненовна ушла, очень быстро сдал. Хотя — он сам дочери об этом рассказал — всю жизнь боялся, что Кати его усыпит как старого кота…
— Зато все же успел сделать на фабрике рояль. Я тогда в Александров ездила, он больше всего боялся, что не успеет послушать как рояль звучит. А то, что теперь завод сможет делать не один рояль за два года, а полторы сотни в год, уже не принципиально.
— А из чего их делать?
— Киан с детства с деревом работал, еще мальчишкой мог по звуку бревна определять годится оно для постройки лодьи или нет. Вот он нужных бревен и запас немного, рояльной фабрике лет на десять этих бревен хватит. Ему римляне елок из альпийских лесов много натаскали…
— А зачем из альпийских? Наверное в Рудных горах елки не хуже, но гораздо дешевле.
— Хуже. В смысле для роялей хуже. Кто нам рассказывал про римский климатический оптимум? Для музыкальной ели сейчас даже в Карпатах слишком тепло. Правда ребята приволокли кучу ёлок с полярного Урала, но даже чтобы попробовать нужно лет десять их сушить. Бук с Кавказа привезли, там много давно уже нарубленной и хорошо выдержанной древесины нашлось…
— Они специально для роялей её там запасали?
— Хуже. Они там из белого бука стропила в своих саклях ставили. Сосну хорошую тоже со старых домов в Александров привезли, из нее Север много домов понастроить успел. А слоновую кость притащили, сколь ни странно, непосредственно с Берега слоновой кости — Вика при этих словах широко улыбнулась.
— А где смеяться? — Брунн окинула учительницу музыки «подозрительным взглядом».
— Ребята Али, когда плантации какао закладывали, выяснили, что там живут только пигмеи, причем их очень мало. И как раз эти пигмеи — суровые охотники именно на слонов. А слоновая кость у них — отходы, ее там уже готовой буквально кучи валяются, так что эфиопы ее сразу полные трюмы «Богатыря» притащили.
— Ограбили бедных пигмеев?
— Никто их не грабил. Они сами сказали, что «кости можно забирать». И им от нас — ну или от эфиопов — вообще ничего не нужно. Ребята с плантаций какао говорят, что пигмеи иногда приходят, сообщают где они очередного слона завалили — и всё. Единственное, что они у наших берут, да и то не всегда — это стальные наконечники для своих стрел. Даже ножи брать отказываются, говорят, что железо плохо пахнет и распугивает зверей.
— Забавно, вот уж никогда не думала, что пигмеи такие… бескорыстные.
— Не совсем бескорыстные: когда они очередного слона уконтрапупят, то начинается соревнование между ними и прочими хищниками на тему кто слоника быстрее схарчит. А наши парни за костью приходят с карабинами, так что львам и прочим гиенам объесть пигмеев не получается. Слонов-то они не массой давят, а отравленными стрелами утыкивают, так что пока слон подготовится к разделке на мясо, наши уже подъехать успевают. Поэтому польза там выходит обоюдная.
— Наверное, стоит намекнуть эфиопам, что было бы неплохо и пигмеев к цивилизации приобщить…
— Смысла нет, — ответила Лера. — У них средняя продолжительность жизни — биологическая, а не социальная — порядка двадцати пяти лет. Сорокалетний пигмей — это практически Мафусаил, причем уже в двадцать первом веке. У них физиологическая старость начинается лет в двадцать шесть-двадцать восемь, а если добавить генетическую дислексию… К сожалению, тут мы ничем им помочь не сможем. Чистая биология: чем меньше зверь, тем короче его жизнь.
— Значит мы, девочки, вообще великанши! — рассмеялась Брунн.
— Ошибаешься, мы всего лишь простые богини, — улыбнулась Лера.
— Не простые, а великие!
— Простые, самые что ни на есть простые. Великая у нас Катя: она, если кто внимания не обратил, за последние лет сорок вообще не изменилась. Вот кому завидовать только остается: девочке девятый десяток, а если метров с трех на нее смотреть, то и полтинника не дашь.
— А мне сколько дашь? — склочным голосом поинтересовалась Брунн.
— А для тебя мне вообще нисколько не жалко. Если по местным меркам считать, то где-то в районе шестидесяти…
— Понятно, то есть в переводе на русский «древняя старуха». Да и плевать, перед кем тут молодиться-то? Кстати, девочки, никто не в курсе, что там железнодорожники затевают?
Вообще-то «затевать» железнодорожники начали еще с четверть века назад, сразу после того, как Маркус начал выпуск силовых кремниевых диодов. Если собрать простенькую схему из трансформатора и матрицы этих диодов, то от сети в тридцать киловольт вполне можно запитывать тяговые электромоторы постоянного тока с рабочим напряжением вольт в семьсот… в семьсот пятьдесят. А если четыре таких мотора киловатт так на двести каждый поставить на локомотив…
Идея-то простая, но с воплощением ее как-то все не складывалось. Дизельный локомотив с подходящим генератором и выглядел попроще, и обходился дешевле. Опять же избытка электричества тоже вроде не наблюдалось — но, как всегда внезапно, обнаружилось, что еще больше не наблюдается избытка дизельного топлива. Просто потому, что вместе с населением растет и поголовье тракторов и прочей самобеглой сельскохозяйственной техники — а по новым дорогам бегает все больше грузовиков и автобусов.
За прошедшие четверть века ситуация с электричеством слегка поменялась, в некоторых районах его стало «более чем достаточно» — и в двести девяносто втором году по железной дороге до Экибастуза побежали первые электровозы. Грузовые — но на других дорогах движение по-прежнему обеспечивали локомотивы дизельные. А после десяти лет эксплуатации электровозов — когда все явные недоработки были как-то устранены — Гриша Кабулов решил, что пора уже и остальные дороги переводить на электричество. Электровоз оказался все же и в производстве попроще, и мощность его увеличить получалось полегче, так что после «затыка при перевозке народа на Дальний Восток» решение это начало быстро проводиться в жизнь.
Очень разумное и вполне обоснованное решение принял Гриша, но недоучел, что окна квартиры Буннхильды выходили на задний двор Института железнодорожного транспорта — двор, на котором студенты с энтузиазмом испытывали свои изобретения. Откровенно говоря, от Дома на Котельнической до института было километра полтора и обычно студенческая суета никому особо не мешала, но когда студенты начали свой энтузиазм проявлять и в глубоко ночное время…
Короче говоря, именно Брунн первой из «попаданок» увидела выкаченный из опытного цеха института прототип электрички. Увидела, что-то пробормотала сквозь зубы и пошла поговорить с Пашей Пряхиным, который уже несколько лет занимал в этом институте должность профессора…
— Как вы все знаете, несколько дней назад нас посетила Бруннхильда Фердинандовна и осмотрела созданный нами электрический пассажирский поезд. — Профессор Пряхин оглядел аудиторию, в которой собрались студенты и преподаватели, принимавшие участие в разработке, прокашлялся и продолжил: — Бруннхильда Фердинандовна высоко оценила наш проект, но, тем не менее, высказала и несколько незначительных замечаний. Не вдаваясь сейчас в подробности, скажу лишь, что мы поезд на испытания отправлять не будем. До тех пор не будем, пока не устраним замеченные Бруннхильдой Фердинандовной недоработки.
— И какие же она заметила недоработки? Насколько мне известно, она никогда не имела никаких дел с транспортными машинами, — выкрикнул один из студентов. А вот преподаватели благоразумно промолчали, ожидая уточнений.
— Бруннхильда Фердинандовна напомнила мне всем известный факт, что первый дизельный локомотив, выпущенный на линию еще шестьдесят лет назад, до сих пор успешно таскает вагоны по дорогам. Что лишний раз подтверждает то, что поезда — в том числе пассажирские — обеспечивают транспортные услуги нескольким поколениям людей. А поэтому — по мнению Бруннхильды Фердинандовны — новые поезда нужно делать такими, чтобы и спустя полвека они не выглядели экспонатами из музея древностей. И не только внешне…
— А кто может предугадать какими будут поезда через полвека? — раздался другой голос.
— Вот мы и должны предугадать. А так как пока у нас такого опыта нет, Бруннхильда Фердинандовна выдала нам несколько своих уже предсказаний. Первое: так как сейчас идут работы по замене рельсовых путей на бесстыковые, очевидно что со временем поезда будут перемещаться гораздо быстрее. Поэтому в проект нам нужно закладывать рабочие скорости поначалу — она именно так и сказала: поначалу — до ста двадцати километров в час с тем, чтобы позже перейти на скорости в районе ста шестидесяти километров. Второе: на высоких скоростях сопротивление воздуха будет иметь уже довольно заметную величину, и поэтому нам придется учитывать и аэродинамическое сопротивление — а потому нам будет необходимо как можно быстрее наладить кооперацию с самолетостроителями. Сюда же я могу отнести ее предложение корпус вагона делать алюминиевым, что существенно сократит и нагрузку на рельсовый путь, и на вагонные тележки. Третье: поскольку даже при движении по бесстыковому пути на высокой скорости шум внутри вагона будет расти быстрее, чем собственно скорость, нам предлагается использовать пневматическую подвеску кузова вагона — для чего мы должны скооперироваться с Рязанским институтом резиновых изделий. Ну и последнее: поезда наши понесут пассажиров очень далеко, и люди в пути будут проводит многие часы если не дни. А нынешние деревянные скамьи не могут обеспечить пассажирам должный комфорт. Так что нам необходимо, взяв за образец салон Ютона, спроектировать внутренность вагона так, чтобы упомянутый комфорт людям предоставить. А чтобы на это не отвлекать излишек наших сил, Бруннхильда Фердинандовна предложила на такую работу подрядить студентов и преподавателей Академии художеств имени Ольги Колмогорцевой.
— Это все? — в голосе вопрошающего слышался неприкрытый сарказм.
— Нет, не всё. — Паша вспомнил, как иногда казавшиеся глупыми инструкции «министра путешествий» спасали жизни попавших в сложные ситуации людей в экспедициях в Танзании и, улыбнувшись, завершил свое выступление:
— Полный список замечаний с предложениями, каким образом их можно устранить, занимает пятьдесят две страницы. Черновик списка задач на кафедре подготовят часа через два, а сейчас в Секретариате Григория Кабулова их группируют по темам, обещали завтра-послезавтра выдать окончательные планы. Но так как в этом зале нас собралось меньше, чем намечаемых работ, предлагаю подключить к решению проблем и студентов третьего и четвертого курсов. Бруннхильда Фердинандовна очень просила, чтобы новый — и самый современный — поезд вышел на рельсы не позднее, чем через два года. Если мы постараемся… если мы очень постараемся, то сможем исполнить ее пожелания. И когда мы сделаем то, что она предлагает, у нас будет очень веский повод для гордости. Такой, что даже внуки наши буду гордиться тем, что сделали их деды…