Экватор был крошечным городком, расположенным — сколь ни странным это может показаться — практически на экваторе. И на небольшом острове в океане, относительно небольшом: в длину островок был порядка пятидесяти километров, а в ширину всего двадцать пять. Особенностью острова было то, что самая высокая его точка располагалась метрах в восьми над поверхностью океана, а большая часть территории, хотя формально и возвышалась метра на два, представляла собой помесь лужи с болотом. Так что для строительства городка пришлось сначала на месте очередного болота возвести насыпь, землю для которой черпали прямо из окружающего остров океана.
Океан, кстати, тоже был особенный, вода в нем была пресная. Потому что как раз возле острова в океан впадала речка под названием Амазонка. Собственно, если не принимать во внимание тот факт, что с трех сторон острова других берегов вообще не наблюдалось, он формально как раз в дельте Амазонки и располагался.
На острове был прекрасный теплый климат, тучи комаров и полное отсутствие всякого присутствия чего-либо кроме жирной глины. Ближайшее место, где водился доступный песок, располагалось километрах в трехстах к югу, а камни — практически вдвое дальше, что сильно мешало строительству города. Песок и камень для строительства на остров возил как раз с юга один из «Богатырей», а все топливо таскал с Тринидада «Пионер». И единственное, что на острове из стройматериалов было своё — глиняные кирпичи, которые обжигались на древесном угле. Вот только дерево для получения угля тоже рубили в других местах, примерно в сотне километров выше по течению Амазонки.
Но несмотря на все прелести тропического острова почти десять тысяч человек работали на нем с рассвета и до заката. Потому что Респа все же получил вакцину от желтой лихорадки.
Гордиан сидел с очень унылой физиономией, и потихоньку размышлял о том, что утолить свою печаль ему будет нечем. А Валерий Диокл продолжал:
— Сейчас у нас хоть какое-то производство железа осталось только в Верхней Германии и Лугдунской Галлии. Просто потому, что туда еще не пришли торговцы русских, а возить туда железо из Италии далековато. А когда они туда придут…
— Если придут.
— Когда. Я бы на месте любого легата-пропретора делал всё возможное, чтобы заманить к себе русских. В Лузитании всего две русских виллы, а доходы провинции выросли почти втрое менее чем за двадцать лет. В Италии всего одна вилла, а наши доходы выросли уже вчетверо. Но я хотел поговорить не об этом. Я думаю, что надо увеличить плату кузнецам легионов и, что важнее, предложить вольным кузнецам службу империи. Высокооплачиваемую службу. Потому что просто стали империя купила уже столько, что даже в случае прекращения поставок из России ее хватит на многие десятки лет — но это если у нас будет кому ее обрабатывать. Чинить сломанное, делать что-то новое из старого металла.
— Сейчас купить что-то стальное новое у русских торговцев будет дешевле, чем чинить старое.
— И поэтому империя должна платить кузнецам столько, чтобы они чинили старое или перековывали это на новое почти бесплатно для тех, кто этого пожелает. Чтобы чинить было дешевле, чем покупать.
— Опять ты предлагаешь ненужные траты. У нас что, избыток денег?
— Избыток денег? Это что-то вроде сухой воды? Но нам нужно провести такие траты чтобы кузнецы не разучились хотя бы чинить то, что ломается просто потому что никто нам не гарантировал, что богини не перестанут нам продавать сталь.
— Если богини перестанут нам продавать… Мне кажется, что ты думаешь не о том, о чем надо. Если богини перестанут нам продавать сталь, мы окажемся без стали. Если богини перестанут нам продавать мыло, мы снова начнем вонять прогорклым жиром. Если они перестанут нам продавать керосин, мы будем сидеть в сумраке и нюхать запах горелого масла. А если они перестанут нам продавать свои таблетки, мы все вообще сдохнем от болезней за пару лет! Поэтому нам нужно думать не о том, что случится если богини решат нас… покинуть, а о том, что нужно сделать чтобы они еще больше были заинтересованы в торговле с нами. И лично меня печалит лишь то, что я не знаю что мы им можем предложить.
— Еще рабов?
— Они уже пятый год их не покупают. И граждан империи к себе не принимают. Даже торговцев в свои порты пускают не всех…
— Персы им подарили Албанию, и за это богини разрешили им забрать Армянское царство…
— А без их разрешения они тоже побоялись воевать?
— Богини дали персам и оружие для этого… Нет, для нас это опасности не представляет: я с персами говорил об этом, богини их предупредили, что если персы нападут на Рим, то персов больше не будет.
— Это… это интересно.
— Не интересно: меня они тоже предупредили, что если мы начнем войну с персами, то они уничтожат и наши легионы. Даже не так: они сказали, что если начнется война между нами, то они уничтожат обе армии и даже не будут разбираться, кто первый начал — это я дословно цитирую слова Катарины Магны. Богини сказали, что Тигрис должен быть рекой мира. Но если их заинтересуют другие земли…
— Если их что-то заинтересует, то не думаю, что им потребуется наша помощь. Они приходят и забирают то, что им нужно. Покупают. Они купили Боспорское царство, хотя и не за деньги, сейчас они покупают себе Афины…
— Про Афины я не слышал.
— Они не говорят, что покупают, но… Весной туда приезжала богиня Ника, сказала что Фидий с ней не встречался, поэтому получилось не очень похоже — но все равно красиво и ей нравится, однако воровать со статуи богини золото — это очень плохо. Сейчас лучшие греческие мастера делают заново одеяния Афины Парфенос и Ники… статуи Ники из золота, которое прислала богиня Ника. Сорок талантов золота! Она прислала золота на двадцать пять миллионов денариев только потому, что бронза, как она сказала, портит слоновую кость! Но я не об этом: в храме теперь люди богинь ставят какую-то защиту — потому что такое богатство наверняка привлечет воров. И не только воров, даже некоторые легаты и тем более иноземные вожди тоже могут рискнуть и попытаться забрать золото, поэтому никто не оказался против того, чтобы в Афинах оказалась и русская гвардия. Да, раз уж об этом разговор зашел: Византий теперь — русский город. Говорят, что его купила — целиком купила — Dea Historiae Valeria. Так что кто теперь на самом деле владеет Афинами… Они могут купить все, что им нужно, не продавая при этом ничего! Но ты подумай, может и придумаешь, чем мы можем еще заинтересовать богинь. Потому что сейчас только это и важно для империи…
— Все-таки мрамор — уникальный камень, — сказала Лера, когда Трофим спустился на землю. Он только что закончил установку головы восьмиметровой статуи Мнемозины, стоящей на фронтоне «парка», и с огромным удовольствием смотрел на содеянное. От «оригинала» Россетти скульптура отличалась светлыми волосами, и на лице Трофим изобразил грустную улыбку — но от этого впечатление от скульптуры было более сильным, чем от портрета. Как сказал сам Трофим, «я старался изобразить не женщину, но богиню», и у него это великолепно получилось.
— Если бы ребята не нашли возле Ла-Платы голубой мрамор, ничего бы не вышло. Я просто до того не представляла, как оформить фронтон, — ответила ей Катя.
— И если бы кушанские купцы не приволокли столько зеленого мрамора.
— Зеленый, хотя не такой яркий, и в Италии есть, кстати тут итальянский тоже использовали.
В глубине фронтона за статуей Мнемозины из разноцветного мрамора была выложена картина, изображающая далекий лес, поле и голубое небо.
— Боюсь, что мрамор этот испортится быстро, — вздохнул Вова. — Белый-то вроде долго стоит, а Парфенон уже с одной стороны пожелтел немного.
— Ага, за семьсот лет, — ехидно прокомментировала слова мужа Катя.
— А у нас тут индустрия воздух портит…
— Близко не портит. В Дубне металлургический уже пять лет как не работает, а в этом году и Тульский закрывают.
— Надо хотя бы одну домну оставить… на память.
— Вов, ты только про реакторы новости слушаешь?
— Нет конечно! Про ракеты тоже!
— Дубненскую уже законсервировали — именно как «образец раннего промышленного дизайна», а в Туле первую домну решили тоже как памятник нашей индустрии сохранить. Я даже жалею, что на Верхней речке нашу самую первую домну разобрали…
— Ну ладно, с домнами понятно, а электростанции угольные что, не гадят уже? Даже хуже гадят, в угле из Лисичанска серы много.
— Следи за ракетами дальше. Тульскую электростанцию тоже до конца года закроют. И не потому, что гадит она, а потому что по проводам энергию дешевле передавать, чем в вагонах возить. Новая станция возле Лебедяни запускается, и на Мценской ТЭС до зимы три новых агрегата запустят.
— Я действительно от жизни, наверное, отстал. В Туле же восемьдесят мегаватт мощности, как их заменить-то? Это же просто невыгодно!
— Действительно, только за ракетами и следишь. КБ имени Саши Гаврюшиной уже год почти делает котлы с критическими параметрами пара, а КБ имени тебя под эти параметры и турбины разработало. Там на киловатт-час тратится не восемьсот, в триста с чем-то грамм угля всего… ну, почти четыреста, но все равно больше чем вдвое экономия, причем на агрегатах в семьдесят мегаватт — поэтому все оборудование Тульской ТЭЦ только в металлолом и годится теперь. Но ты не переживай, твою первую турбину на двести киловатт и первый четырехмегаваттник я забрала в исторический музей.
— Ну я не знаю…
— Да ладно, пошутила я. Все оборудование — кроме музейных агрегатов, про них я всерьез сказала — Кодр забирает. У него сейчас городов понастроена куча, энергии там сильно не хватает а угля паршивого сколько угодно, так что ему и старые агрегаты годятся, а здесь теперь даже с запасом будет. Получается и для экономики польза, и для мрамора.
— Даже жалко, что кушанцами толком договориться о торговле не вышло. Ведь царство-то, пожалуй, побольше Римской империи будет, там, наверное, очень много чего полезного мы бы нашли, — не слушая спорщиков продолжила свою мысль Лера.
— Главную пользу они уже нам нанесли: сказали, что империя Сатаваханов развалилась, — ответил Вова.
— И что? Нам-то какое до них дело?
— Почти никакого. Разве что Курт с Эльзой туда скатались…
— Слушай, ты, отец моих детей! Я, между прочим, тоже состою в Спецкомитете и имею право знать, — снова заговорила Катя.
— Ну там местная войнушка одних раджов против других, Эльза выяснила по какому поводу. Курт одному помог слегка против двух других — и теперь у нас там временная база. По договору — на сто лет, но нам, я думаю, и двадцати хватит. Тот, которому Курт помог, победил естественно, и в качестве платы мы получили эксклюзивное право воровать с местных пляжей песочек.
— Охренеть как интересно!
— Если песочек тот пропустить через нашу серийную драгу, то в осадке получается примерно треть ильменита и рутила, треть циркона и треть монацита. Первая драга уже там и каждый день она выдает тонн по сто двадцать этого осадка. Кроме всего прочего, сорок тонн монацита — это больше центнера урана.
— Это радует. Но ты, надеюсь, реакторы запускать не попрешься?
— Слушай теперь ты, мать моих детей… некоторых. Я-то не попрусь, а вот Витя сейчас дерется с Андрюшей за уран, потому что каждый мечтает первым свой реактор запустить.
— А Витя-то тут причем?
— Он же у Жени Сорокиной еще учился, раскопал где-то описание реактора А-1 и бросился его строить. А Андрюша у Вали Ветчинкиной выучился, сидит считает реактор на тяжелой воде. У него, кстати, насосы уже два года кипяток качают на тестовом стенде…
— Что-то мне это не нравится, — выслушав мужа, покачала головой Катя. — Строить реактор по картинке…
— Да там и картинки не было, просто на словах описание. Но он прочитал как его потом захоронили на месте, и теперь строит реакторный зал глубиной в пятьдесят метров, до самого реактора там еще далеко. Но дело в том, что каждый мечтает заполучить тонн по сто пятьдесят этого урана, так что…
— Вов, а тебе не кажется, что возить этот уран из Индии как-то далековано? Да и песок промывать — это же сколько топлива там драга ежесуточно сжигает? Ведь возить туда солярку…
— Монацит и где-то на Урале в изобилии, но мы пока его не нашли. А солярку туда возить и вовсе недалеко. На севере Суматры ребята пробурили дырку в земле, и метров с двухсот из скважины пошла нефть: им Лида подсказала, где бурить надо. Легкая нефть, после отгонки бензина можно все, что до битума испаряется, в одну бочку сливать и в дизели это наливать. Но мы в основном в Индию не из-за монацита поперлись, я просто не знаю где еще циркона можно много нарыть.
— Так, еще и Индонезия…
— Да ладно, ребята только маленький кусочек осваивают, там даже не город, а так, рабочий поселок на тысячу человек. А на Суматре местного народу немного, и народ в целом мирный… работать не мешают пока. Все равно придется туда когда-нибудь залезать, так лучше раньше чем позже. Сейчас, по словам индусов, какое-то государство в тех краях только на Калимантане завелось, да и то народу там под сотню тысяч. И вроде на Яве, но туда пока ни они, ни мы не совались, так что без подробностей. Ладно, я пошел крышу проверять: закрыться-то она закрылась, а вот насчет открыться… в любом случае проверить надо: лето на дворе.
Витя Голубев родную мать помнил плохо, самым ярким воспоминанием о матери был день ее похорон на рукотворном холме, куда он еще маленьким мальчишкой с удовольствием возил песок на сделанной Михалычем педальной машинке — и уж тем более не мог брать с нее пример. Поэтому, даже несмотря на то, что с детьми больше времени проводила мама Ира, примером он взял себе маму Катю — и стал инженером-строителем. Наверное, довольно неплохим: по его проектам было выстроено несколько мостов (хотя и не самых больших), и даже однопролетный железнодорожный мост через Днепр! Правда, в Орше, но все равно пролет в сто двадцать пять метров… спроектированный еще мамой Катей для моста через Волгу… но на опорах, которые все же разработал сам Виктор Владимирович — это довольно круто. Участие в проектировании и строительстве этого моста обеспечило ему очень неплохое место в жизни: Даша Петрова согласилась «стать женой великого инженера-мостостроителя».
У Даши мать была одна, но жена с нее пример брать не захотела и выучилась у тети Вали Ветчинкиной на физика. И когда она пожаловалась мужу, что некому строить запланированный для ее работы институт, Витя сам пошел к маме Кате. Та дала ему довольно странный чертеж, сказав, что «это только технический проект, сам приведи его в достойный вид». Четырехэтажное даже не здание, а комплекс из пяти зданий, связанных переходами, казался очень продуманным и неплохо проработанным даже в деталях, но действительно, рисунки фасадов выглядели… как кирпичные сараи выглядели. Поэтому Виктор приложил все свои старания и извлек из глубин памяти даже, казалось бы, прочно забытые знания — но для жены институт он построил очень красивый. Ну а то, что строительство обошлось почти в два раза дороже изначальной сметы, его волновало не сильно: во-первых, строительство велось за счет Спецкомитета, а во-вторых (и в главных) мама Катя специально ему сказала, чтобы он «на красоте не экономил».
И на красоте, и на функциональности: и мама Катя, и бабушка Лиза всегда подчеркивали, что «строить надо на века» — поэтому и полы, вымощенные шлифованными плитками красного и светло-серого порфира, за упомянутые века совершенно не сотрутся под ногами студентов и преподавателей. Хотя, признаться, за эту плитку ему от мамы Кати все же влетело… по счастью, после того, как все пять корпусов были уже построены.
Поначалу Витя не понимал, почему Московский даже по названию институт строился в десяти километрах от Москвы. Но когда ему — главному строителю института — было поручено строительство еще одного корпуса, он начал что-то подозревать. Все же когда жена — физик, поневоле набираешься разных физических знаний…
А чтобы не оплошать на новой стройке, пришлось Виктору поглубже нырнуть в те учебники, которые читала жена. И в те конспекты, которые она приносила, изучая поглубже новые для нее разделы этой «бесконечной» науки. И в те книжки, которыми заполняли новенькую библиотеку института — и которые даже печатались в самом институте (правда, пока еще в маленьком московском здании). Очень интересными оказались те книжки, и очень полезными. Одна беда: ни жена, ни ее учительница тетя Валя не желали дополнительно посвящать его в глубины научной премудрости.
А вот тетя Женя очень даже возжелала — и даже обрадовалась, что ей попался столь подготовленный и столь мотивированный ученик. И после двух лет упорной учебы Витя принес Жене в качестве дипломной работы проработанный проект ядерного реактора мощностью в две сотни мегаватт. Причем не только самого реактора, но и готовый проект всей электростанции на пятьдесят мегаватт электрической мощности. Под строительство которой он даже собрал полностью укомплектованную команду строителей: все же Виктор не только учился, но и руководил несколькими стройками.
Прекрасно зная, как ведутся стройки новых промышленных объектов, он со своей командой приступил — с одобрения Спецкомитета — к строительству специального города неподалеку от медного рудника южнее Кыштыма. А когда в новом городе население (в основном из числа подготовленный тетей Валей и тетей Женей специалистов с семьями) достигло полутора тысяч человек, пришел со своим проектом на очередное заседание Спецкомитета. И был уже совершенно готов к тому, что менее чем через два года, не позднее лета двести восемьдесят третьего, там заработает атомная электростанция — между прочим, на год, а то и на два раньше, чем всего лишь начнется стройка станции по проекту группы младшего братца Андрея, которой руководила тетя Валя…
Отец не обманул ожидания сына:
— Насколько я понимаю, проект неплохо подготовлен, даже все этапы строительства чуть ли не по дням расписаны. Мне нравится.
— Мне больше нравится то, что так же подробно расписаны этапы ломания этой станции после того, как она свой срок отработает, — добавила мама Катя.
— Действительно, абсолютно всё продумано, — высказал свое мнение Денис, — даже расход привозного пуццолана учтен…
— А я не закончила, — добавила Катя. — Я как раз про этапы ломания добавить хочу. Как я вычитала в умных книжках, при работе графитового реактора получится очень много радиоактивного углерода, поэтому реактор, после того как его работа закончится, будет закапываться на месте, как я понимаю, так?
— Именно так, поэтому расходы на вывод реактора из эксплуатации будут относительно невелики. Там в экономической части все расписано.
— Значит, мы потратим годы на тщательное закапывание кучи радиоактивного дерьма и всего лишь через десять тысяч лет место станет безопасным. Охренеть какая экономия!
— Вить, — добавила старшая сестра, — с этим замечательным во всех отношениях графитовым реактором мы, по твоим же расчетам, выиграем года три по сравнению с тяжеловодным. И загадим хоть и небольшой, но очень даже удобный для жизни и хозяйства кусочек земли на сто веков. Я думаю, что в рамках текущей международной политики нам спешить особо некуда, так что никаких графитовых реакторов мы строить не будем. Ни сейчас, ни вообще когда-либо. И заткнись, когда тебе старшая сестра мозги вправляет! Я не считаю, что ты потратил какое-то время зря. Чтобы составить этот проект, ты действительно глубоко вник в науку, обогатился теоретическими знаниями, придумал дофига нового и интересного. Поэтому давай-ка ты займешься теперь строительством всей электростанции с реактором на тяжелой воде. И не пытайся изображать из себя обиженного мальчика, у которого забрали конфетку — уж я-то тебя получше многих знаю, наверное даже получше отца. А просто подумай вот о чем: ты уже спроектировал электростанцию практически целиком. И теперь, когда в ней поменяется один лишь реактор, ты сможешь внести в проект нужные исправления на год-два быстрее, чем другим потребуется для составления такого проекта с нуля.
— Ну, допустим…
— А заодно ты, как единственный у нас строитель с опытом постройки ядерных объектов, посмотри ТЗ группы Толи Щербакова. Ты-то пока спроектировал одну лишь электростанцию, а чтобы она работала, там нужно еще всякого разного раз в пять больше построить. Ребята-то всего лишь химики, они в строительстве понимают чуть меньше чем вообще ничего — а нужно все сделать правильно. На века. Посмотришь?
— Посмотрю. И, наверное, сделаю, хотя ты и зараза…
Катя, послушав выступления, повернулась к мужу:
— Я тут, конечно, человек практически посторонний, но тебе не кажется, что пора уже взять ремень и детям ума вложить через заднее место?
— Раньше надо было вкладывать — однако это ты их в детстве баловала, а теперь претензии ко мне предъявляешь? Но Катя права: загадить планету мы и без реактора успеем. Так что все работы по графитовым реакторам закрываем, хотя бы потому что на всех урана не хватит…
Глеб Коваль свой трудовой путь начал на небольшом заводике, выстроено в крошечном городке Коврове. В городе было четыре — и тоже крошечных — завода: кирпичный, цементно-известковый, столярно-мебельный и тот заводик, на котором теперь предстояло трудиться Глебу. Очень непростой заводик, хотя его официальное название звучало более чем обычно: «бочко-тарный завод Министерства пищевой промышленности». Вот только бочки и иную «тару» заводу предстояло делать не самую простую: в планах производства завода числились молочные цистерны из нержавеющей стали, предназначенные для установки на различные автомобили, бочки из той же нержавейки и алюминиевые для иных «пищевых продуктов» (главным образом для масла, в которых указанное масло предполагалось возить из Рима), а так же металлические (и стальные, и титановые) термосы. Причем к моменту прихода на завод Глеба завод уже выпускал, хотя и немного, и цистерны, и бочки стальные, и даже стальные термосы — а вот «специалиста по титану» на заводе еще не было. Пока не было, так что Глебу и предстояло стать этим самым специалистом.
То есть в какой-то степени он уже был специалистом по сварке титана, во время учебы он принимал самое непосредственное участие в изготовлении огромных сварных балок для Парка Мнемозины. Но там на заводе было для такой сварки все приспособлено, включая очень непростую аргоновую камеру, куда балку запихивали по частям — а тут ему предстояло самому разработать и нужное оборудование, и технологию сварки тонких титановых листов.
Когда Глеб закончил учебу и дома праздновал получение диплома, он все же пожаловался бабушке Яне, что не совсем понимает зачем вообще нужны титановые бочки. Бабушка позвонила дяде Володе, поговорила с ним пару минут, а затем загадочно сказала:
— Бочки титановые тоже нужны, но гораздо нужнее будет научиться именно делать такие бочки. Так что давай, внучек, трудись, и постарайся не опозорить фамилию!
И хотя говорила она насчет «не опозорить» как бы в шутку, но старшему ее внуку пришлось изрядно поднапрячься, чтобы ей действительно не было за него стыдно. Успешно поднапрячься: за полтора года он построил на заводе новенький цех, оснащенный по последнему слову техники, и титановые бочки разного размера и назначения шли оттуда практически без брака. Но оказалось, что это действительно было лишь «учебой»: сейчас Глеб сидел в кабинете дяди Вовы и внимательно разглядывал чертежи новых «изделий». А когда он поднял глаза от чертежей, дядя Володя с легкой улыбкой сказал:
— Мне не просто нужно, чтобы ты сварил эти емкости. Мне нужно, чтобы ты организовал на своем заводе производство, на котором они будут выпускаться по несколько штук в неделю…
На празднование Нового двести восемьдесят второго года в Школе — а точнее, в старом Лизином доме — вобралась вся очень немаленькая семья. А старшая Вовина дочь, в очередной раз потискав своих (и не совсем своих) внуков, с усмешкой обратилась к Вовиной жене, что-то доделывающей на кухне:
— Ну вот и ты теперь стала прабабушкой, а то один папа в прадедах ходил, а ты все молодилась, как и я просто бабкой была!
— Поиздевайся еще! Зато у меня теперь есть серьезный шанс и звание прапрабабки примерить. А зачем пришла? Просто поиздеваться… в смысле поздравить, до ужина что-то украсть из холодильника или дело какое есть важное?
— Конечно поиздеваться! Мы тут в плановом порядке добрались до Омска, теперь мост нужно через Иртыш строить. Я поинтересоваться хочу: у тебя случайно по омскому мосту никаких материалов не завалялось?
— Погляжу в альбомах Михалыча, ведь там мост вроде еще до революции строился. А какой он должен быть длины?
— Чуть больше шестисот метров. Точнее, чуть меньше семисот.
— Ладно, приноси карты, результаты исследований грунтов…
— Я как раз об этом и спрашиваю: если предки уже один раз выбрали, где мост лучше строить, то наверное нам и выпендриваться не придется?
— Забудь. Почти две тысячи лет прошло, там река всё десять раз успела смыть и обратно намыть, так что исследования предков тут не помогут. Но кое в чём старшее поколение помощь все же оказать может: у нас пролет на сто двадцать пять метров уже двенадцать раз в серии повторён, так что можешь сразу новые такие же заказывать. Пока сделают, пока то-сё — как раз и место под мост выбрать успеют, и, может быть, быки и опоры начнут ставить. Года два на этом сэкономишь.
— Ну, допустим, по шесть пролетов на путь… мало окажется, то там короткие, метров до пятидесяти, по краям добавим…
— По шесть пролетов? — поинтересовалась старшая Катя, выделив голосом слово «по». — Ты собираешься мост через Иртыш сразу двухпутный ставить?
— А кто говорил, что строить надо сразу на века? Сталь у нас в изобилии, цемента в избытке.
— Мосты только на сто лет ставят. Хотя, если мы и дальше в Сибирь двигаться хотим…
— А мы очень хотим. То есть и в Сибирь тоже…