В милях тридцати к востоку от Бейкера я остановился проверить чемоданчик с наркотиками. Сильно пекло солнце, и мне хотелось убить какую-нибудь тварь. Какую угодно. Хотя бы большую ящерицу. Продырявить нахуй. Я достал «Магнум» адвоката из багажника и прокрутил барабан. Он был полностью заряжен: длинные злые пули — 158 гранов, позолоченные золотом ацтеков наконечники, четкая настильная траектория. Я несколько раз нажал на клаксон, надеясь выманить игуану. Вылезайте, твари. Я знал, что они там — едва дыша, притаились в море кактусов, и каждая вонючая мелкая гадина заряжена смертельным ядом.
Три быстрых взрыва едва не лишили меня равновесия. Три оглушительных выстрела из самовзводного «Магнума» с правой руки. Господи! Я стрелял в никуда, просто так. Дурное безумие. Я бросил пистолет на переднее сиденье Акулы и нервно посмотрел на шоссе. Ни одной машины в обоих направлениях на две-три мили.
Повезло. Нехорошо, если меня найдут в пустыне при таких обстоятельствах: палящим без разбора по кактусам из набитой наркотиками машины. Особенно сейчас, в бегах от дорожного патруля.
Возникнут неловкие вопросы: «Скажите, мистер … э … Дюк, вы понимаете, что стрелять из любого оружия на федеральной автостраде противозаконно?»
— Что? Даже для самозащиты? Послушайте, у этой дурацкой пушки очень чувствительный курок. На самом деле я хотел стрельнуть всего разок — попугать мелких гадов».
Пристальный взгляд, потом вопрос, произнесенный чуть ли не по слогам: «Мистер Дюк, вы утверждаете … что на вас здесь напали?»
— Ну … нет … не то, чтобы напали, но всерьез угрожали. Я остановился отлить, и только вышел из машины, как меня со всех сторон окружили эти ядовитые гаденыши. Юркие, как тараканы!»
Прокатит ли такая версия?
Нет. Меня арестуют, потом, разумеется, обыщут машину — и тут начнется. Они ни за что не поверят, что все эти наркотики необходимы мне для работы; что я на самом деле профессиональный журналист, направляющийся в Лас-Вегас на Конференцию окружных прокуроров по проблеме наркотиков и психотропных веществ.
— Это просто образцы. Я достал их у роуди Неоамериканской церкви в Барстоу. Он начал дурить … и я его отрихтовал».
Поведутся ли они на это?
Нет. Меня бросят в какой-нибудь зиндан и прутьями отобьют почки — и я буду писать кровью всю оставшуюся жизнь ….
К счастью, пока я бегло осмотрел содержимое чемоданчика, меня никто не побеспокоил. Все запасы превратились в кашу, слиплись и покрошились. Мескалиновые катышки рассыпались в красновато-коричневую муку, но я насчитал еще 35—40 целых. Все транки пожрал адвокат, но скорости оставалось прилично … трава кончилась, склянка из-под кокаина пуста, одна промокашка, увесистый комок опиумного гашиша, шесть ампул с амилом … В общем, это не серьезно, но при умелом дозировании мескалина, нам его хватит на четыре дня Конференции по наркотикам.
Я заехал в драгстор на окраине Лас-Вегаса и купил два литра текилы «Голд», полтора литра «Шивас ригал» и пол-литра эфира. Хотел было спросить еще амилов — снова зашалило сердце — но у продавца были глаза злобного истеричного баптиста. Я сказал ему, что мне нужен эфир, чтобы снять пластырь с ног, но к тому времени он уже пробил чек и сложил товар в пакет. На эфир ему было похуй.
Интересно, а если б я попросил «Ромилара» на 22 доллара и баллон закиси азота. Наверно бы продал. А что? Свобода предпринимательства…. Удовлетворять спрос покупателей, особенно если покупатель нервно говорит, истекает потом, все ноги у него в пластыре, ужасно кашляет, вдобавок у него стенокардия и богомерзкие приступы каждый раз, когда он выходит на солнце. Послушайте, сержант, у него был очень нездоровый вид. Откуда я знал, что он начнет злоупотреблять всеми этими лекарствами, как только сядет в машину?
И правда — откуда? Я на мгновение задержался у полки с журналами, взял себя в руки и поспешил на выход к машине. Затея до одури надышаться веселящим газом на конференции по борьбе с наркотиками определенно манила своей извращенностью. Но не в первый же день. Оставим на потом. Арест и приговор еще до начала конференции мне ни к чему.
Я стащил местный журнал «Ревью» с полки на автостоянке, но выкинул его, прочитав статейку на первой полосе:
Поможет ли операция вернуть зрение?
балтимор (ЮПИ) — Хирурги не уверены, удастся ли им вернуть зрение молодому человеку, который вырвал себе глаза, находясь в состоянии передозировки наркотиками в тюремной камере.
Двадцатипятилетний Чарльз Иннс, сын известного деятеля Республиканской партии из Массачусетса, был прооперирован в центральной больнице Мэрилэнд вечером в четверг, но врачи в пятницу сказали, что исход операции возможно будет определить только через несколько недель.
В официальном заявлении руководства больницы сообщается, что у Иннса «до операции отсутствовала светочувствительность, и вероятность, того, что она к нему вернется, крайне мала».
Иннса с вырванными глазами обнаружил в тюремной камере надзиратель.
В среду вечером Иннс был задержан в окрестностях своего дома, где он разгуливал голым. Его осмотрели в больнице Мерси и поместили в тюремную камеру. По словам полицейских и приятеля Иннса, он принял сверхдозу транквилизатора для животных.
По данным полиции, это был фенциклидин, выпускаемый компанией «Парк-Девис», с 1963 года запрещенный в медицине для использования на людях. Однако представитель «Парк-Девис» заявил, что, по его мнению, это вещество нетрудно достать на чёрном рынке.
По его словам, действие фенциклидина длится не более 12—14 часов. Однако неизвестно, как может подействовать фенциклидин в сочетании с галлюциногеном, например ЛСД.
В прошлую субботу, через день после приема наркотика, Иннс пожаловался соседу на зрение и сказал, что не может читать.
В среду вечером, как сообщил представитель полиции, Иннс находился в крайне угнетенном состоянии и у него отсутствовала чувствительность к боли, так что даже не кричал, когда выдавливал себе глаза.
Первый пункт повестки дня — избавиться от Красной акулы. Она слишком бросается в глаза. Слишком многие могут её узнать, особенно местные полицейские; хотя они могут спокойно считать, что машина уже вернулась в Лос-Анджелес. В последний раз ее видели, когда она на полной скорости пересекала Долину Смерти по федеральной автостраде №15. В Бейкере ее остановил полицейский, выписал предупреждение … потом она вдруг исчезла. .
Я решил, что в последнюю очередь её будут искать в автопрокате в аэропорту. Мне всё равно придется ехать туда встречать своего адвоката. Он прилетал из Лос-Анджелеса ближе к вечеру.
Я очень тихо проехал по шоссе, совладав с привычкой резко ускоряться и внезапно менять полосу — пытался не выделяться — и, добравшись до места, припарковал Акулу между двумя автобусами ВВС на служебной стоянке в километре от аэровокзала. Очень высокие автобусы. Пусть поебутся. Немного прогуляться пешком пойдет им только впрок.
К тому времени, когда я добрался до аэровокзала, пот лил с меня градом. Но это нормально. В тёплом климате я всегда обильно потею. От заката до рассвета моя одежда пропитана потом, хоть выжимай. Поначалу меня это беспокоило, но когда я пошёл к врачу и поведал ему свою дневную норму алкоголя, наркотиков и яда, он велел мне возвращаться тогда, когда я перестану потеть. То будет критическая точка, сказал он, знак того, что моя донельзя перегруженная выделительная система пришла в окончательную негодность. «Я верю в естественные процессы, — сказал он. — Но в вашем случае … в общем, мне не известны прецеденты. Поживём — увидим и будем лечить то, что останется».
Я просидел в баре два часа, попивая «Кровавую Мери», чтобы не сбавлять обороты, и наблюдая прилетающие из Лос-Анджелеса самолеты. Почти сутки я ничего не ел, кроме грейпфрутов, и моя голова плыла, сорвавшись с якоря.
Надо следить за собой. Возможности человеческого тела всё-таки не безграничны. Не стоит падать под стол с кровью из ушей прямо в аэропорту. Не в этом городе. В Лас-Вегасе слабых телом и умом добивают.
Я это осознал и сидел тихо, даже когда чуял симптомы подступавшего кровавого пота. Но они прошли. Я заметил, что официантка занервничала, поэтому заставил себя встать и на негнущихся ногах вышел из бара. Адвокат так и не объявился.
Спустился в кабинку VIP-проката, поменял Красную Акулу на Белый Кабриолет «Шевроле». «Из-за этой проклятой машины я поимел кучу неприятностей, — пожаловался я. — У меня такое чувство, что меня из-за нее унижают, особенно на заправках, когда приходится вылезать и открывать капот самому».
— Ну … ясное дело, — ответил мне клерк. — По-моему, вам нужен «Мерседес 600 Таун-Крузер Спешл» с кондиционером. В нем можно даже возить свой бензин, если хотите. Мы предусмотрели такую возможность …»
— Я что, похож на фашиста? Мне нужна только настоящая американская машина!
Сразу пригнали белый «Куп де виль». Сплошная автоматика. Сидя в красном кожаном кресле водителя, нажатием нужной кнопки я мог управлять каждой мелочью. Чудо техники: на десять штук прибамбасов и роскошных Спецэффектов. Нажимаешь кнопку — и задние окна выскакивают как лягушки в пруду от динамита. Белая брезентовая крыша поднимается и опускается, как вагончик на американских горках. На приборной панели таинственно мерцают лампочки, циферблаты и счетчики, в которых мне ни за что не разобраться, но я ничуть не усомнился, что мне достался превосходный автомобиль.
Разгонялся «Кадиллак» не так быстро, как Красная акула, но набрав скорость до 130 км, он превращался в ураган на колесах ….Мчишься по пустыне, сидя в мягком кресле этой массивной элегантной машины и чувствуешь, будто проносишься сквозь ночь на старом калифорнийском экспрессе «Зефир».
Всю сделку я провернул при помощи кредитной карточки, которая, как я потом узнал, была «аннулирована» — то есть я совершил подлог. Но Большой Компьютер меня еще не вычислил, и пока я считался привилегированным заемщиком.
Позже, вспоминая эту сделку, я четко представлял себе непременно последовавший вслед за ней разговор:
— Здравствуйте. Это VIP прокат автомобилей в Лас-Вегасе. Мы хотим проверить номер 875-045-616-B. Это не срочно, обычная проверка …
(Долгая пауза на том конце провода. Затем:) «Твою мать!»
— Что?
— Прошу прощения …. Да, этот номер у нас проходит. Он занесён в чёрный список. Немедленно свяжитесь с полицией и не выпускайте его из виду.
(Еще одна долгая пауза) Ну ….эээ … вы знаете, в нашем чёрном списке его нет, и … а … номер 875-045-616-B только что покинул нашу стоянку в новом кабриолете марки «Кадиллак».
— Как?!
— Так. Он давно уехал. Полностью застрахован.
— Куда?
— Кажется, в Сент-Луис. Да, так написано на кредитке. Рауль Дюк, левый защитник и лучший отбивающий «Сент-Луис Браунс». Пять дней по 25 долларов, плюс 25 центов за каждую милю. Его карточка была действительна, так что отказать мы ему не могли …
Это правда. Прокатное агентство не имело законных оснований ко мне придраться, поскольку моя кредитка была формально действительна. В течение следующих четырех суток я катался на этой машине по всему Лас-Вегасу — даже проезжал мимо главного офиса фирмы на Парадайз-бульвар — и хоть бы одна сволочь мне что сказала.
Это одна из особенностей вегасского гостеприимства. Главное и основное правило — Не Обувай Местных. А на остальное всем плевать. Если что, закроют глаза. Если бы завтра утром завтра утром в «Сахаре» поселился Чарли Мэнсон, его бы стали беспокоить, давал бы только щедрые чаевые.
Взяв напрокат машину, я поехал прямо в гостиницу. Адвоката по-прежнему было не видать, поэтому я решил заселиться один — хотя бы забраться в помещение и избежать психоза на людях. Я оставил Кита на VIP-стоянке и с опаской побрел в вестибюль с одним маленьким кожаным ранцем в руке, который только что изготовил для меня на заказ друг-кожевник из Боулдера.
Мы забронировали номер во «Фламинго», нервном центре Главной улицы: прямо напротив «Дворца Цезаря» и «Дюн» — мест проведения Конференции по борьбе с наркотиками. Почти все делегаты остановились в «Дюнах», но те из нас, кто по-модному опоздали с регистрацией, получили номера во «Фламинго».
Внутри было полно копов. Я сразу это заметил. Большинство просто стояли, напустив на себя праздный вид, все одетые в одинаковые дешёвые курортные шмотки: тениски и клетчатые бермуды, из которых в прорезиненные «пляжные сандалии» спускались безволосые бледные ноги. Жуткая сцена — как будто попал в крупнейшую засаду. Если б я не знал о конференции, мой разум бы, наверное, не выдержал. Такое впечатление, что сейчас в любую минуту кто-то упадет под градом пуль, возможна вся семья Мэнсона.
Я явился не вовремя. Почти все окружные прокуроры и прочие жандармы уже заселились. Теперь они стояли в вестибюле и мрачно рассматривали вновь прибывших. Засада Века на деле оказалась сборищем двух сотен копов в отпуске, которым нечем заняться. Они не замечали даже друг друга.
Я подошел к стойке регистрации и стал в очередь. Передо мной был начальник полиции из маленького городка в Мичигане. Его похожая на Спиро Агню жена стояла справа в метре от него, а он ругался с администратором:
— Послушай дружок, я тебе говорю: вот открытка, где написано, что у меня здесь бронь. Чёрт, я приехал на Конференцию окружных прокуроров! Я заплатил деньги за свой номер.
— Извините, сэр. Вы в списке опоздавших. Вашу бронь перевели в … э … мотель «Лунный свет», это на бульваре Парадайз, очень приятное место, всего в шестнадцати кварталах отсюда, там есть свой бассейн и ….
— Ах ты педрила! Зови сюда управляющего! Мне надоело слушать твою брехню!
Появился управляющий и предложил вызвать такси. То, видимо, был уже второй, или даже третий акт драмы, разыгравшейся задолго до моего появления. Жена начальника полиции рыдала. Его приятелям — стайка, которую он собрал вокруг себя для поддержки — было неловко за него заступиться, даже сейчас, когда этот мелкий злобный коп бросался в последнюю и решающую атаку на администратора. Они знали, что он проиграл; он нарушал ПРАВИЛА, и люди, в чьи служебные обязанности входило следить, чтобы правила соблюдались, говорили ему: «свободных мест нет».
Постояв минут десять в очереди за этим буйным мудаком и его дружками, я почувствовал приступ ярости. Как этот коп — подумать только — коп! — смеет кому-то что-то втирать о правах и здравом смысле? Мне доводилось иметь дело с такими скотами — и, я чуял, доводилось и администратору. У него был вид человека, которому в свое время изрядно поебали мозг злобные копы, помешанные на правилах …
А теперь он швырял им в лицо их собственные доводы: неважно, кто прав, кто неправ …. неважно, кто заплатил, а кто нет … важно то, что сейчас, впервые в жизни, я могу отыграться на Свинье: «Идите вы в жопу, сэр. Здесь я главный, и я говорю вам, что для вас у нас места нет».
Я с удовольствием наблюдал за этой показательной поркой, но вскоре у меня закружилась голова, расшалились нервы и нетерпение возобладало над развлечением. Поэтому я обошел свинью и обратился к администратору.
— Простите, что перебиваю, но у меня забронирован номер, и если можно как-нибудь проскочить и не мешать вам …
Я улыбнулся, давая ему понять, что оценил его хладнокровное издевательство над стайкой копов, что стояли сбитые с толку и таращились на меня как на выползшую к стойке ондатру.
Выглядел я не ахти: старые джинсы «Ливайс» и белые баскетбольные кеды … и гавайская рубашка за десять песо, что давно разошлась по шву на плече от ветра на дороге. Трехдневная щетина, как у заправского алкоголика, глаза скрыты за зеркальными стеклами очков.
Но в голосе моем звучала уверенность человека, знавшего, что у него забронирован номер. Я поставил на предусмотрительность своего адвоката … не желая при этом упустить возможность подколоть копа:
… и угадал. Номер забронирован на имя моего адвоката. Администратор позвонил в колокольчик, чтобы вызвать носильщика. «С собой у меня сейчас больше ничего нет, — сказал я. — Всё остальное — вон в том белом кабриолете, Я показал на красовавшийся перед входом «Кадиллак». — Попросите кого-нибудь подогнать его к номеру».
Администратор дружелюбно ответил: «Не извольте ни о чем беспокоиться, сэр. Приятного пребывания в нашей гостинице. Если что-то понадобится, звоните в регистратуру».
Я с улыбкой кивнул, краем глаза оценив реакцию в стане ошарашенных копов. От неожиданности они выпучили глаза. То есть как это так: они всеми доступные им средствами выбивают уже оплаченный номер — а тут подваливает и отодвигает их в сторонку какой-то зачуханный тип, по виду — бродяга из северного Мичигана. Да еще с полной горстью кредиток! Господи! Куда катится этот мир?
Я отдал сумку коридорному и велел ему принести литр виски, полтора «Бакарди Аньехо» и ведерко льда, чтоб хватило на весь вечер.
Наш номер находился в дальнем корпусе «Фламинго». «Фламинго» — это больше, чем гостиница, это скорее обделенный финансированием огромный клуб «Плейбой» посреди пустыни. Девять отдельных корпусов с общими проездами и бассейнами — обширный комплекс, иссеченный лабиринтом из пандусов и подъездных дорожек. Чтобы дойти от стойки регистрации до нашего крыла мне понадобилось минут двадцать.
Я собирался зайти в номер, получить выпивку и багаж, а затем в ожидании адвоката скурить последний кусок сингапурского гашиша и посмотреть Уолтера Кронкайта. Перед Конференцией по наркотикам мне была необходима передышка, минута покоя, убежище. Это задание совсем не то, что «Минт-400». Там требовалось наблюдать, здесь — участвовать. И отношение должно быть совершенно другим. На гонках мы вращались в толпе близких по духу людей, а если порой вели себя грубо и оскорбительно. . что ж, то был всего лишь вопрос меры.
Но в этот раз оскорбительным будет само наше присутствие. Мы обманным путем проникнем на конференцию и сразу окажемся среди тех, кто собрался ради того, чтобы сажать в тюрьму таких, как мы. Мы будем для них Угроза, причем не таящаяся, а вызывающе невменяемая и бесцеремонно дерзкая … мы не собирались что-то доказывать в плане социологии или даже просто стебаться. То был вопрос образ жизни, чувства ответственности и даже долга. Раз Свиньи собирались в Вегасе на большую конференцию по наркотикам, мы считали, что там должна быть представлена и наркококультура.
Кроме того, я так давно утратил адекватность, что подобная выходка казалась мне совершенно логичной. С учетом всех обстоятельств я пребывал в полном согласии со своей кармой.
Пребывал … пока не отворил большую серую дверь в мини-люкс 1150 в Дальнем Корпусе. Воткнув ключ в замок с мыслью «эх, вот я и дома!», я распахнул дверь. Дверь уперлась во что-то, что я тут же опознал как человеческое существо. Девица неопределенного возраста с лицом и комплекцией питбуля. В мешковатой синей сорочке и злыми глазами …
Я почему-то знал, что попал в свой номер. Я не хотел в это верить, но вибрации были безнадежно верными … Она, видимо, тоже знала, потому что не помешала мне войти. Я бросил рюкзак на кровать и оглянулся в поисках адвоката … Вот и он, совершенно голый в дверном проеме ванной комнаты с нетрезвой ухмылкой на лице.
— Грязный дегенарат, — сквозь зубы процедил я.
— Ничего не поделаешь, — сказал он, кивнув на девицу-питбуля. — Это Люси. — Он засмеялся дурным смехом. — Как эта — Люси в небесах с алмазами …
Я кивнул Люси, которая таращилась на меня с недвусмысленной злобой. Я был враг, вторгшийся на её территорию … и судя по тому, как она передвигалась по комнате — очень быстро и напряженно — она меня оценивала. Она была готова к схватке, сомневаться не приходилось. Даже мой адвокат это заметил.
— Люси! — прикрикнул он. — Люси! Успокойся, черт побери! Помнишь, что было в аэропорту … больше такого не надо, хорошо? — Он нервно улыбнулся ей. Она выглядела как зверь, которого только что бросили в яму биться насмерть …
— Люси … это мой клиент, мистер Дюк, известный журналист. Это он платит за номер. Он на нашей стороне.
Люси молчала. Она явно была не в себе. Бабища с широченными плечами и квадратным подбородком. Я сел на кровать и как бы невзначай запустил руку в рюкзак за газовым баллончиком … нащупав пальцем кнопку, я почувствовал острое желание выхватить баллончик из рюкзака и окатить её с ног до головы чисто из принципа: я отчаянно нуждался в покое, отдыхе, убежище. Меньше всего мне хотелось сцепиться насмерть в своем собственном гостиничном номере с обдолбанным гормональным уродцем.
Мой адвокат, видимо, понял что к чему; он знал, зачем я полез в рюкзак.
— Стой! — крикнул он. — Не здесь! Надо выйти!
Я пожал плечами. Он явно был под кислотой. Люси тоже. Это было заметно по её безумному лихорадочному взгляду. Она смотрела на меня так, будто меня требовалось обезвредить, чтобы всё вернулось в нормальное для неё русло.
Мой адвокат подошел и обнял её. «Мистер Дюк — мой друг, — тихо сказал он. — Он любит художников. Давай покажем ему твои картины».
И тут я заметил, что номер заставлен картинами: сорок, а то и пятьдесят портретов — маслом, углем, все примерно одного размера и на всех изображено одно и то же лицо. Они красовались на всех плоских поверхностях. Лицо показалось мне смутно знакомым, но, чье именно, я так и не понял. Женщина с широкими губами, крупным носом и неестественным блеском во взгляде — демонически чувственное лицо, с нелепо преувеличенными драматичными чертами. Такие обычно висят в комнатах студенток-художниц, помешанных на лошадях.
— Люси пишет портреты Барбары Стрейзанд — пояснил адвокат. — Она художник из Монтаны …
Он повернулся к ней.
— В каком городке ты живешь?
Она посмотрела на него, потом на меня, потом опять на него. Наконец она выдавила: «Калиспел. На севере. Я их с телевизора срисовала».
Мой адвокат радостно закивал. «Потрясающе, — сказал он. — Она прилетела сюда только ради того, чтобы отдать эти портреты Барбаре. Вечером мы собираемся в «Американу» и подойдем к ней за кулисами».
Люси смущенно заулыбалась. Её враждебный настрой исчез. Я оставил баллончик в рюкзаке и поднялся. Тяжелый случай. Я вовсе не рассчитывал, обнаружить обкислоченного адвоката в процессе каких-то противоестественных брачных игр.
— Ну, машину уже, наверно, подогнали. Пойдем заберем вещи из багажника.
Он радостно закивал. «Точно, пойдем заберем вещи, — он улыбнулся Люси. — Скоро вернемся. Будет звонить телефон, не бери трубку».
Она улыбнулась в ответ и осенила нас одноперстным крестным знамением: «С Богом».
Адвокат натянул широкие штаны и черную рубашку, и мы поспешили вон из номера. Я заметил, что он с трудом ориентируется в пространстве, но помогать ему не стал.
— Ну что, какие у тебя планы? — спросил я.
— Планы?
Мы стояли и ждали лифта.
— Люси, — подсказал я.
Он помотал головой, тщась вникнуть в вопрос. «Черт, — выдавил он. — Я встретил её в самолете, у меня было полно кислоты, — он пожал плечами, — Ну эти, синие бочки, знаешь. А она оказалась религиозная фанатичка. Сбежала из дома уже раз пятый за полгода. Ужас. Я дал ей капсулу, и только потом понял … она до этого даже не пила не разу!»
— Что ж, — ответил я. — Это можно использовать. Не дадим ей протрезветь и будем продавать её на конференции по наркотикам.
Он уставился на меня.
— Она в самый раз для такого мероприятия. Копы скинутся по пятьдесят баксов, поколотят, чтоб не сопротивлялась и оттрахают всем скопом. Можно поселить её в каком-нибудь захудалом мотеле, развесить по всему номеру портреты Иисуса, а потом напустить на неё свиней … Чёрт, сильная девка, выдержит.
Его лицо сильно дергалось. Мы спускались в лифте в вестибюль. «Боже мой, — пробормотал он. — Я знал, что ты извращенец, не никогда не думал от тебя такое услышать». Он выглядел ошеломленным.
Я рассмеялся: «Чистая экономика. Эта девка — подарок свыше!». Я одарил его широкой улыбкой Хамфри Богарта … «Чёрт, у нас почти не осталось денег! И вдруг ты находишь психа-переростка, который может заработать для нас штуку в день».
«Нет! — вскричал он. — Не говори так!» Дверь лифта открылась и мы вышли на стоянку.
— Думаю, она сможет принимать четверых за раз. Если будем держать её под кислотой — выйдет по две штуки, а то и по три.
— Подлый ублюдок! — зашипел он. — Я тебе голову оторву. — Он косился на меня, прикрывая глаза от солнца рукой. Я заметил Кита в метрах пятнадцати от двери. «Вот она, — сказал я. — Неплохая машина. Для сутенера…»
Он застонал. На его лице отображалась знакомая мне борьба, происходившая у него в мозгу со спорадическими волнами кислоты: мощные приливы болезненной сосредоточенности и полная растерянность после. Когда я открыл багажник кита и полез за сумками, он рассердился: «Ты что делаешь? Это не её машина».
— Знаю. Это моя машина. И мой багаж.
— С какого хуя! — крикнул он. — Если я адвокат, это ни хрена не значит, что ты можешь воровать на моих глазах.
Он попятился.
— Ты что творишь? Если поймают — не отвертимся.
С трудом вернувшись в номер, мы попытались серьезно поговорить с Люси. Я чувствовал себя фашистом, но иначе было нельзя. Она опасна для нас? да еще в такой непростой ситуации. Дело и так выглядело неважно — чудная девочка с тяжелым случаем психоза, но гораздо больше меня беспокоила вероятность того, что через несколько часов она придет в себя, и её обуяет праведный гнев, когда она вспомнит, что с неё случилось: как в лос-анджелесском аэропорту её соблазнил какой-то жестокий самоанец, напоил, накормил ЛСД, затащил в лас-вегасскую гостинцу и зверски проник во все отверстия её невинного тела своим необрезанным членом.
Я вообразил себе страшную картину: как Люси врывает в гримерку Барбары Стрейзанд и начинает рассказывать ей эту леденящую душу историю. Нам конец. Нас разыщут и кастрируют, а потом сдадут в полицию.
Я объяснил это адвокату, который заплакал от мысли о том, что от Люси придется избавиться. Держало её еще сильно, и я знал, что единственный выход — отвезти её подальше от «Фламинго», пока её не отпустило, и она не вспомнила, где она была и что с ней случилось.
Пока мы спорили, Люси лежала в патио и делала углем набросок портрета Барбары Стрейзанд, на сей раз по памяти. Портрет был анфас, зубы как бейсбольные мячи, глаза как застывшее пламя.
Она делала это так напряженно, что я и сам напрягся. Эта девка — ходячая бомба. Одному Богу известно, куда бы сейчас выплеснулась её шальная энергия, не окажись у нее с собой альбома. И что будет, когда её попустит и она прочитает в «Вегас Визитор», что в ближайшие три недели Стрейзанд в «Американе» выступать не собирается?
Мой адвокат наконец согласился, что от Люси придется избавиться. Решающую роль сыграла возможность получить приговор по закону Манна, что повлекло бы за собой лишение его адвокатской практики, а значит и всяких средств к существованию. Обвинение в федеральном суде — это неприятно. Особенно для чудовищного самоанца, которого судит коллегия присяжных из белых представителей среднего класса в южной Калифорнии.
— Это могут даже квалифицировать как похищение — прямиком в газовую камеру, как Чессмана. Даже если отобьешься — тогда обратно в Неваду за изнасилование и содомию с согласия потерпевшей.
— Нет! Я сжалился над девчонкой, я хотел ей помочь!
Я усмехнулся.
— Так говорил толстяк Арбакл, и ты знаешь, что с ним сделали.
— Кто?
— Неважно. Ты просто представь, как ты объясняешь присяжным, что пытался помочь бедной девочке, скормив ей ЛСД, а потом, повез её в Вегас, чтобы сделать ей свой фирменный массаж спины без одежды.
Он с грустью покачал головой: «Ты прав, они наверно сожгут меня на костре … прямо на скамье подсудимых. Чёрт, никому нельзя помогать в наше время …»
Мы заманили Люси в машину, сказав ей, что «пора ехать на встречу с Барбарой». Мы легко убедили её взять с собой все свои произведения, но она не могла понять, зачем адвокат хочет заодно принести её чемодан. «Я не хочу смущать её, — протестовала она. — Еще подумает, что я приехала к ней жить, или что-нибудь такое».
«Не подумает», — тут же ответил я … но больше ничего добавить не смог. Я чувствовал себя Мартином Борманом. Куда попадет эта несчастная, когда мы её оставим? В тюрьму, на панель? Как поступил бы в таких обстоятельствах Дарвин? (Выживание … наиболее приспособленных?Какое слово здесь лучше подходит? Рассматривал ли Дарвин возможность временнойнеприспособленности? Как временного помешательства. Нашлось ли бы в его теории место для ЛСД?)
Это все, конечно, гипотезы, а на практике у нас на шее камнем висит Люси и тянет нас на дно. Выбора не было, кроме как бросить неё и надеяться, что она ни хрена вспомнит. Но некоторые жертвы кислоты — особенно нервные олигофрены — обладают странной способностью вспоминать случайные подробности — и ничего больше. Возможно, что Люси проведет еще двое суток в полной амнезии, а потом очухается и в памяти у неё всплывет только номер нашей комнаты во «Фламинго»….
Я задумался … но единственная альтернатива — отвезти её в пустыню и скормить ящерицам. Я не был готов спасать своего адвоката такой ценой. Поэтому надо придумать так, чтобы она не спятила и обошлось без катастрофических последствий для нас.
У неё были деньги. Мой адвокат в этом уже удостоверился: «Не меньше двухсот баксов. Если что, сможем позвонить в Монтану и сдать её местным копам».
Я был против. Сдавать её «властям» еще хуже, чем бросать на произвол судьбы в Лас-Вегасе … это в любом случае исключено. Не сейчас. «Вот ты чудовище! — сказал я. — Сперва похитил девчонку, изнасиловал её, а теперь хочешь упрятать её за решетку?»
Он пожал плечами. «Да я просто подумал, что у нее нет никаких свидетелей. Всё, что она против нас скажет — голословные обвинения».
— Нас? — спросил я.
Он уставился на меня. Было видно, что его попускает. А значит, и Люси тоже. Пора рубить канаты.
Люси ждала нас в машине, слушая радио с кислотной улыбкой на лице. Мы стояли в метрах десяти поодаль. Со стороны это можно было принять за разборку из серии «чья эта девка». Обычная сцена на стоянке в Лас-Вегасе.
В итоге мы решили забронировать ей номер в «Американе». Мой адвокат подошёл к машине и под каким-то предлогом выведал у неё фамилию, а я поспешил внутрь и позвонил в гостиницу, представившись её дядей, я сказал, что хочу, чтобы с ней «обращались очень осторожно», потому что она художник и слегка на нервах. Администратор заверил меня, что с ней будут обходиться предельно учтиво.
Потом мы отвезли её в аэропорт, сказав, что собираемся поменять Белого кита на «Мерседес-600», а мой адвокат вывел её в коридор со всеми вещами. Когда он её уводил, она всё еще была не в себе, и что-то лепетала. Я заехал за угол и стал его ждать.
Минут через десять он вышел. «Трогайся неспеша, — сказал он. — Не привлекай внимания».
Когда мы выехали на бульвар Лас-Вегас, он объяснил, что дал зазывале такси десятку, чтобы тот отвез его «пьяную подружку» в «Американу», где у неё забронирован номер. «Я сказал ему, пусть проследит, чтобы она туда доехала».
— Думаешь доедет?
Он кивнул. «Пообещал, что заплатит за проезд той пятеркой, что я ему дал сверху, и скажет таксисту, чтоб с ней был пообходительней. Я ему сказал, что у меня пока кое-какие дела, но через час я подъеду туда сам, и если девчонки там не будет, вернусь и вырву ему легкие».
— Правильно. В этом городе никому нельзя давать спуску.
Он ухмыльнулся.
— Как твой адвокат, советую сказать мне, куда ты дел мескалин.
Я остановился. Чемоданчик лежал в багажнике. Он вытащил два катышка, и мы их съели. За поросшими кустарником холмами на северо-западе от города садилось солнце. Радио хрипло играло приятную мелодию Кристофферсона. Мы неспешно ехали в город под теплыми лучами закатного солнца, расслабившись на красных кожаных кресла нашего электрического «Куп де вилля».
Когда мы проезжали мимо «Тропиканы» я сказал: «Может, сегодня стоит отдохнуть».
— Точно. Давай найдем хороший рыбный ресторан и отведаем красной нерки. Меня пробило на красную нерку.
Я согласился. «Но сначала надо вернутьcя в гостиницу и разобрать вещи. Можно будет искупаться и выпить рому».
Он кивнул, откинулся на сиденье и воткнул в небо. Понемногу смеркалось.
Мы проехали через стоянку «Фламинго» и через лабиринт сзади в наш корпус. Спокойно припарковались, спокойно поднялись на лифте, вошли в номер: мертвая тишина, полумрак и умиротворенная элегантность лужайки и бассейна за раздвигающимися стенами.
Подавал признаки жизни только телефон, мигавший красным огоньком? сообщение. «Наверно, обслуживание номеров, — сказал я. — Я заказывал выпивку и лёд. Наверно приносили, пока нас не было».
Мой адвокат пожал плечами. «У нас его и так полно, — сказал он. — Но лишний не будет. Хули, скажи, пусть приносят».
Я снял трубку и набрал номер регистратуры. «Звонили? У меня лампочка мигает».
Портье замешкался. Послышался шелест бумаг. «Ах, да, — он наконец подал голос. — Мистер Дьюк? У вас два сообщения. Первое: «Национальная ассоциация окружных прокуроров приветствует вас в Лас-Вегасе».
shy;- Замечательно, — сказал я.
— … и второе — «позвоните Люси в «Американу, номер 1600».
— Что?
Он повторил. Ошибки быть не могло.
— Блядь! — выругался я.
— Что? — спросил клерк.
Я повесил трубку.
В ванной адвокат совершал очередной Большой Проблёв. Я вышел на балкон и воткнул в бассейн, дрожащим мешком воды в форме почки светившийся под нашими окнами. Я чувствовал себя Отелло. Всего несколько часов в городе, а мы уже заложили основу классической трагедии. Наш герой был обречен; он уже посеял всходы своей гибели.
Но кто он, Герой этой скверной драмы? Я отвернулся от бассейна и узрел своего адвоката, что выплывал из ванны, утирая рот полотенцем. Глаза его были ясные, стеклянные. «Мескалин, сука, — пробурчал он. — Хули его делают таким чистым? Бодяжили бы противорвотными порошками.
— Отелло применял драмамин, — сказал я.
Он кивнул, повесил полотенце на шею и включил телевизор.
— Ну да, слышал я про эти средства. А твой толстяк Арбакл использовал оливковое масло.
— Люси звонила, — сказал я.
— Что? — он обмяк, как подстреленный зверь.
— Я звонил портье. Она в «Американе, номер 1600 … просила перезвонить.
Он уставился на меня … вдруг зазвонил телефон.
Я пожал плечами и взял трубку. Прятаться ни к чему. Она нас нашла.
— Алло,? сказал я.
Это был снова портье.
— Мистер Дьюк?
— Да.
— Мистер Дьюк, прошу прощения, нас разъединили минуту назад … но я подумал, что следует вам перезвонить, потому что я …
— Да что такое?
Кольцо сжималось. Сейчас этот гад меня обрадует. Что эта овца ему наплела? Я попытался сохранять спокойствие.
— Мы смотрим новости! — завопил я. — За каким хером ты меня беспокоишь?
Молчание.
— Чего тебе надо? Я заказывал лёд и выпивку! Где они? Война идет, ты слышишь? Люди гибнут!
— Гибнут? — переспросил он почти шёпотом.
— Во Вьетнаме! В телевизоре!
— А … да … да, — Ужасная война. Когда ж она кончится?
— Скажи мне, — вкрадчиво осведомился я, — что тебе надо?
— Да, конечно, — он переключился на свой обычный тон портье. — Я подумал, что вам надо сказать … потому что вы, я знаю, приехали на съезд полиции … у женщины, которая оставила вам сообщение, был очень расстроенный голос.
Он замолк, но я ничего не ответил.
— Я подумал, что вам следует об этом знать, — наконец сказал он.
— Что ты ей сказал?
— Ничего. Ничего не сказал, мистер Дьюк. Я просто принял сообщение.
Он замолчал.
— Но с ней было очень трудно разговаривать. Она … в общем… очень сильно расстроена. По-моему, она плакала.
— Плакала? — от мескалина мой мозг переклинило. Я не мог думать. — Почему она плакала?
— Ну … а … она не сказала, мистер Дьюк. Но поскольку мне известен род вашей деятельности, я подумал …
— Понятно, — выпалил я. — Слушайте, если она позвонит еще раз, будьте с ней помягче. Мы проводим исследование. Мы внимательно за ней наблюдаем.
Я почувствовал, как снова закрутились шестеренки в голове, слова находились сами собой.
— Она, разумеется, совершенно безобидна … никаких неприятностей не будет … Она находится под действием настойки опия, это контролируемый эксперимент, но я подозреваю, что нам понадобится ваше содействие.
— Конечно … разумеется. Мы всегда рады оказать содействие полиции … главное, чтобы не возникло неприятностей … для нас, я имею в виду.
— Не беспокойтесь, вы под нашей защитой. Главное, обращайтесь с ней, как со всяким человеком, попавшим в беду.
— Что? — он начал запинаться. — Ах… да, конечно-конечно. Я вас понимаю … да … то есть ответственность вы берете на себя.
— Разумеется, — сказал я. — Я теперь мне надо посмотреть новости.
— Благодарю вас, — промямлил он.
— Принесите лёд, — сказал я и повесил трубку.
Мой адвокат блаженно улыбался в телевизор.
— Молодец, — сказал он. — После этого они будут обходиться с нами как с проклятыми прокаженными.
Я кивнул и налил в бокал «Шивас ригал».
— Новостей по ящику не было уже часа три как, — сказал он небрежно.
— Этот дурила подумает, что мы наверно настроились на какой-то специальный полицейский канал. Тебе надо перезвонить ему и заказать конденсатор на 3000 ватт вместе со льдом. Скажешь ему, наш только что перегорел …
— Ты забыл про Люси, — сказал я. — Она ищет тебя.
Он засмеялся.
— Нет, она ищет тебя.
— Меня?
— Тебя. Она на тебя запала. Чтобы там в аэропорту от неё избавиться, мне пришлось наплести ей, будто ты везешь меня в пустыню на разборку — из-за неё, — он пожал плечами. — Нужно же было ей что-то сказать. Ну я и сказал, пусть поезжает в «Американу» и ждет, кто из нас вернется.
Он снова засмеялся.
— По ходу, она решила, что победил ты. Сообщение-то не для меня, так?
Я кивнул. Какой-то бред, но я знал, что это правда. Наркоманская логика. Ритмы звучали зловеще и четко, рисуя совершенно понятную для него картину.
Он развалился в кресле и сосредоточился на сериале «Миссия невыполнима».
Я задумался, потом встал и принялся запихивать вещи в чемодан.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Неважно, — ответил я.
Молния заела, но я рывком застегнул её. Затем я обулся.
— Ну-ка постой. Ты что, уезжаешь?
Я кивнул.
— Ты, черт тебя подери, прав. Я уезжаю. Но не волнуйся. Я загляну в регистратуру. О тебе позаботятся.
Он вскочил, опрокинув свой бокал.
— Ладно, чёрт подери, дело серьезное! Где мой пистолет?
Я пожал плечами, не глядя на него, и запихал бутылки скотча в рюкзак.
— Я продал его в Бейкере. С меня 35 баксов.
— Он обошелся мне в сто девяносто!
Я улыбнулся.
Ты мне рассказывал, откуда у тебя этот пистолет, помнишь?
Он замялся, притворился, будто думает.
— А, да, — наконец сказал он. — От того засранца из Пасадены …
Тут он снова завелся.
— Он обошелся мне в штуку зелени. Этот мудак завалил копа. Ему светил пожизненный срок! … Черт, три недели работы в суде и что я получил — какой-то сраный револьвер.
— Болван, я предупреждал тебя не работать с торчками в кредит — особенно когда они виновны. Тебе повезло, что этот урод не отплатил тебе пулей в живот.
Адвокат поник.
— Это был мой кузен. Присяжные признали его невиновным.
— Нихуя себе! Скольких этот вонючий наркоман успел завалил с тех пор? Шестерых? Восьмерых? Этот уебок виновен настолько, что я бы сам его грохнул, из принципа. Как он грохнул копа, так он грохнул и ту девчонку в «Холидей Инн» … и того парня в Вентуре!
Он осмотрел меня ледяным взглядом.
— Поосторожней на поворотах. Ты гнусно клевещешь.
Я рассмеялся, бросил свой багаж у подножья кровати и присел допить свой виски. Я в самом деле намеревался уехать. Вообще-то уезжать мне не хотелось, но я посчитал, что всё лучше, чем связываться с Люси … Нет, конечно, она прекрасный человек, когда трезвая … очень чувствительная, а за повадками питбуля скрыта прекрасная карма, большой талант и чуткость … Простая девочка-переросток, у которой — вот несчастье — напрочь съехала крыша еще до того, как ей исполнилось восемнадцать.
Я против неё лично ничего не имел. Но я знал, что она запросто сможет — в таких обстоятельствах — отправить нас в тюрьму лет на двадцать; а за что, мы узнаем только на суде:
«- Да, сэр, эти двое на скамье обвиняемых дали мне ЛСД и отвезли в гостиницу …
— А что они сделали потом, Люси?
— Ну, я не могу точно вспомнить …
— Неужели? Тогда, возможно, этот документ из архива окружного прокурора освежит вашу память, Люси … Вот показания, которые вы дали сотруднику полиции Сквейну, обнаружившему вас в окрестностях озера Мид, где вы бродили без одежды.
— Я точно не помню, что они со мной сделали, но помню, что это было ужасно. Один познакомился со мной в аэропорту в Лос-Анджелесе, это он дал мне капсулу … а второй пришел к нам в гостиницу. Он все время потел и говорил так быстро, что я не понимала, что ему надо … Нет, сэр, я не помню точно, что они со мной тогда делали, потому что я всё еще была под действием того наркотика … Да, сэр, ЛСД, которое они мне дали … И кажется, я долго была без одежды, может быть даже всё время, что они меня там держали. Вроде был вечер, потому что показывали новости. Да, сэр, с Уолтером Кронкайтом, мне запомнилось его лицо».
Нет уж, увольте. Присяжные ничуть не усомнятся в её показаниях, особенно произнесенных дрожащим голосом, со слезами на глазах и непристойными кислотными флэшбэками. А то, что она не сможет вспомнить точно, что мы с ней сделали, означает, что отпираться бесполезно. Присяжные догадаются. Он читали о таких, как мы в дешевых книжонках с названиями вроде: «По самые гланды» и «Во все щели» и видели таких, как мы, в дешевых порнофильмах.
Ну и, разумеется, ни в коем случае не стоит нам самим выступать в свое оправдание, особенно после обыска в машине: «И я хотел бы отметить, Ваша Честь, что присяжные могут ознакомиться со свидетельствами №1-№25. Это невероятная коллекция наркотиков, обнаруженная у подсудимых при задержании, произведенного силами целых девять сотрудников полиции, шесть из которых до сих пор находятся в больнице … а также с свидетельством 26, показаниями под присягой трех профессиональных экспертов по наркотикам, специально отобранных председателем Национальной конференции окружных прокуроров, который был поставлен в крайне неловкое положение попытками подсудимых проникнуть на их ежегодный съезд, извратить и сорвать его … Эти эксперты показали, что количества наркотиков, обнаруженного у потерпевших при задержании, хватило бы, чтобы убить целый взвод морской пехоты США … Господа, я употребляю здесь слово «убить», сознавая, какой страх и ненависть вызывает в каждом из вас мысль о том, что эти насильники-дегенераты применили весь свой арсенал наркотиков, чтобы полностью разрушить разум и нравственность этой некогда невинной девочки, погубленной и поруганной девочки, что сидит, обесчещенная, перед вами … да, они напичкали девочку наркотиками, чтобы выжечь ей мозг, чтобы она даже вспомнить не смогла мерзкие подробности той оргии, которую ей пришлось пережить … а потом, дамы и господа, использовали её в своих богомерзких целях!»
Ничего не поделаешь. Я встал и собрал свой багаж. Нужно срочно уезжать из города.
До адвоката, наконец, дошло. «Подожди! — закричал он. — Ты не можешь бросить меня одного в этой змеиной яме! Номер записан на мое имя!»
Я пожал плечами.
— Ладно, черт с тобой, — сказал он и пошёл к телефону. — Смотри, я ей позвоню. Я от нее отделаюсь.
Он кивнул.
— Ты прав, это моя проблема.
Я покачал головой.
— Нет, это зашло слишком далеко.
— Адвокат из тебя хреновый, — ответил он. — Расслабься. Я всё сделаю.
Он набрал «Американу» и попросил номер 1600.
— Привет, Люси. Да, это я. Я получил твое сообщение … что? Нет, что ты, я проучил ублюдка так, что ввек не забудет … что? … Нет, живой, но еще долго никого не побеспокоит … да, я бросил его там. Отдубасил, а потом выбил все зубы …
Вот это да. Рассказывать такие ужасы человеку под кислотой.
— Но вот какая незадача, — продолжал он. — Мне надо срочно сваливать отсюда. Этот гад обналичил внизу фальшивый чек и назвал тебя как поручителя, так что искать будут вас обоих … да, да, я знаю, Люси, но нельзя судить книгу по обложке; такие мрази встречаются … короче, больше сюда ни в коем случае не звони. Звонок проследят и тебя посадят за решетку … нет, прямо сейчас я переезжаю в «Тропикану», я позвоню тебе оттуда, когда поселюсь … да, часа через два. Мне нужно вести себя естественно, а то возьмут и меня … Я, наверно, впишусь под другим именем, но я тебе сообщу … да, как только заселюсь … что? … конечно, мы пойдем в «Цирк-цирк» и посмотрим на номер с белым медведем, ты офигеешь …
Он то и дело нервно перекидывал трубку из одной руки в другую.
— Нет … послушай, мне пора; телефон наверняка прослушивается … да, я знаю, это было ужасно, но всё кончено … О БОЖЕ! ОНИ ЛОМАЮТ ДВЕРЬ!
Он швырнул телефон на пол и завопил: «Нет! Пустите! Я невиновен! Это всё Дьюк! Богом клянусь!» Он пнул телефон об стену, наклонился к трубке и снова заорал: «Нет, я не знаю, где она! Наверно, вернулась домой, в Монтану. Вам никогда не поймать Люси! Она улетела!» Он еще раз пнул трубку, поднял её на локоть от лица и издал протяжный дрожащий стон. «Не надо! Не надо! Не надевайте на меня эту штуку!» — завопил он. Потом впечатал трубку в аппарат.
— Ну вот, — тихо произнес он. — И все дела. Она наверно сейчас лезет в мусоросжигатель, — Он улыбнулся. — Да, думаю больше мы от Люси ничего не услышим.
Я рухнул на кровать. Его представление выбило меня из колеи. На миг мне показалось, что он спятил и в самом деле решил, что на его напали невидимые враги.
В комнате снова стало тихо. Он вернулся в свое кресло смотреть «Миссия невыполнима» и завозился с трубочкой для гашиша. Она была пуста. «Где опиум?» — спросил он.
Я кинул ему чемоданчик: «Не переусердствуй, там немного осталось».
Он усмехнулся.
— Как твой адвокат, советую тебе не волноваться. — Он кивнул в сторону ванной. — Угостись-ка из коричневого пузырька в моем бритвенном наборе.
— Что там?
— Адренохром. Много не надо. Всего капельку.
Я взял пузырек и макнул туда головку спички.
— Где-то столько, — сказал он. — По сравнению с этой штукой чистый мескалин покажется детской микстурой. Если переберешь, тебя перекроет так, что мало не покажется.
Я лизнул кончик спички.
— Где достал? Такое не продается.
— Неважно. Он абсолютно чистый.
Я с грустью покачал головой.
— Господи! Какое чудовище ты защищал в этот раз? У этого вещества есть только один источник …
Он кивнул.
— Надпочечники из живого человеческого тела, — продолжил я. — Труп не годится.
— Я знаю. Но у него не было денег. Отмороженный сатанист. Предлагал мне человечью кровь, сказал, вставляет круче всего, — он рассмеялся. — Я думал, он шутит, сказал ему, пусть лучше достанет унцию чистого адренохрома — или хотя бы свежие надпочечники — пожевать.
Я уже ощущал действие вещества. Первая волна походила на смесь мескалина и метедрина. Мне захотелось поплавать.
— Так вот, — продолжал адвокат. — Парню пришили растление несовершеннолетних, но он клялся, что этого не делал. Зачем мне, говорит, ебать детей? Они же маленькие! — он пожал плечами. — Ну что я мог ответить? Даже поганый оборотень имеет право на адвоката … Я не осмелился ему отказать. А то вдруг он схватил бы ножик для конвертов и вырезал мне шишковидную железу?
— А что? — откликнулся я. — Тогда бы его защищал Мелвин Белли.
Я кивнул, уже не в силах говорить. Мое тело будто меня включили в сеть на 220 вольт.
— Чёрт, надо достать, — наконец выдавил я. — Закинуть горсть и посмотреть, что будет.
— Горсть чего?
— Экстракта шишковидки.
Он вытаращился на меня.
— Ага, отличная мысль. Да ты от одного запаха превратишься в иллюстрацию из медицинской энциклопедии. Башка у тебя раздуется как арбуз, за два часа наберешь пятьдесят килограмм… вырастут когти, кровоточащие бородавки, а потом ты заметишь у себя на спине шесть огромных волосатых сисек …
Он решительно покачал головой.
— Я попробую всё что угодно, но в жизни не дотронусь до шишковидной железы.
— На прошлое рождество мне подарили целый корень дурмана, весил чуть ли не килограмм. Хватило бы на целый год — но я сточил его минут за двадцать!
Я подался к нему, внимая каждому слову. Малейшая пауза — и мне хотелось схватить его за горло и заставить говорить побыстрее.
— Да! — восторженно воскликнул я. — Дурман! И как?
— К счастью, я сразу выблевал его почти весь, — ответил он. — Но даже так я ослеп на три дня. Я даже ходить не мог! Всё тело как воск. Меня пришлось тащить обратно на ранчо в тележке … потом рассказывали, что я пытался говорить, но похоже было на вопли енота.
— Потрясающе, — сказал я.
Но я его почти не слышал. Меня скрутило так, что руки сами вцепились в покрывало и дергали его из-под меня, пока он рассказывал. Пятки вжались в матрас, колени заклинило … я почувствовал, что скоро глаза у меня полезут из орбит.
— Давай нахуй заканчивай историю, — прохрипел я. — Что было дальше? Что там с железами?
Он попятился в другой конец комнаты, не сводя с меня глаз.
— Может тебе еще выпить? — в его голосе слышалось волнение. — Тебя, я смотрю, мощно плющит, да?
Я попытался выдавить улыбку.
— Ну … не хуже … ой, уже хуже …
Челюсти едва двигались, язык горел, как магний.
— Не, всё нормально, — прошипел я. — Может сбросишь меня в бассейн, или там …
— Вот это да, — сказал он. — Ты перебрал. Ты сейчас взорвешься. Ну и рожа у тебя!
Я не мог пошевелиться. Полный паралич. Все мышцы свело. Я не мог даже вращать глазами, не то что поворачивать голову или разговаривать.
— Сейчас попустит, — сказал он. — Первая волна — самая жесть. Главное перетерпеть. Если я тебя сейчас брошу в бассейн, ты утонешь, как кирпич.
Смерть. Вот и все. Даже легкие отказали. Мне требовалось искусственное дыхание, но я и рта раскрыть не мог, чтобы сказать об этом. Я умирал. Сидя прямо здесь на кровати, обездвиженный … ну, хотя бы не больно. Еще несколько секунд, и я отключусь, а что потом — уже неважно.
Мой адвокат вернулся к телевизору. Снова показывали новости. Лицо Никсона на весь экран, но все его слова безнадежно искажались. Удалось разобрать только слово «жертва». Снова и снова: «жертва … жертва … жертва … »
Я слышал свое тяжелое дыхание. Адвокат, похоже, заметил. «Не напрягайся, — сказал вполоборота, не глядя на меня. — Не пытайся сопротивляться, а то мозг запузырится … аневризмы, инсульт … скрючишься и загнешься». Из-за кресла к телевизору вылетела его рука и переключила канал.
Ходить и говорить я смог только после полуночи … но всё равно вещество меня не отпустило, лишь упало напряжение — с 220 до 110. Я как угорелый скакал по комнате, нес всякую чушь и не мог сосредоточиться на одной мысли дольше двух-трёх секунд.
Мой адвокат тем временем сделал несколько звонков и положил трубку. «Есть только одно место, где мы можем поесть свежей сёмги, — объявил он. — И по воскресеньям оно закрыто».
— Ну конечно, чертовы фрики Христовы, плодятся как кролики!
Он окинул меня любопытным взглядом.
— Как насчёт «Процесса»? — спросил я. — Разве у них нет мест? Или может в деликатесный магазин? Где сзади столики? В Лондоне потрясающее меню. Я там ел однажды, превосходная еда …
— Возьми себя в руки, — сказал он. — В этом городе о «Процессе» лучше и не заикаться.
— Ты прав. Надо вызвать инспектора Блора. Он разбирается в еде. Думаю, у него есть список.
— Лучше позвонить в обслуживание номеров. За двадцать баксов нам принесут крабов и кварту муската «Братья во Христе».
— Нет! — завопил я. — Надо выбираться отсюда. Мне нужен воздух. Поехали в Рено, закажем большой салат с тунцом … чёрт, это не долго, всего-то 400 миль; дорога в пустыне свободна.
— Не выйдет, это территория военных. Они там испытывают бомбы и нервно-паралитический газ — нам не прорваться.
В итоге мы оказались в месте под названием «Биг Флип» на полдороги к центру. Я заказал «бифштекс по нью-йоркски» за 1,88, а мой адвокат — «корзинку койота» за 2,09 … потом мы выпили кофейник водянистого «Голден Вест» и пронаблюдали, как четыре бухих ковбоя до полусмерти отколошматили педика между игровыми автоматами.
— В этом городе всюду бурлит жизнь, — заметил мой адвокат по дороге к машине. — Любой, кто покрутится здесь какое-то время и обзаведется нужными связями, легко достанет столько адренохрома, сколько надо.
Я согласился, но сейчас на адренохром меня не тянуло. Я не спал уже больше трех суток, и то страшное испытание веществом вымотало меня окончательно … завтра надо браться за голову. Конференция по наркотикам начиналась в полдень … а мы до сих пор не знали, как к ней подойти. Поэтому мы вернулись в гостиницу и посмотрели британский фильм ужасов.
«От имени прокуроров нашей страны приветствую вас».
Мы сидели в главном зале гостиницы «Дюны» позади полуторатысячной толпы. Далеко впереди, настолько, что сзади едва было видно, исполнительный директор Национальной ассоциации окружных прокуроров Патрик Хили — средних лет, холеный, на вид — преуспевающий бизнесмен, член республиканской партии по имени — открывал их Третий национальный семинар по наркотикам и психотропным веществам. Его реплики доносились до нас из большого дешевого репродуктора, установленного на металлическом шесту в ближайшем углу. Еще штук десять было развешаны по залу и нацелены на толпу … так что где бы ты ни сидел и даже где бы ты ни прятался, на тебя всё время смотрело дуло большого репродуктора.
Эффект получался странный. В слушатели каждой секции зала смотрели на ближайший динамик, а не на того, кто выступал где-то далеко впереди на подиуме. Такая схема размещения репродукторов образца 1935 года полностью обезличивала помещение, создавала зловещую авторитарную атмосферу. За акустику здесь, видимо, отвечал технический помощник шерифа из оклахомской глубинки, подрабатывавший в кинотеатре для автомобилистов, чьи владельцы не могли расщедриться на индивидуальные динамики для каждой машины и просто повесили десяток огромных громкоговорителей на телеграфных столбах вокруг стоянки.
Где-то за год до того я побывал на рок-фестивале «Скай Ривер» в сельской глуши штата Вашингтон, и там акустика, собранная группой нищих хиппи из Фронта Освобождения Сиэтла доносила до полуоглохших жертв кислоты в кустах в полумиле от концертной площадки не то что самые тихие нотки акустической гитары, а даже кашель и стук башмака по сцене.
Но, видать, лучшим звукотехникам в распоряжении у руководства Национальной конференции окружных прокуроров в Лас-Вегасе, такая задача была не по силам. Через такую акустику, наверно, еще сам Улисс Грант обращался с речью к войскам во время осады Виксберга. Голос вырывался из динамиков размытый, с треском и назойливым взвизгиванием, а задержка была такая, что слова оратора не совпадали с жестами, и это сбивало с толку.
«Мы должны принять факт существования наркокультуры в нашей стране! … стране … стране … « - до задних рядов волнами доплывало искаженное эхо. «Окурок самокрутки с травкой называется «тараканом», потому что он напоминает таракана … таракана… таракана… »
«Что за хуйню они там несут? — прошептал адвокат. — Сколько надо сожрать кислоты, чтоб решить, что косяк похож на таракана».
Я пожал плечами. Было понятно, что мы зашли на огонек в пещеру к доисторическим людям. Из динамиков трещал-вещал голос «эксперта по наркотикам», некого Блумквиста: «… об этих флэшбеках пациент и не догадывается. Он думает, что всё кончилось и живет полгода нормальной жизнью, … а потом — бац! и снова видит те же самые галлюцинации».
Ох уж это коварное ЛСД! Доктор медицины Е. Р. Блумквист значился основным докладчиком; большой человек на этой конференции. Он выпустил книжку под названием «Марихуана», в которой — судя по обложке — «рассказано всё как есть». (Он же автор гипотезы таракана …)
Если верить обложке, Блумквист — «адъюнкт-профессор хирургии (анестезиологии) медицинского факультета Южно-калифорнийского университета», а также известный специалист по проблемам наркомании». Доктор Блумквист «выступал в программах центрального телевидения, работал консультантом государственных структур, является членом Комитета по проблемам наркомании и алкоголизма Совета по проблемам психического здоровья Американской медицинской ассоциации». Как уверяет издательство, его труды переиздаются и распространяются широкими тиражами. Короче, этот ученый входит в авангард второсортных шарлатанов от науки, которым отстегивают от 500 до 1000 долларов за выступление перед копами.
Блумквистовская книжка — это сборник заскорузлой херни. На странице 49 он сообщает о «четырех рангах» в обществе курителей конопли: «Цивил, чувак в теме, хипповый и системный» — в порядке возрастания. «Цивил» едва ли может быть «в системе»,? утверждает Блумквист,? он не «втыкает», не знает, «что происходит». Но если ему удастся «воткнуть», он переходит на новый уровень — «чувак в теме». Если он одобряет то, «что происходит», «втыкает», он становится «хипповым». Затем, при наличии везения и настойчивости, он сможет дорасти до «системы» …
Блумквист пишет так, будто он однажды вызвал на диспут Тима Лири в университетском коктейль-баре и заплатил за все напитки. И, видимо, кто-то вроде Лири с серьезным лицом поведал ему, что в наркокультуре солнечные очки зовутся «беспалевными стеклами».
Потом этой опасный бред множили на мимеографе и развешивали в раздевалках полицейских управлений.
Типа того: «РАСПОЗНАЙ НАРКОМАНА. ОТ ЭТОГО МОЖЕТ ЗАВИСЕТЬ ТВОЯ ЖИЗНЬ! Ты не увидишь его глаз, скрытых за «беспалевными стеклами», но костяшки его пальцев белеют от напряжения, а на брюках — засохшая сперма, потому что он постоянно онанирует, когда не может найти жертву для изнасилования. Когда задаешь ему вопрос, он запинается и мямлит. Ему плевать на твой полицейский значок. Наркоман ничего не боится. Он нападает без повода, с любым подвернувшимся под руку оружием — даже твоим. БУДЬ БДИТЕЛЕН. При задержании подозреваемого в употреблении марихуаны любой сотрудник полиции должен не раздумывая применять силу. Один сделанный вовремя стежок (на нем) заменит семь стежков на тебе. Удачи.
Начальник
Верно. Удача всегда нужна, особенно в Лас-Вегасе … а наша удача от нас отворачивалась. С одного взгляда было ясно, что эта не та Конференция, на которую мы рассчитывали. Треть сидящих в зале выглядели так, будто они зашли поглазеть по пути на матч-реванш Фрезер-Али в «Конвеншн-центре» на другой стороне города. Или на благотворительный бой между Сони Листоном и Маршалом Каем в пользу старых торговцев героином.
В зале повсюду были бороды, усы и супермодные прикиды. Конференция окружных прокуроров явно собрала немало тайных агентов и прочих темных типов. Помошник окружного прокурора из Чикаго был одет в бежевые трикотажные брюки и жилетку; его дама — звезда казино «Дюны»; она прошлась по залу, как Грейс Слик на встрече выпускников колледжа Финч. Классическая парочка; укурки-свингеры.
Даже если ты коп, не значит, что ты не можешь быть В Теме. На эту конференцию приехали несколько настоящих павлинов. Но мой наряд — остроносые фэбээровские туфли за 40 баксов и спортивная курточка были в самый раз для представителя средств массовой информации? средний вариант. Потому что на каждого модного горожанина здесь приходилось по двадцать сурового вида фермеров, которые сошли бы за помощников футбольного тренера в Миссисипи.
Такие люди заставляли моего адвоката нервничать. Как всякий калифорниец, он был потрясен, взаправду увидев целую толпу народа из Перди.
Я попытался его утешить.
— На самом деле они приятные люди, — сказал я. — Если с ними познакомиться поближе.
— Поближе? — он улыбнулся. — Ты что, прикалываешься? Эти твари выпили столько моей крови!
— Не произноси здесь этого слова. А то возбудятся.
Он кивнул.
— Да уж, я видел этих ублюдков в «Беспечном ездоке», но не верил, что они бывают на самом деле. А их здесь сотни!
На моем адвокате был синий двубортный костюм в полоску, гораздо более модный прикид, чем у меня … но он из-за этого чересчур нервничал. Потому что щеголи в этой толпе были, скорее всего тайными агентами полиции, а мой адвокат ведет дела с людьми, которые очень щепетильны в этом отношении. «Блядь, это какой-то кошмар! — то и дело шипел он. — Проник на конференцию cвиней, и ведь найдется в городе какой-нибудь барыга, который меня узнает, и пустит слух, что я здесь якшаюсь с копами!»
У нас у всех были именные значки. Их выдавали после уплаты 100 долларов «регистрационного взноса». На моем было написано: «частный сыщик» из Лос-Анджелеса — что в каком-то смысле было правдой. А мой адвокат значился как «эксперт по анализу наркотиков». Что тоже, в общем-то, было правдой.
Но всем было всё равно, кто здесь кто и зачем. Слишком небрежная охрана для такой жесткой паранойи. Но мы немного напрягались еще и потому, потому что заплатили за два регистрационных взноса недействительным чеком. Его мой адвокат получил от одного из своих клиентов-сутенеров/наркоторговцев, и его большой опыт подсказывал ему, что чек совершенно ничего не стоит.
Девиз на приглашении на
Национальный съезд окружных прокуроров в Лас-Вегасе 25—29 апреля 1971 года
Первая секция — вступительные речи — затянулась на полдня. Мы терпеливо просидели первые два часа, хотя с самого начала было ясно, что мы ничему не Научимся, и уж тем более было ясно, что с было бы опрометчиво с нашей стороны попытать Учить. Сидеть здесь под мескалином и выслушивать час за часом очередную порцию бреда нам удавалось без труда … Мы совершенно ничем не рисковали … Для этих баранов что мескалин, что макароны — одна фигня.
Подозреваю, что мы могли бы просидеть здесь и под кислотой … если бы не некоторые персонажи; рядом попадались такие лица и тела, которые под кислотой стали бы невыносимы. Когда выключили свет и начали показывать Фильм О Наркотиках, туша начальника полиции из Техаса весом в полтора центнера полезла обниматься с ненамного более изящной спутницей (жена, или кем там ему приходилась эта бабища). Выдержать такое зрелище едва под силу под мескалином — а это вещество чувственно-поверхностное, оно утрирует реальность, но не искажает её — а уж под кислотой зрелище прилюдных брачных игрищ двух между двумя непомерно ожиревшими человеческими телами, пока тысяча сидящих вокруг копов смотрит кино об «опасностях марихуаны» было неприемлемо на эмоциональном уровне. Мозг её отторгнет: продолговатый мозг попытается блокировать сигналы от лобных долей … а средний мозг будет делать отчаянные усилия иначе интерпретировать сцену, прежде чем передавать её обратно к продолговатому мозгу и рисковать физическими действиями.
Кислота по своему действию — сравнительно сложный наркотик, тогда как мескалин — простой и прямолинейный, но данном случае практической разницы не было никакой. Всё на этой конференции взывало к массовому поглощению Депрессантов: Секонала, Травы и Бухла, потому как ее программу скорее всего составляли люди, не выходившие из состояния барбитуратного ступора с 1964 года.
Здесь собралось свыше тысячи высоких полицейских начальников, твердивших друг другу «мы должны принять факт существования наркокультуры», но не имевших понятия с чего начать. В кулуарах поговаривали, что за всем стоит Мафия. Или «Битлы». А кто-то из аудитории спросил Блумквиста, не связано ли «странное поведение» Маргарет Мид в последнее время с тем, что она покуривает марихуану.
«Не знаю, не знаю, — отвечал Блумквист. — Но если в ее возрасте она курнула бы травки, то словила бы кошмарный приход.
Зал ответил дружным хохотом.
Мой адвокат наклонился ко мне и прошептал, что собирается уходить: «Я буду внизу в казино, — сказал он. — Я знаю уйму способов гораздо лучше потратить свое время, чем слушать эту хуету». Он встал, сшиб пепельницу с подлокотника стула и направился к двери.
Расстановке стульев не допускала хаотических перемещений. Люди пытались освободить для него проход, но подвинуться было некуда.
— Смотри, куда прешься! — крикнул кто-то.
— Иди на хуй! — прорычал он.
— Эй, мне не видно! — крикнул еще кто-то.
Вот он уже почти добрался до двери.
? Мне надо выйти! — кричал он. — Мне здесь не место!»
— Скатертью дорога! — сказал кто-то.
Адвокат остановился, огляделся, потом, видимо, передумал и пошел дальше. Когда он добрался до выхода, в задних ряд царил переполох. Даже Блумквист далеко впереди на сцене заметил неладное. Он прервался, озабоченно вглядываясь туда, откуда доносился шум. Наверно, решил, что вспыхнула драка — какой-нибудь конфликт на расовой почве, лучше не вмешиваться.
Я встал и пустился к двери. Удачный момент для побега. «Извините, меня тошнит», — сказал я обладателю первой отдавленной мною ноги. Нога дернулась назад, я повторил: «Извините, меня сейчас стошнит … извините, тошнит … прошу прощения, да, тошнит …»
На сей раз мне расчистили путь весьма поспешно. Никто даже не возмутился. Напротив, мне подталкивали руками, помогали пробраться побыстрее. Испугались, что меня вырвет, а не этого никто хотел — по крайней мере, чтобы на него. Я добрался до двери где-то за сорок пять секунд.
Адвокат был внизу в баре, беседовал со спортивного вида копом лет сорока, откуда-то из Джорджии, судя по значку.
— Я только виски пью, — говорил он. — В наших краях особых проблем с наркотиками нет.
— Будут, — сказал адвокат. — Однажды ночью ты проснешься и увидишь, как твою спальню разносит на куски наркоман.
— Хорош! Только не в моем городке.
Я подошел к ним и заказал бокал рома со льдом.
— А, ты тоже из Калифорнии, — сказал он. — Твой приятель мне тут рассказывает о наркоманах.
— Они повсюду, — сказал я. — Никто не застрахован. И уж точно не на юге. Любят тёплую погодку.
— Они работают в паре, — подхватил адвокат. — Иногда бандами. Залезут прямо в спальню — и как прыгнут с большими ножами тебе на грудь.
Он с серьезным видом закивал головой.
— А то и к жене твоей на грудь — и нож прямо в горло.
— Господи всемогущий, — пробормотал южанин. — Что ж это такое творится у нас в стране?
— Ты не поверишь, — отвечал адвокат. — В Лос-Анджелесе вообще беда. Сначала наркотики, теперь черная магия.
— Черная магия? Фигня, быть того не может!
— Газеты почитай, — сказал я. — Думаешь, всё в порядке, пока не окажешься лицом к лицу с наркоманами, жаждущих человеческих жертв.
— Хорош! Фантастика какая-то!
— Только не у нас, — сказал адвокат. — В одном только Малибу поганые сатанисты убивают по шесть по восемь человек в день.
Он отхлебнул из бокала и продолжил.
— Им нужна только кровь. Прямо на улице людей хватают, прикинь. Совсем недавно был случай: девчонку прямо из «Макдональдса» увели. Официантку. Лет шестнадцати. Причем вокруг было полно народу.
— И что было? — спросил наш приятель. — Что с ней сделали?
Услышанное его явно не на шутку взволновало.
— Что сделали, говоришь? — сказал адвокат. — Господи, да они ей башку оттяпали прямо на стоянке. Потом понаделали везде дырок и высосали кровь!
— Боже всемогущий! — воскликнул мужик из Джорджии … - И никто ничего не сделал?
— А что они могли? — сказал я. — Тот, что ей голову отрубил, ростом был за два метра и весом полтора центнера. В руках два «Люгера», у остальных М-16. Все ветераны …
— Тот здоровый был майор в морской пехоте, — сказал адвокат. — Нам известно, где он живет, но подобраться к нему мы не можем.
— Хорош! — крикнул наш приятель. — Только не майор!
— Ему была нужна шишковидная железа, — сказал я. — Вот почему он такой здоровый. В армии он был маленький.
— О господи! — воскликнул наш приятель. — Какой ужас!
— И так каждый день, — сказал адвокат. — Обычно целыми семьями. Ночью. Мало кто успевает проснуться — чувствуют только, что им голову рубят — а уже всё — поздняк.
Бармен остановился послушать. Я наблюдал за ним. Выражение лица у него было неспокойное.
— Еще три рома, — заказал я. — Побольше льда, и, пожалуй, горку лайма.
Он кивнул, но я видел, что его разум был занят отнюдь не работой.
— Вы, ребята, сверху, с полицейского съезда? — наконец поинтересовался он.
— А то ж, дружище, — расплылся в улыбке мужик из Джорджии.
Бармен с грустью покачал головой.
— Я так и думал. Я раньше таких разговоров в баре не слыхивал. Господи, как вы такую работу терпите?
Адвокат улыбнулся ему.
— Нам нравится. Прикольно.
Бармен отпрянул с гримасой ужаса на лице.
— А что такого? — сказал я. — Должен же кто-то этим заниматься.
Он окинул меня взглядом и отвернулся.
— Побыстрее с напитками, — сказал адвокат. — Пить охота.
Он рассмеялся, закатив глаза, когда бармен посмотрел на него.
— Только два рома, — поправил он. — Мне «кровавую Мэри».
Бармен напрягся, но наш приятель из Джорджии не заметил. Он думал о чем-то своем.
— Черт, вот мерзость, — тихо сказал он. — Ведь всё, что происходит в Калифорнии, рано или поздно докатится и до нас. Не дальше Атланты, обычно, но так было еще когда эти сукины дети были мирные. Нам нужно было только присматривать за ними. Они особо нигде не шлялись ….
Он пожал плечами.
— Но теперь-то никто не застрахован. Они могут объявиться где угодно.
— Точно, — подтвердил мой адвокат. — В Калифорнии мы это поняли. Помнишь, где появился Мэнсон, а? Прямо в Долине Смерти. У него там была целая армия извращенцев. Мы почти никого не взяли. Большая часть смылась; разбежались по дюнам, как большие ящерицы … И все до одного голые, но с оружием.
— Скоро они будут объявляться повсюду, — сказал я. — Будем надеяться, что сможем дать отпор.
Мужик из Джорджии стукнул кулаком по барной стойке.
— Но мы ведь не можем запереться у себя дома! — воскликнул он. — Мы даже не знаем, кто они! Как их узнать?
— Никак, — ответил адвокат. — Единственный способ — взять быка за рога, выйти на охоту на этих тварями!
— То есть?
— Ну ты должен понимать, — сказал адвокат. — Мы делали так раньше, и мы, черт побери, можем сделать это сейчас.
— Отрубить им головы к чертям собачьим, — сказал я. — Всем до единого. В Калифорнии мы так и работаем.
— Что?
— Ну да, — сказал адвокат. — Всё неофициально, но все важные люди с нами заодно.
— Господи! Я и не думал, что всё так плохо!
— Конспирация, — сказал я. — Наверху в зале лучше никому не рассказывать. Там журналисты.
Наш приятель согласился.
— Ясен хрен! А то начнут трещать на каждом углу.
— Доберманы не разговаривают, — сказал я.
— Что?
— Иногда проще вырвать сухожилия, — сказал мой адвокат, — Они дерутся как черти, когда пытаешься взять главного без псов.
— Боже всемогущий!
Мы оставили его у барной стойки. Он крутил лёд в бокале и не улыбался. Думал, стоит ли рассказывать жене. «Она ни за что не поймет, — бормотал он. — Сам знаешь, женщины, они такие».
Я кивнул. Адвокат уже ушел. Он пробирался через игровые автоматы к парадной двери. Я попрощался с нашим приятелем и предупредил его, чтобы молчал о том, что мы ему рассказали.
Около полуночи моему адвокату захотелось кофе. Пока мы катались по Стрип, он регулярно поблевывал, и теперь правый бок Кита был весь в заляпан. Мы стояли на светофоре перед казино «Силвер Слиппер» рядом с большим синим «Фордом» с оклахомскими номерами … внутри две свинообразные парочки — видимо копы из перди, прикатившие на конференцию, чтобы показать своим женам Лас-Вегас. Выглядели они так, будто только что выиграли в «Дворце Цезаря» 33 доллара в блэкджэк и теперь направлялись в «Цирк-Цирк» с шиком отпраздновать свою удачу …
… но вдруг они очутились бок о бок с белым заблеванным «Кадиллаком», откуда на них орал огромный самоанец в желтой майке-сетке:
— Эй вы там! Героину купить не желаете?
Ответа не последовало. Будто не заметили. Их наверняка предупреждали о таких случаях: просто не обращайте внимания …
— Эй, бледнолицые! — кричал адвокат. — Я не шучу. Хочу продать вам охуенно чистого герыча!
Он торчал из машины вплотную к ним. Но они по-прежнему не реагировали. Я метнул взгляд в их сторону и увидел четыре провинциальных лица, застывшие от шока и смотрящие прямо перед собой.
Мы стояли в среднем ряду. Поворачивать налево запрещено. Когда загорится зеленый, придется ехать прямо и уходить на следующем повороте. Я ждал, нетерпеливо постукивая ногой по педали газа …
Адвокат терял самообладание: «Дешевый героин! Настоящий! Не подсядете! Черт подери, я знаю, что говорю!» Он стукнул кулаком им по дверце, чтобы привлечь их внимание … но они с нами связываться не хотели.
— Эй, вы чо, никогда с ветераном не разговаривали? Я только что вернулся из Вьетнама. Это герыч, слышь! Чистый герыч!
Вдруг загорелся зеленый, и «Форд» ракетой сорвался с места. Я нажал на газ и проехал вровень с ними около двухсот метров, наблюдая в зеркало за адвокатом, вопившим: «Огонь! Блядь! Герыч! Кровь! Героин! Изнасилование! Дешево! Коммунисты! Хуярьте прямо в глазные яблоки!»
Мы мчались к «Цирку-Цирку», а оклахомская машина стала поворачивать налево, пытаясь втиснуться в левый ряд. Я пошел на обгон и на миг мы оказались крылом к крылу. Он боялся врезаться в меня; в его глазах был ужас …
Мужик на заднем сиденье не выдержал … он перегнулся через жену и злобно захрипел: «Мрази поганые! Остановитесь, я вас убью! Твари! Мрази!» От ярости он обезумел; казалось, он был готов прыгнуть из окна в нашу машину. К счастью, «Форд» был двухдверный. Ему было не выбраться.
Мы подъехали к следующему светофору, а «Форд» все пытался свернуть влево. Мы оба мчались на полной скорости. Я обернулся и увидел, что все остальные машины остались далеко позади; справа было свободно. Я затормозил, адвоката швырнуло на приборную панель, и, только «Форд» вышел вперед, я подрезал его сзади и рванул в переулок. Резкий поворот вправо через три полосы. Однако трюк удался. «Форд» застрял на перекрестке посреди резкого поворота влево. Если повезет, его арестуют за неосторожную езду.
Мы не спеша крутились с выключенными фарами по запутанным пыльным переулкам за «Дезерт Инном», адвокат хохотал.
— Боже, как эта оклахомщина возбудилась. Тот тип сзади укусить меня хотел! У него аж пена изо рта шла! — он с важным видом кивнул. — Надо было окатить его перцем …псих отмороженный … ничего не соображает … от них чего угодно можно ожидать.
Я резко свернул в переулок, который, как мне показалось, вел наружу из этого лабиринта, но тачка вместо того, чтобы пойти юзом, чуть не перевернулась.
— Блядь! — закричал адвокат. — Включи свет нахуй!
Он вцепился в ветровое стекло … и вдруг, наклонившись в сторону, совершил очередной Большой Проблев.
Я отказывался снизить скорость, не удостоверившись, что нас никто не преследует — особенно тот оклахомский форд: его пассажиры определенно опасны, по крайне мере, пока не успокоятся. Сообщат ли они об этой жуткой стычке в полицию? Наверно нет. Всё произошло слишком быстро, без свидетелей, вряд ли кто им поверит. Чтобы два героиновых барыги разъезжали на белом «Кадиллаке» туда-сюда по главной улице и домогались до незнакомцев на светофорах — это заведомый бред. Даже Сонни Листон себе такого не позволял.
Мы еще раз свернули и снова чуть не перевернулись. «Куп де Виль» — не та машина, чтобы на большой скорости поворачивать на узких улочках. Слишком инертное управление. В отличие от «Красной акулы», которая отлично реагировала в ситуациях, требовавших резкого заноса на обе оси. А Кит в критический момент вместо того, чтобы скользить, имел привычку встревать, что вызывало неприятное ощущение «всё, докатались».
Сначала я подумал, что спустили покрышки, и отвез его на заправку «Тексако» возле «Фламинго», где шины накачали до 350 килопаскалей; механика встревожился, но я объяснил ему, что шины — «экспериментальные».
Но от 350 килопаскалей в каждой шине поворачивать легче не стало, поэтому через несколько часов я вернулся и сказал, что хочу попробовать накачать до 500. Он нервно покачал головой. «Я не буду, — сказал он и протянул мне насос. — Вот. Ваши шины, вы и накачивайте».
— А что такое? — спросил я. — Думаете, не выдержат?
Он кивнул и отошел, когда я взялся за левую переднюю.
— Конечно нет, — сказал он. — Надо 190 спереди и 220 сзади. 350 — уже опасно, но 500 — это бред. Они взорвутся!
Я покачал головой и продолжил накачивать.
— Я же говорил. Это шины, специально изготовленные в лабораториях Сандоз. Их можно накачать до семисот.
— О господи! — застонал он, — только не здесь.
— И не сегодня, — ответил я. — Хочу посмотреть, как машина будет брать повороты с пятьюстами.
Он усмехнулся.
— До поворота вы даже не доедете.
— Посмотрим, — сказал я и перешел с насосом к заднему колесу. По правде говоря, я побаивался. Передние колеса были твердые как барабаны; когда я постукивал по ним поршнем они издавали деревянный звук. И хрен с ними, подумал я. Взорвутся — что с того? Нечасто выпадает шанс провести радикальные эксперименты на девственном «Кадиллаке» с новехонькими шинами по 80 баксов. Вдруг он станет поворачивать как «Лотус Элан»? А если нет, просто позвоню в агентство и закажу другую машину … может даже пригрожу им иском, потому что у меня взорвались все четыре шины в плотном автомобильном потоке. Потребую тогда «Эльдорадо» с шинами «Мишлен». Всё по кредитке, пусть платит клуб «Сент-Луис Браунс».
Как оказалось, с подкачанными шинами Кит повел себя замечательно. Езда, правда, стала жестковата; чувствовался каждый камешек на дороге, будто едешь на роликах по карьеру с гравием … но поворачивать он стал просто загляденье, как мотоцикл на полной скорости в сильный дождь: легкое скольжение и БАЦ! — тебя выносит через руль и летишь кувырком на фоне пейзажа, обхватив голову руками.
Через полчаса после терки с оклахомцами мы подъехали к круглосуточной забегаловке на шоссе Тонопа на задворках уголовного/хмурого гетто под названием Северный Лас-Вегас. Который на самом деле расположен за пределами собственно Лас-Вегаса. Северный Лас-Вегас — это куда отправляются те, кто слишком часто налетал на Стрип, и кому не рады даже во второсортных заведениях вокруг Центра Казино.
Это невадский ответ Восточному Сент-Луису: трущоба и кладбище, последняя остановка перед пожизненной ссылкой в Илай или Виннемуку. Северный Лас-Вегас — это куда отправляются шлюхи, когда им под сорок, и начальство их профсоюза на Стрип решает что они больше не пригодны для работы с большими игроками … или задолжавшие сутенеры … или те, кого в Вегасе до сих пор зовут «хануриками». Это может означать кого угодно? хоть алкаша, хоть героинщика, но в плане занятости это значит, что тебя не пустят на порог ни в одно из правильных заведений.
Большие гостиницы и казино держат много вышибал, чтобы избавить больших игроков от даже мимолетного общения с «нежелательными элементами». Охрана в заведениях вроде «Дворца Цезаря» жесткая и суровая. Около трети людей в зале в любое время — либо зазывалы, либо охрана. С пьянью и известными карманниками разговор короткий — их оперативно выводят на стоянку мрачные ребята и быстро и бесстрастно зачитывают лекцию на тему того, сколько стоят услуги стоматолога и как трудно зарабатывать на жизнь с переломами обеих рук.
«Светский» Лас-Вегас? это, пожалуй, самое закрытое общество к западу от Сицилии, что врочем никак не влияет на повседневную жизнедеятельность заведения, неважно, кто здесь Хозяин: Счастливчик Лючано или Говард Хьюз. В условиях, когда Том Джонс может заработать в неделю 75тысяч за два выступления в «Цезаре», необходима дворцовая стража, и ей всё равно, кто платит жалованье. Как всякий клондайк, Лас-Вегас порождает свою армию. Наемная сила плотно концентрируется вокруг стержней денег/власти … а большие деньги в Вегасе синонимичны с Силой, которая их защищает.
Поэтому, если на Стрип ты попал в черный список по какой угодно причине, тебе надо или валить из города, или доигрывать свои игры в его суррогатной части, дыре под названием Северный Лас-Вегас … с катамитами, бандитами, калеками-наркоманами и прочим сбродом. Северный Лас-Вегас — это куда ты едешь за героином, если у тебя нет связей, а героин нужен срочно.
Но если тебе нужен кокаин, ты готов платить вперед и знаешь тайное слово, оставайся на Стрип и ищи проститутку со связями, которая для начала возьмет как минимум одну банкноту.
В общем мы не вписывались в обстановку. В Лас-Вегасе ничего не предусмотрен для тех, кто оказался здесь в белом «Кадиллаке», полном наркотиков, и не знает, куда с ними податься… Здесь так и не привился стиль «Филлмор". В Лас-Вегасе до сих пор считается, что Синатра и Дин Мартин — это «круто». «Андеграундная газета» здесь — это Лас-Вегас Фри Пресс, осторожное эхо «Пиплз Уорлд», или «Нэшнл Гардиан».
Провести неделю в Лас-Вегасе — это как попасть в дыру во времени и оказаться в конце пятидесятых. Что совершенно понятно, когда видишь, кто сюда приезжает: Солидные Люди из Денвера и Далласа. А еще съезды Национального лосиного клуба (ниггерам вход запрещен) и Общезападный съезд пастухов-добровольцев. Таким людям срывает крышу при виде старой шлюхи, раздевающейся до трусов и скачущей на сцене под биг-бит в исполнении десятка пятидесятилетних героиновых торчков, отрывающихся под September Song.
Было около трех, когда мы остановились возле забегаловки в Северном Вегасе. Я искал «Лос-Анджелес Таймс», чтобы узнать, что происходит в мире, но, взглянув на газетную стойку, понял, что это несерьезно. В Северном Вегасе не нужна «Таймс». Отсутствие новостей — хорошие новости.
«Забей на газеты, — сказал мой адвокат. — Нам сейчас нужен кофе».
Я согласился, но на всякий случай стащил номер «Вегас Сан». Вчерашний, но мне было все равно. От мысли, что придется сидеть в кофейне без газеты, мне стало не по себе. Всегда можно почитать спортивный раздел; узнать счет бейсбольных матчей, слухи в профессиональном футболе: «Барта Стара избили хулиганы в чикагском баре … «Пакерс» идут на обмен … Намат уходит из «Джетс» на пост губернатора Алабамы» … и аналитическая статья на странице 46 о чудо-новичке по имени Харрисон Файер, из Грэмблинга: пробегает стометровку за девять секунд ровно, вес 150 килограмм и все еще растет.
«Этот Файер — перспективный парень, — говорит тренер. — Вчера, перед тренировкой он уничтожил автобус голыми руками, а вчера вечером — поезд метро. Таких только по цветному телевидению показывать. Любимчиков я не держу, но это особый случай».
Точно. На телевидении всегда найдется место для того, кто способен сделать из человека мокрое место за девять секунд ровно … Но не много таких собралось этой ночью в кафе «Норт Стар». Мы были здесь одни — и это хорошо, потому что по дороге сюда мы заточили по два катышка мескалина и он уже начал впирать.
Мой адвокат перестал блевать и даже пришел в себя. Он заказал кофе властным голосом человека, привыкшего к быстрому обслуживанию. Официантка выглядела как проститутка, которая наконец нашла свое место в жизни. Она определенно была здесь главная, и когда мы сели на свои места, оглядела нас с явным неодобрением.
Я не обращал внимания. Кафе «Норт Стар» походила на довольно безопасною гавань, где мы могли укрыться от своих штормов. По долгу профессии заходишь иной раз в заведение и сразу понимаешь, что придется туго. Без конкретики. Просто твой мозг начинает гудеть от злых вибраций, когда подходишь к входной двери. Случится нечто скверное, и тебе тоже достанется.
Но в атмосфере «Норт Стар» меня ничто не насторожило. Официантка держалась пассивно враждебно, но мне не привыкать. Крупная женщина. Не толстая, но большая, с длинными жилистыми руками и квадратной челюстью. Карикатура на поплохевшую Джейн Рассел: крупная голова, темные волосы, толстый слой помада и грудь шестого размера, которая, наверно, потрясающе выглядела лет двадцать назад, когда он была, скажем, мамочкой у Ангелов Ада в Берду … но теперь она стянута гигантским розовым эластичным бюстгалтером, просвечивавшим, как бандаж, под пропотевшей белой форменной блузкой из вискозы.
Наверно, она была замужем, но мне не хотелось строить догадки. Сегодня мне от неё нужно только чашку черного кофе и гамбургер с солеными огурцами и луком. Не разводить, не разговаривать — просто отдохнуть и перегруппироваться. Мне даже не хотелось есть.
У адвоката не было ни газеты, ни чего другого, чем себя занять. Поэтому от скуки он рассматривал официантку. Она как робот принимала наши заказы, когда он пробил ее панцирь? потребовав два стакана ледяной воды? со льдом.
Свой стакан адвокат выпил залпом, потом попросил еще один. Я заметил, что официантка напряглась.
Похуй, подумал я, читая комиксы.
Минут через десять, когда она принесла гамбургеры, я увидел, что адвокат сунул ей салфетку с какой-то надписью. Он сделал это очень небрежно, безо всякого выражения на лице. Но вибрации подсказали мне, что скоро наш покой накроется медным тазом.
— Что там? — спросил я его.
Он пожал плечами, с рассеянной улыбкой наблюдая за официанткой. Та стояла в трех метрах у края стойки, спиной к нам, читая записку. Наконец она повернулась и уставилась на нас … потом решительно шагнула вперед и швырнула салфетку в адвоката.
— Это что такое? — рявкнула она.
— Салфетка, — сказал адвокат.
На секунду повисла тягостная пауза, потом она заорала: «Что это за херня? Я знаю, что это такое, сраный жирный сутенер!»
Мой адвокат подобрал салфетку, посмотрел на свою записку, потом бросил её на стойку. «Так звали лошадь, которая у меня была раньше, — спокойно сказал он. — Что такого?»
«Сукин ты сын! — завизжала она, — Мне здесь всякое приходиться терпеть, но только не от сраного сутенера-латиноса!»
Боже, подумал я. Что происходит? Я следил за её руками, надеясь, что она не схватится за что-нибудь острое или тяжелое. Я взял салфетку и прочел, что эта сволочь на ней написала, аккуратными красными буквами: «Прелестные булки?» Вопросительный знак был несколько раз обведен.
Женщина снова заорала: «Платите по счету и валите отсюда! Хотите, чтобы я вызвала полицию?»
Я потянулся за бумажником, но адвокат, не отрывая от нее взгляда, уже вскочил с места, … зачем-то запустил руку под рубашку, а не в карман и, вытащил оттуда серебристый нож «Гербер Мини-Магнум». Официантка всё сразу поняла.
Она оцепенела: её испуганный взгляд застыл на лезвии. Адвокат, всё так же не спуская с нее глаз, прошел метра три вдоль стойки и снял трубку с таксофона. Срезав её, он с трубкой в руке вернулся на свое место.
Официантка стояла как вкопанная. От неожиданности я не знал, то ли бежать, то ли смеяться.
«Сколько за лимонный пирог?» — спросил адвокат спокойным голосом, будто только что зашел и раздумывал, чем перекусить.
«Тридцать пять центов!» — выпалила женщина. Глаза у неё были выпучены от страха, но мозг продолжал работать на низком моторном уровне, необходимом для выживания.
Адвокат засмеялся. «Я спрашиваю, сколько за весь пирог?» — сказал он.
Она испустила стон.
Адвокат положил на прилавок банкноту. «Скажем, пять долларов, идет?»
Она кивнула, и, не сходя с места, проводила взглядом адвоката, который обошел прилавок и вытащил из витрины пирог. Я приготовился уходить.
Официантка явно была в шоке. Нож, вытащенный в разгаре стычки, видимо, вызвал у нее дурные воспоминания. Судя по ее остекленелым глазам, ей уже когда-то доставалось ножом по горлу. Когда мы уходили, она всё еще стояла парализованная.
Примечание редактора:
После этого эпизода доктор Дюк, по-видимому, окончательно утратил рассудок; Исходные рукописи настолько разрознены, что мы были вынуждены отыскать магнитную запись и дословно её транскрибировать. Мы не пытались отредактировать эту главу, а сам Дюк и вовсе отказался её читать. Связаться с ним не было возможности. Единственный его адрес/контакт, которым мы располагали на то время, был телефон-автомат где-то на шоссе 61 — и все попытки связаться с Дюком по этому номеру оказались безуспешны.
В интересах чистоты журналистики мы публикуем следующую главу в том виде, в каком она была на пленке — одной из многих, что Дюк сдал для проверки — вместе со своей рукописью. Согласно пленке, эта глава следует за эпизодом с участием Дюка, его адвоката и официантки в круглосуточном кафе Северном Вегасе…. Последовавшие события, судя по всему, объясняются тем, что Дюк и его адвокат решили, что Американскую мечту надо искать далеко за пределами унылой Конференции окружных прокуроров по наркотикам и психотропным веществам.
Транскрипция начинается где-то на северо-восточной окраине Лас-Вегаса — они мчатся по Парадайз-роуд на Белом ките …
Адв.: Направо Боулдер-Сити. Это город?
Дюк: Ага.
Адв.: Поехали в Боулдер-Сити.
Дюк: Поехали. Заедем куда-нибудь, выпьем кофе ….
Адв.: Вот здесь, «Тако у Терри», США. Я бы съел тако. Они здесь по доллару за пяток.
Дюк: Жесть. Я бы лучше поехал туда, где они по 50 центов за штуку.
Адв.: Нет … это может быть наш последний шанс купить тако.
Дюк: … Мне нужен кофе.
Адв.: Я хочу тако …
Дюк: Пять на доллар — это как … пять гамбургеров за доллар.
Адв.: Нет … не суди о тако по его цене.
Дюк: Ты сможешь договориться?
Адв.: Не исключено. Здесь гамбургеры по 29 центов. Тако по 20. Просто дешевое место, вот и все.
Дюк: Иди сам с ними договариваться.
[Далее неразборчивые звуки — прим. ред.]
Адв.: … Здравствуйте.
Официантка: Чего желаете?
Адв.: У вас есть тако? Они мексиканские или обычные? В смысле в них есть чили и всё такое?
Официантка: В них сыр и салат, и еще мы соус в них кладем.
Адв.: Вы ручаетесь, что это настоящие мексиканские тако?
Официантка: … Ну я не знаю. Лу, у нас тако настоящие мексиканские?
Женский голос с кухни: Что?
Официантка: Тако — настоящие мексиканские?
Лу: У нас есть тако. Не знаю, насколько они мексиканские.
Адв.: Не, ну я просто хочу убедиться, что за свои деньги получу то, что мне надо. Они ведь пять штук на доллар? Я возьму пяток.
Дюк: Такобургер — это что такое?
[Шум грузовика с дизельным двигателем — прим. ред.]
Адв.: Это гамбургер с начинкой тако.
Официантка: … вместо лепешки.
Дюк: Тако на булке.
Адв.: Да ваши тако — это просто гамбургеры, где вместо лепешки булочка.
Официантка: Я не знаю …
Адв.: Давно тут работаешь?
Официантка: С сегодняшнего дня.
Адв.: Я так и думал, раньше тебя тут не видел. В школу здесь ходишь?
Официантка: Нет, я в школу не хожу.
Адв.: А почему? Ты болеешь?
Дюк: Не важно. Мы здесь за тако.
[Пауза]
Адв.: Как твой адвокат, советую тебе взять чилибургер. Это гамбургер с чили.
Дюк: Слишком жестко для меня.
Адв.: Тогда советую взять такобургер, вон тот попробуй.
Дюк: … в тако есть мясо. Я возьму вон тот. И еще кофе. Прямо сейчас. Выпью, пока буду ждать тако.
Официантка: Один такобургер, ничего больше не хотите?
Дюк: Ну, я его попробую. Понравится — еще возьму.
Адв.: У тебя глаза голубые или зеленые?
Официантка: Что?
Адв.: Голубые или зеленые?
Официантка: Они меняют цвет.
Адв.: Как у ящерицы?
Официантка: Как у кошки.
Адв.: А, у ящериц меняется цвет кожи.
Официантка: Что будете пить?
Адв.: Пиво. Пиво у меня в машине. Целая гора. Всё заднее сиденье завалено.
Дюк: Я не хочу мешать кокосы с пивом и гамбургерами.
Адв.: Давай их поколем … прямо посредине дороги … Боулдер-Сити отсюда далеко?
Официантка: Боулдер-Сити? Сахар вам нужен?
Дюк: Ага.
Адв.: Мы в Боулдер-Сити, да? Или где-то совсем рядом?
Дюк: Не знаю.
Официантка: Он там. На знаке написано Боулдер-Сити. Вы не из Невады?
Адв.: Нет, Мы здесь никогда не были. Проездом.
Официантка: Езжайте прямо по этой дороге.
Адв.: Что в Боулдер-Сити интересного?
Официантка: Меня лучше не спрашивайте, я не …
Адв.: Азартные игры?
Официантка: Я не знаю, это просто маленький городок.
Дюк: Где тут казино?
Официантка: Не знаю.
Адв.: Погоди, а ты сама откуда?
Официантка: Я из Нью-Йорка.
Адв.: И ты здесь всего один день.
Официантка: Нет, я здесь давно.
Адв.: Куда ты здесь ходишь? Искупаться там, все такое.
Официантка: К себе во двор.
Адв.: Адрес какой?
Официантка: М-м, поезжайте в … а, бассейн еще не открыли.
Адв.: Я тебе сейчас объясню, всё расскажу, вкратце, если получится. Мы ищем Американскую мечту, и нам сказали, что она где-то в этой округе … Мы ищем её потому, что нас сюда за этим послали из Сан-Франциско. Поэтому нам выдали белый «Кадиллак», ну чтобы мы смогли успеть за ней в этом…
Официантка: Эй, Лу, не знаешь, где тут Американская мечта?
Адв.(Дюку): Она спрашивает повара, где тут американская мечта.
Официантка: Пять тако, один такобургер. Ты знаешь, где тут Американская мечта?
Лу: А что это такое?
Адв.: Ну мы сами не знаем, нас сюда прислали найти Американскую мечту из Сан-Франциско, из журнала, для статьи.
Лу: А, это место такое.
Адв.: Место под названием Американская мечта.
Лу: Может, это «Клуб старого Психиатра»?
Официантка: Наверно.
Адв.: «Клуб старого Психиатра»?
Лу: «Клуб старого Психиатра», это на Парадайз … Ребята, вы серьезно?
Адв.: Не, честно, ну вы посмотрите на машину, разве я похож, на человек, у которого может быть такая машина?
Лу: Может это «Клуб старого Психиатра»? Там дискотека была …
Адв.: Может быть он и есть.
Официантка: Он на Парадайз, и что?
Лу: Хозяином «Старого Психиатра» был Росс Аллен. Кто там сейчас?
Дюк: Не знаю.
Адв.: Нам просто сказали, отправляйтесь на поиски Американской мечты. Берите этот «Кадиллак» и найдите Американскую мечту. Она где-то в районе Лас-Вегаса.
Лу: Наверняка это клуб …
Адв.: … дурацкое задание, но знаете ли, нам за это платят.
Лу: Вам нужны его фотографии или …
Адв.: Нет, нет, без фотографий.
Лу: … Или вас отправили искать непонятно что.
Адв.: Ну вообще-то да, непонятно что, но лично мы настроены совершенно серьезно.
Лу: Это точно «Клуб старого Психиатра», но там теперь собираются одни барыги, наркоши, скоростные, медленные, всякая шваль.
Адв.: Наверно, это он. Он ночной или круглосуточный …
Лу: Ну, дорогуша, там все время что-то происходит. Но это не казино.
Дюк: А что это за место?
Лу: Это на Парадайз, ну, «Клуб старого Психиатра» на Парадайз.
Адв.: Он что, так и называется — «Клуб старого Психиатра»?
Лу: Нет, раньше назывался, а потом его кто-то купил … Но я не слышала, чтобы он назывался «Американской мечтой», там что-то, связанное с … ну … короче, это дурка, там все торчки собираются.
Адв.: Дурка? То есть психбольница?
Лу: Нет, дорогуша, там, где собираются все наркоманы и барыги. Молодежь туда приходит вся обкуренная, всё такое … но это не «Американская мечта», как вы говорите.
Адв.: А вы знаете, как это называется? И где это примерно находится?
Лу: На углу Парадайз и Восточной.
Официантка: Но Парадайз и Восточная параллельны.
Лу: Да, но, я с Восточной перехожу на Парадайз.
Официантка: Да, я знаю, но это тогда с Парадайз через «Фламинго», и прямо. Вам кажется кто-то …
Адв.: Мы остановились во «Фламинго». Судя по тому, что вы рассказываете, это оно и есть.
Лу: Это не для туристов заведение.
Адв.: Поэтому меня сюда и отправили. Он репортер, я телохранитель. Я думаю, там будет …
Лу: Они там все психи … психи
Адв.: Ничего страшного.
Официантка: У них новые правила.
Дюк: Круглосуточное насилие. Так, что ли?
Лу: Точно. Значит, «Фламинго» … Нет, я вам так не могу показать, давайте я лучше на словах. На первой бензоколонке у «Тропиканы» сверните направо.
Адв.: От «Тропиканы» направо.
Лу: Первая бензоколонка — это и есть «Тропикана». Сверните направо у «Тропиканы» и езжайте сюда … Направо у «Тропиканы», направо на Парадайз, увидите большое черное здание, все черное, очень странное такое.
Адв.: Направо у «Тропиканы», направо на Парадайз, черное здание …
Лу: Там сбоку будет вывеска «Клуб «Психиатр», но там был капитальный ремонт и все такое.
Адв.: Понятно, похоже то, что надо.
Лу: Если еще чем-то могу помочь, … Не знаю даже, оно это или нет, но вроде оно. По-моему, вы ребята на правильном пути.
Адв.: Отлично, за два дня — это лучшая наводка, мы всех тут в округе попереспрашивали.
Лу: … могу позвонить и узнать наверняка.
Адв.: Можете?
Лу: Ну да, позвоню Аллену и спрошу.
Адв.: Ух-ты, буду очень признателен.
Официантка: Когда доедете до «Тропиканы», то это будет не первая заправка, а вторая.
Лу: Там большой прямо в конце улицы: «Тропикана авеню». Там направо, а когда доберетесь до Парадайз, еще раз направо.
Адв.: Ясно. Большое черное здание, прямо на Парадайз: насилие и наркотики круглосуточно.
Официантка: Смотрите: здесь «Тропикана», здесь прямо проходит шоссе на Боулдер.
Дюк: Ну, это довольно далеко в город.
Официантка: Парадайз расходится где-то здесь. Вот Парадайз. А мы здесь. Видите, это шоссе на Боулдер … и «Тропикана».
Лу: Не, это не то. И там бармен тоже вечно обкуренный …
Адв.: О, это зацепка.
Лу: Будете рады, ребята, что здесь остановились.
Дюк: Только если найдем это место.
Адв.: Только если напишем статью и её напечатают.
Официантка: Может, зайдете внутрь, присядете?
Дюк: Мы загораем, нам нужно больше солнца.
Адв.: Она пошла звонить узнавать, где это.
Дюк: А, ну тогда давай зайдем.
Примечание редактора:
Транскрипция последующей записи представляется невозможной, поскольку кассеты оказались заляпаны какой-то вязкой жидкостью. Однако, в искаженных звуках кое-что можно разобрать, и, судя по всему, почти два часа спустя Доктор Дюк и его адвокат наконец обнаружили то, что осталось от «Клуба старого Психиатра» — огромный обгоревший и растрескавшийся бетонный каркас на заросшем сорняками пустыре. Владелец бензоколонки напротив сказал, что здание сгорело года три назад.
Мой адвокат улетел на рассвете. Мы чуть не опоздали на первый рейс до Лос-Анджелеса, потому что я не мог найти аэропорт. Он был в получасе от гостиницы. Я был в этом уверен. Поэтому мы покинули «Фламинго» ровно в семь тридцать … но почему-то не свернули на светофоре напротив «Тропиканы». Мы поехали прямо по шоссе, что идет параллельно главной посадочной полосе аэропорта, но с другой стороны от терминала … и попасть на ту сторону законным способом нельзя.
«Черт подери! Мы заблудились! — кричал мой адвокат, — Что мы забыли на этой проклятой дороге? Аэропорт там! — он в истерике тыкал пальцем в тундру за бортом.
«Не волнуйся, — сказал я, — Я еще никогда не опаздывал на самолет». Я улыбнулся, вспомнив случай из прошлого. «Кроме того раза в Перу, — добавил я, — Я уже прошел таможню, но вернулся в бар поболтать с одним боливийским торговцем кокаином… и вдруг слышу, как заводятся эти здоровые двигатели 707-ого «Боинга», выбегаю на взлетную полосу и пытаюсь пробиться на борт, но дверь прямо за двигателями, а трап уже откатили … Чёрт, я бы поджарился как бекон в этих форсажных камерах … но я ничего не соображал: мне отчаянно нужно было попасть на борт.
Меня заметили полицейские, и загородили мне выход. Я бегу прямо на них как очумелый. Тип, который был со мной, орет: «Стой, уже поздно! Не надо!»
Я вижу, что меня поджидают копы и торможу — будто передумал … но только они расслабились, я резко ускоряюсь и ломлюсь прямо через них». Я засмеялся. «Это как забежать на полном ходу в полный шкаф ядозубов. Эти козлы меня чуть не угрохали. Помню только, как на меня одним махом опускается штук пять дубинок и крики: «Стоять! Стоять! Самоубийца! Остановите глупого гринго!».
Я очухался часа через два в баре в центре Лимы. Он уложили меня на какой-то кожаный гамак. Весь багаж стоял рядом. Никто его не вскрывал … короче, я опять заснул и следующим утром вылетел первым рейсом».
Адвокат слушал меня вполуха. «Знаешь что, — сказал он, — Я бы с удовольствием еще послушал о твоих приключениях в Перу, но только не сейчас. Сейчас меня волнует только одно — как добраться до взлетной полосы».
Мы мчались на приличной скорости. Я высматривал какой-нибудь съезд с дороги к терминалу. Последний светофор мы проехали минут пять назад, и возвращаться было некогда.
Теперь оставался только один способ успеть на самолет. Я притормозил и повернул в поросший травой ров между двумя полосами шоссе. Для поворота под прямым углом ров был слишком глубок, поэтому я прошел по нему по дуге. Кит чуть не перевернулся, но я удержал его, и мы на двух колесах въехали на встречную полосу. К счастью, она оказалась пуста. Мы вылетели из канавы с задранным носом, как гидроплан … потом подскочили на асфальте и покатились к полю с кактусами по ту сторону дороги. Помню, как протаранили какой-то проволочный забор и протащили его за собой несколько сот метров; но к тому времени, когда мы достигли взлетной полосы, я справился с управлением, и мы с визгом летели на скорости 90 на первой передаче, и по пути к терминалу не виднелось ни единой помехи.
Единственное, чего я опасался, это как бы не угодить под заходящий на посадку DC-8, который расплющил бы нас как таракана, а заметили мы бы его только, когда он был бы уже прямо над нами. Интересно, видно ли нас из диспетчерской? Наверное, видно, но к чему беспокоиться? Я выжимал газ до пола. Возвращаться теперь было бессмысленно.
Мой адвокат вцепился обеими руками в приборную панель. Я глянул не него и увидел в его глазах страх. Его лицо посерело, и я чувствовал, что он не рад моему ходу, но мы так быстро мчались по взлетной полосе — потом через кактусы, потом по другой полосе — что я знал, он понимает, в каком мы положении: обсуждать, правильно ли я поступил, уже поздно; наше единственная надежда — попасть на ту сторону.
Я взглянул на часы: до отлета три минуты пятнадцать секунд. «Времени полно, — сказал я. — Готовься, высажу прямо у самолета». В километре от нас маячил большой серебристо-красно реактивный лайнер … к тому времени мы уже катились по ровному асфальту, мимо посадочной полосы.
«Нет! — закричал он. — Я не могу выйти. Меня распнут. Мне придется взять вину на себя!»
«Чушь, — сказал я. — Скажешь просто, что добирался до аэропорта автостопом, и я тебя подвез. Раньше ты меня не видел. Черт, да в этом городе полным-полно белых «Кадиллаков»-кабриолетов … и я планирую проехать так быстро, что на номер даже посмотреть никто не успеет».
Мы приближались к самолету. Пассажиры поднимались на борт, но нас пока никто не заметил … с такого-то неожиданного направления. «Готов?» — спросил я.
Он простонал. «А что делать? Но ради бога, побыстрее!» Он изучил посадочную площадку и указал: «Вон туда! Высади меня за большим фургоном. Остановись за ним, чтоб меня никто не увидел, я выскочу, и можешь сматываться».
Я кивнул. Пока пространства для маневра хватало. Никаких признаков тревоги или погони. А вдруг в Лас-Вегасе такое происходит все время: машины с опаздывающими пассажирами с отчаянным визгом проносятся по взлетной полосе, высаживают ошалелых самоанцев, в руках у которых загадочные холщовые сумки, и те вприпрыжку взбегают на самолет в самую последнюю секунду и взмывают навстречу рассвету.
Да, может быть и такое. Может быть, в этом городе это стандартная процедура …
Я резко завернул за фургон и притормозил, чтобы адвокат успел выскочить. «Не позволяй этим свиньям хамить! — прокричал я. — И помни, если будут неприятности, ты всегда сможешь отправить телеграммы Нужным Людям».
Он ухмыльнулся: «Ага, … Объяснить свою позицию, один мудак как-то написал про это стихотворение. Хороший совет, наверно. Для долбоебов». Он помахал мне вдогонку рукой.
«Отлично», — сказал, я отъезжая. Я уже приметил просвет в большом проволочном заборе, и поехал к ней на первой передаче. За мной вроде никто не гнался. Непонятно. Я посмотрел в зеркало и увидел, как адвокат без шума и драки поднимается на самолет … я выехал наружу и влился в ранний утренний поток на Парадайз-роуд.
Я резко свернул направо на Расселл, потом налево на Мэриленд Парквей … и вдруг оказался в атмосфере уютной анонимности у кампуса Университета Лас-Вегаса … какие спокойные лица; я остановился на красном и на мгновение растерялся от праздника плоти на перекрестке: изящные мускулистые бедра, розовые мини-юбки, спелые юные соски, блузки-безрукавки, длинные светлые волосы, розовые губы и голубые глаза — все коронные признаки опасно невинной культуры.
У меня возникло искушение встать у обочины и извергнуть поток непристойных предложений: «Эй, детка, давай почудим. Прыгай ко мне в мой модный «Каддилак», я мигом отвезу тебя к себе номер во «Фламинго», нанюхаемся эфира и будем плескаться, как дикие животные в моем личном почкообразном бассейне…»
Непременно. Но я уже проехал далеко по парковой магистрали и встал в левый ряд, чтобы свернуть на Фламинго-роуд. Вернуться в гостиницу, оценить обстановку. У меня были все причины полагать, что меня ждали неприятности, что я слишком долго испытывал судьбу. Я нарушил все правила Вегаса: кидал местных, оскорблял туристов, терроризировал обслугу.
Теперь была одна надежда: что мы настолько далеко зашли в своих подвигах, что ни один страж правосудия в них просто не поверит. Особенно после того, как мы записались на полицейский съезд. Если в этом городе жечь, то жечь люто. Не размениваться на мелкое жульничество и хулиганство, а браться за матерую уголовщину.
Менталитет Лас-Вегаса чудовищно архаичен, настоящие крупные преступления здесь часто проходят незамеченными. Недавно один мой сосед попал в вегасскую тюрьму на неделю за «бродяжничество». Ему лет двадцать: длинный волосы, джинсовая куртка «Ливайс», рюкзак — типичный путешественник-автостопщик. Совершенно безобиден. Скитается по стране в поисках того, что мы, как нам тогда казалось, нашли в шестидесятых — трип в духе раннего Боба Циммермана.
По пути из Чикаго в Лос-Анджелес ему захотелось посмотреть Вегас. Прогуляться по Стрип, поглазеть на достопримечательности … без спешки, куда торопиться? Пока он стоял на углу улицы возле «Цирка-цирка» любуясь разноцветным фонтаном, рядом остановился патруль.
Бац! Прямиком в тюрьму. Ни телефона, ни адвоката, не обвинения. «Меня затолкали в машину и отвезли в участок, — рассказывал он. — Посадили в большом помещении, полно народу, сняли всю одежду, зарегистрировали. Я стоял перед большим столом высотой в человеческий рост, а за ним сидел коп и смотрел на меня как средневековый судья.
Народу было полно. Дюжина арестованных, вдвое больше копов-мужиков, и десять теток-полицейских. Нужно было выйти в центр, вынуть всё из карманов и положить на стол, а потом раздеться догола — и при этом все на тебя смотрят.
У меня с собой была двадцатка, а штраф за бродяжничество — двадцать пять, так что меня посадили на скамейку с теми, кого в камеру. Никто надо мной не издевался, было похоже на конвейер.
Прямо за мной сидели двое волосатых. Кислотники. Их тоже забрали за бродяжничество. Но когда они стали доставать вещи из карманов, все прифигели. У них было 130 тысяч, крупными купюрами. У копов глаза на лоб полезли. А эти стоят голые и молча выкладывают и выкладывают пачку за пачкой на стол.
«Копы прифигели от таких денег. Стали между собой шептаться; ясен хрен, этих ребят за «бродяжничество» никак не посадишь, — он засмеялся. — Короче, им пришили «подозрение в уклонении от уплаты налогов».
«Нас всех отвели в тюрьму, а эти двое сели на измену. Они ведь барыги, понятное дело, и у них в номере лежал товар, поэтому им надо было выбраться, прежде чем копы узнают, где они остановились.
Они сунули охраннику сотню, чтобы тот привел им лучшего адвоката в городе, и через минут двадцать тот появился. Вопил что-то про неприкосновенность личности и всё такое. Я с ним пытался заговорить, но у он как зациклился. Я ему говорил, что могу заплатить залог и даже заплатить ему, если мне разрешат позвонить отцу в Чикаго, но он был слишком занят теми парнями.
Часа через два он возвращается вместе с охранником и говорит: «Пойдем». Их отпустили. Пока они ждали, один мне сказал, что это им обойдется в тридцать штук … наверно, не соврал. Ну а что? Считай еще дешево отделались, по сравнению с тем, что было бы, если бы они там задержались.
Наконец мне разрешили послать отцу телеграмму, и он мне выслал 125 баксов … Но на это ушло семь, а то и восемь дней. Не знаю, сколько я там просидел, потому что окон там не было, а кормили нас раз в двенадцать часов … Когда не видишь солнца, теряешь счет времени.
В каждой камере сидело семьдесят пять человек. Посередине толчок. Перед камерой выдавали тюфяк, и спи где хочешь. Там был мужик, который просидел тридцать лет за ограбление бензоколонки.
Когда меня наконец отпустили, коп на регистрации взял еще четвертак из тех денег, что послал мне отец, сверх штрафа. А что я мог ему сказать? Потом он отдал мне оставшиеся семьдесят пять и сказал, что на улице меня ждет такси до аэропорта … когда я сел в такси, водитель сказал: «Останавливаться мы нигде не будем, и лучше не шевелись, пока не доедем до терминала».
Я всю дорогу сидел как парализованный. Он бы меня пристрелил, не сомневаюсь. Я сразу пошел на самолет и никому и слова не сказал, пока мы не покинули Неваду. Я туда больше ни ногой».
Над этой историей я и раздумывал, въезжая на Белом Ките на стоянку гостиницы. Пятьдесят баксов и неделя в тюрьме за постоять и поглазеть на углу …
Господи, какие же тогда немыслимые кары падут на меня? Я составил перечень обвинений — но в виде юридических терминов без подробностей они смотрелись не так уж и страшно:
Изнасилование? Не прокатит. Я даже не желал этой девки, не то что прикасался к ее плоти. Мошенничество? Кража? Здесь всегда можно «уладить дело». Выплатить долги. Сказать, что я выполнял задание «Спортс иллюстрейтед» и втянуть юристов «Таймс инкорпорейтед» в кошмарный процесс. Будут годами разгребать горы постановлений и апелляций.
Перевести все их активы на Аляску и в Техас, потом постоянно подавать прошения о переносе слушания в Кито, Ноум и Арубу … не задерживаться на месте, водить их по кругу, сталкивать с бухгалтерским отделом.
Ведомость
Абнер Додж, главный юридический советник
Сумма: 44.066,12 $ … Дополнительные расходы, а именно: мы преследовали обвиняемого, Р. Дюка, по всему западному полушарию и, наконец, обнаружили его близ деревни на северном берегу острова Кулебра в Карибском море, где его адвокаты добились от суда постановления о том, что все дальнейшие слушания должны проводиться на языке племени карибов. С этой целью мы отправили трех человек в языковую школу «Берлиц», но за девятнадцать часов до начала прения сторон подсудимый сбежал в Колумбию, где он устроился на местожительство в рыбацком поселке Гуахира близ венесуэльской границы, где официальным языком юриспруденции является малоизвестный диалект гуахиро. Нам потребовался не один месяц, чтобы установить юрисдикцию в этом месте, но к тому времени подсудимый поменял местожительство, переселившись в практически недостижимый порт в истоках реки Амазонки, где он обзавелся крепкими связями с племенем охотников за головами хибаро. Наш внештатный сотрудник в Манаусе был отправлен вверх по реке, чтобы найти и нанять местного адвоката со знанием языка хибаро, но поиски затрудняются из-за серьезных проблем со связью. В нашем отделении в Рио существует серьезная озабоченность, что вдова вышеупомянутого сотрудника может добиться от местных судов, вследствие их предвзятости, решение о выплате нами разорительной суммы компенсации, гораздо большей, чем жюри присяжных в нашей стране сочло бы разумным.
Да уж. Но что значит «разумный»? Особенно здесь, «в нашей стране» — в угрюмую эпоху Никсона. Теперь у всех нас трип на выживание. Кончилась скорость шестидесятых. Стимуляторы выходят из моды. Вот в чем роковой изъян трипа Тима Лири. Он катался по Америке и впаривал «расширение сознания», даже не задумываясь о мрачных уродливых реалиях, за углом с топором поджидавших тех, кто воспринял его чересчур всерьез. После Уэст-Пойнта и католического колледжа выбор ЛСД был для него совершенно логичным … но нет особой радости от того, что он сам всё проебал, потому что слишком многих он увлек на дно за собой.
Не то, чтобы они этого не заслужили: несмоненно, они все Получили По Заслугам. Все эти до нелепого восторженные кислотные торчки, вообразившие, будто можно купить Покой и Понимание по три бакса за дозу. Но их поражение — это и наше поражение тоже. Лири забрал с собой на дно главную иллюзию, породившую целый образ жизни, у истоков которого он стоял … поколение покалеченных на всю жизнь, ничего не нашедших искателей — они так и не поняли главного древне-мистического заблуждения Кислотной культуры: отчаянной веры в то, будто кто-то — или хотя бы какая-то сила — хранит тот самый Свет в конце тоннеля.
На той же жестокой и, как ни странно, во благо задуманной херне много веков держится и католическая церковь. Таков же этический принцип военных … слепая вера в вышестоящую мудрую «власть». Папа, Генерал, Премьер-министр … и так до самого «Бога». Один из переломных моментов шестидесятых случился тот день, когда Битлы связались с Махариши. Это как если бы Дилан поехал в Ватикан целовать перстень Папы.
Первые «гуру». Потом, когда с ними не вышло — обратно к Иисусу. А теперь, по стопам следовавшего первобытному инстинкту Мэнсона, полезла целая шайка клановых местечковых божков, типа Мела Лаймана, правителя «Аватара» или того хрена с горы, что заправляет «Духом и плотью».
Сонни Барджер до этого так и не дошел, и ему никогда не узнать, как близко он стоял у Рубикона. «Ангелы ада» профукали свой шанс в 65-ом, когда подчинились инстинктам ретрограда и бандита Барджера и набросились на первые ряды антивоенной демонстрации в Беркли. Так произошел исторический раскол в тогда еще только стававшем на ноги молодежном движении шестидесятых. То было первое столкновение между гризерами и волосатыми, и о значении той стычки можно почитать в истории «Студентов за демократическое общество», которое впоследствии уничтожило само себя в обреченной попытке примирить интересы байкеров/люмпенов из рабочего класса и выходцев из среднего и высшего класса/студентов-активистов Беркли.
Тогда никто из участников движения не смог предугадать, чем обернется неудачная попытка Гинзберга и Кизи убедить Ангелов ада объединить силы с левыми радикалами из Беркли. Окончательный разрыв произошел в Альтамонте четыре года спустя, но к тому времени все давно было ясно каждому, кроме национальной прессы и кучки укурышей из рок-индустрии. Вакханалия насилия в Альтамонте лишь драматизировала проблему. Реальность уже все успела расставить по свои местам; диагноз поставлен — болезнь неизлечима, а энергия Движения давно рассеялась на импульсы самосохранения.
Ох, какой бред. Мрачные воспоминания и дурные флэшбеки проглядывают сквозь туман/время из Сан-Франциско, с улицы Станьян … нет утешенья беглецам, бессмысленно смотреть назад. Вопрос, как всегда, сейчас…?
Я лежу, распластавшись на своей кровати во «Фламинго», чуя опасный сдвиг по фазе с окружавшим меня миром. Сейчас случится что-то скверное. Не иначе. Номер похож на место катастрофического зоологического эксперимента с гориллами и виски. Трехметровое зеркало разбито, но пока висит — дурное напоминание о том дне, когда у моего адвоката сорвало крышу и он молотком для кокосов побил зеркало и лампы.
Лампы мы заменили красными и синими фонариками для рождественской елки, но зеркало было не спасти. Кровать моего адвоката выглядела как выжженное крысиное гнездо. Огонь уничтожил верхнюю половину, а от нижней остались пружины и обуглившаяся набивка. К счастью, горничные даже близко к нашему номеру не подходили после того жуткого происшествия во вторник.
В то утро, когда зашла горничная, я спал. Мы забыли повесить табличку «Не беспокоить» … она вошла в комнату и напугала моего адвоката. Тот стоял совершенно голый на коленях в кладовке и блевал в свои туфли … думал, он в туалете. Он поднимает голову и видит женщину с простым и добрым лицом, как у Мики Руни, которая, не в силах сказать ни слова, смотрит на него сверху вниз в растерянности и дрожит от испуга.
«Она держала свою швабру как топор, — рассказывал он потом. — Я выбегаю из кладовки на карачках, все еще блюю, и толкаю ее прямо в колени … все на автомате; я думал, она собирается меня убить … потом она стала вопить, и я сунул ей в рот мешок со льдом».
Да. Я помню тот вопль … более жуткого звука мне слышать не доводилось. Я проснулся и увидел, как возле кровати на полу голый адвокат схватился не на жизнь, а насмерть с какой-то пожилой теткой. В номере стоял сильный шум статических помех — на полной громкости свистел включенный на не существующий канал телевизор. Вопли тетки, отбивающейся от мешка со льдом были едва слышны … но она было не справиться с огромной голой тушей моего адвоката … Он наконец зажал ее в углу за телевизором и схватил руками за горло. Она запричитала: «Пожалуйста, пожалуйста … я просто горничная … я ничего такого не хотела … «Я мигом спрыгнул с кровати, схватил бумажник и помахал у нее перед носом золотым жетоном Полицейской благотворительной ассоциации. «Вы арестованы!» — гаркнул я.
«За что? — простонала она, — я просто хотела убраться!» Мой адвокат, тяжело дыша, поднялся на ноги. «Она, наверно, воспользовалась служебным доступа. Я чистил обувь в кладовке, когда заметил, что она сюда проникла — и взял ее». Он дрожал, по подбородку у него стекала рвота, и я с одного взгляда определил, что он понимает всю серьезность происходящего. На сей раз своей выходкой мы далеко перешли границу дозволенных мудачеств. Итак, мы стоим, оба голые, уставившись на запуганную до полусмерти пожилую женщину — работника гостиницы — распростертую на полу нашего номера в припадке страха и истерики. Придется с ней что-то придумать.
— Кто тебя послал? — спросил я — Кто тебе заплатил?
— Никто! — взревела она. — Я горничная!
— Врешь! — рявкнул мой адвокат. — Ты пришла за уликами. Кто тебя послал — управляющий?
— Я работаю в гостинице, я просто убираюсь в номерах.
Я повернулся к адвокату.
— Значит, им известно, что у нас есть. Поэтому они послали сюда эту бедную старушку, чтоб она это выкрала.
— Нет! — закричала она. — Что вы такое говорите!
— Херня! — сказал адвокат. — Ты с ними заодно.
— С кем?
— С бандой наркоторговцев, — сказал я. — Ты что, не знаешь, что происходит в этой гостинице? Зачем мы, по-твоему, здесь?
Она таращилась на нас, пытаясь что-то сказать, но только всхипывала.
— Я знаю, что вы копы, — выдавила она наконец. — Но я думала, что вы на съезд приехали. Клянусь! Я просто хотела у вас убраться. Я ничего не знаю про наркотики!
Мой адвокат рассмеялся.
— Да ты что. Только не говори, что никогда не слышала о Грандже Гормане.
— Нет! — вскрикнула она. — Нет! Богом клянусь, никогда я о таком не слыхала!
Адвокат задумался, потом нагнулся, протянул руку и помог ей встать.
— Возможно, она говорит правду, — обратился он ко мне. — Возможно, она ни причем.
— Нет! Клянусь, я ни при чем! — завыла она.
— Что ж … - сказал я. — В таком случае нам, возможно, не придется ее арестовывать. Вдруг она сможет нам помочь.
— Да! — охотно подхватила она. — Я помогу вам всем, чем смогу. Я ненавижу наркотики.
— Мы тоже, — сказал я.
— Думаю, надо включить ее в штат, — сказал мой адвокат. — Пусть ее проверят, и можно выплачивать ей по штуке в месяц, в зависимости от того, что она принесет.
Лицо у тетки заметно просветлело. Ее, кажется, больше не тревожило, что она беседует с двумя голыми мужиками, один из которых минуту назад пытался ее придушить.
— Думаешь, справишься?
— С чем?
— Один телефонный звонок каждый день, — сказал мой адвокат. — Просто расскажешь, что видела, — он похлопал ее по плечу. — Даже если, это окажется пустышка, ничего страшного. Это наша проблема.
Она заулыбалась.
— И вы мне будете за это платить?
— А то, — сказал я. — Но как только ты кому-то об этом расскажешь, сразу сядешь в тюрьму до конца жизни.
Она кивнула.
— Я помогу всем, чем смогу. Но кому мне звонить?
— Не беспокойся, — сказал адвокат. — Как тебя зовут?
— Элис, — ответила она. — Звоните в прачечную и спросите Эллис.
— С тобой свяжутся, — сказал я. — Где-то через неделю. Но держи ухо востро и веди себя как ни в чем не бывало. Справишься?
— Да, сэр! Когда я вас снова увижу? — она робко заулыбалась. — После этого, ну …
— Нет, — ответил адвокат. — Нас послали сюда из Карсон-сити. С тобой свяжется инспектор Рок. Артур Рок. Он будет выдавать себя за политика, но ты без труда его узнаешь.
Она нервно зашаркала.
— Что такое? — спросил я. — Ты что-то нам не сказала?
— Нет! — быстро ответила она. — Я просто подумала, а кто мне будет платить?
— Инспектор Рок об этом позаботится, — сказал я. — Оплата наличными, тысяча долларов девятого числа каждого месяца.
— О, Боже! — воскликнула она. — За такие деньги я на все готова!
— Ты и многие другие, — сказал адвокат. — Ты бы удивилась, узнав, кто в гостинице работает на нас.
Она поразилась.
— Я их узнаю?
— Вероятно, — сказал я. — Но они все под прикрытием. Ты узнаешь наверняка, только если случится что-то очень серьезное, и кто-то из них свяжется с тобой в открытую, назвав пароль.
— Какой?
— «Рука руку моет». Как только услышишь, отвечай: «Я ничего не боюсь». Так они тебя узнают.
Она кивнула и несколько раз повторила пароль, а проверили, чтобы она его верно запомнила.
— Отлично, — сказал мой адвокат. — Пока все. Скорее всего мы больше никогда не увидимся. Лучше игнорируй нас, пока мы не уедем. В номере убираться не надо. Просто оставляй полотенца и мыло у двери ровно в полночь, — он улыбнулся. — Так мы сможем избежать повторения подобных инцидента, верно?
Она направилась к двери.
— Как скажете, джентльмены. Мне правда очень жаль, что так вышло … но я ведь не знала.
Адвокат проводил ее на выход.
— Мы понимаем, но теперь все в порядке. Хвала всевышнему, что есть на свете порядочные люди.
Перед тем, как закрыть за собой дверь, она улыбнулась.
После того странного происшествия минуло почти трое суток, и еще ни одна горничная не заглянула к нам в номер. Любопытно, что сказала им Эллис. Мы видели ее один раз на стоянке, когда заезжали туда на Белом ките — она катила тележку со стиркой, но мы не подали виду, что узнали ее, и она поняла.
Но долго так продолжаться не могло. Номер был завален использованными полотенцами, они висели повсюду. На полу в ванной было по щиколотку кусков мыла, блевотины и грейпфрутовых корок вперемешку с битым стеклом. Чтобы сходить отлить, мне приходилось всякий раз надевать сапоги. Серый коврик был так густо усыпан семенами марихуаны, что выглядел зеленым.
Номер походил на помойку, в нем стоял такой невероятный чудовищный срач, что я решил, что можно будет отмазаться, заявив, что это «кусок жизни», экспонат, привезенный с Хейт-стрит, дабы наглядно продемонстрировать копам с других частей страны до какой мерзости могут опуститься наркоманы, если предоставить их самим себе.
Но какому наркоману понадобится эта скорлупа от кокосов и кожура от мускатных дынь? Как присутствие наркоманов объяснит весь этот недоеденный картофель-фри? Капли засохшего кетчупа на комоде?
Ладно. Но зачем столько бухла? А эти грубые порнографические фото, вырванные из журналов вроде «Шведских шлюх» и «Мавританских оргий», прилепленные к разбитому зеркалу горчицей, засохшей и превратившейся в твердую желтую корку … все эти следы разгрома, эти странные красные и синие лампочки и осколки стекла, торчащие из штукатурки на стенах …
Нет. Эти дымящиеся серой следы оставили не обычные богобоязненные наркоманы. Слишком дико, слишком агрессивно. В этом номере повсюду виднелись свидетельства чрезмерного потребления почти всех видов наркотиков, известных цивилизованному человеку с 1544 года. Это можно объяснить только как инсталляцию, какой-то гигантский медицинский экспонат, тщательно собранный с целью показать, что выйдет, если двадцать два тяжелых наркомана — и каждый со разной зависимостью — безвылазно просидят взаперти в одном помещении пять дней и ночей.
В самом деле. Но, разумеется, господа, в Реальной Жизни такого не никогда случится. Мы устроили все это исключительно в показательных целях …
Вдруг зазвонил телефон, выдернув меня из мечтательного ступора. Я посмотрел на него. Дзиииииинь … Господи, ну что теперь? Неужели все? Я уже представил себе, как управляющий мистер Хим сообщает пронзительным голосом, что полиция уже поднимается ко мне в номере и просит, чтобы я не стрелял через дверь, когда они начнут ее ломать.
Дзииииииинь … Нет, они не станут звонить. Если будут меня брать, то устроят засаду в лифте: струя газа в лицо и навалятся скопом. Без всяких предупреждений.
Я взял трубку. Это звонил мой приятель Брюс Иннс, из «Цирка-цирка». Он нашел человека, который хотел продать обезьяну, о которой я давеча спрашивал. Цена — 750 долларов.
— Вот жадюга! — спросил я. — Вчера вечером было четыреста.
— Он говорит, что только обнаружил, что она приучена к туалету, — сказал Брюс. — Он вчера оставил ее на ночь в трейлере, и она нагадила в душе.
— Это ничего не значит. Обезьяны тянутся к воде. В следующий раз нагадит в раковине.
— Может ты сам подойдешь и с ним поторгуешься. Он со мной в баре. Я ему сказал, что обезьяна тебе очень нужна, что ты можешь взять ее в хороший дом. Думаю, он готов поторговаться. Он сильно привязался к этой вонючей твари. Она с нами в баре, сидит на табурете, пускает слюни в бочку с пивом.
— Ладно, буду через десять минут. Только смотри, чтоб не нажрался. Хочу увидеть его в нормальном состоянии.
Когда я добрался до «Цирка-цирка», у главного входа в «скорую помощь» заносили какого-то старика. «Что случилось?» — спросил я у парковщика.
«Не знаю. Говорят, инсульт. Но я видел, что у него весь затылок разбит». Он сел в Кита и протянул мне квиток. «А что с напитком, — спросил он, поднимая большой стакан с текилой, стоявший на сиденье. — Могу поставить в холодильник, если хотите». Я кивнул. Эти люди были знакомы с моими привычками. Я так часто бывал в этом месте, с Брюсом и другими членами группы, что парковщики знали меня по имени, хотя я им не представлялся, а они не спрашивал, как меня зовут. Я решил, что здесь так заведено, они просто залезли в бардачок и нашли блокнот с моим именем.
На самом деле все объяснялось по-другому — тогда мне это в голову не пришло — на мне до сих пор висел значок с Конференции окружных прокуроров. Он болтался на кармане моей разноцветной охотничьей куртки, но о нем я давно забыл. Они наверняка приняли меня за суперстранного тайного агента … а может и нет, может они угождали мне рассудив, что псих, выдающий себя за копа, разъезжая по Лас-Вегасу в кабриолете марки «Кадиллак» со стаканом в руке — очень Крут, возможно даже опасен. В городе, где любой уважающий себя человек не тот, кем он кажется, вести себя как конченый отморозок не слишком рискованно. Смотрящие важно кивнут друг другу и пробормочут что-нибудь про «неотесанных понторезов».
Другая сторона медали — синдром «А это еще что за черт?». Встречается у людей вроде швейцаров и официантов, считающих, что если кто-то ведет себя как псих, но дает щедрые чаевые, то это кто-то важный — а значит ему надо угождать, или хотя бы обходиться учтиво.
Но все это ничего не значит под мескалином. Ты просто бродишь туда-сюда и делаешь то, что считаешь правильным, и так оно обычно и есть. В Лас-Вегасе полным-полно людей двинутых от природы, которых прет на ровном месте, поэтому наркотики здесь никого не волнуют — кроме полиции и героинового синдиката. Психоделикам не место в городе, где в любое время дня и ночи ты можешь зайти в казино и узреть распятие гориллы на пылающем неоновом кресте, который вдруг оборачивается колесом и вертит зверюгу кругами над многолюдным игровым залом.
Я нашел Брюса в баре, но обезьяны нигде не было. «Где она? — спросил я. — Я готов выписать чек. Возьму эту тварь с собой на самолете. Я уже заказал два билета в первом классе — Р. Дюк и сын».
— На самолете?
— А что такого, черт подери? Думаешь, мне кто возразит? Укажет на недостатки моего сына?
Он пожал плечами.
— Забудь. Ее только что увезли. Набросилась на старика прямо в баре. Какой-то старик начал домогаться до бармена, почему тот пускает сюда «всякий босоногий сброд», и тут обезьяна как заверещит, а старик швырнул в нее кружкой, и обезьяна взбесилась. Прыг с табуретки — и оттяпала ему полбашки … Бармену пришлось вызывать «скорую», потом приехали копы и увезли обезьяну.
— Черт подери. Сколько залог? Мне нужна эта обезьяна.
— Угомонись. Еще не хватало тебе угодить в тюрягу. Им только повод дай — сразу наденут на тебя наручники. Забудь про обезьяну. Она тебе не нужна.
Я подумал и решил, что он, пожалуй, прав. Ни к чему все портить из-за какой-то бешеной обезьяны, которой я никогда не видел. А то еще откусит мне голову, если я пойду ее вызволять. Она долго будет оправляться после пережитого в тюрьме потрясения, а мне столько ждать некогда.
— Когда улетаешь? — спросил Брюс.
— Чем скорее, тем лучше. Больше оставаться в этом городе незачем. Все что нужно, у меня есть. Лишнее только собьет меня с толку.
Он удивился.
— Ты нашел Американскую мечту? В этом городе?
Я кивнул.
— Мы сейчас сидим на главном нерве. Помнишь, управляющий рассказывал нам про владельца? Как он в детстве всегда хотел убежать из дома и работать в цирке?
Брюс заказал еще пару пива. Он окинул взглядом казино, потом пожал плечами.
— Я понимаю, о чем ты. Теперь у него свой собственный цирк, и деньги он гребет лопатой. — Он кивнул. — Ты прав. Превосходный образец.
— Совершенно верно. Горацио Элджер в чистом виде, вплоть до мировоззрения. Я пытался с ним поговорить, но какая-то суровая лесбиянка, что назвалась его Исполнительным секретарем, послала меня нахуй. Сказала, больше всего в Америке он ненавидит прессу.
— Он и Спиро Эгню.
— Они оба правы. Я ей пытался сказать, что во всем с ним согласен, но она велела не валять дурака и уматывать из города и даже не думать приставать к Боссу. Он, говорит, в самом деле ненавидит репортеров: «Я не то чтобы предупреждаю, но на вашем месте я бы именно так это и восприняла» …
Брюс кивнул. Босс отстегивает ему штуку баксов в неделю за два выступления за вечер в баре «Леопард-лаунж» и еще две штуки группе. От них требуется только лабать погромче два часа каждый вечер. Боссу насрать, какие песни они играют, главное, чтобы ритм потяжелее, да громко звучали динамики, чтобы заманивать народ в бар.
Как-то странно было сидеть в Вегасе и слушать, как Брюс поет мощные вещи вроде «Чикаго» и «Кантри сонг». Если бы руководство потрудилось прислушаться к словам, всю группу вымазали бы в дегте и изваляли в перьях.
Несколько месяцев спустя, в Эспене, Брюс пел те же песни в полном клубе туристов, где еще сидел Астронавт, и когда выступление закончилось, — подвалил к нашему столу и стал нести какой-то пьяный ура-патриотический бред и доебываться до Брюса: «Совсем обнаглел канадец, приехал сюда и оскорбляет нашу страну!»
— Слушай, — сказал я. — Я американец. Я здесь живу и я согласен, блядь, с каждым его словом.
Тут подошли вышибалы и, загадочно улыбаясь, сказали: «Добрый вечер, джентльмены. Книга Перемен говорит, что сейчас время тишины. И здесь не принято приставать к музыкантам, ясно?»
Астронавт ушел, что-то мрачно бормоча что-то о том, как бы используя свое влияние «что-то сделать, да побыстрее» с законами об иммиграции. «Тебя как зовут?» — спросил он меня, когда его провожали вышибалы.
— Боб Циммерман, — сказал я. — И больше всего на свете я ненавижу тупых поляков.
— По-твоему, я поляк? — закричал он. — Ах ты прихлебала поганый. Говнюк! Ты не представляешь эту страну.
— Господи, надеюсь, что ты ее не представляешь — пробормотал Брюс. — Все еще что-то вещал, когда его выволокли на улицу.
На следующий вечер, в другом ресторане Астронавт, трезвый как стеклышко, сидел и жрал — когда к его столику подошел за автографом мальчик четырнадцати лет. — немного посмущался для приличия, потом нацарапал свою подпись на маленьком клочке бумаги, который дал ему мальчик. Тот посмотрел на бумажку, порвал ее на кусочки и бросил ему на колени. «Не все тебя любят», — сказал он и вернулся к своему столику, стоявшему в метрах двух поодаль.
Компания Астронавта потеряла дар речи. Человек восемь-десять: жены, администраторы и избранные старшие инженеры, развлекавшие — в славном городке Эспен. Никто не сказал ни слова. Быстро доели и ушли, не оставив чаевых.
Так астронавт — съездил в Эспен. В Лас-Вегасе бы у него таких проблем не возникло.
Этот город очень быстро забирает. Через пять дней в Вегасе чувствуешь себя, как будто ты здесь прожил пять лет. Кому-то нравится, но кому-то нравится и Никсон. Этот бы здесь стал отличным мэром, шерифом — Джон Митчелл, а Эгню — начальником канализации.
Когда я попытался сесть за карточный столик, меня окружили вышибалы. «Тебе здесь не место, — тихо сказал один из них. — Пойдем выйдем»
— Почему бы и нет? — ответил я.
Они вывели меня через главный вход и дали знак привезти Белого Кита.
— Где твой друг? — спросили меня, пока мы ждали.
— Какой друг?
— Здоровый мексикос.
— Послушайте, я доктор журналистики. С чего это я вдруг буду здесь тусоваться с каким-то мексикосом?
Они засмеялись: «Тогда это что?» — и сунули мне в лицо большую фотографию, где мы с адвокатом сидели за столиком во вращающемся баре.
Я пожал плечами.
— Это не я. Это некий Томпсон. Работает в «Роллинг стоун» … очень опасный человек, буйный псих. А рядом с ним киллер мафии в Голливуде. Да каким местом вы на эту фотку смотрели? Какой нормальный человек станет ходить в одной черной перчатке?
— Это мы заметили. Где он сейчас?
Я пожал плечами.
— Он быстро передвигается. Задания приходят ему из Сент-Луиса.
Они пристально на меня посмотрели.
— А ты откуда все это знаешь?
Я быстро засветил перед ними свой золотой значок Полицейской благотворительной ассоциации, повернувшись спиной к толпе.
— Ведите себя естественно. Не палите меня.
Они все еще стояли там, когда я уезжал в Белом ките. Парковщик пригнал машину как раз вовремя. Я дал ему пятерку и со стильным визгом покрышек выехал на улицу.
Все было кончено. Я подъехал к «Фламинго» и загрузил весь свой багаж в машину. Попытался поднять верх, чтобы избавить себя от посторонних взглядов, но моторчик не работал. Лампочка генератора горела ярко красным огнем с того раза, когда я загнал тачку в озеро Мид для испытания на водонепроницаемость. Беглый осмотр приборной панели показал, что все электрические схемы в машине накрылись пиздой. Ничто не работало. Даже фары — а когда я нажал на кнопку кондиционера, под капотом что-то неприятно громыхнуло.
Верх заклинило где-то на середине, но я решил дотянуть до аэропорта. Если это корыто сломается по дороге, я всегда могу бросить его и вызвать такси. К чертям это хлам из детройтской лавочки. Нельзя допустить, чтобы им это сошло с рук.
Когда я добрался до аэропорта, всходило солнце. Я оставил Кита на VIP-стоянке. Его принял мальчишка лет пятнадцати, но я отказался отвечать на его вопросы. Его очень расстроило общее состояние машины. «Боже мой! — восклицал он. — Как так случилось?» Он ходил кругами вокруг тачки и показывал на всевозможные вмятины, царапины и трещины.
— Я знаю, — сказал я. — Ее раскурочили к херам собачьим. В этом проклятом городе вообще нельзя ездить на кабриолетах. Самая жесть была на бульваре напротив «Сахары». Знаешь, там на углу собираются все торчки? Они там вдруг все как с цепи сорвались.
Паренек попался не слишком сообразительный. Он сразу побледнел и теперь пребывал в состоянии немого испуга.
— Не волнуйся, — сказал я. — Я застрахован.
Я показал ему договор, где мелким шрифтом было написано, что я застрахован от всех видов ущерба всего за два доллара в день.
Когда я сбежал, паренек все еще кивал. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что впарил ему машину. Но объяснить обширные повреждения было невозможно. Машина была растерзана и убита? груда металлолома. В обычных обстоятельствах меня бы схватили и арестовали, когда бы я попытался ее сдать … но не в такую рань, и не с этим пареньком. В конце концов, я был «Особо важной персоной», иначе бы мне вообще не дали напрокат эту машину ….
Что посеешь, то и пожнешь, думал я, спеша в аэропорт. Еще было слишком рано, чтобы вести себя адекватно, так что я спрятался в кофейне с газетой «Лос-Анджелес Таймс» в руках. Где-то в коридоре автомат играл «Еще одну затяжку». Я прислушался, но мои нервные окончания потеряли всякую чувствительность. Единственной песней, которую я мог на тот момент воспринимать была "Mister Tambourine Man". Или "Memphis Blues Again" ….
«Ооо, мама … неужели это конец?»
Мой самолет вылетал в восемь, а значит, мне предстояло убить два часа. Чувствуя себя отчаянно незащищенным. Я не сомневался, что меня ищут, что кольцо вокруг меня смыкается … всего лишь вопрос времени, когда меня загонят, как бешеное животное.
Я бросил весь свой багаж в лоток. Все, кроме сумки, полной наркотиков. И «Магнума». Есть ли в этом аэропорту металлоискатели? Я прогулялся к выходу на посадку, стараясь не привлекать к себе внимания, и осмотрел территорию на предмет черных ящиков. Ни одного не увидел.
Я решил рискнуть — тупо прошмыгнуть через ворота с широкой улыбкой на лице, рассеяно бормоча про «серьезный спад на рынке скобяных изделий…»
Просто еще один коммивояжер-неудачник. Во всем виноват Никсон. Точно. Я решил, что будет выглядеть естественнее, если я найду с кем поболтать — обычный обмен репликами между пассажирами:
«Здорово, дружище! Думаешь, наверно, что я так потею? Ну так елки-палки! Газеты сегодня читал? Ты не поверишь, что эти твари придумали в этот раз!»
Сойдет. Но я не мог найти никого, с кем можно спокойно поговорить. Весь аэропорт был заполнен людьми, которые выглядели так, будто готовы вцепиться бы мне в глотку при одном моем неверном движении. Меня обуяла паранойя … я почувствовал себя как маньяк-потрошитель в бегах от Скотленд-Ярда.
Куда бы я ни повернулся, я видел Свиней … потому что в то утро в аэропорту Вегаса было полно копов: массовый исход после кульминации съезда окружных прокуроров. Когда до меня это дошло, мне стало гораздо спокойнее за свое психическое здоровье.
ВСЕ ГОТОВО
Готов ли ты?
Готов?
Ну а что? Тяжелый день в Вегасе. Тысяча копов покидает город, ломится через аэропорт группами по три, по шесть человек. Возвращаются домой. Конференция по наркотикам закончилась. Нездоровые разговоры и тела в зале ожидания. Стаканчики с пивом и «кровавые Мэри», кое-где жертва сыпи на груди втирает мазь в подмышки под ремнями толстой кобуры. Зачем скрывать эту дрянь. Пускай проветривается …
Да, премного благодарен … У меня, кажется, оторвалась пуговица на брюках. Надеюсь, не спадут. Вы ведь не хотите, чтобы с меня свалились брюки?
Хуй. Не сегодня. Не посреди вегасского аэропорта тяжким потным утром в хвосте массового сборища по Наркотикам и Психотропным препаратам.
«Когда приедет поезд на вокзал … я посмотрел в ее глаза …»
Мрачная музыка. «Легко ль сказать, легко ль сказать, когда любовь твоя напрасна …»
Бывают дни, когда все напрасно … полный облом с начала до конца; и тут уж лучше затаиться в укромном уголке и наблюдать. Можно немного подумать. Плюхнуться на дешевый деревянный стул, отгородившись от движения, и ловко сорвать крышки с пяти-восьми бутылок «Будвайзера». Выкурить пачку «Мальборо», съесть бутерброд с арахисовым маслом и, наконец, под вечер заточить пласт хорошего мескалина … потом выехать из дома на пляж. Выйти в прилив, в туман и побрести на онемевших от холода ногах в десяти метрах линии прибоя … пробираясь через стайки куликов-песочников … челночников, надпочечников. . глупых мелких птичек, крабов и осьминогов, и кое-где поодаль за дюнами и вынесенной на берег древесиной ковыляет в одиночестве большой извращенец или заросший комиссованный бродяга.
С этими тебе не придется познакомиться, разве что совсем не повезет. Но на пляже как-то проще, чем в аэропорту Лас-Вегаса знойным суетливым утром.
Я чувствовал себя очень заметным. Амфетаминовый психоз? Параноидальная шизофрения — что это? Мой аргентинский багаж? Эта кривая размашистая походка, из-за которой меня не взяли в Центр подготовки офицеров запаса ВМС?
Точно. Капитан, этот человек никогда не сможет ходить прямо. Потому что одна нога длиннее другой …Не намного. Примерно на три восьмых дюйма, то есть на две восьмых больше, чем готов бы допустить Капитан.
Так что мы расстались. Он принял командование в Южно-Китайском Море, я стал Доктором Журналистики … и много лет спустя, убивая время этим мерзким утром в аэропорту Лас-Вегаса, я взял газету и увидел, что Капитану пришел пиздец:
Капитан корабля зарезантуземцами после«случайного» нападенияна Гуаме
(АОП) — На борту корабля ВМС США: «Крейзи хорс»: Тихий океан(25 сент.) — Сегодня весь экипаж этого новейшего американского авианосца численностью 3485 человек пребывает в яростном трауре, потому что пять членов экипажа, в том числе Капитан, были порезаны как ананасы на кубики в драке с героиновой полицией в нейтральном порту Гон-Си. На рассвете капеллан корабля Доктор Бло, провел на палубе напряженную погребальную службу. Хор 4-ого Флота исполнил «Блюз мальчика-с-пальчика» … а потом, когда неистово зазвонили корабельные колокола, останки пятерых поджег в бутылочной тыкве и бросил в Тихий океан офицер в балахоне, известный лишь как «Коммандер».
Вскоре после окончания службы члены экипажа затеяли междоусобную драку, и всякая связь с кораблем была прервана на неопределенный срок. Официальный представитель штаба 4-ого флота на Гуаме заявил, что ВМС никак не может прокомментировать ситуацию прежде, чем станут известны итоги расследования, проводимого группой гражданских специалистов под руководством бывшего окружного прокурора из Нового Орлеана Джеймса Гаррисона.
… Зачем нужны эти газеты, если им больше нечего предложить? Агню был прав. Пресса — сборище пидоров-садистов. Журналистика — не профессия и не ремесло. Это дешевая ловушка для мудаков и неудачников, фальшивая дверь на задворки жизни, грязный зассанный закоулок, заколоченный санитарным инспектором, но достаточно просторный, чтобы вставший с тротуара алкаш мог зайти и подрочить, как шимпанзе в зоопарке.
Пока я прятался по углам в аэропорту, то заметил, что на мне до сих пор висит полицейский значок. Плоский оранжевый прямоугольник с надписью: «Рауль Дюк, следователь по особым делам, Лос-Анджелес». Я увидел его в зеркале над писсуаром.
Сорвать и выкинуть. Конференция кончилась … и она ничего не дала. Не мне, по крайней мере, и не моему адвокату — у него тоже был значок — но он был дома в Малибу, лечил свои параноидальные болячки.
Пустая трата времени, тупой проеб, дешевый предлог, придуманный — теперь это совершенно ясно — только для того, чтобы тысяча копов могла съездить на несколько дней в Лас-Вегасе за счет налогоплательщиков. Никто ничего не узнал — по крайней мере ничего нового. Кроме, пожалуй, меня … а я узнал лишь то, что Ассоциация окружных прокуроров на десять лет отстала от жестокой правды и суровых изменчивых реалий, которые они только недавно стали называть «наркокультурой» в мерзком году Господа нашего 1971-ом.
Они до сих пор выбивают из налогоплательщиков тысячи долларов, чтобы снимать фильмы об «опасностях ЛСД», в то время когда кислота, как известно всем, кроме копов, считается «Студебекером» на рынке наркотиков, где популярность психоделиков рухнула до того, что большинство оптовых торговцев больше не продают качественную кислоту или мескалин, разве что в виде одолжения особым клиентам: в основном знатокам-любителям в возрасте за тридцать — вроде меня и моего адвоката.
Нынче большой спрос на Медленные. «Красные» и «белый» — Секонал и героин — и отстойный самосад, чем только не опрысканный — от мышьяка до лошадиных транквилизаторов. В ходу сегодня то, что «ПАЖОЩ» — все, что способно закоротить мозг и вырубить его на как можно дольше. Рынок из гетто расползся по пригородам. Кто раньше сидел на «Мепротане» теперь ширяется под кожу или в центряк … и на каждого бывшего скоростного, обретшего покой в героине, приходится 200 детишек, пересевших на иглу прямиком с Секонала. Попробовать скорость они даже не удосужились.
Стимы теперь не в моде. Метедрин на рынке образца 1971 года так же редок, как чистая кислота или ДМТ. «Расширение сознания» ушло вместе с Линдоном Джонсоном … а, транки, следует отметить в интересах истории, пришли с Никсоном.
Я дохромал до самолета без проблем, если не считать неприятных вибраций от других пассажиров … но мой мозг к тому времени был выжжен настолько, что я бы не постеснялся подняться на борт голый и покрытый сочащимися шанкрами. Чтобы не пустить меня на этот самолет, потребовалась бы чрезвычайная физическая сила. Обычная усталость стала для меня настолько неактуальной, что я уже начинал привыкать к постоянной истерии. Я чувствовал, что малейшее недоразумение между мной и стюардессой вызовет у меня либо слезы, либо вспышку гнева … и она, кажется, это почуяла, потому что обращалась со мной крайне обходительно.
Когда мне захотелось еще льда для «Кровавой Мэри», она быстро их принесла … а когда у меня кончились сигареты, дала мне пачку из собственной сумочки. Единственный раз она напряглась, когда я достал из рюкзака грейпфрут и принялся кромсать его охотничьим ножом. Я поймал ее внимательный взгляд на себе и попытался изобразить улыбку. «Я никуда не езжу без грейпфрута, — сказал я. — Хороших нигде не достанешь, если ты не богач».
Она кивнула.
Я еще раз сверкнул ей гримасой-улыбкой, но почем знать, что она подумала. Вполне возможно, что она уже решила снять меня самолета в Денвере — в клетке. Я пристально посмотрел ей в глаза, но она не выдала себя.
Я спал, когда наш самолет коснулся посадочной полосы, но от встряски я мигом проснулся. Я посмотрел в окно и увидел Скалистые горы. Хули я тут делаю? Какой-то бред. Я решил как можно скорее позвонить своему адвокату. Пусть вышлет мне денег на огромного добермана-альбиноса. Денвер — это главный пункт переправки краденых доберманов, их привозят со всей страны.
Раз уж я здесь, то почему бы не взять себе злобного пса. Но сперва что-нибудь от нервов. Как только самолет приземлился, я кинулся по коридору в аптеку аэропорта и спросил у провизора пачку амилов.
Она заерзала и закачала головой. «Нет-нет, — наконец сказала она. — Это я вам без рецепта продать не могу».
«Я знаю, — сказал я. — Но понимаете, я доктор. Мне не нужен рецепт». Она до сих пор колебалась. «Ну … тогда вам придется показать мне какое-нибудь удостоверение», — сказала она.
«Разумеется», — я выхватил бумажник и дал ей полюбоваться на полицейский значок, пока листал в поисках своей церковной дисконтной карты, согласно которой я Доктор богословия, аттестованный священнослужитель Церкви Новой Истины.
Она внимательно ее изучила и вернула назад. В ее поведении почувствовалось уважение. Ее взгляд потеплел. Она хотела ко мне прикоснуться. «Надеюсь, вы простите меня, доктор, — сказала она с милой улыбкой. — Но нам приходится спрашивать. Сюда такие уроды заходят. Всякие опасные наркоманы. Вы не поверите».
«Не волнуйтесь, — сказал я. — Я прекрасно понимаю, но у меня больное сердце, и я надеюсь — »
«Разумеется!» — воскликнула она — и через считанные секунды вернулась с десятком ампул. Я заплатил, не став добиваться скидки для священнослужителей. Потом я вскрыл коробку и тут же на ее глазах разломил одну ампулу у себя под носом.
«Благодарите бога, что у вас молодое здоровое сердце, — сказал я. — На вашем месте я бы никогда … ооо … срань господня! … что? Ах, прошу меня извинить, я чувствую приход». Я развернулся и побрел примерно в направлении бара.
«Благослови вас Господь, свиньи!» — крикнул я двум выходившим из туалета морпехам.
Они посмотрели на меня, но ничего не сказали. К тому времени я хохотал как ненормальный. Но кому какое дело? Еще один ебнутый церковник с больным сердцем. Черт возьми, меня полюбят в «Браун Паласе». Я еще раз хорошенько причастился амилом, и когда я добрался до бара, сердце мое было преисполнено ликования. Я чувствовал себя как чудовищное воплощение Горацио Элджера … Человек Движения, и настолько больной, что полностью уверен в себе.