Он накрыл голову подушкой и повторил слова, которые тогда произнес в ответ:
- Плевать на проклятие.
И тогда прозвучал голос из еще более давнего времени, голос отца Хальфасиона, наставника его юности, которая прошла по другую сторону мира, на Острове, что лежит под водами неугомонного моря:
- Тот, кто охотится, должен быть стражем.
Акмед заморгал в темноте.
- Это ты произнес пророчество, подхваченное ветром? - невнятно спросил он у своего разума. - Неужели все время говорил ты, отец?
Но лишь темнота была ему ответом.
Столетия назад Акмед решил не связывать себя с другими людьми. За долгие годы своей необычной жизни он убедился, что любовь, жизнь и верность эфемерны. Поэтому намерение охранять или оберегать кого-то или что-то, даже вечно спящее дитя, обречено на провал.
Он лежал на застеленной шелком постели - единственная роскошь, которую он себе позволял. Гладкие мягкие простыни успокаивали постоянный зуд воспаленной кожи; шелк и базальт толстых стен удерживали беспокойные вибрации мира, во всяком случае еще недавно. Теперь, когда кузни работали без остановки, а из коридоров доносился топот ног, ему пришлось забыть о покое - приближалась война.
Акмед медленно встал и накинул на себя одежду. Ему не было необходимости вслушиваться в команды, которые оглушительно отдавал старший сержант; колебания воздуха, неистовые ритмы неизбежной войны нанесли ряд жестоких ударов по чувствительной сети нервных окончаний его кожи. Акмед глубоко вздохнул, впервые ощутив, что с тех пор, как он занял эту темную спальню, время успело потрудиться над его телом и духом.
Он открыл дверцу стоящего возле кровати шкафа из кедра, сделал шаг и оказался внутри потайного хода.
Шагая по тайному проходу к секретной спальне, Акмед размышлял о странностях роли стража. Грунтор не нуждался ни в его защите, ни в указаниях. Рапсодия всегда была абсолютно независима - что иногда вызывало в нем ярость - и всегда рассчитывала только на себя.
Половину своей жизни он провел, готовясь стать безупречным стражем, а вторая половина ушла на то, чтобы доказать: никто не может чувствовать себя в безопасности. Король покачал головой, сворачивая к руинам Лориториума; он не знал, какая половина потрачена зря.
Люди в горах и тайны, которые, как он раньше предполагал, послужат ему защитой от возмездия, легли на его плечи тяжким грузом, словно доспехи, которые иногда защищают, а порой бывают серьезной помехой или даже таят в себе опасность. Однажды он упал в доспехах в реку, течение сразу же потащило, швырнуло в толщу ненавистной ему воды. Обязательства перед болгами давили на него и тянули вниз. Ему пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы остаться и начать строить оборону, чтобы защитить тех, кто вручил ему свою судьбу. Он бы предпочел оказаться подальше отсюда с квелланом в руке и дождаться, пока все это закончится.
Акмед осторожно шагал среди пепла и развалин огромной усыпальницы Гвиллиама. Здесь практически не осталось ничего ценного - одни расплавленные подсвечники да осколки мозаичной плитки. Все остальное сгорело в страшном пожаре, устроенном Рапсодией, чтобы уничтожить демоническую лиану, ублюдочный корень Великого Белого Дерева, который ф'дор использовал, чтобы проломить гору и добраться до Спящего Дитя, долгие века находившегося в колонии давно умерших дракиан, пытавшихся его защитить.
Акмед соскочил с кучи мусора и оказался под огромным куполом Лориториума, построенного, чтобы сохранить огонь звезды Серенны, привезенный из старого мира. В центре круга стоял алтарь из Живого Камня, а на нем лежала длинная тень.
Тело Дитя обладало удивительной хрупкостью, хотя состояло из самой земли. Она лежала на спине под большим плащом Грунтора, которым он накрыл ее, когда они в последний раз приходили сюда. Со стороны она походила на лежащего на катафалке мертвеца. У нее было лицо ребенка, а кожа напоминала полированный серый камень. Под ее прозрачной поверхностью плоть казалась более темной, преобладали тусклые оттенки зеленого и коричневого, пурпурного и темно-красного, переплетенные между собой, точно нити разноцветной глины. Возникало ощущение, будто черты лица, одновременно грубые и тонкие, вырублены тупым резцом, а затем старательно отполированы.
Акмед медленно, боясь побеспокоить Дитя, приблизился к алтарю.
"Пусть сон той, что спит под Землей, не будет нарушен, - сказала Праматерь, последняя оставшаяся в живых обитательница поселения дракиан и страж Спящего Дитя. - Ее пробуждение возвестит о начале вечной ночи".
Он остановился возле алтаря и заметил, что Дитя дрожит под плащом.
На ресницах, похожих на сухую траву, показались слезы. С тех пор как Акмед в последний раз ее видел, волосы Дитя стали белыми, даже у корней. Раньше они зеленели, точно трава ранней весной, а теперь напоминали снег, покрывший землю.
Акмед тяжело вздохнул.
- Ш-ш-ш, - прошептал он своим скрипучим голосом.
Дитя Земли была напугана, он чувствовал это своей кожей, всем существом. Земля вокруг содрогалась от ударов молота по наковальне, от громких приказов - чудовищной какофонии подготовки к войне.
Акмед наклонился и осторожно прикрыл плащом плечи Дитя. Потом откашлялся.
- Не беспокойся, - сказал он, поморщившись от звука собственного голоса.
Потом он наклонился еще ниже и нежно провел пальцем по руке Спящего Дитя. Закрыв глаза, он сосредоточился на ее дыхании и постарался замедлить свое так, чтобы они совпали.
- Я знаю, что ты чувствуешь, как рвется земля, - проговорил он ласково. - И я понимаю, что это причиняет тебе боль. Но тебе не нужно бояться шума, мы шумим для того, чтобы защитить тебя. Ты в безопасности, клянусь.
Одинокая слеза скатилась по щеке Спящего Дитя. Акмед погладил ее по волосам и вновь наклонился.
- Я буду твоим стражем, - тихонько пообещал он. - Только твоим.
Его губы коснулись лба Спящего Дитя.
- А теперь спи, - сказал он. - Отдыхай спокойно. Я несу дозор.
Дитя вздохнула во сне и перестала дрожать, теперь она лежала совершенно неподвижно, лишь легко вздымающаяся грудь свидетельствовала о том, что она еще жива.
Акмед поправил плащ, стараясь не касаться руки Спящего Дитя. Повернувшись налево, он зашагал к большой груде мусора, высившейся у входа в туннель. Он уже собрался влезть на нее, но в последний момент остановился и внимательно посмотрел на закопченную стену.
Покрытый сажей камень стены двигался, словно превратился в тесто. Акмед вздохнул, не спуская глаз со стены, которая вдруг стала жидкой и обрела очертания левой руки.
Он оглянулся на Дитя, но она не шевелилась, похоже, погрузилась в еще более глубокий сон.
Взгляд Акмеда вернулся к руке, изображенной на стене. Камень некоторое время держал ее форму. Затем на глазах у Акмеда пальцы стали удлиняться, вытягиваясь вперед, пока не стали напоминать длинные тонкие туннели, направленные в разные стороны. Ладонь оставалась неизменной, хотя пальцы-туннели превратились в темные линии, а потом исчезли.
Перед ним возникла карта, вот только Акмед не знал, что за место на ней изображено.
Он снял перчатку, протянул руку и коснулся стены. Видение исчезло, базальтовая поверхность приняла прежний вид, не осталось никаких следов.
- Благодарю тебя, - прошептал Акмед.
Он быстро взобрался по куче мусора, спустился в туннель и зашагал в сторону Пустоши, за которой находилось Скрытое Королевство.
23
Возле Тирианского города, Тирианский лес
Когда пограничный патруль Тириана выехал навстречу всаднице, ехавшей на гнедой кобыле, раздалась птичья трель. Элендра прислушалась: "Один всадник с ребенком". Она улыбнулась, услышав кодовые имена, которые они использовали: "Это Богиня без Греха". Элендра вышла из палатки, чтобы встретить Рапсодию.
Маленький загорелый мальчик сидел в седле перед ней. Малыш с блестящими черными волосами и огромными темными глазами. Он озирался с восхищением обитателя пустыни, никогда не видевшего леса. Рапсодия время от времени что-то негромко ему говорила, стараясь успокоить. У нее на руках - за спиной мальчика - Элендра заметила сверток. "Наверное, грудной ребенок", - подумала Элендра, и тут же раздался обиженный плач, подтвердивший ее догадку. Элендра усмехнулась: птичьи трели изменились, теперь они сообщали уже о двух детях, прибывших вместе со всадницей.
Четверо стражников лиринов встретили Рапсодию, как уже не раз бывало прежде, у границы Внутреннего леса. Один тут же подхватил брошенные Рапсодией поводья, другой по ее просьбе снял седельные сумки и понес к дому Элендры. Остальные двое вернулись по следу Рапсодии, желая убедиться, что за ней не явились непрошеные гости, а первый вернул поводья соскочившей на землю Рапсодии. Они успели привыкнуть к этим действиям, ведь Рапсодия уже в третий раз оставляла детей у Элендры.
Однако она впервые приехала одна. Раньше ее всякий раз сопровождал Акмед, и лирины почтительно обращались к королю фирболгов как к гостю Рапсодии, но королевских почестей не оказывали. Так они договорились заранее, когда разрабатывали стратегию поисков детей ф'дора. Элендра с удовольствием приглядывала за детьми, дожидаясь возвращения Рапсодии, которая должна была доставить их к лорду и леди Роуэн.
Сначала Элендра долго колебалась и не хотела оставлять детей демона у себя, но теперь не жалела, что согласилась. И хотя некоторые из них отличались буйным нравом, а один и вовсе вел себя вызывающе, ей пришлось признать, что, несмотря на свою демоническую кровь, они были обычными детьми. Элендра успела полюбить их, даже Винкейна, который раздражал ее, как никакой другой ребенок.
Рапсодия тоже привязалась к ним. Большинство они нашли нищенствующими на улицах, все они были сиротами, и она старалась провести с ними хотя бы несколько дней, помогая привыкнуть к новой жизни в лесу. Без способности Акмеда распознавать кровь старого мира им не удалось бы собрать детей, призналась Рапсодия Элендре, и это было действительно так - они почти ничем не отличались от обычных детей, если не обращать внимания на весьма неприятное выражение, иногда появлявшееся у них в глазах.