Да, фигура девушки на носу парусника живая, и я понимаю, что она что-то говорит, но шум волн и свист ветра в парусах заглушают ее слова. С глубокой тоской я сожалею о том, что я - не Джем, что я не испытываю жгучего желания перегнуться через фальшборт, как перегнулся бы он, чтобы дотянуться до губ деревянной красавицы. Я только вздыхаю и смотрю вперед. Плывет и плывет вперед парусник под названием "Катаэйн", пересекая синие просторы неба и моря. Только небо да море кругом, и нет на горизонте земли.
Небо вдруг темнеет, и я слышу дальние раскаты грома. Приближается буря. И еще кое-что слышится мне. До меня доносится голос деревянной красавицы: "Он не твой, он мой. Он не твой, он мой". Это песня, насмешливая песня. Я знаю, что потом буду вспоминать эту песню и краснеть, как от стыда. А здесь и сейчас - во сне - я ничего не понимаю, ни смысла песни, ни того, к кому она обращена.
Потом я оборачиваюсь, потому что чувствую, что кто-то стоит у меня за спиной. В сгущающейся тьме я скольжу по палубе - скольжу, будто тяжелый камень, который кто-то упрямо тянет по неподатливой плоскости. Передо мной румпель, а возле него, отвернувшись от меня, стоит некто, до боли знакомый.
Конечно же, это Джем. Я трогаю его за плечо. Он оборачивается, но, к своему изумлению, я вижу, что у этого человека другое лицо, не лицо Джема. Это Ката, и лицо у нее бесстрастное, застывшее, как у куклы, и она говорит механически, равнодушно: "Он не твой, он мой".
В смятении и страхе я пячусь назад.
И вот я снова стою на носу парусника. Но с деревянной женщиной что-то случилось. Она больше не поет. Она снова стала неподвижной, неживой, но тут я замечаю кое-что еще. Теперь я становлюсь смелым, как Джем, наклоняюсь вниз, перегибаюсь через леер, хватаюсь за бушприт... Небо совсем почернело, воздух пропах вонью. Я слышу противный скрежет - как будто теперь кто-то тащит вперед весь корабль, но не по воде, а по шершавому камню. Я вытягиваю руку и касаюсь деревянного лица.
Именно этого я и боялся!
"Джем! - кричу я. - Джем!"
- Тс-с-с! Тихо!
- Джем?
- Тс-с-с!
Небо за решеткой под потолком порозовело - занималась заря. В полумраке Раджал не без труда разглядел сидевшего перед ним на корточках человека в грязных, пыльных лохмотьях.
- Но ты - не Джем!
- Тихо, говорят же тебе!
Раджал умолк. С изумлением рассматривал он неожиданного гостя. Мальчишка, его ровесник, а может, и помладше. В курчавых черных волосах незнакомца запуталась паутина, к подбородку прилип клочок слежавшейся пыли.
Еще мгновение Раджал плохо понимал, что это происходит наяву. Он прошептал:
- А где Джем?
- Ой нет, только не надо вот этого! Неужели ты тоже такой?
- Что значит - "такой"?
Негромко, но вполне решительно мальчишка хлопнул Раджала по щеке.
- Эй! Ты что?
- Тс-с-с, не вопи! Ты же не чокнутый, а?
- Н-наверное, чокнутый, - ошарашенно прошептал Раджал. - Ты откуда взялся?
Но очень скоро он узнал ответ. Раджал обвел взглядом темницу. Дверь была крепко заперта, прутья решетки - на месте, но на полу рядом с Раджалом лежала тяжелая плита, припорошенная песком. Плита явно была вынута из стены. Через отверстие такого размера вполне мог протиснуться худенький парнишка из соседней темницы.
На миг Раджал совсем забыл о своем сне. Теперь ему припомнился скрежет - звук, который издает камень, трущийся о другой камень...
- Старик Лакани мне показал, - пояснил гость Раджала. - Мы стали искать другие такие камни. Он сказал - ну, наверное, это так и есть, - что если этот камень качается, то могут быть и другие такие же. Стоило попробовать, верно? Мне пока больше таких камней найти не удалось, но хотя бы этот есть. Я что сказать хочу: лучше один способ для побега, чем ни одного.
Раджал скептически отозвался:
- Какой же это побег, если так можно всего-навсего попасть в соседнюю темницу?
- Это же только начало! И знаешь что? Я так думаю, старик Лакани, наверное, знает, где еще есть расшатанные камни, да только мне не говорит. Что скажешь?
От камня откололся уголок. Незнакомец сжал его в руке, придирчиво взвесил, запасливо спрятал под солому и принялся рассказывать Раджалу про старика Лакани, который просидел в подземелье не один солнцеворот и уже успел забыть о внешнем мире.
Раджалу этот странный, непрерывно заговорщицки шепчущий мальчишка уже успел порядком надоесть.
- Кто он такой, этот старик Лакани?
Словно бы в ответ на этот вопрос послышался жалобный вой из темницы по другую сторону коридора.
- Он же ненормальный! - вырвалось у Раджала.
- Само собой, он чокнутый. Он был в моей темнице. То есть я - в его темнице. Поначалу все ничего было, а потом он вдруг кинулся ко мне и стал меня душить!
- За что?
- А я знаю, за что? Наверное, за кого-то другого меня принял. Мне повезло, в общем: его уволокли и швырнули в одиночку - туда, напротив твоей темницы. Ну вот. И теперь он только воет, да вопит, да бред всякий несет.
- Это я слышал.
- Знаешь, жрать охота - страсть просто. А ты голодный? - Мальчишка пошарил в карманах и извлек корку хлеба. Разломав ее, он протянул кусок Раджалу, а другой кусок, побольше, запихал в рот и принялся жадно жевать. А ты не унанг, поди? - жуя, поинтересовался он.
- Я... я эджландец, - соврал Раджал.
- А они вроде белокожие.
- Большинство. Но не все.
Раджал с сомнением смотрел на хлебную корку. Похоже, она была заплесневелая.
- Не хочешь - не надо, - обиженно проговорил незнакомец и отобрал у Раджала хлеб. - Другие найдутся, кто спасибо скажет.
- Старик Лакани?
- Да ну его, Лакани этого. Это я про себя. Тут не попируешь, это я тебе точно говорю.
Раджал удивился.
- А ты что-то знаешь про пиршество?
- Ну, стражники потешались, как раз перед тем, как за тобой пошли. Это ведь старая шутка: тебя приоденут, накормят, а потом и объявят - так, мол, и так, пожалуйте в подземелье, милости просим. Со стариком Лакани как раз такая петрушка приключилась - так он говорит. Но только ты сильно не переживай - ты тут так долго не просидишь, как он.