Вот тут костыль вдруг выскользнул из-под мышки у капитана, а деревянная нога подвернулась, и Порло, рухнув на пол и пребольно ударившись, позорно обмочился. Ухватившись за парапет, он рыдал и стонал:
- Кобр-ра, кобр-ра!
Перепуганная Буби вернулась к поверженному хозяину и, дрожа от страха, прижалась к нему.
На этом месте гораздо позже их обнаружили стражники и сопроводили в отведенные капитану покои. Стражники предположили, что капитан напился запрещенной браги и заблудился во дворце.
- Старый дурак. Совсем из ума выжил. Да еще и штаны обмочил!
Ну и смеялись же они!
Не было тихо. Не было пусто. Даже темно - и то не было. Над "Царством Под" звучали скрипы и грохот из забегаловки наверху. Эти звуки казались уродливой, безобразной музыкой, к которой добавлялся стук капель, падавших на пол с промокшей от мочи мешковины. Свет проникал в каморку только через трещины в потолке, и в этом свете мелькнули подрагивающие усики, потом вильнувший голый хвост, потом - тускло сверкнула лежавшая в углу перевернутая медная лампа.
- Ну, вот мы и дома!
Застонали ржавые петли крышки люка. Двое оборванцев спрыгнули вниз. Крысы разбежались.
- Куда они все подевались? - озадаченно проговорил Прыщавый, вглядываясь в темноту. - Видишь, что ты наделал, Писун? Все тебя ищут, поди.
- Я тебе не Писун.
- Ну, Малявка.
- И не так меня зовут.
- Хороша благодарность!
Мальчишка фыркнул и пошарил рукой по полу.
- Куда лампа подевалась?
- А где-то свечка должна быть.
- Ой, тьфу! Занавеска вся мокрая.
Малявка негромко выругался.
- Чего-то она мокрая, Писун?
- Обмочил кто-то, - победно отозвался мальчишка.
- Ладно, давай я тебя лучше Писуном звать не буду.
Ругаясь на чем свет стоит, Прыщавый зажег свечку, шлепнулся на грязный матрас, понял, что матрас промок, со вздохом поднялся и, побродив между мешками, бочонками и ящиками, вытащил откуда-то свернутый в рулон коврик. Развернув рулон, он расстелил коврик поверх матраса. Прыщавый сильно устал и был готов снова плюхнуться на матрас, но на миг коврик привлек его внимание. Уж очень богатым был рисунок, необыкновенно яркой - расцветка. Огонек свечки осветил завитки, спирали, пятнистые змейки, павлиньи перья с радужными "глазками".
- Что-то я тут раньше такого не видал, - пробормотал Прыщавый.
- Так его только вчера сперли. Султанский коврик.
- Чего-чего?
- А ты песню про султана не слыхал? - Малявка зевнул и ткнул пальцем в коврик. - Ну... было пять султанов, и у каждого - свое царство...
Прыщавый никакой такой песни не слыхал, но нагнулся ниже и стал рассматривать коврик более пристально. Вскоре рисунок перед его глазами преобразился, и какие-то его детали стали похожими на реки, а другие - на горы и деревья, а еще какие-то - на планеты и падучие звезды. В самой середине Прыщавый не без труда различил фигуры мужчин, хитро спрятанные за причудливым орнаментом. Все мужчины были в одеждах разных цветов, и каждый из них держал в руке, словно некий дар, сверкающий кристалл, и кристаллы тоже были разного цвета. От кристаллов исходили символически вытканные лучи. Они накладывались друг на друга, пересекались. Мелкие стежки, которыми были изображены лучи, тянулись до самых краев ковра.
На мгновение Прыщавый замер, словно его зачаровали. Но тут Малявка, устав от ожидания, бросился к матрасу и разлегся на лежащем поверх него коврике. Свеча угасла. Пьяные матросы наверху, в харчевне, затянули развеселую песню и стали притоптывать в такт. Чары развеялись. Прыщавый растянулся на матрасе рядом со свернувшимся калачиком Малявкой. Каким мягким оказался ковер, какой сладкий аромат исходил от него! Прыщавый перевернулся на живот, уткнулся лицом в пушистую, мягкую шерсть, блаженно вдохнул пропитанный запахом ковра воздух. Этот запах перебил мерзкие миазмы "Царства Под".
Прыщавому было тоскливо. Вообще-то говоря, ему всегда было тоскливо, но когда он обнаружил Малявку, притаившегося за башенкой на галерее, Прыщавый испытал победную радость. Гадать не приходилось: завидев страшного стражника-уабина, малыш вскарабкался вверх и спрятался, а потом боялся спуститься один. Так бы он и сидел в своем шатком убежище, а потом либо соскользнул вниз и разбился насмерть, либо его в конце концов заметили бы уабины. Ну и натерпелся же он страха, наверное! Сам Малявка в этом признаваться не желал, но это не имело значения. Прыщавый, словно кошка, перепрыгнул через провал, подхватил перепутанного малыша, а потом, продолжая ловко прыгать с крыши на крышу, в конце концов доставил мальчишку домой. Когда они мчались по извилистым проулкам к "Царству Под", грудь Прыщавого просто-таки распирало от гордости и счастья. Он лелеял мысль о том, как обрадуются его новые дружки. Более того, он представлял себя в роли настоящего героя. Его будут хлопать по спине, обнимать, целовать, выкрикивать его имя...
Каким же он был самонадеянным тупицей! Возвращение домой обернулось крушением всех надежд для Прыщавого. Вероятно, остальные могли вот-вот вернуться, но теперь Прыщавый понимал, что ни радости, ни благодарности он от них не дождется. Это было бы на них непохоже, и к тому же "поддеры" относились к Прыщавому с отвращением. Жизнь Прыщавого началась на каучуковой плантации, и там он мечтал только о побеге. Как ему хотелось убежать к морю! А потом, когда он попал на корабль капитана Порло, он снова стал мечтать - на этот раз о новой жизни в новой, незнакомой стране. И вот теперь он оказался в новой, незнакомой стране и опять предавался мечтам. Он вытянул покрытую разодранными в кровь прыщами худую руку, почесал шею. Песня, звучавшая наверху, в "Полумесяце", близилась к развязке. То была грубая матросская песня. Прыщавый ее уже не раз слышал.
Эй, дружище, ты в оба смотри, не зевай!
Посмазливей жену для себя выбирай!
После свадьбы узнаешь восторги любви,
Вот тогда и гори, вот тогда и живи!
Так что горя не знай
Пламеней-полыхай!
Что бы это значило? Этого Прыщавый не понимал. Песню прервали грубые ругательства содержательницы притона. В наступившей тишине Прыщавый слышал, как где-то в углу копошится крыса, как шелестят бьющиеся о сваи причалов волны моря. Он вздохнул. Может быть, ему стоило вернуться на "Катаэйн"? Или лучше поискать другое местечко - где-нибудь посреди странного царства Унанг-Лиа? Прыщавый не знал, как ему быть. Он знал одно: что жутко, отчаянно устал. Нужно было постараться уснуть, пока матросы не разгулялись вновь, не принялись опять горланить свои песни и стучать по полу тяжелыми ботинками.
Прыщавый передвинулся поближе к Малявке и обнял мальчика. Тот дышал глубоко и ровно, но вряд ли уже успел заснуть. Ох, Писун, Писун... Какой же он был славный! Прыщавый нежно погладил грязные волосенки Малявки. Никто из остальных мальчишек ни за что бы его так близко к себе не подпустил. Самым противным был Губач, да и Сыр не лучше... На самом деле Прыщавый подозревал, что и господину Раджу он внушает отвращение - пусть тот и не выказывает своих чувств открыто. Но это было очевидно. Вспоминая о том, как спас Малявку, как вытащил его из-за башенки на галерее, как потом нес на руках, Прыщавый думал о том, как повели бы себя другие на месте малыша, если бы потребовалось спасать их? Небось отшатнулись бы от него, от его протянутых к ним, изуродованных прыщами рук? Нет, никого из них он не смог бы спасти. Не теперь.
- Ты спишь, Писун? - шепотом спросил Прыщавый.
- Я тебе не Писун, - прошептал в ответ малыш.
Они оба любили шептаться. Слишком часто им приходилось слышать крики, грубые шутки и смех. Пошептаться - это было для них особой, редкой и потому драгоценной радостью. Прыщавый опасливо глянул наверх - туда, где располагалась крышка люка. Прислушался - не доносится ли топот ног бегущих по проулку "поддеров"? Чары могли быть в любое мгновение разрушены. Он прижался губами к уху малыша.
- А как же тебя зовут на самом деле?
- Не знаю. Ну, то есть мама-то меня как-то назвала, а папаша меня просто Малявкой кличет.
- У тебя есть мать? - спросил Прыщавый недоуменно, словно самая мысль об этом показалась ему странной. - И отец есть?
- Мамы нет. Папаша ее продал... давным-давно.
- Ну а отец?
Малявка вздохнул.
- Да ты ж его знаешь. Его все знают, и все зовут как положено, по имени. Вот только у него сразу три имени.