Город. Дикая орда растекается по темной улице. Ей поручено произвести аресты… За что сажают этих людей? «Коммунисты? Прикончить их!» Неужели зарезали ножом эту девушку? Он сует руку за пазуху убитой, которая не успела еще остыть. Щиплет ее, потом стаскивает с коченеющего пальца колечко…
Он вдребезги пьян. Огромный город преследует его, как кошмар, не дает ему покоя. Он в публичном доме, в комнате у проститутки. Вот он вынимает из кармана колечко.
— Возьми его, — еле ворочая языком, говорит он девице.
— С чего это ты мне его даришь, красавчик?
— Так просто.
— Ха-ха-ха!
Смех проститутки гулом отдается в его ушах. Все странно гудит и бурлит вокруг него с того самого дня, как бурей прибило его сюда, оторвав от мягкой, вспаханной земли.
Колечко поблескивает на пальце проститутки. Проститутка будит в нем разлетевшиеся как дым мечты о красивых деревенских девушках, о родной земле, мирной доброй земле, потерянной им навсегда. Все словно заволокло туманом. Его мутит от еды, вина, духоты, вони публичного дома и рвет прямо на постель.
— Чтоб тебе провалиться, дурень, грязная свинья! Нализался, так нечего лезть к бабе! — вопит проститутка…
Захариас никак не мог отделаться от этих мутных картин. А бой между тем продолжался.
Солдаты по переулку подползли к самым воротам. Пулемет теперь без передышки строчил по окну. Рухнула стена, на которой висели вышитый кораблик и воскресный костюм Черного, и густое облако белой пыли окутало комнату. В этом тумане Сарантис и его товарищи дышали с трудом и почти ничего не видели. Они чувствовали приближение смерти.
Лежа за баррикадой, они продолжали отстреливаться. Георгос, не вставая, бросил в окно последнюю ручную гранату. Ее взрыв на несколько минут задержал наступление солдат. Вдруг Георгос почувствовал, что кто-то тянет его за ногу.
Он обернулся и увидел Элени.
Ее изуродованное лицо заливала кровь. На нем можно было различить лишь один сверкающий глаз. Собрав последние силы, она подползла к нему, чтобы его коснуться.
— Элени! — раздался отчаянный крик и потонул в гуле выстрелов.
— Они проникли во двор! — закричал Сарантис.
Тимиос беспрерывно палил из пистолета, приставив его к притолоке двери. В нескольких шагах от него во дворе упал раненый солдат. Другие солдаты тотчас отступили, прижались к ограде.
— Не стреляй, не стреляй в меня! — прошептал раненый.
Что мог ему ответить Тимиос? Солдат, осмелев, пополз к двери домика, чтобы спрятаться хотя бы там. Ведь на середине двора его могли прикончить случайно даже свои. Он вцепился руками в мраморную доску, загораживавшую дверной проем.
— Не стреляй! Не стреляй в меня! — молил он.
В тюфяки, сваленные на пол, попала граната. При взрыве старое кресло, Тимиос и посудная полка отлетели к стене. Из двери вырвался черный столб дыма.
— Будь осторожен, может, там еще не все убиты, — сказал у ограды один солдат другому, удерживая его за ремень.
Лучи солнца упорно пробивались через черную завесу, скрывавшую двор. Прижавшись к полу, Сарантис искал глазами своих товарищей. Он увидел Георгоса, выползшего на середину комнаты. Видно, и тот хотел проверить, остался ли хоть кто-нибудь в живых.
Сарантис приподнял немного голову, и взгляды их встретились. Но им некогда было обменяться хоть словом. Сарантис тотчас повернулся на другой бок и приник к двери. Он еще раз выстрелил.
Солдаты, готовые броситься в атаку, застыли опять на месте.
Пулемет строчил не переставая.
Солнечные лучи пронизывали насквозь белое облако известковой пыли, рассеивая по всей комнате нежный, словно неземной, свет. У Георгоса не осталось ни одной пули, и он стал лихорадочно шарить руками вокруг. Только теперь он понял, что несколькими минутами раньше прятался за мертвой Элени.
Он отбросил пистолет. Судорожно сжал в руке полу ее жакетки. Быстрое, прерывистое дыхание Георгоса касалось обезображенного лица девушки, ее плеча, шеи. Он смотрел на нее и не мог оторвать глаз. Лицо его подергивалось…
Вдруг он приподнял голову и замер. Резкое стрекотание пулеметов, оглушительный гул многократным эхом отдавались у него в голове. Этот треск и грохот с каждой минутой делались все более страшными и невыносимыми.
И тут Георгос вскочил на ноги и, перепрыгнув через труп Элени, выбежал во двор.
— Мы победили! Мы победили! — надрывно закричал он.
На него обрушился целый град пуль. Он повернулся вокруг своей оси, его стройное тело обмякло, и он рухнул на разрытую гранатами землю.
Сарантис понял, что один остался в живых. Он наповал убил солдата, прыгнувшего в дом через окно, и, отступив в угол, спрятался за кучей обломков. Вдруг во дворе кто-то закричал:
— Постойте! Постойте!
Автоматы, стрелявшие в дверной проем, сразу замолкли. Из-за дома показался капитан. Он, запыхавшись, подбежал к солдатам, которые при виде его повскакали с мест.
— Что случилось? — спросил он.
— Один из них еще жив. Но у него, наверно, не больше двух-трех патронов, — ответил солдат, кричавший перед этим «Постойте! Постойте!»
— Тогда не стреляйте в него, — поспешил распорядиться капитан. — Мы возьмем его живьем.
И он немедленно передал немцам приказ прекратить огонь.
Запасники бросили свой пулемет. Они уселись на пол залитой солнцем террасы и, прислонившись к перилам, закурили. Может быть, даже заговорили о своих родных местах.
Теперь не слышно было ни звука. Под окном и у двери домика солдаты замерли, затаив дыхание. Один из них привязывал свою пилотку к длинной палке. Перед ним стоял капитан; его красная физиономия была преисполнена серьезности, и он знаками давал указания солдату.
Сарантис прислушивался к этой странной тишине. От окна к ограде спокойно плыли легкие облака известковой пыли, прошитые золотистыми лучами солнца. Среди обломков лежали его мертвые товарищи, теперь уже равнодушные ко всему происходящему.
Он осторожно сел. Так ему удобней будет обороняться. Он знал, чего добиваются враги, но был уверен, что им это не удастся.
Вдруг Сарантису вспомнилась его квартирная хозяйка, добрая, немолодая уже женщина. Сегодня рано утром она сказала ему: «Купи мне, пожалуйста, немного соли». Он совсем забыл о ее просьбе, а бедняжка, наверно, до сих пор ждет его. «Ах, голова садовая! — думает, должно быть, она про него. — Подговорю я ребят вечером, когда он придет, встретить его музыкой, пусть бьют палками по пустым ведрам». Малыши любили его и часто встречали веселыми шутками.
Дул легкий ветерок. Солнечные лучи запутались в пыли, как котенок в клубке шерстяных ниток. Ветерок слегка шевелил легкую прядь разметавшихся по полу волос Элени.
Сарантис знал Элени еще девочкой с длинными косами. Ему вспомнилось то утро, когда он оказался свидетелем ссоры в доме Саккасов, перебранки из-за проданных Хараламбосом одеял. И он подумал о том, как всякие беды подрезают крылья мелким собственникам, убивают их мечты.
И вдруг перед ним воскрес образ Клио. Она стояла в подвенечном платье и пристально смотрела на него. Губы у нее дрожали. Страдание преобразило ее лицо и придало ему особую прелесть.
После бегства из ссылки он ни разу не видел Клио. Однажды он спросил о ней у Элени, и та рассказала ему о детях сестры, об ее истеричности, о ссорах с матерью. «Она стала злая как собака», — прибавила она раздраженно, и он поспешил перевести разговор на другую тему…
Сарантис почувствовал, что силы его покидают. Это внезапное затишье притупляло все его чувства.