Клик-клик, клик-клик, - звякали вязальные спицы ее тетки.
- Поешь чего-нибудь, племянница. Пирожные необыкновенно вкусны.
Но Эла не могла ничего есть.
- Я пошлю за досточтимым Воксвеллом! - выпалила Умбекка как-то раз, когда Эла упала на пол и не могла подняться.
- Нет! - прошептала Эла.
Досточтимый Воксвелл?!! Сквозь обуглившийся мрак воспоминаний измученная молодая женщина вновь и вновь видела влажные лиловатые губы лекаря, раздвинувшиеся, когда он зубами вынул пробку из бутылочки. Хлоп! выскочила пробка. Даже в воспоминаниях Элы слышался этот глупый, дурашливый звук. Хлоп-хлоп-хлоп! Слышался, пока не становился громче, не начинал звучать зловеще, не разлетался жутким эхом. То было эхо ее обреченности, и хотя порой бывало так, что Эла не осознавала ничего, кроме того, что очень больна, теперь она ясно, отчетливо понимала и другое: "Они пытались убить меня!" Да, пытались. Быть может, не тело. Но душу, разум - точно. Эла сжимала и разжимала кулаки. Как ей снова хотелось погрузиться в такое приятное, сладкое забытье! О, тогда бы коварный мир не тревожил ее. А там, в мире забытья, было бы тепло и сладко. Теплая, сладкая смерть там была бы. Эла вспомнила о снотворном снадобье и увидела лицо досточтимого Воксвелла мерзкое, ухмыляющееся. Он смеялся! Нет! Она ни за что не сдастся! Ни за что!
"Я пошлю за досточтимым Воксвеллом!" - эхом раздавались в ушах Элы слова тетки. Она вцепилась ногтями в ковер, собрала все силы, какие только у нее были, и закричала: "Не-е-ет!"
Что-то такое было в жутком крике Элы, что остановило даже Умбекку. Толстуха попятилась, сердце ее испуганно заколотилось. Она прижала руку к затянутой в черный креп груди, закрыла глаза и горько вздохнула. Она понимала, что племяннице очень хотелось бы выпить снотворного снадобья, но понимала и другое - Эла была горда и ее гордость была сильнее.
В последующие дни Эла страдала, но боролась, решившись раз и навсегда вырваться из липких объятий снотворного зелья.
Умбекка взяла колокольчик.
- Нирри, помоги леди Эле встать.
Нирри выполнила указание хозяйки.
- Мэм?
- В чем дело, девчонка?
- Еще что-нибудь?
Умбекка вздыхала:
- Нет.
Нет. Она не пошлет за досточтимым Воксвеллом. Об этом не могло быть и речи. Угроза осталась угрозой, и не более того.
- Это здесь, тетя?
- Да, Джем. Это проповедницкая.
Джем с любопытством вглядывался в здание, стоявшее за проржавевшими воротами. Окруженная высокой стеной, проповедницкая была большой и мрачной. Ее окружал заброшенный, одичавший сад. Ржавые петли ворот протестующе заскрипели. Умбекка улыбнулась Джему, не слишком решительно толкнувшему створку ворот.
Пригибаясь под нависшими над дорожкой ветвями, Джем и Умбекка шли к проповедницкой.
- А почему проповедницкая, тетя?
- О Джем! - этого вопроса Джем Умбекке еще не задавал. - Это же понятно. Проповедницкая есть проповедницкая. Тут жил проповедник.
- А кто такой проповедник?
- Самый главный человек в деревне.
- Важнее лорда?
Толстуха остановилась.
- Лорд - повелитель замка, Джем. А проповедник - повелитель храма.
Джем обернулся.
- Тут жил бог Агонис?
Тетка немного отстала от него - наверное, ей тяжело было нести корзинку. Ее ответ донесся до Джема из-за густой листвы.
- О нет, Джем. Нет, что ты! Здесь жил его посредник. Его наместник. Проповедник.
Но и этот ответ мало что объяснил юноше.
- Это все было в стародавние времена? Когда люди еще веровали? Ну, то есть, когда веровали все-все?
Юноша смотрел на разрушающийся дом и на миг вдруг почему-то очень встревожился. Вдоль одной из стен тянулась странная пристройка - вроде бы застекленная.
- Да, Джем. В стародавние времена, - откликнулась тетка, и голос ее прозвучал ближе. Она успела догнать Джема.
Умбекка за последнее время изменилась не меньше, чем ее племянница... Умбекка стала спокойна, тиха и доброжелательна - такой она стала после ночи безумия лекаря. Что-то умерло у нее в душе, она перестала быть такой, какой была раньше.
Она больше не наведывалась в дом досточтимого Воксвелла и перестала носить на груди сверкающий золотой круг Агониса.
- Мы еще не пришли, тетя? - спросил Джем.
- Скоро придем.
- Но когда же?
Тетка обогнала его и шла впереди.
- Бедняжка Джем! Тебе тяжело ступать по гравийной дорожке?
- Нет-нет! - мотнул головой Джем. Он тяжело дышал. - Просто... просто я проголодался, вот и все!
Вот это было правдой. Солнце уже клонилось к закату, а они все еще не добрались до цели. Раскрасневшийся Джем повис на костылях и глядел на внушительную фигуру шагавшей впереди Умбекки. Они обогнули здание проповедницкой, миновали окружавший здание сад, дошли до калитки и вышли в огород.
- Когда мы с Руанной были молоденькие, - говорила Умбекка, - мы сюда каждый Канун наведывались. О, какие мы тогда были веселые, какие счастливые бежали по дорожке в муслиновых платьях, смеялись, болтали! Размахивали зонтиками!
После богослужения у проповедника всегда бывало застолье. Ну, это само собой разумеется, только для людей благородного происхождения, жутко скучно. Ну а мы с Руанной убегали в огород. Как же нам тут нравилось! О чем мы только не мечтали! Мы смотрели на Оракул и гадали, что с нами будет. Это было еще до того, как эрцгерцог избрал мою бедную сестру себе в жены, конечно. О, он далеко не сразу сделал ее своей избранницей!
В воздухе пахло созревшими яблоками.