— Около одиннадцати? Вчера около одиннадцати?
— Да, да, вчера около одиннадцати! О каких еще одиннадцати часах я мог бы вести речь?!
— Ну-ну, не надо так кипятиться. Я же вас предупреждал: ложитесь, не ждите меня.
— Я и не ждал. Ох, послушайте… Извините, Джон. Сегодня я с утра сам не свой. Тут произошел какой-то жуткий случай.
— Неужели? И что же именно?
— Да так, ничего. Словами и не опишешь, получится очень глупо.
— Скажите же, что стряслось?
— Оставим лучше этот разговор, хорошо? Возможно, мне просто помстилось. Такое со мной бывает. Удалось вам разузнать то, о чем я просил?
— Открытку я нашел. На всякий случай купил три штуки. И картинку-головоломку тоже.
— Как, и головоломку? С автопортретом Рембрандта?
— Ага.
— Невероятно. Ай да Джон, удивил!
— Продавалась наряду с другими, о которых вы говорили.
— Вот уж нежданная удача. А я был уверен, что придется просить вас самому ее наскоро смастерить: разрезать одну из открыток на неровные кусочки, как в картинках-головоломках.
— Простите, не понимаю, о чем вы. Помните, вы ведь так мне и не сказали, для чего вам, собственно, понадобилась эта головоломка. Кстати, налить вам еще чашечку?
— Спасибо. И на сей раз, если можно, положите немножко сахару.
— Сколько угодно.
Вот, держите. Так. Теперь перейдем к головоломке?
— Видите ли, здесь весь фокус в том, что это может сработать, а может и не сработать. Я хотел, вернее, хочу, чтобы вы — раз уж вам так несказанно повезло, — чтобы вы составили картину целиком, кроме тех кусочков, на которых глаза. Понимаете? Автопортрет без глаз. Нечто в этом духе.
— Понятно.
— Я уже говорил, это может сработать. Что насчет Трафальгарской площади?
— А, вот это оказалось очень интересно.
— Да?
— Ну, что касается трех статуй, то выяснить, кого они изображают, было проще простого. Погодите, где-то у меня тут записано. Или, может, погодим, сначала позавтракаем?
— Прошу вас. Если записки у вас под рукой, прочтите их мне прямо сейчас.
— Вот они. Немного помялись, но разобрать можно. Итак: в дальнем правом углу Трафальгарской площади стоит, как вы правильно сказали, статуя Георга Четвертого.
— Угу.
— В ближнем правом углу — генерал-майора сэра Генри Хавлока[15], К.О.Б.[16], — один бог знает, что значат эти буквы. Надо полагать, «кто-то там королевский». Может, «Королевский орденоносец»?
— Понятия не имею. Дальше.
— На постаменте выбито его изречение времен Индийской кампании 1857 года. Хотите послушать?
— Да, пожалуй.
— «Солдаты!»
— Джон, умоляю! Я ведь вам уже говорил. Вы не осознаете мощи собственного голоса.
— Извините. «Солдаты. Ваши труды и лишения, ваши страдания и героизм никогда не будут забыты благодарной родиной».
— Фу! Заметьте, он ставит лишения и страдания выше героизма. Типичные сопли, которые любят разводить вояки. А сам небось кровожадный душегуб.
— В ближнем левом углу стоит Чарльз Джеймс Нейпир[17]. Чем-то это имя знакомо.
— Еще один генерал.
— Правда? А я было подумал — ученый. Даты жизни такие: MDCLXXXII — MDCCCLIII. Если хотите, могу вам их перевести в нормальные цифры.
— Не трудитесь. Значит, как вы и предполагали, пустует постамент в дальнем левом углу?
— Да, но тут, Пол, и заключается самое интересное. Лишнее доказательство того, как легко оторваться от действительности, даже если вы не…
— И что же там такого интересного?
— Он уже не пустует.
— Что?!
— Краем уха я слышал про некие планы на сей счет, но понятия не имел, что их уже осуществили.
— О чем все-таки вы толкуете?
— На четвертом постаменте высится новая статуя.
— Статуя? Чья?
— Как вы думаете?
— Джон, я не в настроении, да и не в силах играть в угадайку.