— Да. После нескольких неудачных попыток.
— Замечательно, Пол! Просто замечательно! И это только начало, вот увидишь! То ли ты еще сотворишь, если приложишь свой недюжинный ум!
— Не исключено. Однако же не забудь и другое обстоятельство: безглазие, если так можно выразиться, — болезнь неизлечимая. Следовательно, все мои усилия заведомо ограничены определенными рамками.
— Но эти рамки гораздо шире, чем тебе представляется сейчас, старина.
— Может быть, может быть. Во всяком случае, Эндрю, я действительно нуждался в таком жутком многолетнем одиночестве. Сначала надо было пройти через это, а уж потом начинать думать, как жить дальше.
— Понимаю, понимаю.
— Это немного напоминает игру в теннис, когда побеждаешь в одном сете. Все силы кладешь на этот сет, в конце концов выигрываешь его, и — опять все с нуля. Причем я не придаю своим словам никакого уничижительного смысла, но ведь приходится начинать все с самого начала. Понимаешь, о чем я?
— Еще бы, Пол, еще бы. И я очень рад, что… что период приспособления к новым условиям у тебя, видимо, подходит к концу. Скажу тебе прямо, Пол: да, верно, я не знаю, как ты выглядишь, но разговариваешь ты, вне всяких сомнений, точно так же, как в лучшие свои годы.
— Спасибо. А еще хочу поблагодарить тебя, Эндрю, за то, что ты относишься ко мне без всякого снисхождения. Хотя, конечно, в твоем голосе я все же уловил едва заметную напряженность, призвук смущения от такого прямого, намеренно жесткого разговора. Или я не прав? Так или иначе, я тронут, глубоко тронут.
— Милостивый боже, от тебя ничто не ускользнет. Как я вижу, ты по-прежнему необычайно чуток. Если не ошибаюсь, именно ты однажды сформулировал, что такое писатель, назвав его коллекционером, этаким энтомологом нюансов. Верно?
— Однажды? Неоднократно, Эндрю, неоднократно.
— И тут сам собой напрашивается… Рискнуть, что ли, спросить тебя?
— О чем?
— Нет ли у тебя, случайно, новой книги на подходе?
— Ну, Эндрю, раз уж ты рискнул спросить, отвечаю: есть.
— Есть? Это просто замечательно, Пол! Вот так новость! До чего же я рад, не могу тебе передать! И волнуюсь, предвкушая удовольствие! Рад за тебя и волнуюсь, предвкушая свое удовольствие!
— Вообще-то есть из-за чего взволноваться, верно?
— Еще бы! Но поточнее — в каком она состоянии? На каком ты этапе? Это пока лишь задумка? Всего лишь огонек, мерцающий… ну… гм…
— Трудненько теперь со мной разговаривать, правда, Эндрю?
Короче говоря, не совсем так. Это уже нечто значительно большее, чем мерцающий где-то вдали огонек.
— Господи, до чего интересно! Роман, надо полагать?
— Нет. Нет, в общем-то не роман.
— Не роман?
— Пожалуй, сие произведение придется обозначить как автобиографические мемуары.
— Еще лучше! Еще лучше! Ведь давно, много лет назад, Пол, я уговаривал тебя написать автобиографическую книгу, помнишь?
— Да, только…
— Честное слово, просто ушам своим не верю. А название уже есть?
— «Закрытая книга».
— Как, прости?
— «Закрытая книга». Такое заглавие: «Закрытая книга».
— Ох, Пол…
— Тебе не нравится?
— Не нравится?! Да я в восторге! В вос-тор-ге. «Закрытая книга» — гениально! И знаешь… знаешь, Пол, я уже прямо-таки вижу обложку. Послушай. И скажи свое мнение. Закрытая книга — я имею в виду, на суперобложке будет изображена закрытая книга… а на супере этой книги, то есть книги на обложке, будет изображена еще одна закрытая книга… естественно, поменьше размером, а на обложке той, что поменьше, еще одна закрытая книга и так далее — ad infinitum[27]!
— Увы, лишь потенциально, Эндрю.
— Что потенциально?
— Лишь потенциально ad infinitum.
— Педант! Ты всегда был педантом!
— И горжусь этим.
— Так ты не считаешь, что обложка получится изумительная?
— Ну-ну, не будем слишком увлекаться. Написать предстоит еще очень много, гораздо больше, чем уже написано.
— Уже что-то написано?
— Ну да.
— Ты уже начал работу?
— Разумеется.
— Пол, мне обидно это слышать.
— Да перестань.
— Нет, правда, Пол, очень обидно.
— Что ты такое несешь?
— Почему я только сейчас впервые слышу об этом новом потрясающем творении?