- Выбивай!
Я нажал рычаг, и, совсем как в дыроколе, что выбивает дырочки в бумаге, - раз! - и готова подмётка размера 37. Ещё раз - и вторая. А потом у другой машины я эту подмётку пришил к заготовке. Я только заготовку придерживал и педаль ногой прижимал, а машина сама шила и точно по краю. Вынул пришитую заготовку к подошве, вывернул, и всё. Готовы туфли.
Теперь поскорее на ноги надеть. Сбросил старые и тут же в новые влез. Тесноваты. Если стать на цыпочки и пятку чуть приподнять - ничего. Но тогда туфли шлёпают. Неинтересно. И задник раздавить можно. В тапочках он мягкий. Если же совсем туфли надеть - жмут. Тоже плохо.
Что делать?
Емельян Петрович уже от меня отошёл. Вот беда.
А наши ребята в цеху молотками постукивают. У них ведь раньше, до прихода на Обувку, не было такой подготовки, как у меня, в подвале у дяди Емельяна.
Им всё в диковинку. К машине их сразу не подпускают. У них шпильки из рук выскальзывают, молоток по ногтю стукает, дратва в щетину не вплетается. А стараются. Емельян Петрович сказал, что, если молотком стукать не научишься, к машине и подходить нечего.
Синий халат дяди Емельяна мелькает от табуретки к табуретке. Курсирует он по цеху и учит ребят. Ну, а мне делать уже нечего. Я туфли под мышку и к Жене Ежину подошёл, спрашиваю:
- Что сидишь без дела?
- Я не нанимался в сапожники. Дураков работа любит.
Жуёт хлеб с маслом и ухмыляется. Спрашивает меня:
- Что наработал?
- Тапочки-выворотки.
- Что ж не обулся? Твои на ноге каши просят.
- А эти новые тесны. Нужно же такое придумать - сшил на номер меньше.
- Вот здорово! - Женя так и расплылся.
Лицо его, и без того круглое, поперёк себя шире стало.
- Наработал! - Он смеялся, как смеются, когда получают большое удовольствие.
А мне в это время так грустно было, что и рассказать невозможно. "Тоже мне, - ругал я сам себя. - Нашёл на чём характер показывать. Вот и влип".
Как же мне хотелось надеть туфли, которые я сам сработал. Женя подмигнул мне и опять свою хрестоматию раскрыл - десятирублёвку показал:
- Видел?
- Да видел я её, видел! Что ты мне в глаза тычешь?
- Что это?
- "Что-что"! Десять рублей. Что я, десятирублёвки не видел?
- Видеть ты её видел. Только эта десятирублёвка - захочу - туфлями станет. И не такими, как твои. А красными. Вон там из красной кожи шьют. Видишь? Я возьму и куплю. И точно по ноге выберу. Гроши - они сила!..
Что говорить: грустный я вышел с фабрики. У многих ребят туфли на ногах поскрипывают, а я свои под мышкой несу. Старые мои правда дырявые. И большой палец виден, и под пяткой стёрлись.
Ругаю себя и думаю:
"Выходит, есть настойчивость, а есть и упрямство. Выходит, я сегодня не настойчивость проявил, а упрямство".
Женя рядом со мной топает. И вдруг кричит:
- Погоди!
Только это он не мне крикнул. Парень с нами поравнялся - совсем незнакомый, веснушчатый. Парень этот был, должно быть, из другой смены, а может быть, и совсем не из нашей школы. В руках он нёс красные выворотки. Честно скажу, таких красивых туфель я не видел.
Женя его за рукав:
- Продай туфли!
А тот:
- Ты руками не хватай. А то как хватану - не обрадуешься.
Женя книжку раскрыл и помахал десяткой перед его носом:
- А это видел?
- Ну, видел.
- Продай!
- Не продам.
- Чего жадничаешь? Мало десятки? Ещё подкину. По рукам?
- Сказал - не продам. Сам шил. Понимаешь? Матери покажу. Отстань.
- А почему не надел на ноги?
- Велики чуть. Шлёпают. Ничего, пока на комод поставлю - пусть все смотрят. А нога вырастет - надену.
Тут я вмешался в разговор:
- Какой номер твоих красных?
- Тридцать восемь.
- А у меня тридцать седьмой. На, примерь. Только видишь, мои коричневые.
Но парень тот за цветом не гнался. Он тут же примерил, а я тем временем надел его туфли. Надел и вижу - как раз.