Или, может быть, имя покойного Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна ничего не говорит толкиниствующему "богослову"?
Может быть, самому Федорову и "очевидно". Ему, конечно, "христиане", приравнявшие фантазии католического лингвиста к текстам Св. Писания, милее, чем православные люди, не убоявшиеся подняться на борьбу с оккупационным режимом. Он считает, что можно по-разному относиться к различиям между православными христианами и еретиками. Ну что ж, в конце концов это право господина Федорова - избрать для себя в качестве веры филокатоличество и экуменизм. Но, когда он говорит "чужд для ЛЮБОГО христианина", он не заблуждается, а лжет самым бесстыдным образом.
Чтобы уж не возвращаться к этой части федоровского послания, процитирую еще один характерный отрывок: "и послужила причиной возникновения и дальнейшего исторического развития Великого Раскола 1054 года". Какого раскола? ОТПАДЕНИЯ латинских еретиков от Единой Апостольской Православно-кафолической Церкви? Или РАСКОЛА Единой Церкви на Православную и католическую? И, извините, это не праздный вопрос терминологии. Сам автор-то с какой позиции говорит - с Православной или с абстрактно исследовательской?
Если с Православной, то хотелось бы поинтересоваться, как, проявляющий такую эрудицию в вопросах богословия, автор представляет себе саму возможность РАСКОЛА ЦЕРКВИ? Я даже не буду цитировать "... и врата ада не одолеют ее". Я просто хочу поинтересоваться, известно ли господину Федорову о смысле Таинства Причастия?
Если да, если он признает Церковь Телом Христовым, то его утверждение о расколе означает ровно следующее: по его мнению в настоящий момент Тело Христово пребывает ... расколотым. Разумеется, с точки зрения Православной экклисиологии раскол Церкви невозможен по определению. Церковь едина всегда. Другой вопрос, что люди могут от нее отпадать. Но это беда отпавших, а уж никак не распадение Церкви! Так что и само понятие "христиане иных исповеданий" теряет всякий смысл.
Тот, кто вне Церкви - тот не христианин. Невоцерковленным может быть человек, сочувствующий христианству, но не более. Невоцерковленный христианин - это нонсенс, и я не думаю, чтобы проявляющий такую эрудицию господин Федоров не знал столь простых вещей. А так называемые "христиане иных исповеданий" или "инославные" - это исключительно гражданский термин для обозначения еретиков, которые именоваться христианами имеют еще менее оснований, чем невоцерковленные верующие.
Сам вводимый Федоровым термин "дораскольная Церковь" - заключает в себе полное отрицение Символа Веры - краеугольного камня всей Православной догматики!
Если же Федоров стоит на светской, абстрактно-исследовательской, абстрагированной от религиозной истины позиции, если для него Церковь это только социальная организация, если для него латинская ересь равноправна с Православием, а ложь - с Истиной (и то, и другое - лишь человеческие мнения) - то в этом случае вся статья его теряет всякий смысл. Зачем тогда было защищать толкинистов от обвинения в оккультизме и гностицизме? Почему тогда гностицизм - это вообще обвинение? Чем гностическая вера хуже католической? Были гностики, не называвшие себя христианами, а были и называвшие. Если подпавших под анафему Третьего Вселенского Собора еретиков-католиков Федоров называет христианами только на том основании, что они сами себя так величают, то на каком основании он отказывает в этом тем же маркионитам?
Подвожу итог второй части моей статьи. Если мы (вслед за Федоровым!) попытаемся предъявить к толкиновскому творчеству "более строгие критерии", то оно окажется безусловной ересью, не имеющей никакого отношения к Православному (а другого и нет!) христианству. И далее: те из толкинистов, для кого Сильмариллион является не художественной фантазией, а откровением - те суть еретики. Замечу, что таковое лжеучение (совершенно вне связи с вопросом о том, повинен ли в том Толкин) среди толкинистов имеет место. В частности, распространением подобной ереси занимается так называемое "Толкиновское общество СПб". Впрочем, о толкинистах мы поговорим позднее. А пока констатируем еще один момент: доказывая свои безумные построения, филокатолик Федоров, называющий себя православным, путем введения понятия "дораскольная Церковь" de facto отверг Символ Веры.
Теперь расмотрим второй подвопрос. Как соотносится с Православием толкиновское творчество, если не считать его творчеством религиозным, а рассматривать исключительно как литературное. Предположим, что Федоров или иные толкинисты-апологеты отступят на заранее подготовленные позиции, вернувшись к тезису о том что "немыслимо". В смысле "подходить к этому художественному тексту со строгими мерками, применимыми к тексту богословскому или теологическому, даже философскому". Тогда есть ли у нас основания называть книгу христианской? А ведь именно с этого вопроса начался диспут! Напомню, Музафаров не с гностицизма (эта, давшая толкинистам козыри в руки, ерунда всплыла уже по ходу вопроса) начал разговор. Ключевой вопрос стоял так: корректно ли называть "Властелина Колец" и другие книги Толкина христианскими, и корректно ли называть самого Толкина христианским апологетом.
Ответ получен. Некорректно. В любом случае. Прошу читателя обратить пристальное внимание на логику моего рассуждения и отметить, что именно я утверждаю, а чего не утверждаю, дабы не обвинить меня в мракобесии, чем грозил своим оппонентам филокатолик Федоров. Еще раз:
1. Я утверждал и утверждаю, что сам Толкин с последовательно православной точки зрения жил и умер еретиком - совершенно независимо от того, что он писал.
2. Я не утверждал, что книги Толкина являются еретическими.
3. Я утверждал и утверждаю, что мировоззрение той части толкинистов, для которых эти книги стали предметом веры, еретично. Соответственно, их общества - суть еретические сборища и зародыши сект.
5. Я не утверждал, что все толкинисты придерживаются этой ереси.
6. Я утверждал и утверждаю, что в любом случае, с какой бы позиции мы не подошли к книгам Толкина, христианскими они не являются, и, соответственно, Толкин не является христианским апологетом (вопреки высказанному о. Андреем (Кураевым) мнению).
Итак, если мы не рассматриваем толкиновские тексты как религиозные тогда это просто светская фантастика, относящаяся к христианству как "Князь Света" к индуизму. В этом случае мы не будем иметь основания назвать творчества Толкина ересью. Но вольное фантазирование и жонглирование библейскими мотивами в этом случае все равно остается кощунством. Толкин пишет: "Предполагается, что я построил воображаемое _время_, но в том, что касается _места_, мои ноги стоят на родной мне Земле (mother-earth) [...] Мне представляется, что это время могло бы отстоять от нашего на 6000 лет" (J.R.R.Tolkien, The Letters of, Boston, Houghton Mifflin Company, 1981, p. 283. Письмо 251, к Роне Бир).
Иными словами, имеет место быть фантазия, игра творческого ума. Игра с библейскими сюжетами. На этом моменте я снова прошу читателя акцентировать внимание: он будет очень важен, когда мы перейдем собственно к рассмотрению ролевиков и толкинистов. Еще раз: сюжеты Писания, Священной Истории выбраны в качестве предмета игры, предмета пищи для ищущей развлечения фантазии. Если найдется человек, который дерзнет утверждать, что это не кощунственно...
Впрочем, увы, найдется.
Отмечу и еще один момент. Фантастика, а в еще большей мере фэнтази, жанр вообще на редкость безответственный. Дерзни некто написать что-нибудь вроде Сильмариллиона в Средние Века или в Послеконстантиновском Др. Риме, ему пришлось бы по полной программе отвечать за искажение христианского вероучения. Но нынешнее время имеет странную особенность: жизнь совершенно низведена до игры.
Уличи автора-фантаста в прямой ереси - и вместо ответа ты получишь "но это же воображаемый мир", "это же воображаемое время", "это же не взаправду"... Мы удивительно быстро привыкли к этой безответственности. Если это "не взаправду" - это ложь. Именно поэтому мы теряем всякое представление об истине и о реальности. Мы разучились верить. И не верить тоже.
Приведу одну уместную в данном контексте цитату:
"Это было бы возможно, живи он несколькими веками раньше. Тогда люди еще прекрасно умели отличать доказанное от недоказанного, и уж если что-то доказано, они и верили в это. Тогда еще не теряли связи между мыслью и делом и как-то могли изменить свою жизнь сообразно умозаключению. Это мы исправили при помощи еженедельной прессы и других средств. Твой подопечный с младенчества привык к тому, что в его голове кружится одновременно добрая дюжина несовместимых воззрений. Концепции он воспринимает прежде всего не как истинные или ложные, а как теоретические или практические, устаревшие или современные, банальные или смелые.".
Хорошо подкованный толкинист уже опознал ее. "Письма Баламута". Клайв Стейплз Льюиз. Друг, сподвижник и коллега Толкина, член того же кружка Инклингов. О, нет, я вовсе не желаю противопоставить авторитету Толкина авторитет Льюиса. Да и то сказать, к самому Льюису претензий не меньше, а может и больше, чем к Толкину. Тоже тот еще "богослов" был. Одни духи планет чего стоят вместе с мерлиновской магией и идейкой насчет Луны, одна из половин которой делит судьбу падшей Земли, а другая - непадшего Космоса. Встречал я эту мысль, правда, в совсем иной литературе, а именно - у Блаватской. Ну, да ладно, не о Льюсе сейчас речь... Сама цитата хороша - не важно в данном случае, откуда она взята.
Мысль то исключительно точная. Критерий Истины утрачен, утрачена цельность мира, утрачена цельность мысли и действия. Истина уравнена в правах с ложью под общем названием "свободного мнения". Жизнь воспринимается как своего рода игра (см.
мою статью "Ролевая субкультура в контексте виртуализации") Под эту безответственность и шизофрению (в прямом смысле: два противоречащих друг другу мнения в одной голове) уже и философская база подведена в лице так называемой "теории смены научных парадигм" Куна ("истина - есть соглашение научного сообщества"). Вот именно поэтому у нас теперь господин Фоменко и почитатели "Велесовой книги" поставлены на одну доску с академической историей, всевозможные "академии эзотерики и колдовства" - на одну доску с Академией Наук, а секты и рериховские сборища - с Церковью. Это все звенья одной цепи: фэнтази, ролевые игры, фольк-хистори, "популярная эзотерика", Валеджио, неоязычники с чакрами, правью и навью и проч. Назывеется все это постмодерном в культуре и "Новым веком" в религии.
Впрочем, это уже к Толкину прямого отношения не имеет. Это - к слову о фэнтази, как явлении - не столь литературном, сколь духовном. Вернее антидуховном.
Впрочем, не Толкин ли является одним из создателей жанра фэнтази?
3. Проповедь Атлантизма?
Переходим к третьему поставленному нами вопросу. Насколько можно считать книги Толкина орудием насаждения западной культуры и западного мировоззрения в среде Русской молодежи?
Вопрос интересен сам по себе, и, хотя он безусловно связан с вопросом религиозным (так так национальное самосознание тесно связано с самосознанием религиозным), но безусловно имеет и собственную специфику. К сожалению до сих пор этот вопрос рассматривался крайне поверхностно. Но начнем именно с простого и поверхностного.
Первое, о чем говорится всегда и всякий раз - это о возможности рассмотрения "Властелина Колец" как аллегории. Ассоциации "Империя Зла на востоке - СССР/Россия, Шир - Англия, Валинор - США" уже не только стали общим местом, но успели утомить. Тоталитарный Мордор, шибко свободный и чуть ли не демократический Благословенный Запад, социалистические порядки Сарумана-захватчика в Шире, люди-предатели (харадримы) под красными знаменами и проч. и проч. Кстати, на ниве раскручивания ассоциации СССР с Мордором ухитрились поработать даже американские президенты. Другая вариация на ту же тему: Саурон - Гитлер, Мордор - нацистская Германия, Шир - опять-таки Англия, Валинор - опять, как ни крути, США, Война Кольца Вторая Мировая... Ну и так далее в том же духе.
Понятно, что все это - практически полная ерунда, тратить время не будем. Да, "Властелин Колец" - это не политический памфлет и не аллегория. Сам Толкин подчеркивал это неоднократно. Ну вот, хотя бы в предисловии к американскому изданию "Властелина Колец" (1955) Толкин пишет, что будь война за Кольцо аллегорическим изображением Второй Мировой Войны (что, подчеркивает он, - не так), "тогда, несомненно, Кольцо было бы использовано против Саурона: он не был бы уничтожен, но порабощен, а Барад-Дур был бы не разрушен, а оккупирован. Мало того, Саруман, не сумев завладеть Кольцом, нашел бы в Мордоре недостающие сведения о нем, сделал бы Великое Кольцо своим и сменил бы самозваного правителя Средиземья. В этой борьбе обе стороны возненавидели бы хоббитов; хоббиты недолго бы выжили даже как рабы". Американский комментатор творчества Толкиена Шиппи поясняет, что Толкиен использует здесь образы "Властелина Колец" для создания явной аллегории Второй Мировой Войны: "Кольцо - атомная бомба; Саурон - фашизм; Саруман - СССР, "предательство" Сарумана и его "научные" изыскания в Мордоре - намек на роль, которую сыграли англо-американские перебежчики и немецкие ученые в создании руской атомной бомбы".
Любопытный отрывок. С одной стороны он вроде бы лишний раз иллюстрирует нелепость прямолинейно-аллегорических трактовок. А с другой... отношение Толкина к России. А именно, здесь мы видим, в каком именно качестве была бы представлена наша страна в том гипотетическом случае, если бы Толкин и впрямь решил передать свое видение Второй Мировой в образах "Властелина Колец".
Да, "Властелин Колец" - не аллегория. Скорее притча. Нельзя свести его к иносказательному описанию современных автору политических реалий. Но это совершенно не значит, что многослойный текст не имеет к этим реалиям никаких отсылок. В конце концов автор живет в свое время, и ассоциации с окружающими реалиями могут рождаться даже невольно. У самого Толкина есть любопытное словечко: применимость, которое он противопоставляет аллегории: "Мне кажется, что многие смешивают "применимость" с "аллегоричностью": но первая оставляет читателей свободными, а вторая провозглашает господство автора"
Аллегория линейна, она отображает в иносказательной форме совершенно конкретный факт или явление. Аллегория имеет ровно один уровень глубины смысла: или вы его поняли - или нет. А вот применимость - это другое. Это куда как более неуловимая штука. Образ может быть применен для объяснения данного явления, но он не исчерпывается этим объяснением. Он может быть применен и для объяснения иных явлений. Но его внутренний смысл - в нем самом. Применение образа не исчерпывает его тем самым, как это имеет место в случае аллегории. Сделаем замечание, интересное для нашего дальнейшего рассуждения: применение образа гораздо естественнее для традиционного языка, языка мифа, нежели аллегория. Последняя - вещь в языке в общем то довольно модернистская. И вот уже на уровне не аллегории, а применения толкиновских образов к современной ему реальности мы можем прийти к более интересным идеям.
Те же "дикие люди юга под красными знаменами" (в другом варианте перевода: люди-предатели). Да и настораживающая фраза Арагорна, сказанная в Эдорасе: "Не на западе - на востоке ждет нас роковая битва!". Если взглянуть на этот момент в контексте ассоцииации все с той же Второй Мировой, то опять получается довольно любопытная картина: битва на западе (в центре Европы), сколь бы тяжелой и страшной она не была - на самом деле пролог иной, куда более грандиозной войны. С Врагом на востоке... Тонкий намек? Или случайное совпадение? Или случайно отразившаяся в тексте интуитивная (и, быть может, даже не отрефлексированная сознанием самого автора) ассоциация?
А впрочем, оставим догадки и домыслы. Все равно это сфера недоказуемого: один видит так, иной - иначе. Пока отметим только, что в принципе можно посмотреть и с такой точки зрения. В конце концов, советская цензура запрещала те или иные книги по идеологическим соображениям тоже далеко не из самодурства. Это была служба идеологической безопастности, в которой работали не самые глупые люди.
Запрещали - значит считали потенциально опасным, вредным. Может быть и неспроста. Во всяком случае, чем для СССР кончилась "гласность" мы уже знаем...
Но это пока лишь недоказанная мысль, имеющая право на существование, не более того.
Есть и второй момент, лежащий до такой степени поверхностно, что его всякий раз берутся обсуждать, когда говорят о толкинизме, как экспансии западной культуры.
Этот момент состоит в том, что популярные образы чужеродной культуры вытесняют свое, родное. Грубо говоря, эльфы и цверги потеснили наших родных леших и кикимор. Беда, одно слово! Спор идет на уровне "Лучше б Пушкина читали!" - "А вы еще Шекспира запретите: он тоже иностранец!". Понятно, что эта линия дискуссии бесперспективна.
На самом деле проблема гораздо глубже. Творчество Толкина - это не просто феномен "общечеловеческой" культуры. Толкин на редкость национальный писатель.
Он поставил себе задачу создать для Англии мифологию, которой у Англии исторически не было. Но важно, что, поставив себе эту задачу, он прекрасно понимал две вещи: что есть мифология и что есть Англия. А, кроме того, он был гениальным писателем.
Толкин - лингвист, филолог. Не только профессиональный, но увлеченный и одаренный. Лингвист от Бога. Язык для него - не условный набор обозначений, а живая ткань символа и мифа. Язык выражает самое главное, самое сущностно важное в народе. Случайно ли в Русском слова "народы" и "языки" синонимичны! Язык выражает способ мировидения, мироощущения, мировосприятия народа, способ мышления и чувственного восприятия. Таков изначальный его смысл. Язык не отделим от мифа, миф - от символа, символ от ритуала. Это в модернизированном обществе язык превратился в технологический набор условных обозначений (а в постмодерне - и вовсе в коламбур абсурда и бессмысленности). Но традиционное восприятие языка гораздо глубже и имеет бесчисленное множество слоев восприятия, каждый из которых открывает осознающему его новый смысл, новое восприятие очеловеченного и наделенного смыслом (именно через язык!) мира. Язык - это часть Священной Науки, он точно так же имеет экзотерический и эзотерический слой, причем не один, а множество. Искусство обращения с языком - это по сути то же Великое Делание, мистическая трансформация себя в мире и мира в себе.
Поэт, бард - это высокое призвание религиозного, мистического, инициаторского характера. Мы слишком привыкли к "свободе": сначала чистый эстетизм (искусство, свободное от канона - лишь бы красиво), потом свобода от рифмы, от реалистичности, наконец - от эстетических критериев. В итоге имеем в качестве искусства бурлюков, каменских, малевичей, эрнстов неизвесных и прочих церителли.
Но изначальное, традиционное понимание искусства (в данном случае искусства слова) - совершенно иное. Здесь многослойность необычайная, когда повествование о героях может в то же время отражать математический закон, движение небесных сфер, основы религиозной доктрины и еще по ходу дела служить каноном для медицины и архитектуры. Я несколько утрирую, но общий смысл именно в этом.
Причем, что важно, символизируя законы движения небесных тел, тот же самый миф не становится чистой аллегорией, он остается живым историческим повествованием.
Музыка, выраженная математическим законом, ничуть не утрачивает своего качества быть прекрасной музыкой. Роза, ставшая чашей и сердцем, остается при этом розой.