- Иван ходит по лесу голодный - страшное дело! - сказал Гриша.
- Ну, теперь надо ему помогать, ребята! - жарко заговорил Кирилл. Надо что-то придумать.
- Мы ему хлеб носим.
- Надо. Надо ему хлеба... и потом - одёжу. Одёжу подходящую.
- Он теперь в пиджаке, вольный. Это ему латыши в городе дали. Пиджак-то драный, одни лохмоты.
- Ну, сказывайте, чего он еще говорил?
- Велел тебе завтра о полдень прийти туда, где пни корчуют. Не успеешь завтра, тогда послезавтра. Он тебя будет ждать, спрячется, а ты иди от корчевья по лесу и песню пой. Он твой голос узнает - выйдет к тебе.
- Там, где пни корчуют? Ну как же, знаю я это место. Приду! - Кирюшка внимательно поглядел на Гришу, на Яна: - Открылся, значит, вам Иван-то... Крепко вам верит, что ли? Али это от нужды горькой?
- Крепко верит нам, - сказал Гриша и покраснел.
Кирилл смотрел на него, и Гриша краснел все больше.
- Ну, добро! - Кирилл опять смеялся. - Добро! Раз краснеешь, значит совесть есть. А молчать умеешь или не научился еще?
- Умею.
- А Ян?
- И Ян умеет.
Теперь и Ян покраснел и отвернулся. Он-то умел молчать!
- Одна надея, ребята: что вы болтать не станете. А проболтаетесь Ивану тогда конец!
- Ну, ей-богу, маленькие мы, что ли! Дядя Кирюша, ну что мы, не понимаем?
Но Комлев уже не слушал его. Он заговорил вполголоса, как бы в раздумье:
- Теперь что ж в первую голову делать? В первую голову - это взять мне у Новокшоновых расчет. Все, поди, копеек шестьдесят заработал. Вы меня дожидайтесь тут, ребята. И смирно сидите, не дышите!
Комлев перелез через забор, исчез.
Вернулся он не скоро и, видно, страшно злой; губы крепко сжаты, на щеках желваки ходят.
- Обсчитала, ведьма!.. Ну, пошли, ребята.
Он повел мальчишек к проселку новой, незнакомой им дорогой - густой аллеей из плакучих берез. Зеленые косы их висели до земли. У самого выхода в поле одна береза стояла без верхушки, с обугленным стволом ("Громом ударило", - пояснил Кирилл); на ней под дощатым навесом чернел образ Николая-угодника.
- Богобоязненные! - угрюмо сказал Комлев, глянув на икону. - У них, у Новокшоновых, две заботы: богу молиться да с нищих суму драть. Вот ободрали меня, обсчитали - смотришь, и господа можно возблагодарить, свечу поставить...
- На много ли обсчитала? - серьезно, как взрослый, спросил Гриша.
- На двугривенный, - так же серьезно ответил Кирюшка и добавил: - Ну, ничего... когда-нибудь сосчитаемся!
Долго шли молча.
От придорожных кустов легли длинные тени: запах полевых цветов и трав стал слышней... В дальнем болотце зажглись от заката розовые окна.
Когда вышли на большак, Гриша стал спотыкаться, глаза у него слипались.
- Э, Григорий Иваныч, - засмеялся Комлев, - нырять принялся! Садись ко мне на закорки.
Он схватил Гришу и одним махом посадил к себе на плечи.
- Ну что это, дядя Кирюша! - заныл Гриша. - Ну что, ей-богу, маленький я, что ли?
Он ныл и вертелся на шее у Комлева до тех пор, пока тот не скинул его на дорогу. Скинул и тут же посадил себе на плечи Яна:
- Этот тоже ныряет... Уморились ребята!
Ян уселся на плечах у Кирилла спокойно, прочно. И вид у него стал снисходительный - сверху он глядел на Гришу.
- Ишь, пан какой! - сказал тогда Гриша, шагая сзади. - Едет, как барин, а того в толк не возьмет, что человеку, может, тяжело.
Комлев захохотал:
- Ну, какая ж в нем тяжесть! У вас, ребятишки, кости еще пустые... да и в голове пусто. Потому и весу настоящего в вас нету!
Край неба еще догорал, а земля была уже совсем темной, когда они дошли до знакомого поворота в усадьбу "Затишье".
Комлев посадил Яна верхом на белевший в сумерках придорожный столбик и скомандовал:
- Ну, теперь марш домой!
16
Дни после этого потянулись длинные.
Раньше, бывало, не успеешь переделать всех дел за день - и вот уже вечер. А теперь как будто и дел никаких не стало. Овраг - место сражений был мальчиками забыт.
Одно только событие и случилось за это время в усадьбе: к Редалям привели корову - рыжую, крутобокую, с длинными рубчатыми рогами. Гриша подбежал к ней - она доверчиво дохнула ему в лицо теплым, добрым дыханием.
Собралось много народу.
Смотреть корову пришли и Пшечинские, и Тэкля, и кухарка Анфиса.
Золя Редаль, причитая что-то по-латышски, поглаживая корову по крестцу, стала загонять ее в новый хлев, сколоченный лесником из старых досок.
Гриша так был поглощен всем происходящим, что не сразу обернулся, когда его тронули за плечо. Его тронули вторично, и он обернулся с досадой. Позади стоял Кирилл Комлев.