И первым дрогнул, а потом и побежал Гурволод. Я запретил его преследовать, а взял в тиски оставшихся, ярлградских, и начал теснить их к воротам. И там, в воротах, мы их положили столько!..
Но и своих, признаться...
Да! Но все-таки вошли! Уже стемнело - я и не заметил. Дым, чад, огонь. Город пылал! И мне подумалось: ну вот, и взял Ярлград, а дальше что? Вот он сейчас сгорит дотла, как корабли, а я...
Да, это так - мне отсюда уже не вернуться.
2.
Хрт не любил стрелять из лука. А Подкидыш, напротив, любил. Хрт бил мечом. Меч, так он говорил, достойное оружие, меч - это сила, а стрела это коварство. Подкидыш возражал: меч, говорил он, короток, зато стрела длинна, быстра, неотразима, стрела, когда она летит, поет, а меч умеет лишь хрипеть. Тогда зачем, смеялся Хрт, ты убиваешь птиц, они ж тоже поют. Поют, да не о том - так отвечал Подкидыш. Он ненавидел птиц! И бил их, бил. Хвакир мог разорвать, сожрать подстреленную птицу, и Подкидыш его не ругал, ибо он птиц не подбирал, в дом как добычу не носил, а просто убивал, и все. Зачем? Все удивлялись. И откуда он взялся, Подкидыш? Макья сказала, что нашла его в лесу - и пожалела, накормила грудью, и принесла, и положила в колыбель. А Хрт, придя с охоты, возмутился. Он говорил: это недобрый знак, как знать, кто нам его подбросил, что, если он нам на погибель? Но Макья пристыдила мужа, Хрт замолчал. Потом, уже на третий день, признал Подкидыша, взял на руки. Потом учил его ходить, владеть мечом, читать следы. Потом однажды - так, для баловства - дал ему в руки лук...
С того и началось! Подкидыш до того метко стрелял, что просто удивление. Бил влет, навскидку, бил среди ветвей. Он даже ночью, в полной темноте, мог снять птицу по голосу - она чуть запоет, а он уже...
Хрт говорил:
- Нехорошо это. Дичь надо убивать только ради добычи. Ради забавы можно убивать только врагов.
Подкидыш ничего не отвечал, а только молча пожимал плечами.
А в остальном он был послушный и примерный сын. Когда родные сыновья переженились и ушли, Подкидыш оставался вместе с Хрт и Макьей. Хрт до того уже был слаб, что при ходьбе опирался на меч. А Макья ничего уже не видела. Подкидыш помогал ей по хозяйству. А когда к ним явился Чурык и грозил их убить, то Подкидыш заманил его в ловушку и утопил в хмельной и вязкой сурье. Теперь, конечно же, нам легко рассуждать, говоря, что это был нечестный бой, что даже с самым заклятым врагом нужно вести себя достойно, что...
А руммалийский младший ярл Нечиппа пришел в мою страну, сжег Ровск и взял заложников, Гурволод поклонился руммалийцу и встал при его стремени, и они вместе двинулись к Ярлграду, и Верослав вышел из города, и бился с ними, вел себя по-ярльски, Гурволод устыдился своего предательства - и повернул мечи, и они оба били руммалийцев, и брали на копье их корабли, а руммалийский ярл подло казнил заложников и жег моих людей диким огнем, этот огонь никак не погасить, он даже на воде горит - и мои люди побежали. Хрт их не поддержал, Нечиппа вошел в город - и все, что пожелал, там сжег, а всех, кого хотел, казнил, кого хотел, ограбил, потом явился к капищу и поклонился Хрт, и одарил его, и Хрт...
Хрт благосклонно принял руммалийца, позволил ему сесть за стол и есть, и пить, и греться у Бессмертного Огня. И сам Белун прислуживал пришельцу вот что мне было сказано хозяином харчевни! Я встал и расплатился, вышел. Но тотчас Лайм...
Но что нам Лайм! Что нам Нечиппа! Я должен рассказать вам о Подкидыше. Так вот, родные сыновья переженились и ушли, а Подкидыш остался при Хрт. Хрт умер, он его и сжег. И Макью сжег. Они ушли на Небо. Ушли, но и остались здесь. Мы возвели им капище. Мы приходили в Хижину, мы поклонялись им, мы грелись у Бессмертного Огня. Мы чтили и Подкидыша - ведь Макья вскормила его молоком, Хрт научил его владеть мечом. А Подкидыш совсем одичал. Теперь он в Хижине не жил - спал, где попало, накрывался, чем придется, а есть совсем почти не ел, почти не пил. Бродил, носил лук на плече. Увидит птицу - выстрелит, собьет. Хвакира тогда рядом с ним не было - Хвакир однажды лег, окаменел, и так и по сей день...
Ну да! И так и по сей день лежит, не стронется, не встанет. И потому никто уже не подбирал подбитых птиц, не рвал их, не сжирал. Ну а Подкидыш все равно стрелял. И стали говорить: Подкидыш обезумел! Вы только посмотрите на него - какие дикие глаза! Во что одет! А ходит как! А говорит!..
Но говорил он, впрочем, очень мало. И то, лишь отвечал, а сам речей не заводил. Когда у него спрашивали, зачем он убивает птиц, он отвечал:
- А я зачем убит?
А когда ему говорили, что он ведь жив, он отвечал:
- Не верю.
А когда в дни поминовения Благих Прародителей его призывали в Хижину, он неизменно отказывался, говоря, что он подкидыш, а не сын, он вообще не человек и нечего ему сидеть среди людей.
- Тогда чего ты хочешь?
- Возвратиться.
- Куда?
- Не знаю, - отвечал. И уходил.
И тогда мы стали догадываться, что он - заблудший, опоздавший бог. К тому времени, когда он спустился к нам с Неба, все земли уже были заняты другими богами, которые явились раньше него, и Подкидышу нигде не нашлось места. И он бы умер, брошенный в лесу, и так оно и должно было случиться, однако Макья пожалела его, накормила, принесла к себе в дом, Подкидыш вырос... Ну и что? Стать богом он не мог - бог уже был, наш Хрт, - а становиться человеком не хотел. А улететь на Небо...
Да! Вот почему он ненавидел птиц - у них были крылья, они могли летать, они могли достигнуть неба, а он был обречен ходить, как просто человек. А человеком он быть не хотел! И мы стали его сторониться. Однако после того, как он сгорел, мы устыдились своего страха перед ним - ведь за всю свою жизнь Подкидыш никому из нас не причинил ни малейшего вреда, и обманул он только один раз, и то Чурыка. Вот разве птиц губил...
Но обо всем этом мы задумались уже только тогда, когда Подкидыш сгорел на жертвенном костре, а пока он был жив, мы его сторонились.
А когда с ним случилась беда, мы над ним насмехались. Не все, конечно же, но многие говорили, что то, что случилось с Подкидышем, вполне справедливо, ибо бессмысленная жестокость не должна оставаться безнаказанной. А случилось с Подкидышем вот что. Было это осенью. Журавли улетали на юг. И было их так много, и летели они так низко, что настрелять их мог любой, даже совсем еще малый мальчишка, просто мы в журавлей не стреляем. А он... Он вышел на берег, туда, где у нас сейчас пристань, снял с плеча лук и принялся стрелять. И...
Раз за разом он не попадал! Еще раз говорю, журавли летели очень низко и их было великое множество, а Подкидыш, отменный стрелок...
Стрелял, стрелял, стрелял - а стрелы уходили мимо, мимо, мимо! Он стал кричать, как дикий зверь, он обезумел! И все стрелял, стрелял...
Ни разу не попал! Журавли улетели. Подкидыш остался. Долго стоял, не шевелясь...
А после сломал свой лук и отшвырнул его! А после сам упал. Так и лежал. Стемнело. Он не шевелился. Мы не решались подходить к нему. Мы думали: наступит ночь - и он, скрывая свой позор, уйдет и больше никогда к нам не покажется, и это хорошо, он нас страшил, он бесполезен был, зачем он нам?!
И наступила ночь. И...
Все прекрасно слышали - скрипели небеса. Мы говорили: это добрый знак, это Макья колышет свою колыбель, а ее колыбель - это наша земля, а мы, весь наш народ - это ее дитя. И нам было спокойно.
А утром наши женщины пошли к реке, чтобы набрать воды... и прибежали, и кричали в ужасе:
- У Подкидыша выросли крылья! У Подкидыша выросли крылья!
И так оно действительно и было. Когда мы, вооружившись мечами, вышли к реке, то увидели, что у Подкидыша вместо рук были крылья. И эти крылья были очень большие и крепкие, не чета журавлиным, и вообще, таких крыльев мы никогда у птиц не видели. Да и сам Подкидыш нисколько не походил ни на какую птицу. Лицо его было бело как снег и перекошено от боли. Подкидыш уже не размахивал крыльями, а просто стоял, опустив их вдоль тела. Женщины наперебой рассказывали нам, что прежде он пытался взлететь, но ничего у него из этого не получалось.
И так он никогда и не взлетел, хоть иногда - тайком - и пробовал. А наблюдать за этим было очень смешно. И мы смеялись - но не все. А Подкидыш молчал. И терпел. И никуда от нас не уходил, ибо прекрасно понимал, что, лишившись рук, он стал совсем беззащитен, чужие люди запросто могли бы его убить. А мы его не убивали - ведь он был вскормлен Макьей и обучен Хрт, он оградил нас от Чурыка. Так пусть живет! Пусть кормится.
Но он не брал еды. Ходил, поглядывал на нас, на пролетавших птиц, молчал. Мы знали, он скоро умрет. Ну что ж, мы все когда-нибудь умрем, так не жалеть же всех!
Так он ходил среди нас пять, десять, двадцать, сорок дней. На сорок первый умер - стоял, смотрел по сторонам, молчал, а после зашатался и упал... И пусть он был подкидышем, безруким, бесполезным, но мы-то помнили: он был воспитан Хрт, и мы его почтили - снесли, обмыли и одели во все чистое, и положили возле Хижины, воздвигли ему жертвенный костер и подожгли - он загорелся...
И взвыл Хвакир! И так он выл! Так выл - что больше никогда...
Но я, мне кажется, уже слыхал подобный вой - это когда мы уходили из Йонсвика, Гуннард командовал "Р-раз! Р-раз!" - и все гребли, и греб и я, корабль бросало на волнах, и когда мы вздымались на гребне, я привставал со скамьи и пристально смотрел на берег. Хвакира там, конечно, я не видел, но зато слышал вой - ужасный, мрачный, скорбный вой, так воют только по покойникам...
Но ведь я жив - сходил в Окрайю и вернулся, и вот я теперь вновь в Йонсвике, есть у меня корабль и сорок воинов, и Лайм, и Лайм поклялся мне...
А Нечиппа уже не Нечиппа! Теперь он Барраслав, ярлградский ярл, так им Белун сказал - и они покорились. И этот Барраслав теперь сидит там, где прежде сидел я, и ест из моей мисы, и пьет из моего рога, и отдает распоряжения моим рабам и даже моим младшим ярлам, тратит мою казну и воздает мои дары - и так изо дня в день, а ночью укрывается моим одеялом, ложится на мою подушку, к нему приходят мои сны...
И пусть бы и пришли хоть раз! Вот я бы посмеялся! Пусть бы увидел он...
Но я спросил:
- А почему его назвали Барраславом?
- А потому, что, - ответил хозяин, - "Барра!" - это их клич. С этим кличем они и явились в Ярлград, и жгли, и грабили, а Хрт, ярлградский бог, нисколько не разгневался на них, а принял, как родных детей и даже обещал им свою защиту. И они приняли ее - и поклонились Хрт, а свою прежнюю руммалийскую веру отринули, ну а Нечиппа, тот и вовсе стал ярлградцем - он и изъясняется только по-ярлградски, и живет по ярлградским обычаям, и требует, чтобы его именовали только ярлом Барраславом и никак иначе. А Хрт за все это платит ему с лихвой: Ярлград покорен Барраславу, и Ровск и Глур уже признали его старшим. А что тэнградский сухорукий ярл и кое-кто еще пытается ему перечить, так Барраслав и их очень скоро образумит и поставит на колени. Один лишь Владивлад, ярл Уллина, пока что еще держится, но и тот, я так думаю, очень скоро подставит под меч свою бороду. А посему я вам советую: идите сразу к Барраславу, нанимайтесь к нему, он и заплатит хорошо, и верх будет его. Идите безо всякого сомнения!
Мы, расплатившись, вышли из харчевни. Обговорили все, как есть. И я сказал: