Во мне растет настойчивое желание заткнуть Вишке его говорливую пасть. Почему-то мне очень не нравится пристальное внимание военного дядьки. Но отвязаться надо.
- Не хочу! - ворчу я, отправляя в рот последнюю ложку каши. Пришлый какое-то время смотрит на меня, потом кивает:
- Ну, не хотите - как хотите.
Он грузно поднимается с лавки, но у двери останавливается и оборачивается.
- Вы это... подумайте ночь-то. Мы с парнями тут переночуем, а завтра с утречка - в дорогу.
Вербовщик, неожиданно вспоминаю я вертящееся на языке слово. Вербовщик. Пьяный хохот в таверне, веселая компания, талер на дне винной кружки, повязанный бедолага, теперь уже рекрут поневоле...
Что такое талер?
Что такое рекрут?
Не знаю.
Эпизод приходит в голову, как пузырь болотного газа всплывает на поверхность - тихо и неожиданно. Картинка тут же смазывается и пропадает, взамен снова возникает ощущение потери. Найти... Найти... что-то? Или кого-то? В затылке возникает тупая боль, я обхватываю голову руками, сжимаю виски. Неожиданно все проходит, и перед глазами возникает образ.
Мужчина, высотой в пять с половиной локтей или около того. Волосы темные, но не черные, короткие, по-бабьи безусое и безбородое молодое лицо. Непроницаемый безразличный взгляд, в глубине зрачков мерцают холодные искорки. Он делает шаг, другой, быстро, но плавно разворачивается на месте, вскидывает руки - не то защищается, не то нападает. Еще разворот, молниеносный удар кулаком, и тут же отступление, кувырок через голову... В голове возникают голоса, отдаленные, странные, словно искаженное эхо в пещере, они произносят знакомые слова, складывающиеся в незнакомые фразы. Что-то про птиц - ворон, ласточек, воробьев. Я чувствую, что еще немного - и вспомню все, и вдруг наваждение пропадает. Перед глазами - снова грязная кухня придорожного трактира, за окном сгущается ночная темнота, а Вишка с Кочергой озабоченно смотрят на меня.
- Слышь, паря, ты как? - озабоченно спрашивает Кочерга. - Что-то вид у тебя, словно Пророка вживую увидел. В голове треснуло?
- Ничего... - мучительно произношу я сквозь сжатые зубы. Теперь у меня есть цель. Я узнаю этого человека в любом обличье, и моя задача - найти его. Найти как можно быстрее, пока не случилось что-то непоправимое. Завтра утром я должен уйти на юг, к тем самым дикарям, которых хочет воевать странный дядька-вербовщик в нечищеной кольчуге. Уйти на юг - мысль бьется в голове, пока я не проваливаюсь в тяжелый сон, наполненный странными видениями. Утром я попрощаюсь с товарищами, и уйду в Сураграш. Уйду...
Выполнить задуманное не удается.
Чувство опасности выдергивает меня из сна, но слишком поздно. Тяжелые руки хватают меня, спеленывают веревками, суют в рот грязный кляп. Рядом, извиваясь, мычат связанные Вишка и Кочерга.
- Тихо, тихо, парни, - успокаивающе произносит знакомый голос. - Ничего, переживете. Чем шляться без толку по свету, повоюете немного во славу Типека. Ты, молчун, воин прирожденный, я тебя насквозь вижу. Грех такой талант в землю зарывать. Распробуешь воинское дело - потом сам меня поблагодаришь. Ну-ка, выноси их!
Те же руки грубо подхватывают меня и товарищей, чуть ли не сбрасывают с сеновала, швыряют в телегу. В светлеющих сумерках видно, как вербовщик расплачивается с хозяином. Тот равнодушно поглядывает на телегу. Я лежу молча, не шевелясь. Порвать веревки все равно невозможно, да и испытываю я лишь свое обычное безразличие. Вчерашняя вспышка чувств прошла бесследно. Больше всего меня сейчас волнует забившаяся за ворот соломинка. Она колет, а избавиться от нее я не могу.
Следующие два дня мы трясемся в телеге. Солдаты, сопровождающие вербовщика, относятся к нам так же безразлично, как и я к ним. Кляпы изо рта вынули и даже развязали ноги, но бежать все равно не получится. Солдаты зорко следят за нами с высоты своих коней. Говорливого Вишку несколько раз огрели кнутом - без злобы, чтобы знал свое место, - и он тоже понял, что пока лучше заткнуться. Кормят скудно, черствыми пресными лепешками, живот подводит от голода.
К вечеру второго дня добираемся до большого села. Здесь нас заковывают в железные ошейники, зато развязывают руки. Путы уже не нужны - ошейники с головой выдадут нас, как беглых рабов. Кто угодно сдаст нас ближайшему стражнику за мелкую денежку. Почему-то мне кажется, что взять на улице человека и вот так запросто превратить в раба - неправильно. Но вдруг здесь так принято? Что я помню после того злосчастного удара по башке? Да и был ли удар? Может, я такой всегда - хмурый, неразговорчивый, беспамятный. Я видел на улицах убогих и юродивых. Люди относились к ним с почтением, но никто не удивлялся их безумию и уродствам. Вдруг я такой же юродивый, только что босиком по навозу не бегаю?
После кузницы вербовщик сдает нас другому, хмурому детине с бритым подбородком, но длинными, в пядь, усами. Он оценивающе оглядывает нас, задерживается на мне, потом одобрительно кивает вербовщику.
- Не поминай лихом, молчун, - хлопает тот меня по плечу и уходит.
Нас помещают в большой сарай, где уже томится с полтора десятка таких же бедолаг. После заката нас скудно кормят совсем уж жидкой овсяной кашей. До ветра не выпускают, люди справляют свои нужды прямо здесь, в сарае. Вонь стоит жуткая.
Общительный Вишка успевает завязать знакомства сразу со всеми. Я вяло лежу в углу, слушая нехитрые разговоры. У собранных здесь схожие судьбы. Кто попал в кабалу за неуплату, кто бежал от непосильной жизни в посаде, кого просто вервь выдала как самого никчемного и бедного члена общины. За последние месяцы я навидался таких. Многолетний голод множит ряды бедняков и нищих просто в геометрической прогрессии. Похоже, связанные с Выпадением перестройки континуума ударили по Неожиданности куда сильнее, чем предполагалось, и неприятности с геотектоникой - не самое худшее, чего можно ожидать от грядущего. Экономические проблемы усиливают политические, а те, в свою очередь, еще более ухудшают положение в экономике. Остатки агонизирующих регуляторов, основанных на стремительно тускнеющей пятой силе, тоже не улучшают ситуацию. Замкнутый круг. Другого метода решения, кроме хаотизации базы и первичного формирования, я не вижу. И тот человек, что привиделся мне два дня назад, тоже, наверное, не видит. Но найти его я должен.
Незнакомые слова, сами собой всплывающие в голове, уже не удивляют - я начинаю привыкать к своим странностям. У меня возникает настойчивое ощущение, что такое уже случалось и раньше. Вспоминать, однако, не хочется - что-то в глубине сознания настойчиво удерживает от самокопаний. Я лишь знаю, что рано или поздно все разъяснится.
Утром нас выстраивают шеренгой и продевают цепь через ушки ошейников. Усач произносит короткую речь, в которой описывает наши действительные и воображаемые недостатки. Многие его слова мне незнакомы, но по тому, как морщится Кочерга, я понимаю, что звучат явно не похвалы. В конце речи усач заявляет, что если кто в следующую неделю сбежит, он лично найдет беглеца и спустит с него всю шкуру.
Значит, нам идти неделю. Куда? Надеюсь, что на юг. Южане там, а нас гонят на войну. Или нет?
Перевет тяжело спрыгнул с седла и невольно поморщился. Боль в пятке отдалась во всем натруженном ездой теле. Он бросил отроку поводья и заковылял к высокому резному крыльцу. Кумбален, как он заметил краем глаза, за ним не спешил, хмуро и подозрительно оглядывая двор с высоты конской спины.
Перевет еще не успел дойти до ступеней, а дверь уже распахнулась, явив свету дородную фигуру Тоймы. Князь Камуша невесело поприветствовал новоприбывших поднятой рукой и, развернувшись, ушел вглубь дома. Перевет последовал за ним в большую, но бедно обставленную горницу. Похоже, владение забросили уже давно, и перед встречей лишь наспех подмели и помыли комнаты. Прибирались явно не женщины, пыль небрежными полосами лежала тут и там, являя отвращение уборщиков к своему занятию. И то - заставь гридней пол подметать...
- Садись, княже, - Тойма кивнул на лавку напротив стола. - Сейчас перекусить принесут, чего ярило послало. Небогато оно нам нынче посылает, но уж не обессудь.
Тарален - пожилой воин рядом с князем мог быть только Тараленом - крякнул и отвернулся к тусклому окошку. Сквозь бычий пузырь сочился бледный предвечерний свет.
- Ничего, - проворчал Перевет. - Небось не оголодаем. Я тож кой-чего с собой привез, так что до завтра доживем. Ну что, друг, я слыхал, плохи у тебя дела...
- Да и у тебя не лучше! - огрызнулся Тойма. - Словно урожаи у нас по-разному родятся! Где там твой Кумбален?
Скрипнула дверь, и тушерский воевода бочком протиснулся в комнату.
- Здесь я, - буркнул он. - Авось не потеряюсь в трех соснах.
Он отошел к дальней стене и плюхнулся на лавку. Перевет озадаченно посмотрел в его сторону, но к себе звать не стал.
- У меня не лучше, Той, - мрачно сказал он. - Если и в этом году неурожай случится - все, хана Тушеру. На последнем держимся, веничком по амбарам подметаем. Ладно, весна на носу, мужики как-нибудь выкрутятся. Только бы семена жрать не начали...
- Так ты объяви, что за такое не только шкуру спустишь - еще и голову снимешь, - посоветовал Тойма. - Чай, не малые дети, поймут.
- Уже, - отмахнулся куарский князь. - Да толку-то! За всеми не уследишь. Отсыплют старосте чуток, а потом заявят, что амбар сгорел. Поди проверь! Ну да недолго сталось продержаться, пару седмиц, не больше. Весну нынче приметы обещают теплую, можно и раньше сажать начать.
- Ну да, а потом прихватит поздними заморозками, и все. Поминай урожай как звали...
- Не каркай. Давай лучше к делу. Подкатывались к тебе храмовники? Ну, насчет войны?
- Ах, вот ты зачем меня сюда дернул... - камушский князь помрачнел еще сильнее. - Подкатывались, вестимо. Вон, Викена возьми - и от меня не вылазит, и к Таралену с Сайпаком все время людей подсылает. Несколько дней назад вообще Таралену предложил против меня пойти. Дескать, князь глуп и своей выгоды не понимает, а как бы ты умно стал править! Дурак! Мы с Сайпаком с трех лет в одной компании водимся...
- С четырех, - криво ухмыльнулся Тарален. - Со мной - с трех, а он позже прибился.
- Ты еще скажи - как сейчас помнишь! - ответно усмехнулся князь. - Ладно, не о том речь. Прижать дурака-Настоятеля можно, да толку-то. Вон, уже белая сотня волноваться начала. Смерды потихоньку бунтуют с голодухи. Из посадов мастера бегут, купцы товар припрятывают, Храм вообще зерно из амбаров куда-то вывез, и ведь даже не спросишь - куда. Скажу я тебе, братец, много воли мы Храму дали, ой, много... Помнится, Грет его в кулаке держал, Настоятелей казнил, коли что. А сейчас поди вздерни Викена! Еще неизвестно, кто кого вздернет...
- Не главная Храм заноза, Той, - поморщился Перевет. - Совсем не главная. Переживем неурожаи - разберемся и с Храмами. Не переживем - и разбираться некому будет. Пока же о другом речь. Значит, и к тебе, и ко мне подъезжали насчет войны. Видно, крепко у храмовников дурость в башке засела. И что делать думаешь? Так и откажешься?
- Не знаю, Перик, - исподлобья взглянул на него Тойма. - Душа у меня не лежит воевать, особенно сейчас. Народная война - она тогда хороша, когда мужик видит за что. Ежели, скажем, харазги набег устроят, все окрестные села в погоню подымутся. А так вот, с бухты-барахты, да еще где-то далеко на юге... Боюсь, разбегутся еще до того, как первые степи увидят.
- Ну, ты совсем на задворках живешь, - Перевет пожевал губами. - Нас южане нет-нет, да цепляют. Далеко не лезут, но села да хутора в приграничье, бывает, грабят. Людишек вот угоняют. Мне легче народ поднять, хотя и не слишком. В другом беда. Кумбален, расскажи.
- Да что тут рассказывать! - отозвался воевода. - Все и так, небось, слышали. Неспокойно в Граше, ох, неспокойно... По дорогам разбойники шастают - купцы уже и ездить туда боятся, с охраной не расплатишься. И тамошних купцов гостит все меньше и меньше. А те, что едут, какие-то подозрительные все, кругом шныряют, что-то вынюхивают. Как бы не подсылы. Слухи подозрительные идут, мол, воевать нас южане готовятся. Побратим вон у меня есть в Хотане, отбил я его лет пятнадцать назад у разбойников на большом тракте. Так он весточку недавно прислал - так, мол, и так, берегись, друг, гуланы что-то недоброе замышляют, то ли набеги, то ли еще что. Даже сапсапы, уж на что всегда мирные, а и те на северян косо посматривают.
- В общем, закипает котелок, - поскреб в затылке Тойма. - У них, я слыхал, тоже не все гладко. Огненные горы на дальнем юге просыпаются, на север гонят, земля трясется. Да, нехорошо... Ладно, если просто большой набег. А если война? Если весной да летом обороняться - точно все посевы вытопчут. И тогда уже без разницы - отобьемся али нет.
- Точно, - согласно склонил голову Перевет. - Вот я и думаю, друже, - а может, Храм не так уж и неправ? Может, действительно стоит поддать им хорошенько? Заранее, не дожидаясь, пока сами полезут?