— Не знаю, чего там боялся старина Жан, — резко перебил его Президент, — но теперь все боятся его, это уж точно. Многие убеждены, что это его работа — его людей или сверхлюдей… В общем, по текущей координации общественного мнения, около 80 % просигналивших — против него… Со времен дела Кроля у нас не было столь напряженного положения.
«Понятно, — подумал Комиссар. — Издержки нынешней сверхдемократии каждый из миллиона случайно выбранных дилетантов передает в Центр общественного мнения едва ли не первое, что приходит в голову… Счастье еще, что это скопище самодеятельных детективов не выносит приговоры…»
— Все так, — сказал Комиссар, — но вспомните, с каких пор мы не сталкивались с похищениями. И еще — я очень хорошо знаю, чем завершилось дело Кроля…
— Вы намекаете, что против Нодье развернута провокация, — раздраженно спросил Президент. — У вас факты или одни догадки?
— Догадки против догадок, — спокойно ответил Комиссар. — Представьте, что Ясенев или кто-то из его окружения решили свести счеты с Нодье. Они прячут Тима в уютное место, становятся в позу обиженных, и Совет…
И тут произошло нечто в высшей степени неожиданное — Грегори бросился на Комиссара, схватил за куртку и рванул на себя. Комиссар качнулся, но в тот же миг его правая рука, странно изогнувшись, слегка хлопнула Стива пониже уха. Грегори вздрогнул и сполз с сидения.
— Простите, — сказал Комиссар, — тут мой попутчик пытался подсказать мне пару фактов в пользу моей последней версии…
— Как бы ни вели себя ваши попутчики, — усмехнулся Президент, мальчишку надо немедленно найти. Любой ценой!
«Знаю я эту любую цену, — подумал Комиссар, — она любая, пока дело не сделано, а потом всегда оказывается чрезмерной, почти всегда чрезмерной…»
Тим выпал из темноты мгновенно, выпал в яркое пространство огромной комнаты. Его вязкое и звуконепроницаемое логово оказалось самой обыкновенной нишей, и когда подвижная перегородка отъехала, Тима затопил поток света. Он протер глаза, и все — разговор с отцом, озеро, похищение как-то сразу уложилось в свой естественный ряд, образовав четкий и надежный каркас недавнего прошлого. В дальнем углу комнаты Тим заметил высокого приветливо улыбающегося человека.
— Как ты себя чувствуешь, парень? — спросил человек, раскачиваясь с носков на пятки. — Давай знакомиться. Я твой спаситель.
— Это вы меня утащили?
— Утащил? — неподдельно удивился человек, делая несколько шагов в сторону Тима. — Не утащил, а спас, и ты всю жизнь будешь благодарить меня за мои добровольные хлопоты. И не ты один…
— Немедленно отпустите меня, — повысил голос Тим, скатываясь с вязкой обивки на долгожданный твердый пол и с огромным удовольствием становясь на ноги. — Вы похититель, таких преступников было много в прошлом веке. Они крали детей и требовали миллион выкупа у их родителей…
— У твоих родителей нет миллиона, — перебил его человек. — Да и кому теперь нужен этот миллион? Теперь иные ценности, малыш…
Тим кусал губы и готов был броситься в драку. «Надо сдержаться, — думал он, — непременно сдержаться, иначе я никогда не выйду отсюда, меня запросто удавят в этой вязкой камере…»
— По-моему, ты все уже понял, дружок, — продолжал человек, даже не пытаясь отвести глаза от раскаленного взгляда Тима. — И не пытайся испепелить меня — я не боюсь ни тебя, ни всей ПСБ…
— Сейчас преступления раскрывают мгновенно, — не слишком уверенно сказал Тим.
— Но мы добиваемся своего еще мгновенней! В этом все дело. И вот тебе первый дружеский урок — никогда не пользуйся чужими бирочками, особенно в серьезных делах. Обдумывай все по-своему. А то сразу — преступник, преступление… Настоящие преступления делаются там, за стенами, под прикрытием законов и великой демагогии. Так-то, Тим…
— Пожалуй, хватит, — сказал Комиссар, устало потирая виски.
Грегори отключил настенный экран. Он все еще был бледен и бросал на гостя отнюдь не ласковые взгляды.
— Послушайте, Стив, — вздохнул Комиссар, — на моей физиономии семь полезных отверстий, и лично мне вполне этого хватает. И не пытайтесь продырявить меня дополнительно своими кровожадными взорами.
— Но вы же выдвинули мерзкую гипотезу…
— Мерзкую? Может быть… Но в ваших материалах нет ничего, указывающего на Нодье. Кстати, что плохого вы усматриваете в развитии мозговой надкорки? Или в третьей сигнальной системе?
— Для суперсапов оно, конечно, неплохо, — через силу ухмыльнулся Грегори. — Вопрос в том, каково это для нас. Вы понимаете, что такое гиперментальные функции?
— Что-то вроде сверхмышления, да?
— Вот именно! Возникает качество, которое уже нельзя свести к разуму, которое, грубо говоря, относится к обычному человеческому мышлению так, как самое оно относится к адаптационным комплексам высших животных. Иными словами, если над зародышевой клеткой вашего внука поколдует Жан Нодье, вы отстанете от наследника на целую ступеньку эволюционной лестницы…
— Конечно, я многого здесь не понимаю, — после некоторого раздумья произнес Комиссар, — и мне вовсе не хотелось бы сыграть роль дедушки-обезьяны… Но стоило бы спросить еще и внука. Вдруг его жизнь окажется много счастливей, стань он этим самым суперсапом. Может, он увидит такое, чего нам с вами ни за что не понять и даже не увидеть. Откровенно говоря, я и сам бы непрочь полюбоваться на мир сквозь третье полушарие, хотя бы денек… Дурацкое название, правда?
— Надкорку называют третьим полушарием лишь в шутку, — начал Грегори, потихоньку входя в азарт. — Но штука это вовсе не шуточная! У Нодье впервые сотворяется существо много сложнее своего творца, и, дав жизнь новому виду людей, мы вообще ни на что не можем рассчитывать всерьез. Суперсапам будет просто наплевать на наши цели и надежды, рано или поздно они начнут действовать так, что мы их не поймем, и тогда уже поздно бить тревогу. Суперсапы — самое остроумное оружие по уничтожению хомо сапиенс и его цивилизации. Они отберут — добровольно или насильно — наше лидерство, и на Земле произойдет адский взрыв…
— Похоже, все это голые эмоции, — усмехнулся Комиссар. — Просто вы сами слишком остро переживаете свою оторванность от суперсапов…
— Неужели вы всерьез сводите проблему к моей видовой зависти?
— Я ни к чему не свожу проблему. Это она, эта самая проблема, сводит вас с ума. А скажите — разве ваши эвросапы менее опасны?
— Эвросапы? — удивился Грегори.
— Их можно назвать так или по-иному, но симбиоз человека с эвроматом в вашей программе практически неизбежен. Я правильно понимаю?
— Отчасти! — горячо заговорил Грегори. — Понимаете верно, но лишь отчасти. Эвромат заметно усилит логические функции человека, но оставит его человеком… В эмоциональном плане!
— Вы полагаете, что эмоциональный мир суперсапов обнищает из-за того, что они отрицательно реагируют на физическое насилие? Неужели без стрельбы и мордобоя нам станет хуже?
— Не знаю, — ответил Грегори. — Наверное, человек станет лучше, но что-то уйдет. Люди будут сдержанней, и мой внук не бросится на комиссара ПСБ, защищая честь своего учителя…
— И не получит по шее, — поддразнил его Комиссар, — и не станет с ковбойской непосредственностью толкать следствие по ложному пути…
Вот и я побывала там, высокопарно выражаясь, за гранью разума, думала Анна, и там нет ничего страшного, просто иной мир, параллельный нашему, почти параллельный, почти без точек пересечения… А здесь, в общепринятой реальности, мне страшней, намного страшней. Именно страх гонит нас иногда в параллельные вселенные, те, чьи законы еще позволяют нам существовать. И не так уж важно, что эти иные законы меняют местами фантомы и реалии, главное — они помогают нам выжить…
Пройдет сколько-то лет, и на планете в самом деле все перепутается. Если маленький бихевиор-эвромат — кажется, так называет его Игорь, — если эта милая игрушка обретет полноценную сенсорную систему и возможность дистанционного воздействия на окружающую среду — тогда что? Мы создадим параллельную цивилизацию, а потом сотни лет будем исследовать возможности контакта с ней, словно с инопланетянами…
Да о чем же я думаю? Я как бы специально сговорилась сама с собой и боюсь вспоминать о Тиме — это граница, рубеж, на котором не удается слишком долго балансировать, который легко дает шанс оказаться по ту сторону… А мне туда нельзя, мне просто некогда шляться по всем этим обезболивающим параллельным мирам. Мне надо быть здесь, в том единственном мире, где исчез мой мальчик, где сейчас его наверняка мучают. А встать и броситься на поиск невозможно, все силы покинули меня, и только какая-то страшная внутренняя сила по имени слабость прижимает меня к этим подушкам, заставляет пассивно и бесцельно ждать событий, а значит, снова и снова уходить в инобытие…
Лет двести назад я покаялась бы, я бы возопила: не карай меня, Господи! Не карай меня, глупую, за дерзость мою, ибо согрешила я пред тобой и пред тварями твоими, воспарила в гордыне непомерной к тайному замыслу, коим тщилась облагодетельствовать свой род и себе добыть толику прославления. Я мыслила подарить людям бессмертие, мыслила оживить свои фантомы, сделать их не мертвыми слепками покойников, но подлинными людьми, способными воспринимать мир и по-своему реагировать на него, желала превратить древнюю урну с прахом в живую и мыслящую голограмму, ибо не могла перенести утрату отца своего, ибо воспарила мечтой, чтобы образ близкого никогда не исчезал, а жил в моем доме, жил, впитывая все новое, и мог прийти ко мне в любой момент и дать совет, и поддержать, и помочь выплакаться, как в детстве, когда большая и теплая отцовская рука так волшебно превращала слезы в улыбку, так щедро дарила успокоение и радость…
Я покаялась бы, но некому каяться, и отца уже нет — ни реального, ни фантомного, а есть собственный скрежет зубовный и стремление встать; и против него, простого стремления — могучая внутренняя сила, именуемая слабостью…
— У меня есть немного времени, Тим, — сказал человек. — Посидим, поболтаем… Я расскажу тебе интересные вещи.
— Но потом вы отпустите меня? — спросил Тим без особой надежды.
— Это будет зависеть от нашего взаимопонимания, дружок. Ты ведь очень понятливый парень, и ты уже догадался, что зря в гости не затаскивают, тем более — насильно. Ты действительно очень мне нужен. А меня зовут Зэтом. Я просто Зэт, и точка. Потом ты поймешь, что это самое подходящее имя для человека, потерявшего все…
«Он не так уж смахивает на человека, потерявшего все, — подумал Тим. — Я не удивлюсь, если эта комната окажется в подвале его личного старинного замка. Прямо пародия в стиле ретро-примитив, хотя и не слишком смешная…»
— Когда-то у меня было вполне добропорядочное и даже более или менее известное имя, — продолжал Зэт. — Когда-то, Тим, я работал вместе с твоим отцом, можно сказать — это мы с ним начинали программу эвровооружения нашей цивилизации. Скажу сразу: Игорь Ясенев был подлинным лидером в нашем тандеме. Не хочу, чтобы у тебя мелькнула хоть тень подозрения — дескать, он украл у меня пару отличных идей, а я вот решил отомстить его сыну. Игорь сам сверхщедро раздаривал идеи, и я за многое ему благодарен…
«У тебя очень уж самобытные представления о благодарности, — подумал Тим, — ты умеешь воздавать сторицей…»