- Суши весла, Гарри, - снова сказал баковый, оглядываясь через плечо. Лодки, лихтеры и баржи шли по реке густым потоком. Впереди виднелся Лондонский мост.
- Греби, - сказал баковый, и оба гребца налегли на весла, пробираясь под мост между другими лодками. Под низкой аркой река, зажатая опорами, текла быстро и вновь замедлялась, выходя на свободу.
- Господи! - воскликнула Мария. Им открылся вид на величайший порт мира. Одни корабли стояли на якоре, другие разгружались, и лишь посередине оставался узкий проход. Угольные бриги из северных графств, рамсгейтские траулеры, каботажные суда, корабли с зерном и над всем этим - серая громада Тауэра.
- Темзу за Лондонским мостом стоит посмотреть, - сказал загребной. Даже сейчас, когда война.
Обилие торговых судов лучше чего-либо иного свидетельствует о неуспехе Бонапарта в его войне с Англией. Англию не завоевать, пока её флот господствует на море, удушая Европу и обеспечивая процветание британской торговли.
За купеческими судами стоял на якоре военный корабль без стеньг. Матросы в люльках красили снаружи борта. На носу корабля высилась грубая деревянная фигура - женщина в тунике, покрашенная алой и белой краской. В коряво вырезанных руках она держала большие позолоченные ножницы, и по ним-то Хорнблауэр догадался, что это за судно раньше даже, чем насчитал в борту одиннадцать пушечных портов, раньше, чем лодка прошла под кормой и он прочел название - "Атропа". [Атропа - в древнегреческой мифологии мойра, перерезающая нить жизни.]
Он смотрел на нее, силясь побороть волнение, и примечал дифферент, обводы, унтер-офицера на вахте - все, что можно было приметить за эти недолгие минуты.
- "Атропа", двадцать два, - сказал рулевой, заметив интерес Хорнблауэра.
- Мой муж - её капитан, - гордо сказала Мария.
- Вот как, сэр? - загребной взглянул на Хорнблауэра с уважением, польстившим Марии.
Лодка поворачивала - вот Детфордская бухта и Детфордский пирс.
- Суши весла! - сказал баковый. - Греби! Шабаш! Лодка заскрежетала о причал. Путешествие из Глостера кончилось. Нет, не совсем, решил Хорнблауэр, выбираясь из лодки. Еще столько хлопот впереди - найти жилье, перевезти туда багаж, устроить Марию - и лишь потом он сможет отправиться на корабль. Жизнь - это целая вереница неприятных обязанностей. Под пристальным взглядом Марии Хорнблауэр расплатился с лодочником. К счастью, к ним сразу подошел отиравшийся у пристани паренек и предложил свои услуги. Он раздобыл тележку и погрузил на неё багаж. Хорнблауэр, поддерживая под локоть Марию с ребенком на руках, повел её по пирсу.
- Поскорее бы снять туфли, - сказала Мария. - И переодеть маленького Горацио. - Сейчас, сейчас, мой хороший.
К счастью, до "Георга" оказалось недалеко. Толстуха-хозяйка, встретившая их на пороге, сочувственно оглядела Марию, провела их в комнату и тут же послала служанку за горячей водой и полотенцами.
- Сейчас, мой сладенький, - успокаивала хозяйка маленького Горацио.
- Ox, - сказала Мария, садясь на кровать и стаскивая туфли.
Хорнблауэр стоял у двери, ожидая, пока внесут сундуки.
- Скоро вам рожать, мэм? - спросила хозяйка. В следующую секунду они с Марией уже беседовали о повитухах и всеобщей дороговизне - последнюю тему затронула Мария, желавшая поменьше заплатить за комнату. Слуга с парнишкой принесли багаж и поставили в комнате, прервав разговор двух женщин. Хорнблауэр торопливо вытащил из кармана ключи и встал на колени у сундука.
- Горацио, дорогой, - сказала Мария, - мы обращаемся к тебе.
- А... что? - рассеянно спросил Хорнблауэр через плечо.
- Хотите чего-нибудь горяченького, сэр, пока готовится завтрак? предложила хозяйка. - Пунша? Чашечку чая?
- Нет, спасибо, - ответил Хорнблауэр.
Он уже открыл сундук и лихорадочно распаковывал вещи.
- Неужели ты не можешь подождать до завтрака, дорогой? - спросила Мария. - Тогда я все разберу сама.
- Боюсь, что нет, мэм, - ответил Хорнблауэр, не поднимая головы.
- Твои лучшие рубашки! Ты их помнешь! - возмутилась Мария.
Хорнблауэр вытаскивал из-под них мундир. Положив его в другой сундучок, он принялся искать эполет.
- Ты собираешься на корабль! - воскликнула Мария.
- Конечно, дорогая, - сказал Хорнблауэр.
Хозяйка уже вышла, и разговаривать можно было свободно.
- Но ты должен сначала позавтракать! - убеждала Мария.
Хорнблауэр заставил себя согласиться.
- Ладно, пять минут на завтрак, после того, как я побреюсь, - сказал он.
Он разложил мундир на кровати, хмурясь, что тот помялся, развязал лакированную коробку, вынул треуголку, потом скинул сюртук, лихорадочно развязал шейный платок и снял чулки. Маленький Горацио вновь принялся жаловаться на свою горькую жизнь.
Пока Мария успокаивала ребенка, Хорнблауэр развязал мешочек с туалетными принадлежностями и вытащил бритву.
- Я снесу Горацио вниз и дам ему хлеба с молоком, дорогой, - сказала Мария.
- Да, дорогая, - ответил Хорнблауэр сквозь пену. В зеркало он поймал отражение Марии, и оно мигом вернуло его к действительности. Мария жалобно смотрела ему в затылок. Он отложил бритву и стер полотенцем пену.
- Ни одного поцелуя со вчерашнего дня! - сказал он. - Мария, милая, тебе не кажется, что ты мной пренебрегаешь?
Она упала в его объятья, глаза её увлажнились, но нежность в его голосе побудила её улыбнуться.
- Я считала, что это ты мной пренебрегаешь, - прошептала она.
Она положила руки ему на плечо, прижала его к своему отяжелевшему телу и пылко поцеловала.
- Я думал о своих обязанностях, - сказал Хорнблауэр,
- В ущерб всему остальному. Ты меня простишь?
- Простить тебя! - Она улыбалась сквозь слезы. - Не говори так, милый. Делай, что знаешь. Я твоя, я твоя.
Хорнблауэр, целуя её, чувствовал, как в душе его волной поднимается искренняя нежность - счастье, целая жизнь человеческого существа зависит от его терпения и такта. Он не до конца вытерся - на лице у Марии была пена.
- Любимая, - сказал он, - ты лучшее, что у меня есть. Он целовал её, чувствуя себя неверным мужем и лицемером, и думал о качающейся на якорях "Атропе". Однако он не зря сдерживал нетерпение - маленький Горацио снова закричал, и Мария первая разорвала объятья.
- Бедный зайчик! - сказала она, подходя к ребенку. Склонившись над ним, она обернулась и улыбнулась мужу.
- Я должна позаботиться, чтоб обоих моих мужчин покормили.
Хорнблауэр кое-что должен был ей сказать, но сказать тактично, и некоторое время подбирал слова.