- Но оставим это, - машинально перекрестившись, сказал монах, обратимся к вашему поручению Вам надлежит немедленно отправиться в Агаддин.
- Агаддин?
- Что вас так удивило?!
- Нет, нет, просто вырвалось.
- Это одна из самых восточных крепостей ордена. Собственно, вам нужна не сама крепость, чуть севернее ее, в часе примерно пути - там уже начинаются предгорья - есть источник с сарацинским названием Эль-Кияс. Христиане его зовут истечением св. Беренгария. Неподалеку от этого истечения имеется постоялый двор. Там вы найдете человека, которому передадите вот это, - монах протянул рыцарю туго свернутый кожаный свиток.
- Постарайтесь, чтобы никому больше он не попал на глаза, понятно?
- А как я узнаю этого человека?
- Он сам вас узнает.
- По этому? - шевалье провел рукой по лицу.
- Нет, конечно. Мы ведь не могли знать заранее, что приор де Борже пришлет именно вас. Вы просто оденетесь соответствующим образом.
- Мне придется снять плащ?
- Разумеется. В тех местах одинокому воину Храма лучше не показываться.
На лице шевалье вырвалось сомнение.
- Но мне, - неуверенно сказал он, - не раз говорилось, что рыцарский плащ...
- Все-таки, вы слишком примерный ученик. Я начинаю понимать барона де Борже. Вам не только придется снять плащ, но, если вы вдруг окажетесь в кругу людей ордену тамплиеров не симпатизирующих, вам придется отзываться о нем самым уничижительным и, даже оскорбительным образом, если этого потребуют интересы дела и обстоятельства вашего поручения.
Монах подошел вплотную к стене, выбрал место нагретое солнцем, и положил ладони на теплый мох.
- Внешняя, ритуальная преданность это просто, это для наших крикунов и пьяниц. Истинное служение иногда незаметно глазу. Вы меня понимаете?
- Я понимаю вас. Знак принадлежности к ордену тамплиеров легче носить на плаще, чем в душе.
- Мой оруженосец, останется здесь?
- Оруженосец ваш останется здесь, ибо путешествовать вы будете не как рыцарь. И ничего, разумеется, ему не рассказывайте, ибо оруженосцы болтливее баб, - сказал брат Гийом. - Если вы не хотите, чтобы его поскорее повесили, держите его в полном неведении относительно ваших дел.
Шевалье кивнул.
- Как он, кстати, устраивает вас.
- Пожалуй.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДВОЙНИК
На этот раз в катакомбах при госпитале св. Иоанна собрались все участники заговора, за исключением короля. Все были несколько возбуждены, никто не сидел, все прохаживались, разговаривали о чем-то несущественном, выражали неудовольствие тем, что приходится ждать. Ждали Д'Амьена. Он беседовал в соседнем помещении с кем-то из своих тайных агентов. И патриарх и де Сантор, конечно же, и даже Раймунд с Конрадом понимали, что лишь дело астрономической важности могло заставить великого провизора вести себя столь невежливо по отношению к ним. Понимание этого заставляло их нервничать все сильнее.
Наконец тот появился.
Насколько позволяло судить катакомбное освещение, вид у великого провизора был не столько расстроенный, сколько сосредоточенный. Это, отнюдь не приподнятое настроение передалось и остальным.
Граф предложил всем сесть, сам же остался стоять.
- Господа, наше сегодняшнее регулярное собрание, волею некоторых обстоятельств, превращается в чрезвычайное.
- Что случилось, граф? - спросил патриарх, оказавшийся нетерпеливее других.
- Только что мне доложили - умер Луций III.
Все задвигались, кто-то закашлялся, у кого-то вырвалось - "о, господи".
- Таким образом то, что мы считали делом будущего месяца, становится делом ближайшей недели.
Раймунд спросил.
- Как вы думаете, де Торрож, тоже уже знает о этой смерти в Риме.
- Мой гонец утверждает, что прибыл на сицилийском корабле вчера в Аскалон. Вместе с ним из числа тех, кто высадился на берег, еще двое немедленно наняли лошадей и поскакали по иерусалимской дороге. Одного он догнал и убил.
- Ну, а второй сейчас отсыпается в тамплиерском капитуле, смею вас заверить. К тому же я убежден, что этот корабль не единственный, что привез вчера эту новость в Святую землю, - недовольно сказал Конрад Монферратский.
Д'Амьен спокойно кивнул.
- Смешно было бы всерьез рассчитывать на то, что де Торрож целый месяц будет находиться в святом неведении. Через три дня каждая собака в Палестине будет знать о смерти папы. Меня больше занимает другое. Оказывается, неясно, отчего умер Луций. То ли от апоплексического удара, что, учитывая его комплекцию, вполне возможно, то ли от яда.
- Это сильно меняет дело? - спросил Раймунд.
- О, да. Если его отравили, значит заговор в курии действует, и мы, так сказать, находимся на верном пути. Если гибель - случайность, - то мы встаем перед большою неопределенностью, бог весть как там все обернется. Одним словом не ясно, только ли на пользу нам эта смерть. Именно в этот момент.
- Н-да, - по прежнему очень недовольным тоном произнес маркиз Монферратский.
Д'Амьен продолжал.
- Есть еще и третья возможность. Очень может быть, что насильственная смерть папы, дело рук Гогенштауфена.
Патриарх Гонорий отмахнулся пухлой ручкой.
- Но это уж совсем невероятно. Они обожали друг друга, как молочные братья.
- До тех пор пока "гроза еретиков" не потребовал, чтобы император оставил в покое не только Сицилию, но и всю Ломбардскую лигу. Мне ли вам напоминать, как часто ближайшие друзья становятся жесточайшими врагами.
- Что же все эти обстоятельства требуют от нас, - спросил Раймунд, судя по вашим речам, вы пребываете в растерянности, не так ли?