Де Труа обыскал тело и нашел то, что рассчитывал найти. И вот, сидя на камне возле остывающего трупа и подбрасывая на ладони нож с коротким позолоченным лезвием - непременный атрибут каждого фидаина - шевалье размышлял, что ему теперь делать.
Одно было несомненно - резко увеличивалось этой ночью количество тех, кому следовало отомстить. Орден тамплиеров, на который он так рассчитывал в борьбе с Синаном, сам теперь должен был быть подвергнут наказанию. То, что сейчас шевалье не представлял как это сделать, не имело значения. Мучительным раздумьям подобного рода де Труа предавался недолго. Слишком очевиден был общий вывод. Надо каким-то образом столкнуть замок Алейк с орденом и тогда он, Реми де Труа, отец Марк, Анаэль, Исмаил будет отомщен. Причем осуществлению этого замысла начало уже положено - он посмотрел на лежащий у ног труп ассасина. Будем считать, что орден храмовников нанес неожиданный, грубый удар по своему тайному партнеру, нарушая течение скрытных и, видимо, взаимовыгодных дел. Замок должен теперь, если в нем не иссякло самоуважение, нанести ответный удар.
Шевалье встал и, еще раз взвесив в руке ассасинский нож, стал спускаться к харчевне.
Интересно, что сейчас делает барон? Очень бы не хотелось, чтобы он, проявляя несвойственное ему рвение, прямо сейчас поскакал в Агаддин. Не должен, не похоже на него. Задание ведь выполнено, можно выспаться, как следует позавтракать и тогда уж трогаться.
Барон был обречен дважды. Во-первых, как Кренье, человек посвященный в то, кем был рыцарь по имени де Труа всего год назад, он должен умереть, дабы у него не возникло желания поделиться своими воспоминаниями с капитулом. Во-вторых, он будет убит, как тайный посланец ордена и будет убит так, как это делают фидаины, чтобы у того же самого капитула не возникло сомнений в том, кто делает против него выпад.
Перебравшись через забор харчевни, шевалье тихо подошел к коновязи и пересчитал лошадей. Кажется все на месте. Он собирался было вернуться по крыше в свою комнату, но услышал шаги, кто-то как раз покидал харчевню, шаги эти невозможно было спутать с чьими-то ни было. Де Труа понял, что недооценил своего бывшего хозяина. Для этого обжоры и выпивохи, служба, все-таки, прежде всего. Сейчас он заберется на коня и ускачет. Коня! Реми быстро осмотрел лошадей, у одного из породистых жеребцов висела на морде торба с овсом. Решил барон перед дорогой покормить своего верного друга. Шевалье нырнул под брюхо жеребцу и ассасинским кинжалом надрезал подпругу, так чтобы она лопнула на первой же сотне шагов.
Барон освободил морду коня от торбы, отвязал повод от бревна коновязи, подвел к валуну с плоским верхом, которым пользовались здесь, чтобы взбираться в седло. Забрался, похлопал своего друга по шее, что-то пробормотал ему на ухо поощрительное и дернул поводья. Выскакал за ворота и, буквально через несколько мгновений, раздался вскрик и тяжелый глухой удар о землю. Выбежавший из ворот шевалье, при первом же взгляде на лежащего определил - мертв. С трудом перевернул тяжелую, покрытую кольчугой тушу на живот и воткнул ему свою позолоченную добычу в затылок.
Затем он стремительно и бесшумно вернулся во двор, отвязал своего кона и даже, не накладывая седло, выехал на освещенную луной дорогу. Возле человеческого холма, с поблескивающей над затылком золотой искрой, он остановился. Какая-то у него появилась новая мысль. Он нагнулся, вырвал кинжал и спрятал его за пояс.
К утру де Труа загнал своего коня. Ему повезло, что случилось это возле постоялого двора. Там он за небольшие деньги раздобыл довольно крепкую арабскую кобылу, ей, хотя и была недоступна стремительная иноходь сельджукского жеребца, брошенного на белой раскаленной тропе, но она бежала мягкой, неутомимой рысью и уже на рассвете следующего дня шевалье, покрытый плотным слоем известковой пыли, въезжал в южные ворота Иерусалима.
Несмотря на рассветный час, он направился к орденскому капитулу, где велел доложить о себе брату Гийому. Стоявшие у ворот стражники о таком ничего не слыхали и позвали начальника стражи, тот тоже ничего не знал о монахе, носящем такое имя.
Находясь в сильнейшем замешательстве и раздражении, де Труа вернулся в капеллу де Борже, ничего другого ему не оставалось. Приор встретил его более, чем сдержано, втайне он рассчитывал, что странный рыцарь изъят из его ведения навсегда.
- Ваша келья занята, брат Реми. Не согласились ли бы вы отдохнуть здесь, в помещении кордегардии?
Шевалье понял его нехитрую уловку. Приор не хотел его впускать внутрь в надежде, что пока он будет спать здесь в помещении для стражи, его снова востребуют. Возражать шевалье не стал, ибо сам рассчитывал на то же самое.
И, как ни странно, и его ожидания и надежды господина приора, оправдались. Когда рыцарь проснулся, рядом с его ложем сидел юноша с постным лицом.
- Вас ждут, господин, - сказал он.
И уже через какой-нибудь час, они снова бродили с братом Гийомом под сводами платановой рощи. Шевалье терялся в догадках, кто он такой, этот монах. Почему о нем ничего не известно стражникам, несущим внешнюю охрану капитула? Ведет он себя как человек, который привык распоряжаться, и не привык чтобы ему прекословили. Почему он с непонятным упорством выбирает для общения с ним это, несколько, все же, необычное место. Роща конечно хороша, но это всего лишь роща, какое-то недоверие или несерьезное отношение видится в том, что рыцаря считают нужным держать вне строений капитула, как бы скрывая от него некие тайны, которые ему еще знать не положено. Но не полноправный ли он тамплиер? И для кого тогда эти тайны, в которые его не считают возможным посвятить?!
Короче говоря, шевалье де Труа напрямик спросил об этом монаха. Тот не смутился.
- Что ж, брат Реми, вы все поняли правильно. Или почти все, и почти правильно.
- Что я понял?
- Что не все принятые в орден рыцари одинаково посвящены в его тайны. Ни для кого из полноправных тамплиеров тайны эти не закрыты навсегда непреодолимой преградой. Просто в постижении есть некоторая постепенность. И в этом, поверьте, скрыт большой смысл.
- И когда же этот путь посвящения начнется?
- На него вы встали уже тогда, когда приняли на себя годичное послушание. Очередной шаг вы можете сделать в любой момент, хоть сегодня, а можете не сделать никогда. Я не играю с вами в кошки-мышки, я излагаю вам все так, как оно и есть.
Шевалье на минуту задумался, он не чувствовал в словах монаха игры и сознательного издевательства и почему-то сразу поверил, что тот говорит правду.
- Вы не спрашиваете, как я выполнил ваше поручение. Вам это неинтересно?
Монах пожал плечами.
- Зачем спрашивать. Если бы вы не выполнили его как следует то, думаю, начали бы наш разговор с оправданий.
Де Труа криво усмехнулся, возразить было нечего.
- А что касается инцидента со стражей, ведь вы хотели об этом спросить, правда? Так здесь все объясняется очень легко. Я не ждал вас так рано, потому была предупреждена лишь дневная стража, вы же приехали ранним утром. Кстати, отчего такая спешка?
- Рвение, - быстро ответил де Труа, - я понимаю, насколько это не дворянская черта - исполнительность, но...
- Не надо извиняться тогда, когда извиняться не за что. Вы хорошо сделали порученное вам дело, а у нас так мало людей, которые могут сделать что-то хотя бы посредственно.
Шевалье несмотря на то, что его хвалили и, кажется, в самом деле были им довольны, испытывал легкий дискомфорт. В словах монаха чувствовалась едва уловимая двусмысленность. Или, может быть, она лишь чудилась ему?
- Барон де Кренье ничего не просил мне передать на словах? - спросил брат Гийом.
- Нет, мы разговаривали с ним очень коротко. Может быть он просто не успел.
- Впрочем, он и не должен был мне ничего передавать.
Как и во время прошлого разговора брат Гийом добрался до обомшелой стены капитула и остановился, с наслаждением греясь на солнце.
- Так вот, возвращаясь к теме наших тайн. Сегодня вечером вы, в числе еще нескольких десятков братьев, пройдете посвящение второй степени и узнаете, чем является орден наш на самом деле.
"Ну вот", - неопределенно подумал шевалье, погружая ладони в горячий мох.
- Посвящение это произойдет здесь, вон в том здании, видите с высокими окнами.
- Да, вижу.
- После этого мы сможем беседовать с вами не только в пределах этой рощи. И это будет не единственным приобретенным вами правом. В качестве посвященного.
- Благодарю вас, - сказал шевалье. Нетрудно было понять, что его решили выделить. Почему? Не из-за одного же удачно выполненного поручения.
"Удачно", - улыбнулся про себя де Труа. И кто он все-таки такой этот необыкновенно самоуверенный тип? Кажется, даже по манерам и приемам общения, не рыцарь.
- Собственно говоря, благодарить вам некого, ибо ваше посвящение, необыкновенно раннее, прошу заметить, происходит по большей части ввиду особого стечения обстоятельств. Ваши личные качества тоже сыграли при выборе вашей кандидатуры определенную роль, но не решающую. В основном обстоятельства. Вы, наверное, хотели бы узнать какие именно?
Шевалье сковано кивнул.
- Было бы интересно.
- Месяц назад умер граф де Торрож, великий магистр ордена нашего.
- Я ничего об этом не слышал.
- А об этом никто ничего не слышал. О его смерти будет объявлено сегодня, во время заседания великого капитула, на котором будет выбран новый великий магистр. Так делается для того, чтобы орден ни на один час не оставался без своего управителя, дабы не соблазнять многочисленных врагов своим беззащитным видом. В течение месяца собирались со всей Европы магистры орденских областей. Наконец, собрались и вот, в честь такого редкостного собрания, решено произвести торжественное посвящение и приобщение великих орденских тайн для группы наиболее отличившихся и достойных рыцарей. Теперь вы все знаете.
Шевалье кивнул.