- Нет, Джек. Я не хочу предавать их доверие. Они хорошо с нами обращаются - днем не привязывают к лошади и на ночь тоже не связывают. Они люди чести... - Таул помолчал, глядя в угасающий огонь, - и я тоже когда-то был таким.
Да, был - и остался таким. Джек, проведя с ним много месяцев в дороге, знал, как глубоко въелись в Таула его кольца.
- Если бы они только поверили в то, что я им рассказал! - скорее себе, чем Джеку, сказал Таул. - Если бы я мог внушить им, что у них есть выбор!
- Какой выбор, Таул? - спросил Джек жестче, чем намеревался.
Рыцарь, словно не заметив этого, улыбнулся с легкой грустью и сказал:
- Сам пока не знаю. Знаю только, что подчиняться Тирену больше нельзя.
Глядя Таулу в глаза, Джек видел страдающую, смятенную душу. Уже совсем рассвело, и рыцари снимались с лагеря. Оставив Таула заливать костер, Джек подошел к Андрису, седлавшему своего коня. Тот относился к пленникам лучше всех в отряде. Когда-то в Вальдисе Таул опережал его на год, и Андрис, как видно, привык смотреть на старшего товарища снизу вверх.
- Становится все холоднее, - сказал Джек, погладив лошадь Андриса. Вчера я видел снег на дальних холмах.
- Мы доберемся до тех холмов к концу дня. - Андрис нагнулся застегнуть подпругу - высокий, с длинными светло-каштановыми волосами и тонкими чертами северянина. Извилистый шрам тянулся от его левого глаза до самой шеи. - Завтра к этому времени мы все окоченеем.
- Снег и лед меня не пугают - а вот ветер продирает до костей.
- Уж мне ли не знать, что такое ветер. Я родом из Восточного Халькуса, а там ветры такие, что выдувают последний ум из головы.
- Я знаю, - сказал Джек. Андрис посмотрел на него, и Джек продолжил: Я как-то путешествовал по Восточному Халькусу в разгар зимы и хоть ума, может, и не решился, зато кожи с меня слезло порядком. Это демон какой-то, а не ветер.
- Ты сам из Королевств?
- Да, из Харвелла. Но в Халькусе пробыл довольно долго. Там очень красиво весной. - Джеку вспомнилось утро, когда они с Тариссой убежали к маленькому пруду, обсаженному нарциссами. Словно в другой жизни это было.
- Какое дело привело тебя в Халькус? - Андрис теперь расчесывал гриву своей кобылке, и Джек заметил, что у него на левом указательном пальце недостает кончика.
- Дела у меня никакого не было. Я бежал, скрывался. И одни люди в Халькусе взяли меня к себе. Хорошие люди. - Джек перевел дыхание. - Но мне встречались и плохие.
Андрис прервал свое занятие.
- Зачем ты мне все это говоришь, Джек? Ведь не просто же так ты решил поболтать со мной о Халькусе.
Его прямота вызвала у Джека уважение. Пришло время высказаться начистоту.
- Я хотел поговорить с тобой о Тауле.
- И что же ты хотел о нем сказать?
- В глубине души он остался рыцарем. Он и теперь продолжает работать на Бевлина. Мы с ним только что вернулись с Ларна, разрушив тамошний храм. Нет больше камней, нет больше пут, нет больше жизней, посвященных Богу.
- Ларн - это бабьи сказки. Нет такого места на свете.
- Но я был на этом острове. Я видел оракулов своими глазами. А мать моя там родилась. Не говори мне, что такого места нет. Спроси Крейна или Берлина - они-то знают. - Джек говорил наугад, но был уверен, что двое старейших в отряде рыцарей слышали о Ларне: их изрытые морщинами лица свидетельствовали о том, что они видали всякое и немало страшных историй узнали у лагерных костров.
Андрис окинул взглядом лагерь. Костер погас, все одеяла были свернуты, и многие рыцари уже садились на коней.
- Опять-таки - зачем ты мне это говоришь?
- Затем, что сам Таул ничего не скажет. Он слишком горд. Ты был вместе с ним в Вальдисе и знаешь, что я говорю правду.
- Ну и к чему ты клонишь? - Андрис сел в седло.
- А к тому, что Таул не лжец и не убийца. Он самый отважный человек из всех, кого я знал. Рыцарство у него в крови. Я провел рядом с ним много месяцев, и еще дюжину дней назад он слова дурного о Тирене не желал слышать. Он любил его как отца. Теперь же, узнав правду, он чувствует, что его предали. Он ранен в самое сердце. Я знаю, что он испытывает, и ты, думается мне, тоже знаешь. Тирен всех вас предал.
Пару мгновений Андрис смотрел сверху вниз на Джека своими серыми северными глазами такого же цвета, как небо. Потом тронул коня с места и сказал:
- Я поговорю в полдень с остальными.
* * *
Легкий морозец подсушил грязь и заставил ветер уняться. Горы приблизились к ним - их пики, окутанные туманом, высились на северо-востоке.
С продвижением на север волнение Джека все возрастало. Давление в желудке, давшее знать о себе, как только они высадились в Марльсе, все время росло. Джеку казалось, будто неведомая сила тянет его к Брену и к Баралису. И к Кайлоку. Он возвращался к ним другим человеком. Он узнал, кто была его мать, и это сделало его сильнее. Как будто он приобщился к силе ее духа, узнав ее настоящее имя - Анеска. Новое знание служило ему щитом против всякого зла. Что бы ни случилось с ним в последующие недели, этого у него никто не отнимет. Он знает, кто он, откуда взялся и что ему суждено совершить.
Многое еще остается неизвестным или непонятным: он не знает, кто его отец, почему его свершения не должны ограничиться Ларном и какова связь между пророчеством Марода и его матерью. Но все эти вопросы могут и подождать. Пока, во всяком случае.
Сейчас он должен готовить себя к встрече с Кайлоком. Король должен умереть. Иного выбора нет. Северная империя рассыплется, оставшись без правителя. Баралис, при всей своей хитрости и мастерстве мага, не сможет удержать ее, когда падет его ставленник. Кайлок владеет Королевствами по праву рождения, а Бреном - по праву супруга. Если его убить, обе державы разлетятся словно лопнувшая тетива. Ничто, кроме Кайлока, не связывает их. Если его убить, Брен и Королевства снова станут существовать сами по себе, а империя распадется на составные части.
Джек много думал о том, что должен делать, когда окажется в Брене. Ему нет нужды связываться с Баралисом, нет нужды заводить войну. Смерти Кайлока будет вполне достаточно.
И он, Джек из Четырех Королевств и с Ларна, бывший ученик пекаря и писец, - единственный, кто может пресечь жизнь Кайлока. Судьба связала его с Кайлоком, и настало время перерезать нить.
У Таула свои заботы: орден, Мелли и те призраки, что живут в его прошлом. Джек поможет ему, насколько будет в силах, - но есть черта, за которой существуют только Джек и Кайлок, и она становится все резче по мере приближения к Брену.
Джек посмотрел на Таула, едущего рядом с мулом Хвата. Таул, перехватив этот взгляд, вскинул руку в безмолвном приветствии, и Джек ответил тем же. Они оба знают, как обстоит дело.
Настал полдень, пасмурный и холодный, с несильным, но пронзительным ветром. Крейн распорядился сделать привал на берегу медленного ручья.
- В такой холод, - заявил он трубным солдатским голосом, - нет смысла искать укрытия под деревьями.
Все утро они ехали через редкие рощицы, перемежаемые зелеными холмами и долинами, и всюду, куда ни глянь, была вода: ручьи, пруды, быстрые речки. По краям более мелких прудов собиралось ледяное "сало", но текучие воды продолжали бежать, наполняя округу своим журчанием.
Андрис подошел к Крейну. Они обменялись несколькими словами, и Крейн поманил к себе Берлина. Джеку, хотя он был довольно далеко, показалось, что Андрис произнес слово "Ларн". Берлин кивнул, и они продолжили разговор. К ним подошли еще двое рыцарей.
Джек подъехал к Таулу и Хвату.
- Что происходит, Джек? - спросил Таул, снимая Хвата с мула. - Что ты такое сказал Андрису?
- Правду. Я сказал ему, что мы разрушили ларнский храм.
- Это ты его разрушил, Джек, - не я.
- Нет. Мы сделали это вместе.