- Кто здесь? - спросила она и слегка откашлялась, чтобы прочистить горло.
Всмотревшись в темноту, она вздрогнула - из густой тени появилась закутанная в черный плащ фигура. Жрица хотела что-то сказать, но голос не слушался ее.
- Я возвращался к себе и вдруг увидел тебя, - объяснил Рейстлин, и Крисания не уловила в его голосе ни издевательства, ни насмешки. Маг говорил спокойно, однако было в его интонации что-то такое, что одновременно и согрело Крисанию. и заставило ее затрепетать. - Надеюсь, ты здорова. - Рейстлин приблизился и встал рядом. Крисания не видала его лица, скрытого в тени капюшона, и только его глаза, отражая свет Солинари, горели во мраке холодным и чистым огнем.
- Нет, - смущенно пробормотала Крисания и отвернулась, надеясь, что маг не заметил слез на ее лице.
Но это не помогло. Усталость, разочарования последних дней и особенно нескольких последних часов овладели ею с невероятной силой, так что Крисания больше уже не могла совладать с ними. По щекам ее вновь покатились крупные слезы.
- Уходи, прошу тебя, - сказала она, крепко зажмуривая глаза и глотая собственные слезы, словно горькое лекарство.
Маг не ответил, но Крисания почувствовала мягкое прикосновение бархата к своей обнаженной руке, и все ее тело вдруг окутало уютное тепло. Она почувствовала пряный аромат благовоний, розовых лепестков и легкий, тревожащий запах тлена: так, вероятно, могли пахнуть высушенные крылья летучей мыши или череп какого-нибудь грызуна - словом, те таинственные предметы, которые маги используют в своем колдовстве. Потом рука Рейстлина осторожно прикоснулась к ее щеке. Тонкие и чувствительные пальцы показались ей необычайно горячими.
Крисания так и не поняла - то ли Рейстлин утер ей слезы, то ли они высохли сами от жара его рук. В следующее мгновение маг бережно взял ее за подбородок и отвернул ее голову от лунного света. Крисания едва могла вздохнуть - сердце ее билось так сильно, что грудь чуть не разрывалась от сладостной боли. Жрица закрыла глаза, боясь того, что она может увидеть, однако даже сквозь две мантии. черную и белую, она ощутила прижавшееся к ней сильное тело. И это пугающее тепло...
Внезапно Крисании захотелось, чтобы тьма окружила и ее, убаюкала, приласкала, укрыла от всех непогод и разочарований. Ей захотелось, чтобы удивительный жар его тела растопил тот холод, что еще оставался в ее душе. В отчаянном порыве Крисания воздела руки и потянулась к Рейстлину... но его уже не было. Она услышала только шорох его шагов, быстро затухающий в глубине коридора.
Крисания вздрогнула и открыла глаза. Горячие слезы вновь хлынули из глаз, и она прижалась щекой к холодному стеклу окна. Но это были слезы радости.
- Паладайн! - прошептала она. - Благодарю тебя! Мне ясен мой путь, и теперь я не ошибусь!
Черный маг стремительно шел по коридорам Храма. Все, кто встречал на пути его мрачную фигуру, в ужасе шарахались в стороны, не в силах вынести сопровождавшую его волну обжигающего гнева. В конце концов Рейстлин добрался до своей комнаты и чуть не вышиб сердитым ударом дверь. Одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы в камине забушевал маленький огненный смерч. Пламя с гудением устремилось вверх по дымоходу, а Рейстлин принялся расхаживать по комнате из стороны в сторону и осыпать себя проклятиями. Он метался так до тех пор, пока не почувствовал усталость. Тогда он бросился в кресло и погрузил яростный взгляд в бушующее пламя.
- Кретин! - повторял он, сжимая кулаки. - Я должен был это предвидеть! У моего тела, несмотря на всю его силу, есть одно слабое место, и слабость эта свойственна всем людям. Не важно, насколько развит и силен твой ум, и не имеет значения, насколько хорошо ты владеешь своими чувствами! Это все равно поджидает тебя, прячется в тени, как готовый напасть в любую минуту хищный зверь!
Рейстлин зарычал от бешенства и с такою силой вонзил ногти в ладони, что из-под них брызнула кровь.
- До сих пор я вижу ее перед собой, вижу ее белую кожу и полуоткрытые губы! Я чувствую запах ее волос и податливую упругость прижавшегося ко мне тела...
- Нет! - едва не крикнул Рейстлин. - Этого не должно быть! Нельзя допустить, чтобы это случилось! Возможно... - Он задумался и продолжил уже спокойнее: - Что если мне попробовать совратить ее? Разве после этого она не окажется в полной моей власти?
Мысль была соблазнительная, однако она вызвала в Рейстлине такую бурю страстей и желаний, что тело его содрогнулось, будто в агонии. Прошло, однако, немного времени, и холодный разум мага возобладал над стихией чувств.
"Что ты знаешь о любви вообще и о соблазнении в частности? - насмешливо спросил он себя. - В этом искусстве ты - ребенок, еще более неумелый и глупый, чем твой буйволоподобный брат".
Воспоминания детства и юности внезапно нахлынули на Рейстлина. Болезненный и слабый, отличавшийся острым умом и склонностью к едким насмешкам, Рейстлин, в отличие от своего красавца брата, никогда не привлекал к себе внимания представительниц противоположного пола. Погрузившись с головой в изучение магии, сам он от этого почти не страдал. Однажды, правда, он решился на эксперимент. Одна из подружек Карамона, устав от легких побед, обратила на него свое благосклонное внимание, решив, видимо, что близнец богатыря может оказаться для нее в некотором отношении небезынтересным. Рейстлин, которого сообща подзуживали Карамон и несколько его приятелей, уступил ее грубым домогательствам. То, что случилось потом, жестоко разочаровало обоих. Девица униженно вернулась к Карамону. Рейстлин же, худшие опасения которого наконец нашли практическое подтверждение, снова обратился к своей магии, где по-прежнему только и находил высшее наслаждение.
Но теперь его тело - молодое и столь же здоровое, как тело брата - болело и ныло от страсти, какой он никогда еще не испытывал. Однако он не мог позволить ей вырваться на свободу, не мог уступить желаниям своей плоти.
- Это кончится трагедией, - сказал он себе с холодной ясностью, - и не только не поможет мне достичь цели, но, напротив, только помешает. Крисания чиста, чиста телом и душой. В этой чистоте ее сила. Мне нужно поколебать ее добродетель, но так, чтобы не сломать душу.
Придя к этому заключению, Рейстлин, прекрасно владевший собою и умевший подавлять свои эмоции, наконец расслабился и устало откинулся на спинку кресла. Огонь В камине успокоился, и Рейстлин, закрыв глаза, погрузился в сон, который должен был к утру восстановить его силы.
Но, прежде чем уснуть, он еще раз с беспощадной отчетливостью увидел блестящую слезу, упавшую с ресниц на нежную девичью щеку.
***
Тем временем Ночь Судьбы продолжалась. Послушник, крепко спавший в своей келье, был разбужен посыльным и получил распоряжение немедля явиться к Кварату. Старшего жреца секретарь застал в кабинете.
- Ты посылал за мной, мой господин? - спросил он, тщетно пытаясь подавить зевоту.
Лицо послушника было помятым и все еще сонным. Торопясь как можно скорее явиться на зов жреца, он впопыхах надел рясу задом наперед и теперь чувствовал себя неловко.
- Что означает этот доклад? - требовательно спросил Кварат и постучал пальцем по расстеленному на столе свитку пергамента.
Секретарь наклонился над столом, чтобы лучше видеть. Ему, однако, пришлось хорошенько протереть кулаками глаза, прежде чем он сумел разобрать написанное.
- Ах это... - сказал он. - Я изложил все, что было мне известно.
- Значит, Фистандантилус не виноват в гибели моего раба, так? - спросил Кварат. - Признаться, мне верится в это с трудом.
- И тем не менее, мой господин, это так. Ты можешь сам допросить гнома. Он признался - правда, убеждать его пришлось при помощи золота, - что на самом деле его нанял господин, имя которого указано в сообщении. Упомянутый господин рассержен тем, что часть его земель в предместьях города была отчуждена в пользу Братства.
- Я знаю, чем он недоволен! - отрезал Кварат. - Убить моего раба - это так похоже на Онигиона. Он слаб, но хитер, как змея. Бросить вызов мне открыто он бы, конечно, не посмел. - Кварат ненадолго задумался, потом спросил; - Но почему моего раба убил именно этот здоровяк, которого мы задержали на улице?
- Гном утверждает, что так они решили с Фистандантилусом. Видимо, маг хотел, чтобы его раб побыстрей освоил "работу" подобного рода. А уж Арак попытался влечь из этого максимум выгоды.
- Этого не было в докладе, - заметил Кварат, сурово глядя на молодого секретаря.
- Это так, мой господин, - признал послушник и покраснел. - Я... стараюсь не доверять бумаге ничего, что касается... магов. Он мог бы прочесть это, и тогда...
- Я нисколько не обвиняю тебя, - покачал головой Кварат. - Я и сам так думаю. Можешь идти.
Секретарь кивнул, поклонился и отправился навстречу прерванному сну.
Кварат в эту ночь еще долго не ложился. Сидя за столом, он снова и снова перечитывал сообщение. Наконец он вздохнул и отложил пергамент.
"Я становлюсь похожим на Короля-Жреца, - подумал Кварат. - Это он вздрагивает и шарахается от каждой тени, которая ему почудится. Если бы Фистандантилус захотел разделаться со мною, он мог бы сделать это одним движением мизинца. Я должен был сразу догадаться, что это не его рук дело". Вздохнув, старший жрец поднялся из-за стола. "И все же сегодня вечером маг был с ней, - продолжал размышлять эльф. - Я сам видел их в тронном зале. Интересно, что это может означать? Возможно, ничего. Возможно, маг - в большей степени человек, нежели мне казалось, и, стало быть, подвержен людским слабостям. Очевидно, новое тело, в котором он появился на этот раз, намного живее той рухляди, в которой он прожил неизвестно сколько лет".
Эльф мрачно улыбнулся и, приводя в порядок бумаги на столе, спрятал доклад в потайной ящик. "Приближаются праздники. Пожалуй, я отложу все это до тех пор, пока они не закончатся, - решил он. - В конце концов, скоро Король-Жрец призовет богов на последнюю битву со злом. Быть может, тогда все решится само собой, и Фистандантилус вместе со всеми, кто держит сторону тьмы, провалится в Бездну, из которой он и появился".
Кварат потянулся и зевнул.
"А я пока займусь господином Онигионом".
***
Ночь Судьбы подходила к концу. Небо посветлело, и Карамон, лежа в своей комнатке на топчане, начал различать в серых предрассветных сумерках отдельные предметы. Сегодня должен был состояться еще один бой с его участием, первый после "несчастного случая" с Варваром.
Все это время жизнь для Карамона не была особенно приятной, хотя внешне ничего не изменилось. Остальные гладиаторы попали в школу раньше него и давно уже поняли, что к чему. Арена стала для них чуть ли не родным домом, - во всяком случае, мало кто представлял себя вне ее.
- Это не самый дурной способ выяснять отношения, - пожав плечами, сказал Карамону Перагас на следующее утро после его похода в Храм. - Намного лучше, например, войны, когда тысячи людей убивают друг друга на полях сражений. Здесь, если уж один благородный господин чувствует, что его оскорбил другой благородный господин, он решает свои проблемы скрытно, так сказать частным порядком. Это никого не касается, и в результате - все довольны.
- Никого, кроме тех несчастных, которые гибнут на арене, сами не зная за что! - перебил Карамон сердито. - Конечно, это не их дело!
- Не будь ребенком, - фыркнула Киири, полируя один из своих фальшивых кинжалов. - Ты же сам говорил, что когда-то служил наемным телохранителем. Разве тогда ты много рассуждал? Ты сражался и убивал, потому что тебе хорошо платили. Стал бы ты махать мечом, если бы тебе не платили вовсе? Лично я не вижу особенной разницы.