* * *
А тем временем нас ожидала новая работа: подсочка. Этот заказ дал нам леспромхоз, и заказ этот был не какой-нибудь - оборонный.
Если ранить ствол сосны, потечет живица, густая, прозрачен жидкость, похожая на мед. Это - сырье для производства скипидара, канифоли. А скипидар - это уже знал каждый в нашем доме - нужен, чтобы получить камфару, стало быть, нужен медицине. Медицине! Значит, фронту! И поэтому каждый рвался в лес, каждому хотелось добывать целительную живицу. Конечно, кто-то должен был оставаться дома - надо поливать огород, а скоро и полоть. Но надо, позарез надо, чтоб каждый глотнул лесного воздуха, пожил среди трав и деревьев. И мы решили, что первые две недели в лесу проведут одни ребята, а потом их сменят другие.
И вот мы пришли на отведенную нам лесную делянку. Никогда я не видела такой густой травы, таких ярких цветов таких высоких деревьев. Среди кустов орешника стоял деревянный домишко, неподалеку бил родник, земляника величиной с орех выглядывала из травы. Я села на порог дома. Ни о чем я не думала, ничего не чувствовала, просто отдалась во власть тишины. Это было утешение, надежда, обещание, почти счастье. Оно теснило душу, его нельзя было выразить словами им нельзя было поделиться. Но, оглянувшись, я поняла, что ребята, каждый по-своему, испытывают то же. Таня (ее взяли конечно, не для работы, а чтобы воздухом дышала) сидела на траве и глядела перед собой блестящими глазами, приоткрыв рот. Щеки ее тронул легкий румянец. Рядом лежала Наташа, молча глядя в небо. Настя сидела подле меня, подперев лицо ладонями.
Из-за деревьев показался Женя Авдеенко с лукошком, доверху полным земляники. Он подошел к Наташе и Тане, отсыпал им ягод на большой кленовый лист, потом направился к нам с Настей. Мы сидели молча, не шевелясь - и не от усталости, хоть мы и прошли длинный путь, а просто уж очень тут было хорошо. Женя осторожно взял Настину руку, разжал ладонь, насыпал земляники, потом протянул лукошко мне.
Ира Феликсовна очнулась первая.
- Наташа! Женя! - крикнула она. - Доставайте-ка ведра! Кто со мной к роднику?
Мальчики принесли воды, девочки дочиста вымыли полы в домике, набили матрацы. Кто-то уже раскладывал на солнце листы фанеры, чтоб сушить грибы и ягоды. И кто-то уже говорил:
- И для госпиталя грибов насушим!
- И ягод тоже пошлем. Знаешь, какая это ягода? Горсть земляники - все равно что ведро клубники, вот какая полезная, не вру. Одно сплошное железо!
Ребята легли рано, потому что на подсочку надо было вставать в три часа утра. Они недолго переговаривались, усталость сморила всех. А я снова сидела на крыльце бревенчатого белого домика. Небо было черное, звезды крупные, и повсюду в темноте горели светляки. Их было невиданное множество, они унизывали каждую ветку; так иногда светится роса или капли после дождя. Вот я и одна. Вот теперь и подумать о нем так сильно, так глубоко, чтоб он услышал. Я закрыла глаза, не просто закрыла - зажмурилась крепко и крепко стиснула руки. Услышь меня, услышь, ответь. Сколько писем тебе я написала прочтешь ли ты их когда-нибудь?
Мне часто снился один и тот же сон: стук в дверь, я открываю, и на пороге - Сеня. Я молча обнимаю его. И сразу такое освобождение, такая легкость - как же я жила до сих пор с этим камнем в груди? Как дышала? А потом я просыпалась, с первой же секунды яви опять ощущая этот камень.
"Ты жив... жив..." - повторяла я, но отзвука не было.
Я встала и пошла по тропинке. Светляки издали походили на искры угасшего костра. Я поглядела на небо - вот такая же яркая Медведица висит сейчас над Березовой Поляной и над Черешенками. Я вспомнила - когда-то Владимир Михайлович рассказывал мне о своей покойной жене. Они очень любили друг друга. И когда бывали в разлуке, то всегда находили минуту поглядеть в ночное небо и отыскать две звезды в созвездии Змееносца. Это были их звезды. И им тогда казалось, что они повидали друг друга. Почему мы с Сеней не уговорились так? Почему не выбрали общую нашу звезду из этого несметного богатства?
Я повернула назад к нашему домику. Он и сейчас белел в свете луны. Проходя мимо палатки, где спали мальчики, я услышала приглушенный голос Кости Лопатина:
- А ты влюблялся когда-нибудь?
- Я? Нет, - отвечал голос Жени Авдеенко.
- Никогда?
- Один раз мне показалось. Я позвал ее в Третьяковку. Она ходила, смотрела на картины и все записывала в записную книжечку. Такая умненькая...
- Ну и что?
- И все. Больше я ее не звал. Расхотелось.
- Чудак ты все же. Ну, а в Наташу ты разве не влюблен?..
- Давай спи! - неожиданно грубо оборвал Женя.
Мне очень хотелось засмеяться и очень хотелось погладить его по голове. Я погладила шершавый брезентовый бок палатки и пошла к белому домику. Поднялась на крыльцо. Двери и окна были открыты, и комната полна запаха леса. Я легла рядом с Наташей и уснула, едва опустив голову на подушку.
* * *
В три часа утра ребята уже вышли "по живицу". Работать надо было до солнца, в прохладные предутренние часы.
У каждого в руках была длинная, в два с лишним метра, палка с острой стамеской на конце. Еще ранней весной на соснах были сделаны надрезы и прикреплены глиняные стаканчики: в них по желобку должна была стекать смола. Сейчас ребята делали новые надрезы влево и вправо от желобка - легкие, осторожные полосы, чтобы не поранить дерево глубоко. Надо было взять живицу с двадцати тысяч деревьев! Ребята расходились во все стороны и точно таяли в предутреннем сумраке. И сначала было тихо и торжественно, а потом все чаще стали раздаваться оклики, словно новая стая птиц поселилась в лесу.
Мы с Полей пошли к роднику, набрали воды и вымыли пшено. Потом натаскали сухих веток и развели два костра - на одном кипятили чай, на другом варили кашу.
Нельзя человеку жить без леса, без деревьев. Вот куда надо приходить за счастьем. Даже сейчас, перед рассветом, когда вокруг серо, и сизо, и сумрачно, и все очертания расплываются в предутренней мгле, даже сейчас ничего нет лучше леса.
А когда брызнули первые лучи и я хотела было пойти навстречу нашим, из-за деревьев показался Костя Лопатин, тотчас же на тропинку вышли Настя с Сеней Винтовкиным, а там еще и еще ребята. И каждое лицо отвечало мне улыбкой.
Мы завтракали прямо на траве. Каша уже дымилась в мисках, чай был налит, около каждого прибора лежало по ломтю хлеба. От ребят пахло лесом, смолой, лица разрумянились. С едой покончили в мгновение ока и тут же легли, сваленные сном и усталостью, чтоб к полудню снова встать и пойти с ведрами собирать живицу. В ведра из стаканчиков сливали густую желтую прозрачную смолу - живой сок дерева. Ох, сюда бы Лену, Егора, Антона! Им бы напиться этого целебного воздуха, послушать птиц, поесть вволю земляники.
Женя и Костя точили стамески. Лепко запрягал мне Милку.
- Велехову привет передавайте! - сказал он, обернувшись.
- Что, уже соскучился?
- Да как вам сказать?.. В общем, передайте, ладно?
Он поставил на телегу четыре решета с ягодами - два для нашего дома, два в госпиталь.
- А вот мы с Наташей набрали для Тосика, - сказала Настя, надежно пристраивая в сене лукошко с земляникой.
Милка шла не быстро, но охотно. Была она тоща, ребра так и торчали, но нынче она выглядела веселее, чем всегда: и отдохнула, и поела всласть густой, сочной травы. За каждым поворотом меня ждал новый подарок - то дружная компания невысоких елок, то сквозные осины, то березовая роща и вперемежку сосна, сосна - медно-рыжая, крепкая, высокая, задравшая голову под самые облака.
Я не заметила, как мы въехали в город. У госпиталя остановила Милку, сошла с телеги и постучала в двери кухни. Ко мне вышел сам главный повар он знал и меня и ребят, он не пропускал ни одного нашего концерта. У него было совсем не поварское лицо - сухощавое, длинное, на носу очки; в белом халате и белой шапочке его можно было принять за врача.
- Ну! - воскликнул он. - Даже спасибо не говорю! Никакое спасибо не выразит!
Но вдогонку он все-таки кричал:
- Спасибо! Передайте ребятам, ценим от души!
На углу Незаметной улицы в телегу прыгнул Велехов. Он мягко взял у меня из рук вожжи и сказал:
- Давно вас тут поджидаю.
- А что такое?
- В детдоме Соколов. Секретарь райкома.
- Ну и что же?
- Да так... Когда начальство, надо подготовиться. Мало ли...
- Эх, Велехов, Велехов... Ну, как ты думаешь, что мне скрывать от начальства?