— Значит, — сердце пропускает неверный удар, — ты не собираешься меня прибить, да?
— Не собираюсь… А надо? — поднимается он, горой нависая над ней.
Она выдыхает с трепетом, с трудом понимая, что с ней вообще такое творится.
— Пришёл такой мрачный, напугал меня.
— Я и должен таких, как ты пугать, — отвечает он, впрочем, мягко и незлобно. — Ты мне лучше скажи, где лис? Позволила матушке моей его себе на воротник пустить? А то она бы могла… — а сам, говоря это, зачем-то подхватывает Женю на руки так легко, будто пушинку.
Она обнимает его за шею и вдруг, как бы между прочим, чмокает в губы.
— Волнуешься за него? Его тут нет.
Дыхание его становится судорожным и Сон опускает её на пустую широкую, будто лавка, полку у стены.
— Скорее волнуюсь о том, — говорит он, отступив к бочке с квасом, — что видела и слышала моя мать. Но, судя по её реакции, вы поладили. Женя… — тон его меняется, в нём появляется нечто тягучее и тёмное. — Останешься у меня. Это больше не обсуждается, — и протягивает ей наполненную кружку. — Подержи, поможешь мне.
Она всё делает, параллельно борясь с собой и то и дело появляющейся на лице улыбкой.
— Я сразу нашлась что сказать. Помогала ей, лиса выпроводила незаметно. Не волнуйся, она ни о чём не догадывается. Что бы это ни было.
Женя и сама уже не понимает, что именно они скрывают и что между ними самими происходит.
Пока она говорит, Сон наполняет кружки. Две выносит из подвала, сразу же возвращается, забирает оставшуюся у Жени и жестом просит её подняться.
— Хорошо. Мне так спокойнее, всё правильно. Идём?
— Вы там чего долго так? — доносится до них голос матери. — Всё хорошо, она не убилась там?
— Хорошо! — отзывается Карсон, а Жене шепчет прямо на ухо, опаляя её кожу дыханием: — Веди себя спокойно, ничего странного не говори. Будешь спать у меня, а утром я отвезу тебя домой и извинюсь перед твоей матерью.
И она кивает, отчего-то больше не глядя ему в глаза. Только изредка отвечая на вопросы Каси и спрашивая что-нибудь нейтральное для поддержания разговора.
Ей, разумеется, не должно быть до этого дома и его хозяина никакого дела. И сейчас бы досадовать из-за задержки, из-за отдаления цели — попасть домой.
Но… почему-то не получается.
И вот Сон расстилает постель, сам давно уже переодевшись во льняную рубаху и удобные штаны. Он выглядит таким домашним и тёплым… А в глазах всё та же сосредоточенность и задумчивость. А ещё нечто жгучее и тёмное, не позволяющее забыть о том, кто он такой и как опасен.
— Будешь спать здесь, — изрекает, отступая от кровати и бросая на Женю взгляд.
Спальня его тёплая и уютная, небольшая, почти без мебели, но при этом не кажущаяся пустой. На деревянном подоконнике растёт вьющийся цветок… Ставни не закрыты, а потому, кроме масляной лампы, комнатку освещает и лунный белый свет.
Она складывает руки на животе, словно всё ещё опасается его.
— А ты?
— А я буду здесь, — бросает он на пол тяжёлый матрас. — На всякий случай, — усмехается, то ли подшучивая насчёт чего-то, то ли ещё что. — Ты ведь не против?
Она садится на кровать, думая как бы поскорее уснуть, но вдруг бросает неожиданно для самой себя:
— Можешь и на кровати. Почему нет?
Он, уже устроившись на полу, приподнимается на локте и пристально смотрит на Женю.
— Уверена?
Она выгибает бровь. Но голос, ласково звучащий в ночи, вполне себе уверенный:
— Конечно!
И Карсон подходит к ней, наклоняется, упираясь ладонями в кровать по обе стороны от Жениных бёдер и глаза его мерцают совсем близко от её лица. Настолько, что она могла бы разглядеть своё отражение в его бездонных зрачках.
— Уверена? — повторяет шёпотом, а губы режет странная, какая-то тёмная ухмылка. — Не боишься, Женя?
Она вспоминает, как громко и ужасно вопила примерно в такой же ситуации с Джеком. От того, чтобы повторить, удерживает только Кася.
Но даже если бы комната наполнилась криком, он был бы всего лишь дурной шуткой.
— Я ведь… тебя спать пригласила, — шепчет едва слышно.
И он, не отстраняясь от неё, изгибает бровь.
— Точно? А то мне показалось…
Женя отзеркаливает его мимику.
— Эй, так ты на это рассчитывал, когда решил отпустить меня?
— Что? — отстраняется он и одаривает её, отчего-то, оценивающим колким взглядом. — Конечно же нет.
— Тогда почему думаешь, что это может произойти?
Она как бы невзначай касается его плеча.
И он валит её на кровать, нависая сверху, и запускает пальцы в её мягкие волосы.
— Потому что вижу… И хочу, — целует её Сон, как бы на пробу, и слегка отстраняется. — Хочешь сбежать?
— Нет, — выдыхает Женя, — а ты обычно хочешь всё, что видишь?
— Нет, — оставляет он поцелуй на шее. — И тем более это не касается ведьм. Но… — его горячие пальцы сжимают её коленку. — Видимо, твоя магия оказалась сильнее… — Сон на мгновение отпускает её, но лишь затем, чтобы стянуть с себя рубаху и отбросить её в сторону.
В лунном свете его мускулистое, рельефное тело отдаёт серебром, и каждый шрам на нём (а их оказалось достаточно, впрочем, его это ничуть не портит) словно вспыхивает белым пламенем.
Женя тихо стонет. От каждого его прикосновения по телу разливается сладкая, горячая дрожь. Она гладит ладонью шрамы, не в силах оторваться от него.
— Никакой магии… И, значит… ты поверил мне?
— Я не знаю, как относиться к сказанному тобой, но отчего то не считаю, что ты лжёшь мне… — он подтягивает её ближе к подушкам, приподнимает и вдруг стягивает с неё платье, после чего прижимает к себе и покрывает поцелуями плечи. — Зря позвала меня лечь рядом… — выдыхает он, щекоча ей шею своим дыханием. — Я не смогу уже остановиться… — тянется его ладонь вверх по её бедру.
— А я не хочу, — выдыхает Женя, — чтобы ты останавливался…
Она прижимается к его твёрдой, горячей груди, касается носом шеи, судорожно дышит, чувствуя, как начинают алеть от смущения скулы.
— Только… будь осторожнее…
— Хорошо… — шепчет он.
А при этом становится увереннее и в каком-то смысле жёстче. Хотя и ведёт себя с ней бережно.
Но поцелуи его горят пламенем, касания оставляют не меньший жар, как и взгляд, которым он блуждает по её телу…
Он прижимает руки Жени у неё над головой, обхватывая тонкие запястья своей ладонью. Крадёт очередной поцелуй, не позволяя стону сорваться с её губ. Взгляд его затягивает пелена. Лампа на столе гаснет…
Тьма и жар окутывают их плотным покрывалом, скрывая от всего мира.
Женя слышит только стук собственного сердца и почему-то его дыхание. Она всегда думала, что губы девушки себе прокусывают только в книжках типа «Оттенков серого», но от волнения, от попытки сдержать очередной стон, который точно не будет тихим, она всё же стискивает зубы, зацепив кожу, и в тот же миг чувствует солоноватый, металлический привкус во рту.
Боль мешается с удовольствием, глаза горят магией и огнём.
Карсон словно не замечает этого. Да что там, сейчас он сам больше напоминает демона, красивого и сильного, способного сжечь её одним своим взглядом. Не говоря уже обо всём прочем…
Он осторожно, но крепко сдавливает ей горло, большим пальцем проводя по венке на шее. Затем перемещает ладонь дальше, пальцами зарываясь в её волосы и стягивая их, заставляя Женю выгнуться.
Что-то шепчет ей на ухо. Что-то наверняка приятное, но неразборчивое из-за срывающегося шёпота и шумного дыхания.
Кровать поскрипывает. Сон замечает это не сразу, как и то, что она начинает постукивать о стену своей деревянной спинкой.
— Угомони собак! — вдруг доходит до них голос Каси. — Я не могу заснуть из-за шума. Сон, ты слышишь меня?!
Женя, хоть и чувствует себя обессиленной по-хорошему лужей под ним, всё же усмехается остро и шепчет:
— Собак, Сон… Угомонишь уже или нет своих… собак?
Она имеет в виду всю ту страсть, что пылает в нём, весь напор и… голод.
Он фыркает, сдерживая смех, и продолжает всё, от чего его отвлекли, вместе с долгим поцелуем.
Ночь вновь застывает в жаре, в сплетении рук, заполняется прерывистым дыханием и страстью.
— Или это не собаки?! — кричит Кася с соседней комнаты. — Не псы твои, да?
Жени очень хорошо, но ещё больше — смешно. Она замирает, как будто пытаясь оценить свои силы, но сдаётся быстро. И смеётся, вцепившись в плечо Карсона.
И ему приходится зажать ей ладонью рот.
— Тише, пожалуйста, — шепчет ей на ухо, а сам тоже давится от смеха. От досадливого, но раздирающего на части смеха.
Отчего-то попытки сдержаться создают едва ли не больший шум. И голос его матери, прозвучавший вновь, полон негодования и осуждения:
— Уж лучше бы это были собаки!
И Карсон, сдавшись, выпускает Женю из своей хватки и принимается смеяться вместе с ней.
Она обнимает его за шею, смех льётся вперемешку с поцелуями и сбивчивым шёпотом:
— Мир другой, а дух коммуналки всё тот же…
Сон слегка напрягается, но обнимает Женю крепко и тепло, усмехаясь ей в макушку.
— Что такое камукалка?
Она улыбается.
— Это когда стены тонкие и с каждой стороны соседи. А твоя мать, — выдыхает уже ему в губы, — утром убьёт меня…
— Уж раз я не убил, то никому не позволю, — улыбается он, целуя её.