И теперь она, бедная,
Вся измученно-бледная,
В ночь идет по проспекциям
- и-эх! эх!..
И на шляпке вуаль!
И взоры всех в этот миг устремились на даму в вуали, занимающую ложу царствующих особ, и слеза катилась по её щеке, и бледна была она, и понимали в этот миг все, что пришлось вынести этой женщине и какие нечеловеческие страдания познала она, ибо в полноте открыла им это песня.
Все оргазмы познавшая,
Всех мужчин перебравшая,
В ночь идет очумелая,
Где же вы, Небеса?
Император тоже не мог - да и не хотел - противостоять общему порыву. И его, как всякого некитайца захватила и закружила эта огненная мелодия и влекла в бездну свою. Он тоже вскочил с места и плясал на скамье своей, подпевая чудным словам песни той. Да рази ж и он не некитаец! да разве может устоять душа некитайская в такой миг! И пусть, пусть в песне души народной поют "проспекции" вместо проспектов, и пусть ударение в слове "особы" перевирают со второго на передний слог, - что до того песне, до грамматики ли в такой миг душе народной! Поет она, душа некитайская, и насрать ей на ударения!
Импотента постылого,
Сердцу на фиг немилого,
На фиг мужем ей сделали,
Он ей на фиг сдался!
Но оборвалась мелодия, и не пели уже фрейлины и гвардейцы, и мертвая тишина стояла на площади, и только незадачливый подсудимый выводил среди общего потрясенного молчания:
Все оргазмы познавшая,
Всех мужчин перебравшая...
И наконец заметил император, что он один только шевелит конечностями и губами, приплясывая и припевая в такт давно уже смолкшей песне, и пусто и тягостно стало ему среди всеобщего этого молчания, ибо понял, понял он, сколь же неуместен он со своим приплясыванием и этим "все оргазмы познавшая", сколь нелеп - да если бы только нелеп! - сколь кощунствен в глазах народа его танец, какой подлой подделкой под общее настроение кажется он в этот миг, и застыл на месте император, жалко озираясь по сторонам и механически бормоча потерянным голосом: "Н-ничего-о-о не осталося-а-а..." - и смолк наконец.
- Святотатство! - взорвалась наконец площадь. Да как, как он смеет, этот самый коварный импотент, осквернить народную печаль и полет души некитайской этой попыткой сделать вид, будто не понимает он, о ком эта песня, будто бы не он сам есть этот проклятый импот и виновник скорби женской, государствующей и народной!
- Подсудимый! - возопил наконец ошеломленный судья. - Я оштрафую вас за неуважение к суду!!!
- Да что к суду! - закричал прокурор. - Он всем нам, всему народу в душу плюнул! Для него ничего святого нет! - и ясен уже был приговор суда в эту минуту, и смирился с ним государь, и рухнул как куль с говном на свою скамью подсудимых, и закрыл лицо рукой, ибо понял, что нет ему прощения на этой земле.
Но бравый адвокат его, хотя и ужаснулся он тоже императорской закоренелости, не собирался ещё складывать оружия.
- Ваша милость, - обратился он снова, - я уже говорил, что мой подзащитный полностью признает свою вину и раскаива...
- Да видели, видели мы, как он раскаивается! - вмешался прокурор - он все ещё переживал плюху с зачиткой свидетельских показаний. - Насмехается в лицо суду, душегуб!
- У меня есть новые факты, - поспешно заявил адвокат. - В деле имеются сильные смягчающие обстоятельства!
- Какие же? - недоверчиво поинтересовался судья.
Адвокат поднялся с места, прошелся взад-вперед, громогласно откашливаясь и тожрественно начал:
- Господа присяжные заседатели! Ваша милость господин судья! Почтеннейшая публика. Да, мой подзащитный не исполнял супружеских обязанностей, что уголовно наказуемо - и должно быть наказуемо по всей строгости закона. Да, хуже того, он страдал тяжелой формой импотенции, что является отягчающим обстоятельством и что признано подсудимым во время следствия. Да, он все ещё не раскаялся, хотя и требует сам себе самого сурового приговора. Но! Делал ли обвиняемый что-либо для исправления этого нетерпимого положения?
- Нет! - закричали из толпы.
- Делал! - опроверг адвокат. - Во-первых, Ахмед! Позвольте напомнить даже святой граф Артуа писал своему королю Луи, что конюх Ахмед - это лучшее средство от королевской импотенции. Как видите, даже заграница отдала должное стараниям моего подзащитного. Свидетель Ахмед! - обратился адвокат нацелив палец в сторону ложи, где находилась дама в вуали. - Что вы можете сказать по этому поводу?
- Ахмед друга помнит, Ахмед друга не бросит... Макрай! - отвечал растерянный Ахмед - он подумал, что его спрашивают про графа Артуа.
- Ага, видите! - торжествующе воскликнул адвокат. - Итак, одно смягчающее обстоятельство уже доказано. Теперь второе. Зададимся вопросом: а пытался ли обвиняемый улучшить свою собственную эрекцию?
- Нет, не пытался! - крикнул кто-то из дигамбаров.
- Пытался! - непререкаемо возразил адвокат. - Он упорно лечился. Вы все помните, как ревностно государь предавался уринотерапии, а ведь давно известно: лучшее средство от дезэрекции - это продолжительный курс уринотерапии.
- А нас-то, нас-то он зачем поил? - заволновались дигамбары. - Мы-то не страдаем!
- Лучшее лекарство от болезни - это её профилактика, - повернувшись к публике, кинул реплику адвокат. - Именно собственный горький опыт подсказал подзащитному принять меры, чтобы исключить повторение подобных ошибок среди широких народных масс. А это, как вы видите сами, господа судьи, ещё одно неоспоримое свидетельство в пользу моего подзащитного.
- Погодите-ка, - вступил в прения прокурор и с кляузным лицом задал каверзный вопрос: - А как вы в таком случае объясните факт онанавтики со стороны вашего подзащитного? Это не просто уклонение от супружеских обязанностей, это - злостное уклонение! Да ведь козе понятно, что подсудимый делал все нарочно - дескать, пусть все в травку прольется лишь бы ЕЙ не досталось.
Дама в вуали страдальчески вздохнула и поднесла платочек к глазам.
- Да ещё на грушу лазил, стервец! - гневно отозвался дигамбар из тех, что стояли поближе.
- Ты, сучара! - не выдержав, заорал император. - Ты меня видел, падла, как я на грушу лазил? Ты стоял пиво в ларьке пил!.. я ж тебя зырил с ветки!..
Конечно, государь поступил опрометчиво - ведь сама его реплика выдавала то, против чего он возмущался. Но по-человечески его можно было понять - ну как было не полыхнуть из-за такой клеветы!
- Ваше вел... подзащитный, зря вы так! - укоризенно прошептал адвокат. Но, как ни странно, вспышка императора вызвала к нему некотрое сочувствие.
- А чего, уже и поонанироать нельзя!.. - крикнул кто-то на площади. Толпа разноголосо ответила - по этому пункту единодушия не было.
Воспользовавшись моментом, неустрашимый адвокат перешел в наступление.
- Ну, онанировал он, - адвокат наклонив голову попер в сторону прокурора как бык на тореадора. - Ну, на грушу лазил. А зачем - знаете? А? Знаете? Ни хрена он не знает! - поворачиваясь от оторопевшего прокурора к судьям торжестующе заявил адвокат. - Он же зачем дрочкал - тренировка это была. Специально готовился по особой программе. Чтобы достойно супружеские обязанности сполнять!
Некоторое время площадь и суд потрясенно молчали.
- Ай да император! - прозвучал чей-то одобрительный возглас - и вскоре вся площадь рукоплескала.
- Почему же тогда он скрывал это от супруги? - в недоумении спросил судья.