- Но я всегда охотно послушаю, - изъявил готовность граф.
На это Гу Жуй с той же готовностью откликнулся и повел графа Артуа в пивную. Они уселись за столик, взяли по паре пива и знакомец Артуа приступил к горестному рассказу.
СУДЬБА ВЕТРОГОНЩИКА: ТРИУМФ И ТРАГЕДИЯ
- К спорту у меня, граф, отношение благоговейное: люблю спорт. Особенно ветрогонки. Ты, граф, конечно, больше по онанавтике числишься. Оно и понятно - спорт аристократов, вон и император наш покровительствует. Море там, чайки, дельфины... акулы тоже, конечно... Благородно, красиво, кто спорит! Но - это для аристократов удовольствие, а простому человеку куда уж онанавтикой заниматься!
А вот ветрогонки - никакого сравнения. Конечно, высокие результаты тут тоже не всякий покажет. Зато заниматься ветрогонками может кто угодно. Никакого тебе снаряжения дорогого, ни тренажеров, ни тебе диеты с рябчиками и ананасами. Наоборот, жри чего подрянней - и результаты будут. Хотя главное, конечно, - это природный талант. Демократичный это спорт, граф, за то и люблю его. Правда, сам-то я всерьез воняться и не думал раньше. Так, по-любительски все было - поветрогонишь где-нибудь после обеда с друзьями и ладно. Какой уж, думаю, из меня профи! Громче мамонта бздеть надо, а какой уж я мамонт...
И вот, поди ж ты, какое диво случилось. Гуляю я как-то по пустырьку, попердываю себе под нос, стишки на ходу сочиняю. Смотрю - сидит какой-то зеленорожий шкет у какой-то бадьи не бадьи, ступы не ступы да тоненько так ревет. Я сначала испугался, потом вижу - он худосочный такой, - ну, подошел, стал расспрашивать, кто да что. Представь себе, граф, мужичок-то ветрогонщиком оказался! То есть - почти. Из обслуги технической.
- А почему же он зеленый был? - спросил граф.
- А это он из другого, понимаешь, измерения, - авторитетно разъяснил Гу Жуй - можно было подумать, что он специалист по другим измерениям. Понимаешь, эта его бадья сломалась, а он на ветрогонки опаздывал - в своем то есть мире на ветрогонки, не в нашем. Ревет, конечно, - как же, я, мол, своего пилота подвел! Я ему, мол, всю заправку делаю, а он потом ветрогонит. Меня тут будто молния пронзила. Я говорю: парень, а меня ты можешь заправить? Так заправить, чтобы я всю жизнь мог воняться да первые места брать. Он: могу-то могу, да что толку - ты же в нашем чемпионате все равно не окажешься. Я говорю: а ты можешь так сделать, чтобы я бзнул, а тебя в твое измерение забросило? Парень даже просиял от радости: как, говорит, я сам не додумался! Хорошо, что на гения напоролся, а то бы... Вот, сделал он мне заправку, как договаривались, я к нему задом повернулся, на карачки встал, для устойчивости, чтоб отдачу смягчить, - да как дунул! от инопланетянина зеленого и следа не осталось. Во!
Вот и ладненько, думаю, обслуживай своего пилота, ты мне здесь больше не нужен, а то ещё кого другого заправишь - он мне всю малину попортит. Ну и, начал я воняться да рекорды бить, - повествовал Гу Жуй, мало-помалу воодушевляясь от воспоминаний о своих недавних триумфах. - Все отборочные этапы прошел, это уж как семечки мне было, потом первенство Некитая взял, потом на Евразии все медали оторвал, кубок Пасифики сделал, кубок мира все, только олимпиада да мировой чемионат остались. Сам понимаешь, я не напрягался - не то что в полсилы - в одну двадцатую вонялся. А один черт все рекорды мои и золото.
Ну, в прессе ажиотаж - Зе Бастер, - мерзкий тип, между нами говоря, Варан Барханов, дед Сивко, поляк Поддупа, капитан Фрикассе, прочая там шушера - все скулеж подняли, обещают меня сделать, храбрятся, про свою особую диету хвастают, а все равно - боятся, сукины дети, сами понимают отошло их чемпионство, отгонялись - мой это чемпионат. А я репортерам одно сказал: я, говорю, пришел в ветрогонки, чтобы там навсегда остаться. А об остальном поговорю, когда чемпионат возьму. Немало, говорю, падет рекордов и лопнет дутых авторитетов. Народу слетелось в Амстердам!.. Тьма-тьмущая, все землю роют - ждут сенсации.
А вечерком, понимаешь, накануне первого дня - ты знаешь, граф, что в первый-то день абсолютное первенство разыгрывают? - а потом уж по отдельным видам воняются? - по скорострельности там, по громкости и так далее? Ну вот, а вечерком-то перед асболютным первенством подкатывается ко мне в номер Зе Бастер, мерзкий тип, мне говорили, что он в кашу таблетки с сероводородом кладет, чтоб вонючесть повысить, так я думаю, это правда, ну, меня ему все равно не перевонять, да и тебя, граф, пожалуй, а только не спортивно это, снимать надо за такое, допинг это. Так о чем я? Да, Зе Бастер подвалил ко мне и предлагает, сукин сын, соглашение.
Давай, говорит, поделим чемпионат: ты, говорит, первое место возьмешь, но мне два вида сдашь. А в отдельных видах уж - как получится. Ну, граф, у меня от такой наглости даже челюсть отвисла. Это ж надо - даже не притворяется, напрямки такое лепит: давай поделим места! Я говорю: как это - поделим? - мы что, вдвоем будем гоняться? А он смеется: не ссы, Гу Жуй, все уже схвачено. У Варана Барханова травма, ему шов наложили на брюхо, Поддупе я отступных посулил, а дед Сивко вне игры - я ему сегодня за ужином английской соли подсыпал, а утром и в завтрак подсыплю! - И смеется, слышь, поганец-то, Зе Бастер этот. У меня шары на лоб - такую пакость делает и даже не стесняется.
- Ну, - вздохнул Гу Жуй и отпил пива, - ну, сказать по правде, так мне все эти Бархановы и Поддупы - как петуху тросточка, не соперники они мне. Я только деда Сивко побаивался - тут уж, как тебя инопланетяне не заправляй, а гарантии все одно нет. Дед Сивко, он ежели неделю свеклу ел с горохом, то он та-ак может... Но я как рассуждал: а на что же большой спорт, на что же соревнование, если совсем борьбы не будет? Вот и прикидывал - мы с дедом Сивко всех кидаем, а уж золото промеж себя поделим, по-честному - кто кого. Это, конечно, если дед в форме, а то, может, и нет. У него, знаешь, и слабых выступлений хватало. Надуется с вечера сивухи - а сивуху-то старик шибко обожает - так из него какой боец - разок пернет и опохмеляться бежит.
Вот, а тут мне Зе Бастер про английскую соль сказал. До чего меня это возмутило, граф! Слов нет. Самое это подлое - ветрогонщику английскую соль подсыпать. И кто? - свой же брат ветрогонщик. Это все равно что штангисту блины подменить - с железных на свинцовые или что там потяжелее. Короче, выгнал я Зе Бастера да ещё наорал вслед, что я ни под кого не ложусь - ты меня перебзди сначала, а потом бери мое-то первое место в двух видах.
Гу Жуй замолчал и уставился на пену в своей кружке пива с видом одновременно негодующим и смущенным. Он продлжил рассказ, не поднимая глаз:
- Ну, выставил я Зе Бастера, подлеца, и... Думаю - что же делать сообщить, что ль, жюри про это дело - что Зе Бастер деда Сивко продристать затеял? Думал-думал... Ну, не могу! Не могу! - Гу Жуй даже стукнул кулаком по столу. - Ну, не был я отродясь стукачом. А что же получится - пойду и наябедничаю. Казалось бы, и причины самые серьезные - спортивная честь, личная нравственность, - а - не могу. Так в газетах и напишут: ветрогонщик Гу Жуй заложил своего товарища. И - не пошел я, граф, ни к жюри, ни к деду Сивко. Не пошел. Не мое это дело - пусть жюри с этим разбирается, на что там комиссия по этике.
Гу Жуй снова замолчал, разглядывая пену в своей кружке. Граф, желая ободрить спортсмена, вопросом понудил его продолжить повествование:
- И что же - назавтра вышел дед Сивко на старт?
- Не-а, - отвечал Гу Жуй. Он оживился. - Снял сам себя с соревнований наш дед. Выступил перед зрителями, извинился, что подвел - и вернулся в номер, на горшок. Я на Зе Бастера посмотрел - мерзавец и ухом не ведет, будто это и не его козни. Посмотрел на меня ясными глазами и сделал заявление прессе - дескать, он намерен дать бой новой звезде - это мне, значит.
Ну, сели мы в линию на стульчаки, пояса герметичные одели, подоткнули шланги вонеотводные, судья красным флажком махнул - па-а-ехали! И ведь сколько у меня стартов было, граф, а никак не привык - сердце так и екнуло. Гонка! Я с первых же минут оторвался, конечно. Другие ещё на полметра по рельсу-то пятидесятиметровому не подвинулись, а я уж в стопор на другом конце дистанции уткнулся. Публика орет, специалисты за голову хватаются ещё бы, дистанцию в пятьдесят метров сделал за восемьнадцать секунд с одной сотой! Ну, первенство-то абсолютное, оно этим не заканчивается, конечно, я говорил тебе. Вот, значит, сижу я в конце рельса у стопора и продолжаю рекорды бить. Они там пыхтят, кое-как подтягиваются - вторым Поддупа ползет, за ним Варан Барханов, он тяжеловес бывший, пердит-то хорошо, да гоняет медленно, Зе Бастер, мерзавец, четвертый. Ну, минут через семь все подтянулись на стрельбище и снова в линию выстроились. Стрелять начали - и опять мне равных нет, все рекорды мои - и по вонючести, и по громкости, и по долготе одного выстрела - как под серпом рекорды-то валятся. Скорострельность? - пожалуйста - семь выстрелов в пять секунд. Вонючесть? у вониметра аж стрелку зашкаливает. Громкость? - опять я - аж на последнем ряду трибун все уши зажимают. Остается, значит, только художественное впечатление, артистизм. А что артистизм? Я хоть с дистанции теперь сойди все равно баллов столько, что никто уже не догонит. Нокаут! Чемпион практически, только объявить осталось. Репортеры подбежали, а я так им небрежно интервью даю - как бы не замечаю, что я ещё на гонках. Меня спрашивают: когда вы начали тренироваться? какая у вас метода? А я им бздю - про инопланетную заправку, само собой, ни звука - я им, значит, дую: какие, к хренам, тренировки? - отродясь этой ерундой не занимался. Для меня, говорю, бздеть так же естественно, как моргать, как дышать! Я, говорю, этого даже не замечаю. Ну, все слушают, гонщики-то - Барханов, Поддупа, Зе Бастер - да зеленюют от зависти.
Барханов, он вообще ветеран здопибола - как штангу слабо поднимать стало, за здопибол принялся, да не пошло дело. Тренер ему и говорит: у тебя, Варан, только тужиться хорошо получается, шел бы ты в ветрогонки. А что? Барханов-то мало что ль, пока штангу кидал, ветров-то подул? Ну, он и послушал - рано, мол, мне с большим спортом расставаться. Неплохой мужик, вообще-то, только самолюбивый жутко, ну, не умеет проигрывать - ну, для спортсмена самолюбие это не порок, это даже так и надо. Да и бздежник он одаренный, тоже надо признать. Ты, сейчас, поймешь, граф, почему я про Барханова-то тебе расказываю.
Значит, репортеры меня спрашивают - поделитесь секретом диеты. Я опять воняю: отчего не поделиться, пусть каждый повышает свое мастерство. И бздю им: диета, говорю, такая: начинать следует с большого куска хозяйственного мыла и унции канифоли. Все хорошенько пережевать и не дыша проглотить. Потом соленая селедка, жареная в меду и чесночной заливке, потом стакан клейстера, далее фунт дождевых червей, сырых, конечно, но с вазелином, потом снова кусок хозяйственного мыла, а закончить можно стаканом воды из сливного бачка. А вечером все повторить. Ну, они, олухи, все записывают, Варан Барханов прислушивается, бараньи глаза свои вытаращил - думает, сможет ли он эту диету осилить, а я говорю - минутку молчания, господа, мне надо программу выступлений закончить, я ещё вольные упражнения не выполнил - это, я сказал уж тебе, на художественное впечатление первенство.
Ну, выдал я им "Чижика-пыжика", обязательную программу да ещё произвольную - партиту ре минор Иоганна Себастьяна Баха. Само собой, опять полный фурор - ни на каких ветрогонках ещё такого артистизма не слыхивали. Все, слышь, нижние ноты взял со всеми диезами там и фложелетами! А аранжировка, а верхние регистры какие! Куда твой орган... А экспрессия какая! Ну, мне бы на том успокоиться и закончить. А я, - горько вздохнул Гу Жуй, - а меня, понимаешь ты, тщеславие да озорство какое-то взяло - дай, думаю, пошухерю. Похвастать захотелось - думаю, ещё что-нибудь сыграю. Смотри, на трибунах англичане сидят - это как раз экспедиция полковника Томсона с заколдованного перевала подоспела, а недалеко, смотрю, Кырла-Мырла с семьей и партнером, как раз конгресс свой провели и пошли культурно отдыхать на стадион. Так, так, думаю - что же мне исполнить? Боже, храни королеву или Интернационал? А! - думаю - и то, и другое!
Начал, значит, с королевы, Боже ея храни. Ну, англичане все вскочили, я инструментальную часть веду, они подпевают, по щеке полковника солдатская слеза катится - ну, ещё бы, всякому приятно - гимн его страны исполняют. Спели, значит, похлопали мне, а потом, - Гу Жуй снова горько вздохнул, - а потом... Эх!.. Потом я за Интернационал взялся. Сижу, значит, Интернационал выпердываю, Кырла-Мырла с трибуны мне подтягивает, дошли значит, до места: "Весь мир насилья мы разрушим до основанья" - и понимаешь, захотелось мне экспрессии подбавить, нарисовать, понимаешь, звуковую картину. Дай, думаю, грохотну! И вот, вывожу я это "разрушим до основанья" да ка-ак дунул! как дунул! - к чертям свинячим весь ветрогонный баллон разнесло, это куда бздеж-то мой с гонок шел по шлангу вонеотводному. Грохотнул уж, нечего сказать. Разрушим, значит, до основанья - а затем... затем...
Гу Жуй махнул рукой, неожиданно всхлипнул, залпом допил пиво и хряснул кулаком по столу.
- Эх-х!.. - крикнул он. - Затем - затем весь баллон разнесло. В клочья. Ну, а там показатели все, все рекорды мои - скорострельность да громкость и прочее. Их потом, понимаешь, граф, снимают оттуда и заносят в официальный листинг результатов. А тут... Тут-то, граф - что тут заносить? Когда весь баллон с показателями в клочья, а? У меня это так и стоит перед глазами - оглянулся я на грохот-то и вижу: медленно все так, будто в кино, - обломки мои рекордные кружат в небе и так тихо на трибуны падают, на головы, значит, Кырле-Мырле и английским солдатикам... И запах, запах такой темной тучкой в небо поднимается... Да... Вот тебе и рекорды, вот тебе и абсолютное золото... Где они, до основанья, а затем? Где? Ветрогонщик, где твои ветры? - развеялись! Вонедуйщик, где твои вони? - на тыщу носов разнюханы. Смрадовержец, где твои громы пахучие? - отгрохотали, отгремели, и дыма нет! Вся инопланетная заправка - к чертям свинячим. Вот так! Эх!
Гу Жуй выдул ещё одну кружку пива, уронил лицо в руки и сильно застонал. Он поднял голову и посмотрел на Артуа - в глазах его светилась совершенная безнадежность. Пережитое ещё не отпускало спортсмена - в мыслях своих он был ещё там, на трассе, вновь вспоминая каждый момент памятного соревнования, ещё переживая мгновения своего единоборства с соперниками, ещё пытаясь что-то подправить, изменить, ещё не до конца веря в окончательность своего фиаско - фиаско, что так трагически оборвало его несравненный триумф.
- Ну, я тогда злой был, - глубоко вздохнув, продолжил Гу Жуй. - Нет, сначала-то просто оцепеневший какой-то. Смотрю - и как во сне все, будто это и я, и не я. А обломки-то все кружат в небе, падают на трибуны... И тут ко мне Варан Барханов подскакивает и начинает обнимать: "Ай, дорогой, ай, умница! Вот так порадовал! Ай, спасибо!" Ну, он это не со зла, конечно, просто чувства свои сдержать не смог - он человек южный, горячий. Хотя, конечно, в такую минуту уж не надо бы ему так - у него-то радость, на первое место выходит, а у меня-то трагедия! А я даже, понимаешь, не обиделся, в таком трансе был. Меня Барханов целует, а я гляжу - подлец Зе Бастер, он рядом с Вараном сидел, он, значит, перегнулся через свое кресло да рукой-то вонеотводный шланг Бархановский из крепления освобождает чтобы, значит, его вонь из баллона стравить. Уже и шипеть начало, пошел вон бздеж Варана. А я в полном обалдении руку поднимаю и Варану-то показываю и деревянными губами шепчу: Варан, сзади... Ну, Варан оглянулся, понял все сразу, даром, что ветеран здопибола и тяжелоатлет бывший, и ведь сразу нашелся! - одной рукой меня обнимает, а другой шланг как вырвал из руки Зебастерской да опять в крепление воткнул, а Зе Бастера ногой бумс! бумс! тот так и укатился назад по рельсу. А Варан меня ещё пуще того начал балгодарить: ты, мол, меня дважды спас!
Гу Жуй замолчал, часто дыша, будто вынырнул только что из воды. Он глотнул пива и продолжал уже без прежнего накала:
- Короче, кончились ветрогонки, первый день, абсолютное первенство Варан Барханов - чемпион, на втором Поддупа, на третьем капитан Фрикассе, а Зе Бастера дисквалифицировали, за шланг Варановский. Мне, по решению жюри, особый приз - за спортивное благородство. Фэа Плэй. Дескать, мог бы я промолчать, раз Варан себя так некрасиво повел, а вот не стал, сам пропал, а товарища выручил. Ну, все газеты с таким заголовком и вышли: "Пробздел чемпионство, но не спортивную честь" - и ещё так: "Чемпион по благородству выводит в чемпионы Варана Барханова".
Ну, - помотал головой Гу Жуй, - мне тут тренеры наши да болельщики предлагали - воняйся, мол, в отдельных видах. Реванш чтоб был. Мол, возьмешь все золото по отдельности, так уж тут будет видно, кто настоящий-то чемпион по пердежу - я или Барханов. А я вот - я не стал, граф. Такая, понимаешь, обида взяла! Раз не взял абсолютное, то уж и тут не стал. Из гордости. Вот так. И знаешь - ко мне ведь в последний день Варан Барханов подошел. Я, говорит, знаю, что должен тебе свою золотую медаль подарить - она, мол, дважды твоя. Мне и тренеры наши намекали - мол, имидж будет - спортивное благородство. А вот жалко мне, ну, жалко. Я и сам знаю, что медаль твоя, а - не отдам. Посидел Варан, пернул разок, посочувствовал - и ушел. Он мужик жадный, что говорить, и самолюб жуткий, но я на него не сержусь. Я даже на Кырлу-Мырлу не сержусь, на его до основанья, а затем... Судьба спортсмена такая, граф. Сегодня - триумф, а завтра - трагедия. Спорт!
Гу Жуй надолго замолчал. Граф хотел уже было высказать какие-нибудь утешения, но спортсмен заговорил сам, переменив, наконец, тему:
- А жалко, граф, что ты опоздал. Глядишь, твое бы золото было. Все не так обидно - хоть свой.
- Увы, друг мой, - развел руками Артуа, - я сбился с пути. Конечно, я сам бы с удовольствием повонялся, но... Сочувствую, горячо сочувствую! Я вот только, не понял, Гу - а за что же тебя в клетку посадили? Неужели тоже за спортивное благородство?
Гу Жуй ухмыльнулся.
- Нет, граф, тут другая история.
- Так за что же клетка?
- За бздеж, за что же еще, - снова ухмыльнулся Гу Жуй. - Я, брат, люблю это дело - да ты и сам помнишь, ты к нам первый день как прибыл, а я императору навонял, будто батька мой служанку в овине вперед меня завалил. Помнишь? Тогда ещё ты из-за соплей со мной чуть не поцапался - помнишь?
- Да, да, - поспешно отвечал граф Артуа, несколько нахмурившись. - Да, тебя ещё Ли Фань уличил, что набздел.
- Ну, и теперь наподобие. На итоговой, понимаешь, пресс-конференции чего-то нашло на меня - взял да навонял сам не знаю зачем...
- Ну, ну?
- Да брякнул... Знаешь что? - Гу Жуй сумасшедшими глазами глянул в глаза графа и выпалил: - Будто бы наш император беглый фармазон по имени Конан Хисазул, а по прозвищу - Рэтамон. Будто это его агентурная кличка, а он резидент царской охранки, а попросту сказать - русский шпион!
- Да ну?!. - граф был по-настоящему изумлен. - И что же?
- Что ну - пасти, натурально, все поразевали. А я, пока не опомнились, дальше воняю. Это, говорю, ещё не все, тут международный заговор. Он, наш Конан Хисазул, в свою сеть уже полмира завлек: американский президент шпион, французский - шпион, японский микадо - и тот шпион. Ну, меня спрашивают: а вы как знаете? Я говорю: а как же мне не знать, когда я половину из них сам и вербовал, да и вообще в этом заговоре правая рука! Я, мол, ветрогонить-то начал только для того, чтобы вырваться на волю да открыть глаза народам мира. Меня спрашивают: а почему император Некитая, божественный светоч Азии, решил пойти в шпионы? Его-то что заставило? Я говорю: как же ему было не пойти, если ему оклад положили в двести франков и набор порнографических открыток подарили? Тут любой бы не устоял! Говорю: тут у нас из Франции двое приехали - ты, граф, не обижайся, я и тебя с аббатом замазал, чтоб интересней было - ну, говорю - иезуит из Франции, значит, нарочно с собой голые картинки привез. Наш император, говорю, как их увидел, так рот и разинул и говорит: мужики! одолел меня прогнивший Запад! пойду наймусь в русские шпионы.
- А с остальными как же? - поинтересовался Артуа. - Тоже на голые карточки вербовали?
- А я хрен его не знаю, - ухыльнулся Гу Жуй. - Набздел же я, граф! А может, и нет - кто его знает, верно ведь? Может, они все в заговоре и состоят! Соберутся на переговоры - и знай друг друг картинки показывают! А?.. Поди-ка проверь - ведь не признается никто.
- Так, так... - граф потеребил черный ус. - И что же - поверили тебе?
- Ну, не то что поверили, - озорно усмехнулся ветрогонщик. Спрашивают: а какие вы можете привести доказательства? Я им:
доказательств, говорю, полный вагон, но я не такой дурак, чтобы при себе их носить. Они, говорю, в надежном сейфе швейцарского банка, во как! А с собой у меня, говорю, только список заговорщиков - ну, и зачитал им лист участников чемпионата и состав жюри! А вот еще, говорю - взял газету, там, значит, светская хроника, кто приехал на венчание датского принца - так я и их зачитал! Ну, они головой крутят - не верят. А я им: а вы знаете, что аббат-то Крюшон недавно германскую резидентуру накрыл у нас в Некитае? Вы хоть знаете, что там херр Бисмарк вытворял? Выдаивал из молодых ребят сперму да загонял её в Европе за хорошие деньги! На промышленный уровень все было поставлено, во как! И все шито-крыто было, пока церковь не вмешалась. А про это-то дело как раз недавно прошла информация - все газеты писали. Ну, тут поднялся местный служебник некитайский и подтвердил: я, говорит, про нашего императора не знаю, жидомасон он или Конан Хисазул, его в нашей картотеке нету, а вот насчет Бисмарка все верно: мы его с поличным накрыли при сдаче спермы! И это, говорит, точно, что нам крепко аббат Крюшон помог - так что гордись партнером-то своим, граф!