Голубой Ютон - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4

Часть 3. Si vis pacem…

Глава 1

Людей «на обучение» в поселок к «волшебницам» с прошлой осени посылалось много, и причиной стала своеобразная местная «вертикаль власти». Те, кого учительницы поначалу посчитали «вождями», были именно вождями — но только «военными» и «охотничьими»: их обязанностью было обеспечение обороны «городов» и добыча разнообразной дичи. Еще «вождь» отвечал за «внешнюю торговлю» — впрочем, это дело от войны мало отличалось, по крайней мере степенью риска для участников.

А внутренней жизнью во всех поселениях руководили женщины. И если в Вете такой руководящей дамой была жена Баты (третья, не мать Жвана), то в Вырке всем управляла Двига, которая Копотю даже дальней родственницей не была. Она вообще в Вырку приехала из какого-то «костра», лежащего у реки с названием «Сожа» — ее там взял в жены купец из Вырки, возвращающийся от греков (как прикинула Вера Кузнецова, «в греки» местные ходили в Крым по Днепру, через Угру а затем через Вязьму) — то есть теоретически мимо реки Сож проплывали. Сама Двига внести ясность в вопрос не захотела (или не смогла: в замужество она попала лет в двенадцать, а сейчас ей было уже за полтинник).

По местным меркам уже древняя старуха, но тетка была крепка и телом, и духом. В смысле, могла и оплеуху отвесить нерадивому, от которой тот долго очухиваться будет, и наорать так, что ушам больно станет. Но, как утверждал Михалыч, «баба всегда бабу поймет» — и Двига как-то очень быстро сообразила, что «у волшебниц жизнь вообще райская и дети не мрут как мухи». К рекомендации Марины «всем беременным и кормящим бабам давать по пять грамм соли в день» она отнеслась всерьез (благо, соль «богини» просто так для этого дали), и в городе особо следили за тем, чтобы соль эта доставалась именно женщинам. А когда Даша за пару дней вылечила от сильнейшей ангины беременную правнучку Двиги (всего лишь стрептоцидом), советы «богинь» в городе воспринимались как приказы, подлежащие беспрекословному исполнению.

Всего лишь год воспринимались, но за этот год в Вырке родилось почти двести младенцев (из которых померло — за весь год — чуть больше двух десятков), а матерей при родах померло лишь четверо. Последнее — главным образом в результате жестоко насаждаемой гигиены: бабки-повитухи теперь тщательно мыли руки с мылом, а после того вообще протирали их спиртом. Все мыли и протирали: после того, как Даша сказала Двиге, что очередная роженица умерла из-за того, что повитуха руки не вымыла, Двига эту повитуху просто приказала убить — и приказание её было немедленно исполнено…

Вдобавок всех «первородок» — с разрешения Двиги, конечно — вообще рожать привозили к Марине. Почти сорок человек — и Марина восьмерым, которые оказались совсем еще маленькими девочками, сделала кесарево сечение, сообщив при этом «коллективу», что «понятно почему матери-первородки тут мрут как мухи»: все они были в возрасте от двенадцати до четырнадцати. Заодно и Двиге подробно рассказала, почему ее правнучка непременно померла бы без такой операции — после чего «посадница» с еще большим рвением стала внедрять в жизнь советы «богинь».

Впрочем, население Вырки особо не роптало, все успели заметить, что «богини плохого не посоветуют». А вот хорошего — сколько угодно: урожаи «красной репы» (так тут называли брюкву) сильно отодвинули угрозу голода, а «белой репы» (то есть турнепса) — переместили эту угрозу вообще в раздел «страшных сказок». Причем настолько переместили, что разведение свиней стало не изощренным способом перевода ценного продукта, коим являлись желуди, в редкое лакомство для избранных, а практичным производством дешевой белковой пищи. А ведь еще были тыквы и просо, сорго и куры, кукуруза, горох, фасоль… И коровы.

С коровами вообще все получилось несколько неожиданно: после того, как стало известно как они тут называются, Ира как-то мимоходом в разговоре с Двигой пожаловалась на трудности с получением столь полезной скотинки. Еще осенью пожаловалась, а в начале июня в Вырку пришел купеческий караван, пригнавший сразу два десятка коров. На вопросы Двига отвечала уклончиво, мол «у лугов коров купили».

Да, торговля «международная» от войны в нынешние времена мало чем отличается: на выркинском рынке Ира узнала, что за коровами отправилось полторы сороки мужиков, а вернулось лишь меньше одной сороки. Правда уже Марина, отдельно проведя разведопрос среди тамошних рожениц, сказала, что практически все потери каравана были все же «санитарными»: человек пять просто утонули на переправах через реки, а больше десятка скосил вульгарный понос. И может даже не до конца скосил: по местным обычаям если кто-то из походников начинал гадить с кровью, то остальные его просто бросали — что, в принципе, сберегало караван от эпидемии хоть той же дизентерии…

Зато появились коровы, причем три из доставленных оказались даже стельными — что давало надежду на скорое появление молока. Хотя «молочные продукты», правда лишь в виде сыра, появились еще раньше: первая в этом году экспедиция за солью кроме собственно соли привезла и дюжину овец. В экспедицию тогда пошли и несколько парней из освобожденного полона, и они сказали Леночке что «вон на том торге много рабов бывает в продаже». С рабами не сложилось, но за затрофееную еще в первой экспедиции висюльку (все же золотую) вышло купить овечек. Хозяин стадо продавал «грамотно»: один взрослый баран, один молодой барашек и десять овец-двухлеток. Хотя продавал он свое стадо все же «не по канону» — пастухи к нему не прилагались, но и цена была невысокой. Парни предположили, что продавал он ее не потому, что «пастухи померли», а потому что у кого-то он стадо просто угнал, но Леночка предпочла в детали не углубляться, тем более что пару овцеводов отдельно прикупить все же получилось. Совсем еще мальчишек, но хоть с каким-то опытом…

Хотя и с коровами получилось тоже не совсем слава богу: сами по себе коровы — звери полезные, но без быков польза от них довольно сомнительная. Двига новую экспедицию за скотиной отправлять не спешила, а где живут упомянутые луги — не сказала. И не из вредности: на самом деле она не знала. Ходивший же в поход «купец» тоже объяснить не смог: «проводить могу, а вот рассказать…»

Лиза с некоторой грустью поделилась результатами «расследования» с матерью:

— Раньше я и представить не могла, насколько наша цивилизация продвинулась благодаря письменности. Вера с Брунн по «легенде» спокойно в Балтику сходили, а этот… «Идти по Вырке до истока, потом дальше до Болвы…» Они даже не знают, сколько дней они за коровами ходили! Не считали, им это не надо!

— И тебе не надо. Коровы есть? Есть. Телята будут? Будут. Может и бычок будет, а нет — тут где-то по лесам туры бродят. Опять же Тэрон сказал, что про коров или хавад он не слышал, а вот агелады — их в Пантикапее купить несложно, так что просто нужно было его по-гречески расспрашивать. А уж тавроса — то есть быка — неплохого и в Танаисе найти легко. Так что бери Кириного брата, пусть он покажет как на корабле в Дон пробраться…

— Он не покажет. Охотник с городка, что возле Тулиши, говорил что из Иван-озера раз в несколько лет по весне вода немного и в Дон утекает. Через луг какой-то, который и в половодье можно пешком перейти портков не замочив.

— Какой охотник?

— Который месяц назад к тебе жену рожать привозил.

— У нас с ними вроде никаких контактов не было…

— Налаживаются контакты потихоньку. О том, что у нас соль хорошая и дешевая, соседи уже в курсе: сейчас за ней все к нам ездят, а не в Рязань. И не только это — у мужика этого уже две жены при родах помереть успели… неважно. Для нас важно, что водного пути к Черному морю у нас нет.

— И что же делать?

— Зятя запрягу, пусть после постройки дороги к Оке начинает строить дорогу к Епифани. Думаю, если тянуть дорогу от Тулы…

— Какой Тулы? От той деревни возле Тулицы?

— От деревни до Тулы еще километров шесть-семь. Надо на старом месте город строить, настоящий город — в нашем поселке мы цивилизацию не построим.

— Почему это?

— Мы можем хоть наизнанку вывернуться, но для местных мы всего лишь богини. Полезные, добрые — но все равно чужие. На заработки к нам ходить не страшно, но селиться рядом с нами… Обрати особое внимание: ни один мужик из окрестных к нашим теткам в мужья не пошел. Боятся все же. И это хорошо, но… В Дубну народу уже немало переехало, но там, Женя говорит, особо много и не нужно. То есть по нашим меркам много, когда Света металлургический завод там выстроит, нужно будет тысячи три — это если с женами и детьми считать. Руды там маловато для большого завода…

— Михалыч говорил, что чуть дальше, в Клевцово, руды уже много.

— Дальше — это где?

— По прямой от Дубны меньше двадцати километров. Думаю, лучше там дорогу прорубать.

— Ага, как же! В Туле я сама видела где на Малиновой засеке старые шахты были, это практически в городе. И, заметь, предки наши именно Тулу сделали центром металлургии — значит, там и руду проще копать, и запасы побольше. Насчет запасов я, возможно, и погорячилась, но уж насчет проще… Надо будет с этими… что возле Тулиши живут, договориться. Кстати, как их городок-то называется, ты не в курсе?

— Дочь наша, ты не поверишь: никак не называется. Да они все никак не называются, кроме, разве что, Рязани: мы их называем по названием рек, на которых они стоят, а сами местные их называют в основном по именам тех, кто городами правит. Вырка по ихнему сейчас — это или Копотев торг, или Двигин погост. Не совсем погост, но я произнести так, как мне Ира сказала, не смогу. И да, она еще сказала, что «гость» у них — это строго пришлый купец… а когда власть в Вырке сменится, то и название поменяется. Скорее всего поменяется… постепенно.

— А Рязань?

— Вот Рязань по месту называется, она же на острове Верхняя Резань стоит. Мне Ира разъяснила, от слова «рез», которое к нам прямиком из протоязыка пришло. Там же Ока островом на две части делится — то есть как бы режется, и остров только шириной только километров под десять образуется. Там дальше еще Великая Резань — островок длиной в двадцать пять километров, потом Нижняя Резань… но город Рязань — как раз исключение, а большинство городов по имени начальства именуют.

— А как они наш поселок называют? Маринин… или Лизин что-то?

— Нет, его все называют очень просто: Школа. Понятно почему: мы же всегда им говорили, что «заберем детей в школу» или «пойдете в школу на месяц»… Да и по сути верно: мы же их пока только учим всему…

Марина, конечно же, несколько утрировала: в Школе занимались не только занимались обучением хроноаборигенов. Но все прочее было все же в основном «выживанием», то есть работали все на удовлетворение собственных потребностей. А если что-то и делалось «на сторону», то для того лишь, чтобы что-то ненужное поменять на что-то абсолютно необходимое. На коров, например, или на медь с оловом. Или на свинец: пришедший в начале августа в Рязань купец привез откуда-то «с Юга» пять свинцовых слитков. Стандартных, по таланту весом, и — судя по клеймам — происхождением из Британии. Немного, ведь из килограмма свинца получалось сделать всего лишь две сотни пуль, но чтобы купить больше, требовалось и больше чего-то продать…

Единственное, что было общего у Зои Никитиной и Наташи Зотовой — профессия: обе были учительницами русского языка и литературы. Обе закончили педагогические институты (разные), обе успели поработать шесть лет в школах (тоже разных), обе получили почетные звания «лучшей по профессии» — в разных областях России. Ну, собственно, и всё: во всем прочем женщины были буквально полной противоположностью друг другу. Наташа — высокая, фигуристая блондинка — успела дважды выйти замуж и почти успела развестись во второй раз, Зоя — невысокая и довольно субтильная шатенка — до «попадания» так и жила с родителями. И с дочерью, поэтому после «попадания» надолго впала в глубокую депрессию, а Наташа «в прошлой жизни» детьми обзавестись не успела.

Но вот в жизни уже «новой» обе успели и семьи завести, и даже по ребенку родить. И стать лучшими подругами, чему особенно способствовала совместная работа. Которую обеим пришлось осваивать одновременно и с нуля: в силу «абсолютной бесполезности профессии» Лиза их направила помощницами к Вере Сергеевне. Пожилая химичка своих «лаборанток» гоняла в хвост и гриву, так что довольно скоро женщины научились не путать химикаты, а чуть позже — и понимать, что же они на самом деле делают. Ну а с пониманием проснулся и интерес к собственному занятию, тем более что результаты работы радовали не только их. Но и себя порадовать они не забывали, ведь поводов для настоящей радости нынешняя жизнь давала немного, поэтому даже небольшая радость становилась настоящим праздником. А уж если радость большая…

Всякая большая радость начинается с радости малой. Вот взять к примеру обычный гипс: ведь это — не только приличный цемент, но и обыкновенная сера. Из которой довольно легко сделать серную кислоту, которая, по словам Веры Сергеевны, является «кровью промышленной химии». А пиролиз угля — это не только масло и прочее жидкое топливо, но и аммиак (немного, правда, но хоть что-то). А еще — нафталин.

Когда пожилая химичка сообщила Зое и Наташе, что нафталин годится не только шубы от моли защищать, но и для производства очень качественных красителей для ткани, дальнейшие исследования двух экс-русичек стали абсолютно предсказуемы. Ведь «захваченные» из будущего шмотки, несмотря на максимальную бережливость, все быстрее превращались в лохмотья, то же, что получалось сотворить «из местных материалов», выходило главным образом уныло-серым — а женщинам всегда хочется выглядеть красиво. Правда, в процессе выяснилось, что для данного «волшебства» кроме нафталина нужен еще и хлорциан, азотная кислота в немалых количествах, еще всякое разное кой-чего — однако женщину, стремящуюся к красоте, остановить не может ничто!

Аммиак при пиролизе угля тоже получался, и полученного хватило и на изготовление синильной кислоты (для дальнейшего получения хлорциана), и на получение (с помощью платинового катализатора из выхлопной трубы приснопамятного «Солариса») кислоты уже азотной. Понемногу, конечно, но «для опытов» достаточно. Ну а дальше все было просто. Ну, не то чтобы совсем просто, однако меньше чем через год у начинающих химиков получился «товарный продукт»: ярко-голубая краска. То есть она получилась какая-то темно-серая с синеватым отливом, но покрашенная ей конопляная нитка стала именно ярко-голубой. И, как показали дальнейшие испытания, совершенно нелинючей.

Ткацких станков было сделано уже три, и на «самом продвинутом» четырехремизочном из покрашенных ниток удалось соткать что-то вроде джинсовой ткани. Такой тряпочка сама получилась — просто потому, что основу взяли некрашеную, в станок еще раньше заправленную, а перезаправка основы была делом очень долгим и в чем-то даже мучительным. Но женщинам новенькая «джинсуха» очень понравилась. Не всем пока, но Лизе, например, очень понравилась и она себе сшила (по образцу вконец уже совсем изношенного) новый костюмчик. Зоя себе такой же почти построила, а вот Наташа — нет: она решила, что для ее комплекции цвет неподходящий. То есть «синий меня полнит» — и в результате спустя месяц появилась ярко-красная краска. А потом и фиолетовая, которая была вовсе не смесью синей и красной…

В Рязань за свинцом отправилась довольно немаленькая делегация, в которую входили Михалыч (который вообще в первый раз решился покинуть поселок — поскольку опасался, что вместо свинца купцы подсунут висмут какой-нибудь) и Катя (которая решила поднанять еще пару десятков «мужиков» для намеченных ею строек). Катю одну Вова отпускать не решился, сам с женой поехал — ну а «за компанию» взял с собой в качестве охраны и «рекламных образцов» полудюжину уже своих «дорожников», из которых половина была как раз в Рязани раньше и «закуплена». А так как Володя имел в виду именно «подразделение охраны», то он и парней приодел в то, что решил считать «формой». «Форму» для «бойцов» шила Лиза «из того что было» — то есть в основном из обрезков, оставшихся от пошива одежды учительницам. В том числе кусков, оставшихся после экспериментов «юных химиков», но по нынешним временам всеобщего дефицита и это было более чем круто.

В общем, когда поставщик свинца увидел деву с фиолетовыми волосами, одетую в пурпур (Катя скосплеила Убивашку, так как старый костюм, который она себе купила еще в школе, остался единственной её одеждой без заплаток — если свадебного платья не считать), сопровождающего ее высокого парня в фиолетовой рубашке (Вовке Лиза ее сшила как раз из «экспериментального отреза») и шестерку охранников (у этих фиолетовыми были только кокетки на куртках, но по нынешним временам для грека и это было покруче, чем, скажем, эполеты из литого золота), он впал в состояние грогги. А когда узнал, что другие «сопровождающие их лица» (то есть Михалыч, Леночка и еще пара учительниц, освоивших изготовленные Ксюшей карабины) хотят на торге продать небольшой отрез пурпурной ткани, очень быстро вернулся в привычное состояние торгового азарта.

С точки зрения торговца-грека именно Катя была «самой главной», ведь у нее не только одежда, но и волосы были пурпурные (в дороге голову было мыть неудобно и Катя просто напялила парик Убивашки). Ну а молодая дама успела многое перенять у матери, так что Лиза с удовольствием выслушала отчет дочки о результатах поездки:

— Этот Тихон заплатил за восьмиметровый кусок нашего поплина четыре тысячи денариев, у него просто больше с собой не было. Но я думаю, что цена вполне нормальная: он на следующий год уже в начале лета приедет и купит… то есть если мы успеем сделать, то купит по цене пятьсот денариев за метр от ста до двухсот пятидесяти метров. Правда поначалу он хотел сильно дешевле все купить, говорил, что в Пантикопее шерсть пурпурная вдвое дешевле стоит, но наш «поплин»-то, мне кажется, куда как лучше шерсти.

— Ага, после этой мерсеризации он почти шелком кажется. Если издали смотреть, — усмехнулась Лиза.

— Я так ему и сказала. Еще сказала, что наш пурпур вообще волшебный, он от щелочи не выцветает. А он сначала проверил, а потом со мной согласился. Договорились, что ткань ему подготовим кусками по десять метров, не меньше. И да, на первые пятьдесят тысяч он привезет — по заказу Михалыча — меди и олова. Меди получается двести талантов — это на десять тысяч денариев…

— То есть пять тонн?

— Да, медь довольно дешевая, так что ее лучше покупать чем самим добывать. Тем более что нам ее пока и добывать вроде негде.

— Пожалуй. А что по олову?

— Олово в десять раз дороже меди…

— У Копотя торговцы просили раз в двадцать дороже.

— На самом дела в восемь раз всего или даже в шесть — в зависимости от того, где покупать, у Копотя торгаши больно жадными были. Но мы договорились, что на сорок тысяч денариев он привезет сорок талантов олова. Михалыч хотел тонн пять, но купец сказал что к следующему лету он просто больше не сможет достать.

— Наверное, у него самого денег нет.

— Есть. Свинца он предложил сколько угодно. В смысле, хоть двадцать тонн: у него корабль больше поднять не может. Я решила, что свинец надо брать пока дают.

— Откуда купец-то, выяснила?

— У него контора в Танаисе, а сам он из Херсонеса… родом из Херсонеса, а сейчас у него в Пантикапее дом. В прошлом году сюда приехал потому что ему кто-то пообещал очень дорогой товар: двадцать сороков соболей. А тут ему наши мечи подвернулись… По тамошним ценам мы ему их очень дешево, кстати, отдаем: я на волне его жадности смогла кое-что уточнить про римские цены. Свинец вообще чуть ли не дешевле железа стоит, а за один наш меч можно два-два с половиной таланта свинца взять: он же железный римский гладиус перерубает. Конечно, еще и транспортные услуги, но если сильно поторговаться…

— Нас пока и такие цены устраивают. Но ты права, нужно как-то к Черному морю выбираться. Кстати, а он-то как в Рязань на корабле доплыл? Впрочем, это сейчас не особо важно, нужно выяснить, сможем ли мы к следующему лету хотя бы сто метров нашего «поплина» покрасить.

— Мам, я же не совсем дура, связалась с Наташей по рации, насчет краски поинтересовалась: у них химикаты еще есть, на сто метров поплина краску точно сделают. А Кира сказала, что ее девочки сто метров к октябрю уже соткут: урожаи и конопли, и льна ожидаются хорошие, а как Вовка с Маркусом сделали крутильный станок, в день пять-шесть килограмм ниток девицы прядут. А второй ткацкий станок только заправлять долго, но заправленный он вообще почти метр в час выдает, так что пока ждем пока лен с коноплей соберем и обработаем.

— Насчет соткать я и не сомневаюсь. Мне про краску интересно: если он готов купить больше…

Ни Зоя, ни Наташа на этот простой вопрос ответить не смогли. Вера Сергеевна немного подумала, а затем как-то не очень уверенно сообщила Кате:

— Девочки уже работе с ядами обучились, так что просто сделать пару-тройку килограмм краски они легко смогут. Если с химикатами проблем не будет.

— И?

— А проблемы будут, но тут уж ты, Катюша, с мужем нам поможешь. И Ксения, если ее матушка твоя другими работами не перегрузила. Но я думаю, что вы и вдвоем справитесь. Значит так, бери бумажку и записывай…

— Я вообще не понимаю, что здесь от меня требуется, — сообщила мужу Катя, выйдя от Веры Сергеевны. — Тебе работы, как я понимаю, она на пару лет надиктовала, а мне чем заниматься?

— Это ей Михалыч мозги проканифолил, сказал что если на Верхней речке поставить шесть плотин, то с нее можно будет получать киловатт сто двадцать. То есть теоретически и двести можно, но если как раз ты эти шесть плотин и выстроишь как собиралась, а я из чего бог послал, сотворю генераторы. Вере Сергеевне же очень много электричества потребуется.

— Я собиралась плотины строить?!

— Михалыч ей так сказал. А ты их построить в принципе-то сможешь?

— А ты генераторы сделать?

— Хреновенькие смогу. Пока пусть хоть такие будут, а когда Света научится правильную сталь варить, заменю на нормальные.

— Тебе же для генераторов трубы специальные нужны…

— Перебьюсь. В смысле турбины пока сделаю не поворотно-лопастные, а простые — а регулировать нагрузку будем просто включая и выключая часть турбин. Так себе регулировка, конечно, но пока сойдет. Вот смотри: на каждой плотине поначалу две вот таких турбины по пять киловатт поставим, а остальные, кроме самой верхней станции, будут по десять…

По нынешним «наивно-патриархальным» временам само понятие «коммерческой тайны» ни у кого в голове не укладывалось, так что в Рязани практически все знали, что «богини» договорились о поставках товаров с ромеями аж на двести килограмм серебра. Или даже на полтонны — а куда деваться-то, договора нынче заключались «при свидетелях», и чем серьезнее была сумма, тем больше таких свидетелей и привлекалось. С одной стороны это было не очень хорошо, ведь перевозимые по малонаселенной местности богатства привлекают массу лиц, богатствами такими обделенных. Но с другой стороны…

Дабы не вводить ширнармассы во искушение, с Тихоном Катя договорилась встретиться там, где он перебирался обычно с Дона на Волгу (где-то в районе будущего Волгограда, очевидно). Для уточнения места встречи лодью Тихона (которую он вообще-то брал напрокат у другого купца, с Поволжья, который «встречным курсом» со своим добром ездил в Танаис) взял на буксир теплоход, отправляющийся в третью уже в текущем году экспедицию за солью. Так что Юля, окончательно ставшая «главным судоводителем», будет в курсе, где забирать обещанный товар.

Глава 2

Вовка, пару дней ходивший с абсолютно ошарашенным (из-за огромного объема предстоящих работ) видом смог уговорить Ангелику Франке подменить его на постройке дороги. И это оказалось, пожалуй, лучшим из принятых им решений. С точки зрения полезности в текущей реальности образование преподававшей ранее английский немки составляло величину разве что не отрицательную: до того, как ее муж переехал на завод в Россию, она работала переводчицей с английского и японского. Так что вот уже четыре почти года основной ее работой было выращивание разных овощей. Успешное, впрочем, выращивание: благодаря ей народ вдоволь обеспечивался кабачками, баклажанами, тыквами, дынями и арбузами. Огурцами и помидорами она не занималась — с этим Марина с Лизой прекрасно справлялись, да и все прочие культуры ее интересовали крайне мало. А вот «бахчевые»… Ангелика изучила всю доступную литературу, лично опробовала множество различных агрономических приемов — и результаты у нее буквально поражали воображение. И желудки: вот уже два года начиная с середины мая и до конца ноября кабачки или (уже с начала августа) баклажаны по крайней мере раз в день оказывались в меню каждого жителя Школы. А в остальное время их заменяли тыквы (которые, впрочем, в основном с удовольствием поглощались школьниками). И это при том, что в помощниках у фрау Ангелики было лишь четыре человека… два парня и две девчонки лет двенадцати.

Сама фрау Ангелика объясняла свои успехи просто: «Во время войны мой прадед был начальником лагеря и он научил меня как обеспечивать дисциплину среди подведомственного контингента». Это же она говорила еще и будучи учителем в школе, каждый раз встречая новых учеников. А когда до них доходило, что, собственно, говорит эта странная учительница, она поясняла, что прадед был начальником в лагере с немецкими военнопленными: он — инженер по профессии и коммунист по убеждению — руководил строительством разных объектов на Урале и в Сибири. Но с дисциплиной у Ангелики всегда все было в порядке. Что же до тараканов в голове, то они у каждого человека водятся.

Только вот у Ангелики тараканы водились отборные, и водилось их как бы не больше, чем во всех остальных учительских головах, вместе взятых. Причем то, что в восьмидневную поездку она взяла двенадцать комплектов белья, вряд ли можно было отнести к деятельности этих тараканов: может, дама просто очень чистоплотная? Дюжина шелковых блузок — тоже туда же, а что все они были белые (кроме двух черных), так это было привычно: фрау Ангелика и в школу всегда в таком виде ходила. Двенадцать галстуков (десять черных и два белых) к этим блузкам (более напоминавшие какие-то форменные рубашки) — это уже наверное к тараканам ближе. Три кожаных пиджака (покроем не отличающихся от немецких парадных мундиров) можно было бы тоже отнести к «излишествам», но они хотя бы были разных цветов: черный, вишнево-красный и ослепительно белый, как и прилагающиеся в пиджакам кожаные же брюки. А вот три пары аналогичных сапог — и это при том, что немка с собой тащила и две пары каких-то «армейских» ботинок — было точно слишком. То есть раньше казалось, что «слишком», а когда все «попали», то оказалось что все это очень даже кстати…

Еще могло оказаться «кстати» и то, что кожаные пиджаки Ангелики отличались от эсэсовских мундиров погоном и петлицами: шитые серебром погоны были красного цвета (на белом — черно-красно-желтый, то есть цвета германского флага, с вышитой звездой), а в петлицах размещались большие (и на каждом мундире разные) звезды. Как выяснилось после уточнения даты «попадания», золотые: Ангелика с ними пришла в Ларисе и, вздохнув, сказала:

— Если придумаем, как торговать с римлянами, то здесь золота больше ста грамм. Не чистое золото, но… Это ордена дедушек и бабушки, а это я заказала точные копии. Копии все восемьсот семьдесят пятой пробы, вот этот орден триста тридцать третьей, а эти два — девятисотой. И, если возможно, то я бы попросила оригиналы сохранить, но уж как получится…

— Никогда таких не видела.

— Это «Герой труда», дедушкин. Орден Карла Маркса, бабушкин. И «Дружба народов», другого деда. Так уж вышло, что я их единственная внучка… а сейчас это все, что у меня от них осталось. Я их ношу… носила, чтобы помнить их подвиги и фамилию не посрамить. А в Германии ГДР-овские ордена сейчас — всего лишь красивые побрякушки… в смысле, просто украшения, причем обществом порицаемые, поэтому я их в Россию и увезла. Ладно, пусть у вас хранятся на всякий случай: если я историю не забыла, то по нынешним временам это весьма немаленькие деньги.

Еще один, но довольно крупный, таракан у Ангелики появился еще в детстве: девушка увлеклась восточным мордобоем. Всерьез так увлеклась, после окончания школы даже на год уехала в Лос Анжелес, где училась в студии Синтии Ротрок. Но у нее хватило мозгов после того, как хозяйка школы констатировала, что «от двух зверенышей отобьешься, а от четырех легко убежишь и спрячешься», перейти к более традиционной учебе.

Самый же серьезный таракан Ангелики заключался в лютой ее ненависти к «лицам мусульманской национальности». Впрочем, те сами виноваты: группа таких лиц, в бытность ее студенткой-первокурсницей, внезапно возжелала осчастливить ее с университетской подругой приятным и ненавязчивым сексом. Однако полиция злодеев, свернувших двум «гостям фрау канцелярин» шеи, а еще двоих прикончивших ударами армейских ботинок в грудь (неслабыми такими ударами, проломившими грудину) так и не нашла. А университетская подруга, с которой Ангелика познакомилась как раз в Лос Анжелесе в той самой студии (и которую уговорила поизучать немецкий язык в Европе), вероятно расстроенная тем, что с сексом обломилось, срочно вернулась в родную Америку…

Когда же фрау узнала, что сейчас никаких мусульман еще нет поскольку до рождения Мухаммеда еще нужно подождать триста пятьдесят лет, она хищно улыбнулась и сообщила окружающим, что придумает, как этому помешать. На этом, собственно, вопрос и закрылся, а с прочими ее тараканами народ смирился: они же никому всерьез не мешали.

Работала же Ангелика усердно. Хотя периодически ее очень специфическое образование вызывало всеобщий смех: например, она на полном серьезе поинтересовалась у Люды, откуда здесь берутся пчелы, ведь пасек у местных еще нет. Зато, получив ответ, она нашла и изучила соответствующую литературу, отловила двоих парней из «первого полона», с ними отыскала в лесу два дупла с пчелами…

Дальше все было просто — для Ангелики. Она сунула парням книжку, велела построить ульи, рамки для ульев. Озаботиться вощиной («Вы же читать уже умеете? Вот тут все подробно написано”) — и на этом ее участие в пчеловодстве закончилось. Ну а то, что парням этим пришлось не так сладко, так это были уже их заботы — да и оплеухи, которыми Ангелика щедро награждала нерадивых исполнителей, были куда как весомее, чем какие-то пчелиные укусы. Так что осенью они в построенный сарай запихнули шесть ульев, а по банкам успели разлить килограмм пятнадцать меда…

Примерно так же фрау Ангелика занялась и дорожным строительством, разве что размах у нее оказался пошире. Не поленившись с бригадиром лесорубов пройтись до самой Оки, она на словах передала ему, какой должна получиться будущая дорога, пообещала, что через месяц придет и лично все проверит — и на этом здесь сочла свою работу законченной. Но, так как Лиза официально (по просьбе самой Ангелики) назначила ее «министром дорожного строительства», работу как раз по постройке дорог она сочла лишь едва начавшейся. Следующим этапом этой работы стал ее визит в поселок на речке Волоть — то есть тот, который размещался неподалеку от «будущей Тулы» и с которым какие-то отношения едва начали налаживаться. Там она просто собрала местную «правящую верхушку» и сообщила, что жители поселка должны к следующему лету выстроить дорогу «отсюда и досюда по следующему маршруту»…

Правда, в качестве аванса она привезла в поселок три больших чугунных сковородки, которые Света отлила при очередном запуске своей печки, полсотни топоров (сделанных из «арматурной» стали: когда стало понятно, сколько ее в мосту «хранится», экономить ее перестали). Еще она привезла четырех девочек, обученных сбору, заготовке и приготовлению грибов — пообещав, что если этих девочек хоть кто-то посмеет обидеть, то она приедет и лично голову обидчику оторвет. Люба — так звали тутошнего «военно-охотничьего» вождя — позволил себе усомниться в реализуемости угрозы. И почти сразу же полностью раскаялся в своих сомнениях: Ангелика, постоянно обучающая немаленькую часть остальных учительниц и две приличных команды детишек разным формам самозащиты, свою форму не растеряла…

А на вопрос Лизы «какого хрена» она ответила просто:

— Я сейчас строю дорогу по маршруту будущей «железки». В двадцатом-то веке инженеры явно глупостями не занимались, наверняка выбрали лучший маршрут. Ну и зачем нам выделываться? Ребята из Волоти построят четырнадцать километров, здешние — еще двадцать от карьера нашего, и вот уже ровная дорога до Тулы готова. Кстати, и по вертикали ровная… кроме одного места, так что можно будет потом и рельсы по ней кинуть. Или просто рядом: когда в Туле начнется выплавка стали, нам всяко и железная дорога потребуется.

— Это когда еще будет!

— Скоро. И в любом случае постройка этой новой дороги нас обеспечит дровами, которых, между прочим, уже не хватает!

— Ну, не знаю…

— Я знаю. Ты же меня министром дорожного строительства назначила, поэтому мне знать положено: сейчас большая часть дров как раз со строительства дороги и поступает. Кстати… Я народ порасспросила, посмотрела по карте, и выяснила, что возле речки под названием Колпина — на наших картах она называется Деготна — где угольные шахты еще до революции были, деревня небольшая. Совсем деревня, там два дома-землянки и народу человек тридцать. По хорошему туда тоже дорогу тянуть нужно, но пока и по речке добраться можно. Ты там шахту запланируй: до революции их четыре больших построили, вроде шахты сухие были. То есть если насосы туда и ставили, то ручные: машин на тех шахтах вроде вообще не было, а уголь — он Вере Сергеевне очень нужен.

— Допустим, я запланирую. А кто ее строить будет? И кто на ней работать?

— Тебя очень расстроит новость о том, что Копоть собирается идти будинов воевать? Не один, эти будины достали и его соседа, из посада Короча — это где-то возле Десны.

— Ну и бог им в помощь, наше-то какое дело?

— Между прочим, у нас тут пятая колонна работает: после того как неленивая девушка Лена сделала для Копотя десяток арбалетов, эта самая колонна втайне заказала нашим школьникам две тысячи стрел для них.

— Куда ему столько? Из десяти арбалетов он их будет пулять…

— У нас тоже пятая колонна в Вырке есть: Копоть к тебе где-то в октябре приедет с просьбой уже сто арбалетов ему продать. Про цену он в курсе, ему как раз тонну олова привезти должны.

— Так, постой, две тысячи стрел — это только на наконечники стали нужно…

— Так он мальчишкам железо для наконечников свое дал. Да, хреновое, но не подотчетное, а соображают местные неплохо. Только я не о том: они собираются разгромить два главных города будинов. А это, в переводе на ваши деньги, только рабов под тысячу человек. Копотю столько точно не нужно, да и Корочу, думаю, тоже. Так что когда он за арбалетами приедет, ты за девайсы олово забери, а за то, что позволишь Лене их сделать — забери весь полон.

— Ага, он прям так сразу и согласится.

— Согласится. Ты ему скажи, что за полоном присматривать я поеду, вместе с Леночкой например. А заодно, ну и чтобы будущий наш полон в битве не пострадал, поможем ему будинов уконтрапупить. Я бы еще и Брунн пригласила, но она снова беременная, весной ей младенца оставлять некузяво будет.

— А мне все говорят, что русский язык тебе не дается…

— Произношение у меня хромает, не словарный запас. Так я Лене скажу чтобы она начинала дуги арбалетные ковать? И Ксюшу попрошу мне побольше магазинов к ее карабину наделать.

— Давай. А ты кровожадная, как я погляжу.

— Не люблю насильников. Из Вырки-то я везла тех девочек, которых будины не добили в прошлом году…

— Я помню. И сама бы с тобой поехала будинов бить… но мне нельзя. Я о другом: мы все тут становимся кровожадными, и это мне не очень нравится.

— Не кровожадными, а справедливыми. Жизнь сейчас такая.

— А кто у нас в Вырке пятой колонной работает? Мне бы поговорить, уточнить кое-что.

— Я работаю. Просто с Копотем поговорила насчет рабочей силы, вот он планами и поделился.

— Тогда скажи, он что, всех взрослых мужиков с собой на будинов забрать решил?

— Ну, почти половину. Еще полсороки Бата возьмет — его Копоть уже уговорил, с Угры тоже сколько-то народу собирается. Будины всех достали, и даже не столько набегами, сколько невозможностью дальше по Десне и Днепру до моря торговать ходить. Говорит, уже лет двадцать торговля почти встала. Если кому что очень надо, то теперь караваны в обход идут, пешком, а это очень долго, да и не натаскаешься особо на собственных плечах.

— По Днепру говоришь…

— Ага. Кстати, он сказал, что где в Днепр Десна впадает, небольшой торг стоит. И что там тоже иногда коровы продаются. Можно будет за быками съездить.

— И по Днепру дойти до Никополя… Значит так, сегодня же отправляйся к Копотю, договорись чтобы он ко мне приехал с этим… с Корочем. Обсудим, что мы для успеха похода сделать можем.

— Думаю, мечей еще можно наковать. Или пик, но ты права, им виднее будет.

— Мне виднее. Похоже, прощай моя славная «Соната», твой мотор нужен новому кораблю…

— Лиза, я для кого дороги строю? Ваши с Мариной машины нужнее в целом и рабочем виде. Сашка с Володей сейчас мотор для грузовика изобретают, думаю он и для корабля подойдет.

— Когда они его еще сделают?

— А когда ты собираешься корабли на Десне строить? Будинов воспитывать экспедиция весной отправится, корабль к походу всяко не успеет. А если судостроителей пока посадить стрелы к арбалетам строгать…

Вторая Балтийская экспедиция вернулась в конце августа. То есть сначала вернулась новенькая лойва — с двенадцатью гребцами и несколькими «пассажирами» — еще в середине июня вернулась, а в конце августа на двух лодьях и драке приехали остальные. Экспедиция вернулась в несколько «расширенном составе»: оба оставшихся для обучения феннов парня успели там жениться и привезли жен (причем обеих сильно в положении) с собой (и то, что у обоих и раньше жены были, никого не смутило: многоженство пока было довольно распространено). Из семи «домой возвращавшихся» феннов пятеро, поздоровавшихся с родней после долгого отсутствия, решили поотсутствовать на родине и дальше, причем трое захватили и родителей, и жен с детьми (у кого были), и братьев с сестрами — и всё это «пополнение» прибыло на лойве. Со вторым караваном приехали еще четыре совсем уже взрослых фенна, посмотреть чем тут можно торговать (по их словам), а, скорее, попробовать узнать зачем этим странным женщинам нужны две здоровенные бочки с какой-то противной и вонючей солью (по мнению Эриха). А еще в Школу приехала дюжина данов: оказывается, Лида, узнав от фенов, что «на лойве под парусом до данов можно за месяц сплавать и вернуться», решила слегка продлить изучение нынешней географии на местности. Главным образом потому, что «у данов коровы хорошие, даны много молока из них выдаивают». Насчет «много» уточнить не получилось, а вот приобрести двух коров и двух бычков… Совсем маленьких, буквально месячных телят — но таких в лойве и везти проще.

— На самом деле фенны — жуткие пессимисты по жизни, — рассказывала Лида об этом путешествии Лизе. — За месяц там можно в обычной лодье на веслах сходить не вспотемши: надо будет Лере сказать, что сейчас даны живут не в Дании, а вовсе даже в Финляндии. Мы примерно в район Турку сплавали, правда тамошние сказали, что и на противоположном берегу, то есть в Стокгольме, тоже даны живут.

— Ну и пусть бы себе и дальше там жили, зачем ты их сюда-то притащила? Коров датских купила и хватит. Что у них еще-то интересного для нас есть?

— У них вообще ничего интересного нет. Даже эти лохматые коровки — и те не ахти уж какое сокровище, Эрих сказал что у каких-то фризов коровки получше будут. Но у данов есть информация, есть связи, есть умение общаться с теми, кого мы еще не знаем. Если они придумают, что мы можем им продать полезного, они готовы привезти нам, причем сами привезти, очень хороших свиней от ютов. Или тех же коров от фризов. Не к нам, к феннам, то есть в Эрихов город… неважно. А если они у нас увидят что-то очень для них полезное, то они готовы и к римлянам за нужным нам товаром сгонять.

— Как думаешь, когда Копоть будинов разобьет, кому быстрее в Рим сплавать будет: нам вниз по речке или им в обход всей Европы по океану?

— Не в обход Европы, а только в Британию. А это — олово за полцены, причем сколько угодно, еще больше свинца: там его добыча ограничена потому что на отправку металла в Рим есть жесткие лимиты, а больше никто его не покупает… пока. Еще это медь. И цинк, его там немного, но он есть и пока что цинковую руду просто выбрасывают если она случайно попадается. Это я не от данов узнала, я просто знаю — учила в университете. Так я про что: если с данами закорешиться, стоит попросить их там свою типа торговую факторию поставить… на паях с нами, конечно, потому что я знаю где там можно нарыть много вольфрама. То есть не очень много, и руда там не самая богатая, но нам хватит.

— Вольфрам — это хорошо, Ксюха мне уже всю плешь проела по его поводу. А с кем из них договариваться-то? Они все какие-то мелкие, рыжие…

— О торговле только со стариком разговаривай, он тут главный купец, остальные — это просто его охрана, а мальчишка — что-то вроде переводчика. Но если идея фактории в Британии тебе понравится, то надо как раз с мальчишкой договариваться: его отец — хозяин самого большого их корабля и в Британию уже пару раз ходил торговать. Сам мальчик, конечно, ничего не решит, но отцу передаст.

— И ответ привезет хорошо если через год… Но без вольфрама грустно, ты права. А где нам хрома накопать, ты не в курсе? Вере Сергеевне очень нержавейка нужна.

— В курсе, но пока нам туда просто не попасть. Хотя… нам же не тысячи тонн сейчас нужно?

— Хотя бы пару тонн для начала. Это возможно?

— Я подумаю, завтра скажу. Но, похоже, с данами нужно если не подружиться, то хотя бы не поссориться. И у них свою торговую факторию поставить. Однако в любом случае люди нужны, и много: это не гипс в Павлове с мальчишками рыть.

— Ходят слухи, что с людьми следующим летом будет попроще. Ну а с йодом что у нас теперь?

— Зоя сказала, что из тех бочек она килограмм двадцать чистого йода вытащит. Нужен спирт и пузырьки, со спиртом вроде проблем не ожидается, с как с пузырьками — не знаю. Пока зальем густой раствор в химические бутыли, которые от кислоты остались, по мере необходимости полсотни старых пузырей пополнять будем. В любом случае я с феннами договорилась, две бочки в год — то есть килограмм по двадцать чистого йода — мы от них возить еще долго сможем: им очень сталь наша понравилась. В смысле и арбалеты, и топоры. А еще, если у тебя возражений не будет, они просили и крючки рыболовные…

— Без проблем, сейчас у Светы два десятка кузнецов одних топоров могут сотню за день отковать, а то и не одну. Заказ был, от Копотя, на десять тысяч стрел арбалетных — так наконечники они за два дня сделали, бездельники.

— По пять сотен каждый? Ничего себе бездельники!

— Это Ксюша их разбаловала, показала как для серийных изделий на пневмомолоте в форме ковать. А у них теперь матрица для топоров есть, матрица для стрел — вот и куют. Теперь проблема не в том, чтобы что-то сделать, а в том, что из Унды почти все просятся к нам в холопы. Точнее в закупы, на пять лет сразу. А их селить негде…

— Пусть сами себе дома строят, с продовольствием-то у нас проблем вроде нет?

— Не в продовольствии дело. Они все думают, что сразу будут жить в домах кирпичных. Разбаловали мы их…

— Опять не поняла, они что, строить не хотят?

— Они не умеют! Главная у нас сейчас проблема именно в том, что все они ничего не умеют делать а учиться или не хотят, или, чаще, вообще не способны!

— Мне кажется, ты немного ошибаешься. Я слышала, что Ангелика уже планирует чуть ли не тысячу человек в свое дорожное министерство набрать. Да и парни, с которыми я плавала, очень многое умеют. Даже, пожалуй, лучше чем мы вообще когда-нибудь сможем.

— Они умеют делать то что умеют: голыми руками вырубить лодью перед этим добыв железа на топоры и долота, землянку построить без топоров и даже без ножей. Медведя с помощью рогатин завалить — но вот то, что мы считаем нужным, они делать не обучены. Ты в курсе, что у Женьки в Дубне из полутора сотен человек только трое научились кирпичную кладку нормально делать? Лера местных учит даже землю копать лопатой, потому что они никогда раньше этим не занимались!

— Пессимистка ты какая-то. Но в целом понятно… и хреново. Чтобы к хрому добраться, который на шестьсот километров дальше поселка данов находится, нам нужно именно построить и у феннов факторию, и у данов: там ведь тоже пятьсот километров. А если строить некому… Фактории-то в землянках не разместишь, по тамошней международной обстановке там крепости потребуются.

— Надеюсь, ты уже отдохнула с дороги…

— Ага, целых два дня наотдыхалась!

— Вот и отлично. Сейчас Катя заканчивает плотину на Прозрачном ручье, там нужно теперь водонапорную башню ставить — а ей некогда. Ты тем временем набери два десятка добровольцев, объясни что нужны люди строить новый город. Где — не говори пока, и всех их, под своим контролем, отправляешь строить эту башню.

— Ну я же лучший каменщик в поселке, кому как не мне строителей учить!

— Катя оставляет четырех или пятерых парней, которые плотину строили. Твоя задача — проследить, чтобы они этих новичков хорошо научили, потому что башню они и без тебя бы сами поставили, причем быстрее чем с тобой. То есть ты им мешать работать будешь, зато два десятка новых каменщиков… К концу сентября надо, чтобы они умели хотя бы относительно ровную стену класть: если Вовка успеет — а он успеет — к новому насосу мотор сделать, то будем строить вокруг колонны Веры Сергеевны новый цех.

— А я как раз хотела спросить: что это она вокруг буровой трубы бегает?

Глава 3

Тихон любил хорошую жизнь. Уютный дом, вкусную и сытную пищу, услужливых рабов — но он очень хорошо знал, что ради хорошей жизни иногда (причем скорее чаще, чем реже) нужно перетерпеть и сон под открытым небом, и долгие утомительные походы, а иногда — и сражения. Лучше, конечно, не очень грандиозные: Тихон, хотя воевать и не любил, но умел — так что с горсткой разбойников он всегда бы справился. Не один конечно, но кто же сейчас путешествует в одиночку?

Попутешествовать Тихону пришлось немало. Еще когда его отец встал, наконец, на ноги и организовал собственную торговлю, Тихону — как старшему сыну — пришлось обучаться тонкому искусству выгодной торговли сопровождая отца в его походах. Чуть позже он даже почти год провел вдали от родного Херсонеса в землях северных варваров. Где освоил и их язык в дополнение к родному греческому и почти уже родному латинскому. В дальнейшем это знание ему очень сильно пригодилось в деле приумножения богатств: сейчас через его торговый дом от северных варваров в Рим (и куда как в больших количествах к Сасанидам) потоком шли меха. Таким потоком, что Тихон не счел большим расходом даже покупку мрамора для отделки нового дома в Пантикапее — а ведь камень везли сразу на дюжине лапидарий. Правда этот поток давно уже не нуждался в присутствии на северном торге самого Тихона — но ведь искусство торговли заключается в том числе и в выборе самого выгодного товара.

Когда приказчик сообщил, что следующим летом на торге ожидается большая партия электрона, купец решил сам попытаться купить драгоценный камень. Его ожидания не оправдались: камни были мелкие и тусклые, к тому же продавец уже сговорился о их продаже с другим купцом, прибывшем из Сасанидского царства — в общем, Тихон не очень расстроился тому, что сделка не состоялась. И тем более не расстроился, узнав, что те, кто заказал его приказчику несколько слитков свинца, продают на торге пурпурную ткань. А когда главная в этой компании запросто пообещала к следующему лету привезти на торг — специально для него — сразу четыреста пятьдесят локтей драгоценной материи, он понял, что боги решили его вознаградить за многолетние тяжкие труды.

Да, цены — причем римские — эта пурпуровласая дева хорошо знала, но в торговле пурпуром и одна десятая прибыли составит сумму немалую. А если учесть, что в оплату ей нужны были даже не деньги, а разные металлы, которые можно было купить гораздо дешевле, чем объявляют на римских рынках, торговля становилась исключительно интересной. К тому же дева сказала, что может предложить ткани и многих других цветов, и даже дала пяток лоскутков «чтобы убедиться, что краски не выцветают от стирки и от времени». Да, эти ткани будут дешевле пурпурных, но в Риме денег много, а красок мало, так что если прибыль от сделки с пурпуром направить на прочие ткани…

Еще придется младшего брата сюда привезти. Да, он неплохо торговал с персами, но по сравнению с тем, что может дать торговля здесь, его доходы выглядели смешными. А допускать до этих… Тихону местные купцы сказали, что это одна из богинь на торг приехала, но пусть называет себя как хочет… главное, не дать им начать торговлю с другими купцами. Четыреста пятьдесят локтей пурпура — это много даже для императора… но на двух купцов столько уже не хватит.

Только через два дня после сделки, когда торговая лодья вышла на Волгу, Тихон сообразил, что он не спросил у этой… богини, а не сможет ли та ему и пурпурную шерсть продать. Хотя… раз уж боги решили ему помочь, спросить он успеет. И не только спросить.

Тезис Веры Сергеевны «химия — это жизнь» ни у кого не вызывал ни малейших сомнений сразу после того, как она изготовила фосфид алюминия, не позволивший разным насекомым сожрать запасы зерна и желудей. Затем она «сотворила» синтетическое масло для моторов, сделала большую часть работы для производства текстильных красок — да и вообще все почти ежедневно, если не ежечасно, пользовались тем, что пожилая химичка успела наделать. Причем чаще всего пользовались, жалея, что она не смогла наделать этого побольше. Поэтому, когда она предложила перейти к «по-настоящему крупнотоннажному производству», все, кто мог хоть в чем-то ей помочь, прилагали все силы для скорейшего достижения результата.

И результат — в виде трех очень немаленьких (для небольшого поселка немаленьких) цехов проявился перед самым Новым годом. В одном цехе стояли сразу три выстроенных из глиноземных кирпичей печи, которые превращали уголь в водород. Технология использовалась старинная, еще «дореволюционная»: уголь сначала в печи горел и от этого раскалялся, затем в него закачивался перегретый водяной пар — а из того, что получалось, водой вымывался угарный газ.

Во втором цеху стояли четыре здоровенных осушительных агрегата, в которых водород, проходя через негашеную известь, расставался с парами воды. А затем, в третьем цехе, водород, смешанный с азотом (полученным из «выхлопных газов» печи первого этапа, тоже очищенных от углекислого и угарного газа и осушенным) в набитой пористым железом трубе превращался в аммиак. Из которого тут же делалась азотная кислота, по десять-двенадцать литров в сутки…

— Лиза, тебе не кажется, что Вера Сергеевна несколько переборщила с этим заводом? — спросила Марина, наливая дочери и внукам борщ. — Даже если учесть потребности порохового производства, то литра кислоты, который каждый день получался из каменного угля, вполне хватало на всю нынешнюю химию, а завод мало что мы строили полгода, так еще и теперь постоянно на него восемь человек отвлекается. Мы детей учить не успеваем, я уже про взрослых не говорю.

— Мы дофига чего не успеваем. Однако я думаю, что нужно постараться и удвоить мощность этого завода хотя бы к середине лета. Я сама не ожидала, но сейчас наш мир спасет именно красота, сколь бы не банально это звучало. Я тут глупо пошутила, сказала Двиге, что красный сарафан положен тем, кто по-русски разговаривать умеет, писать и читать тоже — так она за полгода и язык выучила, хотя и паршивенько, и читать-писать научилась! Тара, это правнучка Двиги, говорила что прабабка ее только младенца кормить отпускала! Теперь Двига ходит в красном сарафане, а те, кто у нас успел русский выучить — очень уважаемые и весьма упитанные люди в Вырке: спрос на их услуги по обучению сильно превышает предложение.

— Они теперь в Вырке все упитанные. Но ты права: женщины ради красоты на любой подвиг готовы.

— Не только женщины: мужики тамошние за синие портки и красную рубаху тоже готовы героичить с утра и до вечера. Так что мы только на краске выиграем столько, сколько на стали еще долго не сможем.

— Если я не путаю, у Веры Сергеевны только половинка трубы в установку поставлена. Ксюша остаток использует или новую трубу пилить будет?

— Ничего пилить не надо, Вера Сергеевна сказала что в уже готовом реакторе можно больше тонны аммиака в сутки делать. Но для этого нужен новый насос… его Ксюша уже тоже почти доделала, и новый мотор нужен чтобы насос крутить. А чтобы насос крутился, нужен новый генератор, на новой плотине. Я просто не знаю, смогут ли Катя с Вовкой все это сделать. Они, конечно, стараются…

— Я могу чем-то помочь?

— Если придумаешь, как мне спать меньше: я просто не успеваю считать, кому сколько чего выдавать за работу. У нас сейчас почти четыреста человек где-то что-то делают, и почти каждый со своими пожеланиями…

Вошедший в этот момент на кухню к Марине Михалыч лишь усмехнулся, услышав последнюю фразу:

— Девочка, а тебе не кажется, что ты стала заниматься совершенно напрасной работой? Человечество, причем даже сейчас, давно уже придумало простое решение этой проблемы. Может, стоить воспользоваться многовековым опытом предков и потомков?

— Это вы про что?

— Люди придумали деньги и торговлю всем нужным за эти деньги. Конечно, тебе придется посидеть, прикинуть что у нас будет продаваться и почем, а потом просто установить расценки за работы и пусть каждый сам покупает то, что он хочет. В зависимости от того, сколько он денег заработает.

— Ну, если Тихон привезет, как он обещал, полтонны серебра…

— А вот серебро нам как раз не нужно. Серебро — оно и в Африке серебро: приедут к нам купцы заморские, привезут цветочков аленьких — и мы останемся с голой… в общем, без серебра останемся. Нам нужны деньги, которые мы не только сами выпускаем, но и которые только сами и принимаем, а никому другому они не нужны.

— Предлагаете бумажные печатать?

— Бумага у нас пока для этого, пожалуй, не подойдет, а вот если сделать их из той же алюминиевой бронзы… это я так, для примера сказал, на самом деле тут нужно очень хорошо подумать, избытка алюминия у нас все же большой недостаток. Но это ты уж сама решай, в смысле насчет наших денег вообще. А я зачем пришел: Вера сказала, что летом она хромовую руду привезет, так мне еще и никель нужен будет. Немного…

— До Петсамо она точно не доедет, так что не надейтесь!

— А я и не думал даже про Печенгу. Просто прочитал, что в смоленской болотной руде никеля до двух процентов бывает. Мне много-то не надо, если даже тонну подшипниковой стали варить, то три килограмма всего. Половина конечно выгорит, так что если килограмм двести руды из-под Смоленска притащить…

— И как?

— Ну, будинов-то бить всяко по Десне пойдете. А там свернуть в Днепр…

— Мы никаких будинов бить не пойдем! Копоть с Корочем пусть что хотят делают, а у нас других дел невпроворот. И Леночка тоже не пойдет, она в соляной поход уже назначена. Там олово привезут, медь, свинец — кто все это охранять будет?

— Я вот что подумал: Ксюха нашла у меня в подвале пробойник старый. С победитовым наконечником, и из него выточила два резца к своей строгальной машинке. Она, конечно, резцы теперь бережет, медленно стволы строгает, но в месяц ее мальчики делают по пятнадцать штук. Уже около сорока штук сделала, а патронов к этим карабинам у нас просто завались. Может, пора мальчишек из школы с огнестрелом познакомить? Если на соляной теплоход взять десяток парней с карабинами, то…

— Нет! — одновременно воскликнули и Лиза, и Марина. После чего Лиза пояснила:

— Эти мальчики еще не наши. Да, они уже четыре года у нас живут, учатся, но они росли в своих деревнях и городах, у них нет нашего понимания, если без лишнего пафоса говорить, верности своему народу. У них самого понятия «народ» еще нет. И даже понятия «племя» нет.

— Как нет? Тот же Эрих — всем говорит, что он фенн, и гордится этим! Или даны…

— Эрих «из феннов», а фенны — это не народ. Это место жительства. Родители его, между прочим, уже «из води», они к феннам приплыли с другого берега Маркизовой лужи и тут же сами фенами стали. Не только его родители, там лет сорок-пятьдесят назад феннов жило пару тысяч, а к ним перебрались и води, и суми какие-то — и все они тоже сразу стали феннами. Причем суми переехали оттуда, где сейчас живут даны. А даны — это в примерном переводе означает «маленькие и рыжие, которые живут вокруг Аландских островов».

— Интересно…

— Это не интересно. Интереснее, что мы тут все — то есть вообще все от феннов со свионами и до, пожалуй, Нижнего Поволжья, если не еще дальше — русы. Не народ, не племя, а просто «люди со светлыми волосами и голубыми глазами».

— Ну, глаза-то у нас не голубые…

— Просто у других племен голубых глаз вообще не бывает, но это не важно. Важно то, что пока у нас не появится народ, огнестрел будет исключительно во власти богинь. Ксюша сейчас делает по одному карабину на каждого из нас, причем включая детей… наших детей. Включая грудничков даже, впрок, чтобы были. И, пока резцы не сломаются, постарается сделать по одному-два запасных: похоже, что стволы получаются не особо-то и долговечные.

— Ага, потому что нужен еще молибден и ванадий… кроме никеля, конечно.

— Михалыч, можете хотелки свои мне каждый день заново не повторять, у меня все давно уже записано. Хотя, если в Смоленск через Вязьму идти… Мам, ты не помнишь, у кого в Угре приятели были?

— У Жвана жена вроде оттуда, она в ноябре рожала… или в октябре?

— А сам Жван сейчас где?

Раньше Жван заправлял четвертой ватагой в городе. Старшей заправлял Бата, и в ней было половина сороки крепких, сильных мужиков. Первой заправлял старший сын Баты, второй (в которой было на двух парней больше, чем в первой) — старший сын Уйки, нынешней жены Баты и главной в городе. Наверное поэтому вторая ватага реже других ходила на охоту, но в самом городе выполняла большую часть работы: дома чинить и лодки — все же работа мужская. Опять же огороды… Третью ватагу водил второй сын Баты, и водил очень хорошо — они вот уже который год больше всего приносили в город мяса лесных лошадей. Самой же важной — пятой — ватагой раньше заправлял старый муж Уйки, а когда он помер, то ее стал водить Гвор. В ватаге вообще были одни старики, а Гвор и в ней смотрелся хуже всех — но именно эта шестерка приносила в город три четверти всех шкурок горностая.

У Жвана в ватаге людей было меньше всех: кроме него еще четверо парней. Но парней, которые с ранних лет успели много раз пройти реки и летом, и зимой — так что сейчас они ходили во все торговые походы. Не просто ходили, а были в таких походах главными. Уже два раза Жван успел сходить на торг без отца — после того, как отец взял Уйку новой женой, он предпочитал на торг больше не ходить. Но, похоже, это были последние два раза — не потому что кто-то другой смог бы провести людей на торг лучше, а потому что больше этого не требовалось.

Появившиеся неподалеку волшебницы продавали жителям Веты соли больше и дешевле, чем ее можно было купить на любом торге, а все остальное люди и сами могли сделать. То есть раньше думали, что могли — но лишь потому что не знали, что есть в мире еще очень много того, что самим не сделать, но без чего прожить гораздо труднее…

После того как Жван договорился с богинями, что те помогут городу с едой, а плату возьмут потом, уважение к четвертой ватаге в городе возросло. Уйка даже освободила всю ватагу, причем вместе с семьями, от любых работ в городе — отправив ее всю отрабатывать богиням долг. Понятно, что такой долг простой работой не отдать, но пока охотники не принесут шкуры и не сделают обещанные богиням меха, нужно же показать свою благодарность за такую помощь. А когда богини сказали, что эти тыквы вырастить очень трудно, если не знать как и очень просто если знать, вся ватага приняла решение у богинь этому научиться. Не только тыквы выращивать: парни увидели, что богини учат обычных детей ставить большие красивые дома, строить лодки из многих досок, выращивать птиц, которые дают огромные яйца каждый день и вырастают размером с глухаря за три луны… даже делать вкусную еду!

В Вете теперь у всех и всегда еды было много. Шкуры за еду, подаренную богинями по просьбе Жвана, город отдал за два года — а теперь еще года три им предстояло отдавать меха за переданные ветичам топоры, лопаты и многое другое. Но никто об этом не жалел, ведь топорами они расчистили поля, лопатами вскопали грядки… Ловили рыбу на крючки, полученные от волшебниц — и это, по словам этих «новых соседок» как все называли богинь, дабы не сглазить, было лишь самым началом хорошей жизни!

Соседки и на самом деле были добрыми. Даже узнав, что их «соседками» называют, а не богинями, не рассердились и даже долго смеялись, а потом велели к себе именно так и обращаться. То есть к богиням: богов был велено называть иначе. Жван даже сначала думал, что «Владимир» на языке богов означает что-то вроде «великого», «старшего» или «уважаемого», но потом узнал, что двух помладше так называть уже неправильно. Но и когда Жван ошибся, боги не обиделись — так что скоро и люди, как соседки обещали, будут жить почти как боги. Если, конечно, будут следовать «рекомендациям»…

Наверное, да. Уйка принялась даже строить дом как у соседок. Ну как принялась, так и остановилась: соседка Екатерина, которая у себя заправляла всеми стройками, «рекомендовала» сначала обучить тех, кто дом строить будет — иначе он развалится скоро. Слово «рекомендую» на языке соседок Жван уже выучил и давно понял, что на языке людей это значит всего лишь «я приказываю, но если вы не послушаетесь, то в этот раз вас я убивать не буду — сами потом с расстройства убьётесь». Уйка Екатерину (в переводе Жвана) послушалась, но «рекомендовала» уже Жвану исполнять любые просьбы соседок. Добавив, что если для этого ему потребуется любая помощь кого угодно из горожан, то он вправе, причем от лица самой Уйки, этих людей взять на нужные соседкам работы. Жван тогда «рекомендацию» выслушал, а теперь, похоже, настала пора ей воспользоваться. В смысле, второй её частью. Потому что попросили его «соседки» о том, что он сам, даже вместе со всей своей ватагой, сделать не сможет…

Конечно, Жван не был глупым мальчишкой, поэтому не бросился набирать людей для новой ватаги. Он, как и положено умному и взрослому мужчине, рассказал о просьбе Уйке, отцу. Уже втроем они обсудили всех, кто может помочь в этой непростой работе, выбрали самых лучших. Затем Жван сплавал в Угру, поговорил с братом жены, затем с хозяйкой Угры. В конце концов дело было не очень и спешное, раньше апреля к нему и приступать было бы неправильно — поэтому неправильно к нему подготовиться было просто глупо, а глупым себя Жван давно уже не считал. А когда он счел, что все, что мог, он подготовил, обратился с вопросом к Елизавете, которая его об этом деле и попросила…

— Лера, кроме тебя у нас специалистов по нынешним реалиям нет, так что напряги извилины и ответь на простой вопрос: что Жван может пообещать тамошнему народу?

— Есть мнение, и не только мое, что в плане общения с хроноаборигенами у тебя самой опыта больше, чем у всех остальных нас вместе взятых. Но наморщить ум я готова. Только ты сначала поконкретней задачу обрисуй.

— Ну, смотри: им нужно пройти вот примерно отсюда — это докуда мы водой доплывем — примерно до сюда. Причем начиная отсюда — уже не наша зона ответственности.

— Про зону поясни.

— Тут — народ, который нас знает и, что в данном случае важнее, знает людей из Угры: Жван говорит, что они нашу соль через Угру покупают. С ними можно договориться, например, чтобы разрешили косулю какую-нибудь подстрелить, просто еды выменять на что-то, причем сказать, что это что-то они сами возьмут в Угре, потом. Но главное — здесь знают, что с нами ссориться нельзя.

— Ага, придем и отомстим страшно. Принято. А дальше-то на кой черт переться?

— Нам нужна смоленская болотная руда.

— Чтобы непосредственно из города Смоленска?

— В книге было написано просто «смоленские болотные руды».

— А то, что Угра полтораста километров течет по Смоленской области, ни на какие мысли не наводит?

— Лида сказала, что подразумевается скорее север области, скорее даже северо-запад…

— Ясненько-понятненько… Тогда придется этого слона съедать по кусочкам.

— Что?

— Сейчас, минуточку… Слушай и запоминай. Первое: мы без никеля четыре года прожили и еще год проживем. Не перебивай. Весной, причем не в середине апреля, а в начале марта пусть Жван со своей ватагой на буксире идет примерно сюда. Тут же наверняка есть какие-то селения? Нет — хорошо, есть — пусть договорится с местными и соберет, украдет, купит тамошней руды пару ведер. С ними — бегом домой, пусть Вера Сергеевна ее насчет никеля проверит.

— А если там его не окажется?

— Наиболее вероятный вариант. Но тогда Жван берет человек двадцать крепких парней и… здесь где-то есть дружественные селения или ты не знаешь?

— Примерно здесь есть небольшой поселок, из которого в Угру пару раз в год кто-то приходит. Парень, который группу поведет, там был несколько раз.

— С ним ты посылаешь еще десятка два уже наших «взрослых мужиков», которые ставят там небольшую крепость. Башню кирпичную трехэтажную например. А тем временем Жван со товарищи расчищает там поля, сеет брюкву и тыкву… Это будет опорная база. К осени в радиусе километров ста-ста пятидесяти все будут знать и про крепость, и про тыквы…

— И зачем нам это?

— Учитываем местный менталитет. Крепость ставится не для нападения, а для защиты. А защищать тут имеет смысл только торги — значит народ постарается разузнать, что же здесь за торг ставится? Придет, посмотрит, увидит… что в первую очередь народ увидит?

— Башню трехэтажную?

— На башню народ посмотрит. А увидит грядки с брюквой и тыквами. Увидит и поинтересуется: а почем сей фрукт?

— Продолжай…

— Через чужой лес два десятка мужиков с оружием не пройдут. То есть мирно не пройдут. А свои — свои пройдут. И даже с удовольствием проводят пару чужих мужиков, которые захотят оценить потенциальный товар…

— Или сами принесут.

— Не принесут. Товар недорогой, но тяжелый, и нести его далеко. А вдруг он не понравится? Что с ним делать-то, не назад же нести! А если эти ребята скажут, что не подошел товар, дождутся пока его просто выкинут, а потом бесплатно выкинутое заберут? Нет, на такое мы пойти не можем!

— Ты рассуждаешь прям как барыга из девяностых…

— Но ты сама попросила мнение специалиста, так что получай. Аргументирую: на любом торге здесь продавец и покупатель сначала сговариваются об обмене и, если товар везти далеко, уговор заверяют у многочисленных свидетелей. Нет свидетелей — нет договора. Особо отмечу, хотя ты и сама это уже не раз видела: свидетели заверяют даже не столько факт договора, сколько количество и качество товара. Именно поэтому здесь не торгуют рудой, хотя для такой торговли есть и условия, и интерес имеется…

— Какой интерес?

— Например в Вете нет кузнеца, уже лет пятнадцать как нет. А руды у них не просто много, а хоть чем хочешь ешь. Отдать бы ее в ту же Унду на переплавку и обработку — налицо взаимная выгода. Правда при условии, что заранее известно обеим сторонам, сколько из этой руды железа выйдет. А неизвестно качество товара — нет и торговли. Так понятно?

— А чтобы проверить качество, нужно при нынешних технологиях руды минимум с центнер…

— Ну вот, дошло наконец. Последний штрих добавлю для пущей красоты картины: без крепости мы можем транспарант повесить и в мегафон с утра до вечера орать «покупаем руду задорого» — никто не придет даже расценки уточнить. Разве что в том поселке, где кричать начнем. А поставим башню…

— Поняла я, поняла. Спасибо, Лера, ты мне очень помогла. Борща хочешь? Мама только что сготовила.

— Хочу… Я вот что тебе скажу, а ты подумай, как мне лучше об этом Марине Дмитриевне сказать: я до сих пор помню ту тарелку борща, который она мне налила на второй день. Очень важную для меня тарелку: именно она заставила меня поверить, что мы выкрутимся. Ведь борщ-то она у внуков фактически забрала — значит не сомневалась в том, что и новый сварить им сможет. И каждый раз когда ты или она мне снова борща наливает, я все сильнее верю, что у нас все получится. Именно ее борщ на меня так действует, ни у кого больше такой борщ здесь не получается.

— Рецепт дать?

— Лучше не надо. Не хочу, чтобы эффект от постоянного повторения смазался. Иногда ведь так необходимо снова поверить!

Глава 4

Лиза тоже не была глупой девчонкой — она была «профессиональным бюрократом», а потому после разговора с Лерой она собрала совещание. Где все поделились и своим мнением по поводу затеваемого, и тем, чем могут помочь в этом не самом простом деле. Ну и уточнили, что же на самом-то деле затевается.

Самые конкретные вопросы задала матери Катя — когда та поинтересовалась, долго ли проектировать рекомендованную Лерой башню.

— Башню сделать недолго, можно просто взять любой проект водонапорной из альбома железнодорожных сооружений. Ты мне вот что скажи: какие там грунты, если ли глина, известь, песок? Из чего башня-то строиться будет? Какой фундамент закладывать?

У Лизы ответов на эти вопросы не было, поэтому и мероприятие по добыче смоленской руды пришлось скорректировать немножко. Совсем немножко: экспедиция отправилась не в марте, а в середине февраля, как только лед на реке растаял, и с ней — для прояснения столь важных вопросов — поехала и Катя. Вова жену одну не отпустил — но, понимая, что без нее ответов не будет, просто сам к ней присоединился. И взял — имея в виду потребность жены во вкусной и здоровой пище — клетку с пятью петухами с целью приготовления вкусных бульонов или, наоборот, сугубо жареных цыплят. Но февраль — далеко не май месяц, для хранения еды даже холодильник без надобности, а Марина наготовила внучке в дорогу две трехлитровых банки борща, два десятка котлет с картофельным пюре, пяток двухлитровых бутылок с компотом…

Так как зимой налимы ловились хорошо, а Галя Тихонова, которая командовала буксиром в этом походе, изумительно их готовила, борщ с котлетами закончился лишь на шестой день экспедиции, когда туземцам надоело отрицательно отвечать на вопрос Жвана «есть ли в селе кузнецы». Очередные «местные жители» даже согласились поменять ведро руды на пару налимов — просто потому, что с провиантом в деревеньке было совсем кисло. Настолько кисло, что Катя при виде местных детишек психанула, а Кира, в экспедиции исполнявшая роль медсестры, заставила ватагу Жвана забить всех петушков, набрать кучу дров и немедленно варить куриный бульон чтобы этих детей отпаивать.

Галя же, за прошлый год много куда сходившая на буксире и с «местным колоритом» успевшая познакомиться, немедленно сторговала у вождей деревеньки большую луку чуть выше деревеньки. Крошечный — в полкилометра длиной и полтораста метров шириной — полуостров, с трех сторон окруженный рекой — что может быть лучше для постройки торга? Тем более что цена оказалась вполне подъемной: селянам отдали кривой чугунок (парни Жвана в нем варили свою любимую тыквенную кашу, не дав Свете уничтожить это выдающееся произведение абстрактного искусства), пару топоров и десяток тыкв. Еще пообещали сороку налимов (причем даже размер особо не оговаривался), немного разных полезных семян (тут переговорщиком Жван лично выступил, как-то сумев объяснить селянам, что больше семян им не нужно потому что их негде будет сажать) и «особое покровительство богини Екатерины». Пока что «покровительство» проявилось лишь в подкормке детей и нескольких особо исхудавших женщин, но Катина решительность в деле обезглавливания петухов на селян произвело большое впечатление. Позже уже Лера сказала ей, что белые леггорны у местных именуются не иначе как «волшебные» или даже скорее «божественные птицы» — просто потому что других чисто белых птиц здесь природа не запасла: даже местные лебеди были частично серыми…

Маркус, взятый в поход вместе с катером в качестве «курьера для срочной доставки чего-нибудь забытого», прокатился с Вовой немного выше по реке, привез (парни ночь не спали, но оно того стоило) десяток приличного размера налимов — после чего на какой-то «торжественной церемонии» местная вождиха официально «передала права на полуостров» Кате. А Вовка сторговал тем временем у местного кузнеца за обещанную чугунную наковальню право копать «очень хорошую глину сколько потребуется» где-то в полукилометре от новой земельной собственности жены.

Пока ватага Жвана рыла нужные Кате шурфы Вова с Маркусом полностью «закрыли сделку» с местными по части налимов, Галя успела спуститься к Угре и привезти обратно еще два десятка парней, которым предстояло строить «торговую башню»…

Дома Катя изложила свои впечатления от похода следующим образом:

— С нашим огородом зимой и особенно ранней весной мы можем просто скупить за пару лет всю европейскую часть РСФСР и союзных республик. Так что мам, если тебе идея понравится — думай её дальше. Но только без меня: поить бульоном двух-трехлетних детишек, у которых сил нет даже сесть — это не то, о чем я мечтаю. И придумай что ли орден какой: Киру наградить, мне кажется, будет правильно. Да, бабуль, у тебя хотела спросить: кто Кире инструкцию писал по выводу детей из голодания?

— Да уж, Флавий Вегеций, доведись ему в этом мире родиться, точно скажет… — задумчиво пробормотала Лера, выслушав поручение Лизы.

— Это ты про что?

— Про para bellum. Ну почему воевать собираются Копоть с Корочем, а к войне мы должны готовиться?

— Мы к войне не готовимся.

— Ага, и поэтому я в сугубо мирных целях должна организовывать переезд рабов из будиновских поселений. А там, между прочим, километров триста, если не пятьсот, вверх по рекам, причем большей частью по таким, по которым лодью только на веревке вверх по течению протащить можно!

— Ты преувеличиваешь. В смысле течения: Короч сказал, что весной, примерно с марта и по середину мая течение быстрое, а потом, до самой зимы, и на веслах реки вполне проходимы.

— А ты ему и поверила!

— Да. И проверила: осенью что в Оке, что в Десне течение — если не на стремнине — хорошо если в пару километров будет. Но и это неважно: мы готовимся только людей принять. Причем в случае если война все же будет.

— А что, есть варианты?

— Есть, причем совершенно рабочие. Я уже не говорю о том, что ни Копоть, ни Короч к войне вообще не готовы… то есть и тот, и другой пока хотят лишь свои поселки обезопасить. А для этого есть и иные способы…

— Ну допустим. Но почему именно я должна заниматься перевозкой потенциальных рабов?

— Потому что Ангелика, которая все это затеяла, временно отпадает, а план должен быть готов. На всякий случай.

— Ладно, если на всякий случай, то подумаю что и как сделать. А что за иные способы? Мне чтобы планы потом не переделывать…

Теоретически из Корочева посада до Вырки можно было добраться за пять дней даже пешком. Еще более теоретически можно было проскакать на коне дня за три — ну, если бы были дороги подходящие, однако реально добраться из одного города в другой удавалось дней за десять. И этот, отмеченный Лизой в разговоре с «военными вождями» факт, заставил их все же отложить войну — по крайней мере до тех пор, пока не наладится более качественное «транспортное сообщение». Лизу больше всего удивило то, что оба «вождя» даже не задумались о том, как они — имея в общем около пяти сотен мужиков, хоть как-то способных махать дубинами и топорами — будут «побеждать» будинов, у которых, даже по самым скромным прикидкам, было заметно больше десятка тысяч только взрослых мужчин, постоянно и профессионально промышляющих набегами на соседей. Впрочем, к идее о «начальном обучении стрельбе из арбалета» всего личного состава они отнеслись благосклонно. А Короч предложение о постройке дороги к его посаду вообще принял с восторгом…

В результате Ангелике пришлось с ним по части обустройства коммуникаций довольно плотно скооперироваться — а после того, как она (совершенно случайно притом) выяснила, что этот здоровенный парень лет двадцати пяти вдов и бездетен, вопрос строительства дороги отошел у нее на второй план. А первый — Лизин план — пришлось несколько «откорректировать».

По новому плану прежде всего возле впадения в Оку речки Оцна (на «старых» картах называемая Цон) был выстроен новый город. Настоящий, с трехметровой кирпичной стеной и башней. Площадью почти в четверть гектара, с четырьмя практически настоящими домами внутри. Из прессованного необожженного кирпича и на глине вместо цемента, но на пару лет и такого хватит, а место в охране явно нуждалось: тут будины минимум раз в год шастали, а с башни, поставленной на небольшом пригорке на самом берегу Оки, обе реки арбалетами насквозь простреливались.

Вдобавок у этого места было еще одно «стратегическое значение»: по Оцне на лодках можно было доплыть на расстояние одного дневного перехода к Корочеву посаду, а если там прорубить если не дорогу, то хотя бы тропу нормальную, то общаться с союзником становилось гораздо проще. Тем более проще, что Маркус соорудил новый двигатель к лодке. Не мотор, а что-то вроде педального привода к винту, и лодка, вмещающая два десятка человек, из которых половина крутит педали, легко развивала скорость даже выше десяти километров в час. Описание девайса Маркус нашел в каком-то старом номере журнала «Техника — молодежи», проникся написанными там хвалебными словами — и, «проникнув» ими же нескольких Ксюхиных «подмастерьев», воплотил его в жизнь. Опробовал, похвастался перед публикой — после чего Лиза «включила в план на текущий год» строительство еще десяти таких лодок…

Лодки в срок выстроили, дорогу к Корочеву посаду прорубили. И даже перетащили лодки, на которых шло Копотево войско, в реку, по которой можно было снова уже проплыть с десяток километров до посада, причем последнее проделывалось буквально «бегом», так как будины, напав на небольшой корочев городок, увели оттуда женщин даже не позаботившись, как обычно, перебить всех мужчин — а такое они проделывали, по словам местных, только чтобы принести этих женщин в жертву.

Войско Копотя с примкнувшими союзниками до Корочева посада дошло практически за неделю, перетащив туда же и все готовые «велоботы». Оттуда на этих же лодках и восьми лодьях спустились к Десне, дальше уже по Десне прошли полтораста километров — и с ходу «зачистили» первый городок будинов. Собственно будинов (если взрослых мужчин считать) в городке было слегка за сотню… было.

Когда первый «вельбот Маркуса» вырулил из-за крутой излуки, Ирина, «возглавлявшая» ее экипаж, услышала страшный крик и увидела толпу аборигенов, стоящую вокруг столба с висящей на нем женщиной — которая, собственно и кричала. А рядом увидела еще два столба, на которых висели уже детские тела. Именно тела: даже с пары сотен метров были видны перерезанные шеи.

«Экипаж» был в основном из уже изрядно попутешествовавших с «богинями» мужиков, поэтому Ирин крик «быстрее же! Навались!» все восприняли еще до того, как Ира произнести это до конца успела и навалились так, что последнюю пару сотен метров лодка буквально пролетела меньше чем за минуту. Вот только крик за это время уже прекратился, а собравшаяся у столба толпа как-то быстро с очевидно недобрыми намерениями пошла к берегу. Что, впрочем, Ирину не остановило: она первая выскочила на берег и рванула навстречу этой толпе…

Когда она уже сидела в походном балагане, меланхолично набивая патроны в магазины и сделанные Ксюшей обоймы (для быстрой перезарядки тех же магазинов), вошла уставшая Даша, принесшая с собой миску с едой:

— Ир, мужики очень приличную кашу с мясом спроворили. Давай, подкрепись пока горячая.

— А ты?

— Пока не хочется… Вот вроде должна бы уже привыкнуть — и все равно дремучесть местных просто поражает.

— Ты о чем?

— Они женщин и детишек этих резали и на кольях развешивали чтобы заразу напугать и прогнать. У них, на наше счастье, очередная эпидемия коклюша.

— На счастье?!

— Счастье что не холера какая-нибудь. Впрочем… Алёна давно уже обещала прививку АКДС сделать. Со столбняком у нас хорошо — в смысле, культура есть. Насчет дифтерии — Тихон вроде говорил, что в Пантикапее она довольно часто встречается… ну, если он ничего про симптомы не напутал. Маша Павлова — она за пару месяцев до переноса прививку делала — сейчас туда поехала за культурой. То есть не в Пантикапей, Тихон обещал больного раба к пересадке на Волге привезти. А сейчас у нас и коклюш есть… Конечно, все войско я на карантин посажу, не говоря уже о рабах тутошних. А больных… у нас, слава богу, хоть эритромицин есть, так что поможем чем сможем. И будет у нас АКДС, еще детская смертность подсократится. Брунн вернется — отправлю ее с культурой к Алёне, пусть быстрее вакцину делает.

— А она где?

— Глубокоуважаемая Бруннхильда Фердинандовна с войском поехала их главный город зачищать: двое тутошних из рабов обещали дорогу показать, туда будины тоже несколько пленных женщин повезли. Это вроде недалеко, день-два пути. Два — если пешком идти, так что решили не ждать: вдруг кто от нас сбежать смог? Да и пока наше войско все с коклюшем не слегло, нужно местных язычников прижать к ногтю окончательно. Копоть, конечно, хотел чтобы ты туда отправилась: ты же сейчас Великая богиня войны, в одиночку половину деревни этой зачистила. Честно говоря, я вообще удивилась что Копотевым воякам ты кого-то оставила… сколько раз магазины перезаряжала? Короч вроде сказал, что за тобой больше сороки числится, а то и за полсотни.

— Я, когда увидела, как они тот женщине живот режут…

— Не переживай, ты лично только разве что тех трех старух с каменными ножами завалила, и правильно, кстати, сделала: этих мразей только и стрелять на месте. А прочих — больше подранила: с твоей пукалкой чтобы убить нужно в голову стрелять разве что, так что их уже ребята Короча добили. Ну и я тоже слегка им помогла: в ПМ патронов меньше входит, чем в твой «Форт», но зато уж валит гадов наверняка. Опять же шума больше, паники — так что мы практически без потерь их зачистили, пару царапин у парней можно не считать. Но в основном, конечно, парни поработали: по нынешним временам наш арбалет — это настоящая вундервафля, так что ребята просто превратили будинов в ежиков, причем всех. Но тоже правильно сделали: вообще всех взрослых будинов живыми оставлять нам просто нельзя. Их уже не перевоспитать, у них религия такая… жестокая, и они все фанатики в этом плане. Кстати, там мужик один, из рабов — он очень неплохо язык будинский знает. Я к чему: может ты с ним поговоришь?

— Зачем?

— Язык вообще на местный… то есть на приокский не похож. Брунн сказала, что есть какие-то признаки протоиранские, и что ты точнее определить сможешь.

— Ага, я прям с детства протоиранила!

— И она тоже, как я поняла. А еще этот мужик сам из лугов, и вот его родной язык — по словам Брунн, я тут вообще не причем — тебя точно заинтересует. Они с Лерой на тему местных племен общалась, и вот по лугам в научной среде общего мнения не было: то ли они кельтские лугии, то ли славянские лужане. Тебе все равно сейчас делать больше нечего: ты у меня тоже на карантине, войско уже уехало, так почему бы Лере пока не помочь уточнить историческую истину?

К «главному городу» союзники отправились на восьми «вельботах Маркуса»: нужно было подниматься на три десятка километров вверх по небольшой реке, а на лодьях шли бы медленнее пешехода. Да и «освобожденный» городок нужно было кому-то охранять.

На первом же привале Ангелика, все же отправившаяся в поход, подошла к Брунн:

— Эти экс-рабы говорят, что город осаждать нельзя: будины, когда их города берут в серьезную осаду, начинают вырезать рабов — чтобы лишних ртов не было. А штурмовать его с ходу… там, по их информации, народу под тысячу — и это если рабов не считать, к тому же вокруг города высокий вал с деревянной стеной.

— Интересно… но все же сначала нужно своими глазами посмотреть, может что и придумаем.

— И еще, тут уже и придумывать не надо — первым делом нужно выгнать будинов из домов вокруг города, и выгнать быстро: они, когда в город за стены прятаться убегают, тоже рабов сначала режут.

— Это, думаю, сделаем. Ты пока парням нашим об этом расскажи…

К «столице» лодки подошли часам к шести вечера. Город оказался не очень большим — он занимал примерно гектар, и был действительно окружен невысоким — с метр — земляным валом со стоящим на гребне вала даже не частоколом, а высоким, метра под два, плетнем. Довольно старым, местами покосившимся — но все же существенно мешающим тем, кто на город решит напасть. Вот только приплывшие нападать не спешили.

Сначала они зачистили два десятка хижин, стоящих вокруг города, довольно далеко от его стен. Впрочем, там и зачищать-то особо было нечего: хозяева, бросив имущество и, что особенно порадовало, рабов, поспешили укрыться за стенами города. И было почему так поспешить.

Будины что-то заподозрили еще когда лодки только приближались к городу, и человек тридцать с разнообразным оружием в руках решили было гостей на берег вообще не выпускать. Но что такое тридцать человек с дубинами или даже топорами против полутора сотен арбалетов? А остальные будины спрятались в городе и под стрелы решили не выскакивать. Но так как гости, выйдя на берег, особо к воротам не стремились, местные решили выяснить, зачем те вообще приперлись…

Осторожно выяснить, не нарываясь — и сначала просто несколько человек вышли из этих ворот и начали разглядывать (как им казалось, издали) прибывших. Издали — это метров со ста, так что Брунн с помощью СКС («в варианте для снайперской стрельбы» — других-то не было) довела до наблюдателей, что стоять у ворот невежливо, а вежливо — это лежать, причем лучше в неживом виде. И что пытаться затаскивать прилегших отдохнуть перед воротами в город — не самое умное занятие. И что закрывать ворота — тоже…

Связать неприятности в какими-то непонятными громкими звуками осажденные не смогли: по указанию Бруннхильды «гости» орали, демонстративно плясали, колотили палками по палкам, рубили деревья — то есть создавали «шумовую завесу», и создавали ее довольно успешно. А иногда кто-то из осаждавших швырял в сторону ворот куски засохшей глины под громкие крики товарищей. Впрочем, идиотами будины не были и намеки поняли быстро. А осознав, что открываемые наружу створки ворот закрыть теперь будет очень трудно, они просто начали заваливать проход разным хламом. Даже не совсем разным: изобилия хлама нынче в городах не наблюдалось, так что в довольно широкий проход валили в основном разнообразные дрова. Впрочем, дров у них было много, а нападающие вроде как никуда не спешили.

Когда окончательно стемнело, осажденные еще раз попытались закрыть ворота. И опять без особого успеха: Брунн, сменив СКС на оригинальную «картельную» винтовку с ноктовизором, увеличила валяющуюся перед воротами кучку еще на шесть тушек. А затем вместо кусков глины ребята закинули на баррикаду пару глиняных бутылей с бензином. И еще несколько таких же бутылей кинули на плетень — ну а стрелы с горящей паклей туда же отправили из обычных луков.

Тем, кто пытался потушить разгорающийся пожар, Брунн популярно объясняла, что этого делать не надо — и старый, основательно уже высохший плетень вскоре опоясал красивым огненным кольцом весь город. Окончательно он прогорел уже к утру, и оставленные на ночь наблюдатели сказали, что будины всю ночь просидели у вала, сжимая в руках свое оружие в ожидании штурма.

Штурма не случилось, а хорошо выспавшиеся воины Копотя еще до полудня поставили перед воротами две вышки с протянутыми в сторону города «руками». Еще две вышки, на этот раз «без рук», поднялись напротив боковых стен города, и на одной удобно устроилась Брунн. Несколько парней, сидя внутри вышек, усиленно махали сколоченными из жердей и хвороста «руками», другие, махая топорами и молотками, на глазах горожан возле нее быстренько сколачивали и «руки» для пока еще «безруких» сооружений, а Брунн с боковой вышки под шумок аккуратно прореживала столпившихся неподалеку от ворот будинов. Те, сообразив, что ряды их прореживают «волшебные фигуры», довольно плотной толпой решили «рукастые» вышки снести — и тут толпу встретила Ангелика. С автоматом…

Оставшиеся относительно невредимыми будины рванули в лес через дальние от речки ворота — и в этом им никто не препятствовал. И только когда они уже добежали до опушки, ими занялась спрятавшаяся в лесу сотня арбалетчиков…

Эта довольно экзотическая форма захвата города была придумана именно Ангеликой — чтобы будины из-за возникшей паники просто не успели провернуть массовый геноцид, и подход себя оправдал, хотя с сотню рабов будины все же порезали, когда убегали.

В первом поселке взрослых рабов освободили чуть меньше сотни человек, а в «столице» будинов рабов оказалось уже около шести сотен. Но так как на разгроме этой «столицы» поход не завершился, к середине лета потенциальных переселенцев набралось уже больше трех тысяч человек — и к этому никто готов не оказался. Потери «союзников» были довольно скромными, так как будинов попросту расстреливали издали из арбалетов не подпуская даже на выстрел из лука и «традиционных» рукопашных боев практически не случалось. Тем не менее и у Копотя погибло почти двадцать человек, и у Короча почти столько же — однако будины как племя было уничтожено почти полностью. Физически, не генетически: почти каждая семья там держала по несколько рабов, и рабыни-женщины практически поголовно и постоянно насиловались, так что детей, у которых отцы были будинами, набралось под восемь сотен человек. Маленьких еще детей, лет до восьми — более старших мальчиков будины начинали воспитывать как своих воинов, оруженосцев и… в общем, более старшим мальчикам не повезло.

Но еще раньше не особо повезло и более старшим рабам-мужчинам: их будины вообще в плен редко брали, так что таких освободили всего-то около трех сотен — и большинство из них от голода с трудом даже ходить могли. Зато как раз они почти все оказались умелыми ремесленниками: прочие будинам просто не требовались. Правда чуть позже Леру изрядно удивил их «профессиональный состав»: треть из них оказались ткачами (а у приокских жителей ткачество было исключительно женской работой), чуть меньшее число — гончарами. С полсотни были разной степени мастерства кузнецами или — что удивило Леру еще больше — специалистами по литью бронзовых изделий. Не столько утилитарных (хотя и это делать умели), сколько различных украшений…

Еще с полсотни мужиков занимались бортничеством, рыбалкой, изготовлением разнообразных «плавсредств» — и здесь Лера познакомилась с удивительными посудинами, которые по-настоящему сшивались из досок. По краям досок в строго определенном порядке сверлились многочисленные дырочки, через которые эти доски с помощью просмоленной веревки именно пришивались друг к другу. Для специалиста-историка было очень интересно посмотреть живьем на такие экзотические «изделия местной промышленности», но понять, как сделанная таким образом лодка не протекала, она так и не смогла. Да ей не очень-то и хотелось: «вельбот Маркуса» строился на порядок быстрее шитых лодок, был куда как надежнее, вместительнее и устойчивее на воде — а потому именно эти вельботы и стали главным транспортным средством при перевозке бывших рабов. И вроде все выглядело просто — но ровно до того момента, когда еще не проявлялся «фактор численности перевозимых»…

Глава 5

Катя сидела за обеденным столом на кухне, разложив свои чертежи, и молча слушала, как сидящая напротив нее мать тихо ругалась сквозь зубы. Вопросов она не задавала, так как суть ругани была ей давно понятна: бабушка по тому же поводу ругалась постоянно, причем вслух. А все «греки виноваты»…

Еще прошлым летом Тихон вместе с оговоренными грузами привез своего сводного брата в качестве «торгового представителя» в Рязани, а с ним — с полсотни холопов. Вообще-то рабов он привез по той простой причине, что изрядную часть пути его довольно тяжелые товары приходилось переносить на собственном горбу — не горбу Тихона, конечно, а как раз вот этих рабов, поэтому в основном это были молодые и сильные парни. С братом он намеревался оставить их с десяток, но у него не хватило товаров и серебра для оплаты всего предложенного ему «пурпурного поплина», и он расплатился рабами. Дорогими, молодыми и сильными, большей частью привезенными в Танаис с Поволжья. Парни в поселке многим понравились…

А теперь Лиза сидела и занималась «корректировкой планов» просто потому, что почти тридцать учительниц «выпадали из производственных процессов». И единственное, что ее хоть как-то успокаивало, было то, что Зоя и Наташа все же между собой договорились о том, кто из них «уйдет в декрет первой» — ведь пока основой «внешней торговли» были изготавливаемые ими краски. Марина же ругалась главным образом потому, что остальные женщины на эту тему ни с кем не договаривались, и ей в течение пары месяцев предстояло принять больше трех десятков родов — и это не считая «местных» рожениц…

Катя с Вовой были по уши заняты решением нарастающей проблемы. В том смысле, что если раньше учительницы как-то жили «в тесноте, да не в обиде», то теперь им требовалось все же достаточно просторное и комфортабельное жилье. А так же что-то, хотя бы издали напоминающее детскую поликлинику, ясли — да и кучу всего прочего, что когда-то давно всеми воспринималось как «само собой разумеющееся», но здесь и сейчас отсутствующее в принципе. И довольным сложившимся положением был лишь Михалыч: организованная им «мебельная фабрика» с четырьмя рабочими ежедневно выдавала очередную детскую кроватку или прикроватную тумбочку. Причем старик радовался не кроватке как таковой, а тому, что у него получилось наладить «конвейерное производство», хотя по факту он пока что сумел научить этих почти еще детей принципам разделения труда. Ну да, конвейер, выпускающий одну кроватку в день — звучит странновато…

А больше всего недовольна была Ярославна: ей не хватало учителей даже для существующей школы, а в результате войны с будинами намечался наплыв школьников в количествах явно за тысячу человек. Понятно, что столько даже «всеми наличными силами» обучать если и получится, то при невероятном напряжении всех сил — ну а когда эти «силы» более чем уполовиниваются…

Так что когда в кухню зашла Лера с жалобами на свою нелегкую жизнь в роли «главэквкуатора», ее никто и слушать особо не стал. Хотя жалоба ее было более чем обоснована.

Перевозку освобожденных рабов пришлось производить главным образом на «велоботах», так как экс-рабыни в гребцы лодий ну никак не годились. В одну лодку помещалось двадцать пять человек, а если еще и детей малых с собой брали, то в среднем получалось около тридцати. Против течения успокоившейся во второй половине лета Десны (Даша карантин для перевозимых устроила строжайший) за день выходило проплыть километров тридцать — поэтому через тридцать километров и были организованы «промежуточные лагеря отдыха». Пять таких лагерей — так что до Корочева посада лодки доплывали хорошо если за неделю: почти в каждой поездке минимум одна-две задержки на сутки случались. Вниз по реке лодку сплавлял экипаж из шести всего человек, так что «полезным грузом» каждой поездки были две дюжины переселенцев. Маркус уже после начала «освободительного похода» отправил на Десну еще две лодки, и поначалу народ перевозили только эти четыре «борта» — остальные лодки нужны были для продолжения этой войны. То есть перевозилось около девяноста человек за две недели…

Поначалу перевозились, только когда сильно беременные женщины и совсем маленькие дети переправлялись, доходило до девяноста человек. Когда же началась перевозка рабов, не нуждающихся в срочной (главным образом, медицинской) помощи, то и два десятка человек в неделю перевезти выходило не всегда: теперь народ с собой старался захватить немудреные пожитки (включая «трофейные»), и людям в лодках места просто не хватало.

Настолько не всегда, что уже в середине июля «большой совет» в составе Лизы, Копотя и Короча пришел к выводу, что особой нужды всех тащить в старые города и поселки вообще нет. Ведь гораздо проще назначить в поселение с освобожденными рабами небольшой, человек в десять, гарнизон, подвезти те же топоры, лопаты. Семенами народ снабдить — и пусть себе потихоньку сами себя всем необходимым обеспечивают. Июль — это значит, что успеет вырасти приличный урожай той же брюквы и репы, не говоря уже о тыквах и кабачках. Да и многое другое, включая сорго, вполне себе вырастет и даст прокорм не только людям, но и курам, например…

Решение оказалось более чем своевременным: к началу августа армия Копотя, спустившись еще на полторы сотни километров по Десне, «освободила» еще тысяч пять разнообразных рабов. То есть около трех с половиной тысяч на самом деле освободила, а чуть больше полутора — наоборот взяла в плен. С последними могло возникнуть слишком много проблем, ведь все «объединенное войско» Копотя насчитывало меньше пяти сотен бойцов, однако под присмотром «освобожденных», к бывшим хозяевам теплых чувств не питавших, с ними удалось справиться: народ был простой, и тех, с кем справиться не получалось, просто ликвидировали. Хотя и с оставшимися пленными проблемы довольно быстро исчерпались: с верховьев Припяти и Тетерева внезапно приплыли какие-то купцы, быстро (хотя и недорого) почти всех пленных скупившие. Бруннхильда будинов даже «в кредит отпускала» — после того, как Тимон ей поведал, что по нынешним временам купцы слово держат твердо. И не потому, что они такие честные от природы, а потому что купца, слово нарушившего, в лучшем случае свои же и убьют, ведь «позор» падет на все племя и с ними больше никто никаких дел иметь не будет.

А продолжить поход войско буквально вынудили обстоятельства (ну, и отсутствие в начале этого похода довольно важной информации): Тимон, который вообще-то с Ярославной приехал «посмотреть на будущих школьников», однозначно заявил, что во-первых, будины — это какое-то осевшее в местных лесах персидское племя, а во-вторых, что южнее бродят кочевые родичи этих «осевших», у которых как раз на границе леса и степи расположены «зимние квартиры» — в поселениях, где сосредоточена основная масса рабов кочевников. Понятно, что перспектива продолжения войны зимой никого не порадовала, а освобождение рабов (изрядной частью своих же родичей) — дело святое. К тому же — в отсутствие основной части вражеских воинов — и не особо трудное.

Да и изначальные военные успехи Копотя и Короча существенно облегчили задачу «покорения вражеских народов»: имея в виду попользоваться результатами победы к этим двум вождям присоединилось еще с дюжину племенных вождей со своими «войсками». Лера с некоторым удивлением поделилась с Лизой своими наблюдениями над «современниками»:

— Лично я вообще не понимаю, как тут передается информация. Радио вроде нет, ямской почтовой службы — тоже нет. А о том, что войско «богини Ирины» разгромило будинов, вяземские племена знали уже через две недели.

— А ты откуда знаешь, что через две недели? Они тебе сами по сотовому позвонили и сказали?

— Да нет, просто Жван, когда со смоленской рудой вернулся, сказал. А он теперь про календарь все хорошо понимает…

— Давно он вернулся? А то меня Вера Сергеевна уже слегка достала вопросами насчет смоленской руды.

— Да вчера только в Угру пришел. Я с ним по радио поговорила: как раз мое дежурство было. Он просил отправить в Угру наш старый буксир с баржей, руды у него в этом году много. Наверное, и его Вера Сергеевна доставала.

Вера Сергеевна про «смоленскую руду» спрашивала не из простого любопытства. Хотя почерпнутые из малохудожественной литературы сказки о двух процентах никеля в болотной руде у Смоленска оказались именно сказками, но никель в руде все же имелся. Примерно раз в пять меньше «обещанного», но из тонны руды химичка все же умудрялась вытащить пару килограмм столь нужного металла. Конечно, в результате он оказывался раза в три дороже серебра — для «учительской» экономики дороже — но никто, в добыче никеля задействованный, на двенадцатичасовой рабочий день не роптал. И даже на четырнадцатичасовой, хотя все же старались так работать пореже.

Вообще-то для выплавки «никелевой» стали металл отдельно из руды необходимости особой не было: все равно никель обратно в сталь добавлять придется. Но чистый никель был совершенно необходим хотя бы для изготовления свечей зажигания. А свечи нужны были для моторов — которые все же Саша начал потихоньку делать. Совсем потихоньку, за год он сумел изготовить примерно две штуки (примерно — потому что заработал один, а еще два «полуфабриката» с явными признаками брака вроде бы было возможно превратить в один работающий, хотя и это было «не точно»). В любом случае именно моторы давали шанс прокормить все возрастающее население — причем имелось в виду даже не «пришлое», а сугубо «туземное», ведь резко сократившаяся детская смертность пока не привела к столь же резкому росту численности населения работоспособного, и каждый взрослый должен был обеспечивать едой все большее число «нетрудоспособных». За год подготовки к войне только население Двигинова погоста (то есть Вырки вместе с «выселками») приросло еще на двести тридцать младенцев, и число еще не способных даже к подтиранию собственных задниц жителей в городе стало подбираться к полутысяче. Это при том, что выросших достаточно, чтобы самостоятельно хотя бы репку из земли вырвать, не превышало полутора тысяч человек, а способных пахать и сеять (то есть взрослых мужчин и женщин) после ухода Копотева войска насчитывалось в районе шести сотен…

Не помереть с голоду подведомственному Двиге населению помогали (причем лишь «пока» помогали) исключительно высокие (и для текущего времени, и вообще) урожаи брюквы, тыквы и капусты: освобожденная от леса земля давала столько, что даже Людмила Алексеевна удивлялась. Но она же прекрасно понимала, что еще год-два, и «освобожденная» от того же калия почва урожайность корнеплода поддерживать больше не сможет. А для хороших урожаев овса, пшеницы и даже проса и сорго нужно пахать, и пахать очень много и быстро.

Первые эксперименты Жени Сорокиной показали, что нынешняя лошадка в состоянии за день вспахать хорошо если с четверть гектара, а если ее всю зиму кормить овсом и яблоками с морковкой, то — чисто теоретически — она и полгектара вспашет, не сдохнув при этом. Но если с плугами для пахоты особых проблем не предвиделось (Света сумела изготовить литой чугунный плуг, который лошадка была в состоянии тащить по полю), то вот с пахарями…

Чтобы лошадь пахала, требовалось минимум три человека непосредственно в поле: один направляет плуг, один управляет лошадью, один подтаскивает лошади корм и воду. Вероятно можно было обучить лошадей работать и без «управленца», но пока не получилось — однако и это было не очень важно. Потому что чтобы потом поле засеять (не способом, изображенным Остапом Бендером, а с помощью все же сеялки), требовалось уже минимум четверо: один управляет лошадью, один управляет сеялкой, еще один подтаскивает зерно. И последний — подтаскивает лошади корм, воду, а так же кормит первых трех. Ладно, подтаскивать корм с водой можно и мальчонку посмышленее поставить, причем на обе «бригады» одного… но в результате шесть с половиной человек (мальчонку не считать было бы неверно, но на полноценного человека он может и не тянуть) за месяц непрерывной работы от рассвета до заката и без выходных могли вспахать и засеять меньше десяти гектаров. То есть — если с урожаем все хорошо будет — прокормить максимум двадцать человек.

Ну да, прокормить два десятка в течение года, а если успеть два урожая засеять и собрать, то уже человек сорок. Неплохой результат для почти что бронзового века: один кормит шестерых. Но ведь если детская смертность резко не возрастет, что лет через десять один взрослый будет кормить пятерых своих детей. Мужик — пятерых сыновей, а баба, соответственно, пятерых дочерей. Или наоборот…

Впрочем, пока что «среднестатистическая семья» в Вырке насчитывала чаще всего четыре человека, а посему им и лопат хватало. Опять же, птица и свинья были приятным, но достаточно редким украшением стола и прокорм небольшого скотского поголовья не требовал больших затрат вполне съедобных и для людей продуктов.

— Все упирается в заколдованное слово «пока», — делилась с Лерой своими соображениями Лиза, — пока детей мало, то и самая скромная производительность труда позволяет родителям не дать детям умереть с голоду. При условии, конечно, что они помрут в большинстве своем от других причин. А если дети не помирают, то кормить их становится все труднее и труднее. Если бы не лошадь с хомутом, то здесь и сейчас прирост населения стал бы практически невозможным: семья из двух человек чисто физиологически может прокормить только одного нетрудоспособного ребенка, а второго окажется в состоянии только когда первый сам научится себя жраклей обеспечить.

Лере Лиза все это излагала лишь потому, то та приступила к созданию в Вырке школы. В Вырке потому что ее инфраструктура с десятком поселков для желающих пересидеть неурожай дичи как нельзя более подходила для использования этих поселков для временного размещения переселенцев. А школа строилась как раз для тех детей, которые вскоре подрастут… если их родители смогут не уморить голодом. Так что на нее сама собой взваливалась задача и «помочь не уморить».

— Сейчас местные детей уже пяти-шести лет в поля выгоняют не по злобе: без этой, хоть и крохотной, но помощи они не выживут. Ну, если мы им не поможем. Уже помогли: всю дичь в лесах разогнали, но вместо редкого дикого мяса обеспечили их почти постоянно доступными грибами. Каникулы в школах летом потому и возникли, как мне теперь кажется, что дети помогают родителям с прокормом. Сейчас, так как мы их научили грибами питаться, и шестилетка в сезон семью прокормить может. Но опять, это если лесов много, а народу мало. Это в Сеже летом народ грибами прокормиться может, а вот в Вырке или в Унде — уже нет. То есть может, но не силами детишек, и твоя задача будет, среди всего прочего, до местных донести, что взрослые просто не должны грибы собирать ближе двух километров от города, иначе дети помочь с прокормом уже не смогут…

— Лиза, Юлий Цезарь тоже поможет нам помочь им не уморить себя голодом.

— Он же вроде уже помер?

— Почти уж триста лет как. Но успел написать Записки о Галльской войне, а я успела их прочитать. И запомнить, что упомянутый Гай особо отмечал неких бельгийских лошадок. Есть мнение, что лошадки эти — прямые предки нынешней арденской породы тяжеловозов… то есть будущей породы. Деталей я не помню, конечно, но лошадка та, согласно Цезарю, очень сильная, спокойная и выносливая. Это при том, что римские лошади тогда еще… то есть и сейчас считались «большими и сильными», так что если добраться до Бельгики… всяко они будут получше наших коников по метр-двадцать в холке.

— Осталось только придумать как лошадку из Бельгики к нам перегнать…

— Надо с данами договориться, они притащат. Коровок-то от фризов они приволокли. У нас радио до Финляндии добивает? Если Лида от феннов еще не уехала, то…

— Лида уехала, еще в июне. Но Кати пока там, так что просьбу передам. Только не знаю, что мы еще можем данам в обмен предложить.

— Как насчет денег? Тихон еще почти двести килограмм серебра притащил.

— Данам оно нужно? Я имею в виду серебро в слитках?

— Вот, смотри… — Лера выложила на стол пару монеток. — Ксюша постаралась, это по весу и прочему почти точная копия римского денария: три грамма чистого серебра, восемнадцать миллиметров в диаметре — на миллиметр меньше чем у среднего денария. И на грамм полегче, но тут проба выше, так что по серебру паритет полный. И качество чеканки уже минимум двадцатого века, гурт такой, что сейчас не подделать. Данам, думаю, понравится.

— И сколько Ксюша таких сделать сможет? — сварливо поинтересовалась Лиза, разглядывая надпись на гурте тонкой, чуть больше миллиметра, монеты.

— Ксюша — нисколько. Она два станка сделала, на которых у нее мальчики работают. На гуртовочном надпись наносится секунды за две-три, на ручном штамповочном — десятка полтора монеток в минуту выходит: они по две штуки за раз штампуются. А монетные кружки она на том же штамповочном резала, только с другими пуансоном и матрицей, сразу по пять штук получается. В целом, за час около тысячи можно сделать, если еще один пресс только для кружков соорудить.

— Это скоро не получится, печка-то у Светы окончательно прогорела, так что стали на пресс у нас пока нет. А просто денариями платить нельзя?

— Если я правильно помню, как раз сейчас римская монета начинает резко портиться. То есть проба уменьшается, ну и ценность соответственно. Так что если мы обеспечим выпуск полновесной монеты, то… тебе рассказать про эмиссионный доход?

— И какой доход мы получим, выпуская серебряные монеты по цене серебра? Если учитывать затраты на производство…

— Денарий — это много денег. Не очень много, но большая часть товаров стоит гораздо дешевле — пока еще стоит. Так что если мы в довесок к этим монеткам начнем выпускать монету разменную — но которую сейчас никто подделать не сможет, и гарантируем ее обмен на полноценные, но исключительно наши, денарии…

— Ага, ведь мы — великая держава, наше слово во всем мире ценится наравне с золотом…

— Дорогу осилит идущий. Мы сейчас уже две дороги к Черному морю себе практически обеспечили: Десну от будинов очистили, дорогу к Дону Ангелика тоже проложила. Так что когда серьезная торговля с римлянами наладится…

— Ну-ка, про дорогу к Дону поподробнее, а то я не знаю. Может мы и Тулу уже выстроили втайне от себя?

— Про Тулу у дочки своей спрашивай. А дорогу к будущей Епифани не построила, но именно проложила — и на карте, и на местности — еще прошлой осенью Вера по просьбе Ангелики. Как только народ появится, Ангелика всучит им топоры — и они дорогу выстроят. По плану, как я поняла, там, как и на Алексинской и на Тульской дорогах, через каждые пять километров деревушка появится. Вот деревенские к себе эти пять километров и проложат.

— И когда? В лучшем случае через год?

— Я же историк, мне сто лет туда, сто лет сюда — и то немного, — улыбнулась Лера. — Но вот именно сейчас время очень уплотнилось: если ничего в Риме выдающегося не произошло, то год шести императоров успешно прошел, еще года три осталось править Гордиану, а вот потом все и начнется. И если наш денарий успеет отметиться в империи, то и цены там мы будем диктовать. Нам ведь медь и олово нужны? За эти наши денарии Британия все добытое будет везти к нам, а не в Рим: в Британии хоть и римляне правят, но те, которые деньги считать не разучились. Вот только нам таких монеток потребуется уже очень много.

Лиза задумчиво покрутила в руках монетку:

— Забавная монетка, на советский гривенник похожа. Денарий — это ведь десять чего-то там?

— Уже давно шестнадцать, но Михалыч Ксюше предложил на ней написать, что это десять копеек. Тогда можно наделать латунных от копейки до пятака и серебряных до рубля — и получится у нас удобная денежная система. К тому же полновесный денарий вернет свое честное десятичное имя и будет не шестнадцать асов, а десять копеек…

Глава 6

Назвать Игорку рукастым мужиком значило бы оскорбить его: то, что он умел делать, не только в Рязани, но и во всех прочих городах, куда добирались рязанские купцы, очень мало кто мог. То есть вообще никто: другие, хотя и могли сделать что-то столь же удивительное, делали все же иначе — так что изделия Игорки многие на взгляд отличали от прочих. И это при том, что ремеслу своему он нигде не учился, сам потихоньку до всего дошел.

И кормило это ремесло Игорку с семьей неплохо, ведь даже если никому в этот год не захочется нового украшения на оружие или одежду, все равно хоть кто-то, да придет с просьбой починить что-то сломанное. Не рязанец, так пришлый купец, или вовсе простой ватажник: не все носили украшения из серебра или даже золота, но и простые медные и железные тоже иногда ломаются.

Но не только сытная еда и хорошая одежда обеспечивает счастье в семье. Когда два года назад у Игорки сильно заболела дочь, счастье обернулось чудесной лодьей иногда наведывавшихся в Рязань волшебниц. Многие не верили, что эти странные женщины на самом деле волшебницы, точнее — боялись поверить, но Игорка, поборов страх, пошел на лодью с просьбой о помощи. Ведь говорили люди, что эти волшебницы людям помогают… иногда.

Поначалу он решил, что на этот раз «иногда» оказалось не в его пользу: хотя невысокая толстая волшебница дочку и посмотрела, но волшбу никакую творить не стала, а молча ушла обратно на лодью. Но через небольшое время вернулась, велела дочке проглотить мелкий белый камушек, а вечером пришла еще с одним камушком и с настоящей волшебной коробочкой, долго тыкала девочку в живот, говорила прямо в коробочку какие-то слова на своем волшебном языке — а коробочка ей при этом что-то отвечала!

А на следующий день к городу подошла небольшая лодка, из которой вышла еще две волшебницы и какой-то парень быстро поставил на берегу волшебный шатер, к которому от большой лодьи протянул красную веревку. Дочку Игорки с лодьи унесли в этот шатер — на носилках унесли! — четверо парней, и внутри шатра разгорелся яркий, совершенно волшебный свет. Один из парней сказал, что парень с лодки — тоже волшебник, у него лодка эта по воде не ходит, а почти летает, и если бы не его лодка, то другие волшебницы «просто не успели бы». Что не успели бы они, Игорка спрашивать не стал. А дочка, которую из шатра на третий день отпустили (причем на тех же носилках домой отнесли), сказала, что две волшебницы сделали ей дырку в животе, через которую болезнь и достали…

Одна же их тех, кто в дочери дырку прорезал, узнав, чем Игорка занимается, сказала, что победить болезнь помогла «вот эта игла», и спросила, может ли Игорка такую же сделать. Сделать иголку? Ему?! Игорка даже обиделся поначалу, но, рассмотрев иголку волшебную, задумался. А узнав, что одна такая иголка может спасти от смерти может даже с полсороки людей, задумался уже сильно. А когда парень-волшебник в ответ на вопрос сказал, что сделать-то ее несложно, и есть из чего — но нужен мастер «с руками не из задницы», Игорка решил попробовать. Тем более что и дочь, наслушавшись всякого в волшебном шатре, возмечтала о переезде к волшебницам в их город — а больше у него никого из семьи и не осталось…

Теперь Игорка не делал, и даже не чинил украшения. Теперь он делал то, что уж точно никто больше сделать не сможет. Ну, разве что, кроме тех парней-волшебников, хотя старший из них говорил, что и они лучше Игорки не сделают. Врал конечно, но ведь волшебницы теперь только его работу и использовали. А дочка, решившая отныне стать целительницей, считала, сколько людей спасены инструментами, сделанными отцом. Выходило много…

В двадцатых числах сентября «из Финляндии» вернулась несколько расстроенная Кати. То есть расстроена она была лишь тем, что никаких финнов она там не встретила. Поводов же для радости у нее оказалось гораздо больше, и первым стало то, что ей удалось уговорить два десятка молодых феннов временно переселиться на берег речки под названием Кемийоки. То есть у местного населения речка до этого никак не называлась просто потому что там местного населения вообще не было, поэтому Кати ее назвала так, как захотела — то есть как эта река называлась в ее детстве.

Второй повод был более «общественно полезным»: Лида в месте, которое заранее вычислила по доступной литературе, на глубине в шесть метров нашла несколько интересных камней. Кати эти камни взяла в качестве образцов и за два с небольшим месяца таких же камней ей завербованные фенны накопали чуть больше десяти тонн. Как эти десять тонн хромовой руды перетаскивали по морям и рекам, Кати собралась описать как-нибудь попозже, когда окончательно успокоится — но радости две с половиной тонны чистого хрома (по оценке Веры Сергеевны) доставили всем очень много.

Сама же Кати с сопровождающими экспедицию парнями спустилась на юг к реке Оулуйоки, по ней поднялась к озеру Оулуярви, пересекла его и там, в месте, которое по прошлой жизни и сама хорошо представляла, накопала с тонну других камней — правда, для этого парням пришлось вырыть что-то вроде шахты глубиной за пятнадцать метров. Но главным — для Кати — оказалось то, что там она повстречала людей, с которыми смогла поговорить!

— Это, как я понимаю, древние саамы. Хотя удивительно, что за столько времени язык почти не изменился. Я им отдала две лопаты, и за это именно они выкопали половину той шахты. Ну что же, за такое лопат не жалко — поделилась она с Михалычем после того, как камни проверила Вера Сергеевна.

— Да уж, если Вере Сергеевне удастся вытащить обещанные двадцать килограмм ванадия, то совершенно не жалко. А насчет поездки туда в следующем году Лиза ничего не говорила?

— Не знаю. Хром вроде нужен, но пока вроде и привезенного надолго хватит, ведь печка-то у Светы, как я поняла, совсем испортилась. Но я в любом случае на следующий год никуда не поеду, а займусь возрождением финской нации.

— Еще ребеночка решила завести? Поздравляю!

— Насчет ребенка не решила… С Лизой поговорила и теперь буду готовиться стать королевой Финляндии.

— Дело хорошее… а ты там одна-то справишься?

— Нет конечно. Но там и хром, и ванадий. Цинк опять же, медь… много чего нам нужного, поэтому всяко придется Финляндию заселять. Народ скоро появится, с Десны ведь несколько тысяч подтянется. И с тысячу человек в Финляндию уже через год отправить можно будет, однако кто-то должен будет ими управлять — а я-то с местностью хотя бы знакома. Опять же, и язык один тамошний понимаю… Михалыч, в Финляндии почти все есть, только с топливом неважно. Зато много рек, так что в ближайшие года три я буду учиться на энергетика. Вова почти все время занят, так что у меня только на вас надежда — ну а вы уж с меня хоть три шкуры дерите, но чтобы через три года я сумела построить небольшую ГЭС. Или даже большую, против не буду…

Лида, которая рискнула и скаталась с данами в Британию, домой вернулась только в конце октября. Ее «улов» был объемом (и весом) поскромнее, но всех порадовал не меньше, чем «добыча» Кати: он состоял из двух тяжелых бочонков, в которые, несмотря на скромные размеры, влезло чуть больше двухсот килограмм разных камней. Очень тяжелых — то есть они и у римских британцев так и назывались gravis lapides, то есть в буквальном переводе «тяжелые камни», и представляли собой, как поведала Лида, чистый шеелит. Или, в переводе с геологического на русский, вольфрамовую руду. Правда камни были большей частью очень мелкими, похожими на песок…

— Римские металлурги умные, но ленивые, — рассказывала Лида о своем путешествии. — Сообразили, что если шеелит попадает в плавку вместе с касситеритом, то выход олова резко падает — и теперь рабы ручками шеелит из руды выгребают. А потом просто сваливают в кучу возле своего сарая…

— Так в руде, небось, кроме этого шеелита много и других камней, они что, каждую песчинку сортируют?

— Я же говорю: умные. Они сначала добытую руду промывают, ну как золотой песок старатели. Касситерит тоже тяжелый, и после промывки остаются в основном он и шеелит. А дальше сортировать уже просто: шеелит светлый.

— И сколько там этого шеелита, много?

— Очень много.

— А чего привезла так мало?

— Вы концлагерь в кино видели? Так вот римский рудник — он пострашнее будет. Вокруг охрана, посторонних не пускают. Хорошо, что этот датский мальчишка тамошней латынью немного владеет: успели с тамошним начальником договориться, что нас в рабство забирать не будут…

— А что, могли?

— Хотели. Но не смогли бы, конечно: у меня с собой два Ксюхиных карабина было, Килю я обучила, как магазины менять. Умный парнишка… кстати, я ему обещала, что по возвращении его на завод к Саше возьмут. То есть сначала научат на станке работать, а потом возьмут.

— Это ты данского парня стрелять учила?

— Нет, Киля из наших. Ему одиннадцать, он у Жени в школе проучился целых три года. И не стрелять, а только магазины менять… А датчанина зовут Нуд… кстати, нужно Кати сказать: у отца его, который хозяин корабля, имя — Леминкей. Она же все предков своих там искала…

Двести тридцать девятый год закончился, по мнению Марины, очень хорошо. Дети — не все, конечно, но дети попаданок уж точно — каждый день теперь выпивали по стакану молока, в рационе минимум раз в неделю появлялся «сырок творожный с изюмом», столь обожаемый Оленькой. А теперь и Катюшей: похоже, что она решилась наконец и Лизу сделать бабушкой. Единственное, что несколько омрачало этот гастрономический праздник — малые удои. Лучшие коровки в день давали молока хорошо если семь литров, а в среднем всего пять. Тем не менее «в резерве» оставались еще коровки фризские — просто не доросли они еще, да и без них в день шестьдесят с лишним литров надоить выходило. К тому же размеры нынешних коровок были, на Маринин взгляд, мелковаты, и в голове у нее по этому поводу уже роились определенные мысли.

С точки зрения Ларисы, которая фактически стала комендантом Школы (то есть всего городка), год закончился терпимо: перед самым Новым годом закончилось (хотя и с опозданием на три месяца) строительство ГЭС на Прозрачном ручье и заработал водопровод в Школу. То есть строительство-то завершилось еще в сентябре, это водохранилище так долго заполнялось — зато теперь с водой в Школе проблемы закончились. ГЭС на ручье была крошечной, с одним пятикиловаттным генератором — то от нее и запитывались только два мотора водопроводной станции. Зато она была полностью автоматической: Вова (под руководством Михалыча, конечно) изготовил целиком сделанную «из местных материалов» релейную схему, которая отслеживала уровни воды и включала или выключала и моторы, и генератор.

С точки зрения Светы год закончился весьма печально: на семнадцатой по счету «кампании» металлургическая печь сломалась, и сломалась «окончательно». Оказалось, что проще новую построить, чем старую починить, так как шлак, хлынувший через прогоревшие огнеупоры, не только залил внутреннюю засыпку корпуса печи, но и развалил внешнюю кладку. И большим счастьем она сочла то, что прогорела печь уже после того, как из нее слили чугун — а еще большим то, что никто при аварии не пострадал.

Ксюша же даже эту аварийную плавку сочла удачной: она из последнего чугуна печки успела отлить станину давно ей придуманного «прокатного стана». Очень небольшого, в полметра шириной, и годного разве что для проката относительно коротких листов — но и такой все сочли «выдающимся достижением». Что было понятно: ведь до этого простые лопаты или пилы приходилось ковать. Конструкцию «стана» она попросту передрала с чертежа, приведенного в энциклопедии Брокгауза, разве что работал создаваемый ею агрегат не от водяного колеса, а от электромотора.

С электромоторами стало тоже получше. Вовка соорудил свою «печку», дуговую (хотя и совсем уже маленькую), в которой выплавил довольно чистый кремний. Во время предпоследней плавки он успел приготовить примерно тонну кремнистой «электротехнической» стали, которую — после превращения ее в листы — стал использовать для своих электроподелок. А чтобы они подольше работали (и речь не о трансформаторах), умудрился в той же дуговой печке сварить (буквально через две недели после возвращения Кати с хромовой рудой) и столь желанную подшипниковую сталь ШХ15…

Пять лет усиленного обучения детишек все же дали хоть какой-то осязаемый результат: пятнадцатилетние парни (к сожалению, пока всего лишь четверо) освоили самостоятельное изготовление шаров для подшипников. Конечно, технология была — в лучшем случае — века так девятнадцатого, шары получались хотя и сферическими, но размеры гуляли довольно прилично, так что пятый член «шарикоподшипниковой бригады» (это была девочка всего лишь тринадцати лет, но из самого первого набора школьников, а потому вполне грамотная) с помощью микрометра проводила сортировку готовых изделий. Так что за день «подшипниковый завод» выпускал хорошо если полтораста шаров (а чаще — около сотни), но и это было немало. К тому же «некондиционные» шары вполне годились для обычных телег, а вот электромоторы без шарикоподшипников сделать хотя и возможно, но долговечность их вызывала сильные сомнения. А моторов требовалось уже много.

Конечно, для моторов нужны не только роторы со статорами и обмотками с подшипниками, но и корпуса — так что уже Катя приступила к постройке обычной печи-вагранки из глиноземных кирпичей. Катя — потому что Света по результатам аварии на придуманной ею печке больше заниматься печами пока не стала, решив сперва всерьез приналечь на «теорию». Но печь, хотя бы небольшая вагранка, была нужна и нужна быстро. Неиспользованного ранее чугуна ведь накопилось тонн пятнадцать, а из него можно очень дофига чего полезного сделать. Например, чугунки отлить, ведь Вера Сергеевна придумала эмаль, которая не сразу от чугуна отваливалась. Конечно, кое-чего ей для изготовления эмали пока не хватало, но Лиза уже запланировала на весну следующего года экспедицию за «недостающим»…

Самыми довольными результатами прошедшего года были Саша и Маркус: они завершили постройку нового судна. На Упе его выстроить было очень трудно (точнее, по прикидкам его было бы очень трудно спустить после постройки на воду), но дорога к Оке уже функционировала (то есть по ней за день можно было на телеге проехать), и Маркус кораблик построил именно там. А Саша — он для корабля успел сделать сразу два мотора. Два — не только «для надежности», моторы у парня получились просто не очень мощными. По прикидкам — сил под сорок, а кораблик и сам был тяжеленький, и груза должен был перевозить полтораста тонн. Маркус сам кораблик выстроил по чертежам (точнее, по подробным рисункам) волжской расшивы. С некоторыми собственными доработками — он на корабль еще и шверт умудрился воткнуть. Зато с ним судно могло использовать и косой парус, то есть идти под парусом при боковом ветре, что очень помогало не столько топливо экономить (тем более что моторы могли и на бензине работать, и на дровах), сколько быстрее добираться до цели путешествия. А иногда это оказывалось очень полезно.

В самом начале сентября Надя, «дежурившая» в торговой лавке Школы в Рязани, связалась по радио с городком и сказала, что «по слухам» к Рязани идут степняки город пограбить. Причем «по тем же слухам» идет их очень немало. Слухи в город принес какой-то мужик из «подведомственной» Рязани деревеньки (которую степняки уже разграбили), и вроде бы ему удалось степняков опередить где-то на день…

В сентябре иногда ветры дуют довольно сильные, и тут как раз с ветром повезло: хотя он дул все время северный, скорости кораблику прибавил немало — и до Рязани получилось доплыть меньше чем за сутки. Так что когда степняки подошли к городу, тут их уже ждали… То есть расшива подошла уже тогда, когда Надя приступила к отстрелу степняков, начавших грабить дома в посаде: шестеро парней из ее охраны очень спокойно и неторопливо «делали ёжиков» из оказавшихся поблизости нападавших, не подпуская их к дому, а сама Надя с небольшой башенки на крыше лавки из карабина выбивала их при попытках ворваться в другие (хотя уже и покинутые) дома горожан. Когда же агрессор сообразил, что наверное в этом доме есть что-то ценное, раз его так защищают и приготовился всеми силами овладеть неведомым сокровищем, как раз и подошла расшива.

Вообще-то с рязанцами к этому времени отношения стали несколько натянутыми (если не сказать больше: торговлю солью «школьницы» почти полностью загубили, да и народ из деревушек и даже из самого города потянулся на Упу — что доходы города заметно снижало), но автомат и парочка СКС-ок быстренько все исправили. Настолько исправили, что Надя почти сразу получила «разрешение» поставить в Рязани и школу, и больничку. Ну а уж разговоры о «пошлине» за торговлю солью как-то «сами рассосались»…

— Рязань — это очень хорошо, — прокомментировала «героическую оборону Рязани» Лариса. Хотя особо героического там ничего и не было: ну, постреляли степняков, приступивших было к грабежу посада, ну перебили два десятка идиотов, которые полезли расшиву захватывать. Всего подстрелили с полсотни, к тому же большей частью ранили, а остальные сами, роняя штаны, убежали (хотя, по прикидке Леночки, на город степняков пришло даже за три сотни). — Рязань вместе с селищами и кострами — это за три тысячи только взрослых.

— И столько же детей, — не преминула отметить Анна Ярославна. — Надя, ты, когда им школу пообещала, о чем думала? Кто там преподавать будет?

— Я не обещала, а выпросила разрешение, — недовольным голосом ответила та. — И скорее даже не школу, а ПТУ. Грамоте детишек обучать отправим десяток парней и девиц из нашей школы, тех, кто сам обучиться успел хотя бы по четырехклассной программе. Практика показывает, что каждый месяца за три два десятка неграмотных обучить сможет.

— Какая такая практика?

— Рязанцы и сами торговать в разные места ездят. Например, в Вырку. А там народ в красных сарафанах да синих портках… Кто им сказал, что такие можно носить только грамотным? У меня парни из охраны теперь из рыбы только стерлядь вкушать желают да квас медовый пить в три глотки: им за обучение рязанские купцы яства боярские едва подтаскивать успевают. Хорошо еще, что девок не подкладывают, да и то потому, что я пообещала за это страшные кары.

— И зачем пообещала? Пусть бы парни женились.

— Чесотка, вши… оно мне надо? Вот больничку соорудим, тогда посмотрим.

— Да, а в больничке кто работать будет?

— Врачей я им и не обещала. А вот на уровне фельдшера или акушерки — так Марина Дмитриевна и Даша два десятка детишек поднатаскать успели. Я с Вероникой поговорила уже, будут пока вахтовым методом…

— А что ты им еще пообещать успела?

Зашедшая на шум Лиза еще минут пять выслушивала бурное общение дам, а затем подвела итог:

— Ну что, инициатива наказуема. Надя, ты назначаешься комендантом Рязани — я им сегодня же весточку отправлю об этом. Лариса, введи ее вкратце в круг обязанностей. Ярославна, а ты составь ей две программы, для обучения детишек в рамках четырех классов пока и для ликвидации неграмотности среди взрослых. У Рязани еще луга заливные немаленькие, я поговорю с Людой насчет того, чтобы там что-то вроде огородного техникума учинить, но это уже по весне решим. А строительное ПТУ, которое Надя придумала, будет очень полезно. Кстати, пусть те, кто там учиться будет, его и построят, а я попрошу Катю проект составить школьного здания. Но его тоже уже весной строить будет можно а пока… пусть пару мазанок поставят, что ли. В общем, Надя, ты теперь комендант, ты и решай.

Надя и решила, как велено, а потому прошедший год считала тоже очень удачным: в Рязани теперь почти три сотни детишек и сотни полторы взрослых умели читать и писать, а так же считать — ну, по крайней мере, в пределах сотни умели. Ну а то, что ей для этого пришлось жить в обычной избе, к тому же с печным отоплением (что делало дом самым комфортабельным строением города), она считала всего лишь мелким неудобством. Тем более что на зиму она вернулась в Школу.

Абсолютно все решили грандиозным достижением считать то, что Аня Теплякова, долгое время «метавшаяся между Верой Сергеевной и Алёной» — то есть большей частью старавшейся сделать нужную обеим химическую посуду из «подручных материалов» — запустила «производственную линию по выпуску оконного стекла». «Линия» состояла из большой горшковой печи для собственно варки стекла (на шесть горшков) и стола с большим валом, который стекло раскатывал в лист. Довольно ровный, а самым важным для всех было то, что стекла на «линии» делались размером пятьдесят пять на сто тридцать сантиметров — то есть стало возможным делать в домах «большие окна»… напоминающие о «светлом прошлом будущем». А то, что стекла были все же не очень ровными — так это же временное явление, да и прежние маленькие стеклышки в основном лишь пропускали свет. Аня сказала, что вместе с Верой Сергеевной уже придумала как сделать отливку ровного стекла на олове. Раз придумала, значит когда-нибудь сделает и стекла можно будет заменить — после того, как выйдет разжиться этим самым оловом…

В целом же практически все решили, что теперь жизнь окончательно наладилась. Никто не волновался из-за недостатка продуктов или одежды, жилье у всех теперь было «со всеми удобствами». Даже с телефонами — не с сотовыми, а с проводными, хотя пока (по словам Леночки «пока») связь шла через коммутатор, на котором круглосуточно дежурили девочки. Но, пожалуй, главным стало то, что все поверили: еще совсем немного — и «цивилизация вернется». А для того, чтобы окончательно в это поверить, причем не умом, а «ощущениями», все «попаданцы», включая Михалыча и Веру Сергеевну, под разными предлогами или без таковых съездили за лето в будущую Тулу на Марининой машине. Казалось бы пустяк, но сам факт того, что до Тулы ехать-то всего меньше часа, подействовал на всех совершенно волшебным образом…

Глава 7

Двести сороковой год отмечали не так, как пять предыдущих. Просто потому, что теперь почти у всех учительниц появились дети, которых без присмотра не оставить — впрочем, и два предыдущих праздника собирали за столами далеко не всех. А еще потому, что теперь у большинства появилась возможность провести праздник у себя в доме: за лето их успели выстроить достаточно. Два шестнадцатиквартирных дома «проекта 1-204» для молодых матерей и шесть «индивидуальных» — для «многодетных»…

Когда Катя еще училась в архитектурном колледже, один их преподавателей на лекции отметил, что «глупо не пользоваться опытом предков» и сказал, что сталинские архитекторы свои проекты делали, исходя из максимального удобства жителей при минимальных затратах на строительство — вот девушка и скачала с разных сайтов пару сотен этих «сталинских проектов» себе на компьютер. И теперь этим «опытом» — с определенными доработками «под нынешние условия» конечно — она и воспользовалась.

На празднование Нового года Марина пригласила на кухню всю семью. То есть приглашать потребовалось только Катю с Вовкой, которые теперь жили в отремонтированном к их свадьбе «доме Савельевых» — то есть буквально в десяти метрах. Правда, там они жили скорее номинально, ведь еще там же «приютились» и Ира и Нина — каждая с тремя детьми, так что Катя чаще жила в небольшом домике возле электростанции на Верхней речке, а ее муж старался во внерабочее время все же быть с женой…

Как стало уже традицией, перед полуночью «по телевизору» выступила Лиза. Но перед ней Вика Соболева сыграла на скрипке «Зиму» Вивальди…

— Ведь правда здорово получилось? — с сияющей улыбкой спросила у всех собравшихся Лиза, которая единственная здесь знала об этом концерте.

— Здорово. Но я не поняла, где она пять лет скрипку прятала и почему раньше не играла, — ответила Катя.

— Она не прятала, она ее сделала. Помнишь те дрова? У одного стола крышка оказалась сделана из цельной еловой доски, причем и ель была хорошая, и сохла она по подвалам лет пятьдесят. Из нее Вика вырезала верхнюю деку, нижнюю и все остальное из клена, который мы еще в первую зиму срубили. Еще накладку на гриф она из мореного дуба сделала, который где-то из Упы достали. Говорит, что это неправильно, но палисандра у нас нет. Клей она у Оли-маленькой взяла рыбий, струны ей Ксюша спроворила, из обрезков рессоры, кстати. Лак она сама сделала, янтарный — вынула несколько бусин из своего ожерелья. А канифоль, сколь ни странно, Маркус, причем не для скрипки — он про нее тоже ничего не знал, а по просьбе Михалыча чтобы паять можно было. Правда Вика сказала, что скрипка получилась не очень хорошая…

— Да уж, точно не Страдивари. Потому что Страдивари только слегка улучшил то, что и до него было, а Скрипка Соболевой — вообще первая на Земле! И лучшая, так что… Бабуль, у тебя в холодильнике винном не осталось бутылки муската или кагора какого-нибудь? Надо пойти Вику особо поблагодарить за такой всем подарок.

— Новый год же! Какой мускат? Шампанское тут нужно!

— Бабуль, а откуда у тебя шампанское?

— Шампанских бутылок на свалке было шестьдесят семь штук. Хуже было с пробками, то есть с пластмассовыми — пробковую мне в бутылку не впихнуть, но и они нашлись: Ксюша форму сделала и из старых пакетов наштамповала. Винограда этим летом выросло прилично, я три банки трехлитровых белого вина сделала. А потом как раз про Новый год и подумала. Мне Зоя посчитала, сколько углекислого газа можно в бутылку затолкать и как это сделать… не совсем настоящее вроде получается, но это же символ! Правда у меня всего пять бутылок получилось сделать… Так что сейчас и Михалыч с Ларисой шампанское откупоривают, и Вера Сергеевна с гостями, и Ира с Ниной конечно. А нам, думаю, и одной бутылки вполне хватит, так что Катя… нет, Вова — вот тебе бутылка, бегом в Вике! До боя курантов еще пятнадцать минут, успеешь. А речь Лизы потом посмотришь, или она ее тебе живьем повторит…

Традиции вообще-то вещи странные. Часто никому особо не нужны, но все их выполняют «потому что всегда так было». Именно по традиции на каждом столе в поселке стояла миска с оливье, поэтому же все героически дождались боя курантов, подняли бокалы за год прошедший и пожелали друг другу, чтобы «новый год стал еще лучше». Но традиции чаще всего полезны — по крайней мере новогодние. Провожая год ушедший все так или иначе вспомнили, что в том году произошло хорошее, а затем подумали как сделать следующий год еще лучше.

Еще у традиций есть странное свойство: они иногда меняются, но в конце концов возвращаются к своей исходной «традиционной» форме. Или исчезают — но здесь и сейчас Новый год вернулся к классической форме тихого, спокойного семейного праздника. А, говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. Традиционно говорят…

И год традиционно начался с отправке соляной экспедиции. То есть обычно сначала посевная начиналась, а в двести сороковом году теплоход за солью отправился не в середине апреля, а в конце февраля. В начале же марта — опять-таки традиционно уже — отправилась экспедиция на Балтику. Только на этот раз ее возглавил Эрих, и отправилась она на двух лодьях и трех «педальных вельботах». А женщины в экспедицию не поехали.

То есть в экспедицию на Балтику они не поехали, а поехали вовсе даже на расшиве на Каспий. И — немного дальше, до озера Индер. Там, в месте, куда пальцем ткнула Лида, за месяц с небольшим накопали нужных ей (и, главным образом, Вере Сергеевне) камней. Много камней, расшиву загрузили полностью — но оно и понятно: когда землю роют сорок мужиков, накопать можно очень много всякого.

К возвращению Лиды в Школу теплоход за солью скататься успел уже дважды. А так как Лидиных камней Вере Сергеевне больше не требовалось, то в третью и четвертую поездку за солью оба кораблика сходили вместе. Вот в пятую теплоход снова один ушел: расшива приступила к перевозке людей от «крепости» в устье Оцны в Вырку, Дубну и Тулу. С Десны к Оцне уже удалось перевезти даже больше тысячи человек, но работники-то требовались в других местах — а, «как показала практика» (любимое выражение Нади), на педальных лодках на двести километров столько полгода возить придется, да и с перевозкой скарба будут большие проблемы.

В первую поездку к Оцне отправился и Михалыч: за лето силами тамошних «бездельников» под руководством Кати и Вовы на этой невеликой речке была выстроена плотина (высотой аж в два метра — это над старым уровнем воды все же) с небольшой гидроэлектростанцией. То есть «самой мощной в мире», с двумя стокиловаттными генераторами. Опять-таки, как и почти все, что здесь делалось «попаданцами», «пока»: буквально в паре километров ниже по Оке на речке Рыбница Ходан — самый из «сообразительных» учеников Володи — руководил постройкой такой же ГЭС. Почти такой же: плотина по проекту была на метр выше, а генераторов там предполагалось поставить не два, в четыре. Но тут уж речка побольше попалась да берега покруче оказались…

Однако эти стройки (то есть гидростанций) осуществить оказалось возможно только из-за большого числа ничем не занятых людей. Ведь речки-то невелики, но прокопать обводной канал, насыпать дамбу чтобы здание ГЭС спокойно выстроить, затем канал закопать и дамбу убрать — для этого требуются толпы людей с лопатами. Или экскаватор — но пока цивилизация до них не доросла. Один как бы и имелся, но имелся строго на складе, снятый с белорусского трактора чтобы не мешался при пахоте. Пахать-то приходилось много — и чудо советского тракторостроения тарахтело в поле с марта по середину июля. Худо-бедно, но он успевал вспахать полторы тысячи гектаров за сезон, и заменить его было нечем. И все очень радовались, что уже получилось заменить Сашу в должности тракториста: он сумел обучить уже восьмерых парней непростому делу управления этим чудом техники. Половина из них пахала, другая половина — сеяла (сеялки цепляли уже к мотоблоку, так как и его мощности вроде на такую работу хватало).

Дважды за сезон замирали все стройки и мастерские: начиналась уборка урожая. Традиционно в июне и конце сентября — начале октября все население, включая детей (из тех, кто своими ногами ходить уже мог) отправлялись в поля. Почти все, исключая собственно «попаданцев», ведь то, чем занимались они, никто из хроноаборигенов выполнить не мог. За редким, разве что, исключением: Кира довольно уверенно принимала роды и даже один раз почти что самостоятельно сделала кесарево сечение. Еще Игорка — взрослый уже мужик, перебравшийся в Школу из Рязани, бывший — по нынешним временам — кем-то вроде ювелира, очень неплохо наловчился делать из нержавеющей стали иглы для шприцов, но все остальные работали в поле. И неплохо работали, продуктов хватало теперь практически всегда. И не только хлеба и овощей: в любом доме от Вырки и до Рязани яйца попадались в рационах почти ежедневно, да и курица не была уже редким лакомством. Пока разве что селедка под шубой была сугубо праздничным блюдом — да и то потому лишь, что соляные экспедиции успевали привезти хорошо если десяток бочек соленой рыбки, а в Оке сельдь ловилась не очень часто.

И, кроме уборочных работ, весь год особых авралов не случалось. Все было очень спокойно и «по-домашнему». Традиционно.

С Мироном — младшим братом Тихона — Тэрон встретился, когда Мирон приехал в Школу изучать язык богинь. И удивился, как у богатого (и, очевидно, умного) торговца мог вырасти такой глупый брат. Но других греков Тэрон здесь пока не встретил, поэтому — и в значительной степени ради того, чтобы поговорить на родном языке — не послал соплеменника туда, куда обычно посылал пристающих с глупыми вопросами мальчишек Владимир.

На вопрос Мирона, знает ли он, откуда богини берут так много столь качественного железа, он честно ответил «да». И так же ответил на вопрос, а может ли сам Тэрон сделать такой металл. Но предлагать кузнецу покинуть город богинь и отправиться в Грецию, чтобы самому делать «волшебное железо», мог только законченный глупец!

— Уважаемый Мирон, — тем не менее кузнец постарался ответить насколько возможно в такой ситуации вежливо, — я не просто знаю, как сделать сталь, я ее почти каждый день сам и делаю. В печи, которую выстроила богиня Светлана, и с помощью машин, которые сделали другие боги и богини. Я даже сам могу построить такую печь, но без машин, мне кажется, в ней не получится сварить и самую плохую железную крицу. Я знаю, как работают эти машины — но вот что заставляет их работать… Машины выглядят довольно просто, сделаны из железа и меди. Из еще чего-то, но даже спрашивать из чего еще, смысла нет. Я постараюсь пояснить…

— Если машины сделаны из железа и меди, то кузнецы и медники могут сделать такую же — если ты на самом деле знаешь, как они устроены.

— Знаю, потому и говорю, что люди их сделать не смогут. Я точно знаю, что внутри медной проволоки летают электроны. Я не спрашивал у богинь, металл это или камень — но я точно знаю, что заставить летать внутри слитка меди — сплошного слитка, не трубы — что-то твердое могут только боги. Возьмите хотя бы тонкий медный лист и попробуйте пропихнуть сквозь него, при этом не проколов его, кусок янтаря или монету из электрона. Когда сможете — приходите снова, я с удовольствием расскажу вам как построить печь для хорошего металла…

Тогда Мирон уехал очень недовольный — но только настоящий дурак может расстраиваться из-за того, что ему не дается мудрость богов. Умный — пользуется милостью богов, не требующих к тому же, чтобы их мудрость становилась понятной простым людям. Как, например, сам Тэрон: он не знал, почему работают многочисленные машины, но ему было вполне достаточно знать что эти машины делают для того чтобы с их помощью выплавлять прекрасное железо. Ну, не самое прекрасное, но боги научили других людей из свиного железа делать сталь. А чтобы они эту сталь могли делать, он — Тэрон — должен сделать достаточно свиного железа. Из которого, кстати, боги делают и свои машины. Не только из него, но богиня Ксения говорила, что ее станки на девять десятых сделаны из него — и Тэрон всегда с гордостью поглядывал на удивительные литые фигуры, которые становились основой этих машин.

А богиня Светлана сказала, что Тэрон стал лучшим в деле варки этого железа, достойным совсем уже самостоятельно вести плавки. И учить молодых парней этому очень непростому делу. Хорошо учить…

Учить он любил, причем старался, чтобы у него получалось не хуже чем у богинь. Иногда он со странной тоской вспоминал, как богиня Елена пнула его в плечо, да так, что он — крепкий и совсем даже не легкий мужчина (а слабых и легких кузнецов вообще не бывает) — отлетел от новенького молота как тюфяк с сеном. После этого богиня сунула ручку лопаты туда, где полминуты назад была голова Тэрона и нажала на педаль…

— Лопату починишь, и запомни навсегда: если тебя стукнул мастер, это может быть больно. Но это еще значит, что ты родился во второй раз, а рождение человека — это всегда чья-то боль.

Тэрон, несмотря на то, что плечо болело еще пару недель, был очень благодарен богине за ту науку и всегда старался учеников превратить в настоящих мастеров не раздавая пинки и подзатылины всуе. Насколько его старания были успешны, покажет лишь время, однако печь работала в четыре смены даже если богинь рядом не было. Правда самые важные плавки и сейчас доверяли только самому Тэрону — и это было особым предметом его гордости. И, как надеялся кузнец, будет предметом гордости и детей, и внуков…

Традиционно Катя до середины июля почти каждый день носилась то в строящуюся Тулу, то в Дубну, благо Ангелика успел не только «прорубить» дороги, но и «облагородить» их до такого состояния, что Лизина «Соната» могла без риска разбить подвеску промчаться и на скорости под шестьдесят километров — хотя бы в отдельных местах… при хорошей погоде. А когда ей бабушка окончательно запретила садиться за руль (потому что живот уже там с трудом помещался), эстафету жены подхватил Володя.

Ему было немного проще: он только фотографировал строящиеся объекты и передавал распоряжения Кати, сформулированные по результатам фотографий прошедших дней. То есть в Дубне и Туле ему было проще, а «по основному месту работы» все оставалось… традиционно. Вместе с парнями-учениками он собирал генераторы, моторы, турбины, трансформаторы. А учениц-девиц он учил, как мотать катушки, собирать реле, паять контакты. И всех их обучал основам электротехники, механики — фактически физике и математике. Несколько заковыристо обучал, совсем не по программам Ярославны — но «время не ждет», и потому иногда его ученики изучали закон Ома, затем узнавали, что означают математические операции умножения и деления, и, наконец, приступали к запоминанию таблиц умножения…

В целом, поспать Володе удавалось каждый день, хотя выспаться выходило не всегда, а часто спать приходилось вообще в дороге — особенно когда началась установка гидроагрегатов на Оцне. Но достаточно часто он все же просыпался уже выспавшись…

Впрочем, такое счастье выпало на долю не только «молодежи», всем работенки хватало с избытком. Вера Сергеевна, вытащив из привезенной Кати руды не только ванадий, но и титан, спроворила, как она сказала, катализатор Циглера-Натта. А немного погодя с его помощью изготовила немножко полиэтилена. Совсем немножко, около двадцати грамм — но это просто потому, что этилена у нее много сделать не вышло. Не из чего делать оказалось: почти весь газовый выхлоп установки по получению синтетического масла отправлялся прямиком в печи, не разделяясь на метан, этан, пропан, бутан и прочие полезные в домашнем хозяйстве продукты. В связи с чем Вове она предложила перестать заниматься глупостями вроде сна в ночное время, поскольку есть редчайшая возможность быстренько изготовить столь нужные в быту турбодетандеры. Не сказать, что Вова предложение не оценил, но Лиза — после жалобы дочери — задачу эту перенесла на следующий год. Или даже на год двести сорок четвертый, что было более вероятно — просто потому, что у нее Вера Сергеевна еще затребовала и скорейшее налаживание производства алюминия:

— Лиза, я даже не буду тебе рассказывать о достоинствах быстроржавеющих железных проводов. Думаю, тебе будет достаточно знать, что я фосфид алюминия умею делать только из алюминия металлического, и когда он закончится, у нас закончится зерно. Тебе перечислить, что еще у нас закончится?

— Не надо, я поняла. Так, глинозем у нас уже есть… то есть мы знаем как его получить и даже понемногу получаем. Нужно электричество… но пока металлургическая печка не будет заново выстроена…

— Видишь ли, химия — это наука, где приходится много считать, так что считать я умею. Если мы отключим всё — я имею в виду вообще всё, включая холодильники — то небольшой электролизер мощностью в полтораста киловатт сможет дать примерно грамм сто металла в сутки — если сильно повезет, конечно. Слишком большие будут теплопотери. Что-то удобоваримое можно получить при мощности электролизера киловатт в пятьсот, а лучше в мегаватт. Я уже говорила с Владимиром Михайловичем, он сейчас занят с паровым генератором киловатт на двести, но он же мне сказал, что в районе крепости на Оцне есть три довольно приличных речки, и если там поставить небольшие каскады гидростанций, то примерно мегаватт мы сможем получить. И это, как мне кажется, единственно приличный вариант: для нового парового генератора у нас топлива не хватит пока новые шахты не заработают, ведь в Вялино уголь уже практически весь выбрали…

Вера Сергеевна со своими запросами «успела первой», еще в апреле, а потому как-то внепланово и началось строительство ГЭС на Оцне. Одновременно там же строился «алюминиевый цех», жилые дома. И — школа для детей тех, кто будет жить в новом городе.

Когда Марина первый раз увидела проект «типовой школы», составленный Катей, она, явно ошарашенная увиденным, поинтересовалась у внучки:

— Екатерина, у тебя с головой все в порядке?

— Не нравится?

— В целом ничего так, даже красиво… но почему?

— Бабуль, для здесь и сейчас школа — любая наша школа — это подлинный храм науки. Христианства пока здесь нет и, скорее всего, нескоро будет… если вообще будет. Но зачем отказываться от красоты?

— Хм… Если с этой точки зрения… Ты сама придумала?

— Не совсем. Я нашла альбом с фотографиями Тотьмы. Планировка там, конечно, никуда не годится, да и размерчики подкачали, но фасады и контуры грех не использовать.

— И будут у нас такие храмы атеизма… неплохо придумано! — усмехнулась Марина. — Но есть мелкая проблема: у тебя тут везде резьба по камню. А наплыва камнерезов в рядах новых поселенцев не наблюдается.

— И обойдемся. Я у Оли-маленькой спрашивала, она всю эту лепнину керамическую легко сделает. Причем будет даже лучше, чем резьба по камню: она для каждого здания все декоративные элементы в одной форме изготовит.

— То есть будет штамповка по кирпичу…

— Бабуль, Оля же специалист. Сделает из глиноземной керамики, причем сразу в цвете: она уже пробовала с разными пигментами ее обжигать. Я видела… она на свечах для моторов цветными полосками маркировку наносит.

— А с мамой говорила? Тут же столько лишнего труда уйдет!

— Не лишнего! Это для красоты! А красота между прочим, по словам мамы, самый продаваемый сейчас товар. Мы же хотим чтобы все сами хотели в школах учиться?

— Меня-то не уговаривай, я не против совсем. Даже наоборот «за». Ты, когда с Олей снова будешь разговаривать, пришли ее ко мне, вроде как на консультацию. Сейчас-то горшками тут в основном бабы занимаются, может подберу ей парочку-другую рукастых помощниц…

Но до постройки школы в новом городе, названным по понятным причинам «Орел», в двести сороковом году дело не дошло. Там вообще только с десяток «типовых» жилых домов выстроили, которые новоселами воспринимались как подлинные хоромы. По большому счету, как утверждала Марина, они и в двадцать первом веке вполне в категорию «хором» вписались бы: особо над архитектурой Катя даже задумываться не стала, снова достав из загашника все тот же «проект 1-204». Тот, по которому в Школе строили дома для учительниц, только вариант попроще (без четырехкомнатных и даже без трехкомнатных квартир): проект этот Кате нравился еще и тем, что для него было предусмотрено полтора десятка различных планировок.

Правда Катя воспринимала выстроенное как изощренное издевательство над архитектурой: в двухэтажных кирпичных домах перекрытия и лестницы делались деревянными, а квартиры отапливались печами. Еще и в кухнях ставились дровяные плиты, усугубляющие пожарную опасность. Но изменить что-то она была не в состоянии, так как весь изготавливаемый цемент (точнее, та его часть, которую удавалось выделить для строительства в Орле) шла на постройку очередной гидроэлектростанции, а стены домов и цехов клались, как и «в старину», на извести. Да и электростанциям эти крохи доставались с немалым трудом: хотя цементная мельница уже была переведена на электротягу, скорость, с которой изнашивались ее жернова, вызывала у всех цементоделов лишь глухое раздражение. А варианты запустить, наконец, давно уже придуманную шаровую мельницу упирались в отсутствие металла, и, пока не заработает новая домна, оставались в разряде несбыточных мечт.

Вероятно поэтому Катя, родив двадцать четвертого августа дочку, со спокойной совестью перевалила все домашние дела вроде стирки пеленок, мытья посуды и уборки дома на присланную Лизой девочку: все сэкономленное время она составляла чертежи и — с помощью мужа и камеры смартфона управляла строительством в Туле и Дубне. В Дубне строительством «жилого сектора» управляла все же Женя Сорокина, а в Туле большую часть всех строительных работ взяла на себя Таня, но «не все можно доверить дилетантам»…

Всё — нельзя, но кое-что все же можно, и «дилетанты» тоже неплохо справлялись. За год население Тулы выросло с четырех человек до почти что четырех сотен только взрослых жителей. Был, правда, здесь некоторый гендерный перекос — на примерно полсотни мужиков приходилось три с половиной сотни баб. Неприятный результат политики будинов, который, правда, в следующем году Лиза собиралась существенно поправить путем закупки рабов через Тихона. В Танаисе рабы стоили заметно дешевле, чем даже в Пантикапее, не говоря уже о Риме — а мужчин там и продавалось заметно больше, чем женщин, и цена на них была сильно ниже. Валюта же для приобретения дополнительных мужиков нашлась: в Риме (то есть вообще во всех городах империи) крашеная шерсть была очень в цене. Лён — тоже, но в ткани из шерсти тонкорунных овечек шастали разнообразные небедные патриции…

Избытка своей шерсти, тем более от мериносов, у Школы не наблюдалось, как, собственно, и самих мериносов. Но когда Лиза выяснила, что килограмм, скажем, синей шерсти (в виде ниток всего лишь) стоит на «европейских рынках» от восьмисот до тысячи денариев, а белой некрашеной — всего лишь полсотни, вопрос с расширением торговых возможностей быстро закрылся. Не сразу, ведь уже «изобретенные» краски работали только с целлюлозными волокнами, то есть со льном и коноплей. Ну и с хлопком, но пока его в Европе вроде особо не жаловали. Но Вера Сергеевна довольно быстро нашла (в каких-то "старинных" книжках нашла) способ изготовления красок и для шерсти, причем гораздо менее «ядовитый» способ, и теперь все просто ждали, когда весной Тихон привезет первую пару тонн шерстяной пряжи на покраску. При оговоренной цене работы в пятьсот денариев за килограмм — что соответствовало цене неквалифицированного раба в Танаисе — сбалансировать гендерный состав в Туле (и в Дубне, но там «новичков» было меньше и перекос особо пока не замечался) проблемой уже не было.

Глава 8

Летом двести сорокового года Тихон привез две небольших, но очень тяжелых амфоры — примерно грамм на семьсот каждая. Но это если вино в них наливать, а не ртуть, грамм на семьсот. «Жидкое серебро» привезти у него попросил Михалыч: он давно уже сообразил, что «скоро все транзисторы закончатся», но пока у него не было вольфрама для нитей накала, он вопрос не заострял. А когда нужный металл появился, он поспешил и эту нишу закрыть: ртуть ему была нужна для ртутного вакуумного насоса.

То есть он свое пожелание высказал, конечно же, Лизе, а уж та заказала ртуть Тихону. И вообще вся «внешняя торговля» была исключительно её прерогативой. А торговля внутренняя…

В немалой степени энтузиазм масс в строительстве Орла (да и вообще везде) подкреплялся именно внутренней торговлей. В строящихся городах организовывались магазины — в которых продавалось практически все, для жизни необходимое. А купить там все что угодно можно было лишь за деньги, которые платились за работу. Поразмыслив, Лиза организовала выпуск монеток из нержавейки (благо хрома привезли достаточно) от копейки до пятака. Вместе со срочно назначенной на должность министра финансов и торговли Яной Коваль Лиза составила прейскурант на все, что могло в магазинах продаваться, и разработала нормативные расценки на «массовые» виды работ. Исходя из того положения, что простой землекоп (даже баба, землекопом работающая) должен обеспечить себя и семью пропитанием. А человек, обладающий хоть какой-то квалификацией — пропитанием уже вкусным и разнообразным, а так же некоторыми излишествами вроде одежды и обуви. Нормативный справочник получился довольно небольшого размера, ведь пока в него включались работы уровня копать и таскать, кирпичи лепить, дрова рубить, а самыми высокооплачиваемыми (и требующими высшей квалификации) в нем были работы каменщика и плотника. Но ведь бывшие рабы почти ничего другого и делать-то не могли…

Введение массового денежного обращения привело к тому, что хотя потенциальные рабочие делать почти ничего не умели, они очень захотели научиться. Да, просто копая землю, они голодными уже не оставались. Но если в магазине продается красивая чашка… да, за пять копеек продается, а купив еды, рядовой землекоп за два-три дня мог скопить хорошо если одну копейку… то очень хочется на такую чашку быстренько заработать, причем не на одну — а для этого нужно работать побольше… или получше.

— Я одного не понимаю, — пожаловалась Лизе Яна, — каким образом смогли так быстро закончиться чугунки в Орле? Ведь даже эти землекопки вообще есть перестанут, то на чугунок им минимум месяц копить, а они из магазина все выгребли за неделю!

— Ну, во-первых, некоторые денежку нашу копили с самого начала работы, — ответила ей Лера, которая как раз зашла «на осмотр» к Марине, — но в основном, думаю, бабоньки просто скинулись и чугунки закупили сразу на артель. Когда есть своя посуда, то можно изрядно сэкономить на закупке продуктов: и грибов можно самим насобирать, и рыбы наловить. Но это сырком жрать не будешь, а если приготовить… Народ у нас коллективизмом заражен, общинный, понимаешь ли, стиль жизни.

— Это плохо по-твоему?

— Наоборот хорошо, община плавно переходит в колхоз и нам их даже пинать не придется. Самоорганизуются, а наше дело будет и вовсе маленькое: обеспечить их тяглом и семенами да обучить всему. Я уже внимание обратила: в карантинных лагерях такие общины быстро формируются, внутри них быстро происходит распределение ролей и выдвижение лидеров, а потом их очень просто переселять куда угодно, если сразу всех ее членов вместе возить. Но мне тоже лишняя забота: они друг за друга крепко держатся, и если всю толпу вместе перевезти не выходит, то возникают проблемы…

— Ясно. Лиза, я тогда еще прикину, сколько еще посуды чугунной мне в Орел надо, а ты пока металлургов озаботь производством, хорошо?

Так как Лида привезла с Индера много борной руды, необходимой для изготовления эмали для металлической посуды, «кузнецы» под руководством Лены чугунов и сковородок сразу же отлили пару сотен. У нее даже отдельная артель (точнее, бригада — ведь и они все работали «за зарплату») образовалась, занимающаяся нанесением эмали на посуду. Небольшая, ведь посуды-то было сделано немного, так как с металлом проблемы были довольно серьезные — за лето уже весь запасенный чугун успели истратить. Но временные, так как Света, решившая, что она достаточно изучила «теорию», ударными темпами стала возводить новую печь. На этот раз уже настоящую домну. Правда, совсем небольшую, и по чертежам аж семнадцатого века (с «мелкими улучшениями» конечно), зато и запустить ее обещала уже в середине октября…

И обещание выполнила, правда Катя по этому поводу обиделась и высказала матери что она по этому поводу думает:

— Светка, конечно, молодец — но я-то ради чего три года корячилась? Проекты составляла, по стройкам моталась…

— Катюша, то что делаешь — это наше светлое будущее. Но к твоим проектам люди нужны, и вот на Светином заводе как раз они и обучатся.

— Ага, на печке семнадцатого века…

— А хотя бы на ней. По крайней мере их не нужно будет с нуля учить хотя бы просто печи не бояться. Опять же, прокатные эти станы — они же пока такими же будут, Ксюша говорит, что до более современных нам еще лет десять расти, если не больше. Да и у нас хотя бы будет из чего для твоих заводов эти станы делать.

— Это, пожалуй, верно. Просто сталь в слитках никому особо и не нужна…

— И еще вот что… Светин завод дает нам уточненную информацию хотя бы о том, сколько на самом деле людей для твоих заводов нужно. Я-то раньше считала по современным… то есть по нормативом второй половины двадцатого века, а реальность вносит существенные коррективы. Вот сама смотри: на печи у Светы работает двенадцать человек, в три смены работает по двенадцать. Если учесть выходные — а мы обязаны это делать, если хотим местное население склонить к переходу в нашу веру — то только на печь нужно практически пятьдесят человек.

— И у меня столько же…

— Да. Но чтобы эти пятьдесят человек работали… Светина печь дает примерно тонну чугуна в сутки…

— Мои вчетверо больше дадут.

— Это верно, я не об этом. На каждую тонну чугуна нам нужно две тонны угля. Древесного — у нас другого пока нет. Это значит, что ежедневно дрова должны рубить еще сорок мужиков. Плюс столько же должны эти дрова просто перетаскивать, еще десяток — пережигать их на уголь. Можно было бы и на месте, в угольных ямах это организовать, но Вера Сергеевна не позволит столько нужного терять, так что к десяти углежогам добавляются полтора десятка юных химиков. Остальных — я химиков имею в виду — оставим Вере Сергеевне, но добавляется еще десяток мужиков с лошадьми и телегами для перевозки угля.

— И что?

— И ничего в общем-то, но к каждой твоей печи кроме металлургов нужно приставить минимум по три сотни дровосеков и извозчиков. Которые, работая без отпусков и выходных, себя прокормить сельским хозяйством не смогут — то есть на теперешнем уровне каждому потребуется минимум еще один крестьянин. И у всех, отдельно отмечу, будут еще и дети, тоже желающие поесть иногда. То есть одна печь — это тысяча взрослых работников, если крестьян учитывать.

— Ну, в Дубне примерно так и выходит…

— Очень примерно, нужно же еще и сталеваров добавить, и прокатчиков, и прочий народ. Я тут по результатам Светиной работы за половину октября примерно скорректированный план по Дубне набросала: как ни крути, городок получается на пять тысяч жителей, ну если с детьми считать… с нынешним числом детей в семье. Так что придется его раза в полтора против старого плана увеличить.

— А по Туле у тебя что тогда выходит?

— По Туле еще веселее: туда Ксюша с Сашей переезжать собрались. Ну, когда Михалыч свою тепловую электростанцию запустит. А это — и станкостроительный завод, и тракторный. Я пока точно не подсчитала, но по первым прикидкам выходит, что через десять лет там будет минимум двадцать-двадцать пять тысяч народу. Из которых, кстати, детей уже больше половины…

— Но, получается, половина-то взрослых будет. Откуда они возьмутся-то? Лера с Десны за два года чуть больше двух тысяч человек перевезти смогла…

— И еще с тысячу перевезет до лета, только баб пока. А Тихон мужиков обещал тысячи полторы, но уж это как получится. Да и Надя в Рязани у степняков всех рабов скупает…

— Если Дубну к лету по твоему плану заселить, то на Тулу останется сколько? Хоть пара тысяч наберется?

— Нет конечно. Поэтому стройку в Туле мы притормозим. Не остановим, просто строить продолжим не спеша. Летом начнешь… то есть не ты, конечно, а Лена начнет обучать рабочих для Тулы в Дубне, а вот когда обучит, то и в Туле завод запустим. Получается, что против твоих планов с опозданием на год, но в Риме спрос на пурпур и прочую крашеную ткань вроде не падает, а большая часть народа нужна будет только дрова рубить и таскать, их и обучать особо не потребуется.

— В целом понятно, я еще ребенка родить успею, а может и не одного…

— Тоже дело хорошее. Но еще ты успеешь спроектировать учебный корпус и общежитие Тульского пединститута: Ярославна очень просила постараться к следующему лету. Точнее, к осени, она учебный год предпочитает по старинке с сентября считать. Худо-бедно, но две сотни парней и девчонок семилетку весной уже закончат, и, как мы прикинули, самое лучшее будет их на народное образование направить. И да, в проекте учти, что через пять лет там по четыре сотни на курсе учиться будет. Пока Ярославна программу составила на три года, а если что поменяется, то и думать потом будем.

— Это я легко сделаю. А строить кто будет?

— Полина, ее Ярославна собирается ректором пединститута назначить, так что ей и карты в руки. И чертежи, заодно ты ее немного и строительному делу подучи.

— Вовка подучит. Он сейчас как раз здание электростанции в Туле ставит, возьмет ее пока на должность прораба… помощника прораба для начала. А что там с Ниной-то случилось?

Катя с Ириной давно жила в мире и согласии, но Нину она очень не любила. Однако при всей своей «личной неприязни» она все же волновалась за «соотечественницу», которая, к тому же, была матерью родных братьев и сестер маленькой Маринки — то есть практически родней.

— Бабушка сказала, что с ней все в порядке. А вот ребенок… мало что недоношенный, так еще и даун. Кира даже предлагала… ладно, неважно. Тебе бабушка просила отдельно передать: Вовка тут не причем, просто Нина уже… старая слишком. Это сугубо индивидуальное, так что не волнуйся, вашим детям такое не грозит.

Сорок первый год проскочил почти незаметно. Не то, чтобы ничего особенного сделать не удалось, просто все делалось настолько обыденно, что ли, что «исторические вехи» Лиза отмечала отдельными «указами» — а без них никто бы их и за вехи не счел бы. То есть среди «педагогов и к ним примкнувших» никто бы, хотя и хроноаборигены особых изменений в жизни своей не заметили. Но не заметили скорее потому, что изменения эти были «ожидаемыми»: от этих богинь вообще чего угодно ожидать можно…

Ангелика, почему-то в рамках своей программы дорожного строительства, весной запустила цементный завод рядом с поселком Волоть (так, уже более по привычке, все — включая местных жителей — именовали Любин костр). Скорее всего потому, что Ангелика рядом с костром поставила большой красивый указатель с надписью «Волоть», хотя указатель всего лишь сообщал о названии реки, через которую вел деревянный мост. Но других-то указателей вообще не было, этот первым появился!

А завод переводчица с японского и английского выстроила в полном соответствии со своим «традиционным» подходом, основанном на ядерной смеси уверенности и дилетантизма. Причем «дилетантизм» был вовсе не синонимом воинственной безграмотности в какой-то сфере знаний. Скорее всего — синонимом понимания полного отсутствия таковых знаний, но уверенности в том, что «будет нужно — и знания найдутся». Однако у Ангелики часто «находились» очень… специфические знания.

Дорога, которую она «проложила» до Тулы, пересекала Упу, и, по-хорошему, там нужно было строить мост. Пока обходились наскоро сколоченным паромом, но с мостом же удобнее! В древнем фолианте из библиотеки Михалыча, именуемом «Альбом чертежей сооружений Российских железных дорог», она нашла чертеж (ну, если его так можно было назвать) деревянного моста с пролетом в двадцать пять саженей. На неожиданный вопрос «а сажень — это сколько?» Катя ответила «примерно два метра с четвертью», и Ангелика — померив линейкой(!) на рисунке (!!) размеры балок моста, принялась за его строительство. Чтобы просто доски дубовые напилить в нужном количестве, она выстроила (тут уже по «чертежам» из Брокгауза с Ефроном) водяную мельницу на Волоти, но это было лишь началом. Так как на картинке мост опирался на каменные устои, она попыталась выпросить у Лизы цемент — но успеха в этом не обрела, а Лиза ей посоветовала самой построить «одноразовую цементную печь», пообещав разве что с жерновами для уже выстроенной мельницы помочь…

Катя ответила и на вопрос «а сколько нужно цемента для постройки устоев». Сообразив, что со следующими вопросами ее будут посылать достаточно далеко, Ангелика пригласила в свою команду Дениса, поручив ему «подобрать проект простенькой цементной печи тонн на тридцать-пятьдесят» — то есть, по сути, процитировав парню ответ Кати. Денис мальчиком стал уже большим — все же ему уже четырнадцать исполнилось, и очень возгордился тому, что ему поручена важная самостоятельная работа. Так на берегу Волоти поднялась «простенькая цементная печь», на которой можно было сделать тонн двадцать цементного клинкера. Каждый день можно было столько сделать: мальчик изыскал «чертежи» шахтной печи производительностью в пятьдесят тонн клинкера в сутки, но не смог придумать, где и как изготовить всю потребную «механизацию» агрегата.

Учителя в Школе все же были действительно лучшими. Сумели передать детям не только знания, но и понимание того, что «от работы каждого зависит благосостояние всех». Денис долго выбирал, какую лучше выстроить мельницу для цемента, и в конце концов догадался изготовить мельницу валковую. Да, она была посложнее в эксплуатации, но ей хватало для работы и энергии водяного колеса, поставленного на трехметровой плотине Волоти. А то, что ей требовалось и около десятка рабочих, было не заслуживающей внимания мелочью, ведь и для работы самой цементной печи рабочих нужно было человек тридцать — а уж где их взять, пусть у Ангелики голова болит: время у нее было.

Времени на поиск рабочих действительно хватало, ведь эпопея со строительством «цементного завода» тянулась больше года. Впрочем, с рабочими стало сильно проще еще до завершения стройки: после того, как Денис приступил к возведению кирпичных домов для пролетариата, мужское население Волоти в очередь выстроилось у ворот этого завода. Хотя бы по той причине, что востребованность прежних «традиционных мужских работ» резко снизилась: так как Лиза в своих планах поселок решила сделать основной «кормовой базой» строящейся Тулы, уже второй из сделанных Сашей тракторов был направлен именно сюда. А с пахотными землями всё очень быстро лучшело, ведь добыча того же топлива для цементной печи довольно быстро высвобождало «дополнительные площади»…

По счастью, не так быстро, как опасалась Люда. Уже весной начала выдавать продукцию первая шахта у речки Колпины, а полтора десятка простых телег полностью могли обеспечить потребности цементного завода в топливе. Правда пока уголь возили только шесть, но телеги — это дело наживное…

А цемент был очень нужен, так что лес на дрова пока рубили с увлечением. Зато за лето получилось построить в Туле здание педагогического института. Нормальное такое здание, четырехэтажное (и с бетонными перекрытиями), а рядом — выстроить трехэтажный дом «для профессорско-преподавательского состава» и два двухэтажных корпуса общежитий. По все тому же «двести четвертому» проекту, благо сталинские архитекторы в проект заложили планировки от «элитки» с четырех- и пятикомнатными квартирами до общежития коридорного типа. Пока будущим студентам предстояло там жить по восемь человек в комнате: для второго корпуса общежития просто не хватило стекол для окон, но это вообще никого не смущало. Во-первых, для нынешнего времени и это было «просторно», а во-вторых, все видели, как быстро поднимаются новые дома.

Со стеклами нестыковка возникла из-за «ошибки планирования»: Лиза недоучла некоторую криворукость молодых строителей, которые очень много их просто побили. А когда проблема проявилась, решила, что стройку из-за такого пустяка останавливать не нужно. Ведь скоро и новые стекла сделают, а готовый дом в этом случае лишним не окажется.

Скорее всего он не окажется лишним только к следующему учебному году, так как на весьма ограниченные мощности «стекольного завода» очередь выстроилась минимум на год вперед. Даже с учетом запланированного его расширения шансов успеть быстрее у общаги просто не было. Да никто особо и не спешил, все радовались тому, что уже было построено. Например, Тульской ТЭЦ.

Михалыч с Вовкой уже осенью смогли запустить эту электростанцию («первую очередь электростанции», как не уставал уточнять Михалыч) с двухсоткиловаттным турбогенератором. В проектировании и строительстве приняли участие не только эти двое: турбину рассчитывали Кати и Нина, большую часть работы по изготовлению турбины выполнила Ксюша, а котел и спроектировала, и изготовила Александра Гаврюшина. В школе она вела столь нужные всем попаданкам предметы как «обществознание» и «экономика», поэтому буквально с первых дней «в прошлом» занялась как раз изготовлением отопительных котлов. По той простой причине, что немного в этом разбиралась: в родном городе жила она в собственном доме с собственным же котлом, который периодически ломался. Ну а так как на учительскую зарплату хорошего ремонтника не нанять, чинила она свой котел самостоятельно.

И в результате на электростанции появился весьма навороченный котел, работающий на пеллетах. Установку для изготовления пеллет она тоже сделала — после того, как Михалыч публично заявил, что котлы на пеллетах более эффективны, чем работающие на дровах. Если учесть, что теперь в качестве «ценного топлива» можно было использовать хворост, опилки, древесную кору и прочий горючий мусор, это было абсолютно верно. Правда Сашина машина, работающая от водяного колеса, сооруженного на Тулице, пеллет делала килограмм сто в час, а электростанция их жгла в тот же час по полтонны — поэтому еще две машины, на этот раз с электромоторами по десять киловатт, пришлось срочно делать уже Ксюше и Вове. Зато электростанция выдавала обещанные двести киловатт электричества — что, кроме всего прочего, обеспечивало и отопление, и бесперебойное водоснабжение во всех уже выстроенных домах: насосы в этих системах ставились электрические.

Обеспечивало правда лишь пока домов этих было немного. И пока заводы, которые должны были разместиться в Туле, только приступали к работе. Однако только Саша Лобанов для потихоньку запускаемого тракторного завода уже запросил киловатт пятьсот, а сколько наметил Вова для завода электрических машин, он даже вслух сказать стеснялся. Да и для тех, кто на будущих заводах работать будет, потребуется жилье с отоплением, так что под следующий генератор Михалыч решил изготовить котел «паровозный», работающий, как и большинство паровозов Российской империи, на дровах. Не так эффективно, зато с топливом попроще будет. Позже, когда тех же пеллет окажется в достатке (а Саша Гаврюшина, оценив свой «провал», новую установку для производства гранул решила выстроить возле «закрывающейся» шахты в Вялино — там на речке можно было плотину поставить не в полтора метра, а в восемь и пара тонн пеллет в час проблему закроют), можно будет котлы и поменять — а пока энергию обеспечить требовалась быстро, так как строительство не останавливалось.

Дома же строились быстро в том числе и потому, что цемента было много. Однако и тут все было очень непросто: обслуживать все нужды новенького цементного завода пока могли лишь шесть лошадей, которые только уголь с шахты возили. Собственно, по этой причине Лиза и поставила в план «строительство Тулы» на первое место, хотя многих (включая ее собственную дочь) это сильно удивляло. Поначалу удивляло…

— Катя, ну ты сама подумай: завод ведь производит цемента по двадцать тонн в сутки?

— Да, и это хорошо. Но почему вся стройка ведется в Туле? Сама же говорила, что там строить в последнюю очередь нужно… Я помню, в Китае вроде были выстроены города, в которых вообще никто не жил — и тебе лавры китайских строителей покоя не дают, что ли?

— Мне моих лавров хватает, которые на веранде растут и суп вкуснее делают. А куда мне еще-то весь цемент девать?

— Я даже не буду говорить про недостроенную плотину в Орле, а почему хотя бы в Дубне дома почти не строятся? Только маленькая школа. И в Вырке у тебя же в плане новая школа была, почему ее отложили?

— Еще раз: завод в Волоти производит двадцать тонн цемента в сутки. Все заводские лошади таскают на завод уголь и возить цемент не могут, им же еще отдыхать когда-то надо. Тонна цемента — это сорок ящиков, которые бригада из шести мужиков перетаскивает к причалу за полчаса. А весь сделанный за сутки цемент они перетаскивают за десять часов работы. А если цемент не в Тулу, а в Дубну на барже возить и ее больше ни на что не использовать, то выходит день на погрузку, день на дорогу, день на разгрузку и день обратно — а завод за это время еще сколько цемента сделает? Остается вариант вывозить цемент с завода на вельботах, а на них даже двадцать километров до Тулы — довольно много, там ведь педали крутить приходится человекам восьмидесяти чтобы весь цемент перевезти. Пара велоботов в Дубну понемногу цемент таскают, но это крохи. Раз в две недели еще в Орел буксир безмоторную баржу таскает — и это все, на что мы способны. Возить дальше — транспортных мощностей уже не хватает, а Тула все равно скоро заселится. Ну постоят дома пустыми год-два, но они будут служить в том числе и стимулом для переселенцев. Так понятно?

— Так понятно. Непонятно тогда как и когда все прочие городки строить. И кто этим заниматься будет, если весь народ в Тулу переселять…

— Весь не получится, не волнуйся. Претендентов на новых поселенцев уже много. Даже слишком много. Оля-большая взялась Коломну городом делать, я уже про Надю не говорю: она, как мне кажется, собирается сделать Рязань столицей всего края. Но она-то хоть ресурсов никаких особо не просит, кроме разве что стекла оконного, всё сама на местных ресурсах творит. А вот с чего Оля засуетилась…

— Надя, конечно же, обломается со столицей. А засуетилась не Оля, это Вовка. Он с Верой по Москве-реке прогулялся, намерил всякого. И решил, что было бы неплохо поставить ГЭС в шести километрах от Коломны, там в наше время плотина была. Вовка сказал, что можно с электростанции там получать пару мегаватт, а вообще с реки мегаватт пятнадцать. Но для постройки плотин нужно много бетона, а в Коломне-то в наше время был довольно большой цементный завод, то есть сырья там точно много. Только пока народу мало, вот он и уговорил Ольгу там город учредить, ну, как центр притяжения окрестного населения…

— Вот только нового цементного завода нам и не хватает! Со мной, что ли, посоветовался бы сначала…

— Он посоветуется. Потом. Не скоро. Пока Оля город поставит, пока население того… притянется. Это будет план даже не на следующую пятилетку, я думаю — а к тому времени Сашка выпуск тракторов серийный наладит. Трактора ведь бегают быстрее лошадей, да и лошади трехтонную тракторную тележку даже с места не сдвинут.

— Ну, если так считать, то можно и не спешить.

Глава 9

С тракторами все получилось почти случайно и немножко даже смешно. Из-за «технических ограничений» (станков нужных не было) Саша сделал четырехцилиндровый мотор, в котором каждый цилиндр изготавливался отдельно и крепился к картеру несколькими болтами. На судах эти моторы потребляли в основном дрова (то есть генераторный газ), а для наземного транспорта предполагалось все же использование бензина (выпуск которого составлял литров сорок в сутки). Первый же изготовленный на этом моторе трактор уверенно жрал по десять литров бензина в час — что «убивало» идею бензиновых тракторов на корню. Почти убивало, второй трактор (как раз тот, который отправился в Волоть) уже был снабжен газогенератором, но и это проблему коренным образом не решало, так как на полной заправке дровами трактор работал меньше часа, а перезаправка генератора дровами занимала больше тридцати минут. Очень неудобно, но — за неимением лучшего — и это было хорошо.

Ровно до тех пор, пока Сашу — как главного уже «специалиста по моторам» — не попросили отремонтировать мотоблок. Там и поломка-то мелкая была, что-то вроде засора топливного фильтра, но Саша, с дизелями ранее не сталкивавшийся, в процессе поиска неисправности мотор разобрал практически полностью, решив поначалу, что испортилась форсунка двигателя.

Ксюша супругу посоветовала «не выпендриваться», и поэтому насос-форсунки он сделал бронзовые. Сделал две, поскольку первая «не заработала». Когда не заработала и вторая, до парня дошло, что причина поломки мотора может быть и не связана с форсункой, а когда после прочистки топливного фильтра мотор снова заработал, у него остались две очень хорошие детальки, которые выкидывать было исключительно жалко…

В результате проявленной «жадности» у Саши появился новенький дизельный мотор. Четырехцилиндровый, мощностью в районе двадцати пяти сил. Послабее, чем сорокасильный «газобензиновый», но зато употребляющий дизельное топливо, которое из «масляного реактора» вытекало со скоростью за полтораста литров в сутки. Тоже не ахти как много, но с одного гектара того же рапса можно «собрать» несколько тонн «биодизеля», а на вспашку этого гектара и посев с уборкой трактор должен был потратить где-то килограмм пятьдесят топлива. Ну, еще пять-десять соток картошки нужно для получения спирта, чтобы из масла этот самый биодизель сделать, но в любом случае выгода — налицо! Так что Лиза немедленно выпуск таких тракторов Саше в план включила.

А в довесок — еще во множество «персональных планов» выпуск очень многого разного кой-чего для закупки импортной меди и олова: из бронзы в новом моторе не одна форсунка делалась. Например, крышки цилиндров тоже бронзовые были, да и шестерни в коробке передач самого трактора. Конечно, шестерни стальные выглядели бы лучше, но токари и фрезеровщики вокруг стадами не бродили, так что пока (как всё же все надеялись) шестерни делались литыми из той же бронзы. Выходило, по расчетам Лизы, дороговато, но пока альтернатив не просматривалось, так как квалифицированных рабочих не хватало еще сильнее, чем станков.

— Мам, а не направить ли нам выпускников школы на заводы вместо пединститута? — поинтересовалась по этому поводу Катя. — У Вовки на электрическом заводе рабочих не хватает, Сашка вон плачется. И даже Маркус… мне кажется, что он великий и могучий скоро вообще к десятку слов сведет — это если предлоги считать, мне Алёна как-то пожаловалась.

— Золотко, это ты еще не слышала, что говорит сама Алёна, и Вера Сергеевна, и многие другие тоже. Но твое предложение не годится. Эти ребятишки — они отучились семь лет в школе, и получили какие-то знания. С трудом получили, ведь базового опыта хотя бы как у Оленьки у них не было, а опыт был совершенно иной, ведь они только лет в десять-двенадцать в школу-то учиться пошли, по нынешним временам почти взрослые уже. И проблема как раз в том, что они — исключительно из-за возраста начала обучения — не смогли научиться учиться. Да, их можно обучить точить на станке какой-нибудь болт или гайку. Но если потребуется делать другой болт — их придется заново учить, и учить долго. А вот когда школу закончат те дети, которые в нее пошли лет в шесть, максимум в семь, а не в десять, как нынешний выпуск — то тех ребятишек можно будет спокойно и на заводы отправлять, и в институты разные.

— Ты оши… ты преувеличиваешь… мне кажется.

— Преуменьшаю. У тебя-то сколько каменщиков сейчас работает?

— Ну… человек сто наверное.

— И ты туда же. У тебя квалифицированных каменщиков сейчас восемьдесят девять человек. Из примерно тысячи, которых все мы пытались этой сверхсложной работе обучить. Остальные просто не смогли научиться, не смогли потому что они не умеют именно учиться. Ты с Ирой поговори: те, кто в школу пошел лет в шесть — они те же стихи запоминают втрое быстрее, чем те, кто пошел в десять. А стихи нужны ведь не ради «чистой культуры», их запоминание формирует в мозгу какие-то нейронные связи… если тебе интересно, поговори с Ярославной, она это лучше знает. И вот именно Ярославна и сказала, что нынешних выпускников на большее, чем обучение грамоте соплеменников, подготовить не выйдет. Но уже обученные ими детишки — и только детишки — смогут уже стать достаточно обучаемыми чтобы получать нужные нам профессии.

— А может тогда тем, кто в десять сейчас учиться пойдет, просто программу подсократить? Или даже уплотнить, ведь они учатся по шесть часов… даже по шесть уроков в день, по четыре с половиной часа — а если их учить часов хотя бы по шесть или даже по восемь?

— А смысл? Ярославна говорит, что в принципе всю школьную программу — нашу, старую, одиннадцатилетнюю — ребенку в голову можно затолкать года за четыре, а уж за пять наверняка. Вот только если знания в них толкать с такой скоростью, то ребятишки их не смогут… как бы это сказать? Не смогут применить — потому что они в голове не уложатся правильно, то есть так и останутся набором бесполезных и бессвязных фактов. А потому очень быстро забудутся. То есть, проще говоря, тот кусок знаний, который нужен чтобы человек стал хотя бы грамотным рабочим, нужно вкладывать минимум семь лет — причем здесь важно не сколько вкладывать, а как долго… как постепенно эти знания детям давать. Конечно, есть и индивидуальные способности, но в целом… Оленьке Ярославна почему программу на восемь лет расписала? А ведь она уже в пять читать умела. И, обрати внимание, Оля учится по семь-восемь часов в день.

— У меня сестра такая глупая?

— Умная. Просто ей очень много знаний дают. Много, но разных и постепенно — и они у нее именно усваиваются. Так что… как говорят, даже девять женщин ребенка за месяц не родят.

— Это же сколько еще нам ждать? Три года эти учиться будут, потом семь лет те, кого они научат…

— Во-первых, эти будут два года учиться, Ярославна говорит, что они только для начальной школы подготовиться смогут, а для трехлетки там всего человек десять подходят — но это не так важно. В следующем году школа выпустит почти полсотни тех, кто начал учиться в шесть-семь лет. Через год — еще полтораста человек. Не все они пойдут дальше в плане цивилизационного развития, но вот уже их дети ничем не будут отличаться от советских детей середины двадцатого века. От тех, кто Гагарина в космос запустил и Братскую ГЭС построил. Два поколения… а сейчас поколения сменяются довольно быстро, так что и я уже это застану. Да и среди нынешних… Бабушка из Киры сделала уже очень квалифицированную акушерку, говорит, что через пару лет со спокойной совестью на пенсию уйдет, потому что Кира ее почти во всем уже заменит. Да и у Вовки Ходан уже в состоянии почти самостоятельно небольшую ГЭС построить. Ты, кстати, обратила внимание, что муж твой больше на электрозаводе почти не сидит?

— За заводом Михалыч приглядывает…

— Вот именно что «приглядывает». Да, там ребятишек немного, но они сами почти со всем теперь справляются.

— Это хорошо, что справляются. Мам, а ты можешь Вовке мозги на место поставить? А то он пытается заниматься сразу всем.

— Так ведь новую турбину-то для электростанции без него никто не сделает…

— Я не про турбину, к тому же он ее уже закончил. Он теперь вообще пулемет изобретать принялся.

— Какой пулемет?

— Они же с Михалычем сейчас всю купленную медь через электролизер прогоняют, ведь им для моторов и генераторов чистая медь нужна.

— А причем здесь медь?

— Медь-то у римлян грязная, получается много шлама…

— И?

— Вера Сергеевна из этого шлама тоже много полезного достает. Серебра одного уже килограмма три вытащила, золота грамм пятьдесят…

— Так это хорошо, нет?

— И почти три кило молибдена.

— Это я знаю. Она же сделала дисульфид молибдена, Игорка с ним втрое быстрее иглы для шприцов делает.

— С молибденом и ванадием Вовка сварил в своей электропечке почти полцентнера специальной стали для оружейных стволов. А Ксюша из нее уже сделала стволы, причем не только для своих карабинов. Она сделала уже пять стволов длиной в семьсот миллиметров под автоматный патрон!

— Детали можешь опустить.

— Вовка теперь изобретает пулемет Льюиса. То есть он чертежи где-то раскопал, посчитал, что в барабан влезет сто двадцать автоматных патронов…

— Не думаю, что пулемет нам помешает. У тебя иное мнение?

— Вовка, если так же работать будет, как сейчас, скоро вообще сдохнет: он же дома появляется только на поспать, даже на обед не приходит. С детьми, правда, занимается… но ведь за счет сна! Хорошо еще, что дома Ира помогает, а то я бы вообще не успевала свою работу делать! А от Нины сейчас…

— Бабушка сказала, что ее ребенка и в двадцать первом веке спасти не смогли бы…

— Я знаю, но Нине-то это не объяснить, за ней тоже приходится смотреть как за детьми. Утомляет все это…

— Понимаю, но сейчас всем не очень-то и легко. А ты что сейчас делаешь, что времени не хватает? Я же вроде тебе-то невыполнимых планов не писала.

— Да Ангелика со своим бешеным энтузиазмом! Мост она, видите ли, построила. То есть ферму моста, деревянную. И все бы хорошо… только она посчитала, что сажень казенная, а у русских железнодорожников использовалась прямая, полутораметровая. И ферму моста она построила не тридцать восемь метров, как на чертеже, а пятьдесят два. Ну и устои под ферму уже построить успела.

— И что теперь? Разбирать ферму?

— Я пересчитала, в принципе и такая сойдет: там же железнодорожный мост был, а нам лишь бы телеги проехали — и достаточно. Только нужно к устоям консоли присобачить семиметровые — там между устоями больше шестидесяти метров расстояние, а потом придумать как ферму на эти устои с консолями взгромоздить. Я консоли уже почти закончила считать…

— Ферма же деревянная. Может ее просто на воду спустить а потом домкратами поднять, как тогда Ютон на мосту поднимали?

— Дуб — это, конечно, дерево. Но просмоленный он уже в воде тонет, а там еще крепежа стального… У Ангелики ферма получилась триста сорок тонн весом, ее не поднимем. Я с Маркусом поговорила, попробуем на двух расшивах промежуточные подпорки поставить и домкратами просто толкать — он скоро два новых корпуса как раз закончит. Так что, если получится, то хоть плохонький, но мост в Туле уже будет… но ты мне Вовку все же притормози!

— Попробую. А ты… Бабушка всерьез на пенсию через два года собралась. Кира, конечно, молодец, но… вы со следующим ребенком постарайтесь не тянуть, хорошо?

Переживаниями о «неготовности нынешнего поколения к перековке в пролетариат» занимались не только Лиза с Катей. Но наиболее детально проблему обрисовала Лера, которая специально зашла к «председателю Госплана» поделиться своими выводами:

— Ну объясни мне, зачем я трачу столько времени на перевозку баб с Десны? Две трети из них не то что не могут, но даже не хотят хоть что-то в своей жизни менять! Заработали на чугунок — и им достаточно! Мне иногда кажется, что они готовы с голоду пухнуть, но лишний раз палец о палец не ударят чтобы себе же жизнь улучшить…

— Ты так думаешь?

— Уверена!

— Ну и срать на них. В смысле, кошка бросила котят… Все они нам нужны только для одного: рожать детей. Которых мы — с помощью тех, кто уже у нас чему-то научился и тех, кто еще учится — вырастим уже нормальными людьми. Хотя и тут возможны варианты. Обрати внимание: никаких проблем с хронотуземцами нет только у Ангелики. Соображаешь почему?

— Ну, просвети меня.

— Потому что она, если ее распоряжения не выполняются, просто дает неслухам в морду. От души дает, себя, можно сказать, не жалея — и ее народ просто боится. Нет, неверно: не боится, а опасается — так точнее будет. Опасается и уважает.

— То есть мы должны всем этим бабам морды бить?

— Не мы лично, а наша система. И не за то, что какие-то наши хотелки не выполняются бегом, а за нарушение установленных нами правил. Вот положено детей в школу отдавать в пять лет — отдавай. Не отдал — получи в морду. И до тех пор получай, пока ребенок не будет в школу ходить, причем ухоженным, сытым, одетым и обутым. Сам, если хочешь, ходи босым, голым и голодным — но что касается детей…

— Так кто в морду не захочет, просто уйдет от нас.

— И куда? В этом мире одиночки просто не выживают.

— Так много таких «одиночек», они же толпами сваливать начнут.

— Пожалуй… но, если глубоко копать, то по крайней мере половина нынешнего местного населения являются чисто формально нашими рабами. Мы их купили, или в плен взяли, или у других хозяев отбили. Так же формально они просто обязаны делать то, что мы прикажем.

— Формально…

— Конечно формально, ведь сами-то мы их рабами, в общем-то, не считаем. Однако все местные народы, включая наше ближнее и дальнее «зарубежье», за нами признают это формальное право. А на практике, учитывая что «ближнее» с нами ссориться не захочет, а большей частью желает с нами выгодно торговать, бегунцов они отловят, отметелят и обратно к нам притащат.

— Ага, прям все так и бросились обратно притаскивать. Скорее грекам продадут, персам тем или римлянам…

— Степняки — возможно, даже скорее всего так и поступят. Но даже самые ленивые и глупые рабы соображают, что дешевле просто удавиться, чем в степь бежать. А вот лесовики — они у нас сколько уже всякого покупают? А за раба возвращенного хозяину ведь премия полагается. Оля-большая как-то говорила, что с верховьев Москвы к ней в Коломну целая делегация приплывала: к ним какие-то люди пришли, так они, прежде чем их к себе принять, решили поинтересоваться, не от нас ли людишки эти убежали.

— И что?

— Не от нас, но факт, что они не просто уточнить захотели, а не поленились больше сотни верст проплыть…

— Ну, допустим я тебе поверила. А с бабами-то то делать? Все равно сюда тащить или все же на месте предварительную селекцию делать? Ведь чтобы они просто детей нам рожали, их и кормить нужно, и житье хоть как-то обустроить…

— Тащить. А работать мы их заставим. Я уже поговорила с Ларисой и Леночкой, они потихоньку начали формировать органы правопорядка.

— Будем полицейское государство строить?

— Нет, займемся трудовым перевоспитанием. Будем строить социальное государство. А какой же социализм без ГУЛАГа?

— Тьфу на тебя.

— Взаимно. Кстати, ты же рассказывала, что у местных общинность в крови?

— Так это в сложившихся общинах…

— И, если мне память не изменяет, говорила, что разбивать общину нельзя при переселении?

— Не изменяет.

— А что если эти общины не разбивать, а разбавлять такими лентяйками? Меж собой бабы, думаю, быстро воспитательную работу в нужном направлении проведут.

— Вот за что тебя так люблю, так это за креативность и полет фантазии. Но в одиночку…

— А чтобы тебе одной не корячиться, поговори как раз с Ларисой. Если при милиции нашей создать и подразделение по связям с бабской общественностью…

— Горшочек, больше не вари! Мне уже на месяц твоей каши расхлебывать хватит. Ладно, побежала. Лариса где, у себя?

Алёну год тоже порадовал. Вместе с Аней Тепляковой она, пользуясь запасами борной руды, наварила борного стекла, Аня из него изготовила приличный набор разнообразной стеклопосуды — и Алёне удалось синтезировать немножко мепакрина. Совсем немножко, грамм пять-шесть, но ведь это было лишь начало: главным для фармацевта стало то, что технологию синтеза она отработала. И при необходимости могла теперь за пару недель сварить химикалия хоть пятьдесят грамм, а при определенной помощи — и больше. Правда с помощниками пока было неважно, но ведь их можно (и нужно!) подготовить…

Но самым запомнившимся сорок первый год оказался для Никиты. Летом он «закончил школу», по какому поводу в поселке был организован небольшой праздник. Лично для него организован, так как Оленьке, четыре года учившейся вместе с ним, предстоял еще год учебы в школе. Может быть потому, что девочка проявляла чуть меньше усердия в деле овладевания знаниями, а может быть потому, что уже три года она, твердо решившая стать учительницей, училась по другой, специально под нее составленной Ярославной, программе. Но скорее всего потому, что взрослые решили, что из мальчика нужно готовить инженера, так как других кандидатов просто не просматривалось. Никита не возражал, но вот каким именно ему быть инженером, пока не решил.

Ведь «на энергетика» уже Вовка выучился, да и Кати быстро осваивала столь полезные для всех знания. Строительством кораблей весьма успешно занимался Маркус, строительством зданий — Катька, причем в ее альбомах было уже столько разного, что поразить кого-то архитектурным изыском шансов совершенно не было, а Сашка уже делал разные моторы. Химия Никиту не привлекала, да никто ему особо химиком стать и не предлагал, а врачей (кроме, разве что, Марины) он откровенно побаивался. Когда человеку только что исполнилось тринадцать лет, он мечтает о выдающихся достижениях, а как таковых добиться в деле, гораздо лучше уже освоенном другими?

Никиту «с выбором жизненного пути», впрочем, никто не торопил. Все вокруг люди взрослые, понимают, что трудно выбирать когда тебе только тринадцать. Нужно время чтобы осмотреться, подумать, набраться жизненного опыта… Тем более никто не торопил, что на любой инженерной стезе нужно и знание математики, и знание физики, и многих других наук, которые никто не мешает изучать хотя бы «впрок». А в процессе изучения, обдумывания и оглядывания точно так же никто не мешает попробовать сделать что-нибудь — может и не очень выдающееся, но посильное и полезное.

Последняя идея, высказанная Михалычем, Никите понравилась. Проблемой же было то, что у тринадцатилетнего мальчика, пусть и закончившего школу, ни сил особых не было, ни знаний. Знания конечно же — дело наживное, но хочется уже себя и в деле попробовать — но в каком? Самому почему-то ничего интересного придумать не удалось, и Никита решил посоветоваться со старой подругой. Оля, конечно, еще даже школу не закончила — ну так она и младше на год, зато, как успел Никита давно уже убедиться, фантазией ее природа не обделила. Конечно, за ее фантазии чаще приходилось расплачиваться самому Никите, но сейчас, похоже, ему именно это от девочки и требуется.

Оля думала недолго. Вытащила откуда-то старую («еще бабушкину») немного страшноватую куклу, продемонстрировала ее изрядно удивленному приятелю. Спросила: «а ты такую же сейчас сделать сможешь?»

Никита сначала вопрос не понял. Оля разобрала куклу на части и показала еще раз — но Никита снова ничего не понял. Понимание на него снизошло уже ночью — и тогда парень наконец сообразил, что ему пыталась сказать подружка словами «если у тебя получится, люди будут это использовать даже когда твои внуки вырастут». И решил, что пока он не повторит увиденное, не успокоится. Но он — сделает даже лучше…

Глава 10

— Ну, что скажешь? — спросила Марина, но скорее всего, исключительно для проформы: у нее никаких сомнений в «диагнозе» давно уже не было.

— Совершенно нормальная беременность, я никаких проблем не вижу. Правильно, Марина Дмитириевна?

— Кира, ты уже сколько лет этим занимаешься? Сама все видишь, так чего меня опять спрашиваешь?

— А вдруг какая-то особенность, с которой я раньше не сталкивалась, а вы знаете? Сами говорите, что врачу на своих ошибках учиться не стоит…

— Тоже верно. Но тут ты права, все нормально. Ладно, иди уже, там остальные мамашки небось тебя уже заждались. Лера, ну не психуй ты так, Нине же уже сорок два, а тебе только тридцать четыре. Местные, бывает, и после сорока рожают, а даунов у них вроде нет.

— Да я особо и не психую… то есть немножко боязно конечно: Михалычу-то уже семьдесят, да и лекарства его… опять же, искусственное оплодотворение…

— Искусственное осеменение! Оплодотворение у вас всех, слава богу, совершенно естественное. Да заведите себе местных мужиков наконец и успокойтесь!

— Меня учили, что у моих детей должен быть один отец, да вы и сами так говорили… Так что пока Михалыч жив… я ведь и так практически уверена, что все нормально будет, к вам просто для подтверждения этой уверенности зашла. И, честно говоря, больше боюсь что работу до родов закончить не успею, а помощницы, вроде вашей Киры, у меня-то нет.

На самом деле то, что у Нины четвертый ребенок родился дауном, многих женщин вогнало в депрессию, и Марине приходилось тратить немало сил чтобы их успокоить. Но вроде получалось, хотя чаще ей удавалось лишь временно переключить внимание будущих матерей на что-то более животрепещущее.

— В твоей работе раздавать живительные пинки можно хоть из родильной палаты, ты же их не за руку водишь.

— Ну да, конечно… Я вообще теперь думаю, что в Великое переселение народов только полные идиоты поверить могли. Всего три тысячи человек на жалких двести километров переселить, да еще с подготовленными промежуточными лагерями за три года не успели! «Римский климатический оптимум», леса, полные дичи и реки полные рыбы — и на двух сотнях километров больше десяти процентов смертности! Ужас… а что дальше будет, я и представить не могу.

— А ты не представляй. Люди переселились уже, условия им созданы по нынешним временам практически райские, так пусть уже сами о себе заботятся. Не дети малые, не обязаны мы за ними всю жизнь приглядывать.

— Да, наша забота — как раз дети, и в первую очередь их дети, это я помню. А вот как их вырастить, обучить и воспитать так, чтобы их дремучие родители жизнь им не испортили… Детям своим… ну и нам тоже.

— Не испортят. Ярославна новую школьную программу составила, с учетом нынешнего расширившегося педколлектива, там все учтено. Насколько в принципе это возможно — а зная, как она при переезде все предусмотрела, за ближайшее будущее точно можно не волноваться. Так что спокойно кушай кашку, дыши свежим воздухом… Ты сейчас куда, в Тулу? Я туда через час поеду, так что подвезу…

Мост на устои подняли в конце ноября, а вот металлургический завод в Дубне запускать не стали. По одной простой причине: как Катя заметила еще год назад, просто сталь в слитках никому особо не нужна. Да и не в слитках — тоже: окружающему населению топоров, лопат и даже плугов уже было достаточно, а делать что-то более сложное было попросту не на чем. И людей, умеющих на станках работать, было маловато, и самих станков не хватало. Как ехидно отметила Лера, «пока русский царь ловит рыбу, Европа подождет. Но пока русская баба ходит беременная, подождет вся цивилизация». То ли все испугались того, что Марина на пенсию уйдет, то ли решили не ждать, когда возрастет риск появления лишней хромосомы в соответствующих клетках, но подавляющее большинство учительниц бросились «решать демографическую проблему». В том числе и Ксения — а в результате из двух запланированных «прокатных станов» не появился ни один. Володя было сунулся «собой прикрыть зияющую брешь» — но этот подвиг никто не оценил. Просто потому, что от него ждали совсем другого «подвига». Тихого, спокойного и практически незаметного.

Всем срочно потребовался обычный турбодетандер для получения жидкого воздуха. Или хотя бы жидкого газа, который выдавался «масляным заводом»: там было очень много того, что сжигать явно не стоило. Задача упрощалась тем, что были найдены не только формулы для расчета таких не очень-то и сложных, в принципе, машин, но и детальные чертежи небольшого детандера, который вполне бы удовлетворил — причем с большим запасом — все потребности Веры Сергеевны. Дело оставалось за малым: в механизме нужно было использовать простой масляный подшипник, но вот никаких пояснений как его изготовить и вообще как он должен работать, найти не удалось.

То есть «все знали», что в автомобильных моторах такие использовались на коленвале. Более того, Михалыч подробно рассказал (и даже нарисовал) какие масляные подшипники используются в гидротурбинах — вот только ни те, ни другие явно не годились для работы на тех скоростях и при тех температурах, на который крутилась турбина детандера. То есть должна была крутиться…

У Марины в глубине кухонного шкафа нашлась древняя электрическая кофемолка, которая — по паспорту — работала на восемнадцати тысячах оборотов в минуту, и вот там, по мнению Михалыча, наверняка был подходящий подшипник. То есть конструкционно подходящий, однако после разборки выяснилось, что никакого масла в подшипнике вообще не было. По мнению Маркуса, который в «прежней жизни» среди всего прочего увлекался сборкой мощных игровых компьютеров, в кофемолке подшипник был, как и в высокоскоростных вентиляторах кулеров видеокарт, вообще воздушный. В принципе, что-то похожее, но все же не совсем.

Володя, сообразив, что самому ему с этой задачей справиться будет сложновато, срочно «вытащил из депрессии» Нину и посадил ее за расчеты параметров нужного ему подшипника: все же здесь требовалось более глубокое знание математики, чем у него самого. И физики, но про уравнение Рейнольдса все в учебниках для институтов (то есть во всех трех из имеющихся) было подробно расписано. Небольшой проблемой стало то, что «вычислительные мощности» успели заметно сократиться, из шести «новейших» серверов два окончательно перешли в разряд источников запчастей, «премиальные» Хуавеи хранились в «стратегическом запасе» и их старались не трогать — но Нине для начала работы хватило и старенького лаптопа, из тех, что когда-то «добрые самаритяне» принесли Ксюше. Батарейки на них, правда, тоже давно уже сдохли, но от розетки машинки все еще работали. К Нине присоединилась и Кати: для расчетов нужно было и программы сначала написать, так что скорого результата никто особо и не ждал.

Вообще почти всё получалось «очень постепенно». В том же ноябре пришел, наконец, данский купеческий караван, доставивший в Школу шестнадцать лошадей. То есть семь кобыл и девять жеребцов — хотя даны смогли купить в Бельгике по дюжине и тех, и других. По этому поводу, собственно, даны сами и поперлись в столь дальний от них край на зиму глядя: они желали получить плату сразу за две дюжины животных, ведь в том, что восемь сдохли по дороге, виноваты не они, а чужие боги, с которыми богиням-заказчицам следовало бы заранее договориться…

— Да уж, не першероны — кратко охарактеризовала покупку Женя Сорокина. — Но в любом случае лучше, чем местные доходяги…

Если Юлий Цезарь не наврал в своей книжке и бельгийские лошади были заметно лучше римских, то заказывать доставку последних точно смысла не было: скотинки из Бельгики в холке были чуть больше ста сорока сантиметров (все же на десять-двенадцать больше, чем лучшие «местные»), но главным отличием их от прочих лошадей была очень широкая грудь и толстые, крепкие ноги, покрытые ниже колена длинной шерстью. Вдобавок один из мальчишек, в пути ухаживающий за лошадьми, проговорился, что в дороге пали два самых дорогих (и здоровенных) жеребца, которые были выше доставленных сантиметров на двадцать. С сантиметрами он, конечно, знаком не был, но сказал, что те были в холке «ростом вот с того мужика». Сразу возникла идея — у Жени возникла — заказать данам еще лошадок, на этот раз исключительно самых больших, но Лиза ее отвергла по двум причинам. Первая — данам и за этот табун пришлось заплатить только серебром почти семьдесят килограмм, а если подсчитать цену прочего добра вроде цветных тканей и металлоизделий, то лошадки оказывались если не золотыми, то серебряными точно. А во-вторых, даже этот табун даны доставляли больше полутора лет…

В конце ноября вернулась и экспедиция под предводительством Лиды, доставившая чуть ли не тридцать тонн хромовой руды и почти шесть тонн «титано-ванадиевого железняка». Вроде бы много, но в этом году экспедиция шла на двух расшивах. Сильно меньших размеров, чем первая, и безмоторных, но и они могли доставить больше сотни тонн всякого полезного груза. Однако не сложилось: фенны, завербованные на хромовый рудник, решили, что «вторую зиму сидеть вдали от семьи будет неправильно» и прошлой осенью просто разбежались по домам. Вероятно, предполагая весной вернуться и содрать с заказчика оговоренную плату «за работу зимой», но «заказчик» добрался до рудника первым…

А чуть раньше вернулась посланная Корочем экспедиция к Черному морю. То есть не совсем с моря вернулась, вдобавок с не очень хорошими новостями: мужики выяснили, что пресловутые Днепровские пороги в принципе непроходимы.

— А как же «путь из варяг в греки»? — спросила у Леры расстроенная новостью Лиза. Сильно расстроенная, ведь у нее на плаванье по Днепру были довольно обширные планы.

— Сказки Венского леса этот «путь», — саркастически усмехнувшись, ответила та. — Я, честно говоря, и раньше так думала. Точнее, в «Повести временных лет» написано, что святой Андрей там вообще пешком шел до Новгорода. Пешком!

— Но ведь казаки-то там плавали! И вроде при очевидцах, даже какая-то царица ездила посмотреть как они там галеры какие-то проводят…

— Екатерина II это была. Но к этому времени там были уже сооружены так называемые каналы, это куски расчищенных фарватеров, окруженные каменными дамбами. Вероятно сейчас еще никто расчистку фарватеров не провел, так что этот путь к морю для нас не существует. Надеюсь, пока не существует, — и, поглядев на уставившуюся на нее с любопытством Лизу, добавила: — Меня не спрашивай, я не знаю кто, когда и как эти каналы расчищал.

— Ясно, придется к морю через Дон маршрут разведывать. Хорошо, что Ангелика уже проторила дорогу к Епифани…

— Можешь не спешить. Я с Тихоном об этом говорила, спрашивала, почему он с Дона на Волгу пешком ходит по три дня в один конец. На Дону тоже и пороги есть, хотя и не такие страшные, да и по глубине речка в наших краях разве что для лодок годится. А небольшую расшиву по Дону провести можно разве что до устья Непрядвы, выше только на лодке. Даже велобот груженый не пройдет, Маркус уже проверял.

— И что же нам делать-то? Извини, я не спрашиваю, а размышляю просто.

— Если размышляешь, то подкину одну идейку на обдумывание. В будущие времена в Епифани стояла двухметровая плотина, и перед ней Дон разливался аж на шестнадцать метров — вместо прежних десяти. А подпор воды отмечался на четыре километра выше этой плотины.

— И что?

— От Епифани до устья Непрядвы примерно тридцать километров в длину и около восьми метров в вышину. Четыре-пять двухметровых плотин со шлюзами — и маленькая расшива уже дойдет до Епифани, а земли затопится при этом почти нисколько.

— И сколько времени мы такие плотины будем строить?

— Вот это ты и посчитай. Мне как-то Вова говорил, что последнюю плотину на Рыбнице Ходан за полтора месяца выстроил. А на Дону плотины даже поменьше будут…

В Новый год за праздничным столом у Марины собралось довольно много народу, просто потому, что этим многим времени не хватало, чтобы самим что-то приготовить, а — по мнению Марины — в праздник нужно праздновать и веселиться. Собрались все на кухне и в примыкающей к ней веранде, а «детская» была заставлена плетеными из ивняка «переносными» детскими кроватками, где спокойно (или не очень спокойно) спали младенцы, которых за год появилось на свет почти три десятка.

Но разговоры за столом касались не только новорожденных. То есть в основном как раз о них и говорили, однако временами разговоры уходили настолько далеко в сторону…

— Всё же Тихон — редкостная жадина, — поделилась своим мнением Маша, — за какой-то тюк греческого хлопка потребовал впятеро больше, чем стоит такой же по весу рулон льняной ткани.

— А мне вообще интересно, почему сейчас никто хлопок не выращивает. Ведь хлопок-то мягче льна и ткань из него куда как приятнее, — добавила Таня.

— Почему-почему, нынешний хлопок только на вату и годится, — ответила Люда. — Нынешние европряхи не научились пока из него нитки прясть: у него волокно короткое. Но мы, если постараемся, наверное сможем, хотя непонятно сколько времени на это потратим. Наверное немного: Катя умудрялась и из кипрейного пуха их делать. И вообще, если нам вдруг так хлопка хочется, нужно с персами торговать, а не с греками. У персов его много, и цена, думаю, поприличнее будет.

— Я подозреваю, что Тихон нам как раз персидский хлопок и хочет втюхать.

— Откуда у него персидский? До Персии сколько добираться?

— Думаю, что гораздо меньше, чем нам кажется. Тихон говорил, что его корбиты от Танаиса до Афин дней за пятнадцать доплывают, а до Рима, бывает, и за двадцать проходят.

— Быстро, а думала, что за пару месяцев, — заметила Лиза.

— Мир вообще меньше чем кажется, — философски ответила Лера. — И, кстати, кто Тихону рассказал про лошадей из Бельгики?

— А что, это секрет?

— Нет. Но этот прохиндей предложил привезти полсотни таких же лошадок уже следующей весной. Не бесплатно, конечно, но у меня в Выркинском бюджете заначка имелась.

— И как это он собрался сделать? Даны полтора года лошадей гнали, а он за полгода через Рим пообещал? Наверняка подсунуть решил каких-то левых лошадок… — инициатива Леры Лизе явно не понравилась.

— Не за полгода, а за три месяца. Я узнавала, потому что тоже об этом подумала. Из Дурокортора в Бельгике до Арелата табун лошадей перегнать занимает примерно две недели: там дорога не хуже наших старых шоссе. Из Арелата гиппагин до Танаиса максимум за месяц дойдет. Дальше понятно…

— Гиппагин? Что это?

— Специальный корабль для перевозки лошадей. Тихон сказал, что их не очень много, но если осенью с хозяевами договариваться, то можно уже на первый рейс кораблик зарезервировать, то есть на одиннадцатое апреля. Или на второй, но это всего недели на две позже: обычно они или в Африку ходят, или в Грецию. А полсотни — это сколько лошадей обычно влезает в средний гиппагин. То есть по столько в Африку возят, туда плыть четыре-пять дней, а за две недели в море некоторые и подохнуть могут потому что кормят их поменьше чтобы меньше гадили, но Тихон сказал, что цену возьмет только за доставленных, причем только здоровых, лошадей…

— Нам лучше тогда второй рейс, после Африки, — меланхолично заметила Лера. — Хлопок сейчас африканский, римляне его из царства Куш возят. Немного и дорого, но нам для пробы и пяток тюков сгодилось бы.

— До Рима, говоришь, двадцать дней всего? — задумчиво произнесла Алёна, проигнорировав Лерино замечание.

— А ты что, в Рим собралась?

— Надо бы. Я нашла грибок, который пенициллин делает. Правда маловато делает, буду и дальше что поприличнее искать, но…

— Думаешь, в Риме плесень ядренее?

— Нет, поядренее как раз у персов искать надо. Но стрептомицес глобиспорус, из которого стрептомицин получают, был найден в сточных водах в устье Тибра. Второй вариант грибка, причем менее продуктивный, был пойман в Нью-Джерси, а туда подольше плыть придется. К тому же пенициллин, в отличие от стрептомицина, против чумы не работает…

— Серьезный аргумент, и не оспоришь, — прокомментировала Лиза. — Но у тебя сыну только три месяца…

— Четыре, но я в этом году и не поеду. Просто буду иметь это ввиду…

— Правильно. А еще нужно будет Маркуса попросить узнать побольше про эти… как их… для перевозки лошадей.

— Не надо, — хихикнула Лера. — Я пообещала Тихону заплатить еще сто тысяч денариев если он привезет мастера, который при нас на нашей верфи построит такой корабль. Мастеру тоже заплатить пообещала…

— Радость ты наша, а откуда у тебя такие заначки? — в голосе Лизы слышалось лишь веселье.

— Ну, мастеру за такую работу нужно заплатить, как я выяснила, от трех до пяти тысяч, а столько у меня есть, ты же мне сама дала. А за лошадей и за мастера… Ты думаешь почему Тихон этой осенью сам в Рязань приперся? Маркус на теплоход поставил кран с электрической лебедкой. И со стальным, между прочим, тросом. А тросы в Унде сейчас тамошние кузнецы делают. У меня в школе пообучались, сами сделали волочильную машину с воротом… Ты расценки-то на тросы видела, которые Вовка для электростанций в Орле назначил?

— Мам, а зачем нам лошадевоз, если Тихон много лошадей сам привезет? — спросила Катя.

— Это — вполне себе мореходный корабль, на котором всякого разного можно перевезти сотню тонн минимум. А будут это лошади или кирпичи… За борной рудой расшива когда ходила, в Каспии у самого берега чуть не потонула, так что морской кораблик нам очень пригодится.

— Для перевозки камней у них другие корабли, — поспешила уточнить Лера. — Отдельно для камня, отдельно для перевозки зерна, и совсем отдельно суда общего назначения. Впрочем… думаю, что они разве что устройством трюма различаются.

— Ладно, приедет мастер — у него и уточним. Лера, так что там насчет серебра и тросов?

— Тихон на погрузке теплохода трос заметил… в общем, Вовины расценки ему никто не сообщил, а Тихону трос пойдет по десять тысяч за тонну. Он десять тонн как раз и заказал.

— А почем коники?

— По двадцать тысяч за голову… я знаю, дороговато, но, думаю, терпимо.

— И где нам взять миллион денариев? Это же четыре с лишним тонны серебра!

— Нет. Это всего лишь пятьдесят тонн сахара. В этом году урожай собрали неплохой…

— Двадцать денариев кило? Ты с ума сошла?

— Приходится демпинговать, за эту цену мы сахар еще и в пакеты из парафинированной бумаги по килограмму расфасуем. Но что делать: мед идет в районе тридцати денариев… правда за римский фунт, то есть за полкило.

— Я не… Я думала, что с такой ценой он тебя…

— Щяз! Где он дешевле-то найдет? Сахара, кроме как у нас, вообще ни у кого нет! То есть они какой-то возят, крупными кристаллами и желтый, из Индии вроде — но тот вообще по цене серебра…

— И я о том же. Просто думаю, если бы ты по пятьдесят за кило потребовала, он сразу бы согласился или покочевряжился бы для виду? Ну да ладно, уговор нарушать не будем… а где ты возьмешь пятьдесят тонн сахара?

— Обижаешь. Во первых, это в рассрочку на два года: Тихон просто больше не увезет. А во-вторых… У нас в Вырке, между прочим, давно уже с гектара собирают по пять тонн чистого сахара, а в этом году свеклу сахарную посеяли на двадцати пяти гектарах.

— Сколько собирают?

— Они свежие вырубки под свеклу пускают, а свекольники калий в ноль из почвы выносят, — вклинилась Люда. — Ты бы запретила им так свеклу сажать, ведь после нее на поле почти ничего не вырастет, лет на десять поле из оборота выходит.

— Ничего, мы калий возвращаем… почти весь. Жмых свинкам, коняшкам — навоз обратно в поле. Не сразу, через год, а год поле и под викой построит…

— И сколько же у вас там свиней? — удивилась Лиза.

— Овердофига. Сейчас в каждом доме на выселках по одной-две матки, то есть по шесть-двенадцать поросят на откорме. Получается, что побольше тысячи… Хм… сама вот удивилась, раньше в голову посчитать не приходило. Гадят, конечно, много, но народ мясу очень радуется, а вонь… там и раньше не розами благоухало.

— В Вырке все что, на мясную диету перешли?

— Не совсем. В Орел, например, каждый день по паре свиней отправляют — там много покупают. Опять же, кто их обучил колбасу и копчености делать?

— Погоди. Как ты собираешься столько сахара из свеклы сварить? Где?

— Это Сонечка постаралась, — Лера кивнула на скромно сидящую на веранде худенькую женщину. — Она в том году еще устроила в Вырке сахарный завод. Ну как завод: шесть корыт эмалированных, две печки дровяные. И терка с педальным приводом. Но прошлогодний урожай в десять тонн бабоньки там за две недели переработали. Им понравилось, вот они в этом году и засадили свеклой все что можно. Сахар варить еще в августе начали, сейчас уже в амбарах его чуть меньше сорока тонн. А теперь еще две новых терки сделали, и корыт с десяток, так что будут в день варить килограмм по триста, даже больше.

— Понятно. Двадцать пять гектаров, получается сто двадцать пять тонн. По двадцать денариев…

— Не, даже не мечтай. Они уже сейчас наелись… в смысле наработались. Двига сказала, чтобы больше десяти гектар даже не пытаться сеять: сейчас кто не сахар варит, так дрова рубит и таскает, ведь на тонну сахара куба четыре дров уходит, если не пять. А в результате простую еду делать практически некому получается. Хотя… у Орла уже этим летом гектара три свеклы было, ее тоже потихоньку на завод возят… — она немного виновато посмотрела на Лизу, о чем-то глубоко задумавшуюся.

— Однако, бабоньки, судя по виду нашей Лизы, предстоящий год будет интересным, — подвела итог обсуждению Марина, — так предлагаю за него поднять бокалы, ведь до боя курантов осталось минут пять…

Глава 11

Год двести сорок второй действительно получился интересный. Еще в феврале Нина закончила расчет масляного подшипника, и Вова (у которого все уже, кроме этого подшипника, было готово) запустил детандер. Товарищ Капица устройство придумал изумительное, так что агрегат уверенно сжижал не только горючий газ, но и просто воздух. И не только воздух: Вера Сергеевна пропустила через него «отработанный» газ из аммиачной установки и заполнила аргоном два газовых баллона. На будущее заполнила, но на очень недалекое: уже в апреле этот газ ей понадобился.

А до апреля Вера Сергеевна занималась «обустройством печей для перегонки дерева». То есть пережигать дерево на уголь всяко приходилось, но ранее большая часть продуктов возгонки (кроме уксуса) в общем-то никак не использовалась, а ведь пользы от них могло быть очень много. Ведь из кубометра березовых дров кроме трех ведер уксуса получалось и ведро забавной смеси ацетона с метанолом (ну и фиговой тучей всякой разной прочей — и очень даже горючей — «органики»), которую Сашка решил приспособить в качестве моторного топлива. Хренового (у ацетона теплотворность быть ли не вдвое меньше чем у бензина), но практически «бесплатного». А если учесть, что октановое число у ацетона превышало сотню, то перспективы использования «дарового ацетона» выглядели даже не очень-то и паршивыми.

Тем более позитивными они стали выглядеть после того, как у новых угольных шахт Вера Сергеевна запустила несколько «полукоксовых печей». Практически вынуждено запустила, ведь бурой уголь в себе воды содержал больше трети — а таскать от шахт у электростанциям и цементным печам воду было не очень-то и разумно. Ну а этих печах уголь мало что практически полностью высыхал, так еще и кучу полезных химикатов выделял. В том числе (хотя и в гораздо меньших количествах, чем при перегонке березы) ацетон с метанолом. Но если учесть, что «полукоксовые печи» пропускали через себя больше сотни тонн угля в сутки…

Саша, при более чем активном участии Ксюши и Светы, сделал сразу восемь моторов, которые должны были работать на этой ацетоно-спиртовой смеси. С литыми чугунными корпусами моторы получились весом заметно за центнер при том, что мощностью (по оценкам, вживую никто измерять так и не собрался) сил около пятнадцати. И с максимальными оборотами в районе восьмисот в минуту — но для какого-нибудь судна средней величины эти моторы выглядели вполне себе приличными — так что уже Маркус, собрав несколько «артелей» местных судостроителей, за месяц соорудил восемь корабликов, гордо именуемых «самоходными баржами».

Правда, Сашина идея наделать подобных моторов и для сухопутных транспортных средств поддержки в народных массах не получила: не использовать уже изготовленные моторы, конечно, глупо — но и топливо оказалось довольно ядовитым, и масла эти моторы жрали как не в себя. При этом используемое масло (получаемое перегонкой угольной смолы) еще и коксовалось со страшной силой на поршнях, так что мотористы барж во время погрузочно-разгрузочных работ были вынуждены моторы постоянно разбирать и чистить — причем это было обусловлено, по словам Веры Сергеевны, не столько природой масла, сколько используемым топливом: ели в цилиндры качается ацетон, то любой масло начнет гореть и коксоваться. За неимением лучшего — и так сойдет, но лучше-то все же придумать что-то получше, тем более и «рабочих образцов», и «инструктивных материалов» хватало: в заныканных Михалычем книжных богатствах нашлась и техническая энциклопедия Мартенса, дававшая довольно детальные описания всякой техники первых двух десятилетий XX века. В том числе и полезных химических агрегатов, используемых в «массовом производстве».

Так что Саша начал усиленно изучать «книжные богатства», периодически прибегая к Вере Сергеевне с очередными своими «открытиями». Но пока Вера Сергеевна особо его (в плане увеличения выпуска «хорошего моторного топлива») порадовать не могла. То есть могла, но в расчете на «светлое будущее»:

— Саш, у нас просто нет людей, которые могли бы работать на этих установках. Я тебе больше скажу: делать бензин из угля мы можем — в принципе можем — гораздо проще, чем это делалось в начале двадцатого века. Но чтобы синтезировать нужные реагенты, нам нужно иметь минимум десятка два хороших химиков-технологов. И я даже знаю, как их обучить — вот только обучать-то можно людей, как минимум окончивших нормальную школу. Так что пока постараемся сделать еще пару установок по методу Фишера-Тропа, может пару ректификационных колонн для перегонки угольной смолы…

Впрочем, кроме труднореализуемых (и, по большому счету, никому не нужных) идей энциклопедия Мартенса дала Саше и несколько очень полезных "подсказок". Все же установка по изготовлению синтетического масла выдавала в сутки и около трех литров высокооктанового бензина, так что моторы можно было делать и "более современные". Правда, такие моторы и к материалам предъявляли "более современные" требования, но если речь о крупносерийном производстве не идет… В общем, еще два моторы, причем мощностью лошадок по шестьдесят, были изготовлены с корпусами из алюминиевой бронзы. Комментарии Михалыча о "нецелевой трате дефицитных металлов" Саша как-то пережил, а два довольно неплохих мотора — это два остродефицитных мотора, которые очень даже много где применить можно. И кое-кто их немедленно и "применил"…

Но мечтами о светлом будущем никто не ограничивался, все старались как могли это будущее приблизить. Правда, все понимали, что приближение его определяется числом homo habilis, причем habilis во вполне определенных сферах человеческой деятельности, однако конкретные сферы этой деятельности понимались попаданками довольно эгоистично. В смысле, каждая хотела обучать детей тому, что именно она считала наиболее важным, и в результате Ярославна периодически в тех, кто приходил к ней с предложениями «слегка доработать учебную программу», кидалась разными предметами обихода. Что, впрочем, помогало не очень…

После очередного бурного обсуждения Лиза, случайно его заставшая, налила Ярославне чаю из мяты, смородиновых и земляничных листьев:

— На, попей, мама говорит что это обладает успокаивающим эффектом. Насчет эффекта я все же сомневаюсь, но всяко повкуснее воды из крана… так я о чем поговорить-то хотела? Тут каждая вторая пытается тянуть одеяло на себя…

— Это не считая каждой первой!

— Ну, ты не совсем права: наши язычницы и младшеклассницы пока к учебной программе претензий не имеют. Может быть со временем… но вряд ли, база уже лет полтораста не меняется, так что и спорить вроде им не о чем. А вот более прикладные предметы…

— Лиза, я все же немножко в этом разбираюсь и могу со всей ответственностью заявить: учебную программу усиливать просто нельзя! Дети не смогут освоить больше того, что мы уже им даем! Если программу усложнять и дополнять, то большая часть учеников просто перестанет учиться, а меньшая вообще свихнется от перегрузок!

— Это-то понятно, я другое тебе хотела предложить. Как ты смотришь на создание специализированных школ? Причем строго после семилетки отдельно и по специально составленным программам обучать детишек, скажем, математике, отдельно — физике, отдельно биологии или химии.

— Думаю, что идея просто гениальная: у нас детишек и на одну школу с трудом набирается…

— Это здесь на одну. Но уже работают как-то школы в Вырке, в Рязани, в Туле.

— Ага, но там даже в среднюю школу дети только в следующем году пойдут.

— Но ведь пойдут, а потом и в старшую. Я же не говорю, что вот прям щяз, а лучше еще вчера такое устроить. И поначалу вообще в старшей школы отдельные классы можно организовать. Я просто смотрю как Оленька учится — у нее-то вообще программа индивидуальная.

— Да, но Оля у нас пока единственная с таким багажом… хотя, наверное, ты права. Как раз выпустятся из семилетки те, кто пришел в школу лет с шести-семи, их и дальше учить не сложно будет… вот только как детишек по направлениям-то отбирать? По росту или по цвету волос?

— Ну, цвет волос тут пока у вех почти одинаковый, а по поводу отбора — пусть предметницы сами отбирают себе новых учеников: они-то с детьми уже неплохо знакомы, представляют кто на что способен.

— Опять передерутся. Но уже не по программам обучения, а из-за детишек. Если попадется детишка умная, то ее и Женя к себе забрать захочет, и Люда, и Нина: все же предпочтут выбрать тех, кто лучше предмет усваивает и с кем возни меньше. А с другой стороны если детишка общий курс усваивает с трудом, но пыхтит изо всех сил, то её отказом от дальнейшего у себя обучения наши бабоньки обидят сильно.

— Но сама идея тебе как?

— Я вот что думаю… если её несколько расширить, в смысле кроме теоретических классов еще и чисто технические сделать — я ПТУ имею в виду — то выглядит… перспективно. Давай договоримся так: я еще раз все хотелки наших предметниц проработаю, предварительные программы для специализированных классов подготовлю, а ты — именно ты, инициатива должна от Госплана исходить потому что тогда никто особо вякать не будет — намекнешь им, чтобы потихоньку начинали в такие классы школьников отбирать. Но — и это им особо внуши — чтобы делалось это именно потихоньку, на самих детишек чтобы никакого давления не было…

Не сказать, что обнародованная среди предметниц «Лизина идея» получила всеобщую и единодушную поддержку, но как «проба пера» была все же принята. Хотя, как и предупреждала Ярославна, списки Жени и Вали Ветчинкиной в значительной степени пересекались со списками Нины или Люды, а почти половину выпускников, пожелавших продолжить учеты в старшей школы, учительницы «не заметили» — но Лиза заранее предупредила, что распределять школьников по «предметам» она будет исключительно лично и никаких споров по этому поводу слушать не будет. Но к мнению учительниц все же «прислушается».

Последнее было «не совсем правдой»: Лиза решила «прислушаться» лишь к мнению Михалыча и матери. Ну с Мариной было понятно: медицину требовалось внедрять в жизнь максимально доступными силами, а для этого и дети должны быть не просто мотивированными, но и «обучабельными». А Михалыч очень неплохо смог определить и ближайшие «технические» цели, и потребности в людях для их достижения — так что вторым приоритетом у Лизы стала химия. С металлом-то народ уже хоть как-то, но работать умел, а вот хотя бы изоляцию для проводов сделать или масло для моторов — тут без знания химии никак.

И, что особенно Лизу порадовало, очень хорошая учительница этой самой химии смогла заинтересовать довольно много школьников, так что почти половина грядущих выпускников многому у Веры Сергеевны успели нацчиться и были полны желания эту учебу продолжить.

Химия — если ее правильно использовать — творит чудеса. То есть для древнего населения чудеса… хотя, если тщательно подумать, то и для уроженца двадцать первого века сотворенное будет выглядеть чудом. Вера Сергеевна всего лишь перемешала вольфрам (мелкий порошок, почти пыль, который в результате ее «химии» получалась) с очень густым клейстером и из полученной субстанции через крошечную фильеру выдавила что-то, напоминающее толстую нитку. Затем эту «нитку» слегка обожгла в воздухе, запихнула ее в трубу, через которую качался чистый водород, и подала на нее напряжение — причем потихоньку его увеличивая. Процесс был не сказать что очень быстрым, но постепенно «нитка» раскалялась все сильнее, всякая «крахмальная органика» выгорала и уносилась струей водорода, а мелкие кристаллики вольфрама при высокой температуре все сильнее спекались — и через пару часов у химички появилась не очень тонкая и довольно непрочная, но вполне себе вольфрамовая проволочина. По прикидкам, годная для изготовления лампы накаливания мощностью ватт в двадцать-двадцать пять, но, по мнению всех участников забавы, делать такие лампочки было бы неспортивно — и приключения проволочины продолжились.

На следующем этапе из колбы водород был полностью откачен (ну, практически полностью), а вместо него добавлен был аргон с примесью йода. Сутки яркого свечения — и проволочина приобрела некоторую «солидность» — от латинского слова «солид», то есть стала уже сплошной. И вот после этого тонкую, микрон в сто, проволочинку, стали протаскивать через разные фильеры. Тоже процесс не из быстрых, тем не менее уже через неделю проволочка достигла толщины в двадцать пять микрон…

Вольфрам — он металл специфический, долгие десятилетия (если не столетия) он считался «абсолютно хрупким» — то есть не годящимся ни для прокатки, ни для волочения. Однако знания имеют свойство накапливаться (даже у школьных учителей), и накопленное знание намекнуло, что если проволочинку протаскивать через фильеру нагретой градусов так до тысячи, то о «хрупкости» можно будет не беспокоиться. Конечно, нагревать ее нужно было в атмосфере того же водорода, но ведь можно было нагревать ее не всю, а только маленький кусочек непосредственно перед фильерой. Два молибденовых электрода, по которым двигалась проволочка, проблему решали (и Вера Сергеевна особо отметила, что если бы не молибден, то и начинать развлечение смысла не имело бы).

Сами фильеры тоже были не простыми. Но когда есть глинозем и хром… Через пламя водородной горелки порошок глинозема сыпали на иглы из хрома — и получался сапфир с металлической иголкой внутри. Но ведь хром — тоже металл специфический (хотя у каждого металла есть какая-то специфика). Например, он прекрасно растворяется в подогретом растворе красной кровяной соли в щелочи…

В общем, когда есть знания, а так же вольфрам, молибден, хром, сапфиры в ассортименте, необузданная фантазия и нечеловеческое терпение, то можно сделать лампочку накаливания. Или даже несколько: первого мая коллектив ламподелов продемонстрировал широкой общественности сразу шесть новеньких ламп накаливания мощностью по шестьдесят ватт, ввернутых в давно неиспользуемую люстру Савельевского дома. Совсем немного — если в штуках считать, но учительницы «в процессе» обучили и дюжину старших школьников, которые теперь сами могли (ну, почти сами, при минимальном присмотре) делать такие же лампы хоть по паре штук за день! По паре на всю компанию. Пока только по паре…

А девятого мая, в восьмую годовщину «попадания», был произведен долгожданный пуск металлургического завода в Дубне. Как сказала Лиза в своей торжественной речи, «мы долго шли к этому моменту, и наконец пришли. И это — лишь начало». Лиза опустила малозначащие для остальных попаданцев «мелочи»: например, не уточнила, что пуск этого завода стал началом настоящей индустриализации. Ведь в мире нигде еще не было ни одного предприятия, где несколько тысяч человек вместе работали для получения массового товарного продукта. Да и вообще, где столько народу просто работали вместе — если, конечно, не считать рабов на римских рудниках.

На самом заводе рабочих было, конечно, не так уж и много: семьдесят человек в четыре смены работали на доменной печи (из которых двадцать обслуживали кауферы), двадцать четыре человека обслуживали «газовый завод», и шестьдесят рабочих трудились у мартена, работающего на получаемом газе. То есть сталь делали всего полтораста рабочих, а еще около двухсот эту сталь лили, катали, ковали и рубили. И с полсотни человек трудились там грузчиками, ведь каждый день нужно было перетащить к печам десятки тонн руды, угля, извести и многого другого. Четыре сотни рабочих ежедневно выдавали около пяти тонн стальных… полуфабрикатов главным образом. Но чтобы они это делали, гораздо больше народу обеспечивали завод всем необходимым для работы.

Бурый уголь, на котором работал газовый завод, добывали чуть меньше сотни шахтеров — которых, в свою очередь, снабжали «расходными материалами» три десятка лесорубов. Еще почти полсотни трудились на другом газовом заводе, расположенном возле угольных шахт — из которого столько же рабочих получали топливо для пяти барж, перевозящих уголь в Дубну, двух барж, таскавших туда же известь. И все это перетаскивали от причалов и к ним чуть больше сотни простых извозчиков.

Но даже считая тех, кто добывал руду в шахтах и рубил известняк в карьере, это была лишь малая часть тех, кто обеспечивал работу завода. Который ежедневно в домне сжигал больше десяти тонн угля уже древесного, для чего требовалось срубить, перевезти и пережечь в угольных печах полгектара леса. Для леспромхоза века так двадцать первого — работа для небольшой бригады и пары лесовозов. Для третьего века — работа для пятисот лесорубов и (с учетом расстояния до угольных печей) тысячи грузчиков и возчиков. Еще с сотню углежогов нужно прибавить, а ведь освобожденную от деревьев землю глупо не использовать в сельском хозяйстве — так что добавляются те, кто корчует пни. А если учесть, что кроме угля угольные печи дают уксус, столь необходимый для изготовления биодизеля метанол, множество прочих полезных химикатов — то сюда же нужно добавить с сотню «химиков».

И все эти две с половиной тысячи человек дают стране пять тонн столь никому не нужных полуфабрикатов — никому не нужных ровно до тех пор, пока другие люди не сделают из полуфабриката что-то действительно нужное. Например трактор — но, учитывая, что новенький тракторный завод с сотней рабочих, отправляя половину получаемого металла в стружку, за неделю мог переварить хорошо если тонну стали и чугуна (а потому прекрасно «кормился» со старой Светиной печи), нужно было сильно заранее не только тщательно продумать, что именно будет сделано из этой стали, но и обучить огромное количество людей, которые будут этим заниматься.

На самом деле Лиза вообще не хотела в текущем году запускать этот — уже полностью выстроенный — завод, но вмешался «слепой случай» в лице жадного Тихона. Который еще в середине апреля прибыл в Рязань вместе с четырьмя десятками лошадок. В сопровождении невысокого римлянина, который при этом умудрялся на всех окружающих смотреть как-то свысока…

Тихон представил римлянина Наде, сообщив, что парень-де довольно высокопоставленный и приехал сюда исключительно для переговоров с «богинями». Сам он, правда, местным языком не владеет, но ведь другие-то богини латынь знают!

Лиза, которой Надя по радио сообщила, что «по нашу душу приперся какой-то посол от римского императора», хищно облизнулась…

— И так, к нам приперся высокопоставленный представитель самой мощной и развитой цивилизации планеты. Какие экономические преимущества может нам дать прямой контакт с ними, я примерно представляю, а вот какие могут возникнуть проблемы, ты мне быстренько сейчас и расскажешь, — высказала свое мнение о визите римлянина Лиза, обращаясь к Лере.

— Ну насчет самой развитой и мощной — это ты ошибаешься, но спишем это на недостатки отечественной системы образования.

— Какие недостатки? Сейчас в Риме, как ты сама не так давно говорила, народу под шестьдесят миллионов, армия самая могучая, и уж римские технологии, если судить по архитектуре или тем же римским дорогам, которые тысячелетия простоят…

— В Китае и Кушитском царстве народу, пожалуй, побольше будет, а армия даже у персов как минимум не хуже. Да и с точки зрения архитектуры те же персы… впрочем, неважно.

— Кушитское царство — это ты Нубию имеешь в виду? Нубийскую пустыню?

— Нет, в Нубии царство Кушское, а Кушитское — это в Индии. Но, повторю, это неважно, нам до Индии и Китая как до Пекина… в известной позе. Что же до возможных проблем… Я не думаю, что Рим прям щяз все бросит и ринется нас завоевывать, но не учитывать того, что народу у нас — если вообще всех взрослых считать — тысяч двадцать пять против римских миллионов… Мне кажется, нам стоит очень ответственно подойти к тому, что люди, включая в том числе и Тихон, искренне считают нас богинями. Так что если мы из образа не выйдем, то можно будет избежать практически любых потенциальных проблем.

— Свежая идея. А как мы должны не выходить из образа? Быстренько сотворить кучу чудес, воду в вино превратить или по воде походить?

— Вот этого как раз не нужно, потому что перечисленные тобой чудеса — они для крестьян разве что чудесные. А вот окна на твоей веранде — они для любого римлянина, для любого образованного римлянина уже являются чудом.

— Думаю, для небогатого римлянина.

— Нет, потому что современные римские — да и какие угодно иные — технологии такое стекло воспроизвести не могут. Мы тоже не можем, но мы-то как раз лишь пока, к тому же они у нас уже есть. А вот всё остальное… я думаю, что будет крайне полезно как бы мимоходом гостю продемонстрировать достижения цивилизации уже двадцать первого века. Ненавязчиво так, как бы между прочим, как вещи для нас столь же естественные как…

— Как пописать сходить.

— Ну, примерно… — улыбнулась Лера. — И, кстати, насчет сходить пописать — так простой белый унитаз для римлян окажется чудом расчудесным, так что всяко придется его сюда к нам тащить. Впрочем, божественность нашу будем демонстрировать уже на дальних подходах. Маркус свой катер уже ведь доделал? Вот его и отправим гостя сюда везти.

— Ага, на шестиместном катере. Он же с собой чуть не взвод охраны притащил!

— А нам взвод не нужен, мы же богини: мы его своей божественной силой охраним. А вот кого встречать его послать…

— Маркус и встретит, катером-то кроме него никто управлять не может.

— Маркус латынь не знает, так что Олю-большую пошлем. Тихон говорит, что ее латынь он в целом понимает, а я только по книжкам ее учила. То есть на слух тоже вроде как понимаю, а вот говорить…

— Откуда у Оли латынь?

— Оля в испанской школе училась, у нее испанский — который, между прочим, ближе всех других языков к классической латыни. Она на этой базе и латынь немного получила, общаясь с Тимоном. Произношение, конечно, у нее не римское — но хоть что-то. Вдобавок мы-то не римские богини, свои собственные, так что сойдет. И да, это уже Даша предупредила: если римлянин не из плебса, то карантинить его не обязательно, только через вошебойку прогнать нужно будет обязательно.

— Ну насчет вшей можешь не беспокоиться: Надя в Рязани на эту тему порядок уже навела, Алёна ей вшивый шампунь ведрами посылает.

— А еще — вот прям сейчас вспомнила — у римлян следующим летом начнутся проблемы, которые могут столь лелеемую тобой прямую с ними торговлю серьезно подрубить на взлете: они с персами воевать собираются. И, кстати, тут мы Риму можем серьезно помочь. Не в смысле военном, конечно, но… Налей-ка мне борща тарелочку, я тебе сейчас кое-что интересное расскажу…