Марк Ливий Павел любил путешествовать. А еще он очень любил слушать, как другие рассказывают о своих путешествиях. Личный опыт давно убедил его, что чаще всего в рассказах о чужих путешествиях правдой является лишь сам факт этого путешествия — но нередко и это оказывалось сказкой, а сказки отставной легат любил с детства. Хотя и в сказках часто встречалась удивительная, но тем не менее правда.
Уже несколько лет в Риме рассказывали, что какие-то варвары с севера научились делать топоры, с одного удара перерубающие гладиус. А пару лет назад кто-то привез такой варварский топор, и сразу выяснилось, что это было всего лишь сказкой: топор перерубал гладиус хорошо если с третьего удара. Но перерубал…
Через год кто-то из боспорских купцов привез — и опять откуда-то от северных варваров — меч в подарок императору. Что-то вроде набирающей популярность у германских легионов спаты, по крайней мере размером похож. Вот только железную спату этот меч тоже перерубал. А прошлой осенью такой же меч увидели у купца, который вот уже третий год привозил в Рим, причем во все возрастающих количествах, пурпурную шерсть, пурпурного цвета какую-то ранее неизвестную ткань и много шерсти и ткани многих других цветов — причем цвета эти от стирки не портились.
Марк — бывший легат, друживший еще с дедом императора, смог купца задержать в Риме, поговорил с ним немного, а после этого настойчиво попросил его поделиться своими рассказами с императором. Поскольку то, о чем поведал торговец, показалось ему важным и для безопасности империи.
Купец этот для варваров — у которых он все эти товары и брал — купил в далекой Бельгике сорок лошадей, а на вопрос, почему бы не продать им прекрасных римских животных, ответил, что у него заказали именно этих неуклюжих гигантов. Он еще много интересного рассказал — но главным для императора оказалось то, что удивительные мечи были не так уж и дороги, да и купить их можно немало. Подаривший императору первый меч сказал, что за него было отдано пять рабынь, но купец уточнил, что в тех краях рабыни стоят вовсе не двадцать тысяч денариев и даже не пять, девочку можно купить и за сотню — так что мысль вооружить такими мечами хотя бы преторианскую гвардию пришла императору в голову еще до того, как купец свои рассказы закончил. А наговорил он очень много — столько, что Марк Ливий Павел согласился с мальчиком в том, что есть смысл самому посмотреть на неведомых варваров. На эту идею натолкнули последние слова купца:
— Им что-то очень нужно в Риме. Они много расспрашивали меня о том, как сюда побыстрее добраться…
— Хотят завоевать Рим?
— Нет. Им нужно что-то очень маленькое. Думаю, они когда-то тут уже были и что-то потеряли: мой брат слышал разговор о том, что одна из них хочет сюда приехать и найти это. Я не знаю что, но то, что они хотят найти, должно поместиться в маленький флакончик…
Первая же пришедшая в голову самому Марку мысль о том, что имеет смысл этих варваров просто присоединить к Империи, осталась невысказанной. Именно из-за рассказов купца, утверждавшего, что краем тем правят какие-то богини, у которых он все эти удивительные товары и покупал. Причем о могуществе богинь рассказывал такое, что Марк сразу решил рассказываемое отнести в разряд страшных сказок. Но в любом случае богини — это серьезно. С ними лучше не ссориться — ну, если они настоящие богини. А если нет…
По счастью, ветер был попутный и до Танаиса корабль, раздражавший патриция ароматом навоза, добрался всего за две недели. Еще почти столько же времени потребовалось, чтобы подняться вверх по реке — не на корабле, табун гнали по берегу, а люди сопровождали его верхами. И когда они подошли к другой, очень широкой реке, Марк начал верить, что про богинь купец не очень-то и врал.
Не сразу начал, только после того, как его и купца отвели на корабль. Не очень большой, заметно меньше гиппагина, на котором они добрались в Танаис — но не было на этом корабле ни мачты для паруса, ни весел. А когда внутри корабля что-то загудело и он сам поплыл против течения, причем быстрее любой либурны, римлянин мгновенно забыл о нанесенном ему оскорблении…
А оскорбил Марка Ливия Павла запрет заходить небольшую дверь на корме корабля, которым управляла, по словам купца, как раз одна из богинь. Которая ему и сказала на отвратительном греческом:
— Воду пить только отсюда, Тихон покажет. Еду вам принесут. В эту дверь заходить нельзя.
— И почему же нельзя?
— Есть шанс внезапно умереть.
— А если мне…
— Шанса не умереть нет.
Увидев нарастающую ярость римлянина, купец поспешил уточнить:
— Богиня Юлия просто слабо говорит по-гречески, и только поэтому не сказала всего. Это какое-то колдовство, и сила, движущая корабль, просто убивает любого смертного. Мне она говорила, что обряд, позволяющий смертному остаться в живых, занимает два года. И еще: постарайтесь не упасть в воду когда корабль плывет. Тех, кто падает, эта сила разрубает на несколько кусков…
— Юлия? Она римлянка?
— Нет. Но у богинь разные имена, иногда похожие на римские, иногда на греческие. А чаще всего ни на какие другие не похожи. И еще: у них по два имени, одни — какими они называют друг друга и какими они разрешают называть себя детям… маленьким детям. Другие — которыми их должны называть все остальные. Если перепутаете случайно, то… плохого они не сделают, просто с вами больше не будут разговаривать. Совсем…
Полторы тысячи миль корабль пробежал всего за девять дней, причем купец говорил, что в середине лета на этот путь уходит вообще меньше недели, а обратная дорога занимает четыре неполных дня. Ничего интересного на берегах Марк не увидел: два или три крошечных варварских поселения даже близко не напоминали города в той же Германии или даже в Британии. Да и конечный пункт маршрута его не впечатлил: полевой лагерь простого легиона — и тот через три дня после того, как легион там разместится, будет выглядеть куда как величественнее. Единственное, что привлекло его внимание, так это большой дом в три этажа с башенкой на крыше — очевидно, жилище местного вождя. К нему-то Марк и отправился.
— Извините, господин легат — Марк любил это обращение и купец это быстро осознал, — нам не сюда. Это дом богини Надежды и школа, я потом сообщу ей о вашем прибытии, а пока позвольте проводить вас в дом моего брата…
— Дом одной богини? Вы же говорили, что их гораздо больше. Они что, тоже живут в этих… — Марк указал на торчащие из земли крыши убогих жилищ.
— Нет конечно, богиня Надежда приехала присматривать за этим городом, защищать его от набегов кочевников и учить местных детей. Остальные богини живут в своем городе, это, по словам тамошних жителей… то есть тех, кто живет выше по реке и с дозволения богинь приплывает сюда на торг, примерно в двух сотнях миль выше по реке.
— С дозволения богинь?
— Да. Все, кто хочет плыть выше по реке, должны сначала провести сорок дней вот в том лагере — купец указал рукой на виднеющиеся в десятке стадий от города бараки, — и пройти специальный обряд, который называется «прививкой». Богини говорят, что от этой «прививки» можно даже умереть, хотя за последние три года вроде никто так и не помер. Брат прошел обряд, сказал, что ему было плохо дня три. Потом они мажут все тело вонючей мазью, и в этой вони заставляют ходить целую неделю, поят противными напитками… Зато после обряда, по словам брата, все чувствуют себя гораздо лучше, чем до него. И еще, чуть не забыл: брат отведет нас в термы, там вам вымоют волосы не очень приятно пахнущим зельем богинь. Но после этого все вши мгновенно исчезнут, так что постарайтесь не ругаться. Я тоже пойду, а после терм расскажу о нашем приезде богине Надежде, и, думаю, уже завтра вы сможете встретиться с другими богинями: богиня Юлия сказала, что вам сорок дней можно и не ждать.
— Богини умеют летать? Ты же говоришь, что до их города двести миль.
— У богинь есть суда, которые проплывают столько всего за день, и я надеюсь, они уже завтра встретят вас. Брат говорил, что даже Верховная богиня хотела встретиться с важными римлянами.
— Тебя эти разговоры о богинях разучили считать. Даже если ты сегодня расскажешь местной богине о моем приезде, ей потребуется день чтобы передать весть об этом в свой город, и только потом…
— Богини умеют разговаривать друг с другом и за двести миль, и за две тысячи. Богиня Юлия сообщила, что о вас Верховная богиня уже знает и ждет от богини Надежды известия о том, что вы готовы к встрече с ней…
Сразу после празднования Нового года Лиза поинтересовалась у Сони, почему та сахарный завод выстроила именно в Вырке.
— Во-первых, это очень вонючий завод. Я после школы год на таком отработала. В бухгалтерии, но и там нанюхалась на всю жизнь, а в Вырке все равно кожи выделывают, вымачивают их в моче и дерьме, так что запаха сахарного завода они и не заметят. А во-вторых, заводу нужно много народу, а там как раз людей достаточно. Не то, чтобы для массового производства достаточно — я просто не ожидала, сколько в этом году свеклы они вырастят.
— Если сахар римлянам продавать даже по двадцать денариев за кило…
— Можно еще в Орле завод построить, даже, пожалуй, нужно. Но и этот, если туда поставить кое-какие машины… если хочешь, я списочек подготовлю. Там на самом деле немного, можно довольно быстро все сделать. Но в любом случае потребуется электричество, так что сама подумай, этот расширить или все же в Орле новый поставить.
Лиза внимательно изучила список нужного оборудования, подумала, «посовещалась со специалистами»…
— На Вырке можно плотину поставить метра на четыре и ГЭС на две сотни киловатт, — высказал свое мнение Вова. — Зимой, конечно, с нее хорошо если сотню снимать можно, а скорее только пятьдесят получится — но заводу и этого хватит. Если Ходана поднапрячь, он плотину за пару месяцев поставит, а турбины с генератором… я думаю, что проще будет туда воткнуть четыре по полста киловатт, одну я точно к маю уже сделаю, а может и две. Еще две можно будет и через год добавить, если потребление вырастет.
— Вырастет. Я уже не говорю о том, что Лера в школе лампочек тут же понаставит…
— Когда вырастет, тогда и стараться будем. И вообще, лучше уж для освещения отдельные генераторы ставит, киловатт на пять — десять. Моторы-то на заводе напряжение в сети дергать будут, а лампочкам такое не понравится.
— Тоже мысль неплохая. А что скажут дамы?
— Дамы скажут когда Вова выйдет и дверь закроет поплотнее, — хмыкнула Ксюша. — Вот нахрена на сахарном заводе турбодетандер?
— Грубая ты стала, Ксения Андреевна. И ленивая, — не удержалась Лиза. — Чтобы сахар чистить через раствор пропускают углекислый газ, причем тоже чистый, сколь ни странно. Сейчас его там добывают, если приличное слово подобрать, гася поташ уксусом — а у нас, сама понимаешь, избытка поташа нет. Ладно, после поташа они уксуснокислый калий в поля увозят — хоть какая-то, но польза. Однако поташ и для другого более чем годен.
— А из печки газ…
— А чтобы «из печки», детандер как раз и нужен. Сначала воду известью вытащим, затем нужный газ выморозим — и вот у нас уже чистый газ добывает нам чистый сахар. Но это — девайс четвертой очереди срочности: Соня уже провела среди заводчан воспитательную работу и они уже очищенный печной дым туда качают. Хотя и тут насосик не помешал бы, мехами качать все же непроизводительно… Что насчет терок и сушилок?
— Остальное я за месяц сделаю. После того, как Вова сталь для ножей в своем котелке сварит. А ванны…
— Предлагаю чугунные эмалированные, на двести пятьдесят литров, — высказала свое мнение Света. — Если те, что мы для наших ванных комнат отлили, подойдут, то сколько угодно выдам, по одной в сутки, и хоть завтра начну: деревянные-то модели для формовки давно готовы.
— Вот и договорились. Соня, с тебя технологические схемы расстановки оборудования — я Катю попрошу и цеха спроектировать вместо нынешних сараев. Вова, с тебя моторы подо все и генераторы для новой ГЭС, Ходану сам все скажешь. Веру Сергеевну я отдельно попрошу придумать что-то насчет упаковки для сахара и подумаю, как его побольше грекам и римлянам загнать. Ничего не забыли?
— Забыли, — вступила в разговор Люда. — Калий. Навоз от жмыха — это хорошо конечно, даже великолепно. Но вынос калия из почвы все равно будет очень большим, никаким навозом его не компенсировать. Без калия мы все наши поля угробим лет за пятнадцать, даже быстрее.
— Я помню, ты уже много раз говорила. Лет десять продержимся?
— Думаю да. Но вряд ли многим больше.
— Через десять лет калий будет. Почти наверняка будет. Ладно, расходимся и делаем что можем. Михалыч, вы про закупку меди хотели поговорить? Давайте, как раз время обеда — думаю, за тарелкой щей все ваши вопросы и обсудим…
Маркус в начале апреля спустил на воду еще один катер. Так как многим учительницам приходилось теперь часто кататься между городами, а основной дорогой все еще оставалась река, то он постарался, чтобы времени на дорогу тратилось как можно меньше — и новый катер, получивший, наконец, личное имя «Тульский пряник», стал действительно «скоростным видом транспорта». Скоростным — потому что кроме двух бензиновых моторов он обладал и подводными крыльями (Маркус где-то откопал руководство по уходу за катером «Волга», где, среди всего прочего, были и довольно подробные чертежи крыльев). А «Пряником» катер стал из-за того, что судостроитель как-то сказал, что получился он «красивым, как тульский пряник». Что в чем-то истине соответствовало: верхняя часть корпуса, сделанная из яблоневых и кленовых реек, узором (а, главное, цветом) этот пряник очень напоминала. Ну, вероятно, у молодого германца были довольно своеобразные представления о красоте… Впрочем, дизайн этой облицовки юный судостроитель практически скопировал с найденной фотографии «оригинала».
Так как катер был сделан не из алюминия (как «Волга»), а из полуторамиллиметровой нержавейки, и моторы были потяжелее, то и двигался он помедленнее, чем изделие конца пятидесятых годов двадцатого века. Тем не менее километров шестьдесят в час при нужде мог продемонстрировать — а на скорости в районе пятидесяти он, в силу того же «увеличенного веса и габарита», должен был двигаться «гораздо плавне». Поскольку никто сравнить плавность движения возможности не имел, мнение самого Маркуса никто и не оспаривал. Как и тот простой факт, что лучше уж выстроить причалы с глубиной воды в метр, чем плестись на способных пристать к любому берегу медлительных плоскодонках.
Конечно, Маркус «Волгу» взял лишь в качестве «примера»: у него и моторов было два, да и в «техзадании» было несколько принципиальных отличий. Например, так как путешествия предполагались достаточно длительными, на катере появился гальюн (и катер на метр с небольшим «удлинился» по сравнению с прототипом), а так же небольшой «буфет» с холодильником и электрочайником (эти «комплектующие» были просто вытащены из «Ютона»).
Так как в Рязани, как и в нескольких других городах, такие пристани были уже построены, римлянина без особых проблем посадили на судно и довольно быстро доставили к строящемуся Алексину. Быстро — это по нынешним временам, а Маркусу восемь с половиной часов сидеть за рулем не понравилось. Впрочем, он уже в Рязань ходил, ему не понравилось в основном то, что пришлось проделать это дважды с одним перерывом на сон. Но мнение свое он предпочел оставить при себе, ведь Лиза предупредила парня, что «этот гость очень важен для нас». Впрочем, он и сам это прекрасно понимал…
Римлянин, правда, поначалу принялся настаивать на том, чтобы шестеро его охранников-преторианцев тоже с ним ехали, но одумался, когда разглядел «плавсредство». Тем более, что робкие просьбы Тимона тоже взять его с собой в Школу были просто оставлены без внимания, а ему все же объяснили, почему это невозможно. Еще римлянина успокоило то, что Мирон — младший брат Тимона — сказал, что встречать его приехала богиня, которая почти в одиночку, уничтожила несколько турм степняков:
— С ней еще была тогда богиня Ирина, но Ирине не очень нравится воевать. Поэтому она лишь снесла голову наглецу, посмевшему пустить в ее сторону горящую стрелу… За двести шагов снесла, и сказала при этом, что горящие стрелы ее оскорбляют. Мне рассказал об этом человек, который сам все видел, он теперь богиням прислуживает в их городе, а за это богини вернули ему молодость…
В Алексин катер пришел еще засветло, и там римлянину, не дав даже времени на короткий отдых, посадили в «самодвижущуюся повозку» (Маринин «джып») и уже через полчаса он прибыл, наконец, в город богинь «Школу». Марк Ливий на первый взгляд охарактеризовал его для себя в стиле «бедненько, но чистенько», но когда его пригласили — минут через десять после прибытия — на первую аудиенцию к «Верховной богине», первую часть этого определения он тут же запихнул куда подальше. Что такое стеклянное окно, он прекрасно знал, и хорошо представлял сколько такое окно может стоить. Но окно, через которое мог бы пройти всадник вместе с конем, закрытое цельным — причем изумительно ровным и прозрачным — стеклом, он даже примерно оценить не смог — а в небольшой комнате, куда его привели, таких окон было шесть…
Римлянин — хотя бы в силу его статуса — дураком не был. И если какие-то сомнения в божественности тех, к кому ему удалось попасть, у него и остались, то в том, что эти женщины явно не простые смертные, он уже не сомневался. И потому, отдав должное хотя и не роскошному, но весьма вкусному и сытному обеду, он даже не раздумывал, выбирая один из предложенный Верховной вариантов:
— Мы можем либо быстро обсудить то, зачем вы к нам приехали, и в этом в меру сил нам поможет Ольга Александровна — при этом Лиза указала на Олю-большую. — А можем быстро обучить вас нашему языку, и обсудить любые волнующие вас вопросы более подробно. Обучение займет не очень много времени, если вы проявите должное усердие, то справитесь за пару недель, — уточнила она, — и владение языком после этого не будет идеальным, но понимать друг друга мы будем без проблем.
Латынь у Ольги Александровны была неплоха, хотя с сильнейшим бетийским или даже лузитанским акцентом, но Марк Ливий Павел умел думать на перспективу:
— Хорошее понимание важнее мелкой выгоды. Я изучил язык алеманнов за пару месяцев, а ваши учителя наверняка куда лучше, чем у варваров. Если нельзя выбрать оба варианта, я предпочту второй.
— Хороший выбор, а на оба варианта у нас нет времени, — ответила Лиза, и Марк не понял, имела ли она в виду под словом «нас» себя и Марка или самих богинь. — Кстати, лет через двадцать, даже чуть меньше, именно алеманы нападут на империю, так что знание их языка будет весьма полезным… а насчет нападения алеманнов…
— Ранней весной через семнадцать лет они пройдут сквозь Limes Germanicus и заберут себе Десятичные поля. Рим их разгромит в конце весны, но уже возле Аквилеи, и Десятичные поля не вернет — на очень плохой латыни ответила на недосказанный вопрос сидящая возле Лизы Лера: она специально попросилась на эту аудиенцию, чтобы лично увидеть «современного римского патриция». — Я не помню, кто будет вождем алеманов, да это и не важно…
— Если через семнадцать лет, то такого вождя можно было бы…
— Я же сказала: неважно. Не один, так другой возглавит нападение. Конечно, это еще не поздно исправить… как и вообще все еще не случившееся. Например, можно не дать убить Гордиана. Мальчик неглупый, жалко его…
— Вы сказали убить императора? Когда это произойдет?
— Учите язык, время еще есть. И поговорить, и исправить неслучившееся…
Лера латынью овладевала еще во время учебы в университете: захотелось ей Цезаря в подлиннике почитать. Читать — научилась, но разговаривать для нее было сущей мукой. Потому что прочтенные (или кем-то произнесенные) слова мгновенно всплывали в памяти, а вот те, которые следовало еще произнести, упорно прятались. Так что, хотя у нее было много вопросов к римлянину, она предпочла с ними подождать.
Замечание о скорой смерти императора заставило Марка Ливия Павла к изучению нового языка отнестись максимально серьезно. Правда его очень удивило то, как ему этот язык предложили учить — но у богинь свои способы решения любых проблем. Уже через неделю сидения у волшебного окна Марк большей частью понимал что говорят люди вокруг и даже сам кое-как смог изъясняться. С изрядным трудом, но даже полученных крох «новых знаний» ему хватило, чтобы узнать, что столь заинтересовавшая его… женщина носит вполне римское имя Валерия и — что не привело его в изумление лишь потому, что он счел свои знания языка недостаточными — «она работает богиней Истории». Работает богиней! Наверное, подумал он, язык нужно еще тщательней поизучать, а то назовешь ее как-нибудь неправильно, а она и обидится. Правда когда он попытался обратиться к ней «divа Valeria», та строго указала, что ему положено ее называть исключительно «cara Valeria» и никак иначе. И вообще всех, кроме разве что Верховной богини и ее матери, которых должно именовать не иначе как «Divina Elizabeth» и «Deа Marina», ко всем прочим нужно обращаться лишь используя термин «cara», то есть «уважаемая». Правда, к старшей дочери Верховной можно обращаться и как к «Diva Catharina Magna», но с ней Марку пока повстречаться не удалось. Как и понять, что ехидная cara Valeria всего лишь тонко троллит остальных женщин…
Впрочем, всю вторую неделю Марк вообще ни с одной из богинь близко не встречался, иногда лишь видя их издали. Под жилье ему отвели небольшой дом примерно в стадии от жилища Верховной (один из молодых парней, каждый день провожавших его к месту обучения, сказал, что это бывший дом «уважаемой Полины Николаевны»), а учился он в большом здании, стоящем еще стадием дальше. В этом же здании несколько богинь чему-то обучали с огромное число детей, но сам Марк весь день проводил в отдельной комнате с выходом на улицу и ни с детьми, ни с богинями не пересекался. Да ему и не хотелось отвлекаться: изучение языка богинь он считал теперь самым важным делом нынешнего путешествия — если не самым важным в жизни. Хотя все же нет: самое важное в жизни он сделает когда овладеет языком.
Спустя две недели его посетила Лера, расспросила о том, как проходит учеба, после чего сказала, что «для разговора с Верховной стоит еще недельку подучиться, по полдня будет достаточно», но его знаний уже хватит чтобы начать обсуждать разные вопросы с самой уважаемой Валерией. Просто потому, что сама она все же латынь понимает — хотя и говорит не очень хорошо, а разговоры с ней «дадут практический опыт» уже Марку.
В том, что эта женщина действительно является богиней, и именно богиней истории, Марк перестал сомневаться сразу после того, как она — отвечая на первый же его вопрос — сказала:
— Гордиана убьют солдаты во время войны с Сасанидами. Чтобы этого не случилось, нужно сделать эту войну более успешной, ну и существенно сократить собственные потери римлян…
О том, что император стал обсуждать — всего лишь обсуждать! — планы такой войны, знало очень немного людей, и началось это обсуждение всего лишь за пару недель до того, как сам Марк отправился в поездку — а уважаемая Валерия спокойно перечислила и все легионы, которые должны были принять участие в войне, и как бы мимоходом заметила, что зимой Тимеситий умрет от болезни…
— Лично я думаю, что сейчас даже Дарья, не говоря уже о Веронике, смогли бы вылечить Тимесития. Правда сама я в болезнях не разбираюсь, да и без осмотра больного ставить диагноз все равно, что по портрету человека узнавать, что ел его дед за полгода до смерти. Но я точно знаю, что ставить на место Тимесития Филиппа Араба для Гордиана равнозначно подписанию собственного смертного приговора.
— Вы так думаете?
— Я так знаю. После того как Филипп Араб убьет руками своих солдат Гордиана, он станет императором — и за несколько лет перебьет пяток других претендентов на этот пост. Пока его самого не убьют в битве, а сына и соправителя не прирежут преторианцы, сделав императором Гая Мессия Квинта Деция. Вот он — очень даже неплохой император, даже жалко что погибнет в битве… Но если вылечить Тимесетия и заранее приблизить Деция…
— Деций — враг Гордиана.
— Деций — друг империи, а у императора нет личных врагов, есть лишь враги империи…
— Что мне нужно сделать?
— Не знаю. Попробуйте уговорить божественную Елизавету отправить к вам Дарью… а я подумаю, как сделать войну с Сасанидами более успешной для Рима. Здесь у нас есть и общий интерес: мне тоже очень не нравятся жадные Сасаниды… а теперь я тоже хочу вас кое о чем расспросить…
Разговоры с Валерией длились по несколько часов, причем Марк не понимал, почему богиню интересуют какие-то бытовые мелочи. Но чуть позже, задавая свои вопросы, он догадался, что Dea Historiae все важные вещи и сама знает, причем на годы вперед, а о мелочах расспрашивает не из обычного женского любопытства, а для того, чтобы он, Маркус, лучше научился выражать свои мысли на новом языке. Но даже не думал о том, что каждый вечер Лера довольно подробно пересказывает Лизе тезисы их разговоров.
Конечно, Валерия тратила не очень много времени на общение с римлянином, но и в остальное время Марк «подтягивал разговорные навыки», общаясь с довольно многочисленными жителями Школы. Как довольно юными, так и взрослыми — и его, опытного дипломата, больше всего удивляло то, что все они старались очень подробно отвечать на его вопросы — на любые вопросы. Хотя многие ответы Марк и не понимал. И вовсе не потому, что еще плохо освоил новый язык. Например, он узнал, что прекрасную сталь делают на заводе. И сладкий сахар делают на заводе. А еще на заводе делают удивительные машины, с помощью которых один ткач — причем как правило здесь это были совсем юные девушки — за час ткал три локтя очень хорошей ткани… Катер так быстро плывет потому что мотор крутит винт. Что такое «винт», Марк уже выяснил — но как это помогает катеру плыть, понять не мог. Через несколько дней он просто перестал задавать вопросы…
Почти перестал, но в конце третьей недели задал Валерии очень важный и для него, и для Империи вопрос:
— Вы считаете, что мы можем стать союзниками? — от самой этой мысли у Марка внутри что-то вздрогнуло.
— Нет конечно, — уважаемая Валерия нехорошо, как показалось Марку, улыбнулась. — Нам не нужны союзники. Мы просто можем оказать вам помощь…
— Я слышал, что вы делаете прекрасные мечи…
— Я сказала, что подумаю как мы можем помочь вам, а не чем помочь. Об оружии разговаривайте с Елизаветой.
— А у вас большая армия? — задал последний на сегодня вопрос Марк. Задал, хотя успел подумать, что такой вопрос может оказаться и последним вообще…
— Армия? Нам она не нужна. Люди, которые здесь живут, могут себя защитить сами… хотя и с нашей помощью. Никита! — позвала Лера через окно проходящего мимо юношу. Вряд ли более старшего, чем был Гордиан, когда стал императором. — Покажи гостю, чем наши мужики защищаются от кочевников.
Марк по приглашению Валерии вышел во двор — и увидел поставленный у деревянного столба щит. Внимательно его осмотрел: обычный скутум, только не разрисованный.
— Тут умбон не железный, а стальной. Но это не важно… Никита! Пятерочку в щит!
Юноша поднял странное устройство, немного напоминающее греческую баллисту — и меньше чем за минуту в скутум ударило пять стрел. Марк снова подошел к щиту и увидел, что все пять пробили его насквозь (одна — даже через умбон) и глубоко вошли в стоящее за щитом бревно.
— Такая стрела — Лера протянула Марку тяжелую короткую стрелу с железным наконечником и почему-то деревянным оперением — летит на полтора стадия. На расстоянии стадия она пробьет щит там, где нет умбона, ваш — железный — умбон она точно так же пробьет за полстадия. Как вы сами увидели, даже мальчик может выпустить десять стрел за минуту… одну стрелу за шесть ударов сердца. Манипула таких мальчиков уничтожит легион целиком за полчаса — если, конечно, остатки легиона не убегут в панике: наступать по телам убитых и раненых товарищей быстро не получится и ни один легионер не сможет подойти достаточно близко чтобы работать мечом. И при этом мальчики не подпустят и лучников легиона даже на расстояние выстрела…
Марк, пытаясь вытащить стрелы из бревна, хмуро вслушивался в слова Валерии, которая продолжала:
— С кавалерией еще проще: те, кого не зацепят стрелы, упадет и сломает себе все, что только можно сломать, когда конь под ним рухнет, споткнувшись об убитого или раненого другого коня. Три сотни парней из соседних городов — не легионеры, а просто мужчины, ранее и оружия-то в руках не державшие, кроме разве что дубины, за лето уничтожили больше пяти тысяч кочевников, при этом было потеряно не больше двух десятков человек, да и то большей частью от болезней. А легион, вооруженный такими… игрушками, в бою выкосит в двадцать раз превосходящего противника и при этом если и вспотеет, то лишь догоняя убегающих врагов. У местных… скажем, воинов уже и пословица появилась: не бегай от стрелка, а то умрешь уставший.
Марк подумал, что его похожесть устройства на баллисту ввела в заблуждение: стрела из баллисты била куда как слабее, чем из лука, а здесь…
— И… и сколько вы можете нам продать таких…
— Арбалетов, эта штука называется арбалет. А сколько — зависит от цены, но ведь и цена зависит от количества. И, опять скажу, это вопросы не ко мне, обсудите это с Верховной… с Елизаветой. Практики в разговоре у вас уже достаточно, я думаю, что завтра или послезавтра у вас будет возможность это сделать.
— В белом мундире с кровавой блузкой, вся в звездах и в фуражке с парадной кокардой армии ГДР шаркающей походкой какого-то числа весеннего месяца мая в барак заходит Ангелика, — рассказывала Оля-маленькая о приключениях подруги. — Центурион как ее увидел… В общем, все построились перед бараком и Ангелика вкратце пояснила, в какую задницу эти преторианцы по глупости своей чуть не влезли. Уточнила, что даже преторианцы в городе, находящемся под покровительством богинь — то есть под нашим — вообще никто и звать их никак. Но, поскольку она вся из себя такая добрая, убивать их голыми руками не стала… а кто сомневается, выходи из строя и сам убедись… никто не усомнился, она же всех с одного удара укладывала, а фельдшер из рязанской больницы сказал, что четверым она и ребра поломала, хотя и не сильно — он им перевязки делал. В общем, мужики прониклись, и нас они похоже теперь до дрожи боятся. Тот, которому первому прилетело, особо каялся. Говорил, что с первого ее удара понял, с кем связался: раньше-то его никто победить в драке не мог, а богиня его одним пинком уделала — но на то она и богиня. А Ангелика в ответ: повезло вам еще, что я вас встретила, а не Ольга Александровна: та не дерется, а убивает всех вообще издали…
— Да тобой давно уже детишек в Рязани пугают: Тимон там много чего наболтать успел. Сама слышала, как ты Ирину уговаривала массагетов не убивать, а ей оставить, — рассмеялась Брунн.
— А что про тебя рассказывают после будинского похода, я скромно утаю, — ответила Оля. — Я про другое: вчера перед отплытием все они поклялись Дашу защищать до последнего дыхания: им этот легат в отставке сказал, что она с ними едет чтобы спасти императора и какого-то очень уважаемого преторианцами военачальника, а посему тратить силы на разных варваров ей не с руки.
— А два десятка наших парней думаешь не справятся?
— Это будет третья линия защиты. Первая — это тот манипул, что ждет римского посла возле Волгодона, вторая — эти преторианцы. А четвертая — у Даши два новеньких пистолета, которые Ксюша сделала.
— Лучше бы она карабин взяла, у нас же пружины…
— Не лучше. Вера Сергеевна хакнула те бусы из гелиодора, которые за будинов выторговали, Вовка сварил бериллиевую бронзу — немного, но на пружины к пистолетам хватило. И даже на все обоймы, их Ксюша по пять штук к пистолетам сделать успела. А две сотни патронов к «Форту» всяко легче, чем сотня к карабину…
— Дамы, заканчиваем рыдать, Даша сказала что через три месяца вернется, — прекратила обсуждение Лиза. — А нам через три месяца нужно кое-что уже сделать, причем сделать этого кое-чего нужно овердофига. Как там… цели ясны, задачи поставлены. За работу, товарищи!
— Что ты ему наговорила? — Лиза пыталась выглядеть рассерженной, но в глазах ее проскальзывала улыбка. — Ты же запугала бедного… как его… Марка Ливия Павла до мокрых штанов!
— Прости, о великая! — с Лизой Лера, несмотря на то, что она была почти на десять лет младше, давно уже близко подружилась, и обе они, постоянно дразня и подкалывая друг друга, знали, когда можно шутить и когда разговор нужно вести предельно серьезно. — Штанов они не носят, так что мы отметаем ваши инсинуации. А если по делу… Если этот Гордиан помрет, то в Риме начнется чехарда во власти, а Филипп Араб, как я вычитала в литературе, амбициозен, агрессивен и глуп, хотя и смел. Сдуру он и нас завоевывать двинется. Мы, конечно, их победим: Вовка вон уже с десяток своих пулеметов настрогал, но оно нам нужно? С Римом лучше торговать, у них есть многое, что нам очень пригодится — а для торговли нам нужен предсказуемый и, скажем так, постоянный партнер. По мне так Деций Траян даже лучше Гордиана, но если там начнется эта пьянка, то до Траяна нам еще лет шесть терпеть.
— Думаешь, лучше отправить туда Дашу?
— Разве что на экскурсию. Если у Тимесития какая-то хроника, она ее найдет и подскажет лечение. Если он заболеет после ранения какого-то… спроси у Вероники и матери, у них вроде было несколько парней-фельдшеров, одного-двух таких с запасом йода и стрептоцида держать возле Гордиана и Тимесития было бы неплохо. А если постоянная торговля наладится — ну, если ты им оружия много решишь для этой войны продать, то можно будет и вахтовым методом парней в поле обкатать. С Гордианом ведь тоже ясности нет: то ли его солдаты убили, то ли он от заражения помер после ранения.
— Вот за что люблю историков, так это за ответы, покрывающие все возможные варианты. А еще за абстрактное и совершенно глобальное мышление. Погибнет какой-то парень — пошлем другого, рассыплется какое-то государство — выстроим новое. А людей считать…
— Добрых правителей не бывает, сама знаешь. В походе на будинов погибло больше сорока парней, и мне каждого до слез жалко. Будинов не жалко, но… жизни этих сорока парней спасли — причем уже спасли — пять с лишним тысяч других жизней. Циничный подсчет, я знаю — но иначе-то нам и считать нельзя. Мы для этих людей — богини. Хреновые, но уж какие есть — и они нам не просто верят, они по факту нам вручили свои жизни. Веря, а многие уже и точно зная, что мы делаем все, чтобы их жизнь стала лучше. И веря, а большинство уже и твердо зная, что если мы кого-то из них посылаем на смерть, то лишь для того чтобы спасти гораздо больше жизней. А что до фельдшеров этих, так они курс молодого мордобойца у Ангелики все прошли, себя от мелких неприятностей защитят… вдобавок этот Марк беречь наших фельдшеров будет больше, чем себя самого.
— Пожалуй. По твоим словам он имперец, жизнь свою не задумываясь отдаст за ее благо. Кстати, ты слышала что случилось в Рязани с преторианцами?
— Нет, что-то пропустила.
— Преторианцы там со скуки дохнут, и один решил развлечься. Приставать начал к какой-то девушке, но на его беду попался он за этим занятиям на глаза Ангелике — она приехала из карантина мужиков забирать на стройку дороги к Рязани…
— Она его убила?
— Если бы. Она отпинала всех преторианцев, которые бросились приятеля защищать. Как я поняла, только центурион по щам не получил: он как-то быстро сообразил что происходит и орал, чтобы все немедленно прекратили.
— Этот центурион — старый приятель Марка, с ним еще в Германии где-то служить начинал. Ветеран…
— Да они все ветераны.
— Я не об этом: Марк мельком упоминал, что центурион этот ранен был сильно, теперь руками едва двигает. Так что в драку он по немощи не полез…
— Может быть. Неважно. Говоришь, что Марк созрел для разговора? Давай еще раз освежим в памяти наши основные тезисы, а его… давай завтра к одиннадцати. Попробую до вечера обо всем договориться — и отправим его домой. Надоел он тут уже, откровенно говоря. А с Дашей я сегодня поговорю…
Пока римский посол изучал основы Великого и могучего, случилось два важных события. И одно было очень важным: был запущен металлургический завод в Дубне. По такому случаю почти все (кроме учительниц, занятых в школе) посетили этот славный город, где в торжественной обстановке Катя зажгла огонь в домне. Когда Лера сказала Марку, что во владениях богинь вина не пьют «потому что вино делает мужчин слабыми, а женщин глупыми», она слегка покривила душой: после запуска домны женщины все же устроили неслабый такой праздник. Но иногда — это же почти «совсем не», так что душа Леры осталась спокойна.
Еще через неделю в домну начали грузить руду, а Лена разожгла печь уже мартеновскую. А еще через день ранним утром домна выдала первый чугун, к вечеру превратившийся в сталь. Которая через жалких двенадцать часов превратилась в стальные листы…
Таким образом Дубна, уже ставшая самым большим городом в окрестностях (там теперь жило чуть больше пяти тысяч человек) стала и самым важным — временно, конечно, но тем не менее. Главным же в пуске металлургического завода стало то, что появились материальные основания для совершенно предметного разговора с римским послом. Который, кстати, занял гораздо меньше времени, чем даже ожидала Лиза но тут уж она «сама была виновата». Хотя, возможно, и Марк Ливий Павел язык не досконально освоил.
Лиза с самого начала решила не тянуть кота за хвост, а потому сразу после обмена краткими приветствиями поинтересовалась:
— Что вам от нас надо?
— Мне сказали…
— Я знаю, кто и что вам сказал. Я жду вашего ответа на простой вопрос: что вы хотели, когда собрались ехать к нам?
— Вы делаете прекрасные мечи…
— Сколько?
— Что «сколько»? — удивился римлянин, и даже не вопросу, а тому напору, который обрушила на него Divina Elizabeth.
— Сколько вы хотите купить мечей?
— Зависит от того, сколько вы хотите за них получить. Сколько стоит один?
— Один? Думаю, тысяч пять денариев.
— Дорого… — сокрушенно произнес посол, — боюсь, что для нас это слишком дорого.
— Дорого потому что один и делать дорого. Но цена сильно зависит от того, сколько вы купите.
— А если сто мечей?
— Нисколько, не то количество чтобы вообще за работу браться.
— Триста? Если вооружить такими мечами преторианцев…
— Вооружайте хоть ассенизаторов, меня это не интересует. Если вы закажете три сотни, то один обойдется… думаю, где-то не дороже пятисот денариев.
Такая уценка потрясла Марка до глубины души. У римских кузнецов при оптовом заказе цену можно было скостить процентов на десять, иногда и на пятнадцать. А тут сразу в десять раз! Марк не знал пословицы о тех, кто не пьет шампанское, но внутренний голос так настойчиво кричал ему «рискни!», что он не удержался:
— А если говорить о пяти тысячах?
— Вот это уже голос мужа, не мальчика слышен, а то как дети: «сто, триста»… От пяти до десяти тысяч поставлю по сто денариев. Двадцать пять тысяч и больше — по двадцать денариев за штуку.
Римлянин задумался, довольно долго тупо смотрел в пол, неслышно шевеля губами, но где-то через минуту до него что-то дошло:
— Не понял… у вас получается, что двадцать пять тысяч обойдутся вдвое дешевле чем десять тысяч? Вы не ошиблись? Извините, я хотел сказать, я не ошибся?
— Я не ошиблась. И вы тоже: партия от двадцати пяти тысяч мечей и больше уйдет к вам по цене двадцать денариев за меч. Ниже цена не опустится.
— Я все равно не понял…
— Двадцать пять тысяч — это минимум пять легионов. Это означает серьезные намерения сделать Сасанидам бяку — а в таком деле оказать помощь для нас важнее чем получить прибыль.
Марк не понял, что именно, по мнению богини, римляне намеревались сделать с Сасанидами, но по её тону догадался, что явно ничего хорошего:
— Спасибо, теперь понял. А как насчет арбалетов?
— С ними все гораздо проще. Минимальная партия — тысяча штук. Минимальная цена, она же единственная цена, обсуждению не подлежащая — сто пятьдесят денариев за каждый. И по два денария за одну стрелу. Вы, конечно, можете и сами стрел понаделать сколько захотите — но куда и как они полетят мы уже отвечать не будем.
— Люблю простые ответы. Я могу распоряжаться, с позволения императора, некоторыми суммами. И заказываю двадцать пять тысяч мечей и… пока тысячу арбалетов и по двести стрел к каждому. Получается полмиллиона плюс…
— Плюс пятьсот пятьдесят тысяч, всего миллион пятьдесят.
— Да. У меня от императора разрешение на несколько меньшую сумму, но при необходимости я добавлю свои… Когда будет не поздно изменить размер заказа?
— Опасаетесь, что не хватит денег?
— Опасаюсь, что император захочет заказать арбалетов много больше.
— Больше — в любое время. Срок исполнения этого заказа — три месяца с доставкой к переходу на Танаис. Срок исполнения дополнительных заказов на арбалеты — каждая тысяча за десять дней плюс неделя доставки туда же.
— Двадцать пять тысяч мечей за три месяца? Сколько же…
— Да шучу я, шучу. Все мечи будут готовы уже через неделю, просто без оплаты вы их не получите. Только… мы их не точим, легионеры и сами это сделают. Никита!
Вошел уже знакомый юноша — с мечом, арбалетом и… Марк не сразу догадался, что в простом холщевом мешке сложена лорика сегментата. Когда Никита достал ее из мешка, она оказалась темного, почти черного цвета — такого же, как и лезвие меча. Не такого, как показывал Тихон — тем хоть бриться было можно — но для боя уже пригодного. А лорика…
— Лорика легче такой же римской на два фунта и раза в два прочнее. Цена — сто денариев, без торга. Количество — не ограничено. Да, и последнее… точнее два последних замечания. Серебро и золото нам не нужно, так что плату мы хотим получить медью и оловом. Пятая часть оловом и четыре пятых медью по весу. Цены в Риме мы знаем… мы вам сделали скидку и хотим скидку от римских цен в четверть.
— Это все?
— Я же сказала: два замечания. Второе звучит так: нам нужен свободный доступ в империю для торговли. Много торговать мы не собираемся, у нас и так все нужное нам есть. А тут людей всего-то тысяч двадцать пять пока, им тоже много не нужно — но если кому-то из них что-то потребуется… Свободная торговля с Британией, свободная торговля с Лузитанией и право открыть там собственный рудник. Не медный, не оловянный и не железный. Не серебряный и не золотой. То, что нам там будет нужно, Риму никогда не понадобится: нам оттуда нужны только тяжелые камни, так что никто не проиграет. И последняя часть этого условия: свободный проход по реке Траяна. Теперь — всё.
— Если боги… другие боги не будут против…
— Других богов на Земле нет.
— Я… я передам ваши пожелания императору. Убежден, что он с ними согласится. Когда мне следует отплыть?
— Можно сразу после обеда, тогда до Рязани вы успеете еще засветло.
— Благодарю… извините, божественная Екатерина, я совсем забыл. Мне сказали, что ваша богиня здоровья…
— Я знаю. Дарья едет с вами. Она осмотрит и Тимесития, и Гордиана. Потом сразу вернется — через три месяца она должна быть уже дома. В Риме останутся четыре молодых лекаря.
— Надеюсь, Гордиан еще в Риме, он собирался отправиться в Сирию лишь в августе. Но Тимеситий уже там…
— Она осмотрит и Гордиана, и Тимесития. И через три месяца вернется домой.
— Я понял. Сделаю все что потребуется для этого. И, если позволят боги… если вы позволите, то надеюсь и сам вернуться вместе с уважаемой Дарьей. И платой за оружие…
— А здорово ты его подколола с этим «других богов нет»! — восторженно высказалась Лера после того, как Марк ушел собираться в обратный путь.
— Он сам напросился, — с несколько недовольным видом ответила Лиза. — Меня другое волнует: деньги-то он привезет?
— Привезет. Когда я расспрашивала о жизни в Риме, он проговорился, что у него только рабов больше тысячи человек — то есть человек он не бедный. А хорошее оружие для новой войны им будет очень кстати. Меня, наоборот, волнует, откуда ты возьмешь двадцать пять тысяч мечей. Та же насчет недели пошутила?
— Частично. Ксюша, золотко наше, на второй свой прокатный стан поставила валы профилированные эксцентрические, лезвия мечей на нем делаются за три прохода, по паре в минуту получается. Рукоятки к ним на пяти сварочных постах пришпандоривают — мы больше времени на деревянные ручки к ним потратим, но если палки строгать школьников посадить… Сделать успеем. Со стрелами сильно дольше провозимся, но Вова пообещал уже на этой неделе запустить пятиствольную машину для вытачивания древок для них, а оперения клеить мы опять же школьников посадить можем. Справимся.
— Тогда у меня еще один вопрос: а зачем тебе река Траяна вдруг понадобилась?
— Это не мне, это всем нам. По ней мы сможем добраться до Эфиопии…
— Мы до Черного моря еще не знаем как добраться…
— Знаем. В июне Ходан начнет строительство плотины в районе Лебедяни — там приличный порог на Дону, даже два — но чтобы их свободно проходить нужно всего-то метра на три воду поднять. Катя в устье Непрядвы с Маркусом уже город новый строит — там верфь теперь будет. Тимон-то судостроителя привез, этот грек теперь дерево для постройки ходит выбирает. Обещает, что осенью корабли построит.
— Один построит?
— Договор был, что построит один и наших мужиков этому обучит, которые рядом второй собирать будут.
— Я спрашивала «в одиночку» что ли?
— Нет конечно, он профессионал все же, привез с собой человек тридцать рабочих. Терпимо по расходам: им платят один денарий в день, мы даже пообещали их и кормить бесплатно, а платить им месяцев пять, не больше — не разоримся.
— Конечно не разоримся. А Эфиопия-то тебе зачем?
— Эфиопия — родина кофе. Еще вопросы есть?
— Только один: а почему бы не доплыть туда по Голубому Нилу?
— Это примерно на полторы-две тысячи километров дальше, причем две трети пути по Нилу — через территории, Риму не подконтрольные. А по Красному морю мимо Рима — километров пятьсот всего.
— Лиза, ты все же у Веры возьми пару уроков географии: от моря через всю Эфиопию пёхом топать придется. Кофе-то, по легенде, какой-то пастух-оромо нашел, а племя оромо как раз у Голубого Нила жило… будет жить. Может быть будет. Так что…
— Уговорила. Но через канал в Китай удобнее плыть, чай закупать. Короче, пригодится…
— Да, когда-нибудь. Хорошо бы до этого дожить…
У попаданок и раньше жизнь кипела ключом, но с получением римского заказа она забурлила еще сильнее. И вовсе не из-за заказа: вся сталь, нужная для его выполнения, была сварена всего за пять дней, а изготовить из нее все нужное Риму было можно за месяц даже особо не напрягаясь. Но внезапно возник очень важный вопрос…
Домна в Дубне ежесуточно выдавала чуть больше семи тонн чугуна. Мартен перерабатывал за одну заправку чуть меньше трех тонн, причем в него большей частью чугун и отправлялся, так как избытка металлолома не было. То есть и металлолом был, так как токарные или фрезерные работы без стружки не бывают, но пока «вторичный металл» был лишь легкой приправой к основному блюду. В целом же — за редкими исключениями, когда для Ксении отливались станины каких-нибудь станков, и с учетом чугуна из старой печи, которую никто останавливать не стал — мартен ежедневно выдавал семь с половиной тонн стали. Которую Света выливала в дырки, высверленные в земле, где сталь превращалась в круглые слитки диаметром в пятнадцать сантиметров и длиной около двух метров, весом в четверть тонны.
Вес определялся грузоподъемностью стола «прокатного стана», на котором слиток превращался (иногда) в стальной лист разнообразной толщины, арматурную катаную проволоку примерно сантиметровой толщины или (чаще всего) в стальной брус пять на пять сантиметров — именно из такого в конечном итоге и делались мечи. И который Ангелика предложила превратить в рельсы.
Рельсы и раньше уже катались: ковши, которыми чугун перевозился к мартену и сталь от мартена к литейным ямам, катались по рельсам. Катаным рельсам: Ксюша еще для самого первого своего «стана» сделала комплект вальцов, с помощью который и было изготовлено почти сто метров рельсов. Довольно хиленьких, Ксюша сказала, что рельсы у нее получились «примерно Р-18», а какие «точно» — никто не проверял, всем это было вообще неинтересно. До того, как Ангелика со своей идеей не возникла, ведь на дорогу от угольной шахты у Колпины до Упы рельсов нужно было семьсот пятьдесят тонн по самым скромным прикидкам — и это не считая различного крепежа.
В принципе, ни у кого сомнений в том, что хорошо бы такую дорогу выстроить, не возникло, ведь два десятка лошадей за сутки угля перетаскивали тонн пятнадцать — а шахты могли и сотню выдать на-гора. Но столько стали на это потратить… Тем более, что Катя, уже большую часть времени жившую в Туле, сочла очень актуальной задачу строительства «крепкого моста» через Упу в Туле. Стального, и для этого запросила у матери пятьсот тонн стали. Причём предыдущую свою заявку на «двести-двести пятьдесят тонн арматуры» для разнообразных строительных нужд она, естественно, отменять не стала.
Лиза поступила как и должно поступать профессиональному бюрократу: собрала совещание. На него были приглашены все «заинтересованные лица» и все те, кто — по мнению самой Лизы — мог обеспечить собравшихся необходимой информацией. И первый вопрос она задала Свете:
— Светик, ты единственная, кто может порадовать нас правильным ответом на такой простой вопрос: сколько у тебя сейчас людей, которые могут варить чугун и плавить сталь — к терминам прошу не придираться, не до этого — без твоего постоянного или периодического присмотра. Ведь ты же не сидишь с утра до вечера у печей…
— Не буду придираться. Официально у нас на заводе есть главный мастер — это Тэрон, и у него четыре сменных заместителя. На самом деле Тэрон у печей по полсуток проводит, выпуск чугуна без него только двое выполняют…
— Светик, я спрашивала не «варят», а «могут варить». Допустим, Тэрон заболеет, в свою Грецию вернется, а половина сменных мастеров в отпуск уйдет или в запой.
— А… ясно. Сменные — они тоже люди, тоже сачкануть горазды, так что помощников себе по собственной инициативе натаскивают. Эти ребята не то, чтобы уже совсем готовы смену возглавить, но если их сильно промотивировать а мастеров заставить их гонять… готовить в хвост и гриву, то, думаю, месяца через три-четыре у нас будет двойной комплект. Мастеров-доменщиков, я имею в виду, но за этот же срок из свежих выпускников школ, причем из тех, кто четырехлетку закончил в шестнадцать, можно будет и полные рабочие смены подготовить. Ты хочешь в Дубне вторую домну поставить?
— А если мы потушим старую печь?
— Наверное так даже лучше будет, на старой давно уже двойные смены готовы. Их на работу на новой можно, думаю, на месяц переобучить.
— Вторую домну в Дубне ставить смысла нет, там руды на две не хватит. А теперь вопрос к Лене, тот же самый, но насчет прокатчиков.
— На маленьком стане у меня сейчас пять полных смен по восемь человек, и практически каждого можно ставить мастером смены. А новичков — их где-то полгода натаскивать надо, но это решаемо. А на большом… на новый стан мастеров набрать не проблема, а вот с рабочими беда будет. Можно было бы с маленького ребят перевести, но там духсоткилограммовые болванки кантуют, а молодые мышцу, по моему тренерскому опыту, качать еще пару лет будут.
— Так, с этим понятно. Поэтому переходим к допросу самой жадной из присутствующих здесь дам. Катя, солнышко ты наше, ответь без лукавства и блажи, секрета от нас не таи: сколько тебе потребуется времени чтобы выстроить две домны и два мартена в Туле? При условии, конечно, что ты получишь все что потребуется и когда потребуется.
— Ну, проект-то завода давно готов. И даже бокситовые огнеупоры там в сарае сложены, так что… дай подумать минутку… месяца за четыре, думаю, успею. Но это если мне сделают конуса колошниковые, подъемники…
— Остановись. Что именно тебе будет нужно, выдашь мне в письменном виде, и уже моей заботой будет нужное тебе в срок предоставить. Ну, если получится конечно. Если мне не изменяет память — а она всегда при мне, — Лиза полистала очередной свой ежедневник, — на постройку завода в Дубне стали ушло примерно двести тонн. Значит в Туле уйдет вдвое больше…
— Нет, — прервала мать Катя, — не вдвое. В Дубне кучу всего делали временно, деревянное, и сейчас это временное потихоньку меняется на постоянное стальное. По проекту на печь — со всей обвязкой — в Туле уйдет примерно восемьсот тонн.
— То есть новенькая печь три с половиной месяца будет по сути только долги отдавать?
— Можно и так сказать, а можно и по-другому.
— По-другому — это как? Новая печь четыре месяца будет потреблять целиком продукцию старой?
— Я же только строитель, не металлург ни разу. Какие чертежи нашла, по таким и строила. Но теперь уже понятно, что у меня один кауфер вообще лишний получился… нет, не так. У меня вся обвязка домны выстроена под домну раза в два большую. А там производительность, как Света говорила, нелинейная, большая печь не вдвое больше чугуна даст, а уже тонн двадцать пять в сутки. А если Вовка сделает детандер для кислородной станции, то и тридцать-тридцать пять. Даже в Дубне печь с кислородом тонн десять давать сможет, да и мартен с кислородом вдвое быстрее заработает.
— Ясно, а когда у нас Вова сделает два детандера? — Лиза повернулась к зятю.
— Вопрос не ко мне, а к Ксюше. В принципе первый мы с ней сделали месяца за три, но у меня сейчас в работе четыре электростанции разных…
— Кать, как ты его только терпишь? На вопросы не отвечает, отмазки сразу придумывать начинает. Я планы все же стараюсь составлять так, чтобы вы от перегрузки не дохли. Но при этом расставляя определенные приоритеты для всех необходимых нам работ. И для этого мне нужно знать точно, сколько чистого времени занимает каждая работа, а отмазки я и получше придумать могу. Три месяца — это реальный срок?
— Если чистого времени, то, пожалуй, где-то месяц-полтора. Для этого, правда, потребуется чтобы… я в письменном виде все подготовлю, завтра утром список принесу.
— Дочь, ты его береги, он у тебя сообразительный. Краткий итог: хорошо бы через пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки с купцами, но гораздо лучше вытроить металлургический завод с двумя большими домнами в Туле. Программа-минимум: одна домна, один мартен… Света, а для рельсов и балок мостовых конвертерная сталь годится?
— Для рельсов на первое время пойдет, для моста — нет.
— Значит домна одна штука, конвертер — одна штука, потом вторая домна и мартен. По возможности кислородная станция туда, кислородная станция сюда. Как запустим вторую домну в Туле, в Дубне старую ломаем и строим вдвое большую. Катя, завтра утром мне список потребного на стол и можешь приступать к строительству первой очереди завода. Первая очередь идет с высшим приоритетом…
— А может не стоит рвать жилы? Других-то задач перед нами и без того овердофига, — высказала свое мнение Светлана. — Разве что кислородную станцию, если ее за месяц сделать, то мы уже по десять тонн стали в сутки выдавать будем. Три лишних тонны в сутки, через четыре месяца это уже тонн триста получится. Думаю, если рельсы катать размерности, скажем, Р-11, то уже больше чем на полдороги к Колпине.
— Вова, все бросаешь и делаешь станцию Свете, с Ксюшей я договорюсь. Вот чего-чего, а такого не ожидала, что у нас на восьмом году жизни тут, причем когда мы стали уже делаем чуть ли не больше, чем простого железа вся Европа вместе взятая, сталь станет страшным дефицитом. А она уже стала — это я Свете поясняю — потому что… Ангелика, ну где ты раньше-то была? Год бы уже рельсы делали… а без дорог нам сейчас уже никак. Электростанции дровами топить — варварство, в Епифань на лошадях ездить — извращение. А если добавить, что от Орла до Железногоска восемьдесят километров, а от последнего до Старого Оскола через Курск еще двести, и все по суху…
— Лиза, а где нам взять людей, которые все твои хотелки выполнять будут? — тихо спросила до того молча сидевшая в сторонке Лера. — Или подождем, пока благодарный Гордиан после победы в войне нам со скидкой рабов пригонит?
— Пока нам тех рабов хватает, что не очень благодарные купцы с Поволжья нам волокут. Почему, ты думаешь, карантин в Рязани переполнен? Стеклянный стакан из зеленого стекла — один взрослый раб. Из бесцветного — уже муж с женой, дети бесплатно в придачу… Теплякова сейчас для этой торговли каждый день по десятку стаканов уже делает и парней своих изо всех сил гоняет, чтобы к осени еще одну стеклянную печь поставить и по полсотни стаканов в день штамповать. А когда Надя, зараза такая, толкнула степнякам вазу из красного хрусталя…
— Какую красную вазу?
— Да ты наверное помнишь, у Савельевых была… Степняки за нее одну пригнали пятьсот человек. Мама, когда узнала, весь сервант им толкнуть захотела, но это уж как-нибудь в другой раз. А может и перебьются степняки без хрусталя, стаканами обойдутся. Вдобавок, как Маркус в Епифани городок поставил, туда мурома южная массово приходить начала. Жрать-то все хотят… кстати, не забыть бы у Ярославны десяток школьников на год отпросить, в епифаньской школе муромских детишек хоть языку да грамоте подучить, — Лиза на несколько секунд замолчала, что-то записывая в свой ежедневник. — Так вот, у Непрядвы город и верфь теперь как раз мурома и ставит. Так что люди есть и еще будут, а наша задача сделать так, чтобы этим людям жилось хорошо. Хотя бы потому, что лично мы будем из-за этого жить еще лучше…
Если качество жизни измерять в объеме работы, то оно — это качество — повысилось невероятно сильно. А если измерять в привычных людям двадцать первого века удобствах, то… оно, пожалуй, повысилось еще больше. Два долгих года потребовалось, чтобы весьма образованные люди, да еще обеспеченные всеми нужными технологиями (хотя лишь в письменном виде) смогли изготовить тончайшую проволочку. Но когда технология из букв на бумаге превратилась в металл (а так же в сапфир, стекло, керамику и даже дерево), то абсолютно все учительницы «на личном примере» прочувствовали, что Михалыч был совершенно прав, утверждая, что без электричества им не жить. Пока не получалось изготовить простые лампы накаливания, в той же Туле или Дубне народ сидел в темноте или, как и сами «попаданки», приезжавшие в эти города, пользовался керосиновыми лампами. Но когда эти лампочки появились, жизнь сразу «заиграла новыми красками». Казалось бы пустяк, ведь и керосиновая лампа светит достаточно ярко, но выяснилось, что электрическую она заменить не может. Причем вовсе не потому, что свет у нее какой-то другой или керосином от нее воняет, нет. Но вот не может заменить, и все тут! Уровень удобства у нее совершенно иной.
Сначала лампы накаливания появились в квартирах преподавателей «пединститута», затем — в аудиториях этого института, затем в цехах «тракторного завода» и на заводе электромашин. Следом — в комнатах институтского общежития, а после этого потихоньку, не спеша, начали расползаться и по квартирам рабочих, несмотря даже на то, что цену и на лампочки, и даже на арматуру Лиза поставила довольно высокую.
Михалыч, повздыхав и поохав, перебрался вместе с Ларисой в Тулу вслед за всеми рабочими электрозавода: дома-то у него вроде как и дел больше не осталось — а вслед за ним уехала и Кати: ее идея стать инженером-энергетиком пока еще не реализовалась полностью и она была полна решимости вытащить из Михалыча знания по максимуму. Ксюша, со словами «как же давно мечтала вернуться в город и забыть про этот магазин», приступила к перевозке своего «станкостроительного завода», тем более что муж ее вместе с заводом тракторным в Туле уже полгода как обосновался. Да и многим учительницам в новом городе работенка нашлась по профилю: народа в связи с новым строительством в Тулу приехало много, причем народу большей частью семейного, а их-то детей тоже учить надо.
Да и по другим городам народ потихоньку разбрелся: Соня почти все время проводила в Вырке, постоянно модернизируя сахарный завод, Оля-большая теперь жила в Коломне, Надя в Рязани уже с двумя подругами ускоренными темпами создавала там «цивилизованное общество». Не пожелала никуда ехать Алёна, сказав, что пока ее производство совершенно не мобильно, и пятеро «фармацевтов» остались — хотя трое и предупредили, что лишь «пока». Вероника никуда не поехала, так как решила, что вместе с Мариной у нее есть шанс создать что-то вроде мединститута, а в одиночку этим и заниматься смысла нет. Еще осталась Вера Сергеевна, так как «ее химия нужна Алёне», хотя, как предположила Марина, она просто предпочла привычный, хоть и умеренный, но комфорт непредсказуемым переменам. И остались десять учителей, занятых работой в первой на этой земле школе (включая Ирину и Нину). Еще Лера, немного поразмыслив, вернулась из Вырки в Школу окончательно: все же ее знание истории часто помогали Лизе принимать по возможности верные решения в деле контактов с нынешними «иностранными государствами», а курировать школу там и Соня сможет. А Катя с Володей буквально «жили на два дома»: и детей с бабушкой особо не оставишь, и работы — хотя бы в той же Туле — невпроворот. Пока что их выручало то, что мотор получилось вернуть на «Октавию» Михалыча, и теперь машинка чуть ли не ежедневно перевозила эту парочку в Тулу и обратно, хотя и в городе Катя обустроила довольно уютную квартиру. Благо с появлением, хотя и «в следовых количествах», никеля с молибденом Вера Сергеевна сделала установку для гидрокрекинга, которая выдавала в неделю больше шестидесяти литров высокооктанового бензина.
Но все — и те, кто «разбрелся», и оставшиеся в Школе, почти никогда не оставались без дела. Даже учителя, и даже когда уроки в школах заканчивались: ведь и химикалий сам себя не схимичит, и одежда сама не сошьется. И даже новые здания сами не выстроятся. Как заметила Нина, после школы занятая расчетами по новой плотине, «хорошо еще что тетрадки проверять не надо и отчеты в РОНО не составлять». Все и всегда что-то «очень нужное» делали в меру сил и способностей, так что за всей этой суетой возвращение Даши из поездки прошло почти незамеченным, тем более что Марк Ливий Павел, несмотря на данное Лизе обещание, сам не приехал. Но передал, что «нужно еще десять тысяч арбалетов и полмиллиона стрел»…
Отчет Даши о командировке был весьма краток и уложился минут в пять:
— Там все немного сложнее, чем мы думали, — начала она рассказ о своих приключениях. — Сложно то, что этот Тимеситий реально болен, хотя и не смертельно. В смысле, не совсем смертельно. Они же, римляне эти тупые, ради придания винам приятности туда суют ацетат свинца, идиоты. А Тимеситий — большой любитель нехило выпить. Так что, если ты, Лера, не напутала насчет того, что он после победы какой-то помер, то думаю, это он вина свинцованного перебрал на радостях. Гордиан же здоров как молодой бычок, но ему-то всего шестнадцать… в общем, он отобрал у Тихона тонну сахара… не то чтобы взял и отобрал, заплатил… по двадцать денариев за кило, издал какой-то рескрипт на тему запрета военным употреблять вина, свинцом подслащенные. Тихон не обиделся: ему император заказал пятьдесят тонн сахара для армии по двадцать пять за кило. Правда Марк этот уже от себя поинтересовался, не продадим ли мы ему тонн сто, причем он каждый год готов по столько покупать.
— А про цену он что говорил?
— Ну я же в школе училась, слово «экономика» выучила. Сказала, что по двадцать шла только первая партия, за лошадей якобы. Но что на самом деле Тихон за это «бесплатно» нам еще дофига чего должен привезти. Однако по пятнадцать я, причем исключительно из личной симпатии к нему и Гордиану с Тимеситием, которых помершими от свинцового сахара видеть не хочу, попробую уговорить тебя ему продать — при условии, что всем он будет говорить, что брал по тридцать пять. Он репу почесал, но недолго, и сказал, что по такой цене он возьмет сколько угодно. Но это с учетом наших скидок за медь и олово, так что цена практически та же получается что и для Тимона.
— Ладно, уговорила. Закажу Игорке для тебя золотой орден «Знак почета» — заслужила. Что-то еще сложного?
— Да римляне эти какие-то дикие. Простым римским языком им говорят: это — богиня, настоящая, а они не верят. То есть сразу не верят…
— С этого места поподробнее.
— В общем, спасибо Лене за науку и поставленную руку. Этот Филипп Араб — оказывается, это кличка, а звали его тоже Марк, но Юлий Филипп — нашему Марку, который Ливий Павел, на слово не поверил. Кричать начал, спорить…
— Мы все внимание.
— В общем, сказал, что громом только Зевс убить может, а если и я смогу человека громом убить к нему не прикоснувшись, то только тогда он поверит что я богиня и допустит меня до лечения императора. Я сказала, что ради удовлетворения его любопытства не буду убивать постороннего человек, а он себя предложил. Я, конечно, спросила, как он поверит, если умрет — тут он и полез в бутылку: пусть типа я его убью, а потом оживлю. Я сказала, что даже боги не могут оживить тех, кого сами убили, а он — что ему будет достаточно, если он по дороге в Аид поверит… в общем, такой спор на религиозную тему приключился.
— И?
— Достал он меня, да и Лера мне про него много порассказать успела. Сказала, что моего посланника Харон перевезет только за золотую монету, он согласился… в общем, пуля в переносицу попала. Вообще-то никто даже не вякнул, все же видели что он сам просил чтобы я его убила… а вот его легион пришлось Марку Ливию принять. Поэтому он и приехать сейчас не смог, но мальчик этот… император в смысле, сказал что до весны найдет ему замену. Так что наш Марк весной приедет — ну, если его на войне не убьют. Хотя вроде не должны: там было собрание не только легатов, но и некоторых центурионов… то есть шестнадцать легатов было и за сотню центурионов. Короче, все они, посмотрев наши образцы, решили что лучше день потерять а потом за пять минут долететь… в общем, отложили войну на следующий год. Кстати, нашу лорику сегментату они в куски порубили.
— Не жалко, она копейки стоит.
— Они вороненую порубили. Вера Сергеевна же глифталевой эмали ведер двадцать наделала? Я сказала, что белая вдвое дороже. Предупредила, что краска после удара слетает, но мы и краску продать можем, по сотне денариев за стограммовую банку.
— Такой банки на пару лорик хватит…
— Наверное они хреново считать умеют с их римскими цифрами. В общем, еще заказ на тысячу крашеных лорик и двадцать пять банок с краской царапины закрашивать… они сначала в лорику нашу одели какого-то бандита, которого все равно казнить должны были, шарахнули по плечу мечом своим — плечо ему сломали: лорика сильно смялась, но не лопнула. Потом одели в свою лорику и ударили уже нашим мечом, который преторианцы по дороге наточили… В общем, не до пояса разрубили, но мужику хватило… А Гордиан сказал, что вороненых тоже закажет, для легионов, которые на севере стоят. Оно и понятно, в Сирии летом солнце, жара — в черной лорике небось хуже чем в черной машине без кондиционера. Но этот заказ уже потом будет, сначала ему нужно сасанидов победить и денежек захапать.
— Понятно… ты сама как?
— Устала. Или ты про этого Филиппа? Мразь он был, при случае расскажу если очень интересно будет. Не сейчас.
— А что римляне сказали про стальное оперение у стрел?
— Ничего. Тот легат, которого за оружием прислали, только примерно количество проверил… да, вот еще: мечи наши они забраковали.
— Что?!
— Не в смысле забраковали, а в смысле, что они конструктивно не очень, им больше таких не надо. Я так поняла, что император хоть и молодой, но учился военному делу по-настоящему: сказал, что мечи эти он только центурионам раздаст и преторианцам, а остальные в Германию и Галлию отправит: там с всякими варварами драться в лесу они хороши. А в пустыне, когда они манипулами воюют — не очень, в строю ими драться неудобно: длинные очень. Парочку они попробовали укоротить…
— Интересно, чем они их порезать сумели?
— Кузнецом. Раскалили и отрубили.
— Идиоты, они же сталь отпустили!
— Ага. Первый, без закалки, стал мягким как и их железные. А второй кузнец в воде закалил, все же какая-то сталь у них уже есть и как с ней работать, тоже навык имеется. Только наша-то сталь после такой закалки треснула после первого же удара. Вывод: творения богинь смертным улучшать — себе вредить. Гордиан сказал, что вот если богини из своей стали гладиусы пожелают сделать, то он сто тысяч купит. И свой в качестве образца передал, у меня в багаже где-то лежит. Посмотри, может пригодится: у него рукоятка разве что не золотая. Кстати, пока не забыла: я с берегов Тибра ящик земли нагребла. Точнее, в ящике двенадцать коробок — в разных местах мне земли накопали, на коробках написано какая откуда. Пусть Алёна покопается, может что полезное найдет. А не найдет… Там недалеко от устья, на морском берегу, у Филиппа Араба была небольшая вилла — так теперь она наша. Вместе с рабами, их человек сто, может двести — подумай, что с ними делать: я пока наших парней там оставила, за порядком следить, но, думаю, нужно все там всерьез обустраивать. И еще, надо Алёне сказать, чтобы начинала выпуск мепакрина в промышленных масштабах: я в самом Риме была неделю всего, так за то время пара сотен человек словило болотную лихорадку — и это только в городе. Оказывается, у императоров на эту тему статистику тоже постоянно ведут. Ладно, следующая встреча с ними в мае, есть время подумать как и что сделать. Надеюсь, пользы от моей командировки получилось больше чем вреда, ты, Лиза подумай что я рассказать забыла, а я пока к Веронике пойду поработаю. Расскажу ей о грядущих болячках, вместе подумаем как с ними бороться будем…
На самом деле все же возвращение Даши все заметили, правда причина была несколько «странной»: через несколько дней после того, как она вернулась, к причалу в Алексине подошла расшива, загруженная оловом и медью которые как раз Даша и купила. По большому счету и груз-то был невелик, но он оказался как нельзя более кстати в свете прочих забот. И прежде всего — забот «сельскохозяйственных».
В сентябре заработал тракторный завод в Туле. То есть он и раньше работал, Саша уже успел разных тракторов сделать штук десять — но именно в сентябре Ксения доделала два «очень важных» станка и трактора начали «сходить с конвейера» со скоростью две машины… в месяц. Не очень-то дофига, но выпуск машин стал, наконец, предсказуемым.
Предсказуемым при условии наличия меди и олова: пока что головки цилиндров и большая часть шестеренок делались бронзовыми. На один мотор меди тратилось, в общем-то, немного, всего около пуда — но моторов то выпускалось гораздо больше, чем один! Семейка Лобановых успела подготовить (за пять с небольшим лет, и сами считали, что это очень быстро) почти семьдесят парней и девчонок, которые хоть как-то управлялись с довольно многочисленными уже станками. А с дюжину из них управлялись со станками просто хорошо: так, бронзовые форсунки для тракторных дизелей делали три девочки, а коленвалы, шатуны, опорные подшипники и прочие «внутренние детали» практически без брака изготавливала отдельная бригада из восьми парней. И один — даже не «парень», а вполне уже взрослый мужчина «слегка за двадцать» из бывших кузнецов — точил и поршни, и поршневые кольца, причем за день успевал сделать их даже больше, чем требовалось для одного мотора.
Потому что «тракторный» не только трактора выпускал, там же изготавливались и «газобензиновые» моторы для флота. Который, стараниями Маркуса, рос очень быстро. Людей, умеющих работать с деревом, было много, и сам Маркус признавал, что ему в своем деле работать оказалось на порядок проще, чем всем другим «цивилизаторам». Вдобавок многие полезные технологические приемы работы с деревом местные знали куда как лучше, чем любой из попаданцев, так что по большому счету, вся его «цивилизационная» работа свелась к тому, что он показал хронотуземцам расшиву. Ну и, конечно, как на судно ставить мотор. И винт. И — что местное население восприняло с удивительным энтузиазмом — педальный привод: в Вырке группа местных лодочников самостоятельно строила теперь педальные вельботы. Почти полностью самостоятельно, у «соседки Ксении» и они закупали лишь по паре конических шестерен привода и обтачивали на станке метровую ось винта. Ну и стальной пруток теперь брали готовый, хотя первый самостоятельно сделанный вельбот они построили, выковывая все металлические детали из оставшегося у них с прошлых лет железа.
Вообще очень многое хронотуземцы делали сами — хотя и с использованием достижений «высшей цивилизации», но это же они делали и раньше. Ту же кожу прекрасно выделывали, просто сейчас процесс стал чуть менее вонючим. Но то, что сейчас всего стало делаться просто на порядок больше, объяснялось единственной причиной: люди теперь не тратили все силы и всё свое время для обеспечения собственного прокорма.
Очень правильно заметила в свое время Лера: деревянный хомут двинет цивилизацию вперед больше, чем стальной плуг. Потому что плуг без тягла вообще смысла не имеет. Фризская лошадка уже могла вспахать полгектара за день, даже с литым чугунным плугом, а лошади из Бельгики — на четверть больше. Трактор, конечно, любую лошадь за пояс заткнет, но внезапно выясняется, что на тракторе ту же картошку окучивать почти невозможно (на Сашином тракторе конкретно) и лошадка с культиватором для такой работы куда как удобнее. Да и для множества других работ — тоже. Женя, правда, сказала, что этих лошадок в достатке будет года через два, однако Лиза уже поняла, что эти надежды безосновательны: две-три сотни лошадей удовлетворят, конечно, потребности в окучивании картошки для двадцати тысяч человек — но народ-то числом стал прирастать гораздо быстрее!
Катя выстроила городок Усть-Непрядвинск, в котором только муромы осталось жить около двух сотен семей. А еще половина греческой бригады усиленно закидывала удочки на предмет «можно ли здесь остаться после того как корабль достроим». Маркус сказал «можно», с условием, что осенью вернутся к себе в Пантикапей (откуда, собственно, бригада и приехала), а весной, с семьями — вэлком бэк! Сказал, что один дом целиком для греков зарезервирует — ну, хотя бы тот, который пока только строиться начал…
Дома Катя решила в новом городке ставить все того же двести четвертого проекта, только на этот раз трехэтажные. Подогнанные «под местные условия»: то есть с деревянными (из дуба) лестницами и бетонными перекрытиями (а еще с водопроводом, канализацией и центральным отоплением). Цемент для которых возили по реке: Денис выстроил еще один цементный завод, правда на сто с лишним километров ниже по Дону, в районе тоже начинающейся подниматься Лебедяни. Там Ходан должен был довольно большую плотину поставить, а возить цемент на телегах через Тулу оказалось очень накладно. Но завод уже работал, и цемента выдавал больше, чем требовалось на два городка вместе взятых, так что и деревеньки, возникающие от Лебедяни до Епифани по Дону и его притокам, быстро застраивались домами «каменными». Большей частью все же кирпичными, но довольно много домов ставилось и из «дикого камня».
Однако окрестное население «притягивалось» не столько комфортным жильем и наличием достаточно высокооплачиваемой работы: в конце-то концов деньги есть нельзя. А вот наличие огромного количества самой разнообразной еды плюс уже разнесшаяся очень широко информация о внедряемой системе здравоохранения — то есть весомая гарантия долгой и счастливой жизни — народ в городки и окрестные деревеньки втягивали как пылесосом даже из весьма отдаленных земель. А Лебедянь привлекала новых жителей еще и безопасностью.
Откровенно говоря, и Лизу, и Леру очень удивляло то, что на землях по Дону — по крайней мере севернее Непрядвы — население было, мягко говоря, немногочисленное. То есть всего там удалось обнаружить парочку крошечных деревенек, в которых жили люди, местными именуемые «южной муромой» — то есть фактически это были переселенцы-экстремалы с низовьев Оки. Почему появились переселенцы, было понятно: хорошие густые леса, в которых много дичи, а в реках — и рыбы. А почему «экстремалы», стало понятно уже после того, как началось строительство Епифани. Коему местные очень обрадовались, потому что, как сами они рассказали, вдоль Дона с низовьев довольно часто приходили кочевники в поисках рабов. По какому поводу туземцы успели уже разработать методику избегания рабства, основанную на принципе «убежать и спрятаться» — чему сильно помогало то, что приезжавшие лесов особо не знали, а верхом по лесу скакали столь неспешно, что даже пеший ребенок легко их обгонял. Тем не менее периодически кто-то, да попадал в лапы кочевников, так что с адреналином у местных было все в порядке.
По этой причине уже Усть-Непрядвинск Катя выстроила довольно своеобразно: город, размещенный на излучине у впадения Непрядвы в Дон, занимал около пяти гектаров и должен был защищен девятисотметровой стеной высотой в три метра. Так как реки фактически окружали город с трех сторон, то пока были построены только четыре башни (две угловых и две «привратных») и примерно метров сто стены с неприкрытой реками стороны, но если почти все дома были уже закончены, то постройка стены лишь немного ускорилась и по планам Кати вся стена будет выстроена уже к следующему лету. Это строительство решили (причем новые местные жители сами решили) даже на зиму не останавливать…
Причиной решимости было то, что местные узнали, что «волшебницы и волшебники» на зиму в городе не останутся. А если зимой можно кочевников и не ждать, то вопрос кто приедет в город весной первым — волшебники или кочевники — оставался открытым. А за стенами и с арбалетами этот вопрос приобретал лишь академический интерес. Практику же летом продемонстрировал Володя, который, приехав в город чтобы сопроводить жену, на всякий случай захватил и три своих новых машинки. Одну — себе, одну — Маркусу. И одну — уже на самый всякий случай — жене.
Поскольку на строительстве и домов, и кораблей он чувствовал себя не очень гармонично вписывающимся в производственный процесс, Вова предпочитал загорать на крыше одной из привратных башен. И когда за Доном из леса показались многочисленные всадники, скачущие к тому месту на берегу, где по осыпям можно легко спуститься к воде а на противоположном берегу подняться, Вова сообразил, что перебдеть гораздо лучше чем недобдеть. Ну а когда всадники с радостными криками бросились переплывать Дон, который в этом месте был шириной хорошо если тридцать метров, он выяснил, что и одного диска к новенькому «Льюису» вполне достаточно для того, чтобы остановить нашествие воинствующих сарматов (про сарматов это Лера всем рассказала).
Собственно, и отдыхать на вершине недостроенной башни в стиле товарища Сухова Вова решил лишь тогда, когда мурома из местных сказал, что степняки чаще всего Дон именно в этом месте переходят, а произвести впечатление на потенциальных рабовладельцев ему помогло то, что место переправы было довольно узкое и около сотни всадников скучились на пространстве шириной вряд ли больше тридцати метров. И, судя по тому, что за лето новых захватчиков в районе стройки не появилось, впечатление он произвел. Рабочие потом собрали много чего интересного, одних акинаков около двух десятков, из которых дюжина вообще оказались бронзовыми — так что и расход патронов окупился. Убитых было меньше… то есть сначала меньше, потом в зарослях нашли еще тушек шесть: похоже, ждать и искать раненых нападавшие вообще не собирались. Да и раненых все же поначалу было большинство, просто рабочие (большей частью из муромы) быстренько через реку перебежали (просто поставив три лодки поперек реки на манер моста), и, пока Володя спускался с башни, раненых уже не стало. Вова распорядился собрать с них все, включая одежду и даже глиняные украшения, и отправить собранное для изучения Лере: его несколько удивили вооружение и экипировка нападавших…
После того, как Вовкин пулемет помог отбить нападение сарматов, Катя резко поменяла проект города: теперь стена строилась непосредственно от берега, так, что двухметровый обрыв оказывался за ней. Узкую же канаву за стеной она решила после постройки стены засыпать, так что трехметровая снаружи стена внутри города получалась высотой лишь в метр — то есть за ней будет очень удобно ходить и стрелять по врагам. Правда это был всего лишь проект — но следующий городок в районе будущей Лебедяни сразу стали строить по аналогичному плану. И там моральную поддержку строителям оказывали сразу полторы сотни арбалетчиков во главе с самим Копотем. А им аналогичную обеспечивал Денис с такой же удивительно полезной в первой половине третьего века машинкой — на самом начальном этапе, пока строился цементный завод. Впрочем Денису поиграть в товарища Сухова не пришлось: похоже, сарматы тщательно и неторопливо обдумывали ситуацию…
— Лера, как ты думаешь, эти сарматы сильно нам могут помешать проторить речной путь к морю? — спросила у подруги Лиза, что-то высчитывая на планшете. — И я не очень понимаю, почему тот же Тихон, не говоря уже о римлянах, без проблем ходят вверх по реке аж до Волги, а в учебниках написано, что сарматы вверх по Дону никого не пускали…
— Ну, во-первых, у Рима с сарматами, точнее с северными аланами, официальный мир, дружба, жвачка. Римляне им даже какую-то дань платят, между прочим. Во-вторых, сарматы эти никого не пускают лишь бесплатно. Жителям Танаиса платить не хочется, а другие купцы, вроде того же Тихона — они просто платят. И их не только пускают, но еще и охраняют.
— Интересно, и сколько же они с нас захотят получить?
— Тебе это интересно вообще или интересно мое мнение?
— Давай сначала твое мнение.
— Мы должны этих сарматов просто игнорировать. Ну чем нам могут помешать закованные в костяные латы кочевники? Я проверила: даже наш арбалет пробивает их с расстояния в полтораста метров. Если они снова где-то захотят напасть… Знаешь, надо бы тебе отдельный указ написать, чтобы раненых сарматов не добивали. Подлечим, объясним им, что степь большая и они нам там мешать не будут — и отпустим подумать.
— Решила стать добренькой?
— Можно и так сказать. Вот смотри: по самым оптимистичным подсчетам вот здесь, от Дуная и до Дона, этих сарматов пасется тысяч триста. Нам потенциально угрожать могут… ну, вряд ли больше двадцати пяти тысяч. Это по всему Дону, а на город, на Лебедянь ту же, вряд ли они смогут собрать толпу больше двух-трех тысяч. Два пулемета помножат их на ноль за полчаса. Но нам их даже убивать не надо, напротив, стоит их холить и лелеять — пока они на нас не нападают, конечно. Уже сейчас у Дуная их начинают перевоспитывать готы, а через три-пять лет готы уже дойдут и до Дона — и вот с ними нужно будет поступать однозначно. Если сарматы помогут нам готов проредить… Кстати, как раз готы лет через десять Танаис сожгут и разграбят…
— А нам что за дело?
— Пока другого канала торговли с Римом у нас нет. Мы, конечно же, через год-другой выстроим Воронеж… выстроим, нам он будет очень нужен. Потом Калач какой-нибудь, Ростов — но это будет нескоро. Так что Танаис в качестве опорного пункта… Отправим туда Нику: на нее, кстати, Мирон давно уже молится.
— Замуж хочет взять?
— Нет, реально молится: Мирон же — грек. А Ника… хорошо еще, что Марк Ливий Павел с Викой не пересекся. Богиня победы, играющая на скрипке — для его неокрепшего ума это было бы катастрофой. Ладно, давай о веселом: у нас больше сотни мужиков языком сарматов как-то владеют: это бывшие рабы будинов, которые были тоже как бы сарматского племени. Отправим их на стройки Усть-Непрядвинска и Лебедяни, встретятся они там с сарматами — информацию как-то передадут. В следующем году заложим Воронеж, туда Короча главным направим.
— Короча?
— Ангелика говорила, что он свалить хочет куда подальше от своего города: к нему подвалило сотен пять «великих воинов» с верховьев Десны, там одних вождей больше десятка, и в городе воцарился форменный бардак…
— Он не говорил… Чем помочь сможем?
— Он жене жалуется когда его уж очень все достает. Ангелика приезжает, раздает всем заслуженные пряники, все успокаиваются на время… Кстати, там уже построили что-то вроде храма Ангелики Франке. Вообще-то школу, но в ней и квартирка Ангелики, так что для местных это практически храм. То есть… храм — не храм, но теперь все споры в городе решают на крыльце школы, а судьями выступают учителя, которых Ангелика туда притащила.
— Если я правильно помню, она туда взяла несколько парней, в нашей школе закончивших четыре класса, им же лет хорошо если четырнадцать?
— Помнишь правильно, так вот эти трое парней и три девчонки в Корочевом посаде — абсолютные авторитеты, невзирая на возраст: они же личные помощники Ангелики!
— А бардак там тогда откуда?
— В городских делах авторитеты. А бардак — разные воины великие периодически возникают на предмет куда-то пойти кого-то завоевать.
— Поняла, путь идут и завоевывают место под Воронеж… Ладно, октябрь на дворе, надеюсь до весны что-то придумаем.
Ничего особо нового до конца двести сорок второго года не придумалось. И ничего выдающегося не сделалось и не выстроилось. Даже обещанные Катей новые домны в Туле: посоветовавшись с матерью, Светой и Леной, Катя все же решила стоить «большие» печи — а для них потребовалось наделать и новых огнеупоров. «Старые» не то чтобы совсем не годились, но так как их и лепили, чтобы выстроить полутораметровый в основании конус без щелей, их можно было использовать только в верхней части домен, а чтобы сделать кирпичи для нижней части, пришлось долго из паршивого боксита добывать глинозем. В общем, как политкорректно выразилась Лиза, «график строительства сдвинулся вправо», причем, похоже, месяца на четыре минимум.
Однако кое-что вышло буквально само собой. Зай, третий сменный мастер со «старой» Светиной печи, «уволился», еще в середине марта. Не то чтобы «отряд не заметил потери бойца» — все же Зай был старым кузнецом из Унды и заменивший его подмастерье и половины опыта мастера не имел, но Света лично взялась поднатаскивать замену и чугун продолжал из домны литься практически в прежнем темпе. К ушедшему мастеру ни у кого претензий даже не возникло: мужику было уже под сорок, а работа кузнецом людей старит быстро — но все же Света немного расстроилась.
Оказалось зря: Зай в Угре поставил свою домну. Правда если Света печь поставила практически семнадцатого века, то у Зая она вышла века так пятнадцатого. По внешнему виду и материалам, а не конструкционно, все же колошниковые конуса для загрузки и подогрев дутья горящим колошниковым газом Зай сделал. А конструкции приводимой в движение водяным колесом воздуходувки с шестью деревянными цилиндрами Света даже позавидовала, сказав Ксюше, что «если бы я тогда была такая же умная, как Зай сейчас, мы бы свою сталь на год раньше получили». Правда Ксюша ее сразу же успокоила, ответив что деревянная бочка при нужном для конвертера давлении просто разорвется…
Тем не менее печь у Зая заработала еще в начале августа и исправно раз в день выдавала даже чуть больше тонны чугуна. Какого-то весьма хреновенького, из него у мужика не вышло даже чугунную утятницу отлить — но в мартене он прекрасно превращался в сталь, а больше от него и не требовалось. Вот только Лиза тихонько ругалась из-за «нецелевого использования трудовых ресурсов». Напрасно ругалась: эти «ресурсы» сама она никак использовать не могла.
Сырьем печь Зай обеспечивал удивительно просто: он устроил в Угре, где её и поставил, «рудный торг» и «угольно-дровяной торг». За мешок с рудой весом около сорока килограммов (ее возили как раз в мешках, сплетенных из камышовых листьев) он платил на торге полкопейки, за дрова (тоже покупаемые по весу) — четверть копейки за пару центнеров. За готовый уголь платил как и за руду — и при таких расценках луговую руду и дрова с углем (большей частью все же именно дрова) ему возили достаточно, чтобы печь работала без перерывов и даже образовывался запас на зиму. Причем возили люди, которые жили аж на пару сотен километров вверх по Угре и километров на полтораста вверх по Протве. Поставщикам это было очень выгодно, ведь в Угре Яна тоже поставила лавку, где продавалась разная посуда, инструмент стальной и прочие «приятности» по ценам — для нынешних времен — крайне низким, а Зай, продавая чугун Свете по два рубля за тонну, обеспечивал всем членам своего «кооператива» (так как печь считалась общей собственностью немаленькой артели) зарплаты по пятаку в день минимум.
Побочным, но тоже полезным следствием инициативы Зая стало то, что парни со «старой» Светиной печи стали изо всех сил стараться превзойти по производительности «конкурента», в чем достигли даже определенных успехов. Даже серьезных успехов, ведь увеличение выплавки на треть — успех вообще, можно сказать, грандиозный. Вот только не при объеме этого выпуска в районе тонны…
Тем не менее уже в августе новенький прокатный стан (на это раз — действительно именно стан) начал отправлять на постройку железной дороги к шахтам ежедневно рельсов столько, что хватало на двадцать пять метров пути. Ровно на двадцать пять метров: две рельсины именно такой длины. Что думали рабочие, привинчивающие эти стальные рельсы к дубовым шпалам, особо никого не интересовало, а сами они высказаться не рисковали: Ангелика поставила руководить постройкой железнодорожной магистрали Жанну Пряхину («урожденную Деларю», как она постоянно уточняла), а эта миниатюрная «француженка» насколько виртуозно владела Великим и Могучим (как, впрочем, и большинство выпускниц инъязов), что рабочие предпочитали молча исполнять ее указания. Специально для нее Вова сделал рельсовый велосипед, так что общую идею рельсовой дороги работяги (в бригаде их было всего двенадцать) уловили — хотя все же искренне думали, что она строится «чтобы начальство быстро до шахты добраться могло». Впрочем, когда по уже готовым путям стали на двух небольших тележках перевозить новые шпалы и рельсы для продолжения строительства, народ слегка задумался: возможность двум мужикам без напряжения катить пару тонн груза со скоростью быстрее любой конной повозки давала к этому очень веские поводы.
Дорогу строили, естественно, узкоколейную, в семьсот пятьдесят миллиметров, и работа Жанны в основном сводилась к тому, что она тщательно измеряла расстояние между уложенными рельсами. Единственное ее личное «существенное вмешательство» в конструкцию дороги состояло в том, что шпалы она распорядилась класть на длину собственного шага (чтобы как раз шагать по шпалам было нормальному человеку удобно). Но при ее шаге около семидесяти двух сантиметров результат не сильно отличался от какого-то почерпнутого в литературе «норматива», так что приказ ее никто отменять не стал.
Ну а так как на «основной работе» у Жанны этой самой работы было хорошо если на полчаса в день, в управление ей была передана и первая «железнодорожная мастерская» — где, собственно, она и оттачивала свое ораторское мастерство. Для мастерской Ксюша изготовила три станка: два токарных (на которых делались здоровенные «шурупы», крепящих рельсы к шпалам), и один сверлильный, которым в шпалах делались дырки. Именно дырки, назвать то, что получалось, словом «отверстие», было бы издевательством. Хорошо еще, что рельсовые накладки и опорные плиты прямо с завода поступали с готовыми отверстиями: Жанна искренне было убеждена, что рабочие в ее мастерской что-то ровно просверлить не в состоянии генетически. Насчет генетики она, конечно, ошибалась, но вот обучить уже взрослых хроноаборигенов работе на станках было действительно великим колдунством, так что болты у нее точили все же молодые парни.
И единственной проблемой, которую Жанна пыталась решить вместе с Ксюшей, было то, что даже при работе в три смены в мастерской делалось крепежных шурупов как раз на жалкие двадцать пять метров рельсового пути. Впрочем, новые станки Ксюша сделать обещала достаточно быстро, так что реальной проблемой было отсутствие требуемого числа токарей — и вот обучением их Жанна с Ксюшей и занимались большую часть «свободного» времени…
Новый двести сорок третий год в Школе встретило очень мало народу. Правда Катя с Володей (и детьми, конечно) выбрались к маме и бабушке, но кроме них-то в поселке оставалось лишь шестеро учительниц и двое врачей. Еще Михалыч с Ларисой вернулись и Вера Сергеевна никуда не уехала, а Алёна все же перевезла свой «химфармзавод» в Тулу. Так что все наличествующие «попаданцы» собрались в кухне у Марины (а многочисленные дети развлекались в «детской», где за ними присматривали «будущие врачи» из классов Вероники и Даши).
На столе стояли разные вкусные праздничные блюда: и оливье, и селедка под шубой, и даже салат «Мимоза». Было и вино, и дыни, и даже неведомыми способами сохраненные Мариной до Нового года персики — вот только почему-то праздничного настроения не было. Тихо бормотал телевизор, на котором кто-то запустил какой-то праздничный концерт…
Никита решил все же малую толику веселья в застолье привнести. Незадолго до полуночи отлучился на несколько минут, потом вернулся, таща какой-то ящик. Покрутился возле него — и из ящика донесся — на фоне негромкого гула — голос Оленьки, рассказывающей мелким детишкам сказку:
— У старика и старухи был котеночек черноухий…
Все практически одновременно повернулись к нему и уставились на ящик.
— Вот, я Оле обещал сделать и сделал. Это проигрыватель для грампластинок, как в старой кукле, только побольше… и пластинки я тоже сделал. Пока только три, и они почему-то у меня быстро портятся, но я думаю, что с одной матрицы их можно и много наштамповать…
— Так, молодой человек, это вы для этого у меня выспрашивали как поливинилхлорид получить? — привычно ироничным тоном поинтересовалась Вера Сергеевна. — Вопросы надо задавать конкретные, для пластинок использовался… используется сополимер хлорвинила, винилацетата и стирола, я расскажу, как его получать.
— Никита, ты просто чудо! — радостно воскликнула Марина. — Я теперь тебя весь год лучшими вкусняшками кормить буду, а ты все наши песни со всех телефонов и планшетов на свои матрицы перепиши.
— Все не надо, — улыбнулась Вика, — большую часть попсы можно и опустить. Но все равно… Дамы и господа! Предлагаю поднять бокалы за великого мастера Никиту Серебрякова! Воистину, прошедший год порадовал нас величайшим достижением, и все неудачи двести сорок второго года одним этим перекрываются многократно!
— Тут звук не очень… я одноламповый усилитель только сделал…
— Усилитель — дело наживное, сделаем и хороший. Я и сам его сделаю, — добавил Михалыч, — а ты уже сделал главное: мы теперь, по крайней мере по части музыки, не зависим от вымирающих компьютеров. А если покумекать, то и тексты на пластинки можно как-то переписать — но это мы позже подумаем. А ты — ты сделал первый, но очень важный и нужный шаг. Шаг в нужном направлении. Лиза, ты готова Новогоднюю речь произносить? Я сейчас наберу тульский номер, нужно и остальных порадовать…
Выстроенную Катей первую домну в Туле запустили второго апреля. А двадцать седьмого апреля ее остановили. Внезапно выяснилось, что для домны просто не хватает сырья. Когда печь еще только проектировалась, Катя предположила, что ее производительность удвоится по сравнению с выстроенной в Дубне, но домна, оборудованная самыми совершенными (в текущей ситуации) прибамбасами, выдавала не «около семнадцати тонн» чугуна в сутки, а немногим меньше тридцати. Поглощая, соответственно, почти вдвое больше с предполагаемым, и руды, и угля.
В принципе, с рудой проблема была решаемая: по смутным воспоминаниям Лизы были заложены сразу три шахты (чтобы уж наверняка попасть в залежь руды), и все три шахты в руду попали. Набрать полсотни новых шахтеров проблемой не было, а перевезти за день — хотя бы с помощью нескольких тракторов — дополнительные тонн тридцать руды на четыре километра от шахты до завода тоже представлялось реальным. Но вот нажечь, а потом дотащить в город «сверхплановые» пятьдесят тонн угля — это оказалось задачей неподъемной. При самых лучших раскладах на это требовалось где-то изыскать около четырех тысяч лесорубов, углежогов и возчиков, не говоря уже о паре тысяч лошадей…
— Вот уж воистину: лучшее — враг хорошего! — высказалась Катя за обедом у бабули. — не выпендривалась бы, поставила печь как в Дубне — и запустила бы ее еще в октябре, и останавливать бы ее не пришлось из-за угля.
— Да не расстраивайся ты так, — поспешила успокоить ее Марина, — зато теперь к лету и дорогу железную до угольной шахты дотянем: рельсы-то Света обещает через пару недель все нужные прокатать. А с углем…
— Света говорила, что для кокса этот уголь не годится.
— Не годится, — подтвердила все чаще приходящая в гости к Марине Вера Сергеевна. — Зато очень даже годится для газового завода. А кубометр газа в домне заменяет полкило угля. Правда, газом можно заменить всего процентов десять угля, но и это очень неплохо. Однако, девочка, мне кажется, что вы… точнее Света где-то что-то совсем слегка напутала… раз эдак в пять. Печь у тебя замечательная, а вот топит ее Света из рук вон плохо. Если меня окончательно не свалил старческий склероз — а он не свалил, я утром специально с книгой сверилась — то еще в середине века девятнадцатого тратить тонну угля на тонну чугуна считалось слишком расточительным. Веке же уже в двадцатом, точнее в тридцатых годах, в самом начале тридцатых — про более поздние времена у меня не написано — средние затраты кокса в печи составляли примерно три четверти тонны на тонну чугуна. А для варки спецсталей чугун, выплавляемый на угле древесном, потреблял этого угля чуть больше полутоны. А с газом и кислородным дутьем и это количество будет явно избыточным. Девочка, ты на машине? Не сочти за труд, подвези меня на завод когда домой поедешь, я попробую разобраться в том, что Света не так делает…
— Конечно, конечно, подвезу когда вам будет удобно. Если Светка тут напортачила…
— Солнышко, успокойся, — миролюбиво прервала экспрессивную речь внучки Марина. — Ты все же не забывай две вещи: первое то, что Света в одиночку всю нашу чугуноплавильную промышленность подняла и тянет, а второе — что она по образованию учитель физкультуры, а не металлург. То, что она сделала — уже героизмом попахивает, а то, что сделать не сумела… кто сможет ей хоть в чем-то помочь, как Вера Сергеевна например, тот и поможет. А кто не сможет — как ты, например, тот ее пинать не вправе, мне кажется.
— Спасибо, бабуля. Ты совершенно права, просто я какая-то психованная в последнее время…
— Так… а Вовка уже знает?
В мае в Школу снова приехал Марк Ливий Павел. До Волги он шел не один, и даже не с дюжиной преторианцев: его сопровождал целый легион. Потому что, во-первых, шел он забирать «стратегический груз», а во-вторых, и с собой приволок очень немало ценного сырья. Но уже по Волге и до Рязани он поднимался со все теми же преторианцами, к которым добавился только один «попутчик», а в Школу его пустили лишь одного. Поселили его в том же доме, что и в прошлый раз (причем ему показалось, что с тех пор в доме других жильцов и не было), и на следующий день уже в одиннадцать часов пригласили на встречу с Верховной.
А на следующее утро легат отправился в обратный путь. В чувствах весьма… разнообразных: богини сразу отдали ему «в счет будущих поставок» пять тысяч арбалетов и полмиллиона стрел, но новый заказ приняли лишь на пять тысяч стальных гладиусов, сказав, что «больше римлянам не нужно». Причем сказали, что вообще новых заказов на оружие принимать не будут, и даже на стрелы — а ведь римские ремесленники, которые попытались такие же стрелы делать, не очень-то и преуспели. Как на стрелу надеть два стальных кольца, которые были меньше этой стрелы в диаметре, никто и придумывать не стал: сразу ясно, что это только богини могут. Но и с деревянным оперением стрелы… как там предупреждала Divina Elizabeth: «мы не будем отвечать за то, куда эти стрелы полетят». Впрочем, если стрелять во вражеский строй, то все равно хоть половина стрел, да воткнется во вражью туши…
С другой стороны Dea Historiae согласилась ему — и только лично ему — продавать по сто тысяч своих двухфунтовых мешочков сахара каждый год. Правда, за дополнительные услуги, которые могут оказаться совсем не дешевыми… впрочем, и Гай Фурий Тимеситий, и тем более Гай Мессий Квинт Деций, стараниями Марка Ливия сильно приблизившийся не только к императору, но и к императорскому титулу, ему в небольшой помощи не откажут…
Трофима уговорил «поехать к богиням» Марк Ливий Павел. Именно уговорил, ведь Трофим был свободным человеком — а то, что ему едва стукнуло семнадцать, ничего не значило. Сенатор же просто запомнил слова уважаемой Дарьи, которая случайно увидела как этот парень в мастерской Панталеона лепит голову очередного заказчика. Марк Ливий Павел привел туда Дарью, имея в виду заказать известному скульптору и ее статую — но со статуей не сложилось так как богиня категорически этому воспротивилась. Однако он не пропустил мимо ушей высказывание Дарьи о том, что «хорошо бы этого парнишку к нам поработать привезти»…
Во время их визита в мастерскую юноша занимался совершенно тем же, чем занимались и все другие младшие подмастерья скульпторов: пока мастер обсуждал с заказчиком детали будущей скульптуры, быстро из простой глины лепил одну из частей тела того, чья скульптура или бюст принесет мастеру изрядную сумму. Не самая сложная работа, однако богиня с персидском именем, очень при этом персов не любящая, среди дюжины подмастерьев заметила только Трофима. Марк знал, что лепильщики как правило до самой смерти так и остаются «младшими подмастерьями», так что уговорить Трофима на несколько лет отправиться к богиням, особого труда не составило. Ну что стоило сенатору пообещать подарить парню небольшую мастерскую и сделать пяток заказов для своих друзей?
Само путешествие на Трофима впечатления особого не произвело: в море его укачало через час после отплытия, а во время плаванья по рекам он в основном боялся, что его снова укачает. Так что полуторамесячный карантин от воспринял как «избавление от мук». Вдобавок Трофим не смог не заметить, что после посещения местных терм (совсем не похожих на римские) вши куда-то пропали…
Ну а после карантина Трофима перевезли в крошечный поселок. По размеру поселок казался крошечным даже по сравнению с Фарсалосом — родным городом Трофима. Но здесь жили богини — и одна из них, которую звали Екатерина, дала ему первую работу. Не очень сложную, всего лишь поручила ему вылепить цветочный барельеф из белой (точнее, светло-светло серой) глины. А затем другая богиня, Ольга, предложила ему вылепить то, что он сам захочет.
Трофим слепил то, что поразило его еще в первый день пребывания в поселке: трехцветную кошку. Он никогда раньше таких красивых кошек не видел — а еще он и представить себе не мог, что люди — или боги — могут так ублажать мелкую скотинку. Не простая это кошка, наверняка есть и в ней что-то божественное — и когда небольшая статуэтка вышла из печи абсолютно белой (даже белее сенаторской туники), он вслух пожалел о том, что нет у богинь нужных красок чтобы правильно раскрасить окаменевшее изваяние.
К его удивлению еще одна богиня (которую он боялся больше всех других, так как носила она грозное имя Виктория), услышав сетования парня, забрала белую керамическую кошку себе и покрасила… Трофим даже было решил, что богини видят не так как люди: цвета не были похожи на настоящие даже издали, лишь тусклые рыжие пятна слегка отдавали «кошачьей» красотой. Но когда скульптурка второй раз прошла через печь, Трофим и сам не сразу бы отличил живую кошку от каменной.
— Я думаю, что тебе самому нужно поработать с разными такими красками, — сказала ему Виктория, — потому что при обжиге цвета меняются иногда немного, иногда очень сильно и заранее, не наработав опыта, иногда очень трудно предсказать что получится в результате. Ты попробуй, никто тебя торопить не будет — нам важнее, чтобы было красиво, а не быстро… то есть быстро и некрасиво делать просто неинтересно. Екатерина строит храмы науки — а ты постарайся украсить их так, чтобы и через десятки лет люди, и главным образом дети, сами стремились войти в эти храмы…
Трофим слова эти запомнил. И решил, что нужную богиням красоту он создаст. Ведь им уже понравилось то, что он делает: каменная Красавица была поставлена у дверей дома бога Михалыча — на парапете крыльца, где и живая «модель» любила валяться тихими вечерами…
Поездка Веры Сергеевны в Тулу, даже к неработающей домне, дала удивительный результат. Не мгновенно, но все же достаточно быстро. Старушка с интересом оглядела огромную печь, к которой раньше она ближе, чем на полкилометра и не приближалась. Взяла на анализ кусок доменного шлака, чугунную чушку, по ее просьбе рабочие отковыряли ей кусочек огнеупора изнутри печи. Еще она захватила кусок угля, которым печь топилась, немного руды. А через неделю, которую она потратила на анализы всего взятого, Вера Сергеевна отправилась в Дубну, где — уже на печи работающей — провела, как она сказала, небольшой химический эксперимент…
— Мы слегка ошиблись в том, что без особых раздумий просто отмасштабировали нынешнюю железоделательную печь на домну, — пояснила Свете она результаты этого «эксперимента». — То есть просто сыпали в печь много лишнего угля и недокладывали руды. А еще не думая реализовали вычитанный в энциклопедии принцип «чем больше дутья, тем лучше». Не учли, что «дуть много» века девятнадцатого в двадцать первом воспринимается как «дуть аккуратно, но без фанатизма». Вот и выходило, что мы просто пережигали уголь, причем жгли его так быстро, что угарный газ просто не успевал восстанавливать железо в печи…
Ее «эксперимент» состоял в том, что у воздушного насоса отключили предварительный турбонаддув и один из четырех «цилиндров», уменьшив дутье, и вместо каждой третьей корзины с углем в печь сыпалась дополнительная корзина руды. А результат удивил всех: вместо «стартовых» семи тонн или даже десяти, которые печь выдавала при добавлении к дутью кислорода, теперь в ней чугуна стало выплавляться по пятнадцать тонн в сутки. Света было решила модернизировать печь, добавив и поддув ее газом, но Лиза, поговорив с Верой Сергеевной, делать это запретила, предложив первым делом доработать таким образом печь в Туле: там прирост производительности «в абсолютных цифрах» намечался тонн на десять в сутки. К тому же в Туле и вторая печь была почти готова — а раз расход угля уже сократился втрое и с газом еще дополнительно должен был уменьшиться, то уже существующей угледобычи почти хватало и на две «больших» домны одновременно.
«Почти» все же не означает «совсем», однако если высокая наука берется за какое-то дело, то результат может оказаться парадоксальным. О том, что кокс из бурого угля ни при каких условиях не может использоваться для выплавки чугуна, и так было «всем известно». По крайней мере во всех книгах века двадцатого так утверждалось, причем со ссылкой на довольно многочисленные (и совершенно безуспешные) попытки хоть как-то ситуацию изменить. Но в одной из таких книг было найдено упоминание о том, что для выплавки каких-то особых сталей «потомки» как-то научились применять кокс, получаемый из торфа. Правда, местные «залежи» торфа вряд ли бы позволили выплавить хотя бы пару десятков тонн чугуна, но, как отметила Лиза, Россия не ограничивается территорией Тульской области. Московская область же была известна тем, что там мощнейшие электростанции строили, которые только на торфе и работали, а уж где для них этот торф копали… Лиза нашла «в старинной литературе» упоминание об огромных болотах, начинающихся всего в пяти верстах от Оки.
Вообще-то пять верст — это по нынешнему времени тоже немало, но если каждый день производить хотя бы по километру рельсов… даже по шестьсот метров (ровно столько теперь выдавали два прокатных стана, через которые проходила заметная часть выплавляемой стали), то и такое расстояние становится небольшим: когда раскаленную чуху в четверть тонны кантуют не четверо мужиков, вооруженных клещами, а механический кантователь, с рабочей силой становится как-то попроще. А с постройкой железных дорог тоже становится получше — если крепежные болты не точить на станках, а на прокатном стане «штамповать». Так что три десятка мужиков были направлены на постройку нового причала на Оке, а почти сотня дровосеков дрова начали добывать на дороге от берега к болоту…
Делать кокс для доменной печи из торфа было все же занятием не для слабонервных. Сначала торф нужно было хорошенько высушить — что само по себе представляло весьма непростой квест, так как он впитывал воду из воздуха даже в прохладный летний вечер, а в туман (который опускался чуть ли не ежедневно) он становился мокрым, как будто его специально поливали водой. Затем этот торф следовало перемешать с угольной пылью. По словам Веры Сергеевны тут очень подошел бы не совсем пригодный для металлургии антрацит, но его ведь тоже не было — зато в изобилии имелся ни на что другое непригодный липовый уголь. Сам по себе непригодный, но в торфяном брикете очень даже оказавшийся полезным — а так как липа составляла чуть ли не четверть вырубаемых лесов…
Далее из смеси торфа с углем нужно было сделать брикет. Не просто «кирпичик», а очень сильно утрамбованный кирпич. Эксперименты Вера Сергеевна проводила, используя «кирпичный» пресс — и результат получался радующий, вот только чтобы рыхлый торф сжать до плотности кирпича, его приходилось подсыпать в форму минимум раз семь, так что производительность процесса угнетала.
Самой «пострадавшей» от усовершенствования «черной металлургии» себя считала Катя: вместо иных, более интересных занятий она теперь занималась проектированием и постройкой новых коксовых печей под торфяной полуфабрикат и, что угнетало ее больше всего, хранилищ торфяных брикетов. Ну, казалось бы, сарай большой — однако чтобы штабель этих брикетов не самовоспламенился, сарай должен быть а) герметичным, б) заполняться сухим нейтральным газом и в) обеспечивающим легкий доступ для его заполнения брикетами или для их извлечения. С газом было проще всего: кислородная станция в качестве отхода абсолютно сухого азота выдавала в изобилии, а вот все остальное требовало изрядной фантазии и точных расчетов.
Ее супруг себя пострадавшим не считал: Вова с удовольствием конструировал множество различных механизмов, с помощью которых брикеты можно было делать гораздо быстрее, чем за десять минут одну штуку. Правда когда он рассказал жене, как должен выглядеть конвейер для сушки торфа, та кинула в него тем, что первым попалось под руку (по счастью, это оказалось подушкой) и сообщила, что «сарай длиной в двести метров ты и без меня построишь». Хотя, в заботе о семейном благополучии, и прочитала ему небольшую лекцию о «температурных швах», из которой Вова понял лишь то, что с предложениями выстроить что-то нетривиальное к жене нужно подкатываться в более спокойной обстановке…
В результате всего этого печь в Туле снова запустили в начале сентября, а население города слегка превысило уже десять тысяч человек. Из которых детей обучабельного возраста было уже заметно больше трех тысяч. И вовсе не потому, что семьи в городе были уж очень многодетными (туда в основном как раз молодые семьи селились, с одним, редко двумя детьми), а потому что школьники в город свозились из всех окрестных селений. Сами школы (числом три штуки) Катя, не мудрствуя лукаво, выстроила по тому же проекту архитекторов Чалдымова и Степанова, что и пединститут (правда, заранее попросив Трофима изготовить разные «лепные украшения» по примеру настенной лепнины Тотьменских церквей), и рядом с каждой из трех школ были выстроены и по два «общежития» на четыреста человек каждое (опять «по двести четвертому проекту»). С «архитектурными излишествами» для общаг пока не сложилось, просто здания строились в расчете на то, что позже они будут облицованы поверх голых кирпичных стен, но они уже были выстроены. И в каждой школе, как с некоторым удивлением выяснили учительницы, вполне можно было обучать одновременно по полторы тысячи человек — ну, если обучение в две смены организовать, потому что по проекту здание рассчитывалось на восемьсот восемьдесят школьников.
С одной стороны в две смены детей учить плохо, но когда учителей катастрофически не хватает, то хоть так. А с другой… Ярославна, главным образом из-за отсутствия «подготовленных кадров» и — в большей степени — в связи с дефицитом учебников, поменяла всю программу обучения. В «начальной школе», которую правильнее было бы назвать все же детским садом, обучались дети с пяти до семи лет включительно — и для начальных школ Катя подобрала проекты именно детских садов (хотя бы потому, что днем детям спать полезно). Знаний они там конечно набирали не особо много, но по крайней мере после этого дети уже умели и говорить по-русски, и читать-писать, и считать в пределах сотни могли без особых затруднений.
Средняя школа по планам занимала еще пять лет, и выпускник уже обладал довольно солидным запасом знаний и, что было немаловажно, некоторыми умениями. Должен был обладать: осенью Катя приступила к постройке отдельных мастерских для каждой школы, а Ксения приступила к относительно серийному выпуску небольших «учебных» станков. Всего трех типов: токарных, сверлильных и фрезерных, но выпускники школ по крайней мере пугаться станков не будут.
Отдельно была запланирована «старшая школа». Отдельно, так как в нее подразумевалось принимать лишь тех детей, кто хорошо закончил школу среднюю и (пока это оставалось лишь в качестве благих пожеланий, но Ярославна изо всех сил старалась подготовить нужные методички отбора) тех, кто способен и сам хочет в дальнейшем получить образование высшее.
Последним новведением Ярославны стал совершенно новый подход к формированию классов, которые, как и в привычном учительницам мире, разделялись «по буквам». Но если «раньше» буква означала лишь абстрактный признак определенного класса, то теперь ей обозначалось время его формирования. В «А» брали детей, кто на первое сентября достиг пятилетнего возраста (и не был умственно отсталым — хотя это требование и оказалось простой формальностью: такие, если они и были, просто до школьного возраста не доживали). В «Б» — кто достиг этого возраста после первого сентября, но до первого ноября. В «В» — успевших к первому января, а в «Г» — первоапрельских детишек. Казалось бы, что в такой системе классы «Б» будут самыми маленькими, а «А» — самыми большими — но при выборе «дат сепарации» Ярославна учла некоторую «сезонность» появления на свет младенцев, так что как раз классы «А» оказались самыми маленькими, а «Б» — наоборот, самыми большими. Впрочем, в детском саду это было совершенно не критично (с точки зрения качества обучения), а уже в среднюю школу детей переводили не только по возрасту, но и по успеванию, так что народу во всех классах оказывалось примерно поровну. Примерно по сорок человек — и пока всех удавалось обучать в одну смену. Но что будет потом — об этом не то, чтобы старались не думать, просто все были твердо уверены, что Лиза придумает. Ну, она и думала…
Патек остановил коня и вгляделся в расстилающуюся перед ним степь. Да, глаза его не подвели: на горизонте уже отчетливо можно было разглядеть вершину башни.
— Мы почти пришли, — сказал он, особо ни к кому не обращаясь.
— Да, но нужно ли нам идти дальше? — с сильным сомнением в голосе спросил Асар.
— Мы можем и повернуть. Только кто нас похоронит так, чтобы в будущей жизни у нас было все нужное? А там мы, по крайней мере, будем уверены, что в следующую жизнь мы придем не голые и безоружные.
— Не знаю… я вообще не понимаю, зачем им так делать? Им же не нужны воины…
— У них много лошадей. Ты видел их лошадей?
— Видел…
— Их очень непросто прокормить. И вырастить — для этого нужны сильные и храбрые мужи. Я разговаривал с ними… очень давно: они ценят тех, кто умеет хорошо ухаживать за лошадьми, и если мы будем этим заниматься, они и прокормят нас, и защитят. Главное — защитят, потому что мы уже себя не защитим. Ты слышал, что рассказывал Ханак? Из его рода осталось всего пятеро, даже если считать старую Ору. А ведь его род был самым сильным к западу от Оскола…
— Санон говорил, что они забирают детей…
— Санон — дурак. И он не может простить Аргу, которая ушла к ним чтобы ее сын не умер. Я встречался со Смордом, он не умер и единственное, что с ним они сделали, так это научили читать и писать. На их языке, но это та плата, которую они требуют за защиту: наверное, им нужно чтобы дети могли читать их священные книги.
— Зачем?
— Людям не дано понять, зачем богам что-то нужно. Зачем вообще нужны книги? Я не знаю, но Сморд говорил, что в книгах написано как делать многие вещи. Он пока не очень хорошо понимает, что в них написано, но… Если мой сын научится делать такие же арбалеты, то я согласен: пусть учится. Когда он вырастет, мы вернемся в степь и выгоним всех, кто нам мешает жить.
— Если так… да, ты прав. Мы пойдем дальше, а когда мы станем сильнее, вернемся. Вернемся живыми и одарим тех, кого похоронили, обильными дарами — которые отберем у пришедших с заката…
— Что-то мне подсказывает, что следующую железную дорогу придется класть к Епифани, — высказала в пространство свою мысль Лиза.
— Причем через Новомосковск, — уточнила эту мысль Лера, которая с детьми зашла к подруге в гости. Как, впрочем, она это проделывала практически ежедневно, так как Лизе нравилось обсуждать с Лерой разные проблемы. Историчка в большинстве из них не разбиралась, но ее часто ехидные замечания позволяли уже самой Лизе взглянуть на проблему с другой стороны и выбрать оптимальное решение. Так и сейчас случилось:
— Почему через Новомосковск?
— А будем там гипс добывать. Если ты помнишь, Михалыч жаловался, что до гипса там шахту копать через три водоносных слоя…
— Помню, а ты придумала как их нам пройти?
— Нет конечно, я же в постройке шахт с детства заслуженный эксперт. Но я вычитала, что при строительстве Петровского канала из Шата в Дон тогдашние инженеры решили родник на дне Ивуан-озера сделать помощнее…
— Допустим. И что?
— Они в роднике скважину бурить стали.
— Очень интересно.
— И когда поглубже копнули, все Иван-озеро в эту скважину и вытекло, опустившись почти на две сажени.
— И какое это имеет отношение…
— Я подумала, что они озеро спустили как раз в водоносный слой, который потом мешал гипсовую шахту выкопать. Проверила — по тем источникам, которые найти удалось. В Новомосковске самый мощный водоносный слой был как раз на той глубине, на которую петровские инженеры забурились. Десять саженей. Как я понимаю, сквозь озеро нам прокопать шахту не выйдет, а если там пока сухо?
— А если не сухо?
— Я на летние каникулы послала туда старший класс, они аж на двадцать саженей прокопали. Не сказать, что там совсем уж сухо, но ребятишки семь метров песка прошли вычерпывая воду простым ведром… двумя ведрами, у них два ворота над шахтой поставлено было. Докопались до плотной глины, стенки выкопанной шахты на два метра вглубь глины и на метр выше слоя песка забетонировали. Подтекает, конечно, помаленьку, но ствол получается вполне себе проходимым, а гипс нам очень нужен. С Павлова его все же мало приходит, а как школьников еще добавится, что и тетрадки на всех сделать не сможем…
Бумагу для тетрадей делали самую плохонькую: «промокашку» из липы (ее проще всего было молоть) обрабатывали серной кислотой, а затем промывали и прокатывали через стальные валы чтобы получился лист поплотнее. В результате «тетрадная бумага» напоминала скорее бумагу пергаментную, жесткую и хрустящую (разве что воду, в отличие от той, все же пропускала) — но писать на ней было вполне возможно, а другой, более качественной бумаги не было. Точнее была, но мало — ее даже на книжки (например, те же учебники) не хватало. Сейчас над выпуском только «тетрадно-липовой» бумаги трудилось полтора десятка людей, а детское население прибывало очень быстро.
— Кстати о тетрадках, — продолжила диалог Лиза. — Мне кажется, что для старшей школы в Туле нужно отдельное здание построить. Может быть, не такое большое, там же всего в два потока будет учиться хорошо если по два класса…
— Нужно просто завязывать с набором мелких детишек в нашу школу. Оставим здесь только старшие классы, ее лет на несколько хватит чтобы всех старшеклассников окрестностей обучать. Опять же, в Туле для старших классов учителей мы не найдем…
— Сачкануть захотелось? — засмеялась Лиза, так как Лера сейчас главным образом заведовала школой в поселке. — А наши дети-внуки подрастут, где их учить?
— Это ты себя на вы называешь, бабуля? — в свою очередь рассмеялась Лера. — Большинство из наших уже навсегда поселок этот покинуло, и своих детей они учить будут там, где сейчас живут. А дети… и внуки тех, кто остался — их хорошо если на один некомплектный класс наберется. Даже если брать детишек тех, кто к нам сюда переселился, Кириных например или… ну, ты поняла, один класс мы соберем. А больше — не надо, так понятно? Кстати, ты на пуск железной дороги-то собираешься?
— Собираюсь, только его на завтра перенесли. Сашка вагон не успел доделать слегка. А ты поедешь?
— Надо бы. Я же историк, а тут событие самое что ни на есть историческое: первая железка на планете! Еще наснимаю всякого, фотки для истории напечатаю — а без меня-то кто это все сделает?
С фотками все стало замечательно. Краску для принтера Вера Сергеевна «схимичила» довольно давно, правда сначала только темную. Не черную, а какую-то бурую, но принтер на ней прекрасно работал, а какого цвета буквы в справочниках или учебниках, не особо и важно. Позже, когда началось производство краски для тканей, кто-то (вроде бы Наташа, но может и Зоя) сообразил, что бумага — она тоже из целлюлозы. Химики поднапряглись, вчитались в учебники — и схимичили еще и желтый краситель — после чего стало возможным и цветные картинки печатать. А прошлой весной началось производство бумаги из конопли. То есть из конопли Михалыч ее и раньше делал, но для масляных фильтров, довольно рыхлую — а сейчас начался выпуск и «нормальной». Бумага получилась ну ни разу не промокашка: по плотности (и прочности) она больше напоминала ту, на которой сторублевки печатались. Вот только сделать ее белой не вышло, бумага была хоть и немного, но желтовато-сероватой — однако при правильной цветокоррекции и на ней фотографии получались замечательные. Пока «бумажная фабрика» такой бумаги выдавала листов по пятьдесят в день, но Лиза уже поставила в план увеличение ее выпуска раз в двадцать, благо сырья (а на бумагу шло лишь посконное волокно) имелось в избытке.
— И детей всех с собой возьми.
— А ты на чем поедешь? Я наверное уже не влезу…
— Вечером Алёна приедет. Она уже заезжала, Ютон проверить. Все работает, на нем отправимся. И Вера Сергеевна, и Михалыч с Ларисой — там мы должны быть все!
— А Надя, Оля…
— Маркус еще позавчера за ними ушел, вечером уже все здесь будут. А Соня еще вчера в Тулу приехала. Не знаю, как тебе, я мне поездка по железной дороге — это возвращение к настоящей цивилизации.
— Ты права. Сколько у нас еще телефонов-то живы? Нужно все взять фоток понаделать…
Насчет вагона Саша все же немного слукавил: он действительно слегка не достроил пассажирский вагон, но никому не сказал, что уже третий пассажирский. Вагон так и отправился в дорогу не до конца отделанный, без дверей в тамбуре — зато в поезд из трех вагонов влезли и все «попаданки», и их довольно многочисленные дети. А то, что многим детям пришлось сидеть на коленках у взрослых — это пустяк, ведь вся поездка в один конец заняла чуть больше сорока минут.
Для тепловоза Саша сделал новые двигатели, по сути — восьмицилиндровые V-образные версии тракторного со слегка увеличенными цилиндрами. Два мотора по шестьдесят лошадок три пассажирских вагона тянули легко, а для перевозки грузов они все же оказались слабоваты. Первый же грузовой эшелон (с двумя вагонами по двадцать тонн угля в каждом) он едва дотащил за час — что, впрочем, тоже было очень неплохо. Настолько неплохо, что хронотуземцев результат буквально вогнал в ступор, плавно переходящий в восторг. Причем восторг не от того, что они сделали, а от того, что «великие волшебницы сотворили великое чудо». Впрочем, Лиза (по совету Михалыча, постоянно внушающего молодой женщине мысль о том, что «нужно людей заставлять гордиться собственными достижениями») наградила всех строителей дороги специально сделанными медалями, после чего эта часть населения принялась именно гордиться. Правда гордиться начали не все награжденные: Жанна, которой медаль была вручена золотая (а не бронзовая, как всем рабочим), вообще поначалу обиделась, ведь по ее мнению она-то только и делала, что каталась на велосипеде по путям. А Ангелика, получившая такую же, хихикнула и тихо, чтобы было слышно одной Лизе, предложила:
— А за растрату сил и средств на постройку ненужного дровяного моста лишить меня всех наград — и будем в расчете.
— Никакого у тебя уважения к руководству! — ответила Лиза, — одно лишь антиобщественное поведение. Сказано тебе ликовать — ликуй, и нечего тут. До завтра ликуй, а завтра с утра с Жанной зайдите ко мне, будем новую дорогу планировать. Народные массы выдвинули минимум три идеи дальнейшего развития путей сообщения, надо прикинуть что больше пользы принесет.
— Сразу видно — начальство. У нас-то автомобиля нет, а пешком к тебе идти далековато.
— Сразу видно — иностранный агент: тебе бы только власть критиковать. Я до завтра у дочери остановлюсь, причем специально чтобы с вами вопросы обсудить, так что можно и пешком дойти. Отдельно посоветую зайти часам к одиннадцати: мама тоже остается, обед голодающей внучке вкусный сготовить. Так что как раз до обеда все обсудим и закрепим праздничное настроение борщом.
— С этого и начинать надо было, а ты все «медаль»… Я в курсе ваших обсуждений, и мне все ваши идеи не нравятся. У меня есть еще одна, но которая скорее всего уже тебе не понравится, так что после борща, думаю, нам тоже придется всякое пообсуждать…
В конце июля очередная римская онерария привезла из Рима «богатые дары» от императора специально для «богинь». По нынешним временам действительно богатые: только шелка было метров двести. Помня о том, что «богиням золото и серебро не особо и нужно», ни того, ни другого Гордиан не прислал, но вот два раба-скульптора оказались тоже даром не из дешевых. А причиной столь внезапной щедрости было то, что летом фельдшеры, сопровождающие римского императора, излечили его от малярии. Что было не очень-то и трудно, ведь запас акрихина на вилле давно держали довольно приличный, поскольку зараза в городе практически никогда не переводилась (окружающие город болота поддерживали «культуру»), а с дежурившими на вилле фельдшерами давно уже была достигнута договоренность о «срочной медпомощи».
Трудно было объяснить окружению Гордиана, что желтая морда болящего является «первым признаком излечения», но у дежурного фельдшера хватило соображения сказать, что «богини внутренней позолотой особо отмечают свою победу над заразой». И что «золотая печать богинь» у императора продлится лишь до окончания триумфа в честь этой победы. А заодно парень и всем приближенным не побоялся сообщить, что «богини помогут и им в случае чего, но лишь когда Гордиан об этом попросит», причем неважно — с этого света или с того, но именно сам попросит. Впрочем, на события в Риме мало кто внимания обращал, своих забот хватало.
В конце октября в Туле запустили вторую домну, но это событие прошло почти незамеченным. Потому что вместе с пуском второй домны первую остановили «на модернизацию». Замеченным стало другое событие: Веру Сергеевну Лиза наградила медалью «Герой социалистического труда». Пояснив, что сейчас «до феодализма мы не доросли, рабовладельческий строй переросли — так что получается, что у нас самый что ни на есть социализм». А что звание Вера Сергеевна заслужила, никто не усомнился после слов Лизы о том, что «мы все делали лишь то, что в книжках вычитали, а Вера Сергеевна силой одной лишь мысли увеличила производство стали вдвое». Впрочем и без этого пояснения никто в заслугах пожилой химички не сомневался.
Катя правда предложила матери сразу и вторую звезду Вере Сергеевне выдать, «ведь тогда на Родине героя нужно будет ставить бронзовый бюст, а она это давно уже заслужила». Лиза над предложением посмеялась, а через пару дней вывесила на стеклянной двери веранды красочно оформленное «Положение о звании Героя социалистического труда», где отдельной строкой указала, что вместе с награждением медалью Герой получает и бюст на Родине. Михалыч прочитал, похихикал…
— И что вы тут смешного нашли? — поинтересовалась Лиза, — я это положение почти дословно с советского списала.
— А я не над текстом смеюсь. Но Вера Сергеевна-то в Москве родилась, где теперь бюст ставить будем?
— Между прочим, эта бумажка — самый первый писаный закон у нас. Вообще наипервейший, написанный буквами на бумаге. А отменять законы — дело, наоборот, самое последнее. Поэтому придется дочь поднапрячь, пусть срочно Москву выстроит.
— Срочно — это когда?
Лиза демонстративно потупила глазки, спрятала руки за спину и поковыряла ножкой землю:
— Михалыч, вы не поверите. На территории нашей Москвы Вовка собирается ставить две плотины, и в планах у него это записано «до пятидесятого года». Начнет как только цементный завод у Оли в Коломне заработает на полную. Там неподалеку, то есть для нас неподалеку — все на московской городской территории, три поселения у реки, два небольших и в Дьяково довольно приличное, так он с ними уже договорился насчет грядущих строек. Одно поселение вообще у подножия Боровицкого холма расположено, на берегу Неглинки, правда у противоположного берега… в смысле, от Кремля противоположного. И они Вовке Боровицкий холм с удовольствием продали, так что бюст можно уже ставить. Разве что в лесу ставить не очень прилично — так подождем пока Катя там Кремль поставит…
— А когда она его поставит?
— У неё и спросите.
— Хорошо, вот прям сейчас и спрошу.
— Вы ей лучше вечером позвоните, днем ее не застать дома.
— Зачем звонить, когда она сюда сама приехала, — и, видя удивленное лицо Лизы, Михалыч уточнил: — Машин у нас немного, а звук «Октавии» я ни с чем не спутаю.
Калитка открылась и к дому подошла Катя:
— Мам, Ходан гонца прислал. Тут такое дело, думаю, что тебе лучше заранее знать: готы перешли Днепр и вроде подходят к Осколу…
— Нам не дано предугадать чем наше слово отзовется, — несколько лениво ответила Лера на простой вопрос Лизы. — Вот сказала я, даже точнее мимоходом ляпнула этому Марку Ливию Павлу, что арбалет против конницы вундервафлей окажется, и всё: римляне взяли Ксетифон и с Сасанидами на этой планете покончено. Кстати, в Риме цены на рабов упали раз в десять…
— А при чем тут арбалеты?
— При том: легионеры тупо выбили саваранов…
— Скажи еще чего-нибудь на историческом…
— Ну, катафрактов персидских… блин, тяжеловооруженную конницу. Деревянная стрела из арбалета простого конника достает метров с трехсот, а наша полуфунтовая стальная пробивает панцирь катафракта метров со ста — так что легионеры персов не подпускали даже на расстояние выстрела из лука. Кстати, этот Марк обещание выполнил.
— Какое обещание?
— Когда ему сверплановые арбалеты со стальными стрелами передавали, я практически в шутку сказала, что когда они завоюют Ксетифон, то за каждый арбалет с Рима по персидскому коню того катафракта, которого стрелой ссадили с этого коня. Гонец его сказал, что весной Марк пришлет нам пять тысяч коней.
— Странно, что так много, мог бы сказать что подстрелили, скажем, всего тысячу этих, как их, тяжелых.
— Опасается он богиням-то врать. К ним, посредством Тихона, один из экс-рабов перебежал, из даков. Сказала, что научит их стрелы к арбалетам делать, так как вызнал у богинь технологию. Гонец спрашивал, что с этим рабом делать: распять или живьем сварить — так как красть у богинь смертным не положено.
— И что ты предложила?
— Сказала, что на усмотрение самого Марка Ливия. И попросила передать ему инструменты для быстрой нарезки пазов под деревянное оперение: мы, мол, технологии не скрываем.
— Ясно, а с конями-то что делать будем?
— Коней он пришлет из тех, которые на спине таскали тяжелого мужика в тяжелой броне. Они конечно не такие крепкие, как лошадки из Бельгики, но ростом может и повыше будут. Скрестим с бельгийскими, и будут у нас тяжеловозы.
— Пожалуй, ты права. Вот только как теперь этих коней из Танаиса к нам перетащить?
— Из Пантикапея, римляне дальше с конями не пойдут. У них теперь с готами и скифами до зубов вооруженный нейтралитет. Но пока на Дону сарматы, то никто нам самим не помешает коней перегнать. Да те же сарматы и помогут.
— Ты уверена?
— Времена нынче интересные, сарматы с готами уже нехило воюют, причем готы потихоньку выигрывают. Аланы, которым повезло убежать из междуречья Днепра и Оскола, в наши города массово бегут.
— Я в курсе. Но не очень-то и массово, за последние четыре месяца всего пара тысяч, причем большей частью бабы с детьми.
— Ай-яй-яй, какие мы стали привередливые! Кстати, надавай пинков тем, кто тебе статистику собирает: аланов пришло пока меньше полутысячи, а в основном они неподалеку от городов кучкуются. И, думаю, в этом году их особо и не прибавится: они осенью готов обратно к Днепру оттеснили. К сожалению, это ненадолго, скоро гот попрет косяком.
— С чего бы это?
— Дату не назову, а причину… Чтобы обеспечить легионы в Персии, Риму пришлось изрядно потратиться, в том числе и на оплату нашего оружия. Сейчас-то они натрофеили гораздо больше потраченного, но зачем деньгами впустую разбрасываться? Насколько я помню из истории, еще Бальбин перестал платить дань готам чтобы копеечкой разжиться, но готы-то наверняка не против восстановить халяву. И попробуют Гордиану намекнуть — но у парня-то против разных кавалерийских намеков теперь есть веский аргумент. Нынешние римские историки запишут, что намекать пойдут тысяч пятнадцать визготов и с ними около трех тысяч карпов — а это всего пятая часть всухую разгромленной армии Сасанидов, даже меньше. Четыре легиона из Нижней Мёзии их с какахами сожрут и не поморщатся — а затем наверняка постараются отбить обратно Тиру и даже может быть Ольвию. Если пойдут к Ольвии, то по моим прикидкам примерно полтораста тысяч готов побежит на восток, и угадай, куда они прибегут?
— Ясно куда… кстати, давно хотела спросить: чем нам персы-то так напакостили, что мы их предпочли римлянам слить?
— Персы? Персы ничем, а вот Сасаниды — останься они у власти — довольно скоро слили бы Междуречье арабам, те чуть позже прос… проиграли бы огузам — и вот у нас на границе Османская империя. Которая, по моему убеждению, нам там нафиг не нужна. А сейчас власть в Персии поменялась, лет так на много персы будут заняты не захватами соседей, а охраной своих границ, торговлей опять же… Но это от нас далеко, а сейчас нам нужно о готах думать. А если учесть, что с сарматами у них война на уничтожение…
— Какие идеи?
— Денис говорил, что в районе Ельца что-то вроде небольшого города. Народу в нем под пять сотен человек, а если с выселками считать, то за пару тысяч наверняка. Народ вменяемый, периодически отбивается от сарматов. Тамара, кстати, уже попросила Катю проект крепости в Ельце составить — она туда с Денисом ездила, пообщалась с народом. Язык у них, правда, уже не совсем такой, как у местных, но и не аланский, в принципе друг друга они кое-как понимают…
— А крепость там нам зачем?
— Лишний союзник на южных рубежах нам не помешает. Опять же, куда те же готы рванут или вытесняемые ими сарматы — непонятно, но лучше будет, чтобы на север к нам они все же не двинули. Вдобавок будет еще один опорный пункт при постройке Воронежа.
— А тебе не кажется, что наша экспансия что-то слишком быстро нарастает?
— Кажется. Но нынче время такое: не мы, так нас отэкспансируют. Кстати, ты зятю-то орден не собираешься выдать за мобильные электростанции?
— Нет. Михалычу Звезду Героя соцтруда за них будет правильно дать, он же всё придумал. А Вовка…
По большому счету Вова сильно над «мобильными электростанциями» не заморачивался. Всего-то чуть больше полугода учил полсотни выпускников семилетки собирать двадцатикиловаттные генераторы и не особо сложную «автоматику», которую именно Михалыч и сконструировал. «Мобильными» эти электростанции числились только потому, что их относительно легко можно было перетащить из одного места в другое, за неделю после перетаскивания собрать, наладить и запустить. Электростанция представляла собой газогенератор, «газобензиновый» сорокасильный мотор, который на получаемом газу работал, и собственно трехфазный электрический генератор, собираемый на «заводе электрических машин», который Вова выстроил в Туле. Моторы — их выпускал завод Саши Лобанова, холодильники для газа делались на котельном заводе Саши Гаврюшиной, а разборная рама, на которую все это устанавливалось, готовилась в железнодорожной мастерской Жанны — так что единственной причиной, по которой все ассоциировали эти станции с Вовой, было то, что он первым предложил такие электростанции назвать «мобильными». Очень полезные электростанции оказались: новые города еще до начала строительства обеспечивались энергией, а та же лесопильная рама с трехкиловаттным мотором и запускается быстрее, и в эксплуатации проще, чем лесопилка с приводом от водяного колеса.
Да и когда город уже выстроен и даже местная «стационарная» электростанция в нем работать начинает, иметь «мобильную» в резерве лишним не будет. Разве что таких «стационарных» окажется больше, чем одна…
В Орле гидростанций работало три, и туда «мобильную» никто даже не думал тащить — хотя в «часы пик» электричества в городе явно не хватало. Алюминиевый завод там так и не появился: пока «инженеры-самоучки» придумывали, как и что нужно для такого завода изготовить, запасы электричества там исчерпались. Ведь чтобы просто обеспечить город, хотя бы и с пятью тысячами жителей, водой и канализацией, электричества требовалось немало, а уж промышленность… Кроме новенького сахарного завода в городе размещался и очень большой (по нынешним временам просто огромный) инкубатор, вылуплявший по десять тысяч цыплят в месяц. Вынужденно вылуплявший, ведь леггорны на яйцах практически не сидели, их специально такими вывели — зато все окрестности обеспечивались «курятиной и яйчатиной»: когда с кормом все в порядке, редкая крестьянская семья держала в хозяйстве меньше десятка кур. А с кормом было хорошо: вырубки под поля там дотянулись на правом берегу Оки до речки Оптухи и возле города было распахано больше пяти тысяч гектаров полей, из которых седьмая часть засевалась сорго…
Еще в Орле заработал собственный цементный завод, большая лесопилка, снабжавшая досками и брусьями ближайшие окрестности до Вырки включительно. Но самым большим предприятием стала бумажная фабрика. С двумя «линиями», на одной из которых бумага делалась из древесных щепок (и бумага там получалась скорее «оберточная»), а на другой из конопли, точнее из поскони. Очень нужное производство, но для этого завода кроме электричества нужно было и многое другое…
Север задумчиво смотрел на удаляющийся берег. Чужой, но все равно только оттуда можно будет добраться до ставших уже почти родными городов. И, скорее всего, очень не скоро добраться…
Семь с лишним лет назад он, молодой еще парень, шел этим же путем простым охранником. И тогда дойти до цели у него не получилось, с полдороги его перенаправили в другое место и с делом, как ему тогда казалось, вовсе пустяковым. Понятно, что порученную ему работу он исполнил — а заодно и обзавелся женой. Правда взять в жены Януту ему уважаемые богини разрешили только после третьего похода — но у богинь причины таких решений не спросишь. Главное — разрешили.
А вот в четвертый поход его уже не взяли. Он и раньше между походами все время учился, и читать научился быстро, и цифры складывать и вычитать — но тут ему сказали, что этой науки ему, Северу, маловато будет, а иные нужно изучать и зимой, и летом. А два года назад его выбрала для совсем уже великой науки уважаемая Кати. Так она его учила, что иной раз Север забывал как жену зовут и детей, а последние полгода он с раннего утра и до глубокой ночи проводил на строительстве огромной плотины…
Зиму он снова читал книжки, изучал чертежи — а в начале марта его вызвала сама уважаемая Елизавета и сказала, что назначает его главным в новом городе. Городе, который ему предстояло выстроить рядом с родным поселком… почти рядом.
— Януте сейчас с тобой ехать нельзя, так что отправишься без нее. А когда город выстроишь и дом себе хороший возведешь, мы ее с детьми к тебе перевезем. Знаю, там все будет очень непросто — но ты же знаешь, как все сделать правильно?
«Правильно» — это было любимое слово уважаемой Елизаветы. И Север понимал, что значит сделать что-то правильно. Знал, что будет все не очень просто, но был уверен, что все равно он все сделает именно правильно. Потому что с ним в новый город ехало больше сотни парней, каждый из которых собирался выстроить дом для себя и своей семьи. А все вместе они собирались выстроить правильный город, который будет защищать земли, где будут жить и сами они, и их дети и внуки, и многочисленная родня, которая еще никогда не видела, как люди живут «правильно»…
О том, что к постройке нового города волшебницы относились более чем серьезно, Север окончательно догадался когда увидел волок из Тохвери в Цону: была вырублена широченная просека, по которой в два ряда шли рельсы железной дороги! Собственно, по этим рельсам и перетащили онерарию, на которой предстояло плыть и дальше, до самого места, где будет строиться город. Мстинские пороги прошли, хотя и с некоторым трудом, по большой воде, но было понятно, что онерария уже никогда не сможет вернуться назад. Или…
— Уважаемый Маркус, — обратился Север к богу кораблестроения, который решил проводить экспедицию до прохода порогов, — может быть на онерариях выйдет перевозить больше грузов чем на лодьях?
— Здесь и лодьи-то едва проходят, причем груз приходится по обходной тропе на руках носить.
— Я знаю, это родной город моей жены. И я подумал… если за каждым порогом не плотину поставить, а просто навалить больших камней, а у берега рядом с такой грядой поставить обычный шлюз… Камни воду, конечно, не задержат, но уровень поднимется и пороги уйдут под воду. Да и течение, кроме как сквозь каменные гряды, быстрым не будет — и онерария на моторах сможет и обратным путем пройти. Я думаю, что родичи Януты возражать не будут, ведь им после этого нужно будет на шлюзах ворота открывать и закрывать, а это работа более простая, чем проводить лодьи через пороги, и все равно именно они будут заправлять прохождением судов.
— Просто насыпать каменные гряды?
— С шлюзом у одного берега. Когда я работал на постройке плотины, как раз камни поначалу и сыпали в русло. Вода через них протекала, но уровень ее сильно поднимался…
— Север, ты сейчас наговорил минимум на орден «Знак почета». Ордена у меня с собой нет… но ты теперь можешь меня называть просто Маркусом. Я — инженер, ты только что доказал, что и ты тоже инженер, так что теперь мы практически равны. А равные друг друга ведь просто по имени называют, так? Не зря тебя Кати рекомендовала на эту должность. У тебя командировка на сколько, на три года?
— Если до следующей весны мы выстроим город, уважаемая Елизавета отправит ко мне семью. А еще через два года мне нужно будет вернуться в Школу и отчитаться о том, что будет к тому времени сделано… да, получается на три года.
— Думаю… практически убежден, что возвращаться ты будешь на борту этой же онерарии. Ладно, я назад пошел, а тебе успеха!
В двести сорок четвертом году первая экспедиция за солью отправилась не в феврале, а лишь в конце апреля, и у задержки была более чем веская причина: «Тигр» сломался. Не совсем сломался, однако Леночка, в очередной раз проведя зимнюю профилактику, сообщила что «скорее всего трансмиссия вылетит километров через сто». А вызванная на консультацию Алёна, послушав, как гремят подшипники, обозвала Леночку «оптимисткой»…
Вообще-то новость сильно неожиданной не стала, ведь «Тигр» за семь лет экспедиций соли в трехтонном прицепе перевез почти четыре тысячи тонн и успел накатать по степи чуть больше ста тысяч километров. В отсутствие любых запчастей величайшим чудом было то, что машина вообще еще самостоятельно передвигалась — но чудо закончилось, а потребность в соли только росла, ведь одной только бумажной фабрике требовалось много щелочи, которая из соли и делалась. Так что экспедиция задерживалась пока Саша доделывал новенькие грузовики.
Три грузовика, с моторами, которые он разработал для тепловоза. Только, в отличие от тепловоза, на грузовиках было по одному мотору. Шестьдесят сил — это не очень много для машины с полуприцепом, которая должна перевозить по пять тонн соли, но если не требуется ездить очень быстро, то «достаточно». Тем более достаточно, поскольку других моторов не было. И все считали главным достижением нынешнего автопрома не то, что грузовики были сделаны, а то, что к этим грузовикам «прилагались» шесть водителей, обученных Сашей из числа своих рабочих. А учитывая, что Юля и капитана теплохода подготовила «из местных», в экспедицию впервые отправились исключительно «местные кадры».
— Не знаю, стоило ли их отправлять всего с двумя запасными колесами, — высказала свои сомнения Лиза когда теплоход с тремя грузовиками отошел от причала Школы.
— Можно подумать, что у нас колес к грузовикам некуда девать, — недовольно ответил Саша, тоже приехавший к отправке экспедиции. Зоя делает одну шину в неделю, и я считаю, что и это много…
— Почему это много?
— Потому что резины на все остальное почти вообще не остается. Мне вот нужно…
— Мальчик, пошел на фиг! Зоя, между прочим, резину делает одна, то есть у нее только местные девочка и мальчик в помощниках. Причем девочка только перегонный аппарат обслужить успевает, а мальчик…
— Лиза, извини, я погорячился. Четыре дня почти не спавши, и как раз из-за колес, хотя не в шинах дело, а в железе. К отправке второй расшивы мы еще парочку колес сделаем, не оставим машины босыми и сирыми. А если они и в самом деле по тридцать тонн в день соли перевозить будут…
— Будут. Ребята с первой расшивы крепостицу к прибытию теплохода уже соберут. А на озеро сколько, девяносто человек поедет соль копать? Пятнадцать тонн они, думаю, за полдня накопают, так что только в первый день у грузовиков одна ходка будет, а потом по две и без особого напряжения. Две малых расшивы в неделю — это получается почти шесть тысяч тонн за сезон. Ну, если грузовики твои выдержат.
— Моторы точно выдержат. А подвеска, трансмиссия… я самых рукастых слесарей отправил, два комплекта запчастей. А в июне минимум еще один грузовик готов будет, так что справимся. Я вот что на самом деле подумал: а не лучше ли к Баскунчаку от Волги железку кинуть?
— Лучше. Но кто ее охранять будет? Сарматы рельсы через неделю все украдут.
— Жалко… А Зое помочь ничем нельзя?
— Можно. Через месяц будет выпуск в школах, она уже приглядела себе с десяток выпускников. У тебя на заводе найдется десяток-другой желающих крупно помочь развитию автопрома? У меня от Зои как раз заявка лежит на квартиры будущим работникам. Со строителями у нас хорошо, а вот с сантехниками… не успевают имеющиеся водопровод и отопление ставить. Но только чтоб добровольно и во внерабочее время. Слышал такое слово «субботник»?
— Понятно. Во внерабочее — значит бесплатно…
— Это верно, денег у меня лишних нет. Но может ты их грамотами наградишь почетными?
— Я читал про такие… у Михалыча вроде видел, от министерства путей сообщения еще…
— Намек понят. Назначаю тебя министром автотракторной промышленности. А насчет грамот… ты с Олей-маленькой поговори, она тебе нарисует такую, что рабочие до пенсии гордиться будут.
— Может лучше я Катю…
— Не лучше, ты нам пока живой нужен.
Весной двести сорок четвертого года закончился «полный демонтаж» автомобильного моста. Вера Сергеевна нахимичила нужное количество тринитрофенола, с помощью которого собственно бетон превратился в щебень, постепенно вывозимый на дорогу к Оке, а изрядный запас арматуры потихоньку расползался по разным местам. «Тонкая» шла на перекрытия строящихся домов, а «толстая», высокопрочная, постепенно потреблялась Сашей Лобановым: оказалось, что сталь была вполне пригодна для изготовления коленвалов в моторах. То есть пригодная пока моторы были маломощными и низкооборотными, но других-то моторов пока и не делалось.
А после того, как мост «исчез», началась засыпка русла «Упы из будущего» — просто потому, что образовавшийся на месте русла мелкий прудик стал могучим заповедником комариного поголовья, никого и никоим образом не радующего. Люда, после долгих обсуждений с Лидой, пришла к выводу, что засыпать это русло нужно вровень со «старой территорией», то есть на паре гектаров уровень земли следовало поднять метров на пять — и на месте самого моста силами «временно простаивающих» рабочих-дорожников насыпь сделали буквально за пару недель. Формально ради того, чтобы поглубже закопать не до конца выковырянные фундаменты опорных столбов, которые могли вызвать ненужные вопросы. Но Марина было уверена, что энтузиазм учительниц объяснялся тем, что женщины хотели «поглубже закопать» связанные с этим мостом воспоминания…
В принципе, если грунт брать с окрестных холмов, то задача не выглядела нереальной — вот только в любом случае «земляных работ» тут намечалось очень много. Хорошо еще, что особой спешки в этом деле не вырисовывалось, а если эту работенку растянуть лет на пять, то задача даже выглядела вполне подъемной. В перспективе подъемной, а за лето силами школьников с тачками и лопатами просто закопать пруд было… малореально. Но ведь если работы не начать, то она никогда и не закончится, так что Лиза школьникам «задание на каникулы» в планы включила. Сокрушаясь лишь о том, что с чужими детьми она как-то управиться может, а со своими — уже не всегда…
Катя к лету стала почти неуправляемой, кроме Марины с ней никто сладить не мог. Но бабушку Катя слушалась, так что окружающим ее людям доставалось немного — ну, если эти «окружающие» сами к ней не лезли. Хуже всего приходилось Вове: ему жена просто работать не давала. Не то чтобы вообще не давала, но не отпускала его никуда из города эту работу делать. А так как главным в планах у Вовы значилось строительство гидростанции на Зуше, то основная его работа практически встала: Ходан, который теоретически мог бы Володю там заменить, был занят на постройке гидростанции в Лебедяни. Повезло еще, что Кати решила, что «главному у Михалыча она научилась и пора переходить к практическим занятиям», так что электростанция все же потихоньку строилась…
А страдающий от вынужденного безделья Вова начал, по его собственным словам, дурью маяться — что неожиданно для него резко сократило постоянные придирки жены. С работы он возвращался изрядно перепачканный машинным маслом, а Кате внезапно запах этот понравился. Но предсказать, что беременным может понравится, невозможно, и Вова лишь немного переживал по поводу того, что толком помыться после работы у него не выходит. Впрочем, все это продолжалось лишь до начала августа — зато результат «дури» всем понравился.
Вова (а точнее, Ангелика — но она только нужную книжку нашла) обнаружил описание «самой дешевой автоматической винтовки второй мировой» под названием Gustloff VG1-5 Volkssturmgewehr. Вовку удивила сама идея изготовления оружия под автоматный патрон со свободным затвором, а Ксюша, с которой он эту идею обсудил, высказалась просто:
— Карабин получится говно, сдохнет через тысячу-другую выстрелов. Но ты прав, в отличие от СКС мы такой сделать сможем… наш патрон, правда, слегка помощнее германского, но немного, так что должно получиться. Я тебе десяток стволов сделаю, попробуй…
Ну Вова и «попробовал». Два десятка карабинов были изготовлены уже в середине сентября и немедленно «приняты на вооружение». Пока что никого не смущали «мелкие дефекты конструкции» — например то, что карабин даже толком почистить после стрельбы было невозможно, а если при чистке ствола тряпочка с шомпола попадала в затворную часть оружия, то вытащить ее было особо изощренным квестом. Лиза поставила Вове в план сделать еще сотню таких же — правда, предварительно спросив:
— А что, его никак нельзя доработать чтобы хотя бы почистить карабин без полной разборки стало возможно?
— Доработать можно, но Ксюша сказала, что потребуются новые станки — а с такими станками будет не так сложно и СКС повторить. Или даже АК…
— Ясно. А как быстро она такие станки сделать сможет?
— Это не ко мне вопрос.
— Логично. Тем не менее, раз уж Катя тебя в другие города работать не пускает, займись-ка постройкой настоящего оружейного завода. Где ТОЗ стоял, Катя покажет где, а дальше сам…
Рожать Катя, как и все остальные «попаданки», приехала к матери и бабушке. Просто потому, что пока лишь в Школе был настоящий роддом с настоящим врачом. Даже с двумя врачами: Даша тоже очень глубоко изучила акушерство и гинекологию. Но она все же больше хирургию практиковала, причем для такой «практики» ей слишком часто приходилось кататься в Тулу, однако когда кто-то «из своих» приезжал в Школу с целью увеличения человеческой популяции, она старалась присутствовать. Ну и Кира почти ежедневно набиралась практического опыта, причем она уже второй год считалась «старшей сестрой», а «младших» тоже уже больше десятка удалось неплохо подготовить. Так что первого октября девочка Настя у Кати родилась без осложнений.
А третьего октября Катя спросила у зашедшей проведать внучку «свежую прабабку»:
— Бабуль, что случилось? Что-то с Ниной?
— Девочка, три двести… все нормально… с девочкой все нормально.
— А Нина?
— С ней несколько хуже… то есть совсем плохо.
— Но ты же ее вытянешь?
— Уже нет. И ведь говорила же я, что ей больше рожать нельзя…
— И сколько ей осталось?
— Нисколько, она умерла час назад. Первая из всех нас…
— Бабуль, ты девочку мне давай, я ее выкормлю. Я перед Ниной в долгу… ненавидела ее все это время, а ведь она была матерью Вовкиных детей. И я все понимаю, что у нас сейчас все в этом плане непросто… но Иру не ненавидела, а ее… так что я выкормлю… как девочку-то назвали?
— Еще никак.
— Пусть она носит имя матери, а я выкормлю Нину и тем самым хоть часть долга отдам. У меня с Васей молока было достаточно на двоих, надеюсь и сейчас хватит. Чувствую, что хватит. А мама где сейчас?
— Она похороны готовит, попозже к тебе зайдет. Или срочно нужна?
— Нет, я как раз хотела ее попросить заняться… а где?
— Лиза сказала, что на нашей земле. На месте эстакады… рядом с ней, там как раз закончили подготовку земли под сад, но сад и в другом месте устроить можно.
— Бабуль, я сама не дойду. Отвези меня туда: я же архитектор… хочу сама поглядеть как там все правильно сделать.
— Никуда я тебя отвозить не буду. Мать не хуже тебя все сделает, а тебе сейчас уже двоих кормить придется, так что сиди и соблюдай диету и режим!
— Хорошо. А Вовка знает, что… что у меня теперь двойняшки?
— Да, он с Лизой сейчас. И… Ира пришла, хочет поговорить с тобой. Пускать?
— Да, конечно.
— Катя, ты извини, но я насчет детей… — начала было Ирина.
— Я выкормлю крошку Нину, и заменю ей мать, если ты об этом.
— Я не… впрочем, да. С девочкой понятно, а как будем делить остальных? Витя и Эля уже большенькие, Нину помнят, а Люба… не знаю.
— Что значит делить? Ты о чем это?
— Ну кто из нас кому будет теперь вместо матери…
— По-моему, у тебя тихо шифером шурша… так. И когда тебе рожать?
— Ты… тебе Вовка сказал?
— Нет. Но ты несешь дикую пургу, а я сама такая же была еще полгода назад. Так что успокойся, мы обе будем им, как и раньше, мамой Ирой и мамой Катей. Ты бабуле уже сказала? А то одна тут молчала пока уже поздно не было…
— Сказала. Давно уже, как сама заметила. Ты извини, наверное я на самом деле чушь спорола…
— Не за что. Даже, пожалуй, должна тебе спасибо сказать: только сейчас я поняла, как трудно было вам мои заскоки терпеть. Ладно, того что случилось, не переиграть, так что будем делать все, чтобы все Вовкины дети чувствовали себя родными. У нас получится.
В конце октября вернулась самая «странная» экспедиция. Лида и Вера Кузнецова в сопровождении полутора сотен мужиков дошли до Камы, оттуда повернули в Белую, затем в Уфу, и поднялись по речке Ай чуть ли не до истока. Веру больше всего удивило, что на местном языке река Ай вообще никак не называлась — просто потому что не встретили они там такого населения. Впрочем, уже в сентябре, когда экспедиция отправилась домой, причину столь странного явления она поняла: по сравнению с тоже не особо густо заселенным Поволжьем климат Урала оказался отвратительным. Да и просто ходить туда поохотиться, скажем, было занятием не для слобонервных: по речке, большей частью горной, с трудом можно было плыть вверх даже на велоботе, а на веслах такое путешествие было просто невозможным.
Из шестнадцати велоботов домой вернулись лишь двенадцать: путешествия по сильно порожистым речкам не способствует сохранности легких деревянных конструкций. Но те, что вернулись, притащили в распоряжение Веры Сергеевны двадцать две тонны тяжелых камней, ради которых, собственно, экспедиция и была отправлена. Леночка, после недолгих споров с Михалычем, согласилась с тем, что в ближайшие несколько лет основой радиосвязи будут ламповые устройства. А чтобы в лампах был гарантированный вакуум, нужно использовать внутри них геттер — то есть поглотитель лишних газов, случайно прилипших к стеклу при откачке из них воздуха. А геттер — это барий, вот тонны барита и пришлось тащить чуть ли не с края Вселенной…
— Сказали бы мне раньше, зачем вы туда поперлись, я бы другой маршрут посоветовала — выслушав первый отчет Лиды, высказалась Лера. — Я случайно знаю… была там на экскурсии: в Нортумбрии, в паре километров от стены Адриана и в пяти от Верковисиума шикарное месторождение бариевой руды. Там, конечно, копать надо, но и эти камни, я подозреваю, вы не собирали на манер грибов.
— Ну извини, — усмехнулась Лида, — зато мы двадцать с лишним тонн барита притащили и никого при этом не потеряли, а Эрих из Британии привез только три тонны вольфрамовой руды и двух человек в пути потерял. Да и сам он еле живой, хорошо еще что Брунн лично его встречать на Тверцу поехала и Дашу с собой прихватила.
— Это да… в плане потерь год вышел паршивым, — добавила Лера. — А Эрих, думаю, и с одной ногой нормально жить сможет, ведь тут у нас не дремучее средневековье… впрочем, нашему радиопрому пару кил бария лет на десять бы хватило.
— Ну чего ты такая злая? — не выдержала Лиза, — думаешь, кто-то специально всякие гадости у нас делал?
— Я не злая, расстроенная просто. Столько было разного намечено — и срыв за срывом. Я ведь всерьез думала этим летом наладить прямое сообщение с Римом, а у Ходана тоже со шлюзом в Лебедяне ничего не вышло…ты туда всяко не опаздываешь.
— Думаешь? В Лебедянь еще одиннадцать родов аланов пришло, у них война с готами все ближе к нам идет. А кого мы против них выставить можем? Трех парней с пулеметами?
— Пять тысяч мужиков с арбалетами. Которых поведут два десятка богинь… с пулеметами. Но это если что-то серьезное случится, а пока… раз те же сарматы к нам бегут, значит авторитет у степняков мы приобрести успели. И они тоже в случае чего на нашу сторону встанут.
— Неважно у тебя с пониманием психологии кочевников, но да, пять тысяч арбалетчиков — это сила. Прости, мне наверное просто отдохнуть надо и успокоиться…
Вероятно самой довольной результатами года оказалась Кати, которая закончила постройку электростанции на Зуше. Особую гордость она испытывала оттого, что на станции были поставлены спроектированные и изготовленные ею турбины «принципиально новой конструкции». Для нынешнего времени принципиально новые: уплотнители в механизме поворота лопастей были сделаны из изготовленного Верой Сергеевной какого-то особо высокомолекулярного полиэтилена, который по скользкости мог конкурировать с тефлоном (а по прочности — чуть ли не со сталью), а потому регулировка мощности гидроагрегата была очень быстрой и простой. Пока на станции были установлены две турбины, но за зиму должны были установить и остальные три, так что весной электростанция сможет выдать мощность больше полутора мегаватт. Самая мощная ГЭС на планете с самыми мощными генераторами!
Правда пока рядом с ГЭС располагался поселок с пятью десятками жителей, а планируемый «алюминиевый завод» снова «сдвигался вправо» на непредсказуемой время: полную мощность электростанция могла обеспечить с марта и по середину мая, до сентября воды уже едва хватало на пятьсот-шестьсот киловатт, а зимой и триста, вероятно, покажется счастьем… Кстати, из-за этого кроме трехсоткиловаттных генераторов там были поставлены и два «стандартных Вовиных» по пятьдесят киловатт.
Но полного счастья и Кати не испытывала: уже после того, как плотина была закончена, она выяснила что подпор воды она дает километров за двенадцать вверх по течению. И, чтобы не затопить очень приличную территорию, по берегам возникшего водохранилища нужно еще и дамбы насыпать. Невысокие, метра по два-три, но общая их длина достигала километров тридцати. Мелкая такая неприятность… впрочем, Лера ей пояснила, что неприятность именно мелкая:
— Лемминкэйненовна, ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Вот смотри, вал Адриана высотой в шесть метров и длиной в сто двадцать километров три легиона выстроили за шесть лет. Причем прерываясь на разные войнушки с пиктами и прочие праздники. Мы тебе выделим пару тысяч сарматов, они все нужные дамбы за одно лето насыпят.
— Ты это серьезно? Я имею в виду про вал Адриана?
— Совершенно. Два миллиона кубов грунта и хрен знает сколько килотонн камня нынешний мужик киркой и лопатой перемещает как нечего to do. Мы же поступим проще, мужиков поставим на работу вооруженных самым передовым ученьем и телегой, в которую запряжем персидских тяжеловозов. Если, скажем, взять нормативы начала двадцатого века в России, то всего тысяча мужиков с лопатами за одно лето легко перелопатят миллион кубов грунта. Если совсем уже позанудствовать, то за сто одиннадцать дней. И стоит ли из-за этого расстраиваться?
— Из-за этого не стоит. Но то, что снова алюминиевый завод откладывается… Вера Сергеевна говорила, что для изготовления фосфида у нее килограмм пять алюминия осталось.
— Тоже не повод рыдать. У нас же есть тайные закрома! Например, моторчик от первого катера, там алюминия кил двадцать. Есть моторы от жигуля, от пассата — их в любой момент можно заменить новыми газовыми. А если уж совсем припрет — только ты никому не говори, это секрет — из подвала Михалыча можно вытащить метров сто высоковольтного провода, который он со столбов снял — там алюминия Вере Сергеевне лет на пять хватит, если не на двадцать пять. Ты мне только вот что скажи: когда эту ГЭС планировали, про то что зимой воды в реке не будет, не знали?
— Знали. Сначала была идея у Мценска вторую ГЭС поставить, на мегаватт в пике, но потом я померила рельеф — там два метра максимум полтина встанет чтобы не затопить все нафиг… кстати, насчет дамб — это идея, я ее еще подумаю… а потом Вовка пообещал угольную станцию поставить на мегаватт, только пока у него руки не дошли. И когда дойдут — неизвестно.
— Я не пойму тогда — какого черта ты там корячишься, если завода все равно не будет?
— Будет. Я вот что подумала: народу там на реке все равно практически нет, ну, затопим лес на пару месяцев… плевать. Но за эти пару месяцев сделаем тонны три металла… ну две хотя бы. Успеет Вовка с новой станцией — продолжим работу, не успеет — остановим электролизер и все дела. А с дамбой…
— Зайди к Лизе, поговори насчет денежек. Зимой орловские крестьяне все равно большей частью лапу сосут, так может и наберешь народ на постройку дамбы. Но… а алюминиевый завод-то построить успеешь?
— Там только цех достроить надо. Мы же его четвертый год строить собираемся, все уже готово, и глинозем, и даже криолит… только провода к трансформаторам подвести и сами электролизеры собрать. У нас же даже электроды графитовые почти на год работы запасены!
— Вот и отлично. Ты все сделала правильно и результат мы все очень скоро увидим. Кстати, ты финской королевой еще не передумала устраиваться? А то и тут у тебя работы невпроворот.
— Насчет невпроворота ты это верно подметила. Север поедет в Финляндию, будет главным инженером нового рудника. А главный инженер — это покруче любого короля будет!
Сорок пятый год пролетел незаметно. Почти незаметно, ведь теперь учительницам не приходилось вкалывать от рассвета и до заката. Хотя бы потому, что к июню школы выпустили почти полторы тысячи человек, нахватавшихся разных знаний достаточно, чтобы хотя бы частично взять на себя изрядную часть работ, которую раньше никто, кроме «попаданок», делать не мог. Света окончательно покинула сталеплавильные заводы и с огромным удовольствием теперь снова преподавала в школе физкультуру детишкам. В первой тульской школе, а во второй уроки давала Лена, тоже получившая возможность покинуть шумную кузницу — впрочем, обе женщины продолжали «курировать» металлургические производства.
Женя Сорокина тоже перестала заниматься уже опостылевшими ей лошадьми — правда взамен ей пришлось (на некоторое время, как она сама искренне надеялась) переселиться в небольшой, но уже ставший относительно уютным город Мценск, неподалеку от которого наконец заработал алюминиевый завод. Вопреки ожиданиям, электролизеры едва выдавали тридцать килограмм алюминия в сутки — но и эта кажущаяся крошечной «доза» заметно поменяла все расклады. Главным образом, в части «внешней торговли».
Как очень ехидно заметил Михалыч, запуск алюминиевого завода «освободил наши детородные органы от римских клещей». И он был прав, по крайней мере в том, что дальнейшее развитие энергетики перестало полностью зависеть от поставок меди из Рима. То есть никто от закупок меди отказываться и не собирался, но теперь «в случае необходимости» обмотки моторов и генераторов можно было и из алюминия делать — а «необходимость» нарастала с каждым днем. Причем так быстро нарастала, что после некоторых сомнений и размышлений на всех «мобильных электростанциях» генераторы теперь ставились новые, с алюминиевыми проводами — копии первого «китайского» генератора самой первой электростанции. Правда, «мобильных»-то делалось про штуке в неделю, так что пока медь экономилась как-то не очень — но хоть что-то!
— Забавно, что независимо от того, сколько меди делают римляне, мы больше сотни тонн в год у них получить не можем, — заметила Лера, зайдя к Лизе в начале июля.
— Что значит «независимо»?
— По разным историческим источникам в Риме годовое производство меди или две тысячи тонн, или пятнадцать тысяч. Ну а если судить по той информации, которую удалось вытянуть из Тихона, где-то в районе десяти-двенадцати тысяч — то есть мы выкупаем около одного процента, меньше даже. Саша Гаврюшина говорила, что согласно экономической теории без особого влияния на уровень цен с рынка можно вытащить до тринадцати процентов товара, но мы, даже предлагая заметно выше рыночной цены, больше ста тонн почему-то купить не можем.
— Михалыч говорит, что теперь можно на алюминий изрядную часть электрохозяйства перевести…
— Ага, щяз все бросим и начнем переводить. В год десять тонн алюминия прям немедленно спасут нашу энергетику…
— Сейчас мы сделали только четыре тонны… кстати, я не совсем поняла почему алюминия так мало получается, ведь по расчетам…
— Я вчера с Женей говорила, не по этому поводу конечно, но промелькнуло в разговоре. На нашей технологической базе мы не можем поддерживать требуемые режимы по току и напряжению. Она сказала, что было бы проще — и выгоднее по электричеству — не девять электролизеров ставить, а минимум штук по пятьдесят: там чего-то с трансформаторами и ртутными выпрямителями связано, я не поняла, но ты можешь ее саму спросить. Но если в детали не вдаваться, нужно не мегаватт с копейками электричества для завода, а минимум мегаватт пятнадцать-двадцать.
— То есть много больше чем у нас вообще есть…
— Наплевать и забыть. По большому счету алюминий нам нужен чтобы фосфид из него делать, а для этого не тонны, килограммы нужны и алюминия для фосфида мы уже лет на двадцать вперед наварили. Так что у Жени сейчас попросту новый учебный комбинатик работает, а вот когда будет у нас много всего…
— Всего чего? — улыбнулась Лиза.
— Много электричества, специалистов-алюминщиков, просто людей…
— Я начинаю думать, что много людей — это зло.
— Много людей — добро. В Риме, вон, почти миллион народу живет… ну, тысяч шестьсот на самом деле, Даша рассказывала, что второй раз в эту помойку она даже под страхом смертной казни не поедет. Но если учесть, что в римской империи народу уже миллионов шестьдесят… нам только патроны к пулеметам делать человек пятьсот потребуется.
— Ты хочешь всех их убить?
— Пока этот мальчик там императором, нам особо опасаться нечего. Но когда его убьют…
— Если убьют.
— Когда убьют: там экономика катится в сраное говно, одновременно и народ бузить начинает, и сенаторы недовольство проявляют, так что у Гордиана перспективы… практически без вариантов. А следующие императоры могут решить, что наши достижения они и у себя в империи повторить сумеют. И вот тогда производительность патронного завода будет очень важна. Так что лишние люди будут нам совсем не лишними.
— Ага. И сейчас они рождаются у нас со скоростью больше шести тысяч в год, а их всех еще учить надо. И кто этим займется?
— Ты конечно. Сама смотри: летом педучилище выпустило уже полтораста учителей, вполне годных для начальной школы. Куда пойдет, между прочим, меньше трех тысяч детишек. По человекорылу на небольшой класс, если даже на вторые классы народ распределить сразу, то по сорок детишек на учителя. Для начала терпимо, тебе не кажется?
— Это сейчас, а что будет через три года?
— Дочь твоя кому второй корпус педа строит? Через три года оттуда выпустится первая сотня преподавателей-предметников и уже четыреста «начальников». Да и нынешние, если не все, то половина как минимум, и опыта поднаберутся, и знаний. И это я не считаю пока Орловский пединститут.
— Вот уж институт…
— Ярославна, между прочим, сейчас готовит спецвыпуск уже не учителей, в преподов как раз для пединститута. Да, хреноватых — но по нынешним временам их всех минимум членкорами академий разных назначать можно. Задача всю эту братию прокормить и одеть-обуть не стоит: Саша по два трактора в неделю клепает, а четыре килолошадки от Марка Ливия потребности в гужевом тягле практически полностью закрыли. А если учесть ту тысячу, что по конным заводам распихали, с кониками и в будущем проблем не предвидится. Поэтому даже когда наплыв школьников достигнет десяти тысяч…
Лиза перелистнула блокнот, что-то в нем нашла, несколько секунд задумчиво поглядела в пол:
— Даже если не учитывать наплыва тех же сарматов-аланов, то примерно через восемь лет.
— Что через восемь лет?
— Школьник попрет по десять тысяч в год.
— Оптимистка. Максимум через пять. Хрен с ними, с аланами, но Ангелика жаловалась, что к ней на строительство Брянска попёрли луги массово. Кстати, да, они — лужицкие славяне, и нашего… в смысле, старого местного языка практически не понимают. С лугами понятно: их готы — северные которые, с Готланда, давят сильно. Кстати, еще один повод патронный завод кадрами порадовать… я не об этом. Готы эти уже до Буга практически добрались, они как раз по нему, оказывается, с Вислы к Черному морю пропутешествовали. А там сейчас и Рим вроде как пограбить можно… в общем, к Корочу послы с большими дарами пришли, под руку его проситься.
— И что? Почему мне Ангелика не сказала, интересно бы знать?
— Не интересно, она мне сказала и тебе просила передать, а я как раз и передаю, затем, собственно, и зашла.
— А чего теперь жалуется? Раньше жаловалась, что народу не хватает, теперь ей луги не нравятся…
— Короч с лугами договаривался, и, как он сам думал, договорился принять полторы тысячи человек. А придет полторы тысячи семей. У лугов язык другой — но как-то понять вроде можно. Вот он и понял… а эти семьи, которые уже приходить начали — не только муж-жена и дети, а еще и родители престарелые, братья-сестры неполовозрелые — в общем, минимум семь-восемь тысяч народу, а скорее вообще за десять будет. Взрослых, которых уже учить поздно, тысяч пять, может чуть больше, и остальное — дети. Да и хрен бы с тем, что дети… — Лера замолчала и печально поглядела в окно.
— О чем взгрустнулось?
— Сама считай: людей, с которыми мы хотя бы на русском языке разговаривать можем, у нас сколько? В Туле порядка семи тысяч взрослых, в Дубне тысячи три, в Вырке и Унде пара тысяч, пара тысяч в Корочевом посаде и Брянске, в Рязани полторы где-то и примерно с десяток тысяч во всех остальных поселениях. У меня получается, что около двадцати пяти тысяч взрослых и чуть больше детей… вдвое больше. Еще примерно раза в два меньше народу — это кто живет в окрестностях, русского еще не знает, но с «нашими» активно общается и потихоньку в нашу веру перековывается. А тут — население как раз нашего ареала разом вырастет процентов на двадцать, и эти двадцать процентов припрутся со своими традициями, с языком… Откровенно говоря, я не очень понимаю, как хотя бы аланов приобщать к нашей цивилизации — а их-то мы больше тысячи в год брать и не планировали, это если вместе с детьми считать. Как бы мы не утратили нашу цивилизацию, растворившуюся в чужом менталитете…
— Значит, будем рассеивать их менталитет в нашем. Если уж мы в шестьдесят четыре рыла практически семьдесят пять тысяч воспитали… Но ты права, мы столько новичков сразу не переварим, нам бы со своими пока разобраться. Короч им обещал поселение в Брянске?
— Вроде нет, я уточню конечно, но Ангелика бы сказала.
— Тогда поступим просто: две сотни… семей отправим Лемминкэйненовне, ей землекопов остро не хватает. С уговором, что дети их сразу отправляются в Орел и еще куда-нибудь в школы учиться. А кто не согласится — те пусть обустраиваются сами, вот здесь по речке Судость. Тут кто-нибудь сейчас живет?
— Два небольших городка были и с десяток выселок, но оттуда практически все к Корочу ушли уж года два-три назад.
— Отлично, так Ангелике и скажи… кстати, где она? Ты когда с ней говорила?
— Сама скажи. А я с ней говорила утром, она помчалась новую железку строить от Новомосковска до Каширы.
— А старую до Епифани она уже построила что ли?
— Нет, но ведь Катя твоя две новых домны в Туле заложила, вот Ангелика и волнуется, что сталь девать некуда будет… обратно она завтра поедет, заедет сюда: я ей пообещала на обед приготовить сомен с раками, а она такое пропустить не может. Андрюшка мой вчера два ведра раков приволок, до полуночи их варила-чистила…
— Заботливая какая… это я про Ангелику. На меня тоже приготовь — а это я про сомен.
Уважаемая Министр Дорожного Строительства была теперь «важной птицей» и ездила на «восставшем из пепла» Пассате. После того, как было налажено относительно «массовое» производство «мобильных электростанций», мотор от «Пассата» был заменен на «серийный» и Леночка вместе с Сашей постарались сделать еще одну работоспособную машину. Стараться пришлось много: в коробке передач две шестерни были сломаны, а от кузова вообще остались буквально ошметки. Выручило то, что с кузова срезались в основном куски ровного листового металла, а сварные силовые элементы остались почти нетронутыми. То есть их не порезали, причем главным образом из-за того, что они почти насквозь проржаветь успели — в общем, кузов пришлось делать новый, но конструкцию старого удалось по ошметкам восстановить. С большими трудностями, да и далеко не все детали оказалось возможным повторить…
Однако ранней весной двести сорок пятого года машина поехала — а так как именно Ангелике приходилось больше всего перемещаться между расположенными далеко друг от друга стройками, она и стала основным ее «пользователем». После запуска «нового» автомобиля Саша пригреб и жигулевский мотор — но от «Жигуля» ведь не осталось деталей трансмиссии и подвески, так что никто на скорое увеличение легкового автопарка и не надеялся.
Зато рос автопарк грузовой: к осени было изготовлено — кроме четырех использующихся на Баскунчаке — еще три грузовика, которые немедленно приступили к перевозке важных грузов. И в первую очередь одного такого груза — доломита, большое месторождение которого было найдено в районе Лебедяни. Оттуда доломит до Епифани таскали на небольших расшивах, а от Епифани до Тулы как раз грузовиками и возили. До появления грузовиков использовался гужевой транспорт, но лошадка тратила на дорогу в один конец пять дней и перетаскивала меньше тонны, а грузовик вез пять тонн и за день успевал съездить и туда, и обратно. Собственно, действующей металлургии столько доломита и не требовалось, но «запас карман не тянет», да и строительство новых печей уже велось довольно быстрыми темпами. Руда-то содержала очень много фосфора, так что весь чугун теперь приходилось перегонять на сталь в томасовских конвертерах, а если зимой реки встанут…
На самом деле Лена больше всего опасалась, что осенью дорога до Епифани станет непроходимой: все же глина в дождь почему-то превращается в грязь густую и липкую настолько, что в прошлые годы на грунтовках пришлось запретить даже гужевое движение чтобы перемешанная грязь не стекла и не переполнила дренажные канавы. «Миндорстрой» Ангелики усиленными темпами прокладывал рядом с грунтовкой дорогу уже железную, но это было делом все же не очень быстрым. Ангелика даже как-то в шутку сказала:
— А хорошо, что я раньше не успела прочитать, что в России железные дороги до революции на песчаном балласте делали!
— И почему это хорошо? — решила уточнить у нее Люда.
— Потому что тогда дорога к Колпине уже бы размылась дождями, а на щебенке она до сих пор как новенькая. Опять же есть куда девать гравий из песчаных карьеров.
После просева песка гравия получалось все же очень немного, так что на новую дорогу шел в основном щебень с карьеров известняковых, и таскать его было тоже не самой простой задачей — но дорога постепенно строилась. Жанна обещала, что осенью дорога будет достроена, что всех сильно порадовало, так как Ходан в августе достроил шлюзы в Лебедяни и теперь (правда пока лишь теоретически) открывался прямой путь к Черному морю.
А чуть раньше, в конце июля, Жена Сорокина остановила алюминиевый завод. По одной простой причине: ГЭС на Зуше тоже пришлось остановить. Кати решила спустить воду в небольшом водохранилище чтобы поставить все запланированные дамбы к следующей весне, благо народ для того, чтобы копать и таскать, у нее появился: луги почти все пришли как раз в июле, и к ней на работу было направлено не две сотни семей, а почти пять сотен — или около полутора тысяч достаточно взрослых людей. То есть она сама столько набрала, просто потому что нашлось куда их поселить: кроме двухсот семей, которые она разместила в Мценске, еще три сотни были расселены в небольших поселках вдоль строящейся дамбы. С точки зрения самой Кати — весьма убогих, на семью там ставился дощатый домик площадью метров хорошо если тридцать, но для переселенцев и такое жилище казалось хоромами. Досок новенький лесопильный завод в Орле делал достаточно, а «для тепла» пространство между досками просто засыпалось землей — так что даже зимой небольшая печка должна была обеспечить условно комфортную температуру. Столь же новенький стекольный завод, тоже выстроенный в Орле, обеспечивал «новостройки» и окнами, а то, что стекла получались зелеными — да кого это особо волнует? Тем более не такими зелеными, как бутылки, а, скорее, слегка зеленоватыми: все же в Оке песок относительно промытый и железа в нем не очень много. Ну а то, что стекла были небольшими — так большие и не нужны. Жители-то этих домиков читать там внутри не будут, они все равно неграмотные, да и к тому же зимой рано темнеет…
Новый двести сорок шестой год был встречен спокойно: никаких особых новых достижений не случилось, однако уровень жизни учительницам казался вполне приемлемым. Как высказалась Марина во время новогоднего застолья, «мы уже обеспечили себе и сытый обед каждый день, и теплые сортиры, так что цивилизация не умерла». Лиза же считала, что главным в прошедшем году стал «восьмичасовой рабочий день» — не для всех, конечно, но «попаданцам» вроде как и особой нужды рвать жилы не возникало. Все делалось «по плану»: и железная дорога до Епифани была выстроена, и дамбы вокруг водохранилища на Зуше насыпаны. Правда теперь Кати решила, что можно и новых дамб понастроить чтобы вторую ГЭС поставить непосредственно возле Мценска, но это было планом уже на следующий год.
Или на «послеследующий», или вообще на «никогда»: Михалыч предложил Кати Лемминкэйненовне «подумать насчет ГЭС на Оке». По его прикидкам выходило, что на Оке от Орла и до устья Зуши можно было поставить три или даже четыре небольших низконапорных (до трех метров) электростанции, каждая мощностью за два мегаватта. Почти десять мегаватт электричества — это дофига, но и требуемые для утилизации этого электричества почти девяносто километров ЛЭП — тоже немножко слишком много в условиях отсутствия алюминиевых проводов для них, так что никакого решения по этим стройкам пока не принималось.
А вот по другим — решения появились. Так что уже в марте Вера Кузнецова в сопровождении Дениса и сотни с небольшим прошлогодних выпускников школ отправились ставить город Тверь. Вера — потому что она была родом из Твери и кое-что по поводу «природных богатств» родного края помнила, а Денис был назначен комендантом будущего города. Просто потому, что одним из первых сооружений там предстояло поставить цементный завод. А это — занятие не самое быстрое, поэтому в будущую Тверь народ отправился на двух «больших» расшивах и трех «маленьких».
А в будущий Соликамск народ — под предводительством Лиды — поехал уже на трех «больших» расшивах, каждая из которых везла по полтораста тонн груза, и пяти «маленьких» сорокатонных. С сырьем для цемента в тех местах было неважно, так что цемент тоже с собой тащили уже в готовом виде. Причем далеко не весь потребный, по планам до осени туда предстояло перевезти цемента слегка за тысячу тонн…
Самая «легкая» экспедиция отправилась из Усть-Непрядвинска на выстроенной греком (и «улучшенной» Маркусом) онерарии (с двумя моторами онерарии, как выяснилось, лучше плавают) в Пантикапей. Состав экспедиции был вовсе простой: Люда, Ника и два десятка «охранников». Цель же этой экспедиции была понятна лишь самим «богиням», причем и тем, кто поехал, и тем, кто остался. Просто когда Марина в сердцах обругала старшую внучку по поводу того, что Катя «совсем себя не бережет», та вежливо (ну как смогла) ответила, что местная промышленность не обеспечивает должную бережливость расходными материалами…
В конце мая в Новомосковске заработал торфококсовый завод, который выдавал в день по двадцать тонн основной своей продукции. А чтобы он работал, с торфоразработки, расположенной в пятидесяти километрах по Оке ниже Коломны, семь грузовиков ежедневно перетаскивали на десять километров к берегу реки около двухсот тонн подсушенного торфа, который затем расшивами перевозился в Алексин. Оттуда его восемь уже грузовиков перевозили к Упе, дальше ценное сырье пятью маленькими расшивами везлось в Тулу, потом по железной дороге — в Новомосковск. Ну а обратными рейсами вагоны везли в Тулу столь нужный металлургам кокс. Очень экзотический получился маршрут, но пока никто его менять не собирался: пуск железной дороги до Каширы ожидалась уже в середине лета, а с ней доставка торфа на завод окажется гораздо менее головоломной.
Вера Сергеевна на побочную продукцию коксового завода составила грандиозные планы… вот только воплощать их пришлось уже без нее: в конце мая эта милая старушка просто не проснулась. После похорон Лиза зашла к Трофиму:
— Ты умеешь работать с мрамором? Нужно Вере Сергеевне поставить достойный памятник, а у нас камнерезов почти нет. Те, что римляне подарили, статуи делать не умеют… Или ты знаешь кого-то, кто мог бы такой памятник сделать? Хотя бы бюст ее. Если знаешь, то съезди в Рим, или куда-нибудь еще, когда Лида вернется, я под это онерарию специально выделю. Только я вообще не представляю, сколько мастера за такую работу денег берут.
— Римляне вообще только цветы и узоры резать могут, а людей никогда ваять не умели. Мастеров, если вы мраморную статую делать хотите, лучше в Греции искать. Сам я никого там не знаю, но о многих слышал. Только я думаю, что тогда и камень придется оттуда везти, причем много: никогда заранее никто не знает, какой блок подойдет для работы. Но если уважаемую Елизавету заинтересует мое мнение…
— Говори.
— Здесь у вас каждый год зима…
— Я что-то об этом слышала. Зимой в мастерской слишком холодно чтобы делать статую?
— Я знаю много разных красок, но уверен, что за несколько зим, даже за две-три всего, эти краски испортятся и статуя покажется оскорбительной для уважаемой Веры Сергеевны.
— Я не предполагала ее красить.
— Я тоже так думаю. Уважаемая Виктория Витальевна научила меня работе с красками, которые не портятся от зимы, но я умею их использовать только с керамикой.
— Ты хочешь сделать скульптуру из керамики?!
— Если вы будете не против. Надеюсь, у меня получится сделать скульптуру, показывающую все то уважение, которым была окружена Вера Сергеевна. Посмотрите сами, вышло ли у меня передать в статуе хотя бы мое уважение? — и с этими словами Трофим отодвинул занавес, огораживающий приличный кусок его мастерской. Лиза, как и все прочие, никогда даже не видели, что находится за ним: Оля-маленькая всем давно и твердо внушила, что глядеть на незавершенные работы художника просто неприлично. А когда Лиза, протерев глаза, убедилась, что у нее не случилась внезапная галлюцинация, она лишь смогла сказать:
— Я тебе напечатаю фотографии Веры Сергеевны, столько сколько потребуется. Только… давай сейчас зайдем ко мне, ты посмотришь все и выберешь те, которые будут нужны для работы.
— Можно я зайду к вам через несколько минут? Я бы руки вымыл и надел чистую одежду…
Шагая обратно домой Лиза даже вспомнила ту фотографию: Нина, стоящая в своем синем костюме с телефоном в руках и с привычно-снисходительным видом объясняющая всем, что солнечные затмения случаются строго по расписанию. Разве что на фотографии она опиралась не на «мраморную» колонну с лежащим сверху секстаном, а на деревянную треногу с валяющимися на ней транспортиром и расческой, тенью от которой Нина измеряла высоту солнца над горизонтом. Сделанная Трофимом скульптура была настолько «живая», что Лиза, не удержавшись, потрогала ее чтобы убедиться в том, что видит не ожившую учительницу. И почти не удивилась, почувствовав пальцами «вязаную» структуру «ткани» костюма. К тому же Трофим сразу же уточнил, что при лепке всякие «мелочи» воссоздавать куда как легче чем при высекании из камня: отпечатанную на гипсе текстуру ткани на глину перенести — дело пары минут, а вырезать ее же из камня — работа на долгие недели…
В конце августа, с пуском четвертой домны в Туле, началось строительство моста через Оку в районе Каширы. Катя, не мудрствуя лукаво, просто взяла проект «типового пролета» из альбома сооружений дореволюционных железных дорог — что задачу строительства, впрочем, не сильно упростило. Потому что как поставить в реке опоры моста, в альбоме никоим образом не пояснялось, как и способ водружения на эти опоры самих пролетов весом по пятьсот тонн каждый.
А Вовка строил другой железнодорожный «мост», в Коломне, через Москву-реку. Собственно, там и настоящий мост был — через уже выстроенный шлюз, поставленный на крутой излучине реки немного выше устья Коломенки, а сейчас он ставил бетонную плотину будущей электростанции. Одна — как раз на Коломенке — в бурно развивающемся городе уже была выстроена и выдавала городу до полумегаватта электричества, а с новой электростанции он собирался получать уже до четырех мегаватт — по какому поводу Кати начала делать полумегаваттные турбины и генераторы. И уже в сентябре, когда и стройка, и производство вовсю крутились, произошел несколько странный разговор «энергетиков» с «историками». То есть с одной-единственной историчкой.
— На самом деле я вот чего понять не могу, — начал Вова, сидя на кухне у Марины и поглощая борщ (Катя после родов решила «некоторое время пожить у бабушки»), — сейчас с дождями все как-то скромно, а в реках воды вдвое больше чем в прошлом будущем, да и течение какое-то более равномерное по месяцам.
— Я же говорила: римский климатический оптимум, то есть тепло и влажно, — ответила Лера, до этого что-то обсуждавшая с Лизой. — А еще, хотя дождей и немного, воды выпадает на землю овердофига. Кругом же леса, пыли в воздухе мало, воде из облаков не на чем в капли собираться. А ночами температура заметно снижается вместе с этими облаками, и они туманом на землю садятся. А тут всякие деревья с листьями, на которых вода осаждается. Можно подумать, ты в лес вечерами не заходил.
— Заходил. Но не ожидал, что от этого столько воды выпадает…
— Да какая нам разница отчего реки текут? — вступила в разговор Кати, приехавшая тоже к Лизе на предмет получения «новых трудовых ресурсов». — Главное что воды нам хватает.
— Я же не просто так интересуюсь: а вдруг это явление, скажем, кратковременное и через несколько лет воды уже не будет? А мы тут все из себя такие ГЭС понастроили, кучу калорий и цемента потратили.
— Обтратились прям уж все, — хмыкнула Лиза. — Небось на всю плотину цемента потратишь столько, сколько Коломенский завод за пару месяцев сделает.
— Меньше, — уточнила Катя. — Он же плотину опять из камня строит. Коломенский известняк хороший, по нормативу в реке, на которой ледостава практически нет, лет сто точно простоит, так что…
— Надо чтобы триста лет простоял, — усмехнулась Лера, — до пятьсот тридцать пятого года. Однако подозреваю, что к тому времени плотину ремонтами так модернизируют, что о Вове никто из потомков плохого слова не скажет.
— Да мне хотя бы сто. Мне просто понять нужно… было, что дальше строить там смысл есть. Я же уже весной думаю еще две электростанции заложить, выше по реке, а там плотины получаются поменьше, но подводные каналы к шлюзам наверняка придется каменными стенками огораживать чтобы не рыть их шириной по сто метров…
— Кстати, а не перетащить ли мне в Коломну алюминиевый завод? Если три ГЭС, сколько там электричества получится? Всяко больше чем с Зуши, — добавила к «мечтам» и финка свои пять копеек.
— Не перетащить, — отрезала Лиза. — Мужики с Протвы флюорита не килотонны таскают, нам в дополнительные электролизеры пока сыпать нечего.
— Так послать туда еще мужиков, сколько их нужно чтобы вдвое, втрое больше накопать? На Протове же их всего человек двадцать флюорит копают? А тут столько электричества пропадет!
— Не пропадет. Потому что никаких новых электростанций на Москве Вова пока ставить не будет, — уточнила свою мысль Лиза.
— Это почему не будет? — возмутился было Вова.
— Потому что пока Катя сидит в декрете… и не возмущайся, бабушка сказала что тебе минимум год сидеть придется… так вот, пока она сидит в декрете ты будешь строить какие-нибудь электростанции в Березниках.
— И нафиг они там нужны? Там же шахту хорошо если в следующем году достоят, а на шахте и трех мобильных хватит.
— Там поблизости сразу два месторождения меди. Маленьких… при Петре там нарыли меди две тысячи семьсот тонн, а нам даже это хорошо. Но если применить методы не петровские, а цивилизованные — я электролиз в виду имею — то с этих месторождений можно вытащить примерно пять тысяч тонн. Лет за десять.
— За медью нужно в Кыштым ехать! А тут сколько труда и людей нужно будет ради этих крох?
— Это будет чисто попутный проект, на рудники потребуется хорошо если сотня человек.
— Ну сотня… а зачем тогда там мощную электростанцию строить всего на десять лет? Может проще у римлян все же медь покупать? Получается же уже закупки увеличить…
— Меди много не бывает, к тому же Рим не вечен…
— Вов, там сейчас все разваливается… я Рим имею в виду, — уточнила уже Лера. — Я не хочу сказать, что у них там полная задница, но эта задница от моих слов не зависит: я-то здесь, а она — там, и ей на мое мнение плевать. То, что Гордиан разгромил Сасанидов и награбил там овердофига всякого, слегка эту задницу отодвинуло, но, подозреваю, ненадолго. Сам смотри: только в одном Риме — я город имею в виду — империя кормит, причем заметь: бесплатно кормит почти пятьсот тысяч бездельников. То есть официально она раздает горожанам, двум сотням тысяч взрослых мужчин то есть, по килограмму зерна в сутки бесплатно, еще по примерно пять литров оливкового масла в месяц и почти по пять килограмм свинины — то есть мужик получает жратву, достаточную для хренового, но прокорма семьи. Про десять литров вина я уже не говорю — но половина населения города за казенный счет сыта, пьяна, довольна и ни хрена делать не хочет. Это как негры в США, и как те же негры при малейшем снижении этого довольствия начнут бунтовать.
— А нам какое до этого дело?
— Любой бунт — и торговля, причем в том числе и внешняя, встает намертво. И хрен мы тогда хоть сколько-то меди там купим, а нам она очень нужна, я уже про олово не говорю. Не будет меди…
— Я понял, но когда в Березниках медь закончится, куда электричество тратить будем?
— Когда медь закончится у нас там окажется очень много никому не нужной соли, — ответила на этот вопрос Лиза. — И чтобы уже ее использовать, поставим там большой содовый завод.
— Понял. А почему в Березниках, а не в Соликамске?
— Потому что на Яйве что-то приличное можно построить, а на Усолке разве что водяную мельницу поставить можно…
— Это что же получается, — спросила у Леры Лиза, когда все закончили обедать и разошлись, — мы теперь должны еще стараться изо всех сил сохранять Римскую империю?
— Да плевать на них. Сами пока посохраняются, им просто особо мешать не нужно… но и иногда помогать, если нас не затруднит. Кстати, я думаю что Даше нужно звание Героя Советского Союза присвоить за то что она Филиппа Араба пристрелила. Пустячок, но теперь персы и союзные им арабы Египет не захватят, поступления той же пшеницы в Рим из Африки не сократятся, а это, кроме всего прочего, позволит римлянам еще лет десять-пятнадцать минимум успешно контрапупить готов с вандалами.
— Я так понимаю, это ты насчет аланов? Что им будет легче нас от готов защищать?
— Отнюдь. Хотя и это нам в плюс пойдет. Я о другом… ты хотя бы иногда смотришь в те таблицы, которые рисуешь? За десять лет только взрослое население нашей, скажем, территории увеличилось вчетверо, а в среднем в семье уже больше четырех детей — это при том, что Маринин запрет на женитьбу до шестнадцати лет почти везде уже соблюдается. Через пятнадцать лет даже за счет естественного прироста взрослых станет еще минимум втрое больше.
— А детей станет больше уже впятеро. И главным вопросом будет «где взять воспитателей в детские сады и учителей в школы».
— Так это и хорошо, ведь вопрос «как прокормить эту ораву детишек» вообще у нас не стоит. Но я не об этом. Через пять лет школы будут выпускать почти по десять тысяч человек в год, причем эти тысячи — уже рожденные в нашей системе и воспитанные именно нашими школами.
— Предлагаешь им уже и винтовки раздать?
— Лиза, я, когда с тобой разговариваю, только воздух сотрясаю? Говорила же, и не раз: винтовки — это детям тех, кто прошел нашу школу. Детям тех, кто рос в окружении наших ценностей. Я вообще о другом. Вот смотри, к нам сейчас прибежало почти десять тысяч славян…
— Вот уж ценность охрененная! С ними забот…
— Это — трудовой ресурс. Хреновый, но через десять лет их дети станут уже вполне себе нормальными людьми… ты все же дослушай. К нам ведь прибежали не те, кто поблизости жил, и даже не с Буга, как я поначалу думала, а с Вислы и Варты. Причем прибежали буквально сирые и босые: это не племена с вождями, с которыми Короч договаривался, пришли, а беженцы от готов, которые сунулись было к родне, но оказались там лишними — вот их к нам эта, с позволения сказать, родня и спихнула. Просто готы, которым стало тесно на севере Европы, повалили на юг и по пути все, что смогли, разграбили.
— И от этого знания мне стало много легче.
— Лиза, не прикидывайся дурой, все равно не поверю. Готы идут на юг воевать и сарматов, и римлян. Но у сарматов много не награбишь, так что пока они больше на Рим прыгают — но когда римские легионы покажут им кузькину мать, они, с одной стороны, усилят давление на аланов, а с другой стороны начнут грабить не только прибрежные села славян, но и вглубь их территории потянутся.
— Предлагаешь защитить очередной «братский народ»?
— В некотором роде. Но именно в некотором. Через год-два славяне сообразят, что им кирдык приходит, и единственный шанс этого избежать — вступить в союз с нами.
— То есть перебраться на нашу территорию, так?
— Нет. Это раньше, когда нас не было, славяне могли местных массой задавить. А сейчас местные их просто не пустят — так что только союз, чтобы в родных местах они смогли с готами тягаться. Римляне же вступили в союз с нами и теперь готов как щенков метелят. Ну так вот: для тех, кто защиты попросит, у нас должна быть простая стратегия: в их поселках мы ставим школы, учим их детей — для этого нужно подготовить мобильные бригады по десятку человек, лучше по десятку молодых семей… я отвлеклась на детали, забудь, пока обрисую общую стратегию. Так вот, кто не согласен — воюйте с готами сами. Кто наших учителей тронет… в общем, им лучше бы вообще на свет не рождаться. И обязательно — дороги в нашу сторону за их счет.
— И что мы получим?
— От Эльбы до Буга славян разных, если очень приблизительно считать, слегка за полмиллиона. Если считать поточнее, то может и миллион, и полтора. Через десять лет половина из них будет обучать детей в наших школах…
— А кормить их чем?
— Сами прокормятся, мы им только покажем чем и как, ну и с защитой от готов поможем. На простых условиях: посылаем им два десятка человек учителями и фельдшерами — забираем на три года столько же у нас поработать. Или лучше пока наши учителя там детей обучают, столько же их мужиков вахтовым методом на нас горбатятся. Возьмем по минимуму: четверть миллиона при наших школах — это тысяча школ… наверное. Или двадцать тысяч рабочих у нас… а сколько пойдет при этом к нам гастарбайтерами за зарплату, ты сама прикинь.
— Поменять двадцать тысяч образованных выпускников на двадцать тысяч неграмотных гастарбайтеров…
— Тебе сколько лет? Скоро полтинник? А если мы окажем посильную помощь неграмотным и диким славянам, то к твоей пенсии у нас будет государство с парой миллионов жителей. Могучее государство.
— Тоже довод…
— Тогда еще один. Рудные горы сейчас на славянской территории.
— Урал вообще на ничейной…
— На Урал у нас людей не хватает, так, мелкие кусочки разве что отъесть пока можем. А будут люди…
— Ну ты Лера и задачки ставишь. У меня в голове по твоему суперкомпьютер? Сейчас и обычные компы на ладан дышат…
— Пока они еще хоть как-то дышат, ты соответствующий план-график и составь. А правки будем уже ручками вносить, по месту и текущим реалиям.
— Думаешь получится?
— Я тебе уже как-то говорила, что слухи в этом мире разносятся невероятно быстро.
В середине октября поставили памятники Вере Сергеевне и Нине. На открытии последнего Ярославна выдала проникновенную речь, очень запомнившуюся всем собравшимся (а собрались почти все «попаданки»):
— Все же Нина была редкой занудой, что и сделало ее лучшей учительницей математики. Благодаря ей и ее занудству уже пятеро из нас освоили эту непростую науку достаточно, чтобы даже в институтах студентов обучать, Вова и Маркус с Сашей рассчитывают сложнейшие машины и механизмы, Катя мосты и плотины строит… Ходан стал неплохим уже инженером. Она оставила после себя настоящую математическую школу, которая десятилетиями, если не столетиями будет помогать нам и нашим потомкам хранить и развивать современную цивилизацию. Нашу цивилизацию. Как там китайцы про Мао говорили: он совершил тридцать процентов плохого и семьдесят процентов хорошего. Нина совершила максимум один процент плохого — даже если под плохим принимать то, что она меня как-то дурой назвала… заслуженно, кстати. И девяносто девять процентов не просто хорошего, а отличного. Но проценты считать — дело вообще глупое, одно то, что именно она определила всем нам наше место во времени и пространстве перекрывает все ее недостатки. О которых мы уже забыли или забудем не позднее чем завтра. А помнить ее все мы будем именно такой — открывающей всем нам глаза на наше место в этом мире. И отдельно я хочу поблагодарить Трофима за то, что и наши потомки увидят Нину именно такой…
Скульптура стояла за оградой могилы на невысоком — сантиметров в двадцать — постаменте, изготовленном по заказу Лизы вместе с оградой в Пантикапее. Мраморном, как и ограда с постаментом на могиле Веры Сергеевны. А скульптуру химички Трофим сделал по фотографии учительницы в школьном кабинете химии, где она, полусидя на высоком «лабораторном» табурете, что-то записывала в тетрадь. Трофим сделал и часть лабораторного стола с полочками, и подставку с пробирками — так что Вера Сергеевна, казалось, на секунду просто отвлеклась от какой-то работы и с улыбкой глядела теперь на собравшихся неподалеку от нее людей…
Лиза подумала, что дочь ее, конечно, придумала очень красивое и уместное оформление этого печального места, но снег, который выпадет зимой, наверное нарушит странную гармонию. Конечно, и Вере Сергеевне, и Нине это уже не очень важно…
Год двести сорок седьмой отметился несколькими громкими событиями, хотя большую часть из них «громкими» сочли лишь попаданки. Двое третьекурсников мединститута сделали три успешных аппендэктомии (и две неуспешных, но Вероника сказала, что одну и она бы успешно не провела, так как слишком поздно спохватились, а одну… операция-то прошла успешно, но сепсис…) Алёна нашла, наконец, нужный грибок и приступила к производству стрептомицина. То есть ей удалось сделать почти грамм препарата — но лиха беда начало. Наташа Зотова, пользуясь записями Веры Сергеевны, сделала аспирин из продуктов переработки бурого угля. Не ахти какое уж достижение, аспирина и так хватало — но теперь не приходилось обдирать каждую осинку, обнаруженную в лесу. Ходан закончил постройку машинного зала ГЭС на Москве-реке и тут же начал его переделывать: Кати вместо обещанного агрегата на пятьсот киловатт сделала восьмисоткиловаттный и он не влезал в заготовленное место. Впрочем, переделок ожидалось не слишком много: Ходан успел подготовить место только под один генератор и даже если его не получится переделать в срок, то следующей весной по крайней мере один агрегат должен был заработать на новом, сразу под него подготовленном месте. Хотя бы один, но Кати пообещала сделать все пять запланированных агрегатов, так что результат практически полностью теперь зависел от Ходана.
Зато железная дорога, проходящая поверху плотины ГЭС, уже дотянулась до торфоразработки, а новая ветка от Каширы была выстроена аж до Пахры — примерно в том месте, где может быть появится Подольск. Правда пока вагоны через Оку перетаскивались на пароме, но мост уже строился…
Люда засеяла привезенными из окрестностей Пантикапея одуванчиками пару небольших грядок. Не то, чтобы родных одуванчиков ей не хватало, но крымский был — согласно определителю — тем самым «крым-сагызом», из которого в довоенное время в СССР добывали каучук. Сколько этого каучука добудется, никто не знал — но хоть сколько-то всяко лучше чем нисколько.
Саша в процессе ремонта «Тигра» разобрал его до винтика. Обратно пока не собрал: слишком многое, по его (и Леночкиному) мнению предстояло поменять на новое, которое еще предстояло как-то сделать. Однако, тщательно изучив полученную груду разных деталек, он изготовил новый дизельный мотор — который издали был похож на «тигровский» мотор Ярославского завода. Главным образом похож цветом (испачканного маслом чугуна) и немного похож весом (меньше чем в два раза всего тяжелее), ну и мощностью около двухсот лошадок. Правда была и определенная «непохожесть», делавшая невозможной замену старого мотора новым в автомобиле: из-за шести цилиндров вместо четырех он просто по размеру под капот влезть не мог. Зато в моторе не было никакой недоступной «электроники», да Саша и не предполагал его для автомобилей использовать: такой мотор в локомотиве был гораздо нужнее, да и Маркус на него взгляд положил. Впрочем, Саша старого друга слегка разочаровал, сообщив что завод таких моторов хорошо если пяток в год сделать сможет, и только по дружбе один (причем далеко не первый) он судостроителю все же даст.
Зато другой «новый» мотор он специально для Маркуса и сделал: небольшой (весом всего-то в шестьдесят килограмм) одноцилиндровый дизель мощностью около восьми лошадок очень неплохо заменял ряды педалей на велоботах. Причем таких моторов Саша мог делать по штуке в день (а если Лиза прикажет, то и по два, как по секрету сказал он приятелю), так что в Вырке началось массовое переоснащение уже сделанных вельботов дизелями. Собственно новых вельботов с педалями там уже не делали, но «цех» (то есть сарай, где лодки собирались) остался — его и приспособили для такой работы. А сам «завод» уже второй год делал исключительно дейдвудные трубы для всего, что строил Маркус: рабочие там с деревом работать хорошо умели, сырье и готовую продукцию возить было просто, а растащить умелых работяг по разным «верфям» Маркус счел глупым — тем более что и сами они никуда уезжать из родного города не желали.
Ксюша на своем станкостроительном заводе сделала два зуборезных станка — и сразу на заводе уже автотракторном началась «модернизация» всего уже выпущенного парка тракторов и автомобилей: бронзовые шестерни срочно менялись на стальные. А модернизацию судовых моторов отложили на зиму — просто потому что почти все суда были где-то далеко. По хорошему было бы правильно и головки цилиндров с поршнями поменять на алюминиевые, но алюминиевый завод за лето выдал лишь пять тонн металла и снова остановился. На этот раз просто потому, что Женя в июле «ушла в декрет», а без нее никто не рискнул продолжить работу.
Ника в Танаисе (по просьбе Тихона и за его счет) построила две «сторожевых башни». То есть строили их все же молодые ребята, в прошлом году закончившие школу, Ника лишь следила за тем, чтобы построенное хоть как-то соответствовало сделанным Катей чертежам. А вернувшись домой, она вслух констатировала, что «образование — это вещь»: молодые парни, школу окончившие, и сами чертежи читали неплохо, так что Ника больше отдыхала чем трудилась. Зато Тихона она охарактеризовала как редкостного жмота: пообещав привезти к городу камень для четырех башен он доставил недостаточно даже для двух и в результате построенные парнями пока достигли высоты едва в шесть метров вместо десяти по проекту.
— Я вообще не понимаю, зачем ставить еще башни если городских пять имеется и они высотой метров по пятнадцать? — спросила Лиза, посмотрев на привезенные Никой фотографии.
— Ты ОБЖ не преподавала, — ответила Ника, вот и не понимаешь. — По хорошему там надо вообще звездчатый форт ставить… это башни под пулеметы строятся, фланговым огнем ворога косить, а с существующих пулеметом не очень-то и поработаешь. Но, похоже, кроме нас все это никому нахрен не надо: Тихону камней жалко потому что башни не вокруг его дома ставятся, а всем прочим… Там единственный человек, которого хоть как-то волнуют проблемы защиты — местный пресбевт Андромен… так ихний легат называется: пресбевт. Причем их трое в городе, пресбевтов этих, и непонятно кто за что отвечает. Андромен этот — точно не за строительство: о защите думает, но ничего сделать не может. Разве что языком поворочать…
— То есть они нападения кочевников не боятся?
— Так половина населения Танаиса — аланы. Со степняками они вообще родня, так что…
— А про то, что готы уже половину Крыма завоевали…
— Надо будет, кстати, Лере рассказать: в Феодосии и Киммерике сейчас стоит римский легион. Из вспомогательных, не номерной, но готы восточнее Феодосии не суются. И в Танаисе искренне считают, что готы до них просто не дойдут.
— А ты как считаешь?
— С трудом и только на калькуляторе. Если конный красноармеец в день делал переход на пятьдесят километров, то за сколько он пройдет триста-четыреста? В условиях свежей травы по пояс и ручьев через три-пять километров? Просто теряюсь в догадках…
— А если всерьез?
— Четыре пулемета и по десять дисков на каждый из них первый натиск, конечно, отобьют. Приезжал купец из Нимфея — сам, кстати, сармат — так он говорил, что сарматов по дороге от Молочного лимана, где условная граница готской оккупации, до Танаиса хорошо если тысяч пять-семь наберется. А готы только из Крыма могут тысяч тридцать выставить. Другое дело что такой толпе в Танаисе особо не поживиться, но тысячи три, а то и пять вполне могут и проскочить до города, и пограбить всласть, тем более что и сарматы по дороге из других племен, не донские, пропустить их запросто могут. Я думаю, что это всего лишь вопрос времени.
— Знать бы какого… Что еще интересного?
— Ангелика сказала, что Воронеж они выстроят к следующему лету. В смысле крепость выстроят. Местные сарматы к ним не ходят — там пока грабить еще нечего, но она просила передать, что было бы хорошо туда отправить еще с тысячу человек когда крепость будет закончена. Сколько народу школа выпустить успеет?
— Примерно тысячу к новому году, столько же в апреле и около полутора тысяч в июне. Но по плану в Воронеж должны поехать примерно пятьсот…
— Ангелика просила тысячу сверх плана. Но с семилеткой, в воронежских школах учительствовать, человек сто, остальных можно и без образования, главное чтобы руки были которыми арбалет держать.
— Она думает, что тысяча мужиков с арбалетами отобьются от армии готов?
— От готов она сама отобьется, вдвоем с Корочем. Она его научила обращаться с пулеметом… неважно. Тысяча мужиков ей нужна чтобы ставить небольшие поселки вниз по Дону и вверх по Девице — это речка там такая…
— Я знаю.
— Лес там ведь сильно не сплошной, она решила сельским хозяйством заняться. Из Танаиса уже приволокла три десятка коров… кстати, я шесть коров и пару бычков сюда привезла, в Танаисе с коровки больше десяти литров молока доят. Так я об чем: весной надо бы мне снова в Танаис сплавать… ты Колю со мной отпустишь? Я с двумя пулеметами, он, Тамара с Ларисой обещали с нами прокатиться. Потому что скорее всего готы на Танаис в конце следующей весны пойдут.
— И почему это?
Лера, сидящая с младенцем в углу кухни и до этого молча слушавшая разговор, аккуратно отодвинула заснувшего сына от груди, не спеша застегнула кофту:
— Потому что Марк наш Ливий Павел месяц назад отбил нападение готов на Дакию. Хорошо так отбил: если не врет, то римляне только готов положили за двадцать тысяч и рабов захватили около тридцати. Еще попутно карпов практически на ноль помножили, но это мелочь. А вот с готами для нас все стало сложнее: римляне их выбили за Днестр, и им между Днестром и Днепром стало несколько тесновато. Снова на Рим они пойти побоятся, так что за зиму они слегка отдохнут, сконцентрируются — и рванут на восток. Они же не дураки, и в курсе, что через Танаис Рим с нами торгует — а это источник их военной силы.
— Ага, сейчас посуда эмалированная и мыло римлянам столько сил военных дает!
— Готы пойдут на Танаис в любом случае.
— А Ника туда сына моего взять хочет…
— Не взять, а пригласить: парню все же двадцать уже, у самого сын… ты лучше за внуком пригляди пока твой сын будет воспитывать готов. К тому же он ведь не один поедет, а вместе со своими гвардейцами… Ты не волнуйся, это ненадолго.
— С какими-такими гвардейцами?
— Ну… не все, как вы с Мариной, считают что только богиням нужно стрелять по врагу, некоторые уже догадались, что в секрете нужно держать только технологию изготовления патронов. Ника же тоже своего Олюшу работе с пулеметом обучила. А Коля твой набрал пару дюжин парней из тех, кто в нашей школе с ним обучался, выдал им фольксшурмгеверы… этот его гвардейский взвод римский легион за пятнадцать минут положит, а тут какие-то дикие готы…
— Кстати, откуда тут вообще столько готов образовалось? Мы пять тысяч человек едва за четыре года перевезли на триста километров…
— Ты серьезно?
— Что «серьезно»?
— Спрашиваешь серьезно?
— Ну да…
— Ладно, повторю еще раз: никакого «великого переселения народов» не было. Понятно?
— Не очень…
— Тогда слушай: приперлось из Готии несколько сотен бандитов, поубивали местную знать, сказали, что они теперь тут главные. Своих солдат поставили десятниками, сотниками — и вот уже не пять сотен готов, а пять тысяч вооруженных вестготов — из которых готами являются все те же пять сотен. А у новых воинов и семьи тут же, всякие скотоводы-крестьяне — и готов становится уже тысяч под тридцать. Эти свеженапечатанные готы еще пяток местных племен захватывают — и вот уже сотня тысяч готов готовы. Если ты помнишь историю Болгарии…
— Не помню.
— В общем, с волжской Булгарии туда приперся хан Крум… или Аспарух, точно не помню, с толпой человек в двести. И полмиллиона местных славян сразу стали болгарами, хотя большинство из них так и не узнали до самой смерти, что ими правит какой-то хан и они теперь болгары. Понятно?
— Понятно. Пришли невесть откуда шестьдесят четыре бабы… То есть сарматы, по сути, с такими же сарматами воюют, только у одних вожди старые, а у других пришлые.
— Примерно так оно и есть, только вот сейчас готы еще народ с севера подтягивают. Но тоже не сотни тысяч, всего, как я прикидываю, тысяч пять успело подтянуться. Хотя для Танаиса это положение лишь ухудшает.
— А не насрать ли нам на этот Танаис?
— Лиза, я всё понимаю, сама бы за сына так переживала… да и за Колю все равно очень боюсь. Но пока еще Танаис — наш единственный путь к римским рынкам, а без них ни олова, ни… дофига еще чего. Кстати, Ника Марине подарок привезла как раз римский, думаю ей понравится.
— Что за подарок? — Марина вошла в кухню с кастрюлей в руках, направляясь к плите.
— А вот что, — Ника вытащила их сумки, стоящей под столом, небольшую деревянную шкатулку. Марина открыла ее и все сразу почувствовали, какой подарок был привезен Никой из Танаиса.
— Это что, корица?! — удивилась Марина.
— Я даже не буду говорить, во что эта коробочка обошлась Андромену, — улыбнулась Ника. — Но если потребуется еще, то можно заказать, по его словам через два года заказанное привезут. Впрочем, по моей просьбе он остаток продавать никому не будет до следующего лета…
— И сколько у него осталось?
— Еще четыре таких же коробочки. Я бы их сразу взяла, но с собой серебра не было сколько нужно.
— Сколько? — в голосе Марины послышался отзвук рева голодного тигра.
— Две тысячи денариев… за каждую.
— Берем. Лиза, выдай Нике сколько нужно серебра и отправляй ее в Танаис нынче же вечером, а то вдруг готы зимой нападут, и останемся мы без корицы.
— Щяз все брошу и пойду отправлять. Пускай Коля со своими парнями прогуляется если ему делать нечего.
— Ему Андромен не продаст, я договорилась что он исключительно лично мне все продаст. Но я с удовольствием прокачусь: до сих пор помню те плюшки, которые вы пекли тогда.
— Ладно, завтра отправишься, а я пока и тебе плюшку с корицей испеку чтобы быстрее ехалось, — улыбнулась Марина. — Ну что, перец у нас свой есть, корица… тоже есть и теперь мы знаем где еще взять. Что осталось найти для полного счастья?
Лера в своих предсказаниях ошиблась дважды: на Танаис готы напали не во второй половине мая, а в самом начале апреля — вероятно, рассчитывая захватить до начала навигации и амбары с зерном, не отправленного еще в Рим. Вторая ошибка оказалась посерьезнее: на город напало не около пяти тысяч человек, а, скорее всего, ближе к тридцати или даже сорока тысячам: очевидно, что и все «сарматские» еще сарматы к походу решили присоединиться. Что, впрочем, на исход особо не повлияло.
Кроме Коли с гвардейцами (которых было уже четыре дюжины) в Танаис пришли и пара сотен молодых бойцов Короча, причем вместе с самим Корочем и Ангеликой. А еще — так как Саша все-таки успел собрать «Тигр» и даже его слегка «модернизировал» — Леночка. Поскольку модернизация свелась к установке на крыше машины небольшой пулеметной башенки, машина оказалась весьма полезной, но уже в самом конце этой очень короткой, как и предсказывала Лера, войны.
А началась она ранним утром, когда небольшая — всадников в двадцать пять — группа готов, внезапно выскочившая из-за рощицы, росшей в городском некрополе, помчалась к западным воротам. Вероятно хотели их захватить к приходу более крупного отряда, но четверо охранявших эти ворота «гвардейцев» ссадили нападавших еще до того, как те смогли бы из лука стрельнуть. Карабины стреляют громко, а городок был небольшим — так что к подходу этого «более крупного» все ворота были уже закрыты, а все те, «кому положено», удобно разместились на башнях с пулеметами. Кроме, собственно, Коли: он решил, что настало время попробовать в реальном сражении «новое изобретение Вовки». Изобретение было, конечно, так себе: как сам Вова его обозвал, «сляпанное на скорую руку из отходов животноводческой фермы слабое подобие пушки Барановского». Скорее всего очень слабое: про упомянутую пушку было достаточно вскользь упомянуто в какой-то развлекательно-фантастической книжке, причем там был относительно подробно описан лишь гидравлический тормоз и пружинный накатник (то есть сказано, что такие имелись) да фотография затвора нашлась — но пушка уже была, с почти десятком снарядов, и не использовать ее Коля счел глупым.
Когда толпа готов стала, по его мнению, достойной по размерам, он приступил к стрельбе. Тренировка, проведенная зимой, оказалась очень полезной: три снаряда он выпустил примерно секунд за двадцать — а больше стрелять стало не по кому. После этого по разбегающимся в панике готам прошлись из пулеметов с городских башен, а в завершение Леночка выкатилась через ворота на «Тигре», подхватила Колю и километра три преследовала их, подгоняя очередями (с пулеметом парень тоже неплохо, как выяснилось, освоился и успел опустошить девять дисков из двенадцати погруженных в машину).
Следом из города вышли ребята Короча, которые начали быстро и довольно профессионально облегчать страдания раненых — но, по результатам строгого внушения, с десяток относительно целых «оккупантов» притащили Ангелике. Которая что-то им довольно долго говорила, затем приказала выдать наименее пострадавшим коней и отпустить с миром.
— И что ты им сказала? — поинтересовалась Ника.
— Ну если вкратце, то что если готы — или кто-то, их напоминающий — сунутся в этом году за Молочную реку, то добрые богини убьют не только тех, кто ослушался, но и всех, кто пока обитает от этой реки и до Днепра. Добрые — потому что убивать готов, захвативших землю до Днепра, они будут лишь в следующем году, и убивать будут не всех, а лишь тех, кто сам с этих земель не уйдет. Правда если кто уйти захочет, но по каким-то важным причинам не сможет — ну, скажем, места не найдет еще, то предупредив об этом — и заплатив определенный нами штраф — можно эвакуацию оттянуть на несколько лет. И да, Крым тоже считается «землей до Днепра»… Договариваться насчет размера штрафа, а так же если у них появятся какие-то другие идеи, пусть их вожди придут в Воронеж — мы там их не тронем, просто поговорим…
О результатах этой «быстрой войны» Коля и Ангелика рассказали Лизе уже в конце мая, после того как готские вожди уже посетили Воронеж и переговоры с ними закончились. Понятно, что послушать об этой войне всем было интересно, так что на кухне у Марины кроме хозяев дома собралось послушать новости еще человек десять — фактически, все «попаданцы», наличествующие в Школе.
— Пушка по нынешним временам — оружие эффективное, но малополезное, — начал Коля. — Одна пушка выстрелом может ранить и убить хорошо если человек пять-семь, а потом все просто разбегаются. Разве что изобрести шрапнельный снаряд — он, думаю, против конницы окажется неплох.
— Против конницы пулемет дешевле окажется, — парировала Ангелика, — а его и таскать легче. Но это неважно, главное результат — которому, кроме всего прочего, и пушка Вовкина весьма поспособствовала. Я с ними вот о чем договорилась…
— А на каком языке ты с ними разговаривала? — поинтересовалась Лиза.
— На готском, разве неясно? Я же переводчица!
— А что, готский на японский похож?
— Еще раз: я переводчица, изучать языки меня, слава богу, еще в университете научили. Как разговоры про войну с готами пошли, то выкупила у сарматов несколько рабов-готов, пообщалась, словарик составила… Мы же богини, не можем какого-то готского языка не знать! Ну а грамматику… у Михалыча зачем-то был скачан и какой-то древний учебник готского. Хороший, их вожди меня богиней признали особенно за «высокую речь». Хотя чего уж там высокого? В языке их и слов-то около пяти тысяч всего. Правда учебник был вроде составлен на базе перевода на готский библии…
— Интересно, сколько ты сейчас языков знаешь?
— В будущем знала три — это немецкого не считая конечно, еще на трех могла как-то общаться, но на синхронистку не тянула все же…
— Это на каких?
— Французский, испанский, южнокорейский. Сейчас знаю еще приокско-поволжский, аланский, готский вот. Могу на греческом и вульгарной латыни немного. Надо бы нынешний персидский подучить, но Тимон его почти напрочь забыл, а других персов у нас пока нет…
— Будешь теперь рабов-персов покупать?
— Посмотрим… сейчас надо с тем, что мы получили, разобраться. Пока комендантом Танаиса Коля поставил командира первого отделения гвардии, Ведука. Местные никто возражать не стал против того, что город теперь не боспорский, а наш. А с готами… сын твой сделал очень полезное дело: он, по свидетельствам выживших, их короля, которого звали то ли Урф, то ли Ульф, первым же снарядом поделил на части. А те, кто стал этим сбродом командовать после этого, оказались людьми вполне адекватными.
— То есть больше воевать с вами не решились, ты хочешь сказать.
— Не только. Я же через гонцов им передала, что раненые могут придти к нам полечиться, и новые власти не только им в этом не препятствовали, но даже буквально пинками к нам гнали. А вот в Танаисе… тамошние сильно поначалу возражали против того, что их работать заставили и против госпиталя тоже…
— Там же, как ты говоришь, раненых было больше чем народу в городе?
— Так госпиталь же за стенами поставили! Нет, им не нравилось что их заставляют за этими ранеными ухаживать…
— И что?
— Ведук сказал, что те, кто не будет ухаживать, сами окажутся в госпитале. А потом еще готы приехали, немного, человек двести, причем приехали со своим прокормом именно чтобы за своими ранеными ухаживать.
— Я думала что готы более суровы, что ли…
— Ника вдогон еще гонцов послала, велела передать что местные за ранеными ухаживать не хотят. И если готы своих санитаров не пришлют, то за каждого умершего в госпитале она заберет на тот свет пятерых готских воинов из тех, кто убежать успел. Вероятно, ей поверили.
— Как только вы с этими ранеными только справились-то?
— Третий курс меда в полном составе… ребята зато практику по полевой хирургии получили. Убитых-то немного было, всего, по подсчетам Респы, около трех сотен, и это если считать с тяжелыми, которых вытащить не смогли… или не захотели, а всяких раненых за полторы тысячи набралось. На них одного стрептоцида килограмм пять потратили! А уж сколько лидокаина бойцы Короча раненым вкололи…
— Респа — это кто?
— Староста потока. Тот парень, что Гордиана от малярии вылечил. Кстати, надо Веронике сказать, что парень умелый, но довольно рисковый. Он один больше полусотни операций сделал, но и «зарезал» с десяток пациентов. Даша его хвалила, говорила, что брался делать то, что и она бы не рискнула, но мне кажется что здесь важнее принцип «не умеешь — не лезь».
— Даша вернется, у нее спрошу. Потому как важно не сколько безнадежных он не вытащил, а скольких таких все же спас.
— Наверное ты права. Нервная я стала… мама твоя дома? Кажется, мне к ней на консультацию снова пора… В общем Крым теперь наш. Херсонес — отныне столица Крыма, мы там делаем что хотим, кого хотим — гоним, кого хотим — селим. Дорога на Никополь для нас открыта, мы там можем даже город свой поставить. Кстати, наши карты можно выкинуть: оказывается Молочный лиман — просто морской залив, а Тамань — куча отдельных островов. Ну так вот, на севере Молочного лимана мы тоже город поставим, а от него — проложим, причем вместе с готами, дорогу к Никополю. В смысле, город поставим когда захотим, а дорогу готы проложат уже в этом году.
— Интересно ты с ними договорилась…
— Это еще не всё. Договорились, что мы имеем право ставить на их территории свои города, сколько хотим, но пока не больше трех штук в год. В городах — и на час пешего хода вокруг — действуют наши законы, но мы просто не ставим их ближе часа пути от их городов и поселков, правда, если тамошний народ сам не попросит. Мы в их дела не вмешиваемся, они в наши дела не лезут…
— Обалдеть!
— Поиздевайся ещё, но я не закончила. Ещё любой гот имеет полное право вместе с семьей придти жить в нашем городе или в нашей деревне. Если он согласится по нашим законам жить. И может потом уйти обратно, но не раньше чем через год.
— Интересно, как ты их на всё это уговорила?
— Знаешь, было столько фильмов по скандинавской мифологии… большей частью чушь, конечно, полная, но имена-то богов у всех нас на слуху были. Так что воевать против правнука Вотана и внука Тора у них теперь духа не хватит, тем более что повелитель грома внуку навык передал более чем наглядный, спасибо Вове.
— То есть я, получается, дочь Тора? Надо будет маме сказать, а то вдруг она не в курсе…
— Скорее сноха, хотя… раз пушку изваял Вова, то у тебя зять Торова рода, а ты вроде как… всегда ваши русские родственные названия путаю… своячница? Нужно подумать. Ладно, продолжу. Раненые после излечения у нас отрабатывают нанесенный моральный ущерб два года — и третий год им мы «простим» вроде как за страдания если работать будут хорошо. А еще десять тысяч готских мужиков работают на нас пять лет. Можно не одних и тех же на работы посылать, но меньше чем на два года мы рабочих не берем.
— И зачем нас это счастье? Их же кормить, одевать…
— Ага. И отдельные квартиры со всеми удобствами предоставлять…
— Ты будешь смеяться, но эта идея не такая уж и бредовая.
— Не буду, у меня чувство юмора атрофировалась со всеми этими приключениями. Первые двести работяг через неделю приедут в Усть-Непрядвинск, с семьями — я специально предупредила, что без жен работников мы не берем чтобы позывов у них не возникало безобразия нарушать. Думаю, что в Соликамске копать-таскать-рубить они сгодятся.
— Может быть, но сразу десять тысяч…
— В этом году только тысячу берем, остальных — начиная со следующей весны, и не всех сразу, так что у тебя есть время подумать сколько и когда, и главное куда их приспособить.
— Ясно куда: пусть Никополь и ставят. И город у Молочного лимана… надо будет Катю попросить проекты составить.
— Чего там составлять? Стандартные дома по двести четвертому проекту, школа по двести двадцать второму, больничка какая-никакая — сами разберемся.
— Разобрались одни такие, теперь в Твери переделок года на два работы. А водопровод, канализацию кто спроектирует? Я уже не говорю про энергообеспечение… там же лесов, чтобы дрова рубить, нет? Значит так: раз тебе с детьми в Воронеже не сиделось, не посидится еще немного. Бери кого хочешь… ну кроме всех наших конечно, Лиду отдельно не трогай, и когда к маме рожать приедешь, положи мне планы участков под застройку с геологической картой, хотя бы примерной, расчеты по населению и промышленности, что еще? Пока и этого хватит. И еще одно: договорись с готами о восстановлении уже в этом году — но только в самом минимальном объеме чтобы потом не переделывать много, Керкинитиды — это город был на месте Евпатории, лет двести уже как разрушен вроде.
— А это-то нам зачем?
— Я была в детстве в Евпатории, там из местного ракушечника дофига всего построено… было, и карьер там совсем рядом с городом. Пилить его просто, люди — благодаря твоим договоренностям — на это есть, а камня там хватит и Херсонес отстроить, и Евпаторию, и на Молочном лимане город. А если посчитать, сколько встанет перевозка на дровяных расшивах по Дону, то может и в Туле из него строить будет дешевле чем из кирпича. Но это потом посчитаем, а пока… Пока надо сделать так, чтобы уже через год-два у нас марганец был в достатке.
— А почему я должна этим заниматься?
— Ты же у нас министр путей сообщения. Вот и строй дорогу до Никополя.
— Дорогу — согласна, моя забота…
— А все прочее — сопутствующая инфраструктура. Ладно, пошутила я: просто на тебя я еще план не подготовила, а все остальные будут заняты. Ну что расселась? Иди, работай. Справишься?
— Мы, германцы, народ работящий, не то что дикие славяне. Пусть мне хоть Тамара поможет, одна я года три возиться буду из которых два в проведу в пути из пункта А в пункт Б: там дорог для машины нет пока, а верхами, да с пузом, особо не поскачешь. Насчет пуза, конечно, еще не точно, но надо всё предусмотреть… А сарматы вроде уже приручены, что она с ними еще-то возится?
Тамара Георгиевна Кабулова занималась, по мнению Леры, полной фигней — то есть «попыткой возродить осетинскую нацию». Но с точки зрения Лизы она занималась очень важным делом — обучала аланов ведению сельского хозяйства. Успехов на этом поприще Тамара добилась довольно скромных: вокруг небольшой крепостицы, от которой шла дорога на Баскунчак, уже поселилось десятка четыре аланских семей, активно занявшихся огородничеством. Немного — но они практически полностью обеспечивали овощами население этой крепостицы (очень «переменное» население, так как туда народ наезжал вахтами месяца на три-четыре). Однако главным в этом деле Лиза считала не свежие овощи на столах вахтовиков, а то, что в крепостной школе уже училось слегка за сотню детишек: как только аланы узнали, что детей в школе кормят, а за хорошую учебу и всякие подарки выдают, аланы-крестьяне внезапно стали очень многодетными…
Ангелика Тамару упомянула скорее всего потому, что она тоже приехала в Школу, и не просто приехала, а сидела на кухне у Лизы во время этого разговора. И, понятно, идея Ангелики ей ну очень не понравилась:
— Можно подумать, что мне больше заниматься не чем! Если тех же аланов обучить, на нашу сторону привлечь… Зоя недавно намекала, что мы разовыми наскоками на озеро Индер теперь не отделаемся, там надо постоянный рудник организовывать. И если аланов уговорить…
— Ну и сколько ты их уговаривать собираешься? Проще, думаю, мне тех же готов заставить городок на Индере от аланов охранять. Думаю, за внука Тора они костьми там лягут…
— Я думаю, что если перевести школьные учебники на язык аланов…
— Тамара, иди в жопу! — прервала поток прогрессорских идей сидящая, по обыкновению, молча, Лера. — Никаких учебников на сарматском, и на готском тоже разумеется…
— На готском учебники для школ? — рассмеялась Ангелика. — Да, Тамара, умеешь ты в лужу… народ посмешить, вот.
— А что не так? — возмутилась та.
— Я тебе как языковед языковеду скажу… то есть сначала ответь-ка мне на такой вопрос: почему римские патриции все говорят на греческом языке?
— Мода такая?
— В так называемой классической латыни около двадцати пяти тысяч слов, в вульгарной — то есть на чем крестьяне да солдаты говорят — тысяч пятнадцать. В греческом — около сорока тысяч слов, и образованные римляне используют греческий просто потому что в латыни им не хватает слов для выражения своих образованных мыслей. В готском, да и в сарматском пожалуй тоже, словарный запас сильно поменьше. Думаю, в пределах пяти-семи тысяч слов, потому что у них и мысли ограничены суровым бытом, не требующим витиеватых выражений, так что хватает. Но прошу особо заметить: в школьных учебниках для наших восьми классов начальной и средней школы используется уже порядка пятидесяти тысяч слов. Их даже на греческий перевести невозможно, не то что на аланский.
— Но язык развивается! И мы можем этому поспособствовать! Если мы знаем пути его развития…
— Тамара, успокойся. Если ты обнаружила два десятка слов в аланском, которые напоминают дигоронский диалект осетинского, это не значит что нужно аланов обучать дигоронскому, тем более что и ты его с трудом понимаешь. Потому что, при всем уважении к великому осетинскому народу, осетинский, если из него выкинуть русские заимствования, позволит обучить аланов максимум до уровня нашей начальной школы. Это раз, и не перебивай, а выслушай до конца. Два: у нас просто нет ресурсов печатать учебники не на русском. Сама вспомни: Игорка два месяца делал формы для первого шрифта, которым мы букварь напечатали, вдобавок мы вынуждены набор этого букваря хранить в металле чтобы новые тиражи печатать при необходимости. Сейчас мы можем массово печатать восемь учебников, у нас есть три шрифта всего… и на каждую новую книгу, на каждый учебник Галя в типографии тратит месяца по полтора. Я специально узнавала, у Гали сейчас хранится почти восемнадцать тонн готового набора, ведь просто на набор одной страницы у нее хороший наборщик тратит минимум полдня — а у нее таких только трое. При том, что только для школ нам нужно еще порядка двух десятков книг напечатать…
— Но если будут грамотные и опытные наборщики, то набор можно и не хранить…
— А пока их нет, ты лично сколько времени хотя бы букварь осетинский набирать будешь? Но и это проблема, так скажем, временная. Однако главное здесь в том, что мы — и ты лично в том числе — готовим людей, которые будут жить в нашей цивилизации. В нашей! И общаться они будут с другими людьми: с Оки, с Поволжья, с феннами теми же, славянами, многими другими. А чтобы общаться, они должны знать язык общения. Так уж сложилось, что это — русский язык, несмотря даже на то что он здесь и сейчас чужой для вообще всех. Думаешь, я или Брунн писаемся от восторга, осознав что немецкий здесь никому не нужен и до окончания наших дней никому не понадобится? Кати же не бросилась учить феннов финскому языку? Так что… Вот еще, последний, если хочешь, аргумент: в Римской империи везде говорят на латыни. Хорошо или, что чаще, плохо — но на латыни. И с языком римляне несут в колонии свою культуру — ее невозможно иначе-то нести! А мы здесь — самые что ни на есть прогрессоры со своей прогрессивной, прошу заметить, культурой, которую взвалили и несём. Так что переставай страдать… ладно. Думаю, вопрос с коренизацией мы закрыли и на грабли, заботливо разложенные дедушкой Лениным, наступать не будем. И про войну мы тоже, думаю, на этом закончим, а теперь послушаем, что нам Лиза расскажет про грядущий мир…
Контуры «грядущего мира» первой обрисовала Вера Кузнецова. Со все еще «живым» лазерным уровнем она прошлась вдоль Оки, и на следующий день после рассказа Ангелики о войне она приехала со своим рассказом «о мире»:
— Лиза, зови сюда Кати, зятя зови и Ходана. Если вот тут насыпать дамбу… точнее, там три дамбы потребуются, но две совсем маленьких, по сотне метров… значит, если вот здесь отсыпать дамбу высотой в четыре метра и длиной в два с половиной километра, то плотину возле Орла на реке можно поднять на шесть метров, а не на два-три. Я прикинула по расходам воды: восемь мегаватт тут можно взять без проблем в течение месяцев восьми в году. А дальше… если ставить три плотины, то дамба, причем только метра три, потребуется здесь и, скорее всего, здесь — исключительно для страховки на случай больших весенних наводнений. И ГЭС получатся по три мегаватта. Но если поставить только две плотины, опять шестиметровые, то уже получается за шестнадцать мегаватт. Но тогда нужно будет еще примерно сорок километров дамб насыпать. Местами, правда, высоких, метров до пяти, но очень местами — вот здесь, здесь и здесь — всего на двенадцать километров, остальные по паре метров будут.
— А чем насыпать? В смысле, грунт откуда таскать? Ты же их нарисовала метров по сорок ширины, а в кубометрах это получается…
— За дамбой все равно нужно страховую канаву рыть, на случай если наводнение ее перехлестнет. Для верхней плотины получается слегка за полмиллиона кубометров. В принципе пятьсот мужиков с лопатами и две сотни с телегами за лето справятся, но даже и это не к спеху: плотину-то с ГЭС строить куда как дольше…
Идея строить ГЭС на Оке больше всего вдохновила Кати: она уже составила проект гидрогенератора на два с небольшим мегаватта (который Михалыч тщательно проверил и выдал по нему очень положительное заключение) — но раньше было неясно, куда такой генератор поставить можно. Ходан, проект генератора внимательно посмотревший, сказал что если Кати, «как в прошлый раз», не поменяет конструкцию, то ГЭС он выстроит уже в следующей весне. То есть если все постараются, то первый генератор можно будет весной и запустить. Один — несмотря на то, что Кати тут же пообещала к следующей весне изготовить все четыре. Легко ей было обещать: на заводе электрических машин, который теперь полностью оказался под ее управлением, только в цехе сборки генераторов работало полтораста человек, причем больше сотни — уже не первый год. Рабочие опыта поднабрались, на изготовление восьмисоткиловаттного генератора в цеху времени уходило теперь меньше месяца. А шестьдесят человек в «гидроагрегатном» всю турбину в сборе для такого генератора собирали за две недели. Так что время изготовления лимитировалось лишь скоростью подготовки оси, которой турбина соединялась с генератором. И которая делалась на самом большом токарном станке, обтачивающим заготовки длиной до четырех с половиной метров и диаметром до сорока сантиметров. Причем и сама ось делалась недолго, но вот то, что две из трех литых заготовок для нее оказывались бракованными…
— Я могу хоть наизнанку вывернуться, но лучше от этого не станет, — объяснила Лизе проблему Света. — Такие заготовки нужно, прежде чем их точить, проковать хорошо. Но когда Ксюша сможет сделать молот весом, скажем, в полтонны…
— Не в этой жизни, — вежливо ответила станкостроительница, — у нас Ксюша — специалист по станкам сугубо металлорежущим, так что отстаньте.
— Но ты же сделала пневматический молот?
— По рисунку из Брокгауза, и такое дерьмо получилось… Вот если у Вовы время появится… что вряд ли, так что ждите, пока не подрастут уже местные инженеры.
Шансов на то, что у Вовы «появится время» было действительно исчезающе мало. С марта он — вместе с младшим братом Ходана Олехом и его одноклассником Потехом (оба парня уже один сезон успели отработать у Ходана бригадирами и опыта со знаниями поднабрались) строил электростанцию на Яйве. В принципе, небольшую, на три мегаватта (точнее, с четырьмя агрегатами по восемьсот киловатт), но чтобы стройка заработала, он сначала поставил на небольшой речке, именуемой «на старых картах» Чаньвой, электростанцию на триста киловатт. Очень нужная оказалась электростанция, но на ее постройку Вова потратил весь привезенный цемент, а ведь плотина на Яйве должна была стать раз в десять длиннее и вдвое-втрое выше…
В принципе, все учительницы и так знали, что имена у местных «ударяются» на первый слог, но Вова по поводу этих парней отдельно всех предупредил, ведь если использовать ударение на «е», то получается очень созвучно с популярными местными оскорблениями. По поводу же строительства его почти ежедневные разговоры с Лизой (по радио) обычно начинались так: «Лиза, ты, конечно, лучшая тёща на земле, но если не пришлешь мне еще четыре расшивы цемента через неделю…»
И эти разговоры с зятем (не сами разговоры, конечно, а звучащая в них «правда жизни») делали работу Тамары особенно важной. Несмотря на небольшие трения с отдельными сарматскими племенами, довольно успешной. По крайней мере два довольно больших сарматских рода взяли под охрану строящийся Денисом на территории «будущего Вольска» еще один цементный завод. Мальчик подрос, подучился, опыта поднабрался — и теперь в Вольске были практически готовы сразу четыре цементные печи на сто тонн ежесуточной продукции каждая. И единственное, что не давало этим печам заработать, было отсутствие топлива (ну и энергии для работы цементных мельниц).
Конечно, можно было уголь возить хоть из-под Тулы — шахт там уже восемь штук работало, а шахтеров на работу новых нанять проблемой уже не было. Но чтобы уголь перевезти в Вольск, требовались корабли. Маркус в их постройке тоже особых проблем не видел, но Саша…
— Лиза, можешь меня хоть веником отлупить, но я моторов больше чем сейчас, делать не могу. Чтобы хотя бы удвоить выпуск, мне нужно еще штук сорок станков. Причем Ксюша их сделать тоже может — я с ней уже говорил. Но станкам нужно электричество, а его нет. И взять негде: паровых турбин хотя бы по двести киловатт больше пяти-семи штук в год мы сделать не в состоянии — а они уже года на два вперед все распределены.
— Кстати, а почему? Ведь у Кати без проблем получается гидравлических по паре в месяц, причем и мощностью за два мегаватта…
— Скорости не те, качество изготовления принципиально иное требуется. И генераторы тоже высокоскоростные нужны, тоже вопрос квалификации рабочих… ну и качества станков, конечно. Разве что протянуть ЛЭП от Коломны в Тулу…
— Ага, сколько тут, километров полтораста выйдет? Знаешь, я сейчас календарный план тебе сразу не выдам, но подумай о переезде вместе со всем своим заводом в Коломну. Не прям сегодня… но завтра к обеду ты ко мне с Ксюшей заскочи. Я попрошу Катю вас привезти: по телефону все обговорить всяко не выйдет…
Сорок восьмой год закончился, как выразилась Марина, «на мажорной ноте». Пять сотен готов и примерно тысяча лугов насыпали дамбы на Оке, необходимые для постройки первой (верхней) ГЭС. Хотя действительно, особой спешки в этом не было, однако лучше уж заранее подготовиться, да и Лида сказала, что «пусть грунт получше осядет». Осенью, уже в ноябре, была запущена вторая ГЭС на Зуше (и обе получили «официальные» названия «Лемминкейненовская ГЭС» номер один и номер два: эти названия были набраны буквами из алюминиевой бронзы, укрепленные над воротами турбинных залов). Кати об этом и не знала до тех пор, пока не приехала «торжественно запускать» вторую — но особо спорить не стала: все же приятно, когда твой труд так высоко оценивают. Тороп — еще один «старший помощник» Володи — закончил постройку ЛЭП от будущей гидростанции на Яйле до Березников, а Вова, еще летом убедившийся в том, что стройка из-за нехватки цемента «замораживается», вернулся в Школу и занялся другими накопившимися делами.
А у него дел накопилась много, например для Велты лабораторию оснастить всяким разным. Велта Урмасовна Косорукова с детства мечтала стать биохимиком, но на биофак МГУ выпускнице Ханты-Мансийской (и очень средней) школы поступить не удалось, так что пришлось ограничиться Томским педагогическим. Но мечта её не оставила, и «на новом месте» она сначала активно помогала Алёне, а затем (с помощью «захваченной» литературы) решила и в биохимию углубиться. Список потребного ей «лабораторного оборудования» Лизе показался приемлемым по затратам, так что Вове творческой работы добавилось изрядно. Впрочем, не ему одному.
Саша Лобанов, проникнувшись мыслью о переезде в энергоизобильную Коломну, проделал все для этого необходимое просто в рекордные сроки — причем не останавливая работы на «старом» заводе. Он просто уговорил жену побыстрее сделать ему новые станки — не все, а самые «массовые», и по мере их поступления перевозил в Коломну рабочих с семьями. А уже в декабре перевез станки уже «узкоспециализированные» — оставив старый завод и все же большую часть станков Жанне Пряхиной для преобразования её «железнодорожной мастерской» в настоящий завод.
Кроме собственно нового завода Саша выстроил в Коломне, как он сам сказал, «школу рабочей молодежи» — фактически техникум, на котором собрался готовить новых рабочих для своего завода. Потому что решил не ограничивать продукцию его моторами, тракторами и грузовиками: в планах было строительство двух новых цехов, где он собирался приступить и к выпуску легковых автомобилей. Немного странных: кузов он сделал очень похожим на японский «N-box» — ну, если издали смотреть сквозь запотевшее стекло похожим. Внутрь этого кузова Саша поставил почти что новенький мотор — слегка уменьшенную версию своего «газово-бензинового». И — автоматическую коробку передач, которую он просто скопировал с коробки «Пассата». До начала строительства новых цехов Саша успел сделать две машины: он собирался только одну — для жены — построить, но Зоя объявила, что если ей машины не достанется, то у автомобиля не появятся шины, так что пришлось парню постараться.
Да и в году грядущем расслабиться не выйдет: Наташа сообщила, что если что, так красить машины не чем будет, Света и Лена хором заявили, что катать лист для кузова они не планировали… Все закончилось тем, что автостроитель официально заявил, что в сорок девятом году все желающие машину получат. Желающие из числа попаданок, конечно.
Причем заявил он об этом во время новогоднего застолья — на которое собрались уже все «пришельцы из XXI века», благо повод был очень весомый: как сказала Марина, подняв бокал, «завтра у нас будет самый вероятно радостный праздник». И первого января все отпраздновали свадьбу Оленьки и Никиты — «рождение последней семьи третьего тысячелетия»…
В самом начале марта, где-то через пару недель после того, как лед на Оке полностью растаял, было завершено строительство железнодорожного моста. Сделанный еще осенью четвертый восьмидесятиметровый пролет подтащили к опорам на четырех специально изготовленных баржах и аккуратно опустили на место. Пришлось это делать именно в марте просто потому, что осенняя попытка провалилась: все же уровень воды в реке осенью был ниже чем ранней весной, и пролет, перевезенный к опорам, просто не доставал до них где-то на полметра, а поднять тяжеленную железяку было просто нечем. Весной же его подтащили, баржи слегка притопили — и все получилось быстро и качественно. Окончательные работы — вроде укладки рельсов и развешивания проводов — заняли чуть больше недели, так что пятнадцатого марта двести сорок девятого года первый поезд с торфом прошел без перегрузки до Никитина (так назвали город на месте Новомосковска по фамилии Веры Сергеевны). А шестнадцатого в девять утра началось «регулярное пассажирское движение» на линии Никитин-Коломна (через Каширу и Тулу). Конечно, шесть часов на дорогу длиной менее двухсот километров — не сказать, чтобы быстро, но по нынешним временам такая скорость вообще была за пределами понимания. А так как Ангелика пообещала продлить «торфяную дорогу» до Рязани еще до осени, появлялся шанс за десять часов и до «Надиной вотчины» добираться с удобствами.
Маркус, получив от Саши новенькие моторы, приступил к постройке и новенькой самоходной баржи. Обнаружив в какой-то книжке описание баржи грузоподъемностью в пятьсот тонн, он быстренько составил проект своего судна (в книге был даже не чертеж, а лишь упомянуты габариты лоханки, а Маркусу это описание понравилось тем, что у баржи осадка была около одного метра). Собственно, ее описание было найдено еще лет десять назад, и все шлюзы на Дону «под нее» и ставились, а теперь началась и постройка кораблика «класса ЕпифаньМакс» — то есть самого большого, которое через эти шлюзы могло пройти. В целом ничего особо выдающегося — если не считать того, что барже предстояло стать первым (не считая старого буксирчика) цельнометаллическим сварным судном…
Для того, чтобы корабли строить с разумными затратами, Вова сделал для верфи Маркуса новый плазморез. Правда Михалыч предупредил, что «хорошо бы электрод из гафния делать», но и вольфрамовый, по его словам, тоже сойдет. В особенности, если в аппарат подавать не воздух с его кислородом, а аргон — но и недостатка аргона тоже не было. Ну, если учитывать объемы предстоящей резки металла… Маркуса, да и Вову расстроило в этом технологическом достижении лишь то, что для инвертора были использованы последние из хранившихся у Михалыча силовые тиристоры.
В апреле заработала, наконец, электростанция в Вольске — и цемента стало достаточно. Не на все, что хотелось построить, но хотя бы на электростанцию на Яйле достаточно: за зиму Маркус все же выстроил еще четыре «больших» расшивы специально для перевозки угля. Да и с самим углем все обещало стать хорошо: Лариса вспомнила, что возле Суворова «вроде был каменноугольный карьер», и Лида смогла уточнить, где именно. А так как копать и таскать землю желающих было более чем достаточно, Лиза решила именно карьер там и выкопать.
Лида буквально заодно «уточнила» где в «районе Клевцово» руда в изобилии имеется. Особого изобилия — вроде того, что удалось найти «в районе Дедилово» — не было, но все же смысл ее там добывать имелся, а на двадцать пять километров руду можно было и лошадками дотащить. А восемь десятков «персов» — это еще шестьдесят тонн руды в сутки, то есть можно и вторую домну в Дубне поставить…
А в Туле ударными темпами поднимались еще две домны — как раз под «дедиловскую руду», которую теперь тоже можно было таскать по железной дороге. Собственно, большая часть стали на железные дороги теперь и тратилась: из Дубны до Клевцова и далее к Суворову, а затем уже было бы просто неприлично и к Вырке не дотянуть трассу. Опять же, можно до Рязани двести семьдесят километров пилить, а ведь можно и сто шестьдесят (новая дорога намечалась через Михайлов с его потенциально богатейшими цементными производствами) и Пронск-Новомичуринск (там Лиза нашла на карте «из будущего» довольно высокую плотину на Проне, где во времени уже нынешнем можно было и ГЭС на пару мегаватт поставить). А лишний десяток километров рельсовых путей — мелочь ведь по сравнению с сияющими перспективами…
— Я понимаю, амфибрахий там, то, сё, — поинтересовалась Ирина после того, как Лиза, закончив обсуждения с Ангеликой и Жанной, решила срочно строить «прямую» дорогу до Рязани, — но если на поезде получится и без того туда доехать за десять часов, зачем строить еще одну дорогу, по которой можно будет доехать за шесть? Столько трудов, столько стали на нее уйдет. И потом, Катя же говорила, что тогда придется мост через Оку и в Рязани строить?
— Не за шесть часов, а за три-четыре: Жанна уже посчитала как дорогу класть чтобы скорость шестьдесят километров не ввергала машинистов и пассажиров в панику. И можно пока без моста: причал на другом берегу реки поставить не проблема. А дорога нужна хотя бы потому, что путь через Рязань для корабликов наших сократит время в дороге с Поволжья минимум на трое суток. У нас все же кораблей не избыток, а строго наоборот. С другой стороны, нынешняя одноколейка в обход и так грузами забита, тем же торфом например. Так что, пока есть некоторое количество неквалифицированной и почти бесплатной рабочей силы… А тебе-то почему это интересно?
— А я как раз про бесплатную рабсилу и подумала. Сталь — ее для этой дороги металлурги где-то недели за три сварят, так что не в ней вопрос. А вот пять тысяч готов, которых ты на строительство направить решила — это, как ни крути, почти пять тысяч детишек школьного возраста. Я с Надей говорила, у нее в Рязани кое-как можно будет в школы пристроить тысячи полторы…
— Две с половиной, у Нади уже две школы по двести двадцать второму проекту выстроено, Катя еще три ставит — а во всей Рязани своих школьников пока человек шестьсот. Придется, конечно, двухсменное обучение вводить, но никто не обещал, что будет просто.
— А остальных куда?
— В Никитин, в Тулу… тоже двухсменку введем. Временно, конечно.
— И насколько «временно»? У нас же выпуск старшеклассников сто двадцать человек, я просто прикинуть должна сколько из них учителями направлять нужно будет.
— Ира, твоя школа — она в любом случае не просто школа. И наши — то есть из твоей школы — выпускники пойдут учиться дальше. Ну нельзя нам без новых врачей, инженеров, химиков… да что я перечисляю, сама все прекрасно знаешь. А что касается «временно»… на самом деле все зависит от того, насколько эти готы за два года смогут привыкнуть к нашей жизни. Ведь по нынешним временам мы практически в раю живем: и еда, и одежда в изобилии, жильё прекрасное…
— Саша Гаврюшина жалуется, что цинка нет…
— Да, и поэтому пока краны для воды приходится делать бронзовыми, но и это всего лишь известное одним нам неудобство. Хотя лично мне вообще пофиг, бронзовый кран в кухне или латунный — пока с оловом особых проблем нет.
— И мне пофиг потому что у нас здесь они еще с двадцать первого века. Но это только у нас и здесь…
— Я вообще про другое: даже в двадцать первом веке было дофига народу, которому на блага цивилизации было пофиг. Жили в юртах, кочевали, скотину пасли — и при этом люто ненавидели тех, кто жил в городах, не желая даже минимум усилий приложить чтобы тоже жить как люди.
— Вот это я никогда понять не могла.
— А чего тут понимать? Возьми нашего металлурга: он работает по шесть часов в сутки, денег у него достаточно чтобы семью обеспечивать лучше, чем иные патриции в Риме обеспечены. Но при этом он обязан работать каждый день шесть дней в неделю — и вот эта обязаловка вызывает возмущение и неприятие известной части народа. Изрядной части народа…
— Боюсь, что большей части…
— Ира, вот тут ты все же не права. Причем не вообще не права, а относительно готов. Они ведь на самом деле верят, что Коля — внук Тора. Да, там девяносто процентов готов — всего лишь сарматы, ставшие готами буквально вот-вот, но раз готы победили, то их боги сильнее и нужно верить именно в них. Это — первый аргумент. Второй — они уже сумели организоваться в государство, и понятие дисциплины — хотя и весьма относительное — у них имеется. Скорее даже не дисциплины как таковой, а подчинения высшим начальникам, но тут смотри пункт первый. Витихад — это их временный король — вдобавок особо всем к нам отправляемым указывал, что если не случится что-то очень серьезное, то отработать они у нас должны полных пять лет. И что любая работа на внука богов — почетная. Так что надеюсь, что вернуться к прошлой дикой жизни захочет меньшинство.
— Похоже, я что-то пропустила: Витихад этот отправил их на пять лет, а ты говоришь, что они должны привыкнуть за два года…
— Да. Нет, ты ничего не пропустила. За два года они выстроят дорогу до Рязани, затем дорогу до Вырки и даже до Орла.
— И до Брянска, если я не прослушала.
— Там славяне строить будут, а я пока только про готов. Если они в течение этих двух лет поймут, что к прежней жизни им лучше не возвращаться, то следующее, что они будут строить — это дома себе, школы, ясли и больницы в новых городах — и вот тогда двусменка в школах закончится. А не захотят оставаться — детишек мы, конечно, все же постараемся обучить так, чтобы хоть они потом захотели к нам снова вернуться, но…
— Теперь понятно. А с сарматами которые все еще сарматы…
— С ними Тамара как-то договаривается. Но пока можно считать за счастье, что некоторые просто согласились на нас не нападать, они все же именно кочевники дикие, государственности как таковой не имеют… Кстати, ты с выпускниками уже прикинула насчет того, кто куда дальше учиться пойдет?
— Есть предложения?
— Есть потребность в горных инженерах. Как раз Тамара договорилась, что наш город в Лисичанске… то есть будущий город, они трогать не будут.
— Это где?
— Это где каменный уголь практически на поверхность выходит. Только, мне кажется… в смысле, Лида говорит, нам там город и не нужен сейчас. То есть не сильно нужен. То есть нужен, но на полтораста километров ближе к Дону уголь лучше есть, коксующийся, именно тот, который будет очень для нас полезным.
— У меня совет получить хочешь?
— Нет, я просто вслух думаю… А про инженеров горных такая проблема: у нас их учить просто некому. Вообще некому, хотя книжки всякие есть. Ты поговори с парнями вот на какую тему: мы можем дать только базовую инженерную подготовку, а в основном им придется учиться по книжкам и еще более в основном — на собственном опыте. Да, только не говори им, что и базовую подготовку мы им сами тоже по книжкам читать будем, пусть думают все же, что мы на самом-то деле умные и все знаем…
— Зря ты так, мы и на самом деле умные. Ксюша очень качественно преподает, да и Вовка своих работников натаскивает неплохо. А умные мы не потому что все знаем, а знаем чему и как учиться.
— И еще… я-то в этом ничего не понимаю, а ты должна разбираться. Поговори еще с Ярославной: она говорит, что вроде уже пора немного интенсивность обучения снизить, типа «пусть у детей будет детство». Честно говоря, мне не кажется, что мы… что вы в школах детей перегружаете учебой, но я-то только на своих смотрю…
— Ярославна в своем репертуаре. Не хочет она снизить эту «интенсивность», она хочет снова программу увеличить. И кое-что в ее предложениях есть. Понятно, что курс, скажем, истории древнего мира вводить… мы и сами, оказывается, ее не очень-то и знаем. А вот ввести то же музыкальное образование… Ты знаешь, Вика наделала еще пару скрипок, гитар несколько, духовых инструментов вроде пан-флейты, свистульки всякие из глины и дерева — и у нее сейчас уже полсотни детишек радостно учатся всякую музыку играть. А хочет учиться гораздо больше.
— Думаю, она просто не сможет больше народа обучать.
— Не сможет. Но ее ученики, некоторые конечно, уже и сами могут других учить. По крайней мере просто музыку слушать и воспринимать научатся — и это будет замечательно. Если попросить Никиту сделать побольше хоть тех же патефонов…
— Сейчас не получится, он с пластинками очень занят: Оля мне, как и Катя в свое время, постоянно жалуется что мужа редко видит. И ведь не отвлечешь его…
— Что, Вика ему слишком много музыки на винил дала перенести?
— Да хрен бы с музыкой… то есть не хрен, он уже дофига ее переписал. У нас из компов только один сервер остался и два десятка ноутбуков не сломались еще — да и те только потому, что их еще не включали и неизвестно, сломаны они уже или нет. Один ноутбук у Лемминкейненовны неизвестно как держится, один у Саши непонятно каким чудом живой… Ксюша, если мне память не изменяет, уже три на запчасти отправила и на четвертом, к тому же самом старом, что-то делает, да и у меня уже по счету третий, между прочим. Так что Никита переписывает на матрицы книги. Учебники там, справочники. Кати ему программу написала перевода текста в хитрый формат, он сам, с помощью Михалыча небольшой и Леночки соорудил резак для матриц… пять уже резаков, и с утра до поздней ночи переписывает все, что в будущем пригодиться может.
— И сколько времени это займет? Я где-то читала, что на маленький гибкий диск влезало что-то около четырех килобайт…
— А хрен его знает. Они с Кати долго мудрили про какие-то способы компрессии, амплитудо-частотные преобразования, что-то про цифроаналоговые преобразователи… Никита сделал несколько ламповых уже — чтобы проверить читаемость того, что он пишет. На один тридцатисантиметровый диск, по его словам, влезает почти пять мегабайт, а это одна-две книжки. Вот только режется у него один диск больше часа, так что он сразу на пяти рекордерах с пяти ноутбуков пишет. Хорошо еще, что он помощников себе уже подготовить успел относительно грамотных, так что в сутки они успевают мегабайт двести записать. Неплохо, конечно, но… Кати сказала, что всего нужно обязательно сохранить порядка двухсот пятидесяти гигабайт. А желательно — пару терабайт, так что, думаю, пока последний ноутбук не сдохнет от старости…
— Он что, всю макулатуру с флибусты пишет? Да там и с макулатурой сколько не наберется.
— Вся Алёнина фармакопея в графическом, по сути, формате. У Ксюши большая часть учебников — тоже. Они с Кати долго сидели, обдумывали перспективы развития техники, в том числе и вычислительной. В общем, графику они в несжатом виде пишут: говорят, иначе пара поколений прочитать записанное не сможет, а из-за этого и следующие поколения не смогут разобраться как все это прочитать потому что не смогут прочитать как все читается…
— Как все сложно-то…
— И не говори. Кати сказала еще, что мы так легко пользуемся техникой, которую миллион человек создавали двадцать лет. А чтобы ее повторить, имея на руках все знания, потребуется сто тысяч специалистов и десять лет. Но у нас, несмотря на все эти терабайты, всех-то знаний тоже нет, известно лишь в какую сторону копать…
— И это удручает.
— А теперь я тебе скажу: мы знаем чему и как учиться. В том числе и что исследовать, так что все у нас получится. Не сразу, но… Я ведь когда-то не от балды сказала, что наша цель — достичь уровень цивилизации пятидесятых готов двадцатого века. Ведь тогда и компов не было, и многого другого, но уровень жизни, уровень комфорта был почти таким же, как и позже. Мелочи поменялись: телефоны стали сотовыми, видеосвязь и цифровое фото и видео — но это уже только приятные гаджеты. Именно мелкие удобства. Хорошие, но и без них уже неплохо. А если не тратить половину усилий на военные приготовления, то и гаджеты не будут фантастикой.
— Вот умеешь ты все по полочкам разложить так, что сразу и настроение поднимается, и тянет к новым творениям! Ладно, обед закончился почти, пойду поработаю. А с парнями сегодня же поговорю…
На самом деле Лиза несколько преувеличивала «готскую проблему». То есть насчет «внука Тора» она все верно просчитала, а вот остальное… Лера чуть позже объяснила (правда, «задним числом», но совершенно логично) почему приехавшие на работу готы почти сразу стали стараться сделать все, чтобы остаться:
— Ты не учитываешь некоторые местные реалии. Например, малозначащие для тебя детали быта в готском государстве. Да, у них некоторая государственность имеется, даже города они себе ставят. Вот только жизни в этих городах даже свиньи в наших свинарниках не позавидуют. Помнишь первые дни, когда мы всей толпой фактически в двух домах как-то размещались? Так это мы в роскоши, по меркам готов, жили. Мне Ангелика пару фоток передала той деревни, то есть готского города, конечно, возле которого будет южная оконечность дороги на Никополь. Она же тетка дотошная, специально раз десять переспросила: те четыре дома, которые Витихад велел там выстроить, у готов считаются роскошными. То есть практически дворцами, сам Витихад в таком живет. Сарай, примерно двенадцать метров на семь. С соломенной крышей, точнее, из тростника какого-то. Посередине сарая — место для костра. И в таком сарае живет, если с детьми считать, человек сто, если не больше, то есть буквально без окон, без дверей полна жопа огурцов. А теперь сравни с тем, как у нас живут гастарбайтеры: на семью дощатый домик минимум пять на пять, с печкой и с окном, да мы еще и кровать какую-то в него ставим.
— Ты про сто человек наверняка врешь, в такой дом столько просто не влезет.
— Влезает, они там даже спать умудряются. Но я-то как раз про роскошный дом говорила, в нем еще и какие-то антресоли из жердей сделаны — а в обычном их доме все практически на земле спят. На самом деле в доме у них живет столько народу, сколько на полу вплотную друг к другу улечься могут… Конечно, они стараются и попросторнее устроиться, но дело даже не в том, что они в принципе ленивые и особо строить себе жилье не хотят, хотя и такой фактор имеет место быть. У них стройматериалов просто не хватает, в особенности дерева, а у нас со стройматериалами не просто хорошо, а великолепно!
Действительно было великолепно, в особенности после того, как Денис выстроил цементный завод уже в Орле. Все необходимое сырье добывалось практически на месте, на противоположном берегу от устья Оцны, а энергии для цементных мельниц в городе хватало. Кроме того, в окрестностях оказалось довольно много качественного «жернового камня», то есть очень прочного песчаника — и цемент там мололи с помощью обычных жерновов. А Лида, начитавшись Брокгауза, совершила путешествие по реке Сосна на предмет обнаружения обещанных «залежей строительного камня». И камень она нашла, причем и «обычный» известняк весьма приличного качества, и травертин. Так как люди привыкли «верить Брокгаузу», Вовка, пока Лида путешествовала, изготовил машину для резки камня (на базе тракторного дизеля), так что теперь большую часть зданий в Придонье строили не их кирпича, а из известняковых блоков — так как машин таких в тех краях работало уже больше десятка. Разве что Лена периодически ругалась, что пилы она к камнерезкам делать не успевает, но это она больше для порядка, чтобы камнерезы все же не ленились эти пилы точить, а не просто меняли затупившиеся на новые. Что же касается светло-бежевого травертина, то им принялись отделывать уже выстроенные здания в Туле, Рязани — а школы им отделывали уже вообще во всех городах…
— Катя, объясни мне, будь добра: ну зачем ты тратишь столько ресурсов на украшение домов? У нас что, строителей избыток и строить нечего?
— Мам, отстань… ладно, слушай. Кирпич в нашем климате, когда осенью долго идет дождь а потом сразу раз — и зима с морозом наступает, сначала намокает снаружи, а потом эта вода замерзает. Да, неглубоко, на пару миллиметров — но через год-два кирпич начинает сыпаться. И чем больше он сыпется, тем быстрее вымораживается на следующий год. Можно дом покрасить конечно, но краска-то через несколько лет тоже разрушится. А травертин полированный — он не промокает, так что отделанный камнем дом так разрушаться уже не будет, а насчет избытка строителей… На самом-то деле этим в основном занимаются старшеклассники из строительных училищ, так что и им практика, и государству прибыток.
— Вот как ты заговорила, за государство, значит, волнуешься. Хотя, пожалуй, ты и права: у нас уже действительно формируется какое-то государство.
— Не какое-то, а социалистическое. Мне Михалыч рассказывал, чем оно от феодального отличается.
— Ну разве что Михалыч…
За лето толпы землекопов насыпали дамбы для первой «орловской» ГЭС, а Ходан успел даже шлюз выстроить с подводным каналом и заложил фундамент здания электростанции. Само здание он собирался достроить зимой, а весной — пустив Оку по практически уже готовому обводному каналу — быстро воздвигнуть и бетонную плотину поперек Оки (первую именно бетонную плотину). На этой электростанции он решил не повторять ошибку, допущенную при строительстве электростанции на Москве-реке, поэтому, закончив все подготовительные работы, к основному строительству не приступал до тех пор, пока Кати не предъявит ему готовый гидроагрегат.
Лемминкейненовна же решила, что ей становиться причиной задержки пуска ГЭС неприлично, так что делать принялась сразу четыре турбогенератора. Места для работы у нее было достаточно: заводу электромашин «по наследству» досталось сразу два цеха переехавшего (большей частью) в Коломну станкостроительного завода, но когда все четыре агрегата были практически закончены, что-то она засомневалась в своих конструкторских способностях. И приехала в Школу проконсультироваться у Михалыча. Тот уже давненько из дому выходил только на крыльце посидеть, да и то — его прямо на коляске выносили четверо взятых им учеников. Но голова у старика оставалась светлой:
— Девушка, ну чего ты мне картинки эти показываешь? Я по ним одно могу сказать: покрашено все неплохо, да и цвет приятный. А давай я хоть Вовку попрошу, он меня к тебе на завод свозит — вот там я машины твои руками пощупаю, понюхаю, послушаю…
В машину он сел сам, а в Туле и сам из нее вылез. Правда потом его по заводу Вова все же в кресле катал — но там он действительно все внимательно осмотрел, вопросов позадавал и Кати, и рабочим. Результаты «инспекции» Кати очень порадовали:
— Девушка, вы, я вижу, уже учителя своего превзошли. Не о чем вам волноваться, все у вас тут сделано правильно. Разве что… на электростанцию, как я понял, агрегаты следующей весной повезут? Так вы распорядитесь чтобы турбины сейчас как следует солидолом промазали, и лопасти турбин тоже. В цеху, конечно, сухо — но в воздухе влага все-таки есть, а по осени и подавно влажновато будет, так зачем металлу-то раньше времени ржаветь?
По дороге обратно в Школу Вова поинтересовался:
— Михалыч, а ты уверен, что для семи метров Кати верно диаметр колеса подобрала? Я прикидывал, она, мне кажется, могла бы и поменьше его сделать.
— Слушай, тезка, только ты Кати своей никогда не говори что услышишь: я в этих турбинах вообще ничего не понимаю. Я по электропередачам специалист, по автоматике управляющей. Ну, еще генераторы и моторы изучал в институте и до сих пор многое забыть не успел — а вот все, что за валом генератора, не изучал. Мне говорят, что мотор на сто киловатт — и я просто верю, потому что не разбираюсь в них. Говорит Кати что турбина на два с лишним мегаватта… Я не проверять её в Тулу поехал, а успокоить, а еще больше себя. Теперь — спокоен, не останетесь вы без электричества. А два мегаватта турбина даст или полтора, или вообще мегаватт — это уже неважно. Мало будет — она же еще поставит.
— Это да, она на Зуше уже три мегаватта поставила. И на Москве больше трех. Правда у нее всегда турбины получались с избыточной мощностью немного.
— А генераторы я посмотрел, они и в самом деле по два сто. И побольше даже дать могут, я с рабочими говорил, у них провод с приличным плюсовым допуском ставился. Так что если ты говоришь, турбины с запасом мощности… Я тёще твоей говорил и тебе повторю: для счастливой жизни нам нужно иметь киловатт на человека. А у Кати в цеху стоит сохнет сейчас счастливая жизнь для восьми с половиной тысяч человек и еще столько же в работе. Говорит, что на все три плотины она генераторы уже к весне строить закончит. Может и не врет…
— Закончит, никуда не денется. Олех сейчас с тёщей уже почти договорился что на Яйве еще одну электростанцию ставить будет. Но там ущелье выше по течению подходящее, он плотину больше двадцати метров ставить собирается, а для этого турбины нужны уже другие. И генераторы, наверное, тоже: Олех расчеты прислал на двенадцать мегаватт станцию ставить.
— Совсем неплохо, растет парень. Кстати, а что там за двухполюсник в цеху-то стоял?
— Саша Гаврюшина котел построила на сорок атмосфер, а я под него паровую турбину сейчас заканчиваю, мегаваттник на электростанции Тульской к Новому году поставим. Тёща сказала, что в через год надо четыре таких для тульских заводов сделать, вот я и решил заранее один сделать чтобы все болячки на нем отработать.
— Ну ты меня окончательно успокоил: вы теперь и без меня без электричества не останетесь. Ладно, я тут вздремну по дороге…
На следующее утро Михалыч не проснулся. Лариса, прибежавшая вся в слезах к Марине, сквозь рыдания лишь повторяла:
— Он знал, он знал… Не надо было ему в Тулу ехать!
— Золотко, ему же семьдесят восемь было, он после инфаркта, как ни крути, семнадцать лет продержался. И столько успел сделать, для всех нас сделать! Сейчас я тебе попить сделаю, только ты все выпей…
— И ты про электричество…
— Золотко, плевать на электричество, ты о детях его подумай. Он нам оставил, как ни крути, пятнадцать детей…
— Наверное, если все нормально у меня и Леры пройдет, семнадцать… — тихо пробормотала Лариса, прекращая рыдать.
— Тем более. Он через детей своих остался с нами… чему улыбаешься?
— Михалыч-то, по сути был локальным богом. Четырнадцать из семнадцати будут в результате непорочного зачатия…
— Ну… да. Но важно не это, важно то, как мы, как вы этих детей воспитаете. И, думаю, не стоит им рассказывать про непорочное зачатие, пусть это останется между вами, мной и его бессмертной душой.
— Ну ты меня совсем уже за дуру держишь!
— За умную я тебя держу, за умную. Просто ты сейчас несколько не в себе… успокоилась? Сейчас Лиза все организует как нужно. Если ты захочешь, я могу и вскрытие сделать…
— Зачем?
— Я тебе расскажу, но не для распространения. Михалыч уже с год на одной силе воли держался, боялся, что без его помощи мы в каменный век скатимся. У него давно уже все болело, и даже таблетки Алёнины не помогали. Но — держался, от опиоидов категорически отказывался… а как убедился, что смену себе подготовил… Дети где все?
— Мои и Лерины — кто в саду, кто в школе. Остальные… тоже в школах. Когда им скажем? Пашка-то уже совсем большой, да и…
— Сегодня и скажем, как из школы вернутся. А твоя забота будет их успокоить, приласкать. Выпила? Иди, на диванчике у меня вздремни часок, а я пока позвоню в Тулу…
Михалыча похоронили первого октября, а пятого рядом с ним легла и Галина Константиновна, оставив единственного сына Костю двенадцати лет. Тоже Владимировича — его эта тихая учительница русского и литературы, как говорила Марина, «едва успела» родить. Просто во время «экскурсии» ей уже сорок два было… В поселке она «примкнула» к Вере Сергеевне и, с химией немного освоившись, занялась изготовлением «самого нужного химиката»: пороха. Вероятно, сильно подавленная смертью Михалыча, она невнимательно что-то в своей лаборатории сделала. Взрыв был небольшим, но стеклянная притертая пробка от флакона попала ей точно в глаз — а поликарбонатные очки она почему-то не надела…
Костю к себе забрала Ира, а Лиза не поленилась и для всех остальных учительниц (у которых было по три, а то и по пять детей) прямо на поминках устроила «дополнительный курс техники безопасности», отдельно пояснив, что детей-сирот выжившим будет очень трудно усыновить всех вместе, а разделять братьев и сестер — вообще извращение. В ответ Ангелика наорала на Лизу, потом все успокоились, прорыдались — и жизнь потихоньку стала возвращаться в нормальную колею.
Но все равно печаль надолго воцарилась среди попаданцев. И даже Новый двести пятидесятый год все встречали как-то не очень весело.
— Ну, что дальше делать будем? — поинтересовалась у матери Катя после того как куранты в телевизоре пробили двенадцать раз.
— Работать, и строить нашу цивилизацию дальше по заветам Михалыча. Только ты знаешь… почти всем здесь потихоньку становится тошно. Не потому, что живем плохо, а потому что слишком много неприятного у всех связано с этими местами. У тебя как со строительством Москвы?
— Строю потихоньку. Боровицкий холм на четверть уже срыли, да и котлованы под фундаменты стен и башен практически все выкопали. Вовка хорошие камнепильные машины сделал, сейчас у Подольска камень пилят под фундаменты и на бут для стен, и в коломенском карьере тоже.
— У Подольска? Что-то я не помню…
— Пока там только небольшая станция железной дороги да карьер этот, город мы не ставим. Ты же ничего там пока не напланировала? А карьер всяко нужен, та же щебенка для железки…
— Я уж испугалась. Не напланировала, но если там уже поселок какой-то… Учту.
— Огромный поселок, уже два дома почти готовы. Но тогда учти, что подольский камень очень даже для строительства хорош. Его и на стены, и на фундаменты ставить можно, а Вовкина пила режет там по полсотни блоков в час. Больших, сорок на двадцать на двадцать.
— Что-то не очень-то и дофига.
— Одна машина, а в подольском карьере их уже три работает. Хотя все равно не очень-то и много: за две недели камня режут на один двести четвертый дом. Но Сашка обещал до весны еще с десяток моторов для них сделать… правда, они больше в Коломну пойдут и Евпаторию — на ракушечнике они вчетверо больше пилят, кстати.
— Может там еще цементный завод поставить? Железку-то до Москвы Ангелика обещала уже к лету закончить…
— Фигу. Во-первых, там всего два дома, и пока больше строить никто не будет. Во-вторых там, Лида сказала, известняк доломитизированный. Прочный сам по себе, но для цемента не годный. Так что опилки с карьера Люда забирает, грунт раскислять где торфом удобряют. А цемент в Москву и из Коломны привезти нетрудно, так что лучше там новые печи ставить. Или, если тебе хочется поближе к Москве цемент делать, то у устья Пахры ставь: там тоже камень пилят, и там известняк чистый, просто на фундаменты не годится.
— Ладно, но ты все же не забывай мне все же говорить, где чего делаешь. А то я напланирую…
— Сама же говорила, что задача Госплана не в том состоит, чтобы планировать сколько будет выпущено левых носков и сколько правых, а запланировать общий рост экономики по категориям. А что внутри отрасли делаться будет — так это задача министерств. Я строительством занимаюсь, так я сама и буду решать что, где, из чего и как строить. И если у меня где-то выйдет экономия — хотя бы на кирпичах — то я же и буду решать, куда сэкономленное с наибольшей пользой применить, имея в виду поставленные тобой задачи конечно.
— Ну применяй. Но все равно держи меня в курсе твоих затей, а то все равно столько приходится в планировании увязывать… Кстати, Люда закончила обработку урожая одуванчиков, результат очень даже радует: с двух гектаров почти тонну каучука собрать вышло. И из этого каучука уже всякое делаться стало. Так что с планированием семьи…
— Поздно ты мне об этом сказала. Только ты бабуле пока не говори, у Киры это планирование великолепно получается. А то бабуля опять на пенсию не пойдет…
— Кире же самой скоро рожать! А бабуля все равно ни на какую пенсию не пойдет. И слава богу: пока у нее есть дело, она себя в тонусе держит.
Когда есть много стали, есть желание (а точнее, острая нужда) и есть подготовленные к работе люди, то жизнь становится как-то более простой и комфортной. Саша на своем заводе в Коломне развернулся не на шутку, забрав чуть ли не четверть прошлогоднего выпуска всех окрестных школ — и результат всех очень порадовал. Кроме трех тракторов, выпускаемых каждую неделю, завод с середины марта приступил и к массовому выпуску новеньких грузовиков. С новым, специально под них спроектированным мотором, который работал на дровах. Серьезный мотор получился, мощностью чуть меньше шестидесяти сил — ну, это если его деревянными чурбаками кормить. Можно было его кормить и шишками (правда изобилия хвойных в округе не было) или даже брикетами из соломы, хотя мощность при этом заметно падала — но пока и дров все же хватало.
Преимуществом тоже нового автомобильного газагенератора по сравнению с «ранними моделями» являлось то, что его перезаправлять дровами можно было не останавливая мотора — однако Сашина идея на этом же моторе и трактора выпускать поддержки в широких народных массах «Госплана» не получила — просто потому, что одно дело вдоль дорог кучи дров сложить и совсем другое эти дрова в поля таскать. По Лизиным прикидкам для работы такого трактора требовалось еще пару лошадей на подвозку дров ставить — так что трактора оставались дизельными. А так как Саша сначала выстроил и оснастил отдельный цех, эти газогенераторы выпускающий, то «народному хозяйству» теперь ежедневно доставалось по новенькой трехтонке.
В апреле Маркус спустил на воду уже третью цельносварную баржу на шестьсот тонн груза, причем судно было изготовлено по специальному заказу, сделанному Юлей. От первых двух она отличалась во-первых тем, что четыре ее трюма закрывались крышками, а во-вторых тем, что на ней были установлены сразу три мотора. Два — «локомотивных» по две с лишним сотни сил, а третий — новенький мотор, который Саша сделал, превратив два отдельных шестицилиндровых мотора в один V-образный двенадцатицилиндровый. Конструкция «машинного отделения» судна получилась уж очень замысловатой, ведь от любого из моторов мог крутиться (если правильно переключать редукторы) любой из трех винтов или любые несколько сразу. Правда переключать редукторы можно было лишь при неработающих моторах, да и занимала эта процедура примерно полчаса — зато кораблик получился довольно шустрым, только на одном «большом» моторе он легко плыл со скоростью свыше двадцати километров в час, а на всех трех по спокойной воде мог и двадцать пять дать — и это с полной нагрузкой. Правда при этом он солярки жрал тонны по две с лишним в сутки, но иногда скорость важнее копеечной экономии…
Еще прошлым летом Юля решилась «отдохнуть на египетских курортах», для чего на специально выделенной для такого путешествия онерарии сплавала из Танаиса в Африку. Там поднялась по Нилу, совершила турпоездку по реке Траяна. Не просто так: по дороге она измерила все, что измерению поддавалось и результатами поделилась с коллективом:
— Канал проходимый для любого из наших кораблей. Я больше всего боялась что в конце окажется обещанный Птолемеем шлюз, но там все свободно. Что же до самого канала, то шириной он около тридцати метров, глубина местами в районе трех всего, даже меньше… таких мест немного, но нам и одного хватило бы. С местными флотоводцами поговорила, то есть с греками — по их словам с апреля по середину октября в Средиземном и Черном морях штормов сейчас вообще не бывает практически, так что летом можно и на речной барже в Африку доплыть.
— А зачем нам в Африку-то плыть? — поинтересовалась Лиза. То есть она знала, что в Африке много интересного водится, оттуда купцы по ее просьбе даже черного дерева пару бревен привезли — Вике, скрипки там делать или еще что. Но ведь все это и у купцов заказать можно…
— Ну, во-первых, из Красного моря до Цейлона можно за пару недель с мотором доплыть. А это — не только корица, но и чай между прочим нормальный.
— Нету на Цейлоне сейчас чая. Чай в Китае водится и в Индии, — заметила Лера. — Только до ассамского чая нужно лезть в Гималаи, к истокам Брахмапутры, что мы сделать не в состоянии. А если говорить о чай китайском, то его в Китае тоже никто не пьет еще и где его искать неизвестно.
— Очень даже известно, — заметила Люда, — на острове Хайнань, который и является родиной камелии китайской.
— А камелия-то тут при чем? — удивилась Лиза.
— А это так официально чайный куст называется.
— Хайнань говоришь? — решила уточнить Лера. — Если я не путаю, то сейчас как раз середина эпохи Троецарствия в Китае, Хайнань практически ничей… население там в пределах сотни тысяч, а скорее ближе к пятидесяти… Я уточню, конечно, но ханьцы, точнее Восточное У — это так южное их царство называется — на острове сейчас вроде держат около тысячи человек войска своего… задрипанного. Если мы, скажем, туда придем и континентальных китайцев прогоним, то местные нам только спасибо скажут. Ну, я так думаю. А если не выгоним, или не скажут, то куст-то мы там найти как-нибудь сможем.
— Ага, щяз мы прям все бросим и побежим китайцев воевать и кусты искать!
— Если аккуратно все проделать… там сейчас на материке идет война всех со всеми. Под шумок можно попробовать и тутового шелкопряда заполучить, а это даст возможность продавать в Рим очень недешевенький товар…
— Лера, ты хоть иногда головой-то думай! Мы сейчас римлянам мыло тоннами продаем по четыре денария за сто грамм, сахар сотни тонн по пятнадцать за кило, а почем краски для шерсти и льна, я даже примерно представить не могу. Хватит нам и того шелка, что купцы привозят, одного рулона нашей медицине лет на десять хватит!
— Ладно, не ссорьтесь, — вмешалась в перебранку Юля, — я просто для примера сказала. Гораздо интереснее было бы подняться по Нилу до Эфиопии и там кофе поискать.
— Но на Ниле дофига порогов, там, по слухам, разве что на лодке проплыть можно, — не удержалась Лида.
— Наша онерария очень заинтересовала отдельных греков в Александрии. Один не удержался, сам прибежал…
— Не тормози, Юля, мы все внимательно слушаем.
— Во время половодья почти все пороги проходимы, причем «почти» означает что проходимы они при попутном ветре, который не всегда совпадает с намерениями купцов. Он в те края уже лет пятнадцать ходит — ну, если ему с ветром везет, оттуда возит как раз черное дерево, благовония какие-то — то есть товар жутко прибыльный. И, сказал, что если наша онерария может и против ветра идти… короче, обещал, что проведет нас куда надо. Время путешествия — с мая по середину сентября, раньше и позже да, там проплыть практически невозможно. Меня чем купец заинтересовал: он сказал, что как-то застрял в верховьях до окончания половодья, так что год почти прожил в тех краях и язык прилично изучил. Понятно, что проведет он нас не просто так…
— И сколько он хочет? — заинтересовалась Лиза.
— Не все такие корыстные как ты, — рассмеялась Юля. — Он хочет чтобы мы на своем судне привезли оттуда пять тысяч талантов груза…
— А харя у него не треснет?
— И готов заплатить по пятьсот денариев за каждый талант. Два с половиной миллиона. Копейки, конечно, но копейка рубль бережет, я думаю.
— Юля, ты только учти: у кофе всхожесть сохраняется всего недели две, максимум месяц, так что ты как зернышки получишь, сразу их в горшочки посади, — бросилась поучать «туристку» Люда.
— Зачем посадить-то? Кофе пить надо…
— Это она вспомнила мои рассказы о том, как в офисе кофейное дерево в горшке росло, — улыбнулась Лиза. — За месяц зерен на чашечку кофе созревало. Правда, очень паршивого, но все же кофе.
— Я ей помогу посадить, — Лида не смогла устоять перед перспективой съездить в Африку. Ну, или перед перспективой кофейку хлебнуть пораньше…
— Я тоже в деле, — Брунн, до того сидевшая молча, решила тоже посодействовать предприятию. — Вы все крокодилов стрелять не умеете, а я умею, без меня вам точно не обойтись.
— Молодцы вы все. А что скажут римляне если мы туда попремся? — решила несколько охладить пыл Лера.
— А я римлянами я уже договорилась, — ответила Юля, демонстративно потупив глазки и даже — для убедительности — встав со стула и поковыряв пол ножкой. — Не со всеми, конечно, только с одним. На обратном пути мы зашли в Тир, там один купец готов был хлопка продать пару десятков тонн… — она замолчала, уперев глаза в потолок.
— Юля, я тебя сейчас стукну больно.
— Не надо меня стучать, я вспоминала… как его зовут вспоминала. В общем, Гай Мессий Квинт Деций там по делам оказался, зашел пообщаться… Он сейчас у Гордиана в соправителях, отвечает как раз за Сирию и Африку, так он разрешил. Больше того, он сказал, что за первым порогом на Ниле — то есть начиная с царства Куш — мы можем делать вообще что захотим. Говорит, что с нами торговать выгоднее…
— Он что, каждую лоханку проверяет на предмет наличия богинь на борту?
— Точно не скажу, однако местные почему-то в белый цвет онерарии не красят. Наверное, окись титана не любят…
— Интересно, что ты ему наговорила, — пробурчала Лера.
— Да вообще ничего. Он с тобой пообщаться очень хотел, интересовался, не хочешь ли ты в Рим скататься. Или в Грецию, или в Африку, или еще куда-нибудь.
— Не хочу.
— Я ему так и сказала, поэтому летом он сам к тебе приедет. Я предупредила, что до июля ты будешь очень занята…
От своих «сестер» самоходная баржа «Епифань-3» отличалась не только моторами, на ней стояла не двухэтажная, а трехэтажная надстройка — где на втором этаже были устроены четыре довольно комфортабельные (ну, по нынешним временам) каюты. Комфорт обеспечивался в том числе и наличием кондиционера. Правда, одного на все четыре каюты — его сняли с «Пассата» Михалыча — но это было куда как лучше чем без него вообще. В свое время в «Пассате» кондиционер не работал, как и все прочее — но Володя выяснил, что его неработоспособное состояние вызывалось лишь отсутствием в нем фреона. Наташа, которую попросили «привести кондиционер в чувство», весело сообщила, что «если есть плавиковый шпат и серная кислота, то изготовить пару литров дихлордифторметана вообще не проблема» — и это «не проблему» довольно быстро решила. Ну а чтобы этот автомобильный кондиционер вообще работал, к нему приделали пятикиловаттный электромотор (по мощности сильно избыточный, но этот мотор уже серийно выпускался для станкостроителей), а на баржу поставили и отдельный генератор на «тракторном» дизеле.
Поэтому путешествие происходило именно «с комфортом». Кеней из Александрии — тот самый купец, который стремился на Голубой Нил — с некоторой опаской взошел на борт «железного корабля богинь», но уже через пару дней, видя, как остальные члены экипажа общаются с «богинями», повел себя довольно развязно. Вероятно, решил, что «не такие они уж и богини» — и думал так примерно дня два — ровно до тех пор, пока Брунн не пригласила его в каюту «побеседовать». Просто Кеней что-то проорал матросу, а тот, не поняв сказанного, попросил Брунн перевести. Бруннхильда попросила Кенея повторить, а затем — так и не переведя сказанное — выразила греку некоторое неудовольствие его поведением. Тихо и спокойно выразила: через десять минут Кеней вышел на палубу бледный и до конца путешествия вел себя тише воды, ниже травы. Лида не утерпела, поинтересовалась причиной столь быстрого приведения купца в чувство.
— Это ты, дитя прогресса, не замечаешь нашей божественной сути. А когда африканский житель в середине июня в полдень заходит в прохладную комнату из сорокаградусной жары, он сразу понимает с кем связался. В общем, его раб, которого он зовет Бел, теперь служит нам.
— А зачем?
— Он хотя и эфиоп, но говорит по-гречески, и он знает по крайней мере два языка тамошних жителей. Нам лишний переводчик не помешает, а то этот Кеней ради своей выгоды нам такого напереводит! Промолчал же, гад, что для расплаты с тамошними торговцами везет не столько ткани, сколько соль — а соль в тех краях стоит недешево.
— Ну мы же тоже ее везем!
— Мы везем потому что Лера сказала, а грек этот промолчал. Хотя туда сколько соли не вези — все мало будет, так что его торговле мы бы не помешали.
— Скорее бы доплыть, а то сидеть в каюте — хоть и прохладной — просто скучно.
— Доплывем как сможем, Юля решила солярку не жалеть. В конце-то концов двести тонн нам на месяца на три полного хода хватит. А тут плыть много меньше: завтра уже будем в Сиене… то есть в Асуане, а как половодье начнется, то, Юля говорит, дней за десять до места и доберемся. А так как весеннее половодье вроде уже началось, то скорее всего и двух недель не пройдет потому что в Асуане ждать почти и не придется. Впрочем, если учесть, что следующее половодье начнется в конце августа, тебе еще надоест на берегу сидеть. Без кондиционера в смысле…
Но все равно глядеть на берег было скучно, так что Лида, поднявшись в рубку, спросила у Юли:
— Я не понимаю, ведь судя по Кенею торговать с нубийцами и эфиопами жутко выгодно. А мы за неделю ни одной онерарии, идущей вверх, не видели. Что, другие купцы считают эту выгоду не соответствующую риску?
— Я тоже сперва удивилась, но тот парень — Юля кивнула на лоцмана, который служил Кенею и теперь указывал путь — объяснил. Сейчас вверх идут в основном те кораблики, которые с Кушем торгуют, и мы их уже все обогнали потому что им-то сейчас спешить незачем. А если идти туда же, куда и мы… Экспедиция к верховьям занимает почти два года — если и обратную дорогу считать. Кораблики идут месяц до Асуана, затем в весеннее половодье доходят до четвертого порога и ждут осеннего разлива: там город небольшой стоит, удобно ждать у моря погоды… то есть у Нила. Потому что до него от Асуана плыть им против течения больше месяца, вода уже спадает. А по большой воде они его проходят — против сильного течения проходят, и доползают к шестому порогу еще через полтора месяца. И там ждут нового паводка — там тоже город, и еще побольше… то есть сейчас все, кто плывет вверх, как раз у шестого порога и сидят. То есть уже не сидят, паводок в верховьях уже на спад пошел — но мы все же успеем его пройти, он еще пару недель проходим… В общем, до нужного нам торга местные купцы ползут пятнадцать месяцев…
— А потом?
— Два месяца торгуют. То есть говорят, что хотят купить, а эфиопские племена все нужное откуда-то неспешно притаскивают. Поскольку все равно приходится ждать до середины июля, никто там никуда не спешит…
— А вниз они скатываются в осеннее половодье, поняла.
— Так что мы уже скоро придем и даже прочих купцов обгоним…
— Как?
— Только по Голубому Нилу им ползти километров шестьсот, при среднем дневном переходе хорошо если тридцать километров, да и то если ветер попутный. А мы уложимся дня в три-четыре, так что время поторговаться у тебя будет.
Время поторговаться было, а вот результата торговли почему-то не было, хотя вокруг торговля шла вовсю. Из Египта пришло с десяток довольно больших корабликов — не онерарий, но по размерам похожих, и торговцы довольно быстро меняли привезенные товары на черное дерево, какие-то ароматные мешки, даже что-то, что учительницы приняли за вязанки обыкновенного хвороста — но они-то приехали не за хворостом! Довольно многочисленные эфиопские торговцы с огромным интересом рассматривали картинки с изображение кофейных деревьев и ягод, но ни один, по их словам, даже не слышал об их существовании. Несмотря на то, что Лида, которая была назначена «главной по закупкам кофе», чуть ли не ежедневно поднимала цену на эти ягодки. И лишь когда вода в реке начала на глазах подниматься, Бел робко поинтересовался у Лиды:
— Те ягоды, который вы ищите, никто их местных никогда в жизни не видел и даже не слышал о таком. Но если больших ягод здесь нет, может быть и маленькие подойдут? — и с этими словами раскрыл ладонь, в которой лежало пяток кофейных ягод.
— Каких больших? — от волнения у Лиды даже горло перехватило. Дрожащими от волнения руками она расковыряла одну ягодку, чтобы убедиться в том, что это действительно кофе.
— У вас на картинках нарисованы вот такие, — Бел показал руками что-то размером с приличную картофелину, — а эти совсем маленькие. Я просто подумал, что может вы сможете из многих маленьких наколдовать себе большие?
— Так, где ты эти ягоды взял?
— В лесу, — эфиоп показал на растущие где-то в полукилометре от реки заросли. — Если подойдут, я сейчас схожу и наберу… — он огляделся, и, ничего подходящего не увидев, продолжил, — хотя бы одно ведро.
— И сколько тебе понадобится времени?
— Немного. Я быстро хожу, до обеда я смог бы сходить туда четыре раза или даже пять.
— Мне нужны только спелые, только красные ягоды.
— Тогда четыре раза. Или пять, ведь ягод в лесу очень много, их недолго собирать.
— А если мне нужно будет собрать… — на этот раз Лида огляделась, и продолжила, указывая на пустую двухсотлитровую бочку от солярки, стоящую в открытом трюме, — несколько таких бочек?
— Я один столько буду собирать долго. Но сейчас здесь торговец из деревни, в которой я родился… если ему дать ящик соли… у него здесь два десятка работников, он всех может пока в лес отправить, и бочку они соберут до обеда. А за ящик соли они три дня будут ягоды собирать. Или пять дней.
— Скажи ему, что мне нужно столько ягод, сколько они сумеют принести. За каждые пять бочек я отдам ящик соли, а если они соберут десять десятков бочек, то дам и пять столовых ножей…
— Мы идиоты, — сообщила Лида Бруннхильде, которая, не удержавшись, сбегала в лес вместе с Белом поглядеть на растущие там кофейные деревья.
— Правильно говорить «идиотки», но в целом ты права. Напечатали картинки, не подумав что местные слово «масштаб» не знают… Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается. Я уже прикинула: в бочке после того, как ягоды обдерут и зерна высушат, наберется килограмм сорок кофе. Тут все торговцы и их работники с женами приперлись, я уже наняла два десятка баб ягоды ручками чистить…
— Думаешь, они успеют начистить сто бочек ягод?
— Думаю, будет очень хорошо если они успеют пару бочек очистить. Я заказала у одного местного купца ту мешковину, из которой они одежду себе делают, там в книжке, откуда фотки кофейные печатали, было написано как сушить кофейные ягоды на растянутых полотнах, так что в основном ягоды высушим. Как дойдем до Белого Нила, все ягоды на день высохнут, а туда по течению за пару дней дойдем. Пару бочек — возьмем те, в которых пресную воду везли — вымочим, а те, что очистить успеют — высушим, поджарим, смелем и выпьем!
— А я уже высушила и обжарила, — в каюту спустилась Юля. — Осталось только смолоть и приступать к наслаждению!
Следующую неделю — пока эфиопы пытались собрать оговоренные Лидой «сто бочек», Брунн охарактеризовала как «сидение в пустыне у автомата по продаже ледяной газировки при полном отсутствии денег»: придумать, как кофе смолоть, ни у кого не получилось. Идея «растереть камнями» оказалась провальной: то ли камни оказались неправильными, то ли руки у «богинь» для столь низменной работы не годились… Хотя особо и времени на добычу кофе молотого не было, все «богини» с утра и до вечера занимались приемом «ценного товара» и «расплатой с поставщиками».
С «расплатой» получилось не очень просто: соль местные с удовольствием брали, а на стальные ножи позарился только один (и очень «мелкий», как сообщил Бел) купчишка. Хорошо еще, что Бруннхильда, после обстоятельного разговора с Лерой перед отплытием, захватила довольно большой кошель римского серебра (который было бы правильнее называть «небольшой хозяйственной сумкой») — его все торговцы брали без возражений и даже без особого торга. Впрочем, «дефицит платежных средств» не случился: и с покупаемым «товаром» все не очень гладко вышло.
Хотя, по словам Брунн, весь подлесок практически полностью из кофейных деревьев и состоял, к концу недели было собрано чуть больше тридцати бочек ягод — и в пешеходной доступности от места стоянки кофе закончилось. И, хотя купцы предлагали «через неделю привезти этих ягод впятеро больше из дальних лесов», баржа отправилась домой. И вовсе даже не потому, что время поджимало, а потому что сушить ягоды стало просто негде.
Через три дня, когда «Епифань-3» доплыла до будущей Хугарды (то есть до места, где Голубой Нил сливался с Белым), опасения, что ягоды просто сгниют или заплесневеют не доехав до дома, у всех пропали: часам к двум дня температура (причем даже на середине широкой реки) стала подбираться к шестидесяти градусам, так что рассыпанные по крышкам трюма ягоды сохли ударными темпами. Ну а чтобы не высохли до состояния мумий Кеней со своими рабочими, их запихнули в палатку, поставленную на корме, в которую прохладный воздух закачивался изготовленным Вовкой «кондиционером»: через решетчатую раму, на которой развешивались мокрые тряпки, воздух продувался мощным вентилятором. Сколь ни странно, такой простой агрегат снижал температуру в палатке градусов до тридцати, так что до прихода в Александрию на корабле никто не помер. Хотя сам Кеней — уже в Александрии — сказал, что обычно на каждом судне, возвращающемся из Эфиопии в августе, минимум два-три человека «не возвращались»…
Причину же, по которой некоторые купцы тратили годы жизни на столь рискованные путешествия, учительницы поняли именно в Александрии — когда Кеней прямо у причала распродал примерно половину своего груза черного дерева и тут же, из выручки, расплатился с «богинями». Спрашивать же, что грек тащил в ароматных мешках, женщины даже не стали — зачем, если Бел, уже трижды такие путешествия испытавший, при необходимости расскажет? Кстати, парень оказался очень сообразительным: быстро поняв, что уж лучше сидеть в прохладной каюте, он со всем прилежанием изучал русский — которому, просто со скуки, стали обучать его Брунн и присоединившаяся к ней чуть позже Лида. И совершенно не обижался на то, что женщины, слушавшие его «русскую речь», иногда просто покатывались со смеху.
А еще он оказался и вовсе не дураком: пока рабочие разгружали остатки груза, привезенного для грека, Бел предложил Юле «купить греческого лоцмана»: оказалось, во время пути он обстоятельно пообщался с этим немногословным мужиком по имени Подарк — и буквально околдовал его «сияющими перспективами». Наврал, конечно, с три короба — но, как с некоторым удивлением выяснила Юля, наврал, что называется, «в меньшую сторону» — так что после отдельно проведенного «интервью» у Подарка осталось лишь одно условие: забрать его вместе с семьей из Александрии. С женой и двумя детьми — и флот Римской империи потерял очень неплохого речного лоцмана. Очередного…