Летом двести пятидесятого года была запущена Первая Верхнеокская ГЭС имени Владимира Михайловича Иванова. Пользы от нее было пока не очень много, точнее, бросающейся в глаза пользы особо не было: вся энергия с этой станции потреблялась алюминиевым заводом — который, вдобавок, пришлось «перенести» к Орлу. Электричество с Лемминкэйненовнских ГЭС поначалу хотели тоже туда же направить, и даже выстроили шестидесятикилометровую ЛЭП на тридцать киловольт — но Лиза решила, что «ЛЭП пусть пока остается на всякий случай, но и в Мценске потребители найдутся». В смысле, построятся эти потребители — и там начал строиться отдельный, сугубо тракторный завод. Потому что Коломенский почти полностью переключился на выпуск автомобилей.
Саша в некотором роде обещание «всех желающих обеспечить личными авто» выполнил: так как комфорт его легковушки был несколько «относительным», желающих нашлось немного и шестнадцать выпущенных машин «закрыли все потребности». То есть в легковушках закрыли, а грузовиков с каждым днем не хватало все больше, несмотря на то, что за неделю с завода их сходило чаще всего больше десятка. «Дровяных» грузовиков, но, как отдельно сообщила Саше Лиза, «у нас никто никуда не спешит» — и машина, перевозящая три тонны груза со скоростью до сорока километров в час, всех пока удовлетворяла. Не удовлетворяло их количество — но для увеличения их выпуска на заводе просто места не хватало и перенос производства тракторов на новый завод стал необходимостью.
Еще в Мценске был выстроен завод по производству алюминиевых проводов. Завод в Орле, после того как Женя Сорокина буквально вылизала всю систему управления электролизерами, стал производить алюминия килограмм по двести в час — то есть достаточно, чтобы сделать километр провода для ЛЭП. Правда Михалыч очень подробно расписал, каким должен быть «правильный провод», так что на заводе работали два стана, изготавливающих тонкую стальную проволоку, хитрая — и снова «придуманная» Володей — машина, которая из этой проволоки делала стальной трос (причем сразу запаивающая его в полиэтиленовую изоляцию), две волочильных машины уже для проволоки алюминиевой и хитрый агрегат, который алюминиевую проволоку обвивал вокруг стального (и уже запаянного в полиэтилен) троса. Ну а чтобы все это вообще работало, в Новомосковске заработала установка по производству этого самого полиэтилена.
— Все это прекрасно, — тихонько бормотала Лиза, корректируя очередной план текущего года, — но когда все закончится…
— Это ты о чем? — поинтересовалась Марина. — У нас вроде всего только прибывает.
— Я об алюминии. Спасибо Вере Сергеевне, у нас в запасе есть почти две тысячи тонн практически чистого глинозема. И это мы нарыли где-то за последние лет десять.
— Надо же, как много!
— А вот ни фига не много. В Орле завод в сутки делает почти пять тонн алюминия, на что тратит десять тонн этого самого глинозема.
— Но ведь, если мне память не изменяет, ты сама говорила что боксит в Тульской области везде под землей лежит…
— Ага, везде. Слоем сантиметров в десять. Да, сейчас его тоже копают, но в основном как попутный продукт, да и хреновый он, так что за сутки нашими нынешними темпами мы в состоянии глинозема может с тонну получить. Причем если повезет, я все же думаю что много меньше. Если отдельно в существующих шахтах боксит копать, то…
— То что?
— То получается чистое разорение. Чтобы добыть куб боксита нужно вынуть из шахты примерно двенадцать-пятнадцать кубов породы. Это в Вялинской шахте, где боксит, между прочим, уже заканчивается, а в других местах раза в два уже больше.
— И?
— Куб местного боксита — это примерно полтонны глинозема. Или примерно тридцать человеко-дней работы шахтеров и десять-двенадцать — химиков глиноземного производства. То есть у нас для того, чтобы алюминиевый завод работал без перерывов, нужно шестьсот шахтеров, ладно, пусть только двести глиноземщиков, а еще я не посчитала сколько народу на производстве щелочи. Про соль, для щелочи необходимую, я даже не говорю…
— То есть, как я поняла, тебе не хватает примерно тысячу крепких мужиков. Потому что соль вроде у нас уже и девать некуда после того как в Березниках завод заработал.
— В Березниках ее выкидывают потому что топлива ее выпаривать не хватает. А не хватает не крепких мужиков, а крепких образованных мужиков! Да у нас, блин, вообще всего не хватает!
— Лизавета, тебе уже скоро пятьдесят, а ты все, как девочка, дергаешься. У нас всего не хватало пятнадцать лет назад, а сейчас… Через год Мединститут выпустит тридцать врачей, в этом году каких-никаких, но инженеров появилось почти полсотни. Никита на своем «Точмаше» часы делает, чтобы в каждой школе на фронтоне висели и время показывали. И, говорит, через год куранты на Спасскую башню изготовит. У нас есть почти все, так что… Ну, закончится этот глинозем — просто остановим завод…
— Остановим… Я Вовке сказала, что срочно нужны экскаваторы.
— Карьеры угольные копать?
— Нет. То есть карьеры, и не только угольные. Лида сказала где поблизости бокситов много. Не то чтобы поблизости, но… в общем, нужно Мсту делать судоходной. Помнишь, Михалыч с Кати смотрели где там плотины ставить? Потех вдоль Мсты все носом пропахал, проект принес: восемь плотин… девять, если последнюю считать, но она низкая, четыре метра всего и далеко, а восемь на сорокакилометровом участке, близко друг к другу. Восемь ГЭС по десять-двенадцать мегаватт. И одна, чуть подальше, на пять…
— Как я поняла, алюминиевый завод опять переедет?
— Вот я и считаю. Там до бокситов недалеко… — Лиза рассмеялась. — Сейчас недалеко, а, как ты верно заметила, пятнадцать лет назад полтораста километров казались непреодолимыми. Там и по рекам добраться можно, но по железке и быстрее, и удобнее выйдет. Просто для ГЭС Потеху нужно тысячи четыре народу на стройки, да еще Лемминкэйненовне придется генераторов с турбинами понаделать… даже не знаю сколько.
— Чего там не знать? На десять мегаватт пять генераторов, или ты считать разучилась?
— Можно и так, а можно и по-другому. Я попросила Кати прикинуть, как быстро у нее получится гидроагрегаты мегаватт на пять-шесть сделать. Три оставшиеся Верхнеокские со старыми строиться будут, тем более что они уже готовы — а там можно и что-то получше придумать.
— Михалыч говорил, что для построения коммунизма нам нужно по киловатту установленной мощности на человека. Верхнеокские — это тридцать две тысячи народу, а если на Мсте будет восемьдесят…
— Вернеокские, если их с Зушскими считать и Орловскими малыми ГЭС — почти сорок тысяч. А на Мсте — и я только станции на порогах пока прикидываю… Сто там будет, ну, почти сто.
— И когда?
— По прикидкам, где-то года через три-четыре. Точнее, Ходан на Оке все три станции в пятьдесят втором закончит, а Мстинские — по расчетам Потеха, как раз за четыре года выстроить можно. И там еще столько вкусного…
— Ты про рыбу?
— Мам, тебе в Упе рыбы мало? До Оки скатайся… Но я про другое. Там буквально на земле — точнее на дне речек — разбросано пирита столько, что можно приличный завод по выпуску серной кислоты ставить. И неприличный металлургический. Но с металлургическим можно и подождать — если никто из старых кузнецов не возжелает на манер Зая свой заводик поднять.
— Я так понимаю, что стали у нас избыток.
— У нас руды избыток. А не хватает угля, да и мозгов: старик Копоть Лиду наслушался да и заложил город в районе будущего Железногорска.
— А почему недостаток мозгов?
— Ну… формальности вроде соблюдены: там и речка-переплюйка есть, то есть попить найдется что, и леса вокруг имеются, причем сейчас вроде как и ничьи — после будинов там с населением негусто. Но насчет руды старик мог бы и спросить: там же до руды в самом мелком месте больше шестидесяти метров, причем сквозь песчаник, а сама руда — железистый кварцит. Нам еще лет пятнадцать до нее просто не докопаться, а лет двадцать такая руда нам вообще не будет нужна!
— Ладно, пусть Копоть на старости лет поиграет в игрушки. Он вообще-то много хорошего сделал…
— А теперь плохое делает! Ладно, сам туда уехал, так он еще человек двести с собой уволок. Две сотни мужиков, с бабами и детьми. Да там детей уже под четыре сотни, и что с ними делать? Их же учить надо, а баб и мужиков лечить. Лет двадцать толпу народа пасти просто ни за что!
— Лиза, вспомни саму себя помоложе, что ты тогда всем нам внушала? Я напомню: от нынешних нам надо чтобы они просто рожали тех детей, которых мы обучим. И тогда уже их внуки станут… как ты говорила? Гагарина запускать?
— Ну спасибо! То есть действительно спасибо, ты меня на самом деле успокоила сколь ни странно. Верно ты говоришь: мы обучим их детей, и когда они вырастут… А две сотни мужиков нам компенсируют готы и аланы. Кстати, я почти проспорила Лере: в этом году школы выпустили уже десять тысяч школьников. То есть немного меньше, но не будем выкозюливаться из-за копеек. Я это к чему вспомнила: ты в мединститут новых студентов сколько набирать будешь? Там же десятиклассников почти тысяча, по инженерным институтам наши набор уже заканчивают, а мне нужно прикинуть сколько в педагоги направить получится.
— А у Вероники спросить или у Даши?
— Они уже отчитались, только акушерия и гинекология темнит: все же Кира меня до сих пор почему-то боится…
В самом начале лета пришла первая расшива с марганцевой рудой из строящегося Никополя. И, по заветам Веры Сергеевны, тонну руды немедленно отвезли в Орел. Оказывается, если в зеленоватую (от солей железа) стекольную массу добавить марганца, то зелень пропадает — а в результате на продукцию завода очередь вытянулась на пару лет вперед: всем срочно захотелось «нормальные» стекла в окна поставить. Но как захотелось, так и расхотелось: Лиза, конечно, составила план расширения стеклозавода, но — из-за множества других планов — поставила его в самый конец очереди «неотложных дел».
И примерно туда же поставила идею Жанны «срочно поменять все рельсы из паршивой стали на хорошие». Но лишь примерно туда, все же рельсы на некоторых участках дорог изнашивались слишком быстро — но Лиза разрешила менять только совсем уж непригодные. И не потому, что ей «жалко было»: мощности Тульского завода в принципе могли нужные рельсы изготовить меньше чем за год, даже с учетом еще строящихся дорог — но марганец лишь начал поступать на завод и его сильно не хватало. И в ближайшее время ситуацию исправить не представлялось возможным: в шахте возле Никополя работало всего двенадцать шахтеров — а новых набрать не получалось.
Марина подошла к Лизе, когда та, тихо ругаясь сквозь зубы, пыталась распределить выпускников школ по предприятиям:
— Ты чего это ругаешься? Не знаешь, куда детишек пристроить?
— Не знаю где их взять! В Никополь срочно нужно послать человек двести, а откуда?
— Ты вроде с утра считала, куда школьный выпуск распихать, а там народу…
— Ага, народу столько, что даже основные дыры не заткнуть! Почти весь выпуск распределяется по старым предприятиям потому что мрет народ как мухи! С даты прошлогоднего выпуска вот уже больше двух тысяч взяли — да и померли, не подумав, откуда я им замену возьму!
— И что это значит? — вкрадчивым голосом поинтересовалась Марина, заглянув в разложенные перед Лизой бумаги.
— Это значит, что и марганца у нас в ближайшие пару лет не прибавится, и многого другого…
— Нет, солнышко. Это всего лишь значит, что у нас средняя продолжительность жизни уже превысила пятьдесят лет. Даже учитывая тот печальный факт, что младенческая смертность у нас все еще колеблется в районе выше процента.
— И что?
— И то. Взрослых умерло около тысячи, причем в основном все же людей действительно пожилых, и половина из них — женщины. Так что, если ты свои сводки поглубже копнешь, то увидишь, что на всех предприятиях убыло рабочих с хоть какой-то квалификацией максимум человек двести. А школьников к распределению, если ты мне утром не наврала, за девять тысяч. Да, тысяч семь из них надо еще профессиям подучить, да и в шахты их не запустишь — но время теперь уже терпит. Ты только вдумайся: когда мы сюда попали, средняя продолжительность жизни была меньше тридцати, а мы ее уже вдвое увеличили!
— За счет детской смертности, как я понимаю.
— Это да, тут у нас вообще прогресс невиданный, но и взрослые теперь очень даже помереть не спешат. Я вот что подумала: вокруг бродят всякие аланы, готы, славяне — и вот если среди них распустить слух о том, что у нас люди сейчас живут уже в полтора раза дольше, чем в Риме и Греции, то и шахтеры в Никополь найтись могут. Кайлом-то махать — это не на станке фрезерном моторы из железа вырезать…
— Мам, ты не поверишь: после того как Вовка начал делать промышленные перфораторы, человека, чтобы его можно было на шахтера выучить, нужно сначала восемь лет в наших школах учить. Но если народ слегка перераспределить… Пожалуй, ты права. А распускать слухи у нас будет… При тебе Лера говорила, что пора нам газету начать печатать?
За лето ничего особо важного не случилось, а в сентябре — после завершения постройки первого моста через Волгу — в первую поездку по маршруту Тула-Тверь отправился новенький поезд. С новеньким локомотивом: Саша, после долгих мучений, изготовил, наконец, давно лелеемый им двенадцатицилиндровый дизельный мотор в шестьсот пятьдесят сил. Такой локомотив легко и два десятка товарных вагонов тащить мог — но в первый рейс он вел за собой всего шесть вагонов, причем пассажирских. До Москвы поезд шел почти шесть часов, зато от Москвы до Твери добежал всего за четыре: там дорогу строили более, что ли, качественно. Вагоны же были старые, совершенно «сидячие» (и это были вообще все имеющиеся пассажирские вагоны) — но для двухсот сорока пассажиров и такие казались шикарными. Для двухсот сорока первых строителей Мстинского каскада ГЭС.
Через неделю к ним присоединилась вторая такая же команда. Через неделю — потому что выстроенные Маркусом два небольших кораблика не могли быстрее переправить ребят к месту стройки. Хотя у него кораблики вышли весьма бойкими: с двухсотсильными моторами они вверх по Тверце добирались до канала в Мсту меньше чем за десять часов, а по Мсте до места, где был запланирован городок гидростроителей (с очевидным названием «Гидрострой») — вообще часов за пять. Но небольшие эти кораблики были, там и полусотне пассажиров было несколько тесновато — а кораблики по рекам плавали только при дневном свете, так что рейс в обе стороны все равно длился трое суток.
По поводу Гидростроя (то есть городка) больше всех психовала Катя, ведь это был на самом деле первый город, в проектировании которого она не принимала ни малейшего участия. Ну, если не считать того, что застраивался он домами все той же двести четвертой серии, а школа там должна была подняться опять-таки по двести двадцать второму проекту. Но ведь город — это вовсе не совокупность домов, город из домов скорее в меньшей степени состоит, а в основном он состоит из коммуникаций. Из водопровода, канализации, электрических сетей, дорог — и очень непростого хозяйства, все эти коммуникации обслуживающего и обеспечивающего их работоспособность.
Вообще-то Катя все планы города тщательно проверила и никаких серьезных изъянов в них не нашла. Проверила хотя бы потому, что проект Гидростроя был «дипломным» для первого выпуска «Архитектурно-строительного института». Так себе «институт», в нем на всех четырех курсах училось чуть меньше двух десятков человек, но уж какой есть. В смысле «по размеру», качество подготовки выпускников сама Катя считала вполне достойным. Однако одно дело — проект на бумаге, а совсем другое — его воплощение «на местности и в камне». И то, что она не поедет даже «издали посмотреть на стройку» до ее завершения (а мать ей категорически запретила это делать), Катю очень нервировало: ведь по результатам строительства люди будут оценивать уровень подготовки молодежи в институте, которым она руководила (хотя и в числе очень многого чего прочего)…
Когда Катя в очередной раз разнылась по поводу «невозможности контроля», Лиза ее очень резко осадила:
— Даже и не думай туда соваться. Во-первых, своим визитом ты заставишь ребят сомневаться в собственной квалификации, что уже паршиво. К тому же снизишь их чувство личной ответственности за работу, что вообще недопустимо. А во вторых… Ты, надеюсь, помнишь, что мы себе поставили целью достижения уровня цивилизации середины пятидесятых двадцатого века?
— Ну помню.
— Ну так вот, спустя всего пятнадцать лет мы, хотя и на ограниченном пространстве, из общества рабовладельческого, перешагнув феодализм, добрались примерно до середины двадцатых годов. С некоторым перевыполнением в отдельных направлениях, но в целом — и я имею в виду нынешний менталитет нашего населения — это где-то начало коллективизации…
— Ага, начало — с тракторами в каждой деревне и…
— Трактор — это как раз по части технологического перевыполнения. Как, кстати, и лампочка электрическая почти в каждом доме. А мозги у народа — в среднем, конечно — это как раз эпоха колхозного строительства. Нам проще чем тогдашним руководителям СССР, тутошний народ просто не дорос даже до римского восприятия частной собственности и общинный коллективизм оказался на нашей стороне.
— Поняла: народ дремуч еще…
— Нет, не поняла. Народ начинает осознавать, что можно жизнь сделать заметно лучше, и сделать это довольно быстро. Но в рамках этого — причем очень неторопливого в массе своей — осознания определенная часть населения пришла к логичному выводу о том, что улучшение жизни идет через получение новых знаний и этих знаний непосредственного использования.
— Ты хочешь сказать…
— Дослушай. Так начинает думать все больше народу, даже, я бы сказала, большинство. Однако вот все бросить и начать учиться изо всех сил пока готовы очень немногие. Я это к чему: нужно сделать так, точнее мы должны сделать так, чтобы те, кто выучился стали примером личного успеха для тех, кто пока еще не готов учиться. Но одновременно мы должны сделать так, чтобы эти примеры стали, в том числе, и примерами личной ответственности за то, что они делают. Они — и только они — выстроят этот город. И — поскольку они сделают это хорошо — получат всю благодарность от жителей этого города.
— А если они сделают плохо?
— Тогда им будет стыдно, — улыбнулась Лиза. — Перед тобой в первую очередь, и перед жителями — но они уже знают это и приложат все силы чтобы плохо не получилось. Так что успокойся, и лучше с детьми занимайся чем по дальним стройкам мотаться. Дай людям проявить себя — и тебе не придется их за ручку водить все оставшееся время. В конце-то концов тебя в любом случае на все намеченное в планах не хватит…
Вероятно Катя напрасно так сильно переживала по поводу строящегося Гидростроя: практически за два месяца (ну, самую чуточку срок превысили) строители поставили в городке два дома-общежития в которых все строители и разместились на зиму, отдельную котельную (совмещенную с мобильной электростанцией) и даже успели поставить водонапорную башню. Впрочем, башню было нужно лишь собрать: каркас («шуховского» типа) вообще на болтах свинчивался из заводских заготовок, а в качестве бака использовалась «железнодорожная» цистерна, которую только поднять требовалось. Ну и, поскольку зимой бывает мороз, вокруг цистерны собрать из досок «павильон», внутри которого имелась чугунная печка.
С канализацией в городке пока было вообще никак, но, как неоднократно уже успела отметить Катя, «сталинские архитекторы предусмотрели отсутствие чего угодно» и временно общежития обошлись люфт-клозетами. Хотя Катю в свое время буквально до колик рассмешили расчеты емкостей этих клозетов («мам, смотри, они статистику собирали сколько нагадит человек в зависимости от возраста и веса»), сами ребята-проектировщики эти расчеты воспринимали очень серьезно и даже «проверили статданные собственными силами». Так что до постройки нормальной канализации емкостей должно было хватить…
Зато в городе заработала баня — очень нужное заведение если в домах нет ни ванн, ни даже душа. Впрочем, народ ее больше использовал не столько для мытья, сколько для сугрева после работы, так как и после того, как снег выпал, стройка не останавливалась. И вот эту баню ребята выстроили по собственному проекту — и потому, что у Кати нужных «проектов» не нашлось, и потому что здание было деревянное, а Катя вообще против деревянного строительства возражала. Так что ее отсутствие на стройке оказалось даже в некотором роде полезным.
В том числе и для самой Кати: ее мать посадила за проектирование еще одного нового города:
— Солнышко мое, я тебе уже жаловалась что у нас стали не хватает?
— В последнее время редко, не чаще трех-четырех раз в день, а что?
— Я тут случайно у Михалыча в книжке заметку нашла про нашего мальчика: оказывается в Липецке в советское уже время решением партии и правительства стал строиться металлургический комбинат, который должен был выдавать в год по триста пятьдесят тысяч тонн чугуна и стали. На местной руде выдавать — и если ты успеешь до весны сделать проект Липецка…
— Если ты в своих размышлениях о железном веке забыла, что я Москву сейчас строить должна…
— Не забыла. Но летний выпуск школ я собираюсь направить как раз на строительство Липецка и Липецкого металлургического завода. И если эти три тысячи человек в июне и в палатках перебьются, то уже в сентябре-октябре им в палатках будет очень грустно. А новые выпускники твоего Архитектурного, мне кажется, такой проект в качестве дипломного без тебя не осилят.
— Поняла, пусть у них Липецк в дипломах будет. Мам, а ты не знаешь, из Твери в Гидрострой зимняя дорога есть?
— До Торжка только проехать можно на машине. А дальше… не знаю, а тебе зачем? Чего тебе там делать-то?
— Не мне. Я дипломников подумала туда отправить, посмотреть что там их предшественники понастроить успели. Ребята довольно много временных решений использовали, но, по рассказам, весьма удачных, так пусть опытом поделятся.
— Пусть в Торжке делятся. Они сейчас все там: в Торжке же и кирпичный завод для Гидростроя работает, и цементный. Хотя как-то ведь они и в Гидрострой добираются… Позвони, узнай у них: телефонная линия до Торжка уже проложена.
— Хорошо, позвоню. А насчет Липецка: какой город планировать-то?
— Металлургический завод примерно вдвое больше Тульского, через четыре года население десять тысяч человек примерно… это будет главным образом еще бездетная молодежь. Заводом ты не занимайся, его другие проектировать будут… уже проектируют, твоя задача — сам город. И поселок неподалеку шахтерский. В сорока километрах, но там до Липецка железку прокинем. Это на Дону уже поселок, на две сотни собственно шахтеров, а остальное я пока не подсчитала.
— Примерно на пятьсот семей, это и дипломники просчитать смогут. Мам, я не из любопытства спрашиваю, а мне просто интересно: чем Липецкий завод ты кормить собираешься? Руду, как я понимаю, они из под себя копать будут, а с углем? Там же леса вокруг липовые!
— Да, с углем проблема, но проблема решаемая. Тамара все же договорилась с сарматами, городок у Лисичанска они трогать не будут. Весной туда как раз половина весеннего выпуска поедут шахты ставить, а Колина гвардия проследит, чтобы аланы договора не нарушали. Поначалу и этого угля хватит — его в торф перед коксованием добавлять выходит очень неплохо. А в следующем году и в Донецке шахту рыть начнем, там уголь уже коксующийся.
— А торф…
— А зачем мы в Брянск уже двухпутку кладем?
— А нормальной колеи железку не лучше уже строить?
— Не лучше. Пока не лучше, мы сейчас ещё ни колес для нормальной дороги изготовить не можем, ни даже осей для вагонных колесных пар. Я помню, что мосты ты под широкую колею и тяжелые составы строила, но это все же на будущее. Надеюсь, не столь отдаленное…
Двести пятьдесят второй от предыдущего мало чем отличался: весной запустили ГЭС на Оке (на этот раз вторую), торжественно запустили железную дорогу (в этот раз — до Орла). Но большую часть года пришлось заниматься «доделками» выстроенного в году предыдущем. И Лиза уже с тихой радостью вспоминала договор Ангелики с готами, ведь сейчас потребовалось очень много людей, от которых требовалось лишь умение «копать и таскать». Ходан при проектировании плотин и дамб недоучел мощности впадающих в Оку ручьев, и чтобы большие участки земли за дамбами не затопило, пришлось сильно «выравнивать» проложенные там «переливные» каналы. То есть по сравнению с самими дамбами земляных работ было вроде и немного, но землю оттуда нужно было довольно далеко отвозить (на укрепление и «расширение» самих дамб), поэтому две с лишним тысячи землекопов-готов оказались очень не лишними. Тем более не лишними, что их даже специально кормить не потребовалось: так как «по условию» работники ехали минимум с женами, Ходану удалось готских женщин пристроить на сельхозработы — и вопросы пропитания готы решили «своими силами». Ну, почти своими, все же нужно было обеспечить народ и инструментом, и семенами. Ну и всю эту очень немаленькую толпу — жильем.
С последним сильно помог, сколь ни странно, Копоть со своим «новым городом». В принципе, мужиком он был сообразительным (иные в вожди в нынешнее время выбиться и не могли), но еще он умел признавать собственные ошибки и делать из них правильные выводы. Он очень вдумчиво пообщался с Лидой (которая старику выдала даже какие-то геологические карты местности), поэтому Копоть городок свой поставил все же рядом с потенциальным карьером. За год его люди расчистили приличный участок под поля и огороды, а затем в указанной Лидой балке начали копать карьер. Небольшой, в пару гектаров всего — и довольно быстро докопались до «обещанного» песчаника. И вот тут копотевы мужики стали не к руде пробиваться, а, правда «без особого фанатизма», из песчаника потихоньку вырубать вполне годные для строительства всякого разного «блоки».
До ближайшей речки, впадающей в Оку (и по которой могла пройти не самая маленькая лодка) от нового Копотева городка было километров тридцать — но кого такие расстояния пугают если людям помогают богини? Вдобавок Ходан решил, что щебень из довольно крепкого песчаника вполне годится для бетона, укладываемого в плотины — и отправил на перевозку «стройматериала» почти сотню «персидских лошадок» с телегами. Ну а готские землекопы, увидев первую же избу, у которой фундамент был сделан из таких блоков, сразу по завершении переливных каналов сами отправились рубить себе камень.
В принципе, две тысячи человек (или даже две тысячи семей) — это довольно большая толпа. Но две тысячи семей, расселившиеся по трем десяткам деревенек — это три десятка небольших деревенек. А то, что готы в земледелии оказались людьми вполне сведущими — так Лера об этом почти сразу предупредила. Да, у них — в отличие от приокцев — традиционно в основном бабы огородами заведовали, но при минимальном обучении «современным агроприемам» у них сельское хозяйство вышло на очень неплохой уровень, к тому же стальная лопата в огородном хозяйстве заставила и готов-мужчин «приобщиться»: в готском менталитете железный инструмент считался «мужским». А в результате осенью в готских деревушках собранного урожая хватило не только самим до следующего лета, но и на прокорм разнообразной скотины немало осталось. Правда пока что со скотиной в этих деревушках было не очень — но довольно многие уже успели сообразить, что живя «под рукой внука Тора» завидовать тем, кто на работу не приехал, они не будут. А так как за работу на каналах (и даже за добычу щебенки) им платили вполне приличные деньги, смысл обзавестись хозяйством появился.
И не только хозяйством.
Марк Ливий Павел за носилками, на которых рабы несли девочку, ехал верхом. Это было не очень удобно, потому что он не слышал о чем девочка говорила с идущими возле носилок солдатами, но солдаты — специально подобранные солдаты — ему потом все перескажут почти дословно. Да и, по словам самой девочки, ничего интересного миль на шесть пути от Тридентума не случится.
Внезапно носилки остановились. Один из солдат отошел от носилок, и, приблизившись к Павлу, сообщил:
— Она сказала, что если мы прошли уже четыре мили, то нужно повернуть туда.
— И почему вы ее не послушали?
— Там очень узкая тропа…
— Значит пойдете осторожно. Я же сказал, что вы должны делать всё, что говорит девочка.
Примерно через час носилки снова остановились, но к легату никто уже не побежал, а сама девочка вышла из носилок и взяла в руки жезл. Крепко сжала его обеими руками, выставив жезл перед собой. Павел спешился и поспешил подойти поближе — и понял, что начинается самое интересное. Раньше у него все же были очень серьезные сомнения, но сейчас…
— Великая, я пришла. Не знаю куда, но я устала и не хочу идти дальше.
Темный камень на верхушке жезла внезапно засиял ярким синим светом и из ниоткуда раздался тихий, но вполне различимый голос Великой:
— А раньше что, гор по дороге не встретилось?
— Встретилось, но они были… некрасивые.
— Ладно. Тогда пусть они копают прямо перед тобой.
— Я передам им твои слова.
Голубой огонь на вершине жезла мигнул несколько раз, и снова послушался голос Великой:
— Нет, подожди. Я что-то напутала, и теперь там красного цвета не хватает.
— И сколько времени нужно чтобы все переделать?
— Нисколько, мне переделывать неохота. Повернись назад. Там есть гора?
— Повернулась. Есть, тоже красивая.
Синий огонь снова мигнул несколько раз…
— Теперь скажи им, пусть копают прямо перед тобой. Думаю, что в этот раз все получилось правильно. Ладно, я тоже немного устала. Заканчивай и быстро возвращайся домой.
Огонь на вершине жезла погас. Девочка повернулась к Павлу и, показывая рукой на гору впереди себя, повторила то, что римлянин и сам уже слышал:
— Великая сказала, что теперь эта гора готова, чтобы вы выполнили обещание. А если хотите — это не слова Великой, но я могу этим распоряжаться — там, — девочка показала за спину — вы можете брать светлый камень сколько хотите. Великой он не нужен… мне тоже. А вам может пригодиться для чего-нибудь. Всё, мне пора домой.
Марк Ливий Павел был далеко не молод, но после того как корабль увез девочку, обратный путь до Тридентума он проделал за два дня. Его ждали: когда он спешился на площади, старый центурион подошел и молча протянул ему два камня. Светло-серый и красный…
У Потеха, как оказалось, было свое мнение по поводу оплотинивания Мсты. Впрочем, Кати, с которой он все же посоветовался до того, как приступил к строительству, особых возражений против его идей тоже не имела — и в результате целых десять плотин перегородили реку к марту двести пятьдесят третьего года. А вот электростанция заработала лишь одна, в трех километрах ниже устья Увери. На ней Потех поставил четыре уже хорошо показавшие себя на окских ГЭС гидрогенераторы по два с лишним мегаватта (забрав изготовленные для третьей Окской станции, а еще один Кати просто сделать для него не успела) и два по восемьсот киловатт (последние, по его мысли, должны были работать и тогда, когда многочисленные мегаватты народу не требуются). А на остальных плотинах кроме них самих ничего и не было — то есть на трех строительство собственно электростанций уже велось, а на шести функционировали только шлюзы.
Столь нетривиальный подход к постройке позволил уже весной пройти вверх по реке первой груженой рудой онерарии из Финляндии, что всеми воспринималось как большая победа. Всеми, кроме Лизы — «Божественная Елизавета» уже подсчитала, во что обойдется постройка хоть и небольших, но довольно сложных по конструкции плотин собственно электростанций. Потому что Потех решил, что «для быстроты» он сначала перегородит реку простой плотиной (не совсем все же простой, а бетонной — земляная там долго не простоит), а затем выстроит чуть ниже здание ГЭС вдоль реки — и воду к нему подведет по специально выстроенному каналу. Одной из стенок которого будет еще одна бетонная плотина, стоящая уже вдоль реки…
— Лиза, успокойся, — обратилась к «председателю Госплана» Кати после того, как на очередном совещании Лиза озвучила «цифру потерь». — Там же не плотина строится, а водовод. И строиться он будет вообще на берегу, так что сделать это будет несложно. Надо Потеха не ругать и уж тем более не бить, как ты тут придумала, а премию ему выдать огромную. Или орден дать, ведь он сам, своим умом додумался до идеи деривационной электростанции. А заодно и Вале Ветчинкиной, ведь это она ему физику давала и про сообщающиеся сосуды рассказать не забыла.
— Но девять каналов!
— Ага, и самый длинный будет метров в полтораста.
— Бетонных!
— Цементный завод в Торжке обеспечит каждый канал цементом за пару месяцев работы.
— Вовсе не за пару, — ответила Лиза, все же успокаиваясь. — По моим расчетам только для Верхнепорожской ГЭС заводу три месяца работать, там же один фундамент этого… водовода четыре метра толщиной.
— Это не на водовод расчёт, а на все. Там же Потех хочет и скос дамбы забетонировать, а это давно уже в планы записано. Но в любом случае Торжокский завод и строился именно для обеспечения цементом Мстинского каскада, а я все равно не успеваю генераторы на все станции построить. До осени как раз Верхнепорожскую и Великопорожскую станции он достроит, я генераторы туда поставлю — а к следующему году в Торжке на пять следующих станций цемент сделать успеют. Ты лучше посчитай, сколько теперь добра из Финляндии мы привезти сможем!
— И сколько?
— Север все же уговорил феннов переехать в новые города. Он ведь и Раахе выстроил — а это до месторождений Виханти километров пятнадцать-двадцать. Он мне карты прислал, чтобы руду быстрее возить ему нужно одну ветку дороги в четырнадцать километров кинуть и одну — в двадцать.
— Это же одних рельсов тысячу тонн!
— А ты не жадничай. Я с Жанной посовещалась, она сказала что еще крепежа и прочего всего тонн шестьсот будет, к тому же там парочку мостов небольших поставить придется. Впрочем, мосты можно пока и деревянные…
— Поуговаривай меня, поуговаривай!
— Как первую дорогу он проложит, то за лето сможет отправить пару тысяч тонн руды с Виханти. Уточню: цинковой руды, в которой цинка больше семи процентов. Еще примерно пять — свинца, чуть меньше меди…
— Ты откуда такие цифры безумные берешь?
— Вовсе не безумные, они ведь руду сначала обогащают. Немного, но там руда изначально очень богатая: Финляндия с этого месторождения чуть ли не половину европейского цинка добывала. Правда они лес там рубят слишком, я бы сказала, избыточно, но пока с энергетикой у них неважно. Каменного угля нет, так что дизель они гонят из дров — а после того, как канал из Тверцы в Цну мы прокопали, к Северу сколько уже онерарий перегнали? Восемь?
— Девять. Но если они обратно не возвращаются, зачем им солярка?
— Известь возят, на месте ее практически нет. И в Британию плавать. Ты же больше о вольфраме не беспокоишься?
— Беспокоюсь. В следующем году собираюсь в Лузитанию экспедицию готовить. Императоры-то, причем оба сразу, наше право там рудник для себя выстроить подтвердили.
— Ну, беспокойся дальше, а пока шеелит парни из Британии таскают.
— Еще бы кобальт найти, тогда бы победитовый инструмент…
— Рельсы давай, будет тебе кобальт. Только не сразу: как Север с этих рудников поставки наладит, поедет и кобальт добывать. Правда кобальт будет отходом от меди и никеля, но нам хватит…
Север приехал в Школу с третьей онерарией, привезшей очередные двести пятьдесят тонн хромовой руды. И, когда он приехал, внезапно выяснилось, что и у него есть «свое мнение» по поводу порученных ему дел. То есть рудники он построил, три рудника (по добыче хромовой руды, цинковой и титано-ванадиевого железняка). Вот только поставленные им рядом с рудниками города…
Поскольку, по его мнению, город на месте будущего Кеми основала Кати (ну была она там, когда первую хижину на берегу выстроили), то «хромовый город» он просто «расширил». И «углубил»: в городе, кроме примерно полутора сотен приезжих с берегов Оки теперь проживало чуть больше трех тысяч феннов, данов, свионов и прочего люда, перевезенного в том числе и с южного берега Балтики. В небольшом городке возле титано-ванадиевого рудника жило чуть больше полутора тысяч человек — но городок носил имя «Лемминкэйнен»… Реку Оулуйоки Север переобзывать не стал, но город в устье теперь назывался «Порт-Кати». А в том месте, где в будущем располагался финский город Раахе, теперь поднимался «Северов посад», причем сам Север клялся, что он тут не причем. И ему все верили: все же теперь знали, как города называли по имени текущего правителя, а Север-то был вообще «Главным Инженером Финляндии». Ну и в городе, где в онерарии грузили цинковую руду, он тоже был главным… а в Порт-Кати городом руководила Янута.
И, судя по всему, неплохо так руководила: в городе уже проживало чуть больше пяти тысяч человек и население продолжало расти. Ну а чтобы этому населению было где жить, она очень активно занималась там «жилищным строительством», что было делом не очень-то и простым. За известью она посылала экспедиции чуть ли не через всю Финляндию — хорошо еще что реки и озера там в большинстве своем соединялись. Но все равно цемента катастрофически не хватало и большинство домов в городе ставились деревянные. Дерева-то хватало, и не только на строительство, так что по крайней мере крыши этих домов крылись черепицей.
Север приехал вовсе не для того, чтобы похвастаться «достижениями». Он привез кучу очень интересных предложений, как своих, так и жены. И многих своих помощников: не зря же Лиза посылала в Финляндию сотни не самых глупых выпускников школ и даже институтов. То есть из институтов туда пока уехало человек десять (и шестеро из них были врачами), но головой думать умели многие — так что предложения, привезенные Севером были очень интересными. Но суть их сводилась к простой арифметике: «нужно примерно полторы тысячи разных специалистов»…
Как сказала Катя, разбирая запросы Януты, «десять тысяч выпускников школ — это не фига не дофига». Тем более, что по ее давно уже сформировавшемуся мнению, выпускник школы — это не рабочий, а всего лишь «личинка рабочего». Но в двести пятьдесят третьем и фабрично-заводские училища успели выпустить больше шести тысяч именно специалистов — однако все равно на все хотелки людей не хватало.
— Ну что скажешь? — поинтересовалась Лиза у дочери, приехавшей в гости (ну и для изучения хотелок Януты).
— Я думаю, что с учителями в школы Север прав на двести процентов. У него там полный интернационал: и фенны, и свионы, и готы, и вообще непонятно кто. Даже галлы есть, и чтобы они смогли друг с другом как-то общаться и дружить, нужно их детей нам учить именно по-нашему. Так что половину выпуска Тульского пединститута всяко ему отдать нужно.
— Ему не хватит.
— Добавь выпускников Орловского, какие проблемы? А архитекторов я ему отправлю весь нынешний выпуск, всех пятерых — как раз по одному человеку на город будет. Ребята справятся, там все же пока стройки не такие грандиозные как здесь. А вот два завода электрических машин мы пока не потянем, так что электростанциями для него пусть Кати у себя позанимается. Тоже самое с судостроением: лодки пусть строят как и раньше, а моторы пусть им Сашка отправляет. Там завод строить сейчас просто бессмысленно: даже у Нади в Рязани пока ничего не получается несмотря на то, что Сашка как может Надиным парням помогает. Что же до идеи металлы на месте плавить и нам готовые отправлять — этим, мне кажется, стоит заняться. Но опять-таки без фанатизма: все равно нужно сначала эти заводы хотя бы спроектировать, потом уже под них специалистов подучить, и тогда уже…
— Пожалуй, ты права. А как думаешь насчет железных дорог?
— А вот с этим Север прав полностью. Так что рельсов ты ему не жалей. Ну что такое тысяча тонн? Заводам работы на два дня, ну на три, если с крепежом считать.
— Можно подумать, что нам других дорог строить не нужно, и старые ремонтировать тоже не требуется…
— Нужно. Но чтобы от Бокситогорска выстроить дорогу непосредственно к Северову посаду, потребуется пятьдесят тысяч тонн стали. И мы их все равно потратим…
— Ты с ума сошла?
— Мам, если из Порт-Кати в Тулу можно будет доехать за два-три дня…
— То будет неплохо, согласна. Однако где взять столько лишней стали?
— А ты, после того как план составляешь, сразу о нем забываешь или еще неделю помнишь? В следующем году в Липецке заработает новый сталеплавильный завод. Света говорила, то только на первой очереди завода будет две новых домны, каждая из которых чугуна тонн по сто в сутки давать будет.
— Откуда ты это взяла? У меня несколько другая…
— Света Вовке новые машины для этих домен заказывала. Новую станцию кислородную, еще всякого разного овердофига. Короче, только эти две домны за год дадут металла с запасом на железку до Финляндии.
— Ты всерьез думаешь, что я этот металл уже не распределила?
— Ну мы же дорогу вовсе не за год выстроим. Просто ее в виду все равно придется иметь, и если будет, скажем, сверхплановый металл, то ты теперь знаешь куда его деть.
— Разве что сверхплановый… если будет, то так и быть.
— Отлично! А Вовка для Потеха экскаватор построил, даже два… то есть второй тоже почти готов. Я тогда с Потехом договорюсь, он в Никополь человек пятьдесят руду копать отправит, а может и побольше, так что и эту проблему немного упростим. И у меня еще один вопрос: скоро снова римляне приедут… можно я у них камень закажу? Стену между Спасской и Арсенальной башнями уже выстроили, я перед ней бюсты Михалыча и Веры Сергеевны поставить собираюсь, но мне камень для постаментов нужен.
— И сколько тебе денег потребуется?
— Нисколько. У Сони лишний товар появился для бартера: как калий привезли из Березников, так урожайность сахарной свеклы подскочила…
— Ага, понятно. Но если сахар тоже сверхплановый, то валяй. А с экскаваторами… ты, когда домой вернешься, скажи мужу, что я с ним поговорить срочно хочу. И не по телефону!
Марк Ливий Павел в далекую Россию — так теперь богини называли свою страну — в этот раз добирался куда как удобнее и быстрее, чем в первом своем путешествии. Но иначе он, скорее всего, и не отправился бы туда: все же люди с годами не молодеют, а строго наоборот. Впрочем, чувствовал легат себя очень неплохо, а продаваемые богинями capitis pilles помогали чувствовать себя еще лучше. Вот только цена у них была… для любого патриция вполне доступная, а простолюдинам и без таблеток слишком хорошо живется.
В Риме Марк Ливий сел на новенький корабль — который доставил в Империю сто тысяч двухфунтовых пакетов сахара (что сделало самого легата беднее на полтора миллиона денариев — к счастью, на очень небольшой срок, а потом сделает его богаче на два миллиона с лишним). И этот корабль всего за неделю перевез римлянина (и двести пятьдесят талантов ранее принадлежащего ему серебра) в Танаис. Дальнейший путь оказался еще более простым, чем в первые его визиты: другой, уже исключительно речной кораблик менее чем за пять суток привез его в небольшой город, откуда дальнейший путь римлянин проделал в очень удобной повозке, больше напоминающей дом на колесах. Причем мчался этот дом по железным палкам! Римлянин уже слышал, что богини строят себе дороги из железа, а теперь увидел, как они устроены. Увидел и подумал, что в Империи такие выстроить не получится, ведь столько железа, сколько ушло на одну лишь дорогу из Усть-Непрядвинска в Тулу, вся Империя несколько лет делать будет, а купцы, торгующие с Россией, говорили что богини таких дорог выстроили уже многие сотни, если не тысячи, миль. Хотя в Риме их и строить смысла нет: те же купцы утверждали, что повозки эти по железу влекут совершенно божественные творения — тоже из железа сделанные, а кто кроме самих богинь такие сотворить сможет?
В Россию Марк Ливий приехал по приглашению Уважаемой Валерии. То есть не то чтобы по прямому приглашению: еще в первую с ней встречу, когда зашел разговор о нападении алеманнов на Империю, она сказала, что поподробнее об этом будет полезно поговорить лет за пять до него. За год до оговоренного срока легат, имея в виду неторопливость письменного общения, рискнул уточнить насчет формы «более детального обсуждения проблемы». И получил ответ, правда не от Уважаемой Валерии, а от самой богини Екатерины Великой — с приглашением приехать и лично все интересующее обсудить.
Марку Ливию опять отвели все тот же небольшой домик — и он с огромным удивлением понял, что богини этот дом сохраняли именно для него: на столе он обнаружил забытый несколько лет назад свой серебряный стилус. Но все это время дом содержался в идеальном порядке, по крайней мере не было ни малейших следов пыли, а кровать была застелена новым бельем. И удивительные растения, стоящие в комнатах в больших горшках, выглядели свежими и ухоженными, хотя, конечно, изрядно подросли за прошедшее время. Но богиням такое проделать нетрудно…
Разговор с Валерией случился на следующий день, и прошел он как-то странно. После того, как Марк Ливий рассказал о том, что — по его мнению — произошло заслуживающего внимания в Империи, Уважаемая Валерия как-то глубоко задумалась, а потом сделала очень удивившее легата предложение:
— Если Рим пообещает не переходить через Ренус, то мы вам дадим двадцать тысяч наших мечей и двадцать тысяч арбалетов. И миллион стрел к ним. Только если Рим это обещание нарушит, то мы… в общем, императору, который его нарушит, лучше бы вообще на свет не рождаться. Да, и двадцать тысяч стальных умбонов к щитам тоже дадим.
— А о цене говорить с Божественной Елизаветой?
— Я же сказала «дадим», а не «продадим». Я понимаю, что решение не вам принимать… вы завтра же отправитель обратно в Рим, корабли мы вам предоставим. И если наше предложение Риму подходит, то не позднее чем через неделю после вашего возвращения в Рим вы — лично — снова едете сюда с написанным на пергаменте и подписанным обеими императорами обещанием. Если нет… Рим и сейчас в состоянии с алеманами справиться, просто потери будут велики.
— Может мне стоит отправиться в путь пораньше?
— Нет, поедете завтра. А сегодня после обеда с вами хочет поговорить Екатерина… Diva Catharina Magna. Хочу предупредить: вы не обязаны… Рим не обязан исполнять то, что она может попросить. И если вы откажетесь, на наши отношения отказ никак не повлияет.
— Она хочет… будет просить что-то не… не очень хорошее или очень дорогое?
— Вряд ли. Я не знаю, она вам сама все скажет. А пока… Елизавета не желает, чтобы вы или кто-то из императоров случайно пострадали в битвах, поэтому вам, Гордиану и Децию мы решили подарить особые лорики. Опять предупреждаю: этот подарок ни вас, ни Империю ни к чему не обязывает. Всё на сегодня. То есть я закончила. Обед вам принесут, а Diva Catharina Magna к вам придет около трех часов.
С принятым у богинь счетом времени Марк Ливий познакомился еще во время первого визита, а висящие в его комнате большие часы давали возможность понять, когда чего-то ждать. Но чего ждать, часы не говорили…
Diva Catharina Magna оказалась молодой невысокой женщиной, одетой по обычаю богинь в странную одежду (которая, в отличие от одежды Уважаемой Валерии, была все же пурпурной). Весь разговор с ней занял минут пять — но римлянин еще до его завершения понял, что просьбу Великой Богини он исполнит не жалея ни сил, ни средств. Хотя поначалу ему показалось, что его догадка о просьбе чего-то очень дорогого оказалась верной — просьба богини оказалась именно «дорогой»:
— Мне срочно нужен порфир. Два камня, чтобы мы из него могли сделать вот такие колонны, — и богиня положила на стол чертеж, — и два, чтобы сделать вот такие плиты.
— Я буду рад сделать вам столь скромный подарок, — ответил легат, мысленно прикидывая, во что ему обойдутся глыбы такого размера. В принципе, выручка от продажи последнего груза сахара расходы покроет с лихвой, да и сахар этот далеко не последний…
— Мне важно, чтобы именно эти камни достались мне за полную цену. Никаких скидок, камни я покупаю, оплата будет сахаром или, если вам удобнее, серебром.
— Хорошо, я понял. Как быстро вам нужны эти камни? Ведь их придется везти из Африки. Наши лапидарии плавают не быстро, так что если вы пришлете в Африку свой корабль, то это может заметно ускорить поставку… правда если готовых камней не будет…
— Мне камни нужны до начала следующего лета. И если это будут не просто глыбы, а готовые колонны и плиты, я с удовольствием оплачу и работу. С большим удовольствием, так как у меня хороших мастеров, умеющих работать с порфиром, нет — а те, что есть, могут камень и испортить. Но это всего лишь пожелание.
— Я найду хороших мастеров в Риме, и уже в мае готовые изделия будут доставлены в Танаис.
— Отлично, а сейчас я хочу вам кое-что предложить поинтереснее. Ведь возить порфир из Африки долго и дорого?
— Это действительно так. Да и просто найти там хороший камень…
— Мое предложение простое: мне нужно два миллиона порфировых камней вот такого размера, — и с этими словами богиня положила на стол небольшой деревянный брусок. Не очень большой, даже, скорее, маленький, но два миллиона порфировых камней…
— Мне не нужно их полировать, нужно просто расколоть на такие куски. Я собираюсь вымостить ими площадь в своем новом городе.
— Два миллиона… — Марк замолчал, с ужасом представляя — точнее, пытаясь представить размеры запрашиваемого богиней. Не получилось, но он осознал, почему Валерия — сама, несомненно, богиня, называла сидящую перед ним молодую женщину Великой. Осознал и почему Уважаемая Валерия предупредила, что просьбу Великой выполнять он не обязан. Но просто ответить «нет» он счел невежливым и постарался хотя бы формально обосновать невозможность ее выполнения:
— Diva Catharina Magna, я даже примерно не могу представить во что это обойдется. Точнее, я просто не знаю таких чисел, чтобы выразить сколько все это будет стоить.
— И не надо выражать, за эти камни я вообще не собираюсь платить. Но я сказала «предложение», а не «просьба». Из Африки порфир возить долго и дорого. Но я предлагаю вам возить его не из Африки, а брать камень в Империи. Я говорю вам, где из порфира будут сложены горы, из которых можно добыть камня в тысячи раз больше, чем нужно мне. Еще я даю три тысячи вот таких … — слово римлянин не понял, но богиня положила на стол жезл, с которым она вошла в комнату, и в котором он с некоторым удивлением опознал большое зубило. — Эти … — богиня снова произнесла непонятное слово — во много раз прочнее стали, ими можно порфир рубить долго, они не затупятся даже за месяц. После того, как вы добудете камни для меня, вы мне их вернете, даже те, что сломаются — или заплатите по двести пятьдесят денариев за каждый, который не вернете. Если повозка с волами камни до моря может дотащить за неделю…
Если бы Марк Ливий Павел знал терминологию богинь, то мог бы сказать, что мозг его заработал как суперкомпьютер. Если взять тысячу волов, то на каждого придется перевозка всего двух тысяч камней. Волы неторопливы, а в повозку поместится с сотню таких камней — но если путь в один конец занимает неделю, то два миллиона камней они перевезут меньше чем за год. А рабы сейчас очень недороги, их и две тысячи, и пять даже можно купить. Ну а в разрешении на добычу камня ему ни Гордиан, ни Деций не откажут…
— Тогда и я не буду их предлагать купить. Два миллиона я смогу поставить вам примерно за год… считая с той минуты, когда вы укажете мне на нужную гору. Если вы будете ко мне благосклонны…
— Мы — будем, — почему-то широко улыбнулась Великая. — вы всё получите когда вернетесь с письмом от императоров. Или без него, ведь это касается только нас с вами?
— Я подслушивала, — встретила Лера Катю, вернувшуюся после разговора с римлянином в дом матери. — И мне интересно, что же ты ему обещала отдать в количестве трех тысяч штук.
— Конечно подслушивала, иначе зачем бы я микрофон к себе цепляла? А про три тысячи… это Вовкин неудавшийся заказ. Ему для перфораторов шахтерских Лена сделала десять тонн хромванадиевой стали и сначала сделала три тысяч пробойников. Только сделала она их толщиной по двадцать миллиметров, по килограмму с лишним они получились, а перфоратор, как оказалось, нормально может долбить только буром до семисот пятидесяти грамм, то есть максимум шестнадцатимиллиметровым. В детали я не вникала, но вроде сам перфоратор слишком легким оказался для такого бура… Вовка думал тяжелые на переплавку отправить, так отправит попозже.
— Или не отправит. А римляне из них себе какое-нибудь супероружие скуют.
— Плевать: нам каждый обошелся в семьдесят копеек, а если римляне их зажмут — а скорее всего зажмут — то получается, что мы им их продадим по двадцать пять рублей. Небольшая, но выгода, всего-то три тысячи процентов прибыли — и это не считая брусчатки на всю Красную площадь с прилегающими улицами. А насчет оружия — там в справочнике настолько сложная термообработка сплава расписана, что римляне ее в принципе не повторят: без теории ее просто не придумать. А без термообработки получится просто очень дорогая гвоздевая сталь.
— Ну, с этим понятно, но… Брусчатка из порфира?
— Лера, я же не историк, а всего лишь архитектор-самоучка. Порфир в полтора раза прочнее гранита и на четверть устойчивее габбро к истиранию. Можно, конечно, и до Онеги доплыть пока на Свири порогов нет, но если площадь черным камнем замостить, то как народу объяснить почему она Красная? Кстати, как раз порфиром из этого месторождения в Италии дороги и мостили — в двадцатом веке.
— Ты, девушка, еще более непредсказуема, чем твоя мать.
— А что мать? — поинтересовалась вошедшая на веранду Лиза. — И чего ты такая… сумрачная, что ли?
— Ты, мать, тоже непредсказуемая. Я, например, до сих пор понять не могу, зачем Катя Кремль в Москве строит. Но это так… мелочь. И я не сумрачная, а просто задумчивая. Марина сегодня борщ варила? А то мне срочно нужно поверить в светлое будущее…
— Борща сейчас налью, — раздался голос Марины из кухни, — и вы, девочки, тоже на кухню идите — нечего из-за какого-то римлянина себя голодом морить.
— Бабуль, я не морила, я дома поела.
— Это давно было, а борщ только что сготовился. Так, Лера, рассказывай, что тебе в будущем светлым не показалось?
— Не в будущем, а уже в прошлом. Помните, Деций Троян к нам приезжал?
— Слышали, но не помним, он же только с тобой разговаривал, причем в Епифани.
— В Усть-Непрядвинске, но это неважно. Мы тогда обсудили с ним варианты развития Римской империи, я ему среди всего прочего рассказала — без имен, конечно — про реформы Диоклетиана, об их достоинствах и недостатках… как возможные варианты купирования нынешнего кризиса, конечно. Он мне еще вопросов позадавал, а я — поскольку история-то уже изменилась — поделилась своим мнением о том, что может Империю разрушить…
— И? — Лиза прервала сильно затянувшуюся паузу.
— В общем, в Риме больше не осталось христиан. И иудеев: римские власти их не различают.
— И куда они делись? Надеюсь, не к нам побежали?
— Нет. Деций Троян, как и Диоклетиан позже, тоже христиан сильно не любит. Как и Гордиан, кстати. Но, в отличие от потенциального императора будущего, нынешние не просто обрели высочайший авторитет благодаря выдающимся победам и очень веским выплатам войскам, но для солдат они еще являются любимцами богинь… нашими любимцами…
— Нет, я когда-нибудь тебя обязательно стукну, — Лиза снова прервала установившееся молчание, — может тогда научишься по делу говорить.
— В общем, императоры сказали — солдаты сделали. Потому что живые богини недовольны тем, что кое-кто богам выдуманным поклоняться задумал… Христиан и иудеев большей частью просто вырезали, а меньшей — определили в рабство. На рудники, а оттуда живыми не возвращаются.
— Да уж, неловко получилось… — прокомментировала известие Марина цитатой из старого анекдота. — И сколько народу… пострадало?
— Марк не в курсе. Обещал уточнить, но вряд ли у него быстро получится инфу со всей империи собрать. То есть рабов на государственных рудниках прибавилось тысяч за пятьдесят, а сколько вырезали — никто и не считал. Всех, кого на рудники не отправили. Тут ведь дело-то какое: местное населении всех их поголовно знало, солдатам каждого показали… да и сами активно помогали. Одно утешает: христиан, по сравнению, скажем, с нашей прошлой историей, стало много меньше. На порядок меньше: Даша, как воинствующая атеистка, своим фельдшерам твердо внушила, что христиане — это идиоты, которые по дурости своей природной поверили в еврейские сказки. А аспирин, в отличие от молитвы, от головной боли-то помогает! И стрептоцид раны залечивать — а кто их людям дает?
— Продаёт. Задорого.
— Ага, денарий за шесть таблеток аспирина или два грамма стрептоцида в порошке. Многие даже рабам покупают чтобы те не болели и работали лучше… в общем, в Сирии, где христиане в основном и кучковались, большинство тамошних христиан быстренько обратно в римское язычество перешли, причем давно уже… относительно давно.
— Да уж, отметились императоры, а мы им титановые лорики подарили…
— Да куда их девать-то было? Сдуру ведь их сделали, так не пропадать же добру… Ладно, что случилось, то случилось. И, если кого-то интересует мое мнение, теперь хоть средневековья не будет с кострами инквизиции и прочими прелестями. Я тут, пока Катя порфиром торговала, прикинула: сколько бы императоры народа не вырезали, это все равно будет во много раз меньше, чем погибнет при развале Римской империи. К тому же Ангелика теперь может радоваться: база для создания ислама исчезла…
— Теперь нужно постараться сделать так, чтобы у римлян даже мысли не возникло устроить геноцид уже у нас, — высказал свое мнение Марина.
— Сделаем, я тут кое-что придумала, — с ехидной улыбкой сообщила Катя. — У меня в академии на подготовительном девочка одна учится, ей бы в кино главные роли играть. Умница каких мало и проказница каких поискать еще. Тарина дочка, Дена, знаете вы её. Ей, думаю, небольшое путешествие в Италию понравится, она ведь и латынь выучить успела. А Вовка сказал, что батарейки к мишке-повторяшке он уже сделал. Паршивые, но на полчаса их точно хватит…
Надя к Рязани относилась «по матерински», хотя первые семь лет учебы в школе она провела совсем в другой Рязани. Но детские воспоминания как правило хорошие, и несколько иррациональная любовь к городу нынешнему Надя, честно выполняющая порученную работу «коменданта города», со временем лишь окрепла. Ну и с превращением города века третьего в «почти современный город» века примерно двадцатого.
А чтобы это превращение произошло, молодая (и не самая умна, по мнению Ярославны) учительница начальных классов работала не покладая рук уже пятнадцатый год. Всемерно пользуясь в том числе и тем, что рязанские жители искренне считали именно её «спасительницей города от степняков». Еще — образовавшимся у нее «административным ресурсом». Ну и теми знаниями, которые люди успели накопить за почти два тысячелетия.
В начале января, после того как вдоль железной дороги проложили, наконец, современный телефонный кабель и связь с другими городами перестала раздражать женщин «из будущего», она позвонила Лизе. И изложила ей «небольшую просьбу». Лиза просьбу выслушала, задала несколько «наводящих вопросов». А когда продолжавшийся почти час разговор закончился, Лиза, пару минут молча посидев у телефона тупо уставясь в стенку, высказала суетящейся на кухне матери всё, что она думала:
— Мам, я просто балдею от Нади! Мы-то все это время считали, что Рязань — это тихий городок, где ничего не происходит, а она там такого натворила!
— Что-то плохое? — обеспокоенно спросила Марина.
— Скорее наоборот. Она попросила срочно послать ей чертежи маленькой прицепной картофелекопалки.
— А чем, интересно, она собирается её по полю таскать? Мы же вроде пробовали, её даже пара коней из Бельгики таскать не в состоянии.
— Как я поняла, тракторами.
— Саша, конечно, умный мальчик, но его трактора на картофельном поле…
— Мам, Надя, причем по просьбе рабочих, позвала меня послезавтра посетить завод в Рязани. Где будет запущен конвейер, на котором будут делаться трактора.
— Так это же хорошо, так?
— Мам, она будет делать трактора на конвейере! Говорит, по пять штук в сутки… поначалу.
— Интересно…
— Это еще не очень интересно. Но я туда завтра утром поеду, вернусь — расскажу всё. Ох уж эта тихушница! А мне теперь все планы переделывать…
— Сильно переделывать?
— Я еще точно не знаю, но, думаю, прилично. Но ты не беспокойся, Надя все хорошо сделала, просто эта скромница сильно стеснялась рассказывать что именно. Ладно, пятого вернусь, а шестого, в пятницу надо всех городских руководителей собрать. Есть мнение, что что-то нужно будет обсудить…
«Админресурс» у Нади был очень специфическим: поскольку Рязань была местным центром торговли с Поволжьем (и со Степью), именно возле города образовался и карантинный лагерь, куда помещались все проданные «соседкам» рабы. Ну а сколько этих рабов Надя успевала купить, только одна она и знала. Конечно, в Рязани и другие учительницы работали, но закупкой рабов у приезжающих в город купцов занималась только Надя — а когда рабочие руки в дефиците, такое положение давало Наде возможность и «слегка злоупотребить». Для всеобщего, безусловно, блага.
И даже не то чтобы «злоупотребить»: когда Лиза назначила Надю комендантом города, Катя сказала что только простым богиням можно жить в избе, а коменданту положены палаты каменные. И даже выдала ей чертежи «рекомендованных палат». А на вопрос «а кто их строить будет» ответила, предварительно посоветовавшись с матерью, что «пусть берет карантинщиков сколько потребуется для постройки достойного жилья». Переспрашивать ее Надя не стала — на всякий случай, чтобы девушка не уточнила «для своего только». Но для постройки жилья кроме строителей нужны еще и стройматериалы, а Лиза пообещала только стекло для окон в ограниченном количестве и, по возможности, цемент для бетонных перекрытий: у «волшебницы» дом просто обязан быть многоэтажным, а по поводу деревянных перекрытий у Кати было очень специфическое мнение. И для начала Надя постаралась стройматериалы изыскать.
Прочитав в энциклопедии (а скорее всего просто выведав об этом у Лизы) про то, что на Проне есть залежи «лучшего строительного известняка», Надя — после того, как информацию удалось уточнить «на местности» — основала небольшой карьер, где «потребные для жилстроительства товарищи» потихоньку (а на самом деле довольно быстро) пилили камень, из которого в городе стали строиться разные здания. Дома, например. Или разнообразные «производственные помещения». Изрядной частью вообще «впрок» — но проку оказалось немало. В особенности после того, как в городе заработало строительное училище.
Но чтобы камни, добытые в девяноста километрах по прямой от Рязани, все же попали в город, требовался какой-никакой флот — и все городские мастера и подмастерья «лодейной гильдии» были быстренько собраны под крыло «Рязанского судостроительного завода». Так себе завод получился: два больших сарая и небольшая лесопилка. Но «заводские мастера», пользуясь внезапным изобилием дешевых досок (и быстренько подучившись на аналогичном заводе у Маркуса) уже через год могли выдать по два вельбота в неделю.
Именно Надя основала — рядом с известковым карьером на Проне — городок Михайлов: надо же камнедобытчикам где-то жить. Затем, решив что известняка с Прони «маловато будет», она же выстроила (и снова силами «потребных») городок Касимов: там тоже, согласно энциклопедии, издавна «белый камень рубили». Но эти городки были вообще «попутными продуктами» бурной Надиной деятельности, ведь она все силы прилагала к тому, чтобы именно Рязань превратилась в «современный индустриальный город».
Через полтора года в Рязани (точнее, рядом с ней) появился еще один небольшой завод. Ведь когда рубят известняк, то остается очень много осколков, обломков, просто пыли известковой — и все это очень легко превратить в известь при помощи соответствующей печки. Собственно, этой известью и скрепляли камни при постройке первых домов. Но когда Денис выстроил для Ангелики печь уже цементную… Возле Рязани, правда, водяную мельницу ставить было негде, но мельницы бывают и ветряные. А цемент-то — он тоже не лекарство от поноса…
Но так как даже водяную мельницу ставить было негде, вопросы строительства ГЭС возле города даже не возникал, и городу остро не хватало ресурсов энергетических. Но если в довольно густонаселенном городе, где сразу две школы готовят «личинки специалистов», простаивает хорошее производственное здание, то возникает вопрос, что окажется дешевле: поставить в городе «дровяную электростанцию» или строить такое же здание в другом месте. И если намеченное производство обойдется парочкой «мобильных электростанций», то и ответ получается столь же быстро — поэтому в Рязани и был размещен самый первый (и самый настоящий) электроламповый завод. А ту же вольфрамовую проволоку возить можно сколь угодно далеко, ее вообще заводу граммы требуются.
Вслед за электроламповым совершенно естественно появился и завод уже стекольный. Да, сода — это не вольфрамовая проволока, ее уже многие тонны нужны — но Маркус-то корабли разные строит во множестве, а что может быть проще, чем на «соляной» расшиве, идущей вниз по реке порожняком, попутно закинуть и немножко соды очень нужному заводу?
С учетом того, что Рязань стояла строго напротив устья Прони, высококачественный стекольный песок (доставляемых лодками по Ранове — крупному притоку Прони) имелся в изобилии и стекольный завод обеспечивал уже не только нужды завода лампового. А с появлением железной дороги, по которой было легко отправить тяжелый груз в, скажем, Усть-Непрядвинск, и на рынках Рима рязанская стеклопосуда перестала быть редкостью. А уж какой «нередкостью» рязанское стекло стало в степи…
Стекло в производстве все же требует много тепла, а возле Рязани с дровами было все же неважно. На острове-то вообще деревья разве что случайно оставались не срубленными на дрова. Поэтому Надя, тщательно изучив «первоисточники», ткнула пальцем в землю и повелела группе очередных «необходимых товарищей» копать здесь. Неглубоко, метров на двадцать…
Двадцать метров — это действительно неглубоко, а до Прони всего километров десять — так в Рязани появился уголь. Бурый, но вполне себе горючий — и в просьбе о поставке оборудования для угольной электростанции Лиза, конечно же, не отказала. Хотя бы потому, что в Туле были уже запущены два агрегата по мегаватту и старые, по двести киловатт, можно было отдать безболезненно. Причем сразу два: понятно же, что в городе, где делают электрические лампы, оставлять народ без электрического освещения просто неприлично — а лампы электричества требуют. Так что чуть позже и третий генератор отправился в Рязань.
Но электрические лампы — они бывают очень разные. Например, бывают они и газоразрядные, еще более например натриевые — которые на заводе стали выпускаться в начале двести пятидесятого года. А натриевые лампы — это уже борное стекло. А борное стекло — это стеклянные кастрюли, стеклянные сковородки… стеклянная химическая посуда. А химическая посуда…
Когда вокруг города раскинулись… нет, не поля, а огороды, то в городе появилось много картошки. Из которой, среди всего прочего, легко добывается крахмал. Из которого еще до Великой Отечественной войны великие отечественные специалисты наловчились добывать спирт…
Ведь «каждому известно», что два литра спирта — это килограмм синтетического каучука. А если с каучуком натуральным имеются временные трудности… и в Рязани, в простаивающем без дела «промышленном» здании как-то совершенно естественно образовался завод этого самого искусственного каучука. А рядом с ним (правда в здании, уже специально для этого дела выстроенном) — шинный завод. Но ведь из каучука можно не только шины делать, но и, скажем, галоши или резиновые сапоги. Или, что проще, обычные резиновые подошвы для обуви. Но одни подошвы людям носить трудно — и в Рязани появилась обувная фабрика.
Обувь, в особенности обувь качественная — вещь очень полезная и спросом пользующаяся. Но ведь и электрические лампочки на местных рынках тоже лишними не становились. Их сколько не выпускай — народу мало. Потому что лампочки время от времени просто перегорают. Это, конечно, нехорошо, но поделать-то ничего здесь нельзя: природа у лампочек накаливания такая. Или все же что-то поделать можно?
Когда неподалеку (то есть не то чтобы в шаговой доступности, но на поезде добраться можно часа хотя бы за четыре) стоит огромный металлургический завод… Завод, на котором имеется мощный кислородный цех. Где их воздуха добывают этот самый кислород…
Если кислород из воздуха добывать с должной тщательностью (то есть тщательно — и неторопливо — проводить испарение кислорода после отделения его от азота с аргоном), то последние порции неиспаренного кислорода могут сохранить и немножко газов уже инертных. Совсем немножко, порядка десятой доли процента. Крохи — но если из этих крох кислород аккуратно извлечь (фантазия «юных химиков» ограничилась «выжиганием» кислорода сажей), а потом углекислый газ снова выморозить, то можно получить немножко криптона. А если криптоном заполнить лампу накаливания, то тяжелый газ будет препятствовать испарению вольфрама — и лампочка будет заметно дольше не перегорать. Теоретически, но если это попробовать воплотить на практике… ну не прям щяз, но хотя бы в обозримом будущем…
Правда, чтобы такой трюк проделать, нужно много чего хитрого придумать, но раз уж «для нужд шинной промышленности» в городе уже функционировал небольшой, но вполне себе настоящий химико-технологический институт, кто запретит в этом институте открыть кафедру криогенных технологий? Ну а то, что в институте — если вместе со студентами считать — всего человек тридцать, а на новой кафедре — вообще двое, разве имеет принципиальное значение? Надо же с чего-то начинать…
Надя была очень хорошей учительницей младших классов, и вероятно поэтому, в силу профессиональной способности спокойно, причем не раздражаясь от того, что элементарные вещи нужно повторять снова и снова, она смогла «уговорить» рязанский вождей делать то, что приносит городу и живущим в нем людям пользу. А ее практически физиологическая неспособность хвастаться своими достижениями (а разве нужно хвастаться тем, что школьники освоили, наконец, таблицу умножения или читать научились?) привели к тому, что даже Лиза не совсем точно представляла, что же творится в Рязани и окрестностях. То есть о том, что в городе уже в шести школах дети неплохо учатся, она, безусловно, знала — но не знала, что шесть там только «старших» школ. А о том, что некоторые выпускники этих школ практически самостоятельно, по книжкам изучили разнообразные науки и довольно эффективно эти знания использовали, не догадывалась. Точнее, не сопоставляла результаты работы с тем, на какой базе эти работы были проведены. И для Лизы стало большой неожиданностью то, что к началу двести пятьдесят четвертого года именно Рязань стала самым большим городом.
Хотя бы потому, что большой город сам по себе потребляет очень много ресурсов — а Надя таковых не запрашивала. Даже продуктов — потому что, прекрасно представляя, сколько могут сожрать горожане, Надя и сельское хозяйство своим вниманием не обделяла. Конечно, трактора в окружающие Рязань села поставлялись с Сашиных заводов, но у всех складывалось впечатление, что работала в селах техника отнюдь не на износ. По той простой причине складывалось, что Надя организовала в городе трактороремонтную мастерскую, которая потихоньку выросла до небольшого (по меркам века двадцатого) ремонтного завода.
И про завод этот тоже «все знали» — про то, что он вообще есть. Ну, ремонтируют там мужики очень немногочисленную технику потихоньку… О том, что еще в двести пятьдесят первом году на этом действительно небольшом заводике могли самостоятельно делать практически любые запчасти к тракторам и грузовикам, никто и не догадывался. Больше того, многие просто посмеялись над попыткой заводчан самостоятельно тракторный мотор изготовить взамен полностью убитого…
Многие, но не все: на самом заводе неудачу восприняли как вызов. И в конце концов мотор сделали, причем не «взамен», а «собственной конструкции». Ничего принципиально нового и оригинального в моторе, конечно, не было — по сути заводчане сделали двухцилиндровую версию Сашиного «лодочного» двигателя. Мощностью в четырнадцать сил и весом в полтораста килограммов. Даже по сравнению с Сашиными творениями мотор был слишком слабым и слишком тяжелым. Но все равно «своим»: под него ведь была изготовлена и разнообразная оснастка, составлены технологические карты, обучены «кадры». Выстроены новые цеха. И даже со «смежниками» о поставке нужных комплектующих договорились. Что, впрочем, было несложно: тут «смежниками» были лишь стекольный и шинный заводы.
Сам по себе «уникальный» мотор был никому, в общем-то, не нужен — поэтому никому про него Надя и не говорила. Да и «обкатывали» первые моторы на продукции «Рязанского судостроительного», то есть на двадцатитонных расшивах-«рязанках». А вот когда с конвейера «ремонтного завода» должен был сойти новенький трактор, этим мотором оснащенный, она решила, что теперь можно обо всём и Лизе рассказать…
Шестого января Лиза, собрав всех руководителей многочисленных городов (кроме Нади) рассказала о том, что всем давно бы знать стоило, но из-за Надиной скромности оставалось неизвестным:
— Мальчишки и девчонки, а так же их родители, веселые истории услышать не хотите ли? Надя в Рязани вчера запустила тракторный завод, и не простой, а такой, где трактора на конвейере выпускаются. Говорят, что с февраля будет выпускаться по пять тракторов в сутки, но в принципе завод рассчитывался на выпуск до пятнадцати машин ежесуточно. Просто людей пока у Нади не хватает… — с этими словами Лиза с ехидной улыбочкой оглядела собравшихся и продолжила:
— Вы просто не поверите: у Нади в Рязани — и не хватает людей!
— Тоже мне удивила, — пробурчала Лариса, — людей у всех не хватает. Даже в Туле…
— Какие-то вы все странные, — прокомментировала ответ Ларисы Лиза. — Ах да, вы же еще не в курсе… Многие, вероятно, слышали, что в Рязани живет уже десять тысяч человек.
— А в Туле почти двадцать пять, — не сдавалась Лариса.
— Ага. Только в Туле всего двадцать пять, а в Рязани десять тысяч только вполне себе взрослых людей, то есть старше восемнадцати лет, причем в это число входят лишь те, кто умеет по крайней мере читать и писать. А всего в городе проживает уже больше тридцати тысяч человек.
— Вот уж неожиданно! — удивилась Женя. — А электричество-то они где берут? У меня в Орле чуть меньше пятнадцати тысяч, и все равно для населения электричество только вечерами.
— У тебя алюминиевый завод все электричество жрет, так что не показатель! — заметил кто-то.
— С электричеством в Рязани действительно неважно. И это — проблема, потому что шестьсот киловатт на тридцать тысяч населения в наше время иметь просто неприлично. Но народ там как-то справляется, даже учебные мастерские при школах как-то функционируют. Вот только слово «как-то» мне в таком контексте очень не нравится.
— А сколько же тогда жрет тракторный завод? — тихо поинтересовался Саша. — У меня автомобильный два с половиной мегаватта, и в Мценске тракторный тоже не меньше…
— Поэтому-то завод и будет делать по пять тракторов в сутки, а не по пятнадцать. Станки, даже участки там поочередно включаются. Причем на заводе… на всех заводах и освещение не электрическое, они керосиновыми лампами освещаются! Это при том, что в городе еще и шесть мобильных электростанций как-то застряли — но они только для школ и больниц.
— Кати, мы можем как-то рязанцам помочь? Я имею ввиду побыстрее, — поинтересовался Вова. — У них же только индукционная печка, которую я им делал, больше ста киловатт…
— Я уже думаю, — ответила та, — А вот что выстроенную Надей ГЭС на Проне мы Нититину добавили…
— Если оттуда в Рязань ЛЭП тянуть, то четыре мегаватта на сто километров такие потери дадут…
— В Туле монтаж двух мегаваттников только начался…
— Кати, в Туле энергии и так не хватает. Катастрофически, — отрезала Лиза.
— Две следующие паровые установки пойдут в Липецк… и это не раньше конца апреля…
— Я вас всех не за тем собрала, чтобы срочно проблемы освещения в Рязани решать. Это, конечно, проблема, и мы должны как-то её разрешить, но не прям вот щяз. Я другое хочу сказать… В Рязани, причем благодаря именно Наде, сейчас есть фельдшерская школа, химический институт целый. Верфь довольно приличная, завод вон тракторный. Еще, кстати, завод сантехники, но про него все знают: унитазы-то и раковины только оттуда всем поставляются. В городе одних только школьников почти двенадцать тысяч — и каждый обеспечен всем для учебы необходимым. В педучилище больше сотни студентов, а учителей в городе почти шестьсот человек. Небольшая бумажная фабрика обеспечивает бумагой типографию, в которой в том числе и учебники печатают… если всё перечислять, то вы тут все до ужина просидите… с открытыми от удивления ртами. Если кто хочет сам все посмотреть — поезд из Тулы в Рязань через три часа с копейками, но можно и не спешить, вас там встречать некому пока. В общем, я думаю, что Наде просто необходимо присвоить звание Героя. Кто хочет что-то возразить?
— Лиза, мне одной кажется, что ты нам рассказываешь о том, что Надя в Рязани устроила рай земной? Даже если ты половину из головы выдумала, то она уже Звезду заслужила, — высказалась Леночка, — а если правды сильно больше половины, то и не одну.
— До рая там еще очень далеко. Народ у Нади вкалывает часов по двенадцать в сутки, кроме, разве что, рабочих в литейке — но те таскают стокилограммовые тигли буквально на руках и вообще там, по моим ощущениям, просто филиал ада на Земле — хотя, похоже, в Рязани везде не сахар. Выходной по воскресеньям только в школах, а у остальных — хорошо если через неделю… Опять же с жильем серьезные проблемы — хотя это если по нашим меркам брать. Однако, если мы все хором подумаем и Наде поможем… Кстати, у нее нам есть чему поучиться: в Рязани она устроила такую канализацию и систему очистки сточных вод… В общем, если возражений нет, то я пишу указ. А завтра согласую с ней удобное время для ваших поездок за передовым опытом…
— Я одного не понимаю, — сказал Вова Лизе, когда все разошлись. — Откуда у Нади столько народу образовалось — понятно, на торг степняки рабов толпами притаскивали. А вот откуда у нее училища появились и даже институты… я уже про все эти заводы и даже дома не говорю.
— Молодой ты и глупый, — усмехнулась та. — Ясно же, что путем безжалостной эксплуатации трудящихся. Надя — она же учительница начальных классов, причем очень неплохая. И ко всем нынешним людям она относилась так же, как к своим первоклашкам. Терпеливо объясняла, что нужно делать и почему, рассказывала и показывала как правильно все делать. А если не могла рассказать и показать — поскольку сама не умела — то давала книжки почитать, где написано как правильно. Или, причем довольно часто, отправляла своих учеников осваивать правильные профессии в другие города. Они осваивали, возвращались обратно и начинали освоенное применять на практике. И других горожан учить тому, чему сами научились.
— А почему возвращались? Ведь если человек освоил профессию, скажем, токаря, то на Сашкином скажем заводе или Ксюшином, или даже на моем…
— Ты просто забываешь, что мы здесь все — богини. А конкретно Надя… В Рязани тысячи полторы, если не две, живых свидетелей того, как она в одиночку защитила город от степняков, лично перебив многие сотни злодеев.
— Да там десятка три всего было…
— Спроси любого старожила рязанского, и если ты не поверишь, что там минимум пять сотен Надя лично уконтрапупила, он тебе просто в морду плюнет, — усмехнулась Лиза. — Но теперь уже это и неважно почти, сейчас люди успели убедиться, что всё, что Надя говорит делать, будет на пользу. И если она говорит, что после обучения нужно обратно в Рязань вернуться, то вернуться просто необходимо. Ты обратил внимание на такую деталь: в Рязани во всех домах центральное водяное отопление?
— Последний раз я мимо Рязани проплывал где-то года два назад.
— Тогда попробуй просто осмыслить этот факт: в каждом доме, в каждой комнате каждого дома стоят чугунные батареи.
— И что? У нас тоже много где батареи стоят.
— У нас жестяные радиаторы, а в Рязани — именно чугунные батареи. При том, что мы их ни на одном заводе вообще не делаем, а Надя просто чугунных чушек вообще ни разу не заказывала.
— Ну, я удивился. И где же она их брала?
— Я Кате уже сказала, что может в своих проектах такие использовать уже. Потому что там, где их Надя брала, на нас на всех хватит — ну, если мы… если ты придумаешь как ей сильно и быстро помочь. Старую домну на Верхней речке разбирали Надины ученики — и все, что можно было унести, они унесли в Рязань. Когда в Дубне маленькую домну на большую меняли, опять её ученики в основном там на разборке вкалывали, и опять унесли все, что можно было. Помнишь, Зай свою печь в Угре когда остановил? Он тогда со всей своей артелью перебрался под крылышко Нади в Касимов. Не совсем в Касимов, там, на речке Сынтул, в километрах десяти выше по течению от Касимова, Надя свою уже домну поставила. Тоже крошечную, но уже с двумя кауферами, так что Зай с нее две-две с половиной тонны чугуна в сутки получал.
— Интересно…
— Интереснее, чем выглядит на первый взгляд. На этом заводике весь чугун тут же тратился на литьё. Причем не только радиаторов, еще там массово чугунки и сковородки лили. И до сих пор, кстати, льют — а как раз эти чугуны и сковороды и стали для Нади главным товаром для покупки пленников у степняков, поэтому-то мы и представить себе не могли, сколько народу Надя у степняков покупает. А в результате сейчас в Рязани тридцать две тысячи жителей, в Касимове с пригородами — почти четыре, в Михайлове почти две, и в окрестных деревнях почти пятнадцать тысяч крестьян все эти города успевают кормить, одевать и обувать, причем довольно неплохо.
— Как я понял, обувает всех как раз Рязанская обувная фабрика.
— А кожу для фабрики кто выращивает? Да, ты еще удивлялся, как Рязань почти без электричества живет. Но она живет куда как хуже, чем ты можешь подумать. В смысле электричества, я имею в виду. Потому что один из трех паровых двухсоткиловаттников работает как раз в Касимове, а две мобильных электростанции Надя вообще в строящийся Муром отправила.
— Зачем?
— Где-то прочитала про карачаровский металлургический завод. В смысле, где Илья Муромец родился, во селе Карачарове. С картами у нас проблем нет, она посмотрела где это — то есть город Муром где, послала туда рудознатцев, которые у Лиды геологию изучали. Вот теперь решила, что невредно будет Рязани и дальше расширять владения свои, черт бы ее побрал.
— А что плохого-то в этом?
— Плохого? Наверное ничего особо плохого Надя не сделала. Однако придется нам лет на несколько снова забыть про восьмичасовой рабочий день: подтянуть до нашего уровня цивилизации полсотни тысяч сограждан иначе не выйдет. Но ведь без этого-то уже не обойтись: мы же богини или кто? Так что иди думай как мы будем это делать. Все остальные тоже без дела не останутся, но насчет технического обеспечения у нас только ты и Ксюша. Знаешь что, давай-ка я тебя назначу ответственным за развитие Рязанской области, а то ты что-то не очень уставшим выглядишь. Да и Катя все равно именно в Рязани новый мост строить будет…
«Развитие Рязанщины» затянулось на два долгих года, и это если только «обеспечение базовых нужд» в расчет брать. Хотя и тут специфика планового хозяйства немного помогла: когда в Воронеже на год раньше намеченного срока заработала ГЭС, в городе освободились сразу три двухсоткиловаттные паровые установки. Правда «по плану» они должны были переехать в строящиеся Лисичанск и Донецк, но ведь год их можно и в Рязани попользовать…
Вообще-то в Воронеже предполагалось поставить три агрегата по два мегаватта и два по восемьсот киловатт, но пока там только эти два восьмисотника и крутились (большие генераторы еще сделать требовалось, их-то Кати «по плану» изготавливала), но там пока и этого хватало. Но все равно «дополнительная мощность» в Рязани появилась только в середине апреля. А чтобы она не исчезла после планового перемещения генераторов на Северский Донец, Вова начал срочно делать парочку «сверхплановых мегаваттников» — и вот тут уже оказалось, что и от «беспланового развития» Рязани можно пользу получить. Так как электричества в городе было меньше, чем станков, это электричество потребляющих, то на заводах образовался «некоторый излишек» неплохо подготовленных рабочих — в режиме ожидания готовые в любой момент станки свои включить и сделать с их помощью что-то полезное. Так что Вовин «Турбинный завод» быстро доукомплектовался кадрами настолько, что производство даже на ночь не останавливали.
Ну а три смены по восемь часов, причем даже без перерывов на обед (люди-то обедали, но рядом всегда были те, кто и обеденное время использует для работы) — это даже больше, чем двухсменка по десять часов. В Туле-то электричества хватало, так что станки могли вообще не останавливаться…
Могли, и даже не останавливались, однако первый мегаваттный агрегат на Рязанской ТЭС заработал лишь в самом конце октября. А второй — в мае уже двести пятьдесят шестого. Причем второй в город приехал по железной дороге через новенький мост. И этот мост стал первым с железобетонными быками.
Потому что цемента теперь хватало. Денис, изучив то, что на эту тему было выстроено в «Рязанском княжестве», первым делом распорядился сломать заводик возле Рязани, одновременно поставив новый цементный завод в Михайлове. И все рязанские цементоделы теперь в Михайлове и работали — но практически те же люди теперь выпускали не двадцать тонн цемента в сутки, а двести: в Михайлове были поставлены две стотонные печи. И нужные для помола такого количества клинкера валковые мельницы, причем электрические: протянуть ЛЭП длиной в двадцать пять километров от Пронской ГЭС оказалось не очень сложно.
Сложно, точнее, довольно долго пришлось прокладывать вторые железнодорожные пути от Тулы до Рязани — но без этого тоже стало не обойтись. Ведь в Рязань одного угля теперь нужно было столько возить! И не только угля: Вова с удивлением узнал, почему Надя везла к себе из Тулы и Никитина всю золу с угольных электростанций:
— Нам же сантехники сильно не хватало, а по Брокгаузу каолин только в Кыштыме водится и немножко в Вербилках…
— А зола-то тут при чем?
— В золе тульского и рязанского бурого угля каолина примерно восемьдесят процентов. Еще глинозема чуть больше десяти, а остальное — кварцевый песок, причем большей частью очень мелкий. Если такой в бетон добавлять, то цемента до четверти экономится…
— Забавно… то есть я гажу в унитаз, сделанный из угольной золы.
— Да. И чай, вероятно, пьешь из кружки, из той же золы слепленной. Другого-то каолина у меня нет.
— А такого у тебя много? Я на предмет из чего изоляторы делать, или арматуру электрическую. Только в Рязани у тебя нужно будет тысяч пять квартир электрифицировать, а это и патроны для лампочек, и розетки, и выключатели…
— Ну, если в зарубежье поменьше посуды фаянсовой продавать… хотя сейчас же и второй генератор на электростанции по девять тонн золы в сутки выдает…
— Надь, я вот только одно понять не могу, — Вова, наконец, задал давно мучавший его вопрос, — почему мы чугунный завод в Касимове не закрываем? Точнее, почему там домны еще держим? Две тамошних печи дают хорошо если пять тонн чугуна в сутки, а новые домны в Липецке — по восемьдесят пять тонн каждая. И в Касимове на домны только рудокопов трудится больше тысячи человек…
— Ты только на свою технику все меряешь. Пойми, к нам в Рязань за год от степняков поступает сейчас почти три тысячи вполне себе взрослых мужчин и женщин. Которые ничего делать не умеют и вряд ли уже научатся. Нам — и я имею в виду под «нам» нашу цивилизацию — от них требуется только чтобы они детей нарожали. И мы можем их даже просто кормить, одевать и обувать — но в этом случае они поймут, что мы их в качестве практически скотины рассматриваем. Поэтому — и только поэтому — мы им подобрали работу, на которой они сами себя чувствуют людьми нужными. Да, пользы от них немного, но она, причем польза реальная, от них всему нашему обществу все же есть. Каждый рудокоп в день выкапывает руды килограмм пятьдесят в среднем: местность вокруг Касимова хорошая, руда неглубоко лежит. Хреновая, знаю — но все равно из этой руды в конце концов получается четыре секции батареи. Ты обращал внимание, что касимовские батареи не простые, а с узором на лицевой стороне?
— Обратил. И даже спросить хотел: а зачем? Ведь с узором, наверное, труднее делать?
— Ты даже не представляешь, насколько труднее. Только литейную форму раза в три сложнее сделать, и даже сейчас, когда люди уже вроде и наловчились, чуть ли не каждая третья в брак идет. Это форма каждая третья, а еще и отливки процентов десять в переплавку. И один формовщик в день делает с десяток форм — а для простых, какие поначалу делались, формовщик и три десятка сделать успевал без напряжения. Но так люди делают не просто батареи, а красоту, и им это очень важно. Так что, пока степняки везут в Рязань рабов, Касимовский завод будет работать и выдавать батареи с узорами. Больше того, в следующем году там еще две домны заработают: руды-то в земле достаточно.
— Никогда в таком разрезе об этом не думал…
— А стоило бы. Поговори при случае с Валерией, она тебе в деталях расскажет почему древние люди даже горшков без украшений не делали. Эх, сколько нам открытий чудных… но ошибок трудных все же желательно избежать. Если другие их уже успели понаделать… Хотя ты небось и не задумывался о том, что нам сейчас красота дает.
— Не то чтобы совсем не задумывался. Мне жена раза два всего в сутки, не чаще, говорит что наш мир красота лишь и спасает. Ну, чтобы я машинку для резьбы по камню сделал, или еще что-то такое… Кстати, она для Рязанского тракторного новый сборочных цех уже спроектировала… в дворцовом стиле, и перед ним доска почета будет со скульптурами, их Трофим уже ваяет.
— А что ты для тракторного завода новенького придумал? Кроме нового конвейера?
«Новое» Вова придумывал для тракторного завода не в одиночку. Сначала ему помог Саша — рассказав жене, какие станки срочно для завода нужно сделать, чтобы мотор стал помощнее. А когда мотор мощностью уже не в четырнадцать сил, а в двадцать две, то трактор с таким мотором не только пахать может. То есть пахать он может очень хорошо, но если его «слегка облагородить»…
Снятый с «Беларуси» экскаватор Володя разобрал по деталькам, затем собрал обратно (но на каждую детальку начертил подробный чертеж). После этого подумал, справочники всякие почитал — и спроектировал другой экскаватор, поменьше. Тоже гидравлический, а гидравлика — это не только полированные железяки, но и крепкие гибкие шланги. Впрочем, если рядом стоит шинный завод, то шланги высокого давления становятся в принципе доступными. А прецизионное полированное железо… Саша, перечислив Володе сказанные женой слова (означающие, главным образом, параметры потребных станков), от себя дополнил:
— Как я понял, Ксюше больше всего не нравится то, что станки эти будут простаивать минимум девяносто процентов времени. Ну, если ты экскаваторов будешь делать меньше пары сотен в месяц, конечно. Однако я думаю… Предупреждаю, я только подумал, но ничего не считал, так что это всего лишь абстрактная идея. Так вот, на этих станках в свободное от основной работы время ты можешь наладить выпуск уже станков прецизионных. Мне, например, нехватка станков для изготовления форсунок не позволяет увеличить выпуск моторов…
— То есть и свою корысть удовлетворить за мой счет желаешь, — рассмеялся Вова.
— Рязанские трактористы тоже в это упрутся, если уже не уперлись.
— Да я смеюсь. Иди, успокаивай жену: пусть проекты станков готовит. Прецизионных, я-то вообще в станках не разбираюсь.
— Ну ты от скромности… впрочем, скромность тебя и погубит.
— Я на них работать умею, а делать их — это как раз Ксюшина епархия. А станки… ты знаешь, я до сих пор поверить не могу: у нас сейчас есть люди, им станков не хватает! Даже жалко, что у нас звание Героя — высшая награда, Надя большего заслуживает.
— Наверное да, но мы все не сидим сложа ручки.
— Мы — просто впахиваем, а Надя воспитала своих учеников так, что уже ученики учеников изо всех сил стараются приносить пользу.
— Тоже верно. И я вот что подумал: у Кати твоей теперь есть своя Архитектурная академия, у Марины Дмитриевны с Вероникой и Дашей — мединститут. У Ксюши станкостроительный, хоть и маленький пока, у Лемминкэйненовны — энергетический. Даже у Вики музыкальная школа. А мы чем хуже? Давай учредим, Маркус — судостроительный, я — моторостроительный или вообще автотракторный, ты…
— А я — разноинженерный, ага. Но в целом идея правильная: сами мы много не натворим. А вот обучить других творить…
Летом Марина тихонько, в кругу семьи, отметила восьмидесятилетний юбилей. Она еще в самом начале тщательно, чуть ли не до часов, пересчитала дату своего рождения — вероятно думая, что в ее возрасте считать «год туда, год сюда» будет немножко неправильно. Но праздник всех порадовал — в том числе и тем, что за прошедшие годы сама Марина практически не изменилась, по крайней мере внешне. А со здоровьем — она на здоровье особо и не жаловалась, разве что «по мелочи» — поэтому когда Даша подарила ей новые очки, у нее и причин для жалоб, как она сама сказала, больше не осталось.
Очки подарила Даша, а вот стекла к ним изготовила Аня Теплякова. Она еще пару лет назад раскопала на месте будущего Лыткарина песок, годный для выделки оптического стекла, а затем там и стекольный заводик выстроила. Небольшой совсем, в месяц завод выдавал стекла килограммов сто — но стекла именно оптического, и уже в Туле Аня из него стала делать разнообразные линзы. Для микроскопов поначалу, так как медицина требовала эти нехитрые, но сложные в изготовлении агрегаты. Потом пошли линзы, помогающие работать при изготовлении разных прецизионных изделий, ну а затем и до линз для очков дело дошло.
Даша, в бытность свою школьной медсестрой, определять «нужные диоптрии» умела и даже рассказала Ане, какой прибор для этого нужен. И зимой проверила Маринино зрение, подобрав требуемые линзы. А Вовка сделал оправу для очков, легкую, но прочную — из хромванадиевой стали, которую потом обильно позолотил. Правда Аня, эту оправу увидев, сначала выругалась — но все же линзы семидесятимиллиметровые сделала. И в оправу их аккуратно вставила — после чего Вовке пришлось делать ещё две таких же оправы («в запас», как сказала Аня, «а то вдруг правнуки очки разобьют»). И во вторую оправу она вставила линзы из специально для этой цели сваренного стекла с добавкой бромистого серебра…
Кроме членов семьи и Вероники с Дашей на дне рождения Марины была лишь Алёна. Марина её специально пригласила — ведь как бы сама Марина не рассказывала об отсутствии всяких болячек, без таблеток, которые Алёна специально для нее сделала, юбилей мог бы и не случиться. А когда за одним столом собираются опытные специалисты, разговоры у них случаются тоже… специальные. И, на первый взгляд, никому, кроме собравшихся, неинтересные. Вот только Лизе "по должности" было интересно вообще всё…
Осенью двести пятьдесят шестого года закончилось строительство Мстинского каскада ГЭС. И почти на полную мощность заработал Гидростроевский алюминиевый завод, выпускающий по пять тонн металла в час. Кати не удержалась и ехидно прокомментировала «финальный» пуск завода:
— Теперь осталось только дровяную электростанцию в городе поставить чтобы тока для освещения жилья людям хватало.
Ехидство ее было обосновано: завод полностью потреблял все сто десять мегаватт, производимых всеми станциями каскада, причем одна линия электролизеров даже была еще не включена. Столь странная ситуация сложилась из-за «ошибок коммуникации»: весной и в начале лета электростанции могли и сто тридцать мегаватт выдать, а осенью воды в реке стало меньше. Второй причиной стало то, что при постройке всего комплекса не учли довольно высокие потери электричества при передаче по ЛЭП и в трансформаторах. А это уменьшило «полезную мощность» сразу процентов на семь (из которых пять «сжирали» трансформаторы самого алюминиевого завода).
А раньше «попробовать» всю систему не выходило: первые четыре ГЭС исправно обеспечивали энергией три секции электролизеров, и еще оставалось достаточно энергии для нужд оставшегося строительства. Только вот никто не считал это «достаточное количество». И только когда строительство завершилось, выяснилось, что «достаточного количества» для завода недостаточно.
— Мы поступим проще, — ответила Лиза, — временно отключим одну секцию электролизеров и будет всем счастье. А отключим временно хотя бы потому, что не дровяную конечно, но вот угольную ТЭЦ там строить все равно придется: отапливать зимой город котельнями на дровах просто невыгодно.
— Думаешь поставить там ТЭЦ на десять мегаватт?
— Думать тут — это твоя работа. Моя работа — деньги считать. Тут Потех прискакал с идеей поставить еще одну ГЭС, на этот раз мегаватта на четыре с половиной, еще тридцатью километрами ниже по реке. Я, конечно, все тщательно еще посчитаю, но ГЭС мы там строить точно не будем: там одних защитных дамб вдоль берега ставить километров тридцать придется, если не больше, и, думаю, кроме вреда никакой пользы от такой ГЭС мы не получим. А считать буду, чтобы Потеха вежливо и аргументированно послать…
— А других рек там поблизости нет?
— Ближайшая приличная речка — это Волхов. Но сейчас там электростанцию вообще смысла строить нет: перепад между Ильменем и Ладогой от силы метра полтора-два. И еще ты забываешь главное: там сейчас дикий край, населения — я имею в виду населения нашего — практически нет. И ставить там ЛЭП без охраны — это просто выкинутые деньги и про… утраченные провода со столбами и изоляторами. Так что, мне кажется, тут без вариантов.
— У нас пока самый мощный паровой генератор — мегаваттный. Ладно, подумаю, может и восьмимегаваттник придумаю как сделать.
— Ты его сначала спроектируй.
— Даже не почешусь, — рассмеялась Кати. — У Михалыча была инструкция по ремонту Лысьвенского генератора как раз на восемь мегаватт, с довольно подробными чертежами и описанием всего, что при необходимости менять придется. И если сделать вид, что менять нужно вообще всё… Так что я просто пойду к Ксюше на предмет нужного станка: там вал длиной под пять метров точить нужно будет. А у Михалыча в инструкции еще указано, чем этот генератор отличается от шестнадцатимегаваттного, так что станок с шестиметровой базой лучше иметь. И к Вовке обязательно зайду, на предмет сможет ли он турбину нужную спроворить.
— Ну давай. Только сразу закладывай в проект ТЭЦ два таких генератора, я по восемь имею в виду. Или даже три, лишними не будут…
— Лиза, я просто на всякий случай предупредить хочу: один такой генератор в сутки угля, причем не бурого, а каменного, из Лисичанска например, тонн сто двадцать-сто тридцать сожрет и не поморщится.
— Предупредительная ты наша… спасибо, но это я уже знаю. Железку-то до Гидростроя уже из Твери дотянули? А новый Сашин тепловоз уже полтора десятка вагонов неплохо тащит, так что даже зимой триста тонн доставить проблемой не будет. Вот добыть их… Но об этом думать — как раз моя работа.
Кое-что в плане «упрощения добычи» появилось уже в декабре: Рязанский тракторный стал выпускать и новенькие экскаваторы. Пока — очень небольшие, с ковшом объемом всего по пятьдесят литров, но и такой экскаватор заменял уже два десятка землекопов с лопатами. А Володя занимался подготовкой производства экскаваторов с ковшом уже двухсотлитровым: Саша, после нескольких лет напряженной работы, полностью «передрал» мотор от «Беларуси» и в Мценске началось производство новеньких, но до слез знакомых всем учительницам, тракторов. Так как и шинный завод в Рязани не остался без «всемерной поддержки», новые трактора, как и рязанские, делались уже с «резиновыми колесами». А «оригинал», хотя он до сих пор оставался в рабочем состоянии, Саша отреставрировал и поставил «на хранение» в ангар рядом с Ютоном. Заранее предупредив всех заинтересованных, что «это временно».
От имеющегося «оригинала» новый трактор отличался разве что полностью изготовленным из меди радиатором, ну и кожаным сиденьем в кабине. Последнее было понятно: изобилия дерматина пока еще не наблюдалось (поэтому и в «оригинале» сиденья давно уже стали кожаными). Но с медью теперь проблем практически не было, заводик в Березняках ее выдавал почти по пятьсот тонн в год, а на радиатор ее шло меньше двадцати килограмм. К тому же и Наде в Рязань степняки её тащили просто в удивительных количествах — главным образом потому, что медь Надя меняла на чугунную посуду килограмм на пять и поменять один медный котел на пять чугунных желающих было немало. И, хотя объемы этой торговли воображения не поражали, тракторостроению металла хватало.
То есть для тракторов хватало, которых в Мценске делалось по десятку в неделю. Но Саша где-то прочитал, что в начале века уже двадцать первого моторы от «Беларусей» умельцы довольно успешно ставили взамен износившихся штатных на грузовики ЗиЛ-130 и Газ-52. Его мысль о том, что теперь можно грузовики делать совсем даже не дровяные, увлекла. И единственное, что его удержало от немедленного воплощения идеи в жизнь, было то, что ни образцов, ни чертежей, ни даже вменяемых описаний конструкций этих грузовиков у него не было. Но Коломенский завод все равно моторов делал больше, чем их требовалось для тракторов, так что началась массовая замена дровяных моторов на дизель на кораблях речного флота. Маркус по этому поводу ничего, кроме весьма ехидных комментариев, не выдавал — и основной причиной было то, что пришлось по берегам ставить и заправочные станции, где суда могли залить солярку в опустевшие баки. А чтобы на этих станциях солярка все же имелась, потребовались и новые суда, на которых теперь солярка эта с заводов перевозилась. Однако танкеры Маркус проектировать не умел, так что пришлось ему скооперироваться с Жанной и просто на расшивы взгромоздить по пять — десять железнодорожных цистерн. На расшивы цистерны ставились поперек судна, что несколько мешало экипажам перемещаться по судну — но при такой компоновке пустая расшива (или наоборот, с полным грузом солярки) не болталась на волнах во время плавания. Правда если цистерны были заполнены не все или, что было хуже, все были заполнены не полностью, то предсказать, когда судно просто развалится от возникающей болтанки, никто, включая самого Маркуса, не мог.
Однако судно с двумя дизелями перемещалось по водным просторам заметно быстрее «дровяного» — и бурчание Маркуса все, включая Лизу, попросту игнорировали. Ведь разного рода грузов по воде перевозилось все больше и больше, только на перевозке тех же батарей из Касимова в другие города было задействовано больше десятка расшив. Маленьких, «рязанок» — но, как подсчитал сам Маркус, если бы их продолжали гонять со старыми (то есть с ростовскими тракторными) моторами, то судов потребовалось бы почти втрое больше. А ставить на «рязанку» дровяной мотор с газогенератором вообще было просто негде.
Наиболее тщательно «рязанский опыт» изучила Катя: её очень заинтересовал подход Нади к «удалению отходов жизнедеятельности». Потому что для города тысяч до десяти жителей простая канализация, сливающая все «продукты жизнедеятельности» в небольшие пруды-коллекторы, из которых все периодически вывозится «куда подальше», особых нареканий не вызывала. Но когда народу в городе становится больше, то или коллекторы вдруг внезапно переполнятся, или ассенизаторов хватать перестает. Надя в Рязани соорудила систему более соответствующую требованиям хотя бы века двадцатого: продукты самотеком из домов стекают в промежуточные коллекторы (подземные), которые по мере заполнения освобождаются с помощью насосов, перекачивающих их содержимое в удаленные от города пруды-отстойники. Правда, сама Надя сказала, что она позаимствовала эту систему у знаменитого атамана Платова, построившего такую в Плёсе — то есть буквально из начала века девятнадцатого.
Катя, осматривая городские коллекторы, задала один вопрос:
— Надя, а почему из дырок, откуда указатели уровня высовываются, не воняет?
— Воняет, — усмехнулась та, — только очень недалеко. Я когда-то по телевизору передачу смотрела про юбилей какой-то Мосводоканала, и там показали, как тамошние спецы закрыли отстойники крышками и выделяющуюся вонь пустили через мощные ионизаторы. Ведущие передачи говорили, что вонь от этого пропадает потому что все ароматические бяки внутри трубы и окисляются полностью. Мне твой Вовка десяток люстр Чижевского сделал — и вонь теперь дальше этой трубы не идет. Только ты сначала с химиками поговори: Вовка, когда трансформатор на двадцать пять киловольт делал, провод брал с высоковольников из мониторов у Михалыча, там изоляция специальная вроде бы нужна, а кинескопы давно уже закончились…
Интерес у Кати к градостроительным достижениям был совсем не праздным: в Москве строительство Кремля почти закончили и теперь потихоньку окружающая Кремль местность застраивалась домами уже жилыми. И не совсем жилыми, но людьми посещаемыми, а потому в водопроводе и канализации нуждающимися: у Васильевского спуска началось возведение копии храма Василия Блаженного, а на противоположной стороне вымощенной порфиром Красной площади наполовину уже поднялся Исторический музей. И музей строился очень быстро — просто Катя, изучив все, что касалось здания в доступной литературе, сделала свои выводы. Например, чтобы избежать усадки и растрескивания стен, под фундамент был выкопан котлован почти девятиметровой глубины, и в котловане сначала поставлено несколько десятков «буронабивных колонн» двадцатиметровой длины (или «глубины»). Ну а поскольку буров нужного размера под рукой не оказалось, то строители просто выкапывали глубокие колодцы, в них монтировали стальную арматуру и заливали все бетоном. А сверху почти полсотни колонн соединили огромной, толщиной в четыре метра, железобетонной плитой. И Вовка, по его словам «вынужденно принимавший участие во всех авантюрах жены и вынужденно получающий от этого огромное удовольствие», потом говорил, что стали в этой плите было побольше чем бетона. Врал, конечно: жена-то у него дурой не была и прочность материалов оценивать умела. А так как цемент, наконец, стал высококачественным, то и смысла заменять его дорогой сталью особого не было.
А качественный цемент в изобилии появился благодаря Денису. Парень много лет расстраивался из-за того, что цемент у него на всех заводах получался максимум трехсотой марки. «Имею желание сделать лучше, но не имею возможности» — постоянно жаловался он Кате, как главной заказчице продукта. И, наконец, возможность получил — после чего в течение всего лишь полугода на всех заводах поменяли валки и желоба валковых мельниц, поставив вместо «жернового камня» базальт. Точнее, он просто старые мельницы заменил на новые, и валки трехметрового диаметра мололи клинкер гораздо качественнее. Денис выстроил, наконец, могучую печь, в которой можно было расплавить этот камень, и первым делом отлил детали для мельниц цементных заводов, которые теперь выдавали цемент и пятисотой марки, и даже выше…
Вот только для отливки деталей для всех цементных заводов потребовалось чуть больше месяца (и еще месяц отливки пришлось очень медленно охлаждать чтобы базальт не обратился вульгарным обсидианом) — и уже Лиза «настойчиво посоветовала» парню существенно расширить номенклатуру базальтовых изделий. Не сказать, что Денис залучился счастьем, однако прочитав список «номенклатуры», который ему подготовила Лиза, согласился, что все это будет очень полезно. Правда все равно посетовал на очередную несбычу мечт:
— А я собирался вращающуюся печь цементную выстроить…
— Дело хорошее, — ответила на жалобу Лиза, бегло взглянув на принесенный Денисов проект. — Но ты пока о чем подумай: у нас сейчас в Коломне шесть печей, три в Орле, уже четыре в Михайлове. Две печки в Касимове, в Вольске восемь. Еще две возле Евпатории — это я только стотонные перечислила. Мы… ты сейчас в год производишь цемента больше девятисот тысяч тонн. При том, что населения у нас чуть меньше трехсот тысяч человек. Мы выпускаем цемента почти по три с лишним тонны на человека в год, при том что в двадцать первом веке Россия выпускала его по три центнера на рыло. А твоя новая печка одна добавит еще почти по тонне на человека. Да, население быстро растет, но… Я тебе больше скажу: сейчас твои уже ученики стотонную печь в состоянии сами выстроить за месяц-полтора. И скоро выстроят минимум две-три, просто потому что благодаря Корочеву братцу Кодру все междуречье Сожи и Днепра практически готово к нам присоединиться. А это только по посадам полтора десятка школ поставить потребуется. Но вот туда цемент с Оки таскать очень накладно, так что нужно будет на месте его делать. Точнее, на двух местах — но выпуск цемента уже в этом году достигнет миллиона тонн.
— Понятно, зря я вообще этот проект готовил…
— Не зря, просто ты его сделал немножко… заранее. На нынешних-то печах есть кому работать, и новые рабочие из молодежи просто перенимают опыт у тех, кто уже трудится. А для новой печи людей придется обучать с самого начала… Тут еще вот что учитывать надо: у нас все же взрослых, способных работать людей — чуть больше семидесяти тысяч. Однако как раз сейчас — как раз время подошло — каждый год взрослых становится тысяч на десять-двенадцать больше, и лет через пять-семь, когда взрослое население фактически удвоится, и твоя новая печь окажется кстати. А пока… ты ведь фактически новую технологию в мир принес, с ней мы легче обеспечим очень многим нужным вот это подрастающее поколение. Так что если ты потратишь несколько лет и обучишь — а пока твоя базальтовая печь ведь единственная и неповторимая — людей, которые и без твоего присутствия будут делать то, что нам нужно, то тиражирование технологии ты передашь ученикам и вернешься к вращающейся цементной печке как раз тогда, когда она станет необходимой.
— А хорошо ли метаться от одного к совершенно другому? Получается, что и производство цемента я до современного уровня не довел, и базальт потом опять на полпути заброшу…
— Я тебе по-простому отвечу, как крупный специалист по ничему. Нас всего шестьдесят человек, которые в состоянии хотя бы понять то, что в наших книжках написано — и каждый из нас занимается, по сути, не своим делом. То есть совсем не тем, чему учился — но выхода-то у нас просто нет, если мы не сделаем, то никто не сделает. Правда есть тут один тонкий момент: учительницы наши в целом очень неплохо учат детишек учиться, в том числе и по книжкам. И если мы на примере покажем этим детишкам, в какую сторону копать — они уже сами накопают куда как больше, чем мы сами сможем. Я, думаешь, почему такой список базальтовых изделий подготовила? Тебе всего этого ну никак не сделать — но делая то, что сможешь и откладывая то, что пока не сможешь, ты покажешь уже своим ученикам что сделать можно, и объяснишь, зачем это нужно. А дальше — просто посмотришь, как они сами уже все доделают…
— Спасибо, я понял.
Володя еще раз посмотрел на берег, затем на две карты, которые он достал из кармана:
— И вот как теперь что-то планировать? Ничего похожего на наши карты здесь нет!
— Обыкновенно планировать, — усмехнулся Маркус, — общая-то картина нам известна, а чтобы планировать, ее просто нужно уточнить разведкой на местности. Ребята вон уточнили, так что теперь нам эта бухта будет очень кстати, ведь сюда никакой шторм не доберется.
— Меня одно только удивляет, — сказал Саша и замолчал.
— И что же? — Володя не любил, когда приятель, по своей старинной привычке, мысль до конца не договаривал. Но за долгие годы привык к этой особенности «моторостроителя», тем более «не договаривал» Саша лишь тогда, когда ему самому мысль казалось не очень-то и заслуживающей внимания.
— Лично меня удивляет лишь то, что китайский коптер до сих пор не сдох. Вся остальная электроника сдохла, а он все еще живой.
— Не вся сдохла, у Лизы еще два компа работают. И сервер один.
— Компы твоя теща только в прошлом году из коробок достала, а сервер Маркус из четырех старых как-то восстановил, и от него разве что половина прежнего осталась.
— Не половина, — Маркус так и остался «немцем», привыкшим к точности формулировок. — Из восьми терабайт на нем остался один, причем на двух SSD, из ноутбуков сдохших вытащенных. И из восьми процессоров только два рабочих остались, так что гораздо меньше половины. А коптер — он хорошо если тысячу часов за все время налетал, да и то Леночка мотор его уже раза три чинила. И если быть совсем точным, то коптер не живой, а именно еще не до конца сдохший, у него…
— Маркус, отстань, зануда немецкая, — довольно заржал уже Саша, — главное, что в прошлом году ты карты исправил и сейчас мы спокойно выгрузимся. Ты лучше проследи: если твои ребята снова потопят мой грузовик, как в Рязани на тренировке, то я не их, я тебя заставлю его языком вылизывать.
— Для того и тренировались, чтобы больше не ронять его в воду. Вов, как думаешь, тебе много времени потребуется после того как бетон застынет?
— Я прикидывал… Мои парни тоже ведь тренировались, благо у жены было где. Яму они за день отроют, день на укладку арматуры и заливку фундамента. Полного застывания ждать не будем, через сутки… нет, через двое суток приступим. Первые метров тридцать точно за день пройдем, следующие — это уж как повезет, но, думаю, еще за пару суток справимся.
К мужчинам подошла Ангелика, одетая в связи с текущим моментом в свой белый кожаный мундир:
— Чего стоим? Кого ждем? Маркус, ты говорил, что тут местные жители должны набежать, а где они?
Маркус что-то пробурчал по-немецки и немедленно получил дружескую подзатылину от Володи:
— Неприлично разговаривать на незнакомом языке, стоя рядом с другими людьми.
— Я говорю, что ближайшие местные примерно в десяти километрах, на том конце бухты, где речка какая-то с гор течет. Просто Ангелика три года персидский учила, блеснуть им решила — а обломись!
— Я на всякий случай его учила, а не чтобы блистать, тем более в вашем обществе. Ровно так же, как на всякий случай Коля всю свою гвардию сюда приволок. Но ты говорил, что с местными придется плотно общаться, а где?
— На том конце бухты единственная речка поблизости, так что ты поедешь и будешь договариваться с ними о том, чтобы воду в речке они нам брать разрешили… мирно. Сегодня вряд ли уже, а завтра с утра… и сними ты свой пиджак, жарко же!
— А отлично мы тут разговариваем! — прервал общение немецкоговорящих товарищей Володя. — А я-то три дня думал, что сказать, речь торжественную готовил. Все же мы, наконец, сделали то, к чему готовились три года, а в результате обсуждаем всякую фигню.
— Торжественную речь ты ребятам на берегу скажешь, а нам работать нужно, — успокоил его Саша. — То есть Маркусу можно будет и отдохнуть… сколько ты сказал, примерно неделю получается? Все, спустили грузовик на берег, я побежал! Кто видел куда Лида делась?
В середине апреля двести пятьдесят восьмого года все снова собрались в одном месте. Но место было другое: Красная площадь в Москве. Там, возле Кремлевской стены, Лиза на торжественной церемонии открыла бюсты Веры Сергеевны и Михалыча. А после этого все отправились в Кремль, где в зале Теремного дворца, сделанном в Златоверхом теремке, был организован праздничный обед.
— Что-то, мне кажется, этот дворец не на месте стоит, — заметила Женя.
— Ну я же не собираюсь в Кремль вкорячивать Дворец съездов, — ответила ей Катя, — место есть, а дворец красивый, пусть его со всех сторон люди разглядывают.
— Кать, я совсем не понимаю, зачем ты тут, в Кремле, все это строишь. И даже про сам Кремль не понимаю, зачем он нам, — поинтересовалась подошедшая к ним Лера. — То есть если для красоты, то местные её просто не поймут…
— Во-первых, поймут, еще как поймут. Я на втором этаже, как и в оригинальном дворе, художественные мастерские устроила, так ребят оттуда вечером пинками выгонять приходится, все они стараются побыстрее красоту навести. Здесь стены расписывали — так меньше чем за месяц уложились, потому что им самим нравилось что они делают. А во-вторых, это всем нам нужно. Сколько бы времени ни прошло, а для нас Москва — это не просто слово, для нас Москва — это город, в котором Кремль. В котором стоит Большой Кремлевский дворец, Грановитая палата, Арсенал… Где куранты на Спасской башне отмечают наступление Нового года.
— Царь-колокол и Царь-пушку тоже сюда поставишь? — усмехнулась Лера.
— Это вряд ли. Просто потому что никаких церквей и храмов сюда тоже втыкать не собираюсь. Так что колокол будет просто не к месту, а пушка… Вот ее народ точно не поймет.
Лера что-то еще хотела сказать, но ее отвлек громкий разговор, донесшийся с «гульбища», причем солировала там Лиза:
— Так, молодые люди, идите вы оба в задницу со своими бредовыми идеями!
— Это почему это бредовыми? — с вызовом спросил Саша, хотя голос его был заметно тише Лизиного.
— Потому что потому! Никаких грузовиков с дизелями ты делать не будешь, и завод перестраивать не будешь! А ты, Маркус, расшивы будешь строить впредь исключительно с дровяными моторами!
Лере услышанное не понравилось. Не из-за сути, она вообще не понимала, о чем речь идет — но старая подруга часто после таких, на повышенных тонах, разговоров пила валерьянку и впадала в депрессивное состояние из-за того, что «не сумела без ругани объяснить другим простые вещи». Поэтому учительница поспешила выйти:
— Лиза, я подозреваю, что эти оболтусы уже поняли, за что ты их костеришь. Но мне тоже это интересно, так что расскажи то же самое, но так, чтобы и я все поняла. Что эти юноши наделали?
— Пока еще ничего. Но собрались выпускать грузовики с дизельными моторами и корабли все с ними строить!
— Лиза, я всего лишь историк, а не инженер. Что в этом плохого? Если я не путаю, то корабли с дизелями плавают быстрее…
— Тут не надо быть инженером. Просто парни забыли главный завет Михалыча: цивилизация — это в первую очередь энергетика. Которая вовсе не ограничивается электростанциями. У нас только тракторов разных почти восемьсот штук…
— На почти триста тысяч человек не густо…
— Не перебивай. Еще полтораста «рязанок» с дизелями, две сотни уже больших судов. И все это моторизованное хозяйство ежесуточно — это если в среднем за год считать — сжигает по шестьдесят с лишним тонн топлива. А еще почти десять сжигают локомотивы на железной дороге.
— Ну допустим…
— Чтобы его сделать, мы тратим восемьсот пятьдесят тонн нашего бурого угля: установку в Касимове считать не будем, она и один трактор хорошо если на полдня работы топливом обеспечит.
— Продолжай, я внимательно слушаю… хочется все же понять в чем дело.
— Этот уголь у нас добывают почти восемьсот человек…
— Стоп, я насколько помню, забойщик в шахте больше десяти тонн за день рубит…
— Там кроме забойщика еще откатчик, крепильщики, фигова туча прочего народу. И если всех считать…
— Это поняла. Восемьсот человек из восьмидесяти тысяч работающих. Дальше что?
— Дальше? Дальше топливные заводы потребляют два мегаватта электричества. И чтобы его произвести — Орловский завод не считаю, там другая заковыка — нужно еще пятьдесят тонн угля в сутки. А весь этот уголь просто перевозят еще больше пятисот человек…
— В целом картина ясна. Но даже если у нас пару процентов рабочих заняты на производстве солярки…
— Пять. Пять процентов. Но прошу отдельно отметить, что тысяча с лишним грузовиков у нас — дровяные. И половина флота — те корабли, на которых дровяные моторы стоят — тоже в основном на дровах грузы возит. Не потому что им лень дизель завести или они не хотят побыстрее груз доставить: у нас просто на все солярки не хватает. Мы не можем обеспечить топливом даже то, что у нас уже ездит или плавает, а эти добры молодцы пришли с предложением и грузовики на дизели перевести, и на корабли больше дровяных моторов не ставить. Им невдомек, что дрова-то мы хоть нарубить можем, а солярку приходится долго, трудно и затратно делать!
— Вот теперь понятно. Но, так как по прошлой жизни я привыкла думать, что грузовик на солярке все же лучше дровяного… да поняла я! Я просто думаю, что здесь можно сделать такого, чтобы такой перевод всего на дизели новых проблем не создал.
— Ну, благодаря Вовкиным экскаваторам мы уже роем угольный карьер, когда дороем — по идее где-то через год — с углем все попроще станет. Но всё остальное…
— В Баку надо ехать, на Апшероне, если я не путаю, месторождение со смешным названием… вроде Али-Баба, но по-другому как-то, на глубине метров в двадцать начинается, — влез в разговор Вова, вышедший в месте с Катей, тоже решившей успокоить рассердившуюся мать. — Из него нефть почти двести лет качали и она все не заканчивалась.
— Биби-Эйбат, — поправила его вышедшая подышать свежим воздухом Лида, — я там была как-то. И в институте про него учила: на двадцати метрах нефть едва сочится, а верхний нефтеносный пласт на глубине за шестьдесят метров проходит. В принципе… у нас же осталось шесть буровых труб…
— А буровой установки нет.
— Можно конечно, просто колодцев накопать, метров по двадцать глубиной. Веке так в тринадцатом именно так там нефть и добывали. С одного колодца ведер по десять вычерпывали… в месяц. Мне цифра запомнилась: за день нефти добывали аж на две сотни харваров, то есть ослиных вьюков, то есть около шести-восьми тонн. Из полутысячи колодцев. Правда уже в Петровские времена там отрыли сорокаметровый колодец, из которого по двести литров в сутки нефти черпали — но это был один из примерно полусотни таких же, а в остальных сочилось до ведра в сутки. Однако есть мнение, что если ты все же изобретешь и сделаешь буровую установку… на первом этапе скважины там давали не меньше трех тонн в сутки с каждой, причем самотеком, а некоторые и по десять, и даже по сто тонн. Фонтан, какие в фильмах показывали, правда хорошо если несколько дней бил… чаще всего. Но если поставить еще и насос-качалку…
Вова на несколько секунд задумался, но именно на секунды:
— Буровую я, пожалуй, сделаю, причем мобильную, на грузовике… с дизельным мотором, без этого никак. Насос… я подумаю как сделать. Но чтобы все это работало, потребуется электричество… то есть еще и котел с нефтяными форсунками…
— Так, Вова, Лида. Мы здесь Веру Сергеевну с Михалычем вспоминаем, а не грандиозные планы на нефтепромыслы в Баку строим. Вот закончим отмечать… вы тогда мне все подробно на бумажке напишите, мы все вместе сядем, подумаем что нам для этого потребуется и где всё это взять… кто что и когда сможет сделать. В конце-то концов до Апшерона чтобы просто доплыть, нужны морские корабли.
— Корабли я построю, — тут же не удержался Маркус.
— А вот какие корабли и откуда им придется плыть — это мы еще не решили. Так что заканчиваем сотрясать воздух, а первого мая я жду всех, у кого по этому поводу появятся хоть какие-то идеи. Уточняю для бестолковых: какие-то. Хоть самые глупые на первый взгляд или кажущиеся невыполнимыми. Для самых бестолковых дополнительно поясню, — Лиза взмахом руки остановила попытавшуюся что-то сказать старшую дочь, — первого мая.
Лера, почувствовав, что Лиза окончательно успокоилась, тихо вернулась в зал, за ней потянулись и остальные. Но когда снаружи остались лишь дочь и мать, Лиза тихо спросила:
— Ну что ты сказать-то хотела? Извини, если вышло невежливо, но иначе тут все до ночи бы спорить продолжили.
— Извиняю… но я вообще о другом попросить хотела. Ты меня научишь вот так же быстро информацию анализировать и решения принимать? А то я с Трофимом уже недели три спорю по поводу медальонов в первом зале Большого дворца…
После того, как Олех выстроил на Яйве ГЭС мощностью в двенадцать мегаватт, в Березниках электричества образовался такой избыток, что его сразу же стало не хватать: Зоя, ранее доступностью свободной электроэнергии не избалованная, немедленно в городе поставила завод по выпуску щелочи. В качестве «отхода производства» там же появился в больших количествах хлор — и его хитрая химичка тут же приспособила для отбелки целлюлозы, получаемой на новеньком заводе из дерева. То есть не совсем «немедленно», все строительство заняло почти три года, но теперь бумага перестала быть остродефицитным сырьем хотя бы для Рязанской типографии. Правда все это добро (а еще несколько тысяч тонн калийной соли) нужно было перевезти по рекам «поближе к цивилизации», и, хотя Маркус старался изо всех сил, речного транспорта остро не хватало.
На самом деле не хватало очень много чего, но теперь появилось довольно много людей, с проблемами разных нехваток справиться способными — и на Каме выросла новенькая верфь. Ничего уникального там не делалось, на верфи просто строили все те же трехсоттонные расшивы, причем по «упрощенной» технологии (то есть не со стальным, а с деревянным набором и без шверта, на реках в общем-то не особо нужным) — однако верфь эта, как выяснилось, решала не только «транспортные проблемы».
Местное население там все же было, хотя и весьма малочисленное — но население это в значительной мере «жило рекой» и огромные по нынешним временам суда туземцев очень заинтересовали. Так что поначалу в Березниках появились робкие «разведчики», затем — выяснив, что ничего плохого «пришельцы» не делают, народ подтянулся на предмет поторговать, а уже через год с удовольствием начал присоединяться к «пролетариату»: с деревом люди работать умели, а получаемый за работу комфорт (включающий в первую очередь сытую жизнь, красивую одежду и хоть какую-то, но «медицину») народ оценил сразу же. А на некоторый «дискомфорт» — состоящий главным образом в необходимости отдать детей в школы — местные люди (именующие себя «перми» и говорящие на каком-то совершенно своем никому не понятном наречии) в большинстве своем решили проигнорировать.
Однако работа на верфи — дело хотя и знакомое, но малооплачиваемое (по сравнению с работой в шахте), так что перми потихоньку и под землю решались полезть. Соляные шахты ведь не угольные, в них метана бояться нечего, так что с освещением электрическим под землей все хорошо было — и пермские шахтеры, искренне поверив «городскому голове» в то, что это мол богини обо всем заботятся и поэтому света под землей бояться не надо, с удовольствием соль в шахтах рубили. А чуть позже — с тем же удовольствием стали в шахте и уголь рубить: Слон — такое удивительное имя носил «городской голова» Березников — еще до зимы двести пятьдесят седьмого года выстроил железную дорогу до того места, где в восемнадцатом веке появился город Кизел. Выстроил, потому что Лиза во все той же энциклопедии вычитала, что уголь в конце века восемнадцатого там нашли практически на поверхности, а для добычи калийной соли требовалось очень много воды греть и охлаждать. Но тратить на это деревья было все же жалко, да и тепла уголь больше дает… В общем, на трех уже шахтах, заработавших возле нового городка с веселым названием «Уголёк», только перми и трудились, и шахты эти с большим уже запасом нужды калийного завода обеспечивали. Настолько с большим, что новые расшивы на верфи строились уже с прицелом на перевозку «в цивилизацию» именно угля.
Слон был парнем веселым: когда в молодости узнал, что его имя совпадает с названием огромного зверя, он тут же стал жаловаться, что его недокармливают. Но, несмотря на жалобы, все равно вырос именно «большим, как слон», чем очень гордился. А город, которому он название и придумал, строила его жена Отава — ученица Кати. Не гениальная, но дело знающая, и умеющая «думать на перспективу». Собственно и проект Березников она большей частью сделала — и вероятно именно поэтому Лиза попросила Отаву «заехать в Школу». А оттуда молодая женщина в августе двести пятьдесят восьмого года отправилась к устью Волги…
Радиовсязь с Березниками хоть и паршиво, но работала — то есть работала, но временами паршиво. Так что Слон скорее всего сделал вид, что на линии помехи и свое отношение к командировке жены выразил… неразборчиво. Однако и спорить не стал: сам знал, что «людей не хватает». Катя, которая выбрала Отаву как «лучшую из относительно свободных чертежницу», тоже отправилась вниз по Волге, а Вова присоединился к жене просто потому, что «все равно, где думать и в чертёжики играть». На этот раз путешествие надолго затянуться не грозило: Маркус построил первый по-настоящему «быстрый теплоход» уже на Волге, с двумя шестисотсильными моторами, так что в двадцатых числах августа Вова с удивлением разглядывал «окружающую природу» с палубы корабля.
— И куда это мы приплыли?
— Ты не поверишь, — с усмешкой ответила ему жена, — это всего лишь Астрахань. В смысле место, где мы ее выстроим.
Володя с недоверием в глазах осмотрел довольно небольшой остров, а затем в глазах его мелькнуло понимание:
— Ты решила Астрахань поближе к морю построить?
— Нет. Это море решило поближе к Астрахани подвинуться. Лида говорила, я просто забыла какая это регрессия… или трансгрессия… в общем, сейчас уровень Каспия на девять метров выше нашего. И этот остров находится именно там, где наша Астрахань. Да, дальше уже море, да и ближе тоже оно: мы уже почти шесть часов плывем по заливу морскому, или по лиману, не знаю как правильнее. Но город будем ставить именно здесь: во-первых море уже отступает и лет через сто тут все же будет почти сплошная суша, а во-вторых сейчас отсюда как раз начинается настоящее море и порт тут будет более чем кстати.
— Ну сто лет — это, конечно, недолго…
— Есть и третий момент. Тут километров на десять в любую сторону глубина в пределах пары метров, ну, кроме основного русла. И очень плодородный ил. Маркус все равно землечерпалку строит: русло-то тоже в сплошных мелях и его чистить нужно. Так что если вычерпанное сюда подсыпать, то уже лет через пять местные огороды полностью обеспечат нас весенними овощами… и не только весенними. Но в любом случае город здесь нам будет нужен, чтобы было кому глубины на реке измерять, бакены ставить.
— Ну, поставили бы деревеньку…
— Нужен город. Крепость: вокруг всякие так и шастают…
— И где? Тут до других островков километров… много, не меньше пяти наверное.
— Ты в курсе, что люди лодки уже изобрели?
— А остров этот не смоет в следующее половодье?
— Не смоет. Тут и половодья-то максимум с четверть метра, Лида говорила что ветровой нагон с моря гораздо выше, метров до полутора. И мы как раз в такой и попали: видишь, трава у самой воды растет? Не камыш какой-нибудь, а просто трава. А грунт тут вроде устойчивый, глина. А если мы еще и набережную каменную забабахаем…
— И откуда камень возить будем?
— Придумаем откуда…
Строительство Астрахани заняло почти два года. И везти пришлось издалека не очень многое, главным образом только продукты, цемент и уголь. Правда, очень много угля и много цемента, а прекрасную глину для кирпича и отличный строительный песок можно было сколько угодно накопать буквально «из-под себя».
И не только для выделки кирпичей и цементного раствора: Отава, которой Катя поручила подготовить проекты водопровода и канализации, сказала, что для нормального стока по трубам нужен «уклон побольше», так что пришлось землички под строящиеся дома немного подсыпать. Это было не очень даже и трудно, на стройке работало больше четырех тысяч человек. Главным образом аланов и готов, но на строительство Слон и две сотни пермей прислал, а Кодр, ставший теперь руководителем и Корочева посада, и Брянска, и всей территории к западу от него, отправил на стройку почти тысячу «белорусов» — молодых парней из племен, живущих в междуречье Сожа и Днепра. Кодр очень специфически интерпретировал идею Валерии об обучении детей в племенах, решивших просить защиты от готов и прочих врагов: школы-то он в поселках ставил, и учителей туда направлял (Брянского педучилища ему для этого почти хватало), а вот «отработку» за защиту и обучение детей о требовал «по необходимости». То есть когда Школе срочно требуются рабочие руки, то «все бросайте и отправляйтесь работать», причем выгребал он под это дело до половины трудоспособного населения. Однако население это ничуть не роптало, ведь за заработанное «мобилизованные» домой приносили очень много такого, что оставшимся дома лишь завидовать оставалось. Ну а так как Кодр «мобилизовывал» лишь тех, кто хоть как-то по-русски говорить уже умел, отправленные им в школы учителя работали не покладая… скорее всего, языков. Но и они не роптали, а даже наоборот: «белорусы» за обучение одаривали учителей более чем обильно.
Лера, читая присылаемые Кодром отчеты, тихо (или наоборот, громко — в зависимости от ситуации) скрипела зубами. Лиза не удержалась как-то, поинтересовалась причиной скрежета зубовного.
— Если бы ты платила Кодру за число перетащенных на темную сторону славян или кого там… неважно, то я бы поняла что парень врёт. Но ты ему не только не платишь, но и требуешь с него тем больше, чем больше он людей в отчетах указывает. И при этом он сообщает — думаю, что все же честно сообщает — что население в его западных территориях практически удваивается за пять лет! А такого ведь быть не может, или я чего-то не понимаю?
— На бюрократическом это называется «эффект низкой базы». Если была семья из трех человек, и в семье за пять лет родилось трое детей…
— Я уже сама на бюрократическом говорить умею. Но я о другом: он не семьи с детьми считает, а новые племена. Вот, какие-то долгуши, липяне — их в прошлогоднем отчете не было. Еще, ты только не смейся, шишиги какие-то: в прошлом году и упоминаний о них не было, а сейчас Кодр запрашивает для них две тысячи комплектов учебников!
— Я уточню у него, но, мне кажется, парень сообщает только о тех племенах, с которыми договорился и у которых школы пооткрывал. Я примерно прикидывала: на территории Белоруссии сейчас население в районе сотни тысяч должно быть, а по его отчетам чуть больше семидесяти выходит. Вот договорится с остальными — и этот странно-безумный рост закончится… хотя начнется уже безумный естественный прирост: мы же им и фельдшеров-акушеров шлём, и лекарства, и сельское хозяйство поднимаем… Зато у нас есть кому по дороге к Баку копать и таскать.
Когда строительство Астрахани было в самом разгаре, Маркус окончательно выяснил, что примерно от Царицына и до самого Каспия суда с осадкой даже свыше трех метров препятствий не встретят. И построил в Алексине и для Волги совсем уже морское судно — копию тех «грузовиков», которые возили товары в Рим. Суденышки были в общем-то небольшими, грузоподъемностью чуть меньше даже двухсот тонн — но очень даже мореходными и довольно быстрыми. После сделанного Лизой внушения он и этот кораблик оснастил двумя «дровяными» моторами, но основным двигателем на нем все же был шестисотсильный дизель.
В процессе «обкатки» кораблика он сплавал на Каспий, посмотрел на «театр будущих трудовых свершений». С ним еще и Леночка сплавала, исключительно для уточнения реальной обстановки. Все же если море на девять метров выше того, что было нарисовано на «старых» картах, можно наткнуться на различные сюрпризы. Иногда — приятные, а иногда и не очень.
Во избежание одного сюрприза неприятного пришлось на берегу моря поставить еще одну промежуточную базу в виде маленькой крепости в районе будущей Махачкалы. Крепость-порт поставили на небольшом полуострове, прикрывающем вход в глубокую бухту. Леночка, сверившись по карте, сказала, что вероятно это будущее озеро Ак-Гёль и крепость строится точно на месте будущего города. Но так как установщика советской власти в Дагестане, именем которого город был назван в будущем, еще не было (как и советской власти, и даже самого Дагестана), то Маркус крепость назвал именем первого «городского начальника»: Порт-Еленин.
Этому строительству никто не мешал, хотя километрах в трех от берега проходила довольно накатанная дорога. Хотя слово «накатанная» тут вряд ли было применимо: за три месяца, пока крепость возводилась, по дороге прошло с пяток караванов, и основным транспортным средством в этих караванах были вьючные ослики. А вот повозок — хоть каких-нибудь — строители не увидели ни одной. И Леночку, которая собственно и руководила строительством (а на самом деле охраняла его от потенциальных набегов с помощью автомата и пулемета), больше всего удивляло то, что караванщики, ясно же видевшие стройку, даже из простого любопытства не подошли, не поинтересовались что тут происходит…
Правда позже, глубокой осенью уже, к готовой крепости подошел небольшой — человек двадцать — отряд неплохо (по нынешним временам) вооруженных всадников и происходящим поинтересовался. Повезло еще, что среди визитеров нашелся кто-то, говорящий, хотя и паршиво, на аланском. Так что им пояснили, что крепость поставлена только для обслуживания собственных кораблей далекой страны и никто из нее даже наружу выходить не собирается. И что им от проезжающих вдали караванов тоже ничего не нужно. Что было правдой, а про то, что от впадающей в море примерно в километре от крепости (к тому же на другой стороне пролива, ведущего в бухту) речки проложен водопровод, просто говорить не стали. Ну плохо визитер аланский знал, не понял бы — и зачем человека мучить? Тем не менее по договоренности с визитерами было решено поставить (уже за пределами крепости) и небольшой караван-сарай, но это было проектом «на перспективу», а пока все работали по ранее составленным планам.
К началу следующего года Маркус выстроил еще два относительно морских корабля, и в самом начале мая года двести шестьдесят первого очень немаленькая флотилия привезла русский десант на Апшерон.
Курт Бреннер еще раз окинул взглядом удаляющийся берег. Стоящая рядом с ним на мостике Эльза, увидев, как ей показалось, тревогу в глазах мужа, тихо спросила:
— Что-то не так?
— Всё так, я просто немного переживаю, успеем ли…
— Сначала мы больше полугода там просидели, а теперь ты переживаешь, успеем ли мы домой?
— Я переживаю, успеем ли мы доставить груз Марине Дмитриевне.
— Успеем. Мы не можем не успеть. Как раз ко дню ее рождения и успеем, причем с запасом. Мы просто на канале пересядем на «Ракету», а от Александрии… я говорила с диспетчерами Пантикапея, туда через неделю «Дельфин-2» придет, нас специально ждать будет.
Курт хмыкнул и согласно кивнул. Он просто вспомнил, как по каналу Траяна вот уже почти десять месяцев назад он буквально перетаскивал свой «Богатырь»: хотя римляне расчисткой канала занялись всерьез, все же пару раз судно просто скребло килем по песку. Даже при том, что по каналу «Богатырь» проводился настолько пустым, насколько это было возможно: с судна не только всю мебель вынесли, но даже посуды в камбузе не оставили. А на «Ракете» с ее осадкой в полметра весь канал можно часа за три пройти… хотя, судя по виду римского десятника, ответственного за расчистку канала на «проблемном» участке, сейчас уже и «Богатырь» с полной загрузкой по всему каналу пройдет без проблем.
А до канала… Курт прикинул, что на всех трех моторах есть шанс дойти меньше чем за четверо суток. Ну, если с погодой все хорошо будет. Должно быть хорошо, ведь сезон штормов должен уже закончиться. А «Богатырь»…
Генрих, конечно, сотворил настоящее чудо: восьмидесятиметровый корабль, целиком сделанный из нержавейки, на трех моторах легко бежал со скоростью до двадцати семи километров в час. А если слегка превысить «рекомендованные обороты двигателя», то и до тридцати доходило. Сейчас-то можно и «превысить»: топливом танки удалось залить по горловину, так что экономить его нужды особой и не было. А вот время… Время бежало быстро, ведь только до Красного моря корабль шел три полных недели…
Ангелика, вернувшись из крошечного поселка на берегу единственного, похоже, ручья в окрестностях, что-то долго и выразительно вещала в окружающее пространство. На японском, а на вопрос Лиды «а что это было», ответила все же на русском:
— Там персидского никто вообще не понимает. И зачем я его учила?
Однако уже через день из поселка пришла лодка, в которой, среди прочих пассажиров, оказался и высокий старик, несколько слов по-персидски сказать умеющий. То, что это был именно старик, поняли не сразу: его седые волосы мало отличались от светло-русых волос остального местного населения. Старик представился, и, похоже, изрядно смутился тем, что разговаривать ему пришлось с женщиной. Впрочем, явного недовольства он не демонстрировал — как и Ангелика, с трудом договорившаяся лишь о том, что сам старик и еще два человека (девушка и юноша) из поселка на «некоторое время» приедут к ней. «Некоторое время» растянулось почти на три недели, но за это время «профессиональная переводчица» довольно сносно освоила местный язык.
— Уж не знаю, какая это языковая ветвь, но она ни к персам, ни к аланам вообще никак не относится. То есть что-то персидское вроде и есть… Впрочем, наплевать, главное что теперь и поговорить можно, — поделилась она на торжественном ужине своими достижениями.
А торжественным ужин стал в связи с первыми успехами, достигнутыми ребятами из команды Володи и Лиды: из скважины пошла нефть. То есть днем, когда пришла пора менять бур, парни обратили внимание на то, что с бура что-то черное и маслянистое капает. Лида, внимательно все осмотрев, сказала что это всего лишь по микротрещинам в породе нефть слегка просачивается и надо бурить дальше — но всем стало ясно, что работа идет в верном направлении…
Вовкины планы «за пару недель добраться до нефти» слегка «сдвинулись вправо»: оказалось, что его буровая установка только первые метров двадцать пробурила быстро, а потом и пара метров в день стали «неплохим результатом». Так что полученная нефть (которой набралось с полстакана всего) всех сильно приободрила — и еще через две недели из скважины ударил настоящий фонтан. К этому времени неподалеку от берега уже поднялась здоровенная «бочка» нефтехранилища, труба была сварена от скважины до «бочки», и всего за два дня первые шесть сотен тонн нефти эту бочку заполнили. А затем нефть пошла в танки выстроенного Маркусом танкера…
Вова со сроками ошибся, а вот Лида если и ошиблась, то в большую сторону: для заполнения танкера на девятьсот тонн нефти ушло уже четыре дня. Даже с учетом того, что в него и из нефтяного резервуара всю нефть слили как только трубу оттуда до сколоченного на скорую руку причала дотянули: фонтан нефти увядал очень быстро. Так что второй такой же танкер удалось заполнить нефтью почти через две недели после первого. Зато к возвращению первого танкера из Астрахани обратно к Апшерону была пробурена еще она скважина и выстроено два дополнительных резервуара. То есть резервуары еще раньше выстроили, а к приходу танкера один даже заполнить успели…
Возвращаясь домой, Володя с некоторой грустью пожаловался Лиде:
— Ты говоришь, что скважина еще года два-три будет самотеком выдавать от семи до трех тонн. В среднем — пять, в переводе на солярку — полтонны. То есть чтобы нам себя отсюда соляркой обеспечить, нужно полтораста скважин, а у нас одну пробурить с трудом получается недели за две, а скорее за три. Мы эти скважины будем десять лет бурить.
— Всё не так печально, молодой человек, — Лида, хотя и была старше Володи всего-то на шесть лет, постоянно его таким образом подкалывала. — Во-первых, если я правильно помню, у тебя на заводе еще парочка буровых установок почти сделана. Во-вторых, если я не забыла что говорила Зоя, с помощью каталитического гидрокрекинга из этой нефти дизельного топлива собирается получать до трехсот килограмм на тонну, то есть скважин уже нужно втрое меньше. Ну а в третьих пока Маркус обещанный флот танкеров не выстроит, нам и пяти-десяти скважин за глаза хватит, тем более что на самом деле они еще с год они тонн по двадцать в сутки давать все еще будут если там еще на пару метров глубже пробурить… как тебе мой Кирюша?
— Спасибо, ты меня очень успокоила. А Кирилл твой — парень сообразительный. Может, слегка азартный, но работать умеет и любит. А что?
— А то, что он сейчас, пока мы на Апшероне дурака валяли, делает затворы высокого давления. Вот сделает — тогда скважину будем бурить в другом месте.
— Где, в Грозном или в Башкирии?
— Нет, тоже на Апшероне. Примерно километрах в восемнадцати от наших скважин. Конечно и трубопровод придется проложить…
— А нафига так далеко?
— Потому что там в далеком будущем с одной скважины три месяца получали по шестнадцать тысяч тонн в сутки.
— Сколько?! Да нам столько не нужно! Да и как столько перевезти?
— Поэтому и нужен кран на трубу. У нас там скважина не три месяца, а три года нефть без насосов давать будет, или даже лет десять.
— А зачем мы тогда эти бурили?
— А чтобы было чем двигатели танкеров кормить и кораблей, которые всё нужное на Апшерон привезут. Чтобы масло у нас было и моторное, и просто смазочное, и, кстати, трансформаторное. А до скважины в Балаханах нам еще года три ждать придется: пока флот танкеров появится, пока заводы нефтеперерабатывающие девочки построят…
— Думаешь, года три? Маркус, когда уезжал, говорил, что он новый какой-то корабль строить собирается. Какой — не говорил, но точно не танкер…
Новый корабль строить собрался вовсе не Маркус, а его сын. Начитался парень книжек про путешествия, которые после тщательной отфильтровки учительницы признали «разрешенными к использованию среди своих», наслушался «бабских разговоров на кухне». Ну а раз «отец не возражает»… Маркус, конечно, проект сына внимательно проверил, но особо не раскритиковал. И не особо не раскритиковал: Генрих просто «слегка промасштабировал» спроектированный самим Маркусом танкер, сделав самостоятельно немного другую надстройку и добавив еще один двигатель. А то, что Генрих корабль выстроил из нежавейки, никого вообще не взволновало: из Финляндии хромовой руды поступало так много, что нержавеющие рельсы не делали лишь потому, что марганцовистая сталь прочнее. В результате получился классический «карго-лайнер», который мог перевозить чуть больше тысячи тонн груза и — с приличным уровнем комфорта — полсотни пассажиров: в рамках той же римской торговли судно было очень не лишним. То есть для перевозки грузов по морю нелишним, а насчет пассажиров… Римляне покупали всяких товаров уже очень много: кроме того же сахара огромным спросом пользовалось мыло, все еще не убитый Гордиан с удовольствием покупал пшеничную муку (зерно ему продавать «богини» категорически не желали, поскольку отруби шли на корм собственной скотине), многочисленные «предметы роскоши» вроде стеклянной посуды и столовых приборов из нержавейки, в огромных количествах стальной ширпотреб от лопат до гвоздей — а вот денег на подобные закупки у римлян не хватало. Поэтому в качестве оплаты «богини» принимали и медь с оловом, и свинец (причем последний в таких количествах, что в самом Риме потихоньку начали трубы водопровода менять на керамические), и камень… И в очень больших количествах рабов. Последних брали все же «выборочно»: в основном галлов, разнообразных германцев и сарматов. «Выборочность» объяснялась просто: для этих племен уже были подготовлены учителя, способные им на родном языке объяснить правила жизни у «новых хозяев» и даже обучить их русскому языку. Ну а потом и разным нехитрым ремеслам: все же рабов старались там покупать недорогих, от трехсот до максимум пятисот денариев за голову — а такие, как правило, вообще ничего делать не умели. К тому же приобретали в основном молодых, лет по четырнадцать-шестнадцать, которых чему-то научить в принципе было возможно — что все же заметно сокращало объемы «годного товара». Но Рим потреблял много, покупатели старались как-то «материально обеспечить торговлю по бартеру», так что и рабов в Россию приходилось возить немало…
Кораблик длиной в восемьдесят метров с грузом имел осадку около трех с половиной метров, а без груза чуть больше двух, так что осенью шестьдесят четвертого в голову другого читателя приключенческих книжек Карла Бреннера пришла интересная идея — и уже летом шестьдесят пятого корабль, на котором было еще и почти сотня «пассажиров» (правда, комфорт вынужденно презревших), вошел в бухту, на берегу которой в далеком будущем был выстроен город Санья.
Сейчас там имелся лишь крошечный поселок с населением, как решил Курт, никогда ни с кем из «иностранцев» не встречавшимся. По крайней мере приплывших местные вообще не опасались, с интересом разглядывали сошедших на берег парней, что-то говорили (или спрашивали — Ангелика предупредила дочь, что в индокитайских наречиях по интонации европеец такие тонкости уловить не в состоянии). Эльза, как «лучшая ученица» своей матери, дружелюбностью туземцев воспользовалась по максимуму — и уже недели через три довольно свободно лопотала на местном наречии. А жители поселка, буквально ошарашенные подарками «пришельцев» (несколькими эмалированными кастрюлями, стальными ножами и топорами, мелкими украшениями) с удовольствием рассказывали молодой женщине обо всем, о чем та спрашивала.
— Я думаю, — поделилась Эльза с мужем, — что сейчас тут живут скорее папуасы чем китайцы.
— Но ведь папуасы же черными должны быть! — удивился Курт.
— Заблуждение однако, — усмехнулась Эльза, — это ты наверное Миклухо-Маклая начитался. Папуасы просто смуглые, как арабы во времена наших родителей, или разве что чуточку смуглее — ну ты сам видишь, да и в остальном местных можно считать именно папуасами. Живут практически в каменном веке… то есть именно в каменном, с металлами они вообще не знакомы. Но живут довольно сыто, тут природа такая. И с сельским хозяйством у них неплохо. Хотя это для них неплохо… я даже сомневаюсь, что про урожаи они не врут.
— А что?
— Климат тут замечательный, и воды достаточно. Но если я их правильно понимаю, то урожай риса у них примерно пять центнеров с гектара… зато его можно и два раза в год собирать! Они считают, что это очень даже хорошо…
— Интересно, а у нашего риса тут какая урожайность будет? — задумчиво пробормотал Курт. На его вопрос ответила присутствовавшая при разговоре Люда — единственная из «старшего поколения», присоединившаяся к экспедиции:
— Думаю, минимум центнеров пятьдесят, он же и на наших полях больше сорока дает, а тут климат для риса получше. Не говоря уже о том, что здесь наш рис минимум три урожая в год даст.
— И чего мы ждем?
— Мы ничего не ждем, — улыбнулась Эльза. — Люда километрах в полутора выше по реке уже плантацию заложила, ребята там рисовые чеки сейчас окучивают. Ты что, не знал, что твои матросы делают?
— Я думал, что это чайная плантация. Кстати, что там с этим чаем-то?
— Пока не нашли. Местные, поразглядывав картинки, говорят, что где-то «в горах» такие кусты вроде есть, но точнее они не знают: сами в горы практически не ходят, им не нужно.
— То есть придется самим в местные джунгли идти?
— Может и придется. А может и нет: наши кастрюли здесь фурор произвели, из трех уже соседних деревень народ в гости заходил…
— Мы так с пустым камбузом останемся…
— Нам же все равно не нужно столько кастрюль, специально же их побольше захватили. Вдобавок большая кастрюля, которая стоит на местной площади в клетке противообезъяньей, будет наградой тому, кто нам чайный куст притащит. Весть об этом вокруг уже разнеслась, так что пока ждем.
— И чего ждем?
— В любом случае ждем пока закончится сезон штормов.
— Это да…
Пока дочь изучала язык населения Хайнаня, мать виртуозно пользовалась знаниями языка готского: Ангелика, как главный спец по этому языку, усиленно «разъясняла политику партии» готам, буквально хлынувшим в быстро растущий Липецк. А Тамара с той же интенсивностью проделывала то же самое в отношении сарматов-аланов, явно настроенных «не уступать город готам». После того, как в Липецке заработала пятая домна (выдававшая уже по сто тонн чугуна в сутки), число желающих поработать в городе (а, скорее, в нем просто поселиться и воспользоваться максимумом городских благ) стало расти невероятно быстро. То есть даже не обязательно именно в Липецке, в Ельце теперь тоже было заметно за пять тысяч жителей, да и поселки между Донским Рудником и Липецком вдоль железной дороги активно пополнялись жителями, но почему-то именно Липецк стал для степняков буквально символом статуса и обретенного счастья.
Пожалуй, главной причиной этого стало наличие большого числа рабочих мест в городе, причем работа чаще особой квалификации не требовала. Ведь на каждого, скажем, шахтера с электрическим отбойным молотком (то есть человека технически подкованного) требовалось еще с десяток людей, работа которых состояла в перетаскивании породы, бревен для крепи (в шахте и на поверхности), погрузка-разгрузка всякого… в конце концов просто в приготовлении обедов для всех вышеперечисленных. А чтобы те же шахты вообще могли функционировать, в городе и жилье для шахтеров требовалось построить, и инфраструктуру разнообразную — а затем все это поддерживать в исправном состоянии.
То есть работы было много — однако еще больше было желающих эту работу получить. А так как за рабочие места конкурировали и готы, и сарматы, конкуренция могла бы привести к серьезным проблемам. Могла бы — но не привела: Ангелика еще пару лет назад сагитировала Витихада, который все еще оставался «временным королем» остготов, занять должность начальника «службы обеспечения порядка». Очень неглупый мужчина еще раньше сообразил, что «королевская» должность его все быстрее становится чисто номинальной, поскольку народ предпочитал и слушаться богинь, и служить им — так что предложение с удовольствием принял. Тем более, что теперь ему «по статусу» и сарматы должны были подчиняться — ну, из тех, кто раньше не соглашался «перековаться в готов», а это обеспечивало ему статус «победителя сарматов»: ведь раз они ему подчиняются, то значит он из победил. С помощью богинь, но все же…
Правда Ангелика довольно качественно донесла до Витихада, что порядок обеспечивать ему придется с этими сарматами в теснейшей кооперации — однако подобный опыт у гота уже имелся, и в результате неплохо организованная милиция этот порядок весьма успешно поддерживала. Сам Витихад, правда, русский язык так и не выучил, но Ангелика переводчиков (причем очень не глупых) ему предоставила, а Лариса учредила специальную «школу милиции»… в общем, довольно устойчивый порядок на южной территории от Буга и до Урала установился. А на то, что Витихад, по слухам, собирался расширить «территорию порядка» до Днестра, Ангелика временно решила внимания особого не обращать. Хотелки — хотелками, но реальных сил у Витихада для захвата территорий визготов точно не было. Пока не было…
Саша Лобанов, сидя в кухне и поглощая приготовленный Ксюшей обед, с ленцой в голосе объяснял Володе очевидные для самого Саши вещи:
— На самом деле тут ничего удивительного нет. М-11 ведь делался под самый хреновый бензин с октановым числом чуть больше полусотни. С компрессией всего в четыре атмосферы, а я свой мотор сразу сделал с компрессией в двенадцать атмосфер. Ну и цилиндров у меня семь, а не пять. Конечно, теперь бензин нужен минимум восемьдесят восьмой…
— Ну с бензином-то у нас теперь проблем нет, — улыбнулся Вова, — а вот насчет ресурса мотора…
— Вов, благодаря Нине, светлая ей память, у меня все подшипники на испытаниях по тысяче часов без малейшего износа отработали. Цилиндры, конечно, изнашиваются, но во-первых, поршневые кольца вовремя менять надо, а во-вторых и сами цилиндры поменять вообще не проблема.
— Я не об этом…
— Значит так: на форсированном режиме мотор гарантированно отработает часов двести. И это я все же перестраховываюсь, реально, думаю, и пятьсот отработает. А на крейсерском режиме обещаю минимум тысячу часов. Ну, это пока для моторов, которые в Коломне собираются…
— Мне пока коломенских хватит. Кстати, ходят слухи, что вы с Ксюшей в Москву переезжать собрались?
— Не верь слухам, — ответила уже сама Ксюша, — верь только проверенным данным из первоисточника. То есть тому, что мы сами тебе скажем. А мы скажем, что в Москву мы переезжать пока не собираемся. В этом году не собираемся, а вот в следующем… Тебе Катя об этом сказала?
— Ну, я подумал, что если там сразу и станкостроительный завод строится, и автомобильный…
— Правильно подумал. Лиза по планам туда в следующие два года собирается отправить почти пятнадцать тысяч человек после окончания технических училищ, но, чтобы заводы нормально заработали, туда потребуется и опытных рабочих сколько-то направить, и инженеров. А у них все же опыта в развертывании производства на пустом месте пока нет, так что придется уже нам в этом им помочь. А пока все развернем, пока заводы на полную мощность запустим — мне уже и на пенсию пора будет выходить, так что будем обустраиваться капитально.
— Ну куда тебе-то такой молодой на пенсию? — сделал неуклюжий комплимент Вова.
— Куда-куда… — Ксюша глубоко вздохнула, — время — оно очень быстро бежит, пора давать дорогу молодым. Слишком я старая стала, не поспеваю за современной техникой. Вот, не поверишь, новый станок для Лемминкэйненовны спроектировала, так мои же инженеры в проекте нашли сразу четыре серьезных просчета.
— Выдумываешь! — искренне удивился Вова.
— Истину глаголю. Комп-то у меня уже полтора года как помер, а на линейке я так нормально считать так и не научилась. Просто просчиталась, а ребята — заметили, и пересчитали все правильно. Так что теперь я только идеи выдавать могу, а воплощать их…
— Ты не права. Впрочем… есть мнение, что Маркусу надо завязывать с судостроением и срочно детство вспоминать пора.
— А что он сделает-то? Он уже все что можно было починить, починил. И даже что нельзя было починить, починил — но теперь уже просто чинить стало нечего. Из всей вычислительной техники у нас остались только два бабушкофона и сувенирный калькулятор из Катиного блокнота.
— Еще настольный, который у Михалыча в подвале валялся, у него только провод был перебит. Никита его починил, сейчас Лиза его пользует… но ты права. Ладно, я подумаю, что тут можно сделать…
— Ты сначала доделай то что делаешь. Саш, сколько ты ему моторов собрал?
— Пока восемь, но если будет сильно нужно…
— Мне и восьми хватит надолго. Вторую машину я раньше, чем через полгода не построю, а, скорее всего, даже раньше чем через год не получится. Да и эту раньше чем через месяц не закончу.
— Я вообще удивляюсь, как ты самолет без компьютера построить смог, — прокомментировала Вовино сообщение Ксюша, — но раз Катя говорит, что прочностные расчеты верны…
— Я и сам удивляюсь, но с расчетами там всё просто: у Михалыча архив «Моделиста-конструктора» на компе был, там этот Ще-2 со всеми чертежами описывался — а я просто воспользовался готовым проектом.
— Ага, готовым, — засмеялся Саша. — И готовые термопрессы для авиационной фанеры между страницами в журнале нашел. Ладно, я просто так прикалываюсь… кстати, а почему ты решил начинать именно с Ще-2, а не с У-2? Было же где-то описание его в варианте шестиместного лимузина. Его-то ты бы еще в прошлом году запустить смог бы.
— Счастливый у тебя муж, — хихикнул Вова, обращаясь к Ксюше, — ему тёща на мозги не капает. А начал с этого, — продолжил он уже серьезно, обращаясь к Саше, — по той же причине, по которой ты начал с грузовика, а не с игрушечного кабриолета. Лиза сказала, что нам нужна транспортная авиация, а не учебная. То есть учебную я тоже скоро делать начну, но с твоими моторами этот самолет будет летать со скоростью в районе двухсот пятидесяти, может и больше, а У-2 на полутора сотнях разваливаться начнет, если его по старым чертежам делать. А теперь… знаешь, я проверил что было в книжке про авиафанеру написано: она на самом деле прочнее алюминиевых сплавов на изгиб и усталостных трещин не дает. Так что если тот же У-2 по отработанной сейчас технологии делать… Ладно, спасибо, Ксюша, все было очень вкусно, а я пойду докладывать тёще, что сто часов самолет пролетать без ремонта сможет…
Строящийся самолет сенсацией не стал — просто потому, что сенсацией, причем очень «местного масштаба» стал еще самый первый самолет, полетевший почти два года назад. Когда есть много алюминия — то есть когда алюминия делается чуть меньше чем стали — оказывается, что «крылатый металл» очень много где можно с пользой применить. И не только для проводов ЛЭП (которые уже протянулись от Орла до Тулы, а оттуда — через Коломну в Москву и в Тверь). А если учесть, что в Тверь еще раньше дотянулись провода от электростанций Мстинского каскада… В общем, алюминия было реальное изобилие. Вова «вспомнил детство» и подсунул журнальчик с мотором для беспилотника Саше. Саша статью в журнале изучил, творчески переработал — и на свет появился небольшой двухцилиндровый оппозитник весом в полцентнера и мощностью в тридцать лошадок. Даже два мотора: Саша, исходя из поставленной задачи, сделал моторы правого и левого вращения. А Володя с этими моторами построил крошечный самолетик. Вот только пользы от самолетика практически не было — разве что на нем можно было из Тулы в Москву долететь где-то за час. Но жена Вове на самолетике летать все равно не разрешала, а новый самолет все еще строился и взлететь не успел.
Так что первой сенсацией двести шестьдесят шестого стал поезд, приехавший в Тулу непосредственно из Лемминкэйнена. Катя изысканно воспользовалась разрешением матери использовать на постройку железной дороги «сверхплановый» металл. На Мсте и из самой реки выгребали много пирита, и на некоторый притоках его было изобилие, так что в Гидрострое «сам собой» вырос сернокислый завод. А когда из пирита всю серу вытаскивали, то оставалась обычная окись железа. Как строить домны, молодая женщина знала очень неплохо — ну а то, что одна небольшая «сверхплановая» домна выдавала металла не то чтобы в избытке, оказалось не критичным: никто никуда особо-то и не спешил. Вдоль строящейся дороги через каждые километров пять Катя ставила небольшую деревеньку, через двадцать пять — городок. А три десятка даже небольших городков выстроить — это требует, кроме всего прочего, и изрядного времени. Но если «работу работать», то результат в конце концов получается — и в очередную годовщину попаданства поезд, везущий двести тонн хромовой руды, отправился с севера Финляндии в центр России. Куда он и прибыл спустя всего лишь трое суток…
А второй, уже настоящей сенсацией стало прибытие экспедиции с Хайнаня. То есть все знали, что эта экспедиция возвращается, а вот привезенные экспедицией почти сто килограммов чая… Люда тщательно изучила все, что было возможно найти по поводу обработки чайного листа, и время, пока экспедиция ожидала завершения сезона штормов в Индийском океане, не потратила зря. А еще она, заложив в Крыму целую плантацию бергамота, захватила с собой крошечный флакончик с бергамотовым маслом.
Так что собравшиеся на девяностолетний юбилей Марины учительницы с нескрываемым восторгом пили настоящий бергамотовый чай…
Марина по этому поводу сказала:
— Всего лишь тридцать два года назад мы все… и не спорьте, мы все считали, что нас ждет кошмар и мы никогда больше не вернемся к цивилизованной жизни. Но мы все очень неплохо потрудились, и теперь с полной уверенностью можем сказать, что жизнь-то налаживается. Точнее, она уже наладилась, а теперь у нас и чай настоящий появился. Что еще человеку нужно, чтобы встретить счастливую старость?
Лиза, с глазами, полными слез, не удержалась от комплимента матери:
— Добавлю: счастливую старость в окружении любящих детей, внуков и правнуков. А насчет окружения ты у нас больше всех постаралась… Нас было шестьдесят четыре человека, всего лишь шестьдесят четыре — а теперь… Я, конечно, не скажу абсолютно точно, но теперь нас уже практически миллион человек, из которых больше половины живы лишь потому что ты, и не спорь — именно ты позаботилась о должной санитарии и гигиене, правильном детском и материнском питании… в конце концов организовала могучую школу медиков, следящую за здоровьем детей и матерей. Да, мы все как могли тебе в этом помогали, и в первую очередь Вероника с Дашей — но по части детей всем управляла именно ты. И скажу тебе — по секрету конечно — это знают не только у нас в России. Римляне, между прочим, тебя практически официально называют Deam Pueritiae et Maternitatis.
— Если я не забыла латынь… то они, пожалуй, не так уж и не правы, — улыбнулась Марина. — Миллион, говоришь? Я, пожалуй, успею посмотреть и на двухмиллионного нашего… гражданина. Как думаешь, мне еще долго этого ждать?
От прабабки Тара унаследовала «железную волю и уверенность в своих силах», как говорила Марина Дмитриевна. И эти же черты характера воспитала и у своих дочерей — о чем периодически сильно жалела. Просто потому, что став — после смерти прабабки — руководительницей немаленького города (официально теперь в честь прабабки и названный Двигинском) ей теперь довольно часто приходилось третью дочь просить о помощи. Дочь, ставшая одной из ближайших помощниц Екатерины Алексеевны, отвечала за распределение строителей (ну и строительных материалов) по «социальным объектам», но матери никаких привилегий от этого не обламывалось. Понятно, что теперь девочка за многие десятки городов отвечает, но ведь хоть мелкую уступку матери могла бы сделать? Не делала — и даже подзатылину теперь дочери за это не дашь! Не потому, что она Екатерине Великой помощницей служит, а потому, что давно уже стала она мужней женой. А муж ее, старший сын самой Кати Клее, хотя к теще и относился с уважением, рукоприкладства по отношению к жене явно не одобрил бы.
Вот муж старшей — Дены — грек Трофим тёщу побаивался и в разговорах с ней предпочитал притворяться, что плохо ее понимает… хотя статую прабабки, стоящую теперь на площади возле вокзала, он сделал изумительную, старая Двига как живая стояла…
Первый муж Тары Сувор погиб еще в войне с будинами, а второй — Бойд, из рабов, которых привозили добрые соседки, старшую дочь Тары просто боялся. То есть спорить с ней по любому поводу боялся, а так-то любил как родную. А Дена больше всего, похоже, любила сестру, причем не вторую, а третью — дочь уже Бойда, но договариваться с ней все же предпочитала отправлять мать. Так как Дон тоже сестер любила, но «не собиралась потакать их капризам»…
Пожалуй, единственным человеком, кого третья слушалась беспрекословно, была Елизавета Александровна, поэтому Тара и отправилась поначалу к Елизавете. Но так как она не доверяла «современным средствам связи» и предварительно о встрече не договорилась, то с некоторым удивлением и изрядной досадой первой в Доме встретила собственную дочь. Но все оказалось гораздо лучше, чем представляла Тара: когда она лишь начала излагать свою просьбу, Дон, даже не дослушав, сказала:
— Ты все на бумаге напиши и отправь в канцелярию, я распоряжусь чтобы там твои пожелания побыстрее выполнили… Уже написала? Тогда давай сюда, завтра… — дочь быстро пробежала глазами по заявке, — даже сегодня после обеда всё нужное к Двигинск отправим…
В сентябре двести шестьдесят шестого года на кухне Марининого дома собралась традиционная уже компания на почти ежедневные посиделки: Лиза, Лера, Ира. И традиционно «девушки», покончив с обедом, принялись обсуждать текущие проблемы.
— Я вообще не понимаю, как можно управлять государством, в котором две трети населения — несовершеннолетние дети, — пожаловалась в пространство Лиза.
— Управляешь же. Просто у тебя, как всегда, информации полной не хватает, — ответила Лера, — вот и не представляешь. Я дано тебе говорила: надо перепись населения устроить, тогда появится материал для обдумывания.
— Не нужна перепись, — высказала свое мнение Ира. — У нас структура управления кристально прозрачная, достаточно просто распоряжение разослать начальникам городов и деревень, и через неделю мы с точностью до человека всё знать будем.
— Твоими устами, да мед бы пить, — усмехнулась историчка. — Кодр говорит, что численность населения к западу от Днепра он только «приблизительно представляет». А это «приблизительно» колеблется от ста до трехсот тысяч человек, между прочим.
— К западу и докуда? — спросила Лиза.
— Ну, примерно до Бреста. Он как раз крепость заложил у впадения Муховца в Буг, У него там проблемы возникли… своеобразные, к моему Даниле посоветоваться приезжал.
— Ничего себе проблемы!
— Да нет, ничего военного, ТОЗ же не только карабины с пулеметами делает…
— Я чего-то не знаю?
— Знаешь. К Кодру много местных на заработки приходит, ведь на стройке много чего просто таскать нужно. А как одежду порвут — уходят ее ремонтировать. Иногда на пару дней уходят, иногда — на пару недель. Ему текучка такая не понравилась, ведь непонятно на сколько человек работы планировать — вот он и решил ателье по ремонту одежды устроить. За машинками швейными, в общем-то, приезжал, в разговоре — я как раз к сыну заехала внуков проведать — он и рассказал, что непонятно сколько там вообще народу. Выше по Бугу вообще каша: там и славяне всякие, и готы перемешаны, причем по обеим берегам…
— А нам не пофиг на них? — поинтересовалась Ира. — Ведь все они вообще не наши, и никакой переписью их не охватить…
— Не пофиг, — резко ответила Лиза. — Это они пока не наши…
— Кодр же не от скуки там крепость ставить стал, — привычно-спокойным голосом пояснила Лера. — Тамошние племена к нему сами пришли покровительства и защиты просить. И если мы это самое покровительство обеспечим, то уже их дети станут совсем уже нашими.
— Ясно, значит их тоже учить придется. И сколько букварей в Рязани теперь печатать?
— Поскольку информацией мы пока не владеем, буквари будем печатать в расчете на триста тысяч населения, ты, Ир, прикинь размеры заявок на учебники. Блин, как же тяжело без компьютеров-то!
— На бумажке посчитать сколько букварей нужно на полста тысяч первоклассников не выходит? — съехидничала Лера.
— Сколько нужно срубить деревьев чтобы сделать бумагу для букварей, сколько потребуется щелочи чтобы ее сварить, сколько хлора привезти из Березников чтобы бумагу отбелить…
— Да я шучу…
— … и где взять людей которые все это сделают!
— У нас сколько народа к ноябрю школы выпустят?
— Да посчитать людей просто, давно уже все посчитано: минимум две с половиной тысячи учителей подготовить нужно, а весной выпуск педов будет меньше тысячи…
— А как раньше, только для первых классов по ускоренной программе выпускников средних школ?
— Не в этом дело. Народ-то фактически по деревням отправляться будет. Поэтому еще нужно тысячу фельдшеров как минимум, затем столько же трактористов, механиков-электриков… всего слегка за десять тысяч.
— А ты говоришь без компа не посчитать…
— И всем им нужно какое-то жилье выстроить, а для этого овердофига доставить хрен знает куда десятки тысяч тонн цемента, стали, стекла оконного… одних унитазов тысяч пять и раковин, и всякого прочего разного хрен знает сколько! А это — дополнительные строители, водители, дорожники… даже лесорубы в неизвестных заранее количествах.
— Я думаю…
Договорить Лера не успела: раздался стук в дверь и в кухню вошла Дон. Вообще-то Лиза обычно звала дочь «пообщаться», но Катя все чаще вместо себя присылала эту свою помощницу — если разговор предполагался «производственный». И в этот раз Лиза специально позвала именно Дон, так как девушка у дочери как раз занималась логистикой и кадрами для многочисленных строек «социального направления», а как раз эта проблема Лизу сейчас больше всего и волновала. И не только Лизу.
— Вот тот, кто нам сейчас и нужен! — обрадовалась Лера. — Я как раз хотела сказать, что дополнительных строителей ты можешь и у Кати позаимствовать, а то она в Москве занимается уже фигней какой-то. Ну вот зачем она выстроила Китайгородскую стену? И ради чего принялась ставить дом на Котельнической набережной? Я понимаю, ностальгия там, то сё, но ведь и без этого в городе уже неплохо?
— Про стену я сама уже знаю: это запасная набережная на случай наводнений. У Брокгауза написано, что в сильное наводнение вода в реке поднималась на девять метров, а стена снаружи как раз девятиметровая, а внутри только трехметровая, вся территория Китай-города землей засыпана чтобы его не затопило. А вот насчет высотки на Котельнической… Дон, расскажи нам, зачем этот дом дочь моя строить решила?
— Екатерина Алексеевна сказала, что для строительства такого дома придется много чего сделать, что потом окажется совершенно необходимым. А людям интересно такой дом поднять, все стараются…
— И что же окажется необходимым?
— Лемминкэйнен Кианович уже сделал два подъемных крана, они уже работают… один работает, второй Лемми обещает к концу недели доделать. Екатерина Алексеевна говорит, что важно не то, что краны работают, а то, что налажено их производство на специально созданном заводе. Еще Лемми начал там делать лифты не на коленке, строительные, грузовые и пассажирские, уже работает производство труб высокого давления и насосов разных — этим Костя Филиппов занимается. Много чего, она говорит, что двадцать шесть новых производств запущено или готовится к запуску… я знаю только про двадцать два, но если нужно, то до вечера уточню всё и расскажу подробно.
— Не нужно, этого достаточно. Сколько сейчас людей на стройке дома работает?
— Только на стройке? Точно не знаю, а примерно — тысяча восемьсот человек. Чуть меньше, это если даже с водителями грузовиков считать.
— А стройку, если я не ошибаюсь, планируется за три года закончить?
— За четыре, но один год уже почти прошел… да, три года осталось.
— Придется притормозить стройку: нам нужно будет за пару лет выстроить сотню школ, еще один пединститут открыть, наверное пару фельдшерско-акушерских училищ…
— Это для Кодра? Ну, в Воронеже пединститут… здание пединститута побыстрее выстроить, там легко и аланов с готами на стройки набрать, так что до осени все готово будет. Если срочно нужно, то сделаем. Училища… тут немного подумать нужно, уточнить где именно их строить. А сами школы — так люди-то найдутся, по стандартному план-графику на каждую потребуется прораб, два мастера — бетонщик и каменщик, рабочих пятеро опытных, а остальных мы местных нанимаем. Такой командой за год можно поставить четыре школы двести двадцать второго проекта… столько людей у нас есть, так что постройку дома на Котельнической останавливать не нужно. А насчет денег, то…
— Да, деньги изыскивать — это проблема Госплана, но я их найду. А когда вы сможете планы подготовить на училища?
— Точно не скажу сразу, но, думаю, к концу недели.
— Спасибо. Дон, а Катя не говорила, когда она ко мне заехать собирается?
Уходя от Лизы, Дон столкнулась с матерью. Которая, как оказалась, приехала просить включение в планы постройки в Двигинске новой больницы и как раз фельдшерского училища: Дена, которая стала главным врачом в городе, решила что имеющейся больницы городу уже сильно не хватает, да и окрестные деревни не охвачены в должной степени «медобслуживанием». Сестру Дон знала очень хорошо: если та решила училище организовать, то наверняка и насчет преподавателей для него всё продумала. Надо бы ей позвонить, уточнить насчет численности обучающихся… точнее, сказать сестре, чтобы готовилась к училищу человек на сто в год. Но это можно и завтра с утра сделать.
Саша новые моторы алюминиевые не только для самолетов сделал. Такой же оппозитник, как для первого самолета, только размером и мощностью поменьше, он еще раньше изготовил для иных нужд. Совсем иных: почти что литровый моторчик, заточенный под прямогонный нефтяной бензин мощностью около десяти лошадок ставился на уже по-настоящему мобильную электростанцию, от которой запитывались электрические цепные пилы. Хорошо, когда есть никель, ванадий и прочая таблица Менделеева: пилы получались достаточно долговечные, чтобы появился смысл запускать их в народное хозяйство. А чтобы их туда запускать, в Унде появился небольшой заводик, на котором эти пилы и выпускались. Вова, взяв за образец «Хускварну» Михалыча, слегка конструкцию доработал под имеющуюся «технологическую базу» — то есть под серийный трехкиловаттный мотор, и теперь заводик каждый день выдавал на-гора минимум два агрегата. Но так как электропилам требуется обычно отсутствующее в лесу электричество…
«Совсем мобильный генератор» обеспечивал электричеством две электропилы, а завод, на котором стали делаться моторы для этого генератора, этих самых моторов делал в сутки больше одного. То есть гораздо больше, и Саша изначально предполагал появление подобного дисбаланса. Поэтому (а, на самом-то деле, исходя из юношеской еще своей мечты) на новом автозаводе в Москве выпуск автомобилей начался с крошечной машинки, оснащенной этим мотором. Точнее, сразу трех машинок: двухместного грузовичка на четверть тонны (задняя часть которого была копией грузовой тележки из сарая Фоминых), четырехместного «седана» с кузовом из алюминия и «армейского джыпа» на полметра длиннее «грузовичка», с усиленной подвеской и на сорокасантиметровых колесах с «широкими», больше двадцати сантиметров, шинами (на остальных машинах колеса были по тридцать пять сантиметров с узкими десятисантиметровыми). И этот «джып» стал поначалу самой массовой машиной: его, после установки деревянной крыши, немедленно стали использовать в качестве санитарной машины, так как она легко проезжала по грунтовкам в плохую погоду…
Автозавод как-то невзначай получил название ЗиЛ, и лишь позже кто-то придумал расшифровку аббревиатуры как «Завод инженера Лобанова». И пока завод был не очень большим, но Саша расширял его со всем усердием, ведь на автотранспорт у него (да и у всех) были очень большие планы. Но вот в процессе этого расширения у него возникали серьезные конфликты с Катей: та вообще не понимала, зачем строить «некрасивые коробки» цехов и каждое новое здание по ее проектам выглядело как дворец. А на вопли Саши по поводу того, что эти «дворцы» слишком долго строятся, она невозмутимо отвечала:
— В таком цеху рабочим и трудиться приятно, а значит, они работу будут делать с большим удовольствием и, как следствие, с лучшим качеством. А нам же не нужны паршивые автомобили? Они нам нужны только хорошие, качественные. И в изобилии.
На самом деле это было всего лишь отговоркой, да и не очень быстрое строительство объяснялось тем, что Катя на такие стройки отправляла старшекурсников из строительных ПТУ — а ее «требования к красоте» заставляли парней и девчонок просто тщательнее относиться к своей работе. Впрочем, красивые цеха и в самом деле немного способствовали более качественной работе тех же автомобилестроителей.
С автотранспортом все вообще стало хорошо, благо после того, как пошла «большая нефть» с Апшерона, проблем с бензином и с соляркой практически не осталось. Правда, возникла серьезная проблема уже с керосином — то есть как раз его получалось больше всего и куда его девать было не совсем понятно. Изрядную его часть все же перегоняли с помощью гидрокрекинга в тот же бензин, но все равно его — после того, как танкеры стали вывозить из Баку по тысяче тонн нефти в сутки — было слишком много, ведь тонна нефти обеспечивала даже при простой перегонке больше четырех центнеров этого самого керосина…
И на праздновании нового двести шестьдесят седьмого года Лиза сделала «важное заявление» всем собравшимся — то есть членам семьи и Ире с Лерой, которые никуда из Школы так и не уехали:
— Я тут посчитала… В общем, у нас теперь всего хватает для счастливой жизни. Немного до плановых значений не хватает чугуна и стали, мы пока черного металла делаем по двести примерно кило на человека, а не по триста, как нужно для безусловного процветания. Зато с электричеством у нас куда как лучше, чем запрашивал для полного счастья Михалыч… Короче, к лету в Орле нужно запустить электролизный завод по производству водорода и поставить еще пару реакторов для гидрокрекинга. Керосин, конечно, римляне готовы покупать в любых количествах, но нам его туда возить не на чем, а бензин нам лишним не будет, Саша собирается уже к лету начать выпуск тяжелых грузовиков на ЗиЛе…
— И сколько он их выпустит? — саркастически заметила Лера, — по одному-два в сутки?
— Ты, девушка, слишком много времени с внуками проводишь, за новостями не следишь. Да и историю в основном древнюю знаешь. Даже два в сутки — это практически подушный выпуск ЗиЛов в СССР, а Саша их будет делать ежедневно по пять штук. Если же учесть производство машин в Коломне, то по автомобилям… по грузовикам мы и СССР обгоним скоро.
— Я не поняла, мы что, уже гигаватт мощности на электростанциях имеем?
— Почти полгигаватта, это, по Михалычу, минимум, нужный для полного счастья. Олех закончил постройку ГЭС на Косьве, Усьве и Вильве — это еще шестьдесят мегаватт установленной мощности. Он еще на Сылве и Лысьве к лету станции достроит и будет у нас на Урале полтораста мегаватт.
— Да, про Урал я что-то пропустила, наверное для меня это далековато. Да и Мишка мой… он сейчас на Вуоксе станцию строит, вот про них я знаю.
— Да, хорошо знать то, что и где предки понастроили. Через два года, когда станции на Вуоксе достроят, то будет у нас цельный гигаватт, причем это если только по гидростанциям считать. В следующем году Север собирается два десятка небольших ГЭС запустить…
Император Эфиопии Бейлисту двести шестьдесят седьмой год встречал очень далеко от Школы, в своем новеньком дворце на берегу большой реки. Дворец был совсем новый, только пару месяцев как строительство его закончилось — впрочем, и сам император был «новый». Его императором провозгласила Уважаемая Елизавета за день до того, как очередная экспедиция отправилась на Голубой Нил…
А до этого Бейлисту побывал и рабом у александрийского грека, и учеником в Школе. Четыре раза ходил в экспедиции за кофе — и в ходе этих экспедиций сманил в далекую Страну Богинь с полсотни соплеменников. То есть из своей родной деревни с ним отправилось меньше десятка человек, остальные — те, кто знал родной язык Бейлисту — были просто выкуплены у приходящих на торг аксумских купцов. А еще почти пять сотен эфиопских рабов привез по заказу Богини Бруннхильды александрийский купец-эфиоп, который часто ездил торговать в Адулис.
По очень странному заказу: Богине требовались лишь юноши и девушки возрастом до пятнадцати лет (а многие были и моложе десяти), но теперь-то Бейлисту понял замысел Богини: дети выросли, обучились многому такому, что позволит новой Империи не исчезнуть под натиском различных врагов. В том, что врагов у него будет много, Бейлисту теперь тоже не сомневался — как не сомневался (ну, почти не сомневался) и в том, что враги эти ему будут не страшны. Тем более что Фердинанд Бреннер — старший сын богини Бруннхильды — сумел договориться с аксумским царем Батсаной о том, что он не будет воевать с «Эфиопской империей», расположенной на самой границе царства. Маленькой, всего-то чуть больше двухсот квадратных километров… Но это — пока маленькой. Уважаемая Елизавета сказала, что очень скоро Эфиопия станет настолько богатой страной, что все окрестные племена сами захотят попасть под власть Бейлисту. И его наследников: старшему сыну как раз под Новый год исполнилось пятнадцать. Конечно, его все же стоит в следующем году отправить обратно в Школу подучиться, тем более что мальчик сам очень просится.
Да, империя, все население которой пока что меньше тысячи человек, может вызвать лишь снисходительную усмешку. Однако летом уже три корабля привезли столько дорогих товаров, что к весне у Бейлисту людей будет уже тысячи две с половиной, а то и три: желтая эмалированная кастрюлька на местном рынке ценится больше, чем молодой раб-мальчишка, а за стальной топорик (небольшой, большие почему-то богини решили сюда не отправлять) и три девушки купцам не кажутся чрезмерной ценой. Так что единственное, о чем стоит жалеть, так это о том, что мало еще купцов сюда на торг приходит. Впрочем, Нзана — александрийский купец — пообещал к очередной летней экспедиции привезти в Александрию из Адулиса «не меньше тысячи рабов». Теперь-то от него не требовалось только детей скупать, взрослые рабы тоже уже сгодятся. Тысяча человек — это очень много, но Маркус Оттович для следующей экспедиции обещал уже четыре корабля подготовить…
Маркусу обещать четыре нильских баржи-самоходки обещать было легко: новенькая верфь в Танаисе их собирала по паре штук в месяц. Именно «собирала»: уже раскроенный металл доставлялся туда с первой донской верфи в Усть-Непрядвинске. Но большей частью только для этих самоходок и раскроенный, другие корабли полностью (за исключением, конечно же, двигателей) делались в Танаисе. А заправлял всей работой этой верфи Генрих, и чем дальше он «заправлял», тем сильнее Маркус чувствовал, что сын его серьезно обошел в деле судостроения. Если первый совершенно морской «карго-лайнер» Генрих строил почти год, причем постоянно с отцом консультируясь, то следующий он выстроил меньше чем за полгода, а теперь на верфи такие кораблики спускались на воду каждые два месяца. Лиза, правда, Маркуса постоянно по этому поводу подкалывала, говоря, что «что-то ты сына лентяем воспитал, не прилагает он должных усилий» — но чувство юмора у Маркуса не атрофировалось, так что всерьез он эти подколки не воспринимал. Хотя и сам понимал, что «кораблей не хватает».
Да и экипажей для кораблей тоже не хватало… то есть хватало, но с трудом. Курт Бреннер стал первым «капитаном дальнего плавания» практически «от безысходности», просто некого было еще на такую должность ставить. Да и его, по большому счету, ставить было… в лучшем случае рановато, это его мать настояла, клятвенно пообещав, что «мальчик справится». Ну да, справился… на обратном пути с Хайнаня проплыв мимо Малаккского пролива и просвистев аж до Явы. Впрочем, там он (точнее, Люда, которая «знала что искать») накопал банановых корней, и «биологиня» сказала, что уже осенью в Крыму первые бананы созреть успеют. Люда вообще тетка невероятная просто: шестьдесят четыре года, а по разным экспедициям носится как молодая… вот только теперь Генрих по ее заказу строит совсем уже огромный корабль, активно пользуясь теми выражениями Великого и Могучего, которые все учительницы категорически не рекомендовали внедрять в широкие народные массы. Правда, парень вырос все же очень ответственным, обещал, что корабль к маю будет готов…
Вероятно «женское» воспитание наложило несколько «странный» отпечаток на детей попаданок. То есть девочки, глядя на матерей и их подруг, иногда бросались изучать науки, в далеком будущем большинством народа относящиеся к «сугубо мужским». И старшая дочь Маркуса — Аня — решила «идти по следам Ксюши». У Маркуса вообще семья была несколько странная: в отличие от Лобановых, где в семье какая-то любовь возникла, Маркус и Алёна друг друга воспринимали исключительно как «вынужденных партнеров по рождению детей». И даже заранее договорились, что мальчикам имена будет давать Маркус, а девочкам — Алёна. Впрочем, детей оба любили и всячески старались дать им всё самое хорошее из доступного. Включая, естественно, и образование.
Вот Аня и дообразовывалась. Дети — они в Школе постоянно кучкуются, и очень много времени они кучковались в доме Марины и Лизы, так что кроме сугубо школьных знаний они часто как бы мимоходом «погружались» и во «взрослые проблемы». Ну услышала как-то в детстве девочка «взрослый разговор» — и в марте двести шестьдесят седьмого года Аня представила полностью ею спроектированный и под ее руководством изготовленный кузнечный пресс на тысячу двести тонн. Такой пресс — сам по себе вещь хорошая, но ее муж Петя Пряхин продемонстрировал и изготовленную на этом прессе колесную пару для вагона. Под колею в полтора метра (послушав мать, которая сказала «нечего нам миллиметры под имперские футы подгонять, используй круглую цифру»). На самом деле особой «самодеятельностью» у ребят и не пахло, задачку им все же Катя подкинула: она-то давно за «широкую колею» боролась. По очень простой причине: железные дороги уже не справлялись с перевозками…
Правда Лиза, услышав от дочери о «новом железнодорожном стандарте», лишь хмыкнула:
— Мне вот буквально интересно, где ты эти колеса использовать собираешься?
— Будем потихоньку перекладывать пути. Сначала — на самых загруженных направлениях…
— Я не об этом спрашиваю. Чтобы катать по рельсам тяжелые вагоны — а ты же наверняка о шестидесятитонных сейчас думаешь — рельсы нужны другие. У нас основной рельс какой? Р-18? Я тебе подыщу нужные книжечки, там русским по белому написано, что по широкой колее на таких рельсах вагоны больше двенадцати тонн катать уже нельзя.
— Но мы же по этим же рельсам двадцатитонные катаем!
— По узкой колее! А сам вагон сколько весит? Наша узкоколейная колесная пара вся в двести килограмм укладывается, двухосная тележка меньше тонны весит, а эта сколько? Только колесная пара тонну ведь, не меньше? А тележка в сборе небось за пять тонн выскочит.
— Выходит…
— Ничего не выходит. Просто тебе нужно будет сначала озаботиться производством тяжелых рельсов. Минимум, если мне Брокгауз не наврал, Р-45. А по хорошему — это чтобы два раза не переделывать — килограмм шестьдесят пять на метр. Или даже семьдесят пять, ведь у нас сталь-то пока еще не очень-то требованиям конца двадцатого века соответствует. А заодно подумай и про шпалы бетонные, у Михалыча книжка на эту тему была, поищи. Все же деревянная шпала у нас лет пять всего служит, а бетонная и пятьдесят простоит, если ее правильно делать. С цементом как раз Денис тут крупно поможет… Ты все же помни: нас слишком еще мало чтобы одну и ту же работу много раз переделывать. Мы просто обязаны все делать на века!
— Значит буду на века делать. А вот интересно, сколько народу сейчас живет в этом… как его… в Аркаиме?
— А почему ты у меня спрашиваешь? Тут где-то неподалеку Лера с внуками бегает, ее тереби.
— Да я у всех спрашиваю. Мне давно было интересно, как это Надя столько народу у степняков выкупить смогла: степняков-то на торг мало приходило, а народ они чуть ли не целыми деревнями приводили. И, представляешь, оказалось, что на самом деле это целые деревни со степняками договаривались, чтобы те их в Рязань провели под охраной, а степняки по факту не выкуп за рабов получали, а плату за охрану во время пути. То есть до людей в этом Аркаиме как-то дошло, что у нас жизнь гораздо лучше — и я вот теперь думаю: может их не к нам таскать надо, а на месте к нам присоединить? Если аркаимские ширнармассы уже многие годы считают, что у нас им будет лучше…
— А ты хоть примерно представляешь, где этот Аркаим находится?
— Представляю, я как раз об этом с Лерой поговорила. И раз уж представила, заодно прикинула какая нам от этого польза может быть. Польза, между прочим, очень большая.
— И что тебя сдерживает? — Лиза с трудом удерживалась от смеха.
— Ну ты же сама меня научила планы составлять и расходы на их реализацию просчитывать. Короче говоря, сначала нам туда нужно будет хорошие дороги проложить, причем дороги безопасные. А для этого людей потребуется — наших людей, которые безопасность это и обеспечат…
— Вот теперь я точно могу спокойно на пенсии отдыхать: ты уже точно освоила системный подход к решению проблем. Но если ты в чем-то еще сомневаешься, то я могу, конечно, твои планы внимательно прочитать, ошибки в них попробовать выискать. Мелкие, конечно, ошибки, крупных у тебя и быть не должно уже…
Разговор этот состоялся в том числе и по той простой причине, что Лиза действительно «собралась на пенсию» и даже официально назначила дочь «временно исполняющей обязанности Госплана». И пока Катя большей частью все же лишь «училась принимать решения», но, к ее собственному удивлению, почти все ее «учебные решения» начинали претворяться в жизнь. Похоже, тридцать лет управления всем стройкомплексом теперь уже немаленького государства (ну и постоянные споры с матерью на тему «почему надо делать именно это») сказывались…
Морские кораблики, с помощью которых велась основная торговля с Римом, были очень маленькими. Первая серия (которую Маркус гордо поименовал «Винджаммерами» — потому что на судне были две мачты под паруса) «закончилась» было на пятом судне, но затем возобновилась, и теперь морские просторы бороздило уже одиннадцать номерных «Винджаммеров». Это потому, что кроме моря (и даже океана) им приходилось плавать и по рекам. В основном по Утиной реке, как римляне именовали сейчас Гуадиану: именно возле этой реки и располагалось месторождение вольфрамовой руды. Одно из месторождений, но Лида решила, что более богатое возле реки Миньо нужно «отложить на потом»: там руды было, конечно, заметно больше, вот только концентрация вольфрама в руде было почти в восемь раз меньше…
Но «Винджаммеры» — поскольку Утиная река впадала уже в Атлантику — неплохо и в океане плавали, и один из них — «Винджаммер-5» — как-то, практически случайно (по распоряжению еще Лизы) — сплавал на Канары. И — поскольку тогда Лера присоединилась к экспедиции — добыл много «ценной исторической информации». Историчка — после того, как её дети подросли — уже несколько раз сплавала в Рим и Испанию, и именно она договорилась с хозяевами крупной виллы неподалеку от строящегося еще тогда вольфрамового рудника о «всемерной помощи за определенную мзду» рабочей силой. Ну а в этот раз решила сплавать чуть подальше, и, как оказалось, не зря:
— Как я и ожидала, этот Плиний-старший только мешки не ворочать мастером был. На Канарах сейчас никакого «туземного населения» нет от слова «вообще». И да, собак там никаких тоже нет. Лет десять-пятнадцать назад там были две небольших колонии на Инвале и Плансии, то есть на наши деньги на Лансароте и Фуэртевентуре, где привезенные рабы занимались добычей местного лишайника, из которого мавританцы добывали орхелию… это краска такая красная для тканей. Но с началом наших поставок красителей мавританцам стало лишайник косить невыгодно и они с островов свалили и рабов тоже вывезли. Так что острова стоят незаселенные, чем, по моему глубокому убеждению, было бы глупо не воспользоваться.
— И с кем мы воспользоваться будем? — ехидно поинтересовалась тогда Лиза, после чего вопрос как бы отпал. Но оказалось, что всего-то года на три отпал, так что весной двести шестьдесят седьмого года сразу три «Винджаммера» и два морских судна последней сделанной Маркусом серии «Таврия» грузоподъемностью в районе пятисот тонн отправились с новой экспедицией на Канары.
До Гибралтара корабли, пользуясь попутным ветром, шли в основном под парусами, а выйдя в Атлантику пошли уже под моторами. Потому что в океане шторм может как-то внезапно приключиться, так что лучше поспешить — а солярки ведь в оба конца хватит с запасом. Людей, как обычно, никакого запаса не было, в экспедицию — кроме экипажей кораблей — отправилось всего две с половиной сотни человек. Большей частью — совсем еще мальчишки и девчонки, шестнадцати лет от роду — но таким, как решила Катя, «адаптироваться легче». И в эту довольно небольшую группу колонистов включила сразу четырех врачей, десяток фельдшеров: заболевших-то «срочно до цивилизации довезти» не выйдет. А что выйдет…
Лера с этой экспедицией доехала до Эсури — небольшого римского города в устье Утиной реки, и там — в недавно выстроенной «русской вилле» — решила подождать, пока корабли не вернутся после высадки десанта. И пока туда же не придет «Витязь» — новенький брат-близнец «Богатыря» — с грузом солярки в бочках. Потому что «канарейкам» скорее всего придется сделать еще один рейс на Канары (а может быть и не один) с грузом выкупленных Лерой рабов…
Рабов Лера ожидала много, потому что покупала она их не за деньги, а за своеобразные «амулеты». Эта номерная бляха (обычно делавшаяся из нержавейки) сама по себе ничего не стоила, но ценилась в Империи очень высоко: за три таких Таисия — старшая дочка Веры — купила небольшой архипелаг на юге Эгейского моря. Четыре крошечных и практически голых островка, самый большой из которых был около шести километров в длину, но тем не менее. Потому что во-первых, все в Империи знали, что у владельца амулета богинь они покупают оливковое масло, платя по три денария за бутыль чуть меньше семи с третью секстария (помощники богинь называли бутыли «четырехлитровыми»). Формально это было столько же, сколько масло стоило в Риме — но богини и сами бутыли давали, а для отправки в Рим нужно было самостоятельно закупать или делать амфоры. Да и доставка туда не бесплатна.
А во-вторых, владелец такого амулета мог купить у них саженцы удивительных растений. И если в лимонных деревьях удивительного было мало (разве что плодоносить они начинали на второй год и урожай давали в разы больше обычных лимонов), то деревья, которые они называли «мандарины» и «апельсины»… Один лимон на римском рынке стоил два с половиной денария, то есть десять сестерциев — а деревья, которые давали богини, уже через три года приносили до тысячи сестерциев ежегодно, и с каждым годом урожаи росли. Поэтому отдать даже десяток рабов за «почти золотой» амулет (а специально для Испании Лера попросила наштамповать «красивых медалек» из алюминиевой бронзы), а затем купить саженцев по сотне денариев за каждый было невероятно выгодно. И единственным ограничением было то, что богини покупали рабов только из кельтов, галлов и германцев — а в испанских провинциях большинство рабов были или местные, или — чаще — из Африки…
По этому поводу даже Катя поинтересовалась у Леры перед отплытием:
— А почему ты против иберийских рабов?
— Может, это и прозвучит не научно, но мне кажется, что лень у иберийцев заложена на генетическом уровне. И не только мне так кажется, раб-ибериец на рынке в Эсури или Гельмантики стоит втрое дешевле раба-галла. Так что рисковать я не буду…
Десант на Канары отправился в начале апреля, а в середине мая из Танаиса отплыли еще три корабля. «Богатырь», загруженный на полметра выше ватерлинии, «Варяг» — третий кораблик той же серии, только на этот раз изготовленный не из нержавейки, а из простой стали, и «Пионер» — огромный (по нынешним меркам) корабль на три тысячи тонн груза. «Пионер» в трюмах кроме всего прочего тащил в разобранном (точнее, в еще не собранном) виде «окскую» самоходку на шестьсот тонн, две небольших (но не «мобильных») электростанции и в качестве шлюпок два больших, специально для экспедиции изготовленных, морских катера в довесок к обычным вельботам. Ещё тонн сто сугубо «химического оборудования», новенькую буровую установку. И очень большую «биохимическую» лабораторию, к которой прилагалась Алёна. Кроме неё из «старушек-богинь» к этой экспедиции присоединилась Люда: ведь корабли должны были пересечь Атлантический океан, а на том берегу водится и ваниль, и какао. И очень много всякого разного кой-чего, очень нужного в народном сельском хозяйстве.
Из «молодежи» на «Богатыре» открывать Америку отправилась Эльза, яростно изучающая Пополь-Вух и проклинающая (все же лишь в редких разговорах с мужем по вечерам) коварных индейцев, придумавших исключительно запутанный пантеон своих богов и вдобавок давших этим богам зубодробительные имена.
— Ну и на кой черт ты изучаешь эту муру? — Курт, которому стенания жены изрядно поднадоели, решил «высвободить супругу из царства страшных сказок». С выходом в Атлантику у него появилось немного больше времени, чтобы общаться с женой, но вот у жены как раз со временем, как оказалось, было несколько напряженно.
— Нужно понять, кто из богов кому кем приходится хотя бы для того, чтобы и себе подходящую родословную придумать и при этом не опростоволоситься. Вот тебе, например, очень подошло бы имя Хуракан: и произносить легко, и должность вроде как подходящая. А обломись: Хураканом мог бы стать разве что Эрих потому что этот Хуракан принципиально одноногий.
— Надо было отца в экспедицию взять, он же любит путешествовать.
— Любил. Сейчас он с трудом путешествует от дивана до туалета, да и вторая нога до колена несколько попортила бы легенду. Респу можно было бы назначить Хун-Бацем, у него рожа небритая когда, то на обезьянью неплохо смахивает — но это всего лишь бог-покровитель искусства дуденья и пения, а как Респа поет, мы все слышали. Да и устройство индейской флейты никто не знает, так что в нее дудеть у врача нашего научиться точно шансов нет. Вот и рисую генеалогическое древо их богов, а потом пытаюсь подрисовать туда и нашу веточку.
— А без богов никак?
— Я не знаю. Но Лера предупредила, что там самое начало их какой-то «классической» эпохи, человеческие жертвоприношения в разгаре. Она говорит, что по некоторым данным они там даже воюют друг с другом не для того, чтобы территорию захватить или население себе подчинить, а только чтобы пленных побольше набрать для этих жертвоприношений. В такой ситуации богом быть как-то спокойнее.
— Спокойнее с пулеметом тихо на корабле сидеть.
— Тогда уж с карабинами. Патронов у нас пятьдесят тысяч, а в Ламанайне, куда мы потом направимся, народу, по словам тети Леры, может быть тысяч под двадцать. Так что только целевая стрельба, никаких очередей от пуза веером — рассмеялась Эльза. — Но время все сто раз продумать и принять единственно неверное решение у нас есть. Нам только до Тринидада еще плыть две недели, а там наверняка на месяц, а то и два застрянем. Потом — Ямайка, но там, надеюсь, быстро управимся, только тетя Люда немножко в кустах пошебуршит в поисках каких-то травок.
Когда на Канары была доставлена уже вторая группа выкупленных рабов (о чем колонисты сообщили по радио — заодно запрашивая дополнительное топливо в Эсури: торговля рабами у Леры оказалось более успешной, чем ожидалось поначалу), Катя как-то задумчиво поинтересовалась у мужа:
— Вов, угадай с трех раз, что нам для Канарской колонизации понадобится в первую очередь?
Так как Марина наотрез отказалась куда-то переезжать из своего дома, а Лиза мать оставлять одну не захотела, Катя опять перебралась в Школу, ведь без помощи матери ей было крайне сложно «перехватывать управление» Госпланом. Поэтому и разговор случился на кухне перенесенного в прошлое дома, за обедом, ведь другого относительно свободного времени на общение с семьей у нее практически не было..
— Ну, в Эсури нужно будет топливные танки поставить чтобы корабли заправлять, еще на Канарах потребуется топливохранилище. А третье…
— Ладно, не мучайся, все равно не угадаешь. Нам потребуются самолеты твои, причем сразу несколько. Там же между островами километров по пятьдесят, а то и сто-двести — на кораблях добираться долго.
— Ну да, два часа на корабле и полчаса на самолете — огромная разница.
— Сутки на корабле и час на самолете — разница большая, если вдруг срочно к врачу надо. А у тебя самолет, который с Ще-2 слизан, как далеко летать может?
— С полным грузом километров на семьсот наверное, я еще не проводил такие испытания, а что?
— А то что в пятистах километрах он Канар лежит ничейная Мадейра.
— Долетит без проблем.
— А в тысяче километров от Мадейры простаивают Азорские острова.
— Ага, а в двух тысячах от Азор уже и Ньюфаундленд.
— Вот видишь, сам догадался.
— Ладно, допустим у меня получится в год делать таких самолетов… А в Выборге у нас, как я понимаю, будет острая нехватка электричества.
— Так сколько?
— Если прям щяз набрать еще с сотню выпускников из ПТУ, то со следующего года можно будет по самолету за пару месяцев делать. Или даже по самолету в месяц, но это вопрос больше к Сашке, как он с моторами успеет. Если хочешь, я уточню у Виталика Полякова, он сейчас в основном производством занимается.
— Уточни. А что ты там вякнул про Выборг? На первой Вуоксинской ГЭС на этой неделе генератор запускают, до зимы все три заработают. Уже семьдесят мегаватт, и куда ты столько потратить собрался? Новый алюминиевый завод нам не нужен, и если ты задумал цельнометаллический…
— Алюминия, за один месяц сделанного на Мсте, нам хватит на десять лет самолеты алюминиевые клепать, еще и останется. Но Виталик — слава нашим металлургам — свой самолетик строит. Маленький, шестиместный. С одним мотором — но для местных авиалиний вполне пригодный, в грузовом варианте полтонны груза тащить может.
— А при чем здесь Выборг?
— А он всю несущую конструкцию из титана делает. Ладно этот самолетик, там титана примерно центнер. Но если нам нужен самолет, который долетит до Ньюфаундленда… Сашка обещал через год-другой сделать дизель на шестьсот сил в четырех центнерах. Два таких дотащат машину с Азорских островов… я имею в виду машину класса Ще-2, то есть с полутора тоннами груза, потратив две тонны керосина. Он как раз керосин в качестве моторного топлива приспособить хочет… в общем, самолетик получится — Виталя уже прикидывал, кстати — вдвое больше моего, и чтобы со всем своим хозяйством просто взлететь, он должен чуть не целиком из титана делаться. Но ты же не захочешь ограничиться одним самолетом? А чтобы делать много титана нужно очень много электричества. Опять же Саша тоже как-то говорил, что если картер нового мотора делать титановый, то там по весу… Ну что? Ты же сама говорила, что мы всё должны делать на века?
— Мама это говорила, но она права. А кто производством титана заниматься будет? Или ты опять сам хочешь этим заняться?
— Вот уж нафиг, я химию с детства не очень. Кто его у нас сейчас делает? И вообще, кто у нас все планы составляет и кадры распределяет?
— Зря я маму послушалась, не мое это дело.
— А чьё? У тебя бюрократический опыт хотя бы есть по управлению стройкомплексом, а ни у кого другого такого опыта просто нет, ведь всё остальное у нас куда как меньшего размера. Да и Лиза тебя учила…
— Мама не только меня учила, все же весь аппарат Госплана — как раз ее ученики, причем более, что ли, узкоспециализированные. Но вот выбирать направления развития… У меня, похоже, просто фантазии не хватает. И вообще: каждый приходит со своими хотелками, я дергаюсь — и в результате по всем направлениям получается фигня. Это при том, что мама мне еще и очень сильно помогает…
— Ладно, я теперь тоже про это думать буду, хотя, боюсь, пользы от этого будет немного. Но поясни, зачем нам вообще Майорку и Азоры колонизировать? У нас что, на континенте все дела закончились?
— С Канар радиограммы идут сначала в Эсури, оттуда в нашу виллу на Пальме, потом в Рим. Из Рима — в Афины, потом в Византий, оттуда в Севастополь, потом в Танаис — и только оттуда к нам. Это — устойчивая и качественная связь, а с ребятами на Тринидаде хорошо если раз в пару суток удается связаться кое-как. Леночка, конечно, творит всякие свои теплые ламповые чудеса, но, говорит, ее длинноволновые устройства из-за малой мощности относительно устойчивую связь могут обеспечить до двух, максимум трех тысяч километров. Так что придется еще и на Бермудах курорт устраивать. Вот только когда…
Пока Катя с Володей обсуждали перспективы авиации и всего прочего, на кухню зашла Катя — старшая Вовина дочь, которую все называли «Катя-первая». Она вообще никуда из Школы не уезжала и после окончания учебы пошла учителем математики в первую школу, а недавно заняла в ней должность завуча. Вообще-то она всерьез изучала — под мудрым руководством Саши Гаврюшиной и с посильной помощью Лизы — экономику, и в целом планы развития представляла, ведь большая часть проблем как раз на этой кухне и решалось, но в детали обычно ее не посвящали. Так что многое в планах было ей не совсем понятно, и, слушая разговор отца с женой, она решила уточнить:
— Мама Катя, а зачем мы вообще поперлись на этот Тринидад? Ведь какао водится в Мексике вместе с ванилью, а микробы, которые Алёне нужны, вообще в Миссури плавают…
— На Тринидаде водится асфальтовое озеро, то есть миллионы тонн обычного гудрона просто на поверхности лежат. Ребята туда пару примитивных крекинг-колонн увезли чтобы из гудрона получать солярку. Получится у них — тогда в Америку плавать проблем особых не будет, а не получится — пока Кирюха не изобретет как бурить километровые скважины, будем в состоянии оттуда возить только пару мешков какао и одну пробирку с микробами в год.
— А когда он изобретет?
— Да врёт она все, — рассмеялся Вова. — Возле этого асфальтового озера нефть на глубине меньше ста метров, там скважину пробурят и начнется у нас топливное счастье. А нефть там подходящая, дизельного топлива мы оттуда почти треть по весу гнать будем. Вот только для нефтеперегонного завода народу все же нужно побольше…
— Не вру, а просто не бегу впереди паровоза: пока скважину там сделают, несколько тонн солярки уже из гудрона перегнать получится. А из нефти керосина опять больше выйдет чем соляры, а керосин нам и так нафиг не нужен. Что получится из тринидадской нефти, заранее неизвестно — а так у нас хоть подстраховка будет.
— Но ведь у Саши новые моторы под керосин делаются?
— Во-первых, это специальные моторы именно под керосин, на кораблях моторы совсем другие. А во-вторых, у него моторы под какой-то «тяжелый керосин», а из североамериканской нефти даже керосин получается легкий. Для ламп керосиновых очень неплохой, но такой мы сами не знаем куда девать.
— Ага, не знаем! Два корабля в неделю в Рим с керосином отправляем!
— Ну да, продаем четыреста тонн в неделю, а из апшеронской нефти делаем шестьсот тонн в сутки. Думаешь, тульская ТЭЦ на керосине работает потому что керосиновый огонь в топке красивее горит?
— Ничего я не думаю, — сварливо буркнула Катя-младшая, — уж и спросить нельзя, сразу ругаться начинаешь.
— Извини, это я с устатку психанула. С Тринидада уже четвертые сутки никаких новостей…
Никаких новостей с Тринидада не поступало по очень простой причине: там не случилось ничего нового. Пока выгружали оборудование с «Пионера», успели собрать «окскую баржу», и даже дотащить ее (на буксире у «Богатыря») до устья Миссисипи. Потому что для выгрузки довольно тяжелых железяк пришлось из подручных материалов (деревьев, срубленных на берегу) вытроить довольно длинную эстакаду в море: у берега было довольно мелко.
А по дороге закинули Эльзу (на морском катере) к берегам Юкатана — и вот об этом «на большую землю» сообщать не стали. Ну зачем лишнее беспокойство людям создавать? А так прицепили катер к кораблю, протащили его на две с половиной тысячи километров вдоль островов. На катере еще десять тонн солярки запасено, нужно будет — он и своим ходом вернется к острову… Кстати, местные Тринидад называли Аири или Эири (мнения Эльзы и ее младшего брата Клауса разошлись), поэтому было решено использовать первое название, за которое голосовала старшая из Франке. Впрочем, «местных» на острове было немного, крошечная деревушка у берега, в которой жили «люди каменного века». Не совсем даже каменного, с камнями на этом берегу было неважно и все, что у туземцев из инструментов было, так это дубинки и заостренные палки. Причем острили они их на шкуре какой-то рыбы…
— Ну и где туземцы? — сердито поинтересовался Клаус у Люды, вероятно потому что Люда была в экспедиции самой старшей.
— Мне тут Лера написала, что тут туземцы жили начиная века так… с пятого тысячелетия до новой эры. Но периодически вымирали, и предпоследняя волна заселения как раз сейчас вроде и должна случиться. Конкретно эти — как ты сам сказал — случайно приплывшие с Ориноко. То есть не совсем случайно, но их лодку штормом разбило, а инструментов починить или новую сделать у них нет.
— А зачем тебе туземцы?
— Рабочих рук маловато.
— А людей из каменного века нанять на работу всяко не получится, они просто не поймут зачем это им нужно. Так что мы ребят этих домой вернем, раз уж они сами того желают, и будем полноправно островом владеть. Судя по детям, они сюда попали лет десять назад, не больше. Не появись мы, они бы может остров потихоньку и заселили бы, да и то вряд ли.
— Почему?
— Девять мужчин, четыре женщины, все из одного племени — они просто вымрут от наследственных проблем. Разве что еще кого штормом с материка принесет. Да неважно, ты давай дырку в земле ковыряй: если мы чего-то отсюда хотим для себя получить, без нефти всяко не выйдет. Нам ведь соляры просто не хватит лишний раз на Юкатан сплавать. И интересно, когда Эльза с Куртом вернутся?
— Ну и на кой черт тебе понадобились эти забытые богом и людьми острова? — поинтересовалась у дочери Вера, посетив островок Лебинтос, внезапно для многих (в том числе и для Веры) ставшей собственностью Таисии.
Девочка, а точнее уже вполне себе взросла женщина (ей же скоро уже тридцать исполнится!) снисходительно улыбнулась:
— Острова такие лысые потому что здесь все козы сожрали. Коз на островах больше нет…
— И ничего вообще нет, голые камни и чахлые кусты колючие.
— Почву просто всю в море смыло. А если эту почву восстановить…
— И как ты её восстанавливать собираешься?
— Я попробую, например водоросли на перегной пущу. Или просто из Греции землички подвезу. Это конечно влетит в копеечку, но… Но если учесть, что из девятисот гектаров Лебинтоса на шестистах вполне можно выращивать оливы… Пятьсот тонн оливок лишними нам не покажутся. А если все пойдет как я думаю, то и тысячу тонн в год мы лет через десять получать отсюда будем.
Вера задумалась. Дочь, до переезда на остров восемь лет преподававшая биологию в школе, наверняка обладала знаниями более обширными в части выращивания всякого вкусного, чем учительница географии. Но все же каменные осыпи, занимавшие на взгляд три четверти острова, словам Таи как-то противоречили:
— Масло — это хорошо, но… Не дешевле в той же Испании масло покупать?
— Масло — да, но пятьсот тонн оливок — это полтора миллиона консервных банок. И это лишь для начала! А потом и на втором острове плантации заложим если тут все хорошо пойдет.
— Если пойдет, да и почву-то восстанавливать небось в очень немалую копеечку влетит, откуда средства возьмешь? Или думаешь, что Екатерина Великая выделит?
— Нет, сами заработаем. На острове четыре шикарных бухты, в которых небольшие кораблики от любых штормов укрыться могут. А в море — море, извини за тавтологию, рыбы. С топливом, конечно, здесь неважно, но пока нам и привозного керосина для электростанции хватит, а ольху — её да, аж из-под Епифани возим.
— А ольха-то зачем?
— Кефали в море много, коптим потихоньку. У нас пока два десятка обычных вельботов моторных, когда погода хорошая, они все в море как раз кефаль собирают. После того, как Генрих на винджаммеры поставил холодильники, они на обратном пути из Рима забирают у нас тонн по пять копченой кефали в неделю. Немного пока, но все равно кефаль уже окупает и керосин, и солярку. Луфаря мы пока сами съедаем, а как Генрих построит обещанные траулеры и мы сюда морозильники привезем, и его будем на Большую землю отправлять, в мороженом виде. И консервный заводик тут же выстроим.
— Понятно. Значит, решила в Грецию переселиться?
— Нет конечно. Лично я собираюсь здесь до следующего лета просидеть, посмотреть как и что получается, а потом… Думаю, что еще минимум парочку детей мы со Степаном сделать в состоянии. А он и Ольга Анатольевна год с детьми, конечно, выдержат, но без детей уже я не выдержу. Всего-то месяц прошел как уехала, а уже скучаю.
— Так может на зиму вернешься домой? Скажем, в сентябре или даже октябре.
— Нет, в октябре как раз Степан обещал холодильники доделать и сам их сюда привезет. Свекровь уже пообещала зиму с детьми посидеть, а тут зимой самая работа начнется. Так что спокойно езжай домой, помоги ей внуков попасти, а мы где-то в начале лета дома будем. Следующего лета.
Выслушав жену, Вова усмехнулся:
— А чем, по твоему мнению, профессионал отличается от дилетанта?
— Профессионал не сделает такой тупой ошибки!
— Неправильно. Дилетант легко сделает ошибку, которую профессионал с некоторым трудом, но исправить сможет. А профессионал если ошибку и сделает, то даже сто дилетантов исправить ее окажутся не в состоянии! Но вот сам профессионал ее исправить — с некоторыми, возможно довольно серьезными — усилиями сможет. Давай-ка посмотрим, что тут можно сделать?
Ошибку Катя сделала действительно не самую очевидную: в Историческом музее для Ютона был приготовлен отдельный зал — но когда Ютон приехал на Красную площадь, то оказалось что ворот для его проезда внутрь здания предусмотрено не было. Трактор в зал втащили сняв колеса, но автобус туда впихнуть не было никакой возможности: он не пролезал ни в двери, ни в окна.
— Давай исходить из очевидного: в дверь автобус не пройдет, и даже если сломать там стены, он застрянет в коридоре. Следовательно, будем пихать автобус через окно.
— Но он и в окно не влезет! К тому же окно высоко над землей…
— Последнее тебя вообще пусть не волнует: если мне не изменяет склероз, то первую эстакаду для Ютона мы выстроили больше тридцати лет назад. Хреновую и одноразовую, но здесь нам большего и не требуется. А вот потребуется — от тебя потребуется — решить, какое окно в зале ты разломаешь так, чтобы потом его быстро вернуть в исходное состояние. Два мужика с перфораторами, парочка каменщиков, недели две времени… да не переживай ты так!
— Я не об окне переживаю, я думаю о том, что если мы Ютон в зал впихнем… когда впихнем, то больше на нем ездить уже не получится. Не ломать же стены каждый раз! Вот кто мне запрещал выстроить и Воскресенские ворота? Можно было бы вместо проходов там зал для Ютона…
— Глупости не говори! Они там были бы как бельмо на глазу. Исторический музей со всех сторон красив и гармоничен, сама же специально в Кремле здания пошире расставила чтобы их осматривать было удобно. А Ютон — что Ютон? Ты ведь даже не на нем сюда приехала, а другим куда кататься? Я лучше с Сашкой поговорю, может он для поездок уже наш, свой собственный автобус соорудит. Да и вообще музейные экспонаты вовсе не для того сделаны, чтобы на них кататься. Так что наша с тобой задача — быстренько впихнуть в зал невпихуемое и уже никогда его не выпихивать обратно. Согласна?
Новости — именно новости, а не дежурные сообщения «все хорошо» — пришли с Тринидада в десятых числах июля. И, откровенно говоря, вызвали эти новости реакцию сильно неоднозначную. По крайней мере Катя выдала очень много весьма специфических определений в адрес Курта и Эльзы. Заслуженно выдала: катер, на котором эти персонажи сплавали на Юкатан, вернулся к Тринидаду десятого июля. Просто он не совсем сам вернулся: после того как его штормом выкинуло на берег где-то на Гаити, за ним пришлось посылать «Пионера»…
— Ладно Эльза, она просто в морских путешествиях ничего не смыслит, а Курт? — выплеснула свое возмущение Катя, когда специальные слова у неё закончились.
— А Курт — он тоже не смыслит, — миролюбиво ответила Лиза, — потому что у нас никто не смыслит в том, как корабли водить в Карибском море. Ни у кого опыта еще не было.
— Но ведь в книжках-то написано, что сезон штормов с июня и до ноября!
— В книжках написано, что самые шторма в сентябре, вот детишки и решили что летом проскочат. Они просто не представляли себе, какими шторма бывают если они еще не «самые». Будем считать, что им повезло в том, что они не в сентябре возвращались, ведь тогда им спастись вряд ли бы вышло.
— Ну спаслись… это, конечно, замечательно, однако катер, по словам самого Курта, «может быть на верфи получится починить». А может и не получится… как думаешь, стоит его через океан тащить или проще его на месте где-нибудь утопить?
— Дотащить его уже нетрудно будет, его же на борт «Пионера» подняли уже. Теперь важно чтобы у них всех хватило терпения дождаться возвращения «Богатыря» с баржей. Точнее даже, чтобы у Алёны хватило терпения просидеть до ноября в Миссисипи и в море не высовываться.
— А чего ей дергаться-то? Сиди себе в лаборатории да разглядывай культуры в чашках Петри.
— Она уже наразглядывалась и теперь, чувствую, дергается как лягушка от батарейки. Она же, если в радиограмме не наврали, нашла грибок, который тетрациклин производит. Кстати, ты уже запустила программу строительства тетрациклинового цеха?
— Какую программу? Алёна вернется, расскажет что нужно…
— Раздел «Фармацевтика», группа «Антибиотики», папка «Тетрациклин». Алёна её лет десять как подготовила, а перед отплытием все материалы обновила в свете появившихся новых возможностей. Иди, полистай, подумай кто из Госплана план строительства подготовить сможет, потом откорректируй всю текущую программу. Сама бы занялась, да уже соображаловка не так шустро работает, да и вообще я на пенсии уже почти — не лучшее время новую программу начинать. Я-то начну, а кто потом расхлебывать будет и меня всякими словами ругать? Пусть лучше себя и ругает…
Лиза слегка ошиблась по поводу Алёны. То ли занятие фармацевтикой накладывает особый отпечаток на психику, то ли изначально в фармацевтику идут люди с нужным состоянием этой психики, но профессиональные фармацевты — люди, как правило, очень спокойные. А так как капитаном «Богатыря» в этой экспедиции был назначен Алёша Афанасьев — сын Лидии Петровны, привыкший с уважением относиться к мнению «старших товарищей» — то никаких «дерганий» у «тетрациклиновой секции» даже возникнуть не могло. Алёша к экспедиции подготовился тщательно, все, что касалось Карибского моря, он постарался изучить. Всё, включая книжки про пиратов — так что некоторое представление о возможном сезоне штормов имел — и выстроил собственный план «преодоления препятствий». Поэтому «Богатырь» даже в Мексиканском заливе ждать возвращения экспедиционной баржи не стал, а поднялся по реке до впадения в Миссисипи реки Арканзас.
И именно там Алёна нужный грибок и обнаружила. Здраво рассудив, что если он возле Миссури водится, то его и ниже по течению смыть может, так что пробы всякой грязи по берегам она брала каждый день. И не спеша их рассаживала по чашкам Петри, очень внимательно следя за полученными результатами. Не в одиночку, с ней в экспедицию отправилось еще шестеро «фармацевтов», точнее специалистов по выращиванию культур, из которых делались антибиотики. И в самом начале августа грибок нашелся. Нужный в народном хозяйстве просто позарез — но «Богатырь» остался в устье Арканзаса просто потому, что по мнению Алёны небольшой (с её точки зрения) кораблик во время шторма в море гарантированно потонет. А уж с «прицепом» в виде баржи, которую никто здесь бросать не собирался, и подавно…
Никита к юбилею тёщи подготовил шикарный подарок: с помощью Леночки он сделал на своем заводе электрофон. Вообще-то завод уже давно электрофоны делал, но именно этот был во-первых «пятидесятитысячным» (примерно столько их уже было изготовлено), а во-вторых, это был первый стереофонический девайс «с усилителем первого класса». Насчет класса оставались, конечно, некоторые сомнения, ведь информации о том, каким образом раньше в будущем усилители делились по классам, никто так и не нашел, но вот внешнее оформление было великолепным. Не «роскошным», без вычурностей — но смотрелся аппарат стильно. Да и звук, по всеобщему мнению, оказался «на уровне».
К электрофону Никита приложил и набор виниловых пластинок с музыкой, которую сама Лиза выбирала. То есть она их и раньше заказывала, когда у доме был «старенький» моно-аппарат — ну а для юбилея Никита изготовил и стереодиски. С запасом пластинок наделал, так что теперь Лиза могла и не опасаться при неосторожном движении диск «запороть». Не то чтобы у неё руки тряслись, но семьдесят лет — это, как ни крути, довольно серьезный возраст. Да и Марина могла не бояться, что «любимую музыку дочери испортит»…
Пятидесятитысячный «граммофон» — это тоже число заметное. Их столько наделали в том числе и потому, что не просто в каждой школе, но и практически в каждом «младшем» классе всех школ имелось по аппарату. Ярославна считала такой способ преподавания многих предметов абсолютно необходимым хотя бы потому, что начитанные на пластинки учебные курсы знакомили школьников не только с какими-то «предметами», но и с правильной русской речью. Вдобавок оказалось, что «аудиокурсы» помогают решить и проблему с нехваткой бумаги для учебников.
Но «юбилейный» аппарат — это оказалось для всех собравшихся на юбилей огромной (и очень радостной) неожиданностью, к тому же Никита сообщил всем собравшимся, что каждая получит себе такой же еще до Нового года. И предложил присылать ему списки «любимой музыки», пообещав, что и дисков он наштампует сколько потребуется, ведь запущенный весной новый завод грампластинок за сутки их может три тысячи изготовить…
А на Лизин юбилей в Школу приехали все из оставшихся в живых «попаданок», за исключением куковавших в Карибском море Алёны и Люды. Вот только «оставшихся» стало уже меньше, чем было на юбилее Марины: весной в мемориальном парке встала статуя Ларисы — рядом со статуей Вали Смирновой, а в самом начале августа к подругам присоединилась и Маша Павлова. И все они были моложе Лизы, так что Катя радовалась, что мать выглядела (и чувствовала себя) пока еще очень неплохо…
Но все равно народу было слишком много даже для веранды Лизиного дома, так что праздничный обед провели в актовом зале новенького корпуса Первой школы. И первой с поздравлениями выступила Леночка:
— Так, девочки… и мальчики, начну я потому что я начну с поздравлений от тех, кто сюда приехать не смог… по независящим от них погодным условиям. Лиза, Алёна тебе передает самые горячие поздравления, всего самого лучшего желает и дарит тебе сумочку и туфли из крокодиловой кожи. Сумочка, по ее словам, уже готова, а туфли уже местные мастера сделают когда она шкуры этих крокодилов привезет. Лида тоже поздравляет, желает и дарит. Причем дарит она уже какао и шоколад… они обещают, что все подарки до Нового года доставят. А от всех нас… я думаю, каждая сама от себя тебе все скажет, а Никита сейчас запустит наш с ним подарок. Но, я думаю, сначала ты чего-нибудь нам скажи — после тоста за твое здоровье. У всех налито?
После того, как отзвучала «Birthday» в исполнении Пола Маккартни, Лиза поднялась:
— Ну что, переходим к торжественной части? Тогда я торжественно заявляю: я ухожу на пенсию. Все же соображаю я теперь не очень быстро, считаю часто с ошибками, так что пусть теперь молодые страной поуправляют.
— Ну ты конечно теперь будешь только на пузе валяться и музыку слушать, кто бы сомневался? — усмехнулась Лера. — Хотя передать управление молодым — мысль правильная. Кто теперь у нас Госпланом будет, Катарина Магна?
— Нет, я ей другое развлечение придумала. Пока я официально на пенсию не ушла, обнародую мой указ: Вова, Катя, Маркус, Саша, Денис, Коля, Никита и Оля назначаются членами нового Спецкомитета. Чем он будет заниматься, они потом прочитают, а вкратце — пусть доделывают то, что мы не успели. А Госпланом… нужны ребята именно молодые, так что, думаю, Оскар Эрихович лучше всех пока на должность председателя Госплана подойдет. Брунн, возражения есть?
— Если он не будет мне запрещать на охоту ходить, то нет. Только ты в указ это условие добавь, а то с него станется.
— А ты его в угол поставь и конфетку отбери если он против желаний матери пойдет, — посоветовала Ангелика. — А тебе, Лиза, пока ты на пенсию не ушла, вот тебе мой подарочек. Не зря я персидский, оказывается, учила: я договорилась с персами, что они нам отдают в вечное бесплатное пользование весь восточный Кавказ до Аракса и немножко за ним. Вот, посмотри, ребята нам наснимали и фотографий будущих владений наделали.
— Щедрый дар, что и говорить. А местные там в курсе?
— Пока нет. Но осенью мы в Астару отвезем пару барж с арбалетами, стрелами и мечами, ну а следующим летом персы местным сами скажут. У них там серьезные терки на границе с Арменией, глупо было бы не воспользоваться.
— А зачем нам армяне?
— Нам армяне ни зачем не нужны, но на той территории, что я выторговала, никаких армян вообще нет. Есть кадусии, леги, мики, каспии, албаны, азери. И куча прочих, а армяне — это километров триста юго-западнее, за озером Ван — а нам туда не надо. Нам надо к ародиям.
— Армян нет, говоришь? — удивилась Лера, разглядывая выложенные на стол фотографии. — Ты не ошиблась? Вот же, типичная армянская церковь…
— Чему вас, историков, только в школе учили? Это типичная персидская архитектура, причем, я бы сказала, кантри-стайл. Восьмигранные шпили они на деревенские храмы огня ставят, видишь, тут такой купол на колоннах? Под ним как раз у них огонь гореть должен… кстати, сейчас там стараются наши лампы керосиновые ставить. И уточню: эти фотки ребята мои сделали в городе Ери-Бу, который сейчас столица племени гартманиев — которые тоже древние персы как бы. Ты на рожи-то их посмотри, типичные же персы! А нынешние армяне вообще-то семиты, и армян на Кавказе сейчас точно нет. Да и архитектура в нынешней Армении больше греческая, хотя большей частью деревенско-греческая.
— Нет и не надо, но все равно непонятно, чего мы там забыли?
— Медь. И молибден. Я тогда Оскару карту передам, пусть готовит освоение новых богатых земель.
— Опять воевать придется?
— Не придется. С армянским царством персы без нас разберутся…
— А потом как персов заставить договор выполнить?
— Они выполнят. С их точки зрения нам достаются голые горы с крошечным населением. Кадусиев там тысяч сорок, может даже ближе к пятидесяти, каспиев — это мы с ними больше всего на Апшероне общаемся — не больше тридцати тысяч, а ародиев… я не считала, конечно, но персы говорят что их тоже около тридцати тысяч. Гартманиев тоже мало, даже в их столице народу около трех тысяч. Так что для персов всё это — пустые и голые горы! Да, учебник русского я для них вчерне подготовила, они все говорят на языке азери… то есть все азери понимают. Но вообще-то это персидский, только акценты тяжелые местные.
— Ну, за подарок спасибо. Про молибден тамошний я давно думала…
— Ну я, собственно, по твоим хотелкам и договаривалась, разве что Лида мне еще про один медный карьер напела, так надо брать пока дают.
— Нахичевань, выходит, тоже наша будет? Там же народу много…
— Меньше тридцати тысяч. Всего, по прикидкам, на той части Кавказа, которая нам отходит, тысяч полтораста народу.
— А мы столько переварим? — озабоченно спросила Вера.
— Так, девочки, все же займемся торжественной частью, а то вы начинаете пургу всякую гнать, — Лера встала, держа в руке бокал. — Именинница тридцать три года назад взяла на себя тяжелую ношу управления нашим бабским коллективом и героически ее несла. Результат… Тридцать три года назад нас было шестьдесят пять человек, и это если Киру считать. А сейчас в России живет народу несколько больше. Катя вот все же заставила местные власти статистику собрать, и статистика эта всех нас сильно порадует: наше население составляет по самым скромным прикидкам двести десять тысяч… семей. В каждой из которых, кроме собственно отца и матери, еще и по семеро детей — это в среднем. А всего народу у нас миллион девятьсот тысяч человек. Это, конечно, просто довольно много, но государство у нас получилось вообще уникальное: почти семьдесят пять процентов жителей — это дети. В иных условиях, то есть при хреновом управлении и планировании, такое государство не имело бы шансов на существование, все бы просто с голоду сдохли. Но благодаря Лизе народ у нас сыт и доволен. Отдельное спасибо Марине, благодаря которой дети не мрут как мухи, однако то, что эти дети сыты, одеты и обуты — это исключительно Лизина заслуга. Лиза, ты же в Москве родилась?
— Ну да…
— Думаю, что выражу общее мнение что возле Кремлевской стены твоего бронзового бюста точно не хватает. Ну давай, поизображай стеснительную девицу, ножкой еще пол поковыряй — все равно после того как ты пенсионеркой станешь, Оскар указ такой подпишет, и Брунн даже не потребуется его ремнем по попе на такое деяние подвигнуть. Верно я говорю?
— По-моему, ты слегка перебрала…
— А ножкой пол? Я не хочу сказать, что все остальные тут не причем, но кому что и когда делать — это ты считала и планировала. Мы — делали, но мы делали это потому что уже умели делать… ну, в основном умели или хотя бы знали где об этом почитать. Но ведь даже где почитать — и это ты всем говорила!
— Ладно, отложим это до моей пенсии. А теперь все же давайте веселиться, ведь мы для этого здесь сегодня собрались?
— Почему «спецкомитет»? — поинтересовалась Оля, когда назначенные Лизой члены оного собрались через два дня после юбилея на кухне все того же старого дома. — Я читала, что такой в СССР был организован чтобы бомбу какую-то делать. Мы что, будем бомбой заниматься?
— Нет конечно, нам бомба не нужна, — хмыкнул Маркус. — А «спецкомитет»… Мы просто знаем то, что всем остальным молодым знать не обязательно.
— Мы просто помним это, — уточнил Володя.
— Да, помним. Но тетки все уже старые, самым молодым — я про Брунн, Леру и Лиду — уже пятьдесят семь, и они просто не успеют сделать то, что придется делать нам. Да и изучать что-то новое им сложновато. А мы — даже если сами не справимся и не успеем — мы по крайней мере начнем делать то что нужно. И для будущих поколений мы просто все это «придумаем». Тетки и так уже овердофига всякого напридумывали, теперь наша очередь.
— А что мы будем придумывать?
— Ну, начать, в соответствии с указаниями Лизы, надо с того, чтобы обеспечить спокойную транспортную связь с американскими колониями.
— Этим же Генрих твой занимается?
— Он корабли строит. А вот чтобы корабли спокойно плавали… Нам, я считаю, очень повезло, что экспедиция Эльзы в Куртом на Юкатан обошлась без жертв…
— Не обошлась, просто маме решили не говорить. Когда катер на берег выбросило, один парень сразу погиб, а одного так поломало, что он «Богатыря» не дождался, — встряла Катя. — Но шторм — это ведь стихия непредсказуемая, что мы тут-то можем сделать?
— Ну шторм-то мы можем предсказать, — ответил Саша, — я тут с Лидой общался, на тему что нам из Америки возить из недостающих металлов, и она сказала между прочим, что все атлантические ураганы начинаются напротив Африки, у островов Зеленого Мыса. И если там поставить метеорологическую станцию… ураган до Кариб где-то за неделю доходит, за это время все корабли смогут убежать и спрятаться в порты.
— То есть еще и на этих островах колонию основывать. Но мы-то тут причем?
— Ну мы эти острова откроем… случайно. Маркус пусть откроет, а потом мы тоже случайно обнаружим, что ураганы оттуда идут…
— Саш, кончай трепаться, вопрос надо срочно решать, — вмешался Вова. — Колонию, конечно, надо основать, и Катя пусть все материалы по этим островам подыщет. И Веру с Лидой потрясем, все что знают путь доложат. Потому что метеорологи хоть какие должны уже в следующем мае там работать.
— Только одно замечание, — снова влез Саша. — Лида говорила, что напротив островов, но чаще километров на пятьсот-тысячу западнее. А там островов нет. Мы будем строить корабль который там и в шторм дежурить сможет не потонув? Или самолеты на разведку пускать будем?
— Насчет самолетов… нет, нам такой самолет пока не сделать, тут минимум реактивный нужен и вдобавок сильно высотный. Кстати, нужно про реактивные моторы тебе подумать…
— Ага, щяз, все брошу и буду делать реактивный двигатель! У меня пока дизель работает часов десять, я даже его буду еще пару лет как минимум до рабочего состояния доводить!
— А вот и не щяз. Ты не знаешь как реактивный двигатель сделан…
— Знаю.
— Ты знаешь как реактивный двигатель выглядит на картинке, но это и я знаю. Но я не об этом: нужен не самолет, а спутник с телекамерой. И если на островах этих у нас будет спутниковая станция наблюдения…
— У нас телекамер осталось…
— У нас нет телекамер. У нас нет станции космической связи. У нас нет спутника и ракеты нет чтобы этот спутник на орбиту поднять. Но мы — мы знаем, что люди телекамеру уже придумывали, и если в книжках покопаться, то даже узнаем как ее сделать. Еще узнаем как сделать спутник, как сделать ракету. Чисто теоретически узнаем, а потом фигову тучу времени будем на собственном отрицательном опыте выяснять что мы поняли не так и где в книжках закрались опечатки.
— Ты всерьез думаешь, что мы сможем запустить спутник? У нас один деревянный самолет год строится! А через год у нас будет два самолета если первый за это время не развалится!
— Саш, не паникуй. Я просто вот чего подумал: Лиза сказала, что мы в этом году достигли, ну примерно, по уровню благосостояния так сказать, уровня СССР года так тысяча девятьсот тридцать седьмого, а может даже и сорокового. А в СССР спутник запустили в пятьдесят седьмом, через двадцать лет. И при этом они не знали, как правильно делать ракеты и спутники, а мы — знаем. Да, детали нам неизвестны, но общее направление мы представляем очень неплохо. И, главное, мы уже знаем как делать неправильно.
— Ну, делать неправильно — в этом мы мастера, это мы умеем…
— Но правильнее считать даже не с тридцать седьмого, а с сорок пятого. Двенадцать лет — я еще на пенсию уйти не успею, а уж вы и подавно.
— Если я не ошибаюсь — а я книжки Чертока весной читала, — то на Королева работало полстраны и сотни предприятий, — недоверчиво хмыкнула Катя.
— Ну вот этим мы, собственно, и займемся: аккуратно запишем какие нам для этого потребуются предприятия, какие институты научные, их создадим, наладим работу — и потом уже, с подготовленными заводами, рабочими и инженерами начнем спутники делать. Если ты Чертока читала, то не могла не заметить: после того, как было принято решение делать космическую ракету, ее сделали всего за три года. А все предыдущие годы были потрачены в основном на подготовку нужной инфраструктуры, производственной и научной.
— Чтобы ее подготовить, нужны хорошо обученные люди.
— Правильно! Вот Оля у нас преподаватель? Пусть займется организацией профильных учебных заведений, подготовкой учителей для них.
— Я физику преподаю.
— Ну физика в ракетостроении тоже не лишняя будет. Физика, химия, металлургия, электроника… Маркус, твой сын корабли уже лучше тебя придумывает и строит, так что возвращайся-ка ты к своим детским забавам.
— Это ты про что?
— Про то, что там считать придется овердофига. А как устроены компы, ты у нас лучше всех знаешь.
— И из чего я буду компьютеры делать? Из сливовых косточек и проволоки?
— Счеты и без тебя делаются. А у Нади ламповый завод уже освоил выпуск стержневых ламп для носимых радиостанций. Первые же машины ламповыми были?
— У Нади таких ламп делают пару десятков в месяц!
— Значит, ты займешься заводом, который будет их делать столько, сколько потребуется. Еще, мне кажется, тебе нужно будет с Леночкой пообщаться на предмет всяких там резисторов-конденсаторов: она-то в своей мастерской их на коленке делает, но ведь делает! И вообще: ты равноправный член Спецкомитета, сам должен решать чем заниматься. Вот быстренько и решай тут что будешь заниматься вычислительной техникой.
— Вот умеешь ты уговаривать! Я посмотрю что придумать можно. Не обещаю всё сделать, а просто посмотрю.
— Вот и отлично. А я, пожалуй, займусь…
— Вов, а сколько нужно будет рабочих и инженеров? — поинтересовалась Оля.
— Давай прикинем, — начала Катя. Сейчас у нас за год школы и ПТУ выпускают порядка восьмидесяти тысяч человек. Тридцать идут в сельское хозяйство, двадцать — в горняки и транспорт. Чуть меньше пяти тысяч — это учителя и врачи будущие, мы их не трогаем. Около десяти тысяч — идут в строители. Пара тысяч — в сферу услуг. По инженерным институтам — я считаю и химиков, и геологов, и все прочее — сейчас распределяются две с небольшим тысячи, остальные в основном по заводам рабочими…
— То есть свободных людей нет?
— Кто ищет, тот всегда найдет. Следующей весной у нас будет уже восемьдесят три тысячи выпускников, так что Оскару мы скажем, что в этом году сотен пять мы у него забираем, а он недостачу следующим годом возместит. Никита, я тебе через месяц построю новое училище на базе граммофонного завода, будешь срочно готовить рабочих для изготовления точной механики, для начала рассчитывай на полсотни учащихся, преподаватели за тобой. Список станков ты мне подготовь, я поищу откуда их выковырять можно будет. Наде скажу, чтобы в своем химико-технологическом пару дополнительных групп набрала, ей я тоже быстренько новый корпус учебный поставлю. Это и под новое ламповое производство, так что ты, Маркус, через неделю мне скажешь сколько и каких ламп тебе потребуется… Что забыла?
— Инженеров, — не удержалась от улыбки младшая сестренка.
— Вов, какие нужны?
— Я где-то читал, может у того же Чертока, что в начале ракетной программы очень большой проблемой были качественные электрические разъёмы…
— Ага, я тоже что-то такое помню. Значит потребуются металлурги, отдельно гальваники, по пластмассам специалисты-материаловеды… Попробую что-то на эту тему подготовить на базе Мценского кабельного завода пока. Ладно, остальное по месту напильником подгоним, только прошу учесть: мама сказала, что наш комитет будет отжирать не больше процентов так пяти бюджета, и это на все наши программы. Так что особо пока не размахивайтесь. То есть пишите все, что в голову придет, но потом хотя бы мне сначала ваши хотелки приносите поглядеть на предмет а не пошлет ли нас Оскар с ними в особо экзотические путешествия…
Карибская экспедиция вернулась в середине декабря. Как сказала Люда, «если бы погоду умели предсказывать, то уже в сентябре бы дома были»: еще один серьезный ураган там случился только лишь в середине сентября. Ни один корабль в шторм не пострадал: «Богатырь» спокойно простоял все это время в устье Арканзаса и вообще на него «внимания не обратил», а «Пионер» с «Витязем» его переждали в заливе Пария, где было относительно тихо. Правда после этой «тихой стоянки» у Тринидада всем даже буря в Черном море, в которую они попали на обратном пути, показалась «легким волнением»…
На острове осталось шесть десятков человек «добывать солярку» для следующей экспедиции. Потому что первая привезла, конечно, пару мешков какао-бобов, но хотелось-то больше! Тем более что майя уже «больше» пообещали: в следующем году ожидалось, что минимум тонна какао-бобов будет для гостей приготовлена.
С какао все получилось гораздо проще, чем ожидала Эльза. В первую, чуть не закончившуюся трагически, экспедицию на катере мотористом отправился и дальний родственник Бейлисту по имени Вася, которого Бел сумел выкупить в Александрии на следующий год после первой экспедиции за кофе. То есть парня звали гораздо заковыристее, однако произносить, да еще с правильными «завываниями» имя «Вассэмытыыку» всем было лень. Но Вася был сыном эфиопского народа, и, как положено эфиопу, лицо имел несколько… загорелое. И когда в первом же небольшом поселке, который путешественники встретили на берегу, местные майя Васю увидели, никакие сомнений в том, что к ним пожаловали боги, у них не возникло. Просто потому, что бог смерти у майя от смертных отличался именно черным лицом…
Эльза смогла плотно пообщаться с туземцами в течение где-то трех дней, после чего освоила местный язык достаточно, чтобы сообщить местному жрецу (ну, она решила что это как раз жрец), что он «едет с богами». Не один, еще парочка туземцев, которые жреца должны были (как уже потом выяснила лингвистка) «правильно подготовить переход в царство мертвых», тоже села на катер. И до начала ноября — то есть до прихода к Тринидаду «Богатыря» с баржей — Эльза освоила язык достаточно, чтобы свободно разговаривать с туземцами уже в Ламанайне. Ко всеобщему удивления, город майя оказался очень большим, по прикидкам Курта там заметно больше десяти тысяч жителей было. Из которых минимум несколько сотен оказались жрецами — и вот они, после краткого общения с очевидной богиней (и нескольких слов, которых тщательно выучил Вася) и принесли пару мешков столь желаемых бобов. Пожаловавшись, что богов они не ожидали, но в следующий раз… Эльза сказала, что следующий раз случится через полгода, жрецы задумались, но от слов своих не отказались…
Хотя главной целью экспедиции было вовсе не какао, промышленность остро нуждалась в каучуке, а одуванчики ценного сырья давали явно недостаточно. С гевеей майя оказались не знакомы вообще, и Люда обозвала авторов книжек, описывающих как «древние майя играли резиновыми мячами», разнообразно и в некотором смысле исчерпывающе. А в следующем году она собралась на оставленной у Тринидада барже подняться куда-нибудь поближе к истокам Ориноко, где — по ее мнению — «хоть какой-то каучук, но водится». Впрочем, особо расстроенной она не выглядела: на обратном пути, где экспедиция задержалась на пару дней возле Ямайки, Люда заполнила пустые трюмы «ценными деревьями». Сразу четырьмя, больше просто срубить не получилось хотя рубили их в довольно большой роще. Просто деревья оказались очень крепкими, а вот пилы — не очень. Но народ старался, причем больше старался порадовать Генриха, ведь это «железное дерево», как сказала Люда, использовалось для изготовления дейдвудных труб даже на подводных лодках, а уж подшипники для гидрогенераторов из него должны были получиться практически вечными…
Деревья в трюм так целиком и запихнули: Алёна сказала, что и кора, и даже древесная стружка может принести много пользы больным человеческим организмам. Но организмов было много, а деревьев мало, и очень много народу окончательно осознало, что освоение Америки принесет большую пользу. А как — пусть решает Спецкомитет.
Уже в середине марта двести шестьдесят восьмого из Танаиса ушли сразу три экспедиции. «Пионер» в сопровождении уже трех «карголайнеров» класса «Богатырь» отправился на Тринидад, еще три «лайнера» ушли на Канары, а новенький «Пионер-2» в одиночку ушел покорять острова Зеленого мыса. Оскар рассчитывал, что «Богатыри» вернутся с Канар ближе к концу мая и все же успеют один раз сбегать до Азорских островов, а такой долгий срок возвращения был обусловлен лишь тем, что на «русской» вилле в Эсури путешествия на Канары ожидали еще чуть меньше тысячи человек, которых иберийские помещики с радостью обменяли на торговые амулеты — и «Богатырям» предстояло минимум трижды сбегать оттуда на острова.
В апреле сам «Богатырь» отправился на Хайнань. В прошлом году туда успели сплавать два «Винджаммера», причем не столько для того, чтобы сменить оставленных там «колонистов», сколько для того, чтобы выгнать с острова начавших его заселение на севере китайцев с материка. Местные ребята пожаловались, что «пришельцы с материка» их стали угнетать и даже терроризировать, так что пришлось оказать посильную помощь. Ну а так как в экспедицию отправились в основном уже «выросшие дети наших школьников», то аргументы для пришельцев с материка были захвачены очень весомые.
Оскар, который все эти экспедиции тщательно спланировал, существование Спецкомитета в своих планах пока практически не учитывал — хотя бы потому, что ничего особо полезного Комитетом сделано не было. Так, по мелочи всякое начали делать, но ничего ведь еще не закончили. А только начали, и начали каждый по-своему. И интереснее всего дела Спецкомитета вел Никита.
Торжок — старинный купеческий город — был, по сути своей, глубокой провинцией. Даже его старинно-купеческость объяснялась тем, что Катя, в свое время его проектировавшая, воплотила здесь в камне все свои представления о «провинциальном городишке времен Российской Империи». Две улицы вдоль, пять поперек. На главной площади — два трехэтажных «административных» здания в стилистике московских купеческих особняков середины XIX века, клуб в стиле «деревенское барокко», начальная школа и полдюжины разных двухэтажных домов в том же стиле, да и почти все остальные дома в городе ставились по индивидуальным проектам с архитектурой «дорого-богато»: город Катя использовала как «полигон» для экспериментов выпускников своей Архитектурной академии. По «стандартным» проектам в Торжке были построены лишь четыре здания: два жилых по «двести четвертому проекту» и теперь уже две средних школы по «двести двадцать второму». Да и они отделкой больше напоминали очень недешевенькие особнячки русских купцов, а во второй школе даже колонны, подпирающие козырек у входа, были порфировыми.
Место для «архитектурных развлечений» оказалось очень подходящим: в городе всего народу было около восьми тысяч человек (поэтому и вторую школу поставить пришлось два года назад), и большей частью взрослые работали на местном цементном заводе. А двадцать четыре человека работали на «заводе точной механики». Завод выпускал очень нужные и очень точные механические приборы: весы. Большей частью «торговые», еще там же делались весы действительно точные для химиков. А в Торжке завод разместился по той простой причине, что изготовление весов — дело очень энергозатратное. Потому что для отливки чугунных станин нужен расплавленный чугун, а строить вагранку чтобы плавить хорошо если килограмм сто металла, да и то раза два в неделю — дело не самое умное. Чугун плавили в электропечке, а электричество для нее добывалось из линии электропередач, тянувшейся от Мстинских ГЭС к Твери.
Никита в Торжок заехал, на точное производство посмотрел. Прикинул «имеющиеся возможности», оценил «неиспользуемые резервы». Затем собрал взрослых жителей города и сделал предложение, от которого горожане отказываться не захотели. В городе было две средних школы, а вот школы старшей не было. И даже ПТУ никакого не было — а Никита предложил такое ПТУ выстроить. Самим горожанам выстроить, он лишь пообещал стройку стеклом и металлом обеспечить. Платить за строительство он, как сразу предупредил, вообще не собирался — но если горожане сами захотят обеспечить своим детям «светлое будущее»…
На «Точмех» Никита сосватал еще четырех рабочих — и привез сразу три «единицы оборудования». Крошечный прокатный стан (на котором можно было прокатать ленту шириной до двадцати пяти сантиметров), гидравлический пресс на двести пятьдесят тонн и очень неплохой вертикально-фрезерный станок. Ну и оснастку всякую разнообразную, и уже в конце мая завод начал выдавать совершенно новую продукцию: ложки из нержавейки. Обрезки нержавейки тут же переплавляли в электропечке, раскатывали в лист — и штамповали «столовое серебро» опять и опять. В июне из выпускников школ на заводе навербовали почти сотню «шлифовщиков», которым предстояло сначала слегка заработать столь несложным, но совершенно неквалифицированным «трудом на благо Родины», а с августа — приступить к обучению «нужным Родине профессиям». С августа потому, что Никита раньше новых станков для обучения вчерашних школьников найти не смог, ему и так Ксюша пообещала «кое-что постараться сверх плана сделать».
Еще столько же парней и девчонок были отправлены на «производственную практику» в Тверь подсобными рабочими на тамошних стройках. А полсотни уже профессиональных строителей из Твери «в порядке обмена» приступили к строительству новых цехов Точмеха. Сразу трех цехов (а прежде весь завод помещался в одном цеху десять на двадцать четыре метра — если не считать отдельно стоящую литейку). Катя же, сначала обсмеяв зятя, все же отправила очередных четырех выпускников своей Академии строить в Торжке новые «купеческие» дома, где предстояло поселиться преподавателям уже достроенного ПТУ. Ну и новым рабочим быстро расширяемого завода. Катя над Никитой сначала посмеялась потому, что сочла выпуск ложек ну никак не способствующему решению задач Спецкомитета, но Никита ее переубедил буквально двумя фразами:
— Оскар, жмот, на весь Спецкомитет пообещал в год выделять тысяч по пятьсот рублей, больше, говорит, не получается у него. А одна стальная ложка в Риме продается за десять денариев, и если эти ребята будут в день делать хотя бы тысячу ложек…
Никита напрасно упрекал Оскара в жадности. Да и не был Председатель Госплана каким-то самодержавным самодуром категории «хочу — дам, а не хочу — значит не дам». По собственным словам, он являлся лишь «старшим бухгалтером», тщательно считающим (в деньгах, которые, как он четко усвоил, были лишь счетной единицей «овеществлённого труда») затраты, необходимые для реализации самых разнообразных планов. И, конечно же, главного плана, обозначенного предшественницей: достижение выпуска стали и чугуна по тонне на каждого жителя государства. Ведь, по словам Лизы, в какой-то далекой заокеанской стране «в эпоху максимального благополучия», длившейся в годы с пятидесятого по восьмидесятый, столько металла и выпускалось — а как производство черного металла снизилось, тут же начались разные проблемы. Вероятно, очень серьезные: ведь ни о какой заокеанской стране, существующей сейчас, Оскар и не слышал — а это значит, что за прошедшие почти двести лет совсем та страна развалилась. Теперь ему, Оскару, нужно было обеспечить, чтобы не развалилась Россия. И, желательно, достигла описываемого Елизаветой Александровной «максимального благополучия».
Очень желательного, но ведь, как говорила не только Елизавета Александровна, но и все остальные матери-основательницы, выше головы не прыгнешь. Металлургический комбинат в Липецке выдавал в год двести тысяч тонн стали и чугуна — и больше выдавать не мог просто потому что руды для него больше добыть в окрестностях не получалось. Новых шахт-то нарыть несложно, но тогда эти шахты будут мешать друг другу — и вместо увеличения добычи руды случится ее уменьшение. Еще чуть больше ста тысяч тонн обеспечивал Тульский завод, но и его расширить ну никак не выходило. Торфяной кокс — просто прекрасное топливо для металлургии, Тульский завод выдавал сталь куда как более качественную чем Липецк. Однако на таком коксе большую печь просто не запустишь — он слишком непрочный для большой печи, да и количество этого кокса сильно ограничивало производство. Все остальные — мелкие — заводики выдавали еще около пятидесяти тысяч тонн (главным образом именно чугуна) в год. И получалось, что по мерке бывшей заокеанской страны «благополучие» можно было выстроить для трети миллиона человек, по странному нормативу Елизаветы Александровны «конца пятидесятых» — для одного миллиона. А в России, если даже не считать «ассоциированные территории», народу было почти вдвое больше — и каждый год численность населения росла почти на сто тысяч. А если считать с «ассоциированными»…
Да можно было бы и население «новых территорий» пока не считать полностью «своим». Взять, к примеру, бывшее Боспорское царство…
Когда Ника объявила, что теперь все эти территории будут управляться Россией, возражений среди населения практически не было. Ну царь Боспорский попытался слабо протестовать, но Ника на его возражения просто внимания не обращала. На месте развалин древнего города Бата выстроила новый, который Елизавета Александровна назвала «Новороссийском»… Или сама Ника его так назвала… и уже через два года Новороссийск обеспечивал цементом все причерноморские и приазовские стройки. Пока что остатки этого царства существовали лишь в Крыму, а население Приазовья дружно (и совершенно самостоятельно!) решили считать себя гражданами России. Понятно почему: граждане России освобождались от уплаты любых налогов и пошлин в пользу Боспора, а Россия вообще налогов не собирала, так как «богам не требуется обирать людей». И все продолжали жить как и раньше жили, разве что чуточку побогаче и много счастливее, а обязанность отдавать детей учиться в школы — это же мелочь. Вот только за прошедшие годы на сто с небольшим тысяч экс-боспорцев детей родилось уже сильно больше двухсот тысяч…
Что-то аналогичное случилось и с остготами: у ста двадцати потихоньку перешедших в российское подданство готов детишек народилось уже четверть миллиона. И хотя сами «ассоциированные народы» в большинстве своем подлинными гражданами России так и не стали, но дети их, как говорила мать, после окончания школ станут таковыми на сто процентов. И не учитывать их в планах индустриализации было бы совершенно неправильно — а ведь это уже народы, в состав России вошедшие. Но кроме них скоро и еще весьма немало народу войдет.
Грядущие «ассоциированные территории» на Кавказе — это еще чуть больше сотни тысяч человек, но о них пока и говорить рано. А вот аналогичные территории между Бугом и Рейном… по прикидкам Валерии Анатольевны, там жило примерно от полутора до двух миллионов человек. Ну их пока только начали «ассоциировать», однако почти полмиллиона живущих ближе Варты и Одера славян уже большей частью заключили договора о «покровительстве». А, значит, через поколение — то есть всего-то лет через двадцать — полностью ассоциируются.
А еще Тотила — средний сын Витихада, обуреваемого мечтой о «расширении жизненного пространства», в прошлом году с небольшой дружиной из полутора сотен готов (причем урожденных готов) взял и «приассоциировал» остров Готланд. Не воевал, а приплыл на остров и рассказал местным о том, как хорошо живется под рукой внука Тора. Правда там и населения-то хорошо если тысяч пятнадцать, но их тоже нужно считать…
Причем считать с учетом грядущего «демографического взрыва»: Вероника Юрьевна (как и Кира) говорила, что через год-два после присоединения очередного племени к России прирост населения в этом племени составит до десяти процентов в год. Или даже до двадцати, если там народ большей частью достаточно молод. Потому что и медицина, и просто санитария, и отсутствие проблем с продуктами. А чтобы продукты были, нужны трактора, плуги… металл.
Лидия Петровна рассказала, где довольно просто можно накопать руды достаточно, чтобы обеспечить благополучие хоть трех миллионов человек, хоть пяти. Вот только чтобы эту руду выкопать, нужно сначала отрыть огромный карьер. Димка на экскаваторном заводе вроде уже поставил в производство экскаватор с ковшом аж в кубометр — но на такой карьер их нужно будет… много, а Димка обещал их выпускать штук по десять в год. Кроме того, каждый экскаватор — это и много разных сплавов, и очень много квалифицированного труда, энергии… Нужны станки, которые тоже делают люди, для станков нужно тоже много металла, энергии, труда. По самым грубым прикидкам чтобы этот карьер запустить в работу хотя бы через пять лет, потребуется рабочих рук чуть ли не вдвое больше, чем их вообще есть. Ну, или потребуется придумать что-то такое…
Ну пусть Спецкомитет и придумывает. Потому что уже разработанные планы вообще на ближайшие лет пять никаких ресурсов для Спецкомитета не предусматривают. Неоткуда их взять! И если бы Елизавета Александровна не вынудила его, Оскара, им хоть какие-то ресурсы выделить, то он им вообще ничего бы не давал. Хотя понятно, что в Америке можно довольно много полезного получить. И если туда выйдет проложить устойчивый и безопасный путь…
В середине августа Спецкомитет снова собрался на совещание. Не то чтобы специально собрался, просто так случилось что почти все они встретились отметить новоселье в квартире Кати с Вовой. Катя закончила постройку «первого корпуса высотки на Котельнической набережной» и тут же перебралась в одну из новеньких квартир. Впрочем, почти все члены Спецкомитета там же решили поселиться, а у Кати они собрались потому что в ее квартире уже была полностью закончена вся отделка.
— Всё это очень красиво, — отметила зашедшая на праздник с Маркусом Алёна, осмотрев новенькое жильё, — но тебе, Катя, тут уют создавать придется еще довольно долго.
— Не придется, — улыбнулась та, — я тут подумала и решила, что мы переедем в центральный корпус когда его закончат. А год можно и в походных условиях пожить.
— Куда уж более походные, — рассмеялась Ксюша. — Помнишь, как мы всей толпой пытались хоть как-то устроиться в вашем доме и у Михалыча? А тут семь комнат, две ванных, кухня размером с баскетбольную площадку. Есть мнение, что мы тут потихоньку зажрались…
— Ты очень сильно ошибаешься, — с самым серьезным видом прореагировал Вова. — Не потихоньку, а вполне себе прилично зажрались. Однако радует, что зажрались не только мы. Хотя трех тонн какао, которые привезли от майя, нам все равно надолго не хватит.
— Какао — это всяко хорошо, — задумчиво сказал Маркус. — А что у нас с остальным? Как продвигаются дела с освоением космоса, например?
— Неплохо продвигаются, — с улыбкой ответил Никита, — вот у меня, например, завод в Торжке начал выпускать ложки стальные по две тысячи штук в сутки. А Генрих построил корабль для их перевозки в Рим.
— Он что, придумал надувную лодку? Две тысячи ложек — это же килограмм сто?
— Нет, около пятидесяти. Но кораблик он выстроил которому никакой шторм не страшен. То есть можно без проблем в Рим круглый год торговать плавать. Керосин, конечно, в бутылках зимой туда возить не стоит, а что-то небьющееся — вполне. А потом, думаю, такие кораблики и за океан гонять можно будет спокойно.
— Сравнил шторм в Черном море и тропический ураган в Карибском!
— Так метеостанция на островах Зеленого мыса уже заработала!
— Ну да, заработала, — снова в разговор вмешался Вова. — Но ребята уже изо всех сил жалуются на окружающую действительность и просятся обратно.
— А что не так? Работа — не бей лежачего, живут вообще, можно сказать, на курорте. Им что, культурного досуга не хватает?
— Им воды не хватает. Пресной воды — уточнил Вова. Попить, помыться — ее вроде достаточно, они на каком-то ручейке небольшую плотину выстроили. Но и там воды в обрез: хоть и острова, а с дождями там совсем хреново. Потому что ветер с Африки дует, и там пыльные бури… не то, чтобы бури, но без зелени противно. А с зеленью как раз не очень хорошо.
— А опреснитель поставить? Пусть Генрих еще противоштормовой кораблик выстроит, будем им топливо подтаскивать…
— Опреснитель там уже стоит, без него было бы вообще погано. А опреснять можно и без топлива. Там все время ветер дует. Думаешь почему старушка Лемминкэйненовна туда каталась? Реализовала потому что свою юношескую мечту. Она, пока еще компы живы были, спроектировала серию ветрогенераторов на пятьдесят, семьдесят пять, сто и двести киловатт. Но у нас ветер — штука непостоянная, а на островах, в особенности островах Зеленого мыса, они практически непрерывно дуют.
— Ага, и после каждого шторма нужно будет новые ветряки строить…
— Кати хитрая, там на вышках специальный механизм, который генератор за три минуты на землю спускает. Лопасти снять — это еще пять минут, и никакой шторм после этого не страшен. На Канарах один семидесятипятикиловаттник еще в прошлом году поставили, а сейчас Кати на Зеленом мысе сразу четыре стокиловаттника запустила. И опреснитель там уже стоит. На кубометр пресной водички тратится три киловатт-часа, то есть очень немного — и пока там сто кубов в сутки опресняют.
— А не маловато ли? Кубометр просто вскипятить…
— Там рекуперация даже энергии конденсации пара ведется, а испаряют воду в вакуум, она из последнего испарителя выходит холоднее, чем ее в море черпают. Я правда в детали не вникал…
— Ну, тогда понятно.
— Но это только для личных колонистов нужд впритык. Сейчас туда второй опреснитель везут, весной и третий подгонят — но, скажем, для сельского хозяйства такие количества — это даже не смешно.
— И какие варианты?
— Когда бабушка была маленькой, то где-то на Каспии стояла опреснительная станция, дававшая по сто тысяч кубов в сутки совершенно пресной воды. Атомная станция… — в разговор вмешалась Катя.
— Что-то маловато получается, там с генератора должно кубов по тридцать в час… — все же засомневался Саша.
— Это опреснитель такой, их для Баку несколько штук уже наделали — а там и таких хватает. Да ребятам и без него есть куда электричество девать. Сейчас, как я слышал, кто-то для островов придумывает солнечный опреснитель, там с тремя киловаттами для моторов днем до тридцати кубов в час пресной водички собираются качать. Но, опять повторю, для нормального сельского хозяйства… а мысль насчет атомного опреснителя мне понравилась.
— Я читала про атомные станции, — заметила Оля, — и они, если я не ошибаюсь, очень большие, очень дорогие и строили их очень долго. Не уверена, что у нас получится, да и не очень понятно, где атомы для них брать.
— Где брать атомы… Алёна, а у тебя где-нибудь написано, чем лечат сонную болезнь?
— Наверное написано, могу посмотреть. А тебе-то это зачем?
— Потому что атомы для электростанции — это в первую очередь Катанга, а Катанга — это как раз сонная болезнь. Но не только она: там кстати, еще и меди овердофига, и проект окупится еще даже толком не начавшись. Так что я, пожалуй, займусь им помаленьку.
— Если меня склероз окончательно не добил, то все препараты против паразитов дают довольно тяжелые побочки. Но это пусть пока будет всего лишь еще одним доводом против твоей идеи. Хотя и доводов «за» хватает… так что подумай еще. А ты знаешь, как строить атомные станции?
— Не знаю, и никто не знает. Но я спрошу у Жени — она-то всяко про это знает больше всех остальных.
— И у Вали Ветчинкиной поспрашивай. Она, конечно, уже и ходит с трудом, но, помнится, говорила, что у нее темой диплома было что-то как раз с ядерными реакторами связанное.
— Я помню, что-то вроде расчета теплопереноса в теплообменнике на жидком металле. Тоже, кстати, штука полезная будет. Ладно, мы сюда праздновать пришли или опять работать? Я это к чему: Катя сделала шоколадный торт…
А жизнь тем временем шла своим чередом, и «спецкомитетчики» вовсе не штаны просиживали в тяжких раздумьях «о судьбах Родины». Работали как могли, и в первых числах сентября Вова смог похвастаться очередным «выдающимся достижением»: была запущена (в Москве, неподалеку от автозавода) первая тепловая электростанция с шестнадцатимегаваттным генератором. Сами-то генераторы, причем уже в количестве шести штук, понаделать давно успели, а вот с турбиной для него всё как-то не получалось. Не получалось — не получалось, а потом раз — и получилось.
То есть опять получилось сильно криво, но тут уже Саша Гаврюшина была «виновата». У нее долгое время с котлами были различные проблемы: турбину-то Вова под «высокое давление» проектировал, а у Саши всё выходили котлы с давлением «низким». То есть в сорок атмосфер выходили, но наконец она сделала котел, который выдавал пар под давлением уже сразу в сто атмосфер!
Вовина турбина сто атмосфер выдержала, все же он ее хотя и проектировал под восемьдесят, однако на всякий случай «с запасом». Но вот на выходе турбины теперь получалось не «около нуля», а примерно атмосфер двенадцать-четырнадцать. Так что пришлось (в смысле «было признано целесообразным») недоиспользованный пар направить в турбину «второго каскада», и в результате весь агрегат выдавал уже двадцать мегаватт. Так что в этом достижении была и весьма изрядная заслуга Кати Лемминкэйненовны, которая очень быстро сделала «даунгрейд» восьмимегаваттного «лысьвенского» генератора и к тому успела изготовить «уменьшенный вариант» практически за месяц с небольшим. С Вовой она договорилась, что «до пенсии» она сделает еще пять таких же, а когда он доведет свою турбину до ума (поставив на нее еще два колеса), то как раз успеет к выходу в свет нового генератора на двадцать четыре мегаватта.
Саша тоже не «лавры пожинал», на ЗиЛе его стараниями начался серийный выпуск нового грузовика. Грузовичка, с тракторным «рязанским» мотором, грузоподъемностью в тонну. Пока их собирали по десять штук в день — и Оскар усиленно раздумывал над тем, нужно ли увеличивать их выпуск. Раздумывал потому, что для увеличения выпуска опять много чего потребуется, но ведь и сам грузовик много пользы приносит! Однако избыток пользы может и вредом оказаться…
Один маленький рязанский экскаватор заменял человек сорок землекопов, мценский — чуть меньше сотни. Но миллион землекопов никому не нужен, даже если их и заменить легко на передовую технику. А каждый экскаватор — это очень много потраченных ресурсов, человеческого труда, и нужно чтобы все это тратилось не напрасно. Новый грузовичок (названный ЗИЛом двадцать вторым по мощности мотора) заменял не двадцать две лошади с возчиками, а примерно десяток — но уже возник вопрос куда девать ежедневно высвобождающуюся сотню извозчиков. Да и лошадей, кстати, тоже.
Но один, причем очень важный, вопрос мучить его перестал. Правда в результате возник другой вопрос, но им было кому заняться…
Когда он, в попытках придумать где бы еще железом разжиться, поделился проблемой с Лидой, та — с некоторым удивлением — ответила вполне исчерпывающе:
— Я вижу, что ты слишком узко вопросы ставишь. И месторождения руды только в центральной России изыскиваешь, а это — полный бесперспективняк. Всё что было из доступного, ну если луговую руду не считать — а ее считать и смысла теперь нет — мы уже используем. Остались месторождения очень богатые, но на текущем уровне наших технологий считай что бесполезные или полезные, но до которых нам лет десять докапываться придется. Однако поблизости есть очень даже неплохое месторождение, до которого даже докапываться не надо, оно почти на поверхности лежит. Где у тебя карта? Вот тут оно, копай — не хочу.
— Но это же территория визготов! Нам что, проблем с Никополем мало?
— С Никополем проблем, как ты и сам знаешь, у нас давно нет. Окрестные визготы три раза в год сами приезжают и статую Ники дарами своими усыпают.
— Ага, только поэтому мы там роту гвардии держим. И еще дань платим.
— Роту мы там в основном для престижа держим. И не дань, а подарки жителям дружественной державы. Дань — это деньги, драгоценности, меха те же, а мы оказываем медпомощь, иногда даем немного жракли и лекарств, причем за деньги или в крайнем случае в долг даем. Но насчет визготов — это вообще не твоя проблема. Скажи Коле, он все там быстренько уладит.
— Коля со своими гвардейцами уладит? У него же в Никополе неполная рота только!
— Он и без гвардейцев все прекрасно уладит. Ты что, забыл? Он же не просто командир нашей армии, но и внук Тора! Правнук самого Вотана!
— Что-то не больно он на внука Тора похож…
— Это тебе так кажется, а для готов — очень даже похож. Ну просто вылитый внук! Жалко, Ангелика сильно постарела, а то и она бы справилась: нам же не нужно завоевывать эту землю, нужно лишь чтобы эти визготы не мешали там ямки копать. А если за ямки эти визготскому королю пообещать, допустим, выстроить дворец королевский… по двести четвертому проекту… — Лида уже в голос захохотала. — Вот путь Коля и займется переговорами.
— А мне теперь планировать там еще один металлургический комбинат…
— Если ты спрашиваешь моего совета, то Баба-Яга против. Руда там, если я не ошибаюсь, чистый гематит, железа в ней процентов шестьдесят или даже больше. Но для города там… энергии нет, речка эта… как ее там…
— Ингул, тут написано.
— Нет, местные ее называют Херва, и она для города даже маловата, а уж для комбината металлургического и подавно. Так что железная дорога до Никополя, а там как-нибудь руду и до Липецка довезем…
В самом начале сентября Катя в разговоре с мужем как-то совершенно «не в тему» вдруг спросила:
— Вов, а ты всерьез думаешь, что мы сможем ракету в космос запустить и атомную станцию построить?
— Я не думаю, я точно знаю что мы ни того, ни другого сделать не сможем. Но еще я точно знаю, что максимум через двадцать лет те ребятишки, которых выучатся в соответствующих профильных институтах, это сделают.
— В каких это институтах?
— Сашка с Ксюшей летом набрали ребятишек и сейчас начали их учить в новеньком институте. Помнишь желтый особнячок, за который ты тройку поставила? Они пока там разместились, Сашка сказал, что это будет у него Московское высшее техническое училище. Только пока очень маленькое, двухэтажное — но у них и студентов человек вроде тридцать пока.
— МВТУ? Имени кого будет?
— Имени Ксении Андреевны, конечно же. Потому что Сашка пока лишь жене помогает, он все же свой автомоторный институт хочет нормальным заведением сделать, а не кружком «умелые руки, растущие из задницы».
— Так у него институт-то в Коломне…
— Поэтому он Ксюше и помогает, а вот достроит Виталик аэродром возле автозавода…
— И куда это Сашка оттуда полетит?
— А возле Коломенского моторного аэродром-то уже построен! Но это неважно. Я еще с Женей поговорил и с Валей, они хором потребовали основать институт уже инженерно-физический. Ну ты сама знаешь, в Туле что Женя скажет, то все бегом выполнять и бросаются. В общем, отъели они новенькое здание школы двести двадцать второго проекта, трехэтажное.
— Ага, когда директор ТОЗа и главный инженер станкоинструментального — родные дети, это очень способствует выполнению хотелок матери. И что, будет у нас Тульский инженерно-физический?
— Нет, они с Валей успели вдрызг разругаться на тему чему там студентов учить. Так что у нас уже есть Тульский мехмат, а ректором там Валя.
— Ну и веселая у нас жизнь пошла! Всего-то у нас два профессиональных физика, и сразу два конкурирующих направления в физической науке!
— Не конкурирующих, а дополняющих друг друга. Женя сейчас тоже студентов набрала, человек пятнадцать, пока их в Дубне обучает — там в одной из школ пару классов отъесть получилось. Но сказала, что к октябрю принесет тебе заказ на новые учебные корпуса, причем здесь, в Москве. А оборудование нужное сделать она Никиту попросила.
— Ладно, попросит — здание института я ей построю. А тебе что-то выстроить нужно?
— Мне? Пока вроде нет. Мне и завода экспериментального машиностроения надолго, думаю, хватит. Там же еще три цеха до сих пор пустые стоят. А оборудование если потребуется… то на самом заводе его и изготовлю. А вот Маркус… он что-то серьезное задумал.
Ранней весной двести шестьдесят девятого года началась «ассоциация» визготов. Причем произошло это очень странным (для большинства учительниц и для Оскара) образом: Коля пригласил одного из «королей» визготов по имени Иоталл «в гости», тот приехал, пообщался с Колей (всего лишь за обедом) — и объявил «о присоединении к России». Не всех визготов, только своего племени, численностью чуть больше десяти тысяч человек — но в течение месяца к Коле напросились в гости еще два таких «короля», и число «присоединившихся» визготов выросло тысяч до тридцати.
Иоталла Коля пригласил потому, что как раз на территории его племени лежало криворожское месторождение руды (да и никопольские карьеры тоже формально входили в область, управляемую Иоталлом, так что контакты давно уже были налажены). А столь быструю «ассоциацию» сам Коля объяснил просто: рядом (то есть вообще лишь Днепр переплыть) жили остготы — такие же готы, как и на западном берегу. Но на восточном берегу готы были сыты, здоровы, одеты и обуты — а на западном часто голодали, мерзли и массово мёрли от разных причин. Что было всем готам совершенно понятно: «восточных»-то богини опекают… но самим проситься под руку богинь — это же унизительно! А вот если боги и богини сами предложат… Собственно, поэтому и короли Ротеста и Валаульф направили своих «тайных» агентов с просьбами к Николаю прислать и им «приглашения». Ну да, трактор и аспирин потихоньку меняли историю… очень быстрыми темпами.
Впрочем, Лера сказала, что «теперь вся история уже поменялась», причем конкретно она — по мнению Леры — поменялась в двести пятьдесят первом году. Ничем, в общем-то, не примечательный год — если не считать эпидемии, случившейся в Риме. Лера тогда сказала, что по мнению древних историков это была чума, однако по мнению Вероники чумой там и не пахло: римляне, по ее словам, чумой называли любую заразу пострашнее простуды. А пахло очень даже холерой, против которой очень неплохо помогает, конечно же, обычная гигиена (это чтобы не заразиться), а уж если гигиена не помогла — то поможет фуразолидон. Тоже не сахар, но — в отличие от сахара — синтезируется он быстро и недорого.
В пятьдесят первом холера началась в Риме, но тогда на «вилле богинь» в устье Тибра этого фуразолидона на всякий случай было уже килограмм пятьдесят: Вероника была в курсе насчет римской гигиены и старалась подстраховаться. Если же учесть, что грамма лекарства хватало, чтобы полностью вылечить одного человека, а Гордиан был парнем суровым и насчет эпидемий кое-что понимал, то эпидемию удалось пресечь буквально за неделю. Еще, конечно, были практически опустошены запасы вина и уксуса в городе, так как «богини запретили пить воду без добавки вина и велели всем мыть руки и фрукты водой с уксусом». Впрочем, убыль уксуса «богини» быстро возместили, а вино римляне и сами делали в изобилии…
Затем Алёна наладила массовый выпуск таблеток с этой гадостью — которые в Риме успешно продавались по денарию за упаковку из восьми штук. И которые очень помогали не только от холеры, но и от гораздо более частой дизентерии. А если учесть, что на каждой упаковке было написано (на латыни, конечно) «Дар богинь императору Гордиану, августу Децию и их верным гражданам», репутация обоих императоров выросла буквально до небес. Когда в шестьдесят пятом Деций, так и не ставший Децием Траяном, скоропостижно скончался, соправителем уже сорокалетнего Гордиана стал младший сын Деция Гостилиан, то есть Гай Валент Гостилиан Мессий Квинт. Младший, потому что старший — Квинт Геренний Этруск Мессий Деций — погиб незадолго до этого в очередной войне с визготами.
Мелкая мелочь — то, что любые лекарства богини поставляли исключительно императору Гордиану и только ему — сделала положение Гордиана на римском троне более чем устойчивым. И в значительной степени ослабила попытки «региональных властей» объявить о «самостоятельности». В особенности это касалось Африки, где вообще-то народ чаще подхватывал различные заразы — и поток хлеба из Африки в Рим не иссякал. Вдобавок «оружие богинь» как-то подсократило желание окружающих «варварских племен» пощупать империю за вымя — что очень нравилось в том числе и легионерам. Платили-то им вне зависимости от того, воюют они с риском помереть или просто отдыхают на пленере…
— Валерия Анатольевна, а вам не кажется, что эта мирная идиллия скоро закончится какой-то дикой бойней? — спросил историчку Оскар при обсуждении процесса «ассоциирования» визготов. — Ведь в окружении империи очень много недовольства копится, хотя бы тем, что римляне теперь практически никому никакой дани не платят, а ведь именно на ней разные племена чуть ли не веками выживали.
— Если тебя интересует личное мнение пожилой женщины, то отвечу так: лично мне не кажется. Просто потому, что Римская империя именно сейчас сильна как никогда раньше, причем и в военном, и в гражданском, что ли, смысле. И с ней воевать все просто побоятся.
— Точно?
— Точно, мое личное мнение именно такое. Ну а случится ли так на самом деле, я, конечно же, не знаю и знать не могу.
Давно, еще когда Катя-первая только училась есть кашку, все попаданки решили, что детей вовсе не нужно пугать перемещениями во времени. Для них была на скорую руку состряпана легенда о древней цивилизации, которая мирно существовала где-то на побережье Гренландии — но потом наступил ледниковый период. Остатки этой цивилизации выживали в нескольких городках, где жизнь поддерживалась электричеством с атомной электростанции, но когда электричества за исчерпанием урана стало не хватать, тамошние инженеры попытались нарастить мощность — и электростанция взорвалась, погубив почти всех. Выжили лишь жители небольшого рыбацкого поселка, которые погрузились со всем сохранившимся скарбом на единственную оставшуюся посудину и уплыли куда глаза глядят. А глаза глядели куда потеплее, но и чтобы туземцы жизнь налаживать особо не мешали…
Детали путешествия из Гренландии до Тульской области было решено «оставить за кадром»: куда плыть — как бы знали, а вспоминать о мучениях в дороге как-то не хочется. Потому что именно в дороге почти все мужчины и сгинули, защищая женщин и детей.
И именно в рамках этой легенды Лера выдала Оскару свое видение ситуации. Хотя на самом деле все было проще: в «прежней истории» всякие варварские племена довольно активно и с удовольствием переходили «под руку Рима» — но это если Рим соглашался их принять, что было далеко не всегда. Потому что Риму и самому жрать хотелось, а избытка еды в Риме всегда был большой недостаток. Теперь же и в Риме с пропитанием стало получше, и новый потенциальный «патрон» появился. Причем новый был даже попривлекательнее: налоги выплачивать не требовал, а жизнь там была заметно более комфортной.
Но не для всех: всякие варварские царьки и корольки все же сообразили, что повластвовать после перехода под крыло России им становится трудновато. И почти невозможно людей пограбить, поиздеваться над слабыми. А вот получить очень увесистых плюх вплоть до летального исхода — это запросто.
В тех же племенах, где водились уже землевладельцы и прочие помещики, эти «паразитарные классы» с грустью узнавали, что и с рабами становится все очень грустно. Весело становится без рабов — но ведь в таком случае и самому работать приходится. Нет, у новых «патронов» различных вакансий на руководящие должности хватает, но чтобы эти вакансии занять, нужно столько много знать! Конечно, там детей вообще бесплатно обучали всему, что для занятия таких должностей потребоваться может, но во-первых, никто гарантий не давал, что обучившееся чадо такую должность займет, а во-вторых это занимало так много времени!
Собственно, по всем таким причинам довольно легко вышло «ассоциировать» как раз готов и аланов: у них «внутренняя политическая система» не успела создать большое число «паразитов» с одной стороны, а с другой — делала вождей сильно зависимыми от желаний широких народных масс. Так что минимальные гарантии «личного комфорта» вождям быстро склоняли их к «переходу на темную сторону». Народы же, которые Лера в конце концов решила считать «балтскими» — то есть те, кто жил от Волги и до Буга и Немана — никакой централизованной власти вообще не имели, так что их «ассоциировать» было еще проще: тыква с брюквой и просо с пшеницей очень наглядно демонстрировали народу, кто тут главный. Главный не потому что самый сильный и может всех побить, а потому что всех накормить способен…
А вот в Риме что-то подобное проделать уже не получалось: там классовая структура уже сложилась, власть была сильна (и своекорыстна, куда же без этого). Поэтому хоть как-то «ассоциировать» Рим Лера категорически не советовала. Разве что по мелочи, и пользуясь, конечно же, статусом «богинь»: указами и Гордиана, и Деция России (не богиням, а именно их государству) позволялось беспрепятственно покупать для каких-то своих «божественных» нужд виллы или просто строить свои дома в существующих городах. Причем и такие виллы, и даже дома получали статус экстерриториальности.
Четыре виллы и с десяток домов были выкуплены-выстроены исключительно для удобства торговли с империей. А еще три — на них у Лизы в свое время были планы более широкие, и Оскар продолжал их реализацию. Не спеша, исподволь…
Карьер возле несостоявшегося (по крайней мере пока) Кривого Рога заработал ранней весной двести семидесятого года. За год от Никополя туда протянули железную дорогу, завезли все необходимое оборудование. Домов понастроили, людей завезли. Причем людей-то пришлось везти довольно немного, большей частью на карьер работать пришли все же сами визготы: все же богини за работу прилично платили, а неквалифицированного труда — вполне посильного для необразованного люда — пока было еще очень много. Так как с карьерными самосвалами было несколько напряженно, руду на поверхность вытаскивали по железной дороге, и рельсы там перекладывать с места на место приходилось каждый день. То есть локомотивы, руду вытаскивающие, на новые пути переходили примерно раз в неделю — но пока они таскали руду с одного места, рабочие прокладывали рельсы в другом месте, попутно разбирая пути уже неиспользуемые. На самом деле труд этот был довольно тяжелый, но вполне посильный: пути были все еще узкоколейные, да и рельсовые звенья были короткими, шестиметровыми. Но все равно тяжелыми: чтобы локомотив мог подняться по крутому склону, кроме обычных рельсов там еще и зубчатые были.
По двум карьерным путям карьерные локомотивы не спеша за день вытаскивали тонн по четыреста руды — которая двумя составами увозилась на сталеплавильные заводы (главным образом в Липецк). Так просто все вышло потому, что мост через Днепр в Никополе был достроен еще в позапрошлом году. Катя тогда решила, что «не будем мы Каховскую ГЭС срочно строить», а на пароме ту же марганцевую руду возить было тоже неудобно.
Так что очень уместной оказалась новая дорога на Кривой Рог — вот только она стала последней крупной дорогой, проложенной в узкой колее. Как говорится, «ничего личного, просто бизнес»: рельсы на узкоколейках слишком быстро изнашивались. В Никитине даже специальный сталеплавильный заводик был выстроен чтобы из изношенных рельсов делать новые. В Никитине просто потому, что тамошние химические заводы производили из угля очень много метана, и из буроугольного кокса тоже немало «светильного газа» делали — а мартены-то нужно именно газом топить. Но все это было слишком накладно, настолько накладно, что Оскар запланировал в следующие десять лет все магистральные дороги переложить в широкой колее. Тоже не самое лучшее решение, ведь пока для дорог «нормальной колеи» даже локомотивов не было, да и вагонов было только три штуки, выстроенных в процессе "отработки технологии" — но ведь никто не заставляет переложить все дороги сразу.
Но с чего-то надо начинать, и начинать надо с самых загруженных дорог. А самой загруженной внезапно оказалась дорога из Саратова до Орла. Ну с Саратовом было все понятно: туда теперь ежесуточно приходило почти две тысячи тонн только нефти. И почти всё уходило дальше, в переработанном виде. Но вот переработанного продукта около полутора тысяч тонн приходило именно в Орел, где вырос новый нефтеперерабатывающий завод. Даже не столько «нефте», сколько «перерабатывающий», так как на заводе перерабатывали мазут в дизельное топливо и керосин (главным образом керосин) в качественный бензин. Керосину-то много не требовалось, а бензин пользы приносил гораздо больше. Ну а специально выстроенный в Орле агрегат, производящий гидрокрекинг этого самого керосина обеспечивал качественным бензином все возрастающее стадо различных автомобилей и пока еще весьма скромную стайку самолетов.
В районе Лебедяни на эту же дорогу поступал в заметных количествах донецкий уголь, тоже идущий в Орел. И там же, в Лебедяни, обратный путем в Саратов на дорогу уходили эшелоны с ценнейшим топливом: буроугольным коксом. Кокса было много, в Никитине практически весь добываемый бурый уголь коксовался. Потому что во-первых, почти вся Никитинская химия была основана на коксовом газе. А во-вторых, кокс этот — больше чем наполовину состоящий из золы и дающий тепла чуть ли не меньше, чем липовый уголь, оказался изумительным топливом для цементных печей в Вольске. Зола-то эта чуть не на девяносто процентов состояла из каолина, который по сути хоть и «белая», но для цемента очень даже годная глина, так что вся она в печах в цемент и превращалась — чем способствовала «сохранению окружающей природы от отходов неэкологичной промышленности».
Нефтезавод появился в Орле просто потому, что для именно гидрокрекинга требуется водород, а как раз с водородом в Орле все стало очень неплохо: выстроенный Вовой завод путем вульгарного электролиза перегонял в ценное химсырье окскую водичку. Алюминиевый завод-то из города давно уже убрали, существующие предприятия все электричество потребить не могли — и было очень обидно воду через плотины просто так пропускать. А тут все доступные мощности оказывались задействованы, ни одна капля воды мимо генераторов не проскакивала…
Ну, бензин — это хорошо, однако у «планирующих органов» тоже были идеи, куда электричество с пользой потратить. Больше всего Оскара смущало то, что новым производственным кластером управляли сразу три очень уважаемых им человека. Володя, который, собственно, завод по производству водорода и выстроил. Женя Сорокина, немедленно примчавшаяся в Орел с большой группой своих студентов. И Наташа Зотова, возглавившая собственно бензиновое производство. А еще — что электролизный завод тратил очень много угля. Причем вовсе не для получения водорода на газовом заводе, что было бы гораздо дешевле.
Оскар не удержался и лично приехал в Орел. На прямой вопрос Женя Сорокина ответила просто:
— Видишь ли, в процессе получения водорода воду мало что нужно сначала отдистиллировать, но и в процессе переработки ее раз десять приходится подогревать. Немного, примерно до тысячи градусов, однако кипятить ее электрокипятильниками как-то не очень выгодно. Особенно невыгодно если у нас электричества вообще не хватает.
— Ну делали бы водород из угля…
— Смысла нет. У нас водород — это один из отходов производства. Хренового, честно говоря, но пока хоть так. Наташа, правда, сейчас мудрит с аммиаком и сероводородом, но пока не очень понятно, что и, главное, когда у нее получится. Так что пока мы просто кипятим воду.
— А не слишком вы её дорого кипятите? Вы же забираете почти всю энергию с Верхеокского каскада…
— Половину только, к тому же воду-то мы кипятим всяко не на электричестве, а на угле.
— А электролиз? Вы из этого электричества делаете восемь тонн водорода.
— Восемь с половиной, благодаря которому на нефтянке получаем уже больше ста тонн высокооктанового бензина. Но, как я уже сказала, водород — это отход нашего производства.
— Интересно, а что же у вас тогда является конечным продуктом?
— Мальчик, ты не поверишь: вода. В сутки мы делаем примерно пять литров воды. А если бы мы воду не кипятили, то делали бы всего около литра.
— Э-э-э… не понял. Вы что, из воды делаете воду?
— Ну если совсем грубо, то да, — Женя улыбнулась. — Была вода простая — стала золотая. Спецкомитету этой золотой воды нужно, по самым скромным прикидкам, тонн двести.
— А весь ваш завод за год сделает тонны полторы, да?
— Пока да. Но чтобы Наташа отработала хотя бы сероводородный цикл, завод все равно должен работать — а когда она его отработает, то выпуск увеличится раз в десять. А если мои уже студенты добьются прогресса в ректификации… В общем, я тебе книжку дам почитать — там все написано. Но читай здесь, у нас такая книжка одна всего.
Вечером того же дня Оскар, возвращая книгу Жене, тихо спросил:
— А если у Натальи Николаевны не получится с сероводородом и аммиаком?
— Тогда оставим без электричества Выборг, начнем ДнепроГЭС срочно строить.
— Что строить?
— Забудь. У Натальи Николаевны всё получится. Да и мои ребята ей скоро помочь смогут. Успеем…
Осенью по рельсам побежал первый тепловоз нормальной колеи. Для него Саша Лобанов изготовил новый мотор, взяв за основу картинку из какого-то «железнодорожного» журнала из библиотеки Михалыча. То есть совсем-совсем «за основу»: из картинки было понятно лишь то, что двигатель был V-образный и что цилиндров там было шестнадцать. Однако «на словах» там почему-то сообщалось, что цилиндров в моторе всего шесть (и каждый объемом по двадцать пять литров), и что мотор выдавал мощность аж в тысячу лошадиных сил. Преимуществом описанного мотора было то, что он мог работать на «флотском мазуте», недостатком — то, что как сделать такие цилиндры, Саша понятия не имел. И в результате у него получился мотор двенадцатицилиндровый, с цилиндрами по десять литров — и при всем этом развивающий мощность в девятьсот лошадок. Тоже немало, таким таскать эшелоны по десять вагонов можно со скоростью километров так за восемьдесят…
То, что такой локомотив имелся лишь в единственном экземпляре, было совершенно неважно — просто потому, что и сама железная дорога нормальной колеи успела протянуться меньше чем километров на сорок от Коломны, где локомотив был построен, куда-то в сторону Каширы. К следующему лету планировалось проложить один такой путь от Каширы до Тулы, от Тулы до Лебедяни, и оттуда уже начать перекладку путей Саратовско-Орловской дороги. Одного из двух путей — а весьма умеренные темпы работ объяснялись очень просто: «тяжелые» рельсы изготавливались не очень быстро потому что катали их пока только на Никитинском «передельном» заводе. Старые-то дороги приходилось все же содержать в рабочем состоянии, а на них рельсы менялись где-то раз в пять лет — поэтому и прекратить выпуск «легких» ну никак не получалось.
Впрочем, очень многое пока «не получалось», главным образом из-за того, что людей не хватало. Да и многого очень нужного тоже не было. Пока не было. Но было известно, где это нужное взять — и поэтому во время празднования наступления нового двести семьдесят первого года разговоры сами собой перешли к обсуждению того, как все нужное получить.
Отмечать Новый год почти все «попаданки» собрались в новой квартире Кати и Володи. Потому что Катя специально такую квартиру для себя выстроила — а зачем еще может понадобиться четырехэтажная квартира с двумя десятками комнат? На самом-то деле Катя с Володей жили на пятом этаже центральной башенки здания, а четырехэтажную «квартиру» все же использовали в качестве «домашнего офиса»: на двадцать девятом этаже здания у Кати была архитектурная мастерская, где «в мирное время» работало человек двадцать, на тридцатом работали инженеры «Специального конструкторского бюро при Спецкомитете», еще один этаж занимала довольно большая библиотека. А на двадцать восьмом — «первом» этаже башенки располагался большой зал, где, собственно, все и собрались на праздник. Все, кто поселился в этом доме, то есть почти все «попаданки». Даже Марина с Лизой на зиму решили покинуть Школу. Не на всю зиму, а только на это праздник — потому что через большие окна зала было очень хорошо видно Спасскую башню Кремля с курантами. Рабочие и инженеры Никиты смогли в этом году заставить механизм нормально заработать…
Когда часы пробили полночь, Марина, стоящая у окна и задумчиво глядящая на горящую над башней звезду, тихо, как бы обращаясь к дочери, проговорила:
— Бьют часы Кремлевской башни… хм, дальше забыла что ли?
— Часы на старой башне… — попыталась подсказать Лиза.
— А, нет, вспомнила! А тебе пора бы классику выучить, а то уперлись в свои телефоны…
— Какую классику?
— Бьют часы Кремлевской башни, гаснут звезды, тает тень. До свиданья, день вчерашний, здравствуй, новый, светлый день!
— Я что-то не помню такого…
— Конечно не помнишь, это взрослые всё только помнить должны. Тьфу на тебя, сбила! Это я не Москву майскую, а про новый год сначала вспомнила, вот: Год прошел, как день вчерашний. Над Москвою в этот час бьют часы Кремлевской башни свой салют — двенадцать раз. Вот теперь правильно. Забавно, столько лет прошло… Тридцать седьмой раз мы, Лизонька, здесь Новый год встречаем. А я в нашей Москве — вообще первый. Но уже столько… наверное, будет правильно сказать «восстановлено»: и звезда на Спасской башне горит, и дом этот выстроили совсем такой же. И вообще столько всего, что мне иногда кажется, что мы вернулись!
— Честно говоря, тетя Марина, — ответил стоящий рядом Никита, — в звезде на Спасской старая лампа горит, ксеноновая, из запаса еще Михалыча. Но на Никольской и Троицкой уже наши, рязанские лампы будут, просто их придется по десять штук в звезду совать. Потому что мы пока не научились мощные лампы делать, там что-то с термокомпенсатором вольфрамового электрода не получается…
— Научитесь! — улыбнулась Марина, — вон сейчас Спецкомитет уже спутники и атомные электростанции делает!
— Ну до атомной станции еще, мне кажется, далековато, — усмехнулась Лиза. — Хотя прогресс определенный имеется.
— Прогресс! — несколько сердито прокомментировала Валя. — Сожрали всю энергию Верхнеокских ГЭС чтобы получить бочку тяжелой воды! А когда сожрут и Вуоксинский каскад, то лет через двадцать наберут воды на ма-аленький реактор…
— Не бочку, а уже почти две тонны, — отрезала Наташа. — И сделали бы больше, только у нас платины нет, а без нее сероводородный изотопный обмен очень много времени занимает…
— Мы же из африканского золота сколько-то платины вытащили? — решила уточнить Зоя.
— Грамм пятьдесят, и ее всю уже на производство азотной кислоты… да и туда ее не хватает.
— Платина — это нам на Южный Урал надо, — вмешалась Лида. — В Миасс. Я, между прочим, с точностью до километра могу показать где лежит самородок килограмм в девять, а если всерьез там копать начнем, то легко и тонну в год выгребать начнем.
— На Урал — это правильно, заодно и золотишком прибарахлимся. А то чё мы как не богини, а будто рвань подзаборная ходим золотыми висюльками не обвешанные? — засмеялась Зоя. — Золота нам и Бел прилично притаскивает.
— Золото лишним не бывает, — отрезала Лиза, — за золото в Риме мы овердофига всякого разного набрать можем.
— А чего нам не хватает чтобы Миасс основать?
— Людей, конечно. Однако если туда направить, скажем, визготов, которые очень хотят мечами помахать…
— Нам не хватает платины, циркония, ниобия. Урана не хватает и…
— Я сама список могу страниц на пятьдесят накатать, — Вале явно не понравилось, куда свернул разговор после ее замечания. — А толку что? У нас же никто не занимается решением задач где всё это взять.
— Почему? Спецкомитет занимается, — удивленно ответила Лиза.
— Фигней Спецкомитет всякой занимается. Ложки из нержавейки штампует…
— Две с половиной тысячи ложек в сутки! — радостно уточнил проходящий мимо Никита. — Зарабатывая таким незатейливым образом почти девятьсот тысяч рублей в год для наших проектов силами меньше чем полусотни рабочих, кстати.
— Да мы только на сахаре с римлян пятнадцать миллионов денариев зарабатываем!
— Да, то есть полтора миллиона рублей, над чем трудится почти пятнадцать тысяч человек. Четыре с половиной миллиона нам дает торговля керосином, почти восемь миллионов — это ткани и краски, всякие металлоизделия и лекарства приносят еще примерно пять миллионов. Если вообще все считать, что мы римлянам толкаем, то выйдет хорошо если миллионов сорок, так что ложки из нержавейки — это практически уже больше двух процентов нашей внешней торговли!
— Экспорта, — уточнила Лиза, и торговое сальдо у нас с Римом нулевое. Да, хочется больше купить — но не на что, так что ложки нам очень помогают. Тем более помогают, что как раз эти средства полностью идут на работу Спецкомитета.
— И благодаря ложкам у нас через полсотни лет может быть появится столь нужный всем нам спутник? Или атомная станция, хотя сейчас и угольные работают не в полную мощность, — Вале явно не нравилась сама идея Спецкомитета.
— Вообще-то Спецкомитет вовсе не ради спутников или АЭС создан. Просто мы, сколь ни прискорбно это осознавать, уже старые все, — с легкой грустью в голосе констатировала Лиза, — а еще очень много технологий, способных заметно улучшить и упростить жизнь, пока не то что в планах, а даже в мечтах не реализуются. А ребята — молодые, вот через них мы и будем в народные массы сливать прогрессивные идеи.
— И какая польза от этих прогрессивных идей? — не унималась Валя.
Лиза тяжело вздохнула. Валя вообще-то всегда и сама вкалывала как трактор, и учеников своих гоняла как сидоровых коз. И если совсем начистоту, то процентов восемьдесят из тех, кого можно было бы назвать «физиками», были именно её ученики. Но как выпьет — начинает громко стонать о том, что всё вокруг плохо и «перспектив никаких нет». Одно хорошо: выпивши она всегда очень внимательно слушала то, что ей говорили подвернувшиеся под её руку «оппоненты», а протрезвев, всё сказанное ей обдумывала и… обычно после таких пьяных посиделок её производительность увеличивалась чуть ли не в разы. Поэтому отвечать надо, и отвечать… осмысленно, что ли:
— Электростанции работают на полную мощность, у нас вообще пока что энергии не хватает на все хотелки. Но вот твой Иван изготовил — в рамках, кстати, программы Спецкомитета и на «ложечные» деньги между прочим — плазмотрон. Благодаря которому были, среди прочего, сделаны трубы для котлов высокого давления, и поэтому в домах нам электричество не отключают. Потому что теперь угля на электростанциях вдвое меньше тратится и его хватает. А от этого электричества, к тому же, и холодильники работают. У тебя дома холодильник уже появился? Скажи спасибо Вите — это он их выпуск наладил.
— Он давно уже их делает…
— У тебя что ли старый холодильник? А у Никиты он начал новые выпускать, с компрессором, на двести сорок литров двухкамерные. В качестве отхода производства промышленных холодильников, если к мелочам не придираться. Закажи себе такой, очень удобно.
— А при чем здесь Спецкомитет?
— Еще раз говорю: они не спутник изобретают, а те технологии, которые мы внедрить не успели, реализуют. А спутник и АЭС — это лишь предлог. Как Катя этот дом построила: пока строила, почти полсотни новых заводов запустила чтобы сделать то, что для постройки дома требовалось. И новый холодильник — это фактически отход производства центрального кондиционера в твоей квартире. А если на дачу летом соберешься… Витя обещал к лету и домашние кондиционеры начать делать. Лично я парочку заказала: поставлю и в Савельевский дом тоже…
— Понятно. То есть теперь нам на пенсию только и остается, а делами будет Спецкомитет заниматься…
— Дура ты Валька, была дурой и дурой останешься. Но дура ты все же умная, поэтому я тебе одну страшную тайну открою — я ее случайно услышала, когда Катя с Вовкой на кухне ругались.
— Тогда не открывай.
— Открою, но только тебе — потому что без тебя они точно напортачат. АЭС Вовка собирается строить на тяжелой воде…
— Я поняла, ведь не для развлечения они ее в Орле гонят.
— Но эта станция им… ему нужна чтобы быстренько наработать плутония.
— Бомбу делать?
— Нафига бомбу?
— Врагов побеждать.
— В наше время взвод пулеметчиков пострашнее бомбы будет. Нет, он хочет вторую АЭС делать на быстрых нейтронах, бридер на жидком натрии. Потому что, говорит, обогащение урана мы еще очень долго не потянем…
— Логично.
— Так угадай с тех раз: кто у нас единственный специалист по натриевым теплообменникам?
— Ну уж специалист…
— Других-то вообще нет. А без тебя ребята такого наворотить могут…
— Но ведь это не скоро понадобится?
— Не скоро. Но сколько лет потребуется, чтобы все построить, изготовить, отработать… Да если ты им просто расскажешь, как эти теплообменники проверять нужно…
— Рассказать я смогу. Но, похоже, делать все это придется уже не нам.
— Ту не поверишь, но делать даже не Спецкомитету всё придется. Может мы еще успеем поглядеть на результат… ну, я все же еще надеюсь на это. Но делать — и тут ты права на сто процентов — будут уже дети. Наши и, скорее всего, уже их дети.
Больше книг на сайте - Knigoed.net