— То есть, она была кем-то вроде двойного агента, — заключила я. — А может быть, даже тройного, учитывая знакомство с Сатусом и компанией.
— Она просто пыталась выжить… как и все мы.
— Интересно, выжила ли мадам Мелинда? — протянула я. — Или, возможно, она пытается выжить прямо сейчас…
— Это зависит от того, в какой степени родства состоят Мерула и Мелинда, — наставительно произнесла мама.
— Эм, — затормозила я. — Кажется… ни в какой.
— Этого не может быть! — воскликнула мама, опуская руки. — Камень мог отреагировать так, как ты описала только если мадам Мелинда такая же, как мы! Пусть даже частично, как и все потомки Мерсины, опустошенной, почти выскобленной.
— Но она колдунья! Сильная — да, но ничего экстраординарного, просто декан нашего факультета!
— Камень опасен для нас, потому что только на нас он и реагирует. Для всех остальных это просто кусок отполированного кристалла. Луан выбрал его потому что, как и всегда, стремился мыслить на несколько шагов вперед. Шартрез — это разновидность, как рубин или алмаз. Разновидность достаточно редкая, но не настолько, чтобы к его существованию можно было относиться легкомысленно. Благодаря поглощающей особенности камня из него получилось отличное магическое вместилище. Потребовалось лишь несколько дополнительных манипуляций, которые для такого, как Луан оказались сущей ерундой. Таких камней немного, но они разбросаны по мирам. Мы с сестрами всегда стремились уничтожать их при обнаружении, но справиться со всеми всё равно не смогли. Если такое происходило, — смиренно улыбнулась мама, а её лицо будто начало оттаивать, — если одна из нас случайно натыкалась на шартрез, то мы собирались вместе. В круге всегда восстановиться было легче.
— Мам, каким бы великим магом не был Луан и каким бы редким ни был камень, невозможно повлиять на то, чего нет. Мадам Мелинда носила кольцо годами, спасибо Сократу, — напомнила я, — и ничего не происходило. Не думаю, что она могла не заметить, как камень из неё что-то… высасывает!
Мама нервно одернула рукава тонкого светлого платья.
— Ты сказала, что принц попытался её зачаровать?
— Не попытался, а зачаровал, — поправила я. — Не знаю, что он с ней сотворил, но добрыми намерениями там и не пахло!
— Мира! — мама вдруг схватила меня за запястье, сжав до боли. Её глаза загорелись, а щеки раскраснелись, из-за чего она стала выглядеть слегка помешанной. — Возможен только один вариант. Магия эмпузы дремала в ней так же, как она дремала в тебе. И очнулась от столкновения с магией демона, как и в тебе когда-то. А потом в дело вступил камень!
Я задумалась. Могло ли быть так, что это была первая попытка демона превратить мадам Мелинду во что-то покорное и немногословное? И сама же себе ответила — да, могло быть. Он специально сделал это у меня на глазах, чтобы показать, на что способен. Чтобы, как тогда в библиотеке, продемонстрировать себя настоящего и проверить, смирюсь ли я с таким положением вещей или нет. Приму ли я его такого, каким он был или сбегу с воплями. Сбежать очень хотелось. Довериться кому-то, кто как он, настолько упивался вседозволенностью и собственным могуществом, было страшно до крика. Но еще сильнее хотелось… защитить его. И парней. Они удивительным образом вросли в мою жизнь, пустили корни в повседневность. Использовали они меня или нет, лишь собирались так поступить или все же были искренними — я поняла, что это больше не играло особой роли. Были они и была я — по одну сторону возведенных пылающих баррикад, а все остальные оставались за границами боя, готового вот-вот развернуться.
— Ни тебе, ни ей нельзя к нему прикасаться, поняла? — настойчиво встряхнула меня мама. — Но это кольцо — ваш шанс против Луана.
Мама встала, она двигалась плавно и царственно, сохраняя великолепную осанку и гордую посадку головы.
Сняв со стены прямоугольную рамку с изображением аиста, она сосредоточила на нем все свое внимание, а мое присутствие вновь стало незначительным и незаметным.
— Аист — это вестник весны, — промолвила она, словно бы продолжая вслух мысленно начатое повествование. — Символ смены времен года, отмирания и воскрешения. Птица жизни, птица судьбы. Существует предание, что если девушка увидит белого аиста на заре дня, то скоро станет невестой.
Птицы, были ли они особенными или самыми обычными, меня не интересовали.
— Ты же знаешь, что у некоторых демонов есть своя собственная магия, — громче заговорила я, пытаясь указать на то, что меня пока еще не утянуло в форточку. — Они называют это даром или талантом.
— Да, знаю.
— Ты знаешь, какой дар был у Иннелии? Это младшая сестра Феликса Янга. Сатус не хочет мне об этом рассказывать, и остальные тоже.
Мама передернула плечам, как если бы вдруг начала сильно мерзнуть.
— Мне не известно, кто это, — после затянувшейся пауза, меланхолично отозвалась она, вешая рисунок обратно на стену и долго выравнивая его, пытаясь добиться идеального баланса. — Но знаю, что чаще всего дар наследуемый, то есть, передающийся от предков.
— И?
— Про Иннелию я ничего не знаю, но у некоторых из Янгов было умение предугадывать судьбу, — она вернулась обратно за стол, подтягивая повыше воротничок-стойку, от которого вниз сбегала череда пуговиц. В целом, её наряд был старомодным, родом из шестидесятых. — У каждого этот дар выражался по-разному. Кто-то был сильнее, кто-то слабее.
— Видимо, Феликс совсем бездарен, — неловко засмеялась я. — Либо же наоборот, так хитер, что обвел вокруг пальца вообще всех.
Мама меня будто бы и не слушала, продолжая приглаживать воротник.
— Вот только… эта способность всегда была мужской. Женщины в роду Янгов подобными талантами не обладали. На самом деле, кажется, вообще никакими не обладали. Хотя…
Её взгляд затуманился воспоминаниями прошлого.
— Что? — занервничала я, едва не подпрыгивая за столом.
— Есть кое-что, из-за чего они выделялись на фоне остальных. По крайней мере, в мою бытность.
В груди заколола догадка.
— А это, случайно, никак не связано со своеобразными домашними питомцами?
Мамины глаза, являвшиеся точным отражением моих, широко распахнулись от удивления.
— Как ты сообразила?
— Я их видела. Вернее, одного из них. Инсар назвал его Икасом. Сказал, что они всегда были в семье Янгов. И я вспомнила старые легенды, где волк — это одновременно и наводящий ужас хищник, и защитник беспомощных. Мне показалось странным, что они есть только в одном роду, как будто Янги в чем-то особенные…
Мама одобрительно кивнула, просияв улыбкой. Потянувшись ко мне, она ласково прикоснулась к моей щеке, и меня окутал её запах. Тот самый, из детства, который я хранила в своем сердце как самое главное сокровище.
— Волки — самые противоречивые создания, — промолвила она, убирая руку. — Свирепость и храбрость, коварство и забота, жестокость и плодородие.
Я не удержалась и вставила:
— Мне кажется, ты только что описала Сатуса.
Понимающий взгляд мамы смущал и был практически невыносим. Слишком много правды в нем было.
— Какой он? — спросила она одновременно с ужасом и интересом.
— Он, — я задумалась. — Он очень красивый. Темный. Таинственный. И очень жестокий. Иногда, мне даже кажется, что он не способен ни на что хорошее. А потом он вдруг спасает меня или помогает, и это переворачивает все с ног на голову! И я вновь оказываюсь в замешательстве. Рядом с ним… я как будто медленно тону.
— Если он плохой, но рядом с тобой и ради тебя способен меняться, возможно, это и есть любовь, — от печали в мамином голосе у меня заныли внутренности.
И с губ сорвался вопрос, который мучал меня с момента, как я вскрылась повергающая шок истина.
— А что если он такой же, как Луан?
— Возможно, — предположила мама, не пытаясь дать мне ложную надежду. — Но ты никогда не узнаешь, пока не рискнешь проверить. Подумай, что для тебя страшнее — попробовать и ошибиться, или не пробовать и остаться в неведении, гадая, как могло бы быть, если бы ты шагнула ему навстречу. Наша с Луаном история, она… она не обязательно должна повториться. Вы можете пойти по другой дороге. Всё в ваших руках.
— А возможно ли в принципе счастье с таким, как он? Ведь я совсем другая.
— Когда-то давно была девушка, которая решила, что она не может хранить свое сердце только для себя одной. Она подумала, что отдав его получит взамен нечто гораздо более ценное. Эта девушка шагнула в неизвестность, позволив любимому вести её за собой. Вести туда, где он хотел её видеть.
— Дай угадаю, — горько хмыкнула я, потому что любые подобные истории были обречены на провал. Этому нас учили история и романы о любви. — Все закончилось плохо?
— Любимый привел её в свой дом и разделил его с ней. Но, Мира, ты должна знать, что в Аттере аристократам позволено все. Они в своей империи цари и боги. За единственным исключением. Сделать своей любовницей они могут любую, но женой — только такую же аристократку, как они сами. Когда это правило нарушается, под угрозой уничтожения оказывается не мужчина, а женщина. Всегда найдутся те, чья рука не дрогнет воткнуть кинжал в сердце. Для защиты той девушки, что не побоялась доверить и полюбить и были созданы волки, Икас стал первым из них.
Не ожидая такого завершения повествования я вскочила, постояла, с изумлением взирая на маму, после выдохнула и села.
— А кто создал?
— Наши старшие сестры, те, которые были до нас, — мама казалась ничуть не смущенной моей реакций, и глядела на меня с легкой примесью умиления и родительского снисхождения. — Бессмертные и бесконечно верные защитники, но волки ценны не только этим. Для их создания был использован лед, взятый в первом из миров. И у них есть то, что можно было бы назвать… как бы так выразиться, чтобы ты поняла… наверное, генетическая память.
— То есть, они могут найти мир, где они родились? — начала широко жестикулировать я.
— Да, — подтвердила мама и это простое короткое слово будто рассеяло темноту в моей голове. Шестеренки завертелись, наращивая обороты.
— Чисто гипотетически, если бы кто-то захотел найти первичный мир, найти то, что в нем скрыто, мог ли он для этого использовать домашних питомцев Янгов?
— Я не знаю, как это реализовать практически, — мама была неестественно безмятежна. — Но исходя из чистой теории, да. Волки живут стаей и подчиняются только тому, в ком признают вожака.
— Глава Рода, — закивала я. — Сейчас это Феликс Янг. А в его отсутствие или в случае его смерти?
— Того, кого считают достойным.
Но для меня все сложилось.
— Вот в чем все дело, волки — ключ к тому, что они ищут. Но как же тогда получилось…
И меня посетила страшная догадка.
— Он был там, — я начала задыхаться. — Луан был там! Он был в Аттере, когда там были мы! Он был рядом… И убил Иннелию. Но почему тогда не тронул нас…
— Невозможно, — беспристрастность мамы, в которую она погрузилась, можно было резать ножом. — Для Луана возвращаться в империю, где правит его брат и где практически каждый демон знает его в лицо, большой риск. Конечно, для него не проблема перемещаться как с помощью магии, заключенной в его мече, так и с помощью Огненных Путей. Но всегда есть шанс с кем-нибудь столкнуться.
— Как будто убивать для него проблема, — со злостью фыркнула я. — Он тебя не пожалел, думаешь, проникнется любовью к первому попавшемуся прохожему?
— Луан рационален, как никто. Суть его действий не в том, что ему нравится убивать. Он не мясник. А в том, что у него есть цель, и он пойдет к ней, даже если путь будет залит кровью и усеян трупами, — кажется, мама уже давно смирилась с подобным установленным порядком, но самым трагичным в её словах было то, что племянник не сильно отличался от дяди. Абсолютно тоже самое я могла бы сказать о Сатусе. Есть то, что он хочет и есть намеченный маршрут, а все остальное — лишь белый шум. Он не имеет значения. И с этим мне еще только предстояло смириться, потому что рассчитывать на любые изменения было верхом глупости.
Кухню тряхнуло.
— Что это? — испуганно завертелась я, чувствуя, как заходил ходуном пол под ногами.
В шкафу жалобно и тревожно зазвенели чашки, тарелки и прочая утварь. Ложки, вилки и ножи запрыгали в своих подставкам. Холодильник задребезжал металлическими деталями. Стекла в окна заскрипели, создавая такой звук, от которого свело болью скулы. Толчок, будто кто-то пнул комнату, и она накренилась, как если бы мы сидели внутри картонной коробки. Я вцепилась побледневшими пальцами в столешницу. Ваза упала, прокатилась и рухнула на пол, разлетевшись на такие мелкие осколки, что они были не крупнее пыли, оставив в воздухе мелкую белую взвесь. Дверцы шкафа с протяжным пощелкиванием распахнулись и вниз оглушающим водопадом посыпались блюдца.
— Что происходит? — я запаниковала, а потом ощутила аромат. Очень знакомый аромат, заставляющий непроизвольно замирать и чувствовать слабость. Он заполнял собой воздух, как заполнял собой мою жизнь Сатус. Повеяло душистостью лесных трав, свежестью чайных листьев и благоуханием спелостью вишни, к которой лишь стоить прикоснуться губами, как сочный сладкий сок брызнет на язык.
— Мира, любовь моя, открой-ка глазки, — разнеслось по нашей уютной кухне и звук его голоса нежным шелком заструился по коже. Он говорил, нашептывал, уговаривал, а я чувствовала себя так, будто он гладит меня, пробегая пальцами по коже и порождая будоражащие тело волны.
Я поняла, что все это время в реальном мире находилась без сознания.
И пришла пора возвращаться.
— Я буду скучать, — прошептала я маме, обращая к ней свой взгляд.
Ее печальное лицо засветилось нежностью, мелькнула улыбка, будто птица крылом махнула и с собою следом позвала, преисполненная великодушием и прощением.
— Ты всегда будешь моей маленькой девочкой, — проговорила она, прощаясь. — И я всегда буду рядом с тобой, даже если ты не будешь меня видеть.
Глаза зажгло слезами. Прощаться — невыносимо, но еще хуже не знать, состоится ли следующая встреча или нет. Поэтому я не отводила от мамы глаз, пытаясь запомнить её до мельчайших деталей — выбившаяся из гладкой строго прически прядь, едва заметная родинка над губой, бледная полоска шрама чуть ниже уха. Я смотрела на неё до тех пор, пока мамин образ не растаял, пропав окончательно и оставив меня одну.
Чувствуя приближающееся пробуждение, я на прощание обвела взглядом родную кухню и с удивлением обнаружила, что фотографии с дверцы холодильника пропали, осыпавшись на пол, словно осенние листья. А магниты, которые их удерживали, изменили свое расположение. Теперь они были выстроены особым образом, сложившись в читаемую фразу.
«Не верь ему», — прочитала я оставленное послание.
А потом распахнула глаза.