Я проснулась как от резкого толчка в комнате, наполненной светом зарождающейся зари и первыми лучами приветствующего этот мир солнца, под натиском которого таяла темнота, но предрассветный сумрак все еще окутывал нас. Меня, лежащую на кровати в пропитанной потом, влажной постели, неприятно липнущей к коже, и крупную фигуру, неподвижно сидящую в высоком, похожем на трон, кресле. Широкие округлые предплечья смутно вырисовывались на фоне черной обивки, чей оттенок был лишь на одно деление светлее, чем одежда неожиданного гостя. Внушительные вольготно руки покоились на подлокотниках. Одна нога была закинута на другу, благодаря чему первыми в глаза бросались сапоги с широким голенищем, которые украшали плотно прилегающие ремешки с идеально начищенными металлическими пряжками. Подняв взгляд выше я увидела короткий кожаный хлыст, который мужчина оставил лежать на своих коленях.
— Кто вы? — выдохнула я, от страха сжимаясь пружиной и стискивая в кулаках край одеяла.
— Проснулась? — поинтересовался незнакомый голос без лица, которое было невозможно рассмотреть, хотя сидящий находился не так уж и далеко от меня. Но вокруг его головы клубилась чернота и это явление было определенно магическим. Будто кто-то накинул на него непроглядный, сгущенный морок. — Ты долго спала. И заставила меня ждать.
— Я…заставила? — в горле пересохло, слова звучали сипло и вырывались из горла, обдирая его.
— К сожалению, — я действительно услышала неподдельное огорчение, — я не мог тебя разбудить. Для этого пришлось бы вмешаться в магию, наложенную моим сыном. А он бы сразу это ощутил. И примчался тебя защищать. А я желал встретиться наедине. Для начала.
— Сыном? — я смогла осознать лишь малую долю сказанного.
Мужчина плавно поднял руку и провел пальцами рядом с тем местом, где должно было находиться лицо. Морок рассеялся, как будто его сдули, и я увидела… Сатуса!
Только лет на двадцать-тридцать старше. Те же линии скул и волевого подбородка, те же полные чувственные губы, тот же будто созданный античным скульптором лоб, и запоминающиеся один раз и навек антрацитовые глаза, готовые в любой момент раскалиться до красна.
Вот только… взгляд Сатуса выжигал, пробивая насквозь и оставляя дыру размером с весь этот чертов мир. Взгляд же его старшего родственника, а они определенно состояли в близком родстве, был как горячее горное масло. Прикоснешься — и останется шрам на всю жизнь.
Помимо очевидного внешнего сходства их роднило еще кое-что, а именно — надменность и апломб, которые считывались в каждом жесте, в каждом движении головы, в каждом мимоходом брошенном замечании. На нем не было короны, но она была и не нужна. Все и так было понятно.
— Вы его папа, — с трудом ворочая языком проговорила я. — Вы — император.
— Верно, — кивнул головой мужчина с сардонической усмешкой, от которой я поежилась. — И я дозволяю тебе обращаться ко мне «кахир» или «отец».
— У меня уже есть отец, — пролепетала я, продолжая глядеть на того, кто правил целой империей, а сейчас сидел напротив меня и одним своим видом нагонял жуть.
— Твоя семья очень скоро станет для тебя чужой, — спокойно заметил император с истинно царской непринужденностью. Научиться так говорить невозможно. Нет, нужно родиться тем, кому с пеленок дозволено вершить судьбы, казнить и милом одним росчерком изысканного пера.
— Почему это? — забеспокоилась я, с тревогой и недоумением оглянувшись по сторонам, ища поддержки у пустых безответных стен.
— Потому что, как и любая девушка, став женой, ты оторвешься от своего рода и вступишь в род своего мужа, станешь частью новой семьи.
— Чего? — подскочила я вместе с одеялом, упершись коленями в мягкую постель, слегка прогнувшуюся подо мной. — Какой еще женой?
Император глубоко вздохнул, медленно взмахнув ресницами, такими же чернеными и густыми, как у сына.
— Ты — чужая для нас, создание, порожденное далекими дикими землями. И сложись ситуация иначе, я бы никогда не позволил единственному сыну привести в мой дом ваине. Но теперь уже поздно о чем-то говорить, — он сожалел, почти что по-человечески. И по-человечески я понимала это сожаление, кто захочет себе в семью кого-то, вроде меня?
— Почему? — мой пустой, и это было хорошо, желудок мелко-мелко затрясся, а ноги ослабли под очень нехорошим, презирающим взглядом демона, который родился за сотни лет до меня и проживет еще столько же после моей смерти. Он был почти вечным, был почти небожителем.
— Потому что ты лежишь в постели моего сына, — указал мужчина на то, о чем мне и так не нужно было рассказывать. Более того, слышать это от кого-то постороннего было как ткнуть пальцем в налитый чернотой синяк — больно до судорог. — Ты спишь в спальне моего сына, во дворце, который является олицетворением власти над всеми, кто живет в Аттере. Ни одна женщина до тебя не входила в эти двери, потому что это возможно только для той, которая станет избранницей следующего императора.
— Я не хочу замуж, — попыталась твердо заявить я, но все испортил всхлип. — Ни за вашего сына, ни в принципе.
— Посмотри на свою шею, — возможно, мне показалось, но на лице императора мелькнула тень печали. Не знаю, кого он жалел. Себя, отца, которого разочаровал единственный сын, выбрав не ту. Или меня, которой не повезло быть «не той».
Мои пальцы метнулись вверх и нащупали на груди затейливый кругляш, который болтался цепочке, защелкнутой на шее. Кругляш, будучи металлическим, нагрелся от контакта с телом и под холодными пальцами казался приятно теплым. Задняя его часть была идеально гладкой, а на передней был отлит рисунок. Развернув его к себе, я всмотрелась в вытесненные на металле линии. Распознать получилось не сразу. Глаза после магического сна чувствовались опухшими и сухими, будто присыпанными песком, к тому же, рассматривать пришлось вверх ногами.
Но я поняла.
Это были два аиста, чьи длинные изящные шеи переплелись друг с другом.
— Это…, - и мой голос заглох, не в силах произнести вслух.
— Да, — вбил последний гвоздь в крышку гроба император. — Это растерия, брачный кулон нашего рода. Когда-то я повесил его на шею матери Тая, сегодня он надел его на тебя. Обычно это происходит после совершения брачного обряда, но сын решил изменить устоявшуюся традицию и пропустить некоторые, как ему кажется, несущественные её этапы. Наверное, верит, что ты стоишь этого. Растерия не только символ того, что девушка уже не свободна, но также знак принадлежности к семье и амулет, заговоренный на защиту, на появление наследников и благополучные роды.
— Ох, — я выронила кусок металла, рука упала на одеяло, а сама я осела без сил. Изо всех углов на меня начал выползать ужас, подобный голодному чудовищу, крадущемуся к жертве.
— Сплетение птиц — это сплетение душ, которые соединили свои сердца и жизненные пути, — закончил объяснение демон.
— Я ничего не сплетала…, - и дернула из всех сил, желая сорвать эту штуку с себя.
— Прекратите! — приказал император и моя рука помимо воли замерла. Что-что, а повелевать отец Сатуса умел. Его воля словно копьем проткнула мое сознание, вынуждая подчиниться. — Нет смысла пытаться свернуть себе шею. Брачный кулон может снять лишь тот, кто его надел. То есть, мой сын.
— Не надо, пожалуйста, я не хочу…, - захныкала я маленькой девочкой, которой себя в этот момент ощутила в полной мере.
Но меня не слышали и не слушали.
Встав, мужчина, так похожий на своего сына, легко взмахнул хлыстом со свистом рассекая воздух. После подошел к постели, захватил двумя пальцами мое лицо, до боли сжав щеки и взглядом заставляя замереть на месте, не дыша и не шевелясь.
— Ты — ваине, чужестранка, поэтому скажу прямо, — жестко начал он, с некоторой гордостью изогнув такие знакомые губы. Сколько раз я видела, как губы Сатуса кривились в почти такой же долгой, сокрушающей улыбке. — Тебя не примут. Ни я, ни другие демоны. Но если я вам мешать не стану, сын мне все-таки дорог, то для других его сердечные привязанности ничего не значат. Поэтому проживешь ты недолго. Но, надеюсь, хотя бы успеешь подарить моему сыну наследника. Ведь кроме тебя этого теперь уже никто не сможет сделать. Скоро сын вернется, поэтому постарайся набраться сил.
Последние его слова могли бы быть почти доброжелательными, если бы не все то, что прозвучало до них. Не соизволив попрощаться, император развернулся, направился к двери и исчез за ней, не дожидаясь моего ответа и в целом продемонстрировав, что собственного мнения у меня по определению быть не может.
Стоило ему уйти, как мне стало немного легче. Но не настолько, чтобы успокоиться. Нет, мне было плохо. Сердце ныло, пульс болезненно бился под кожей, будто пойманный в ловушку, но надеющийся на освобождение птенец, а виски сдавливало щипцами.
— Так, Мира, надо успокоиться, — заговорила я сама с собой и затрясла вспотевшими ладонями.
Решение пришло быстро.
— Бежать, — кивнула я, дополнительно подтверждая сказанное громче и увереннее. — Надо бежать.
Вскочила с кровати, ступив на холодный пол голыми ступнями. Прижимая к телу еще теплое после сна одеяло, начала панически озираться в поисках одежды. Хоть какой-нибудь! Моей формы, той, в которой Сатус забрал меня из Академии нигде не было видно. Никого хотя бы подобия шкафа или гардеробной здесь не имелось. А потому у меня не осталось никаких других вариантов, кроме как бежать прямо в постельном белье. Но одеяло было плотным и тяжелым, удерживать его руками было трудно, и оно постоянно так и норовило соскользнуть вниз. Решив заменить одеяло простыней, я сдернула с кровати тонкое полотно, отшвырнула одеяло в сторону и начала оборачивать вокруг себя темную ткань. С обувью было еще сложнее, но здесь придется потерпеть.
— Главное, открыть проход, — твердила я сама себе, туго затягивая край простыни вокруг груди и заправляя его в складки под левой рукой. — Неважно — куда, лишь бы подальше отсюда.
Пока импровизировала с одеждой чутко прислушивалась к происходящему за дверью, но сердце набатом грохотало в груди, а в ушах шумела кровь, поэтому слышала я только себя.
Остановилась. Замерла. Вдохнула и задержала дыхание, попытавшись отпустить напряжение и взглянуть на мир не глазами, а чем-то другим, что жило во мне, пусть я даже старалась не думать об этой силе.
Во дворце стояла глухая тишина, что было странно для любого большого строения, где обитали сотни живых существ. А они должны были здесь присутствовать — не только император и принц, но еще охрана, горничные, камердинеры, управляющие, прислужницы, какие-нибудь кухарки и виночерпии.
Но нет, никто не ходил, не ворочался, не кашлял, не вздыхал, не стучал каблуками об пол, не шелестел одеждой и перелистываемыми страницами книг, не скрипел приборами по тарелкам.
Во дворце Аттеры было тихо и пустынно, как в склепе.
Лишь с улицы, куда выходила открытая терраса, усыпанная цветами, доносился звук пробуждающегося ото сна мира, напоминающего, что я не единственная здесь живая.
Там пробегал по траве ветер, заботливо играя с молодыми побегами и чуть пригибая к земле сочные зеленые стебельки. Там журчали струйки воды, весело стекающие по желобками, огибающие камни и преодолевающие крутые пороги, чтобы влиться в другой поток, сильный и шумный, резво мчащийся дальше. Там перелетали с ветки на ветку птицы, чьи внимательные хищные глаза, горящие янтарем, ловили каждое едва заметное шевеление, каждый едва слышный шорох. Ночью они на охоте, которая еще не закончилась, а кто-то другой был жертвой. Кто-то маленький и беззащитный, перебегающий от одного ненадежного убежища к другому в надежде добраться до уютной норки и прожить еще немного. До следующей такой же ночи, до следующей неравной схватки не на жизнь, а на смерть, потому что природа немилосердна и надменна.
Громкий взмах сильных крыльев, крутое пике сорвавшейся вниз охотницы. Высокий писк, наполненный страхом и желанием жить, который оборвался также резко, как и возник, прорезав тишину и заставив меня распахнуть глаза.
Кажется, сегодня еще одна маленькая норка осталась пустой. Хозяин больше не вернется.
Стало так больно, тоскливо, почти не выносимо тягостно, захотелось сесть на пол и раскачиваясь из стороны в сторону рыдать. Долго, громко, не красиво. Выплакать все, что накопилось внутри, вытряхнуть все эмоции, как хлам из старого пыльного мешка.
Хотелось ослабить эту тугую удавку, перетягивающую горло и не дающую дышать.
Хотелось гореть. Гореть долго и сжечь всё.
Но нельзя было.
— Надо взять себя в руки, Мира, — зашептала я, вытирая мокрые ресницы. — Надо идти дальше.
Подхватив край простыни, которая была большой и, в силу моего роста, край её волочился по полу, сковывая движения, я направилась на террасу.
Тихонько выскользнула на свежий воздух, даже после ночи наполненный запахом прогретой солнцем земли и душисто-сладким ароматом, который вызывал ощущение приятного насыщения.
Подняв лицо вверх я взглянула на небо.
Оно было почти обычным, если не считать мерцающие завихрения у самого горизонта. Они занимали почти треть видимого небосвода и напоминали северное сияние, только ярче, гуще и словно бы состояли из звездной пыли. Явление было необычным, красивым и притягивало взгляд. Я поняла, что та Аттера, где мне довелось побывать ранее, разительно отличалась от столицы, в которой обитала местная аристократия.
Заботливо отодвинув цветы, и те, что лежали на полу, и те, что росли в горшках, я подошла к тонкому металлическому ограждению, уперлась в него ладонями и обвела взглядом вид, который открывался из спальни будущего правителя.
А он стоял на вершине, возвышаясь над всей остальной долиной.
Слева расположилась череда аккуратных домиков с белыми крышами, которые не выглядели живыми в силу полного отсутствия окон. Рядом с ними, чуть ближе ко дворцу, высились круглые строения, возведенные в шахматном порядке, выверенном будто под линейку и радующим глаз своей симметричностью. Скорее всего и первые, и вторые были хозяйственными постройками. А за ними, далеко вдали, виднелись городские кварталы, обозначенные красными квадратами крыш, меж которыми тянулись улочки, которые с высоты дворца казались лабиринтом, расчерченным с геометрической правильностью.
Справа, почти сразу от дворца, начинались ровные ряды виноградников, простирающиеся далеко-далеко, дальше, чем хватало взгляда, аккуратными зелеными линиями деля местность на полосы.
А между домиками слева и виноградниками справа, то есть, прямо напротив дворца был разбит сквер. Зеленые прямоугольники лужаек перемежались ягодными кустарниками, которые окружали бьющий прямо из земли и обложенный необтесанными кусками камня источник. Он выглядел так, будто кто-то просто грубо проломил слои горной породы, высвободив пролегающие глубоко под землей чистейшие водные потоки.
Невольно засмотревшись на струи воды, я заметила мелкие частички чего-то, похожего на невесомую взвесь серебра, парящие вокруг. Они двигались в своем особенном ритме, кружа в воздухе в таинственном танце и казались неотъемлемой частью этого немного примитивного, но необузданного и наполненного силой водяного ключа, который был идеальным олицетворением всех демонов. Почему-то мне показалось, что он выглядел именно так, потому что именно таким он и задумывался, сотворенный демонами, вложившими в него частичку своей сущности. Противоречивой, дикой, сильной и этим привлекательной.
По периметру сквера были высажены деревья и плелась живая изгородь, тщательно подстриженная, настолько, что из общей безупречной строгости не выбивался ни один, даже самый крохотный листик. Воображение сразу же подсунуло мне картинку, как полуголые изможденные люди в набедренных повязках, костляво-худые и едва ли не теряющие сознание от недоедания стригут эту изгородь огромными ножницами, обливаясь потом на беспощадной жаре.
Тряхнула головой, отгоняя собственные неуместные фантазии и хотела высунуться через перила, чтобы оценить высоту террасы, но… была остановлена звуком открывающейся двери.
Первое, что сделала — села, попытавшись спрятаться среди цветов и мысленно взывая к своей магии, умоляя ее откликнуться и открыть проход. Я понятия не имела, как это нужно делать, как это делается правильно, потому что Кан, вызвавшийся меня обучить так и успел доделать начатое, но рассчитывала, что природное стремление к выживанию и в этот раз поможет мне выбраться из передряги.
Но магия отзываться не желала, проход не открывался, а я по-прежнему сидела, вжавшись в холодный пол и пытаясь притвориться пылинкой. Ну, или цветочком.
Совсем уж неожиданно внизу раздался глухой сонный голос. И я сразу сообразила, что открывшаяся дверь находилась не в спальне, а где-то под террасой.
— Во имя Аттеры, — вялое приветствие и протяжный зевок.
— Именем её, — откликнулся кто-то другой.
— Зачем звал? — спросил первый.
— Чтобы ты меня сменил, — ответил второй, почти так же устало и недовольно.
Скрип кожаной обуви и глухой стук, будто кто-то переставил что-то тяжелое.
— Зачем мы здесь топчемся? — продолжал бурчать невидимый мне мужчина. — Кому вообще пришла в голову идея охранять спальню принца? Он сам может о себе позаботиться, даже лучше, чем мы.
— Император отдал приказ, — оборвал его собеседник. — И не нам его обсуждать. Сказали — выполняем.
— И что, тебе нравится тут топтаться? — не успокаивался ворчун.
— Нет, но мои желания в данном случае не важны, — спокойно парировал тот, который вроде как сдавал пост. — И ты сам прекрасно знаешь, что мы охраняем не принца.
— Ага, а то, что он приволок в свою постель, — загоготал новоприбывший.
— Тише, тебя могут услышать! — осадил его более дисциплинированный.
— Ой, да все комнаты Тая опутаны поглощающими плетениями, а уж он-то умеет их накладывать! Даже если его кошечка захочет, то ничего не услышит, — продолжал веселиться невидимый мне мужчина, который, очевидно был кем-то вроде дворцового стражника. — Как и мы не услышим, как он её в койке терзает.
— Все равно замолчи, потому что…
И они заговорили на несколько тонов тише. Сменяемый начал выговаривать о чем-то своему сменщику, и мне очень захотелось узнать предмет выговора.
Выпрямившись, я поднялась на носочки, вжалась животом в прохладные перила и попыталась опуститься ниже.
Это мне удалось, но при повышенном риске быть замеченной толку от моего маневра было немного, то есть, я ничего не смогла разобрать в приглушенном сбивчивом бормотании басом.
Но зато смогла сделать два полезных вывода.
Первый — терраса находилась на высоте четырех-пяти метров над землей, и если я решусь спрыгнуть, удирая от демонов на своих двоих, то в лучшем случае вывихну что-нибудь, а в худшем — переломаю кости. Ни то, ни другое не способствовало эффективному побегу, а значит, следовало озаботиться созданием чего-то вроде каната.
Второй вывод проистекал из первого, создавая не меньшую проблему и заключался в том, что под террасой плотным полукругом росли желто-красные цветы, распространяющие запах меда, орехов и, как бы странно это ни звучало, перца. Этот запах был почти удушающим и ударил мне в лицо сразу же, стоило только оказаться к ним ближе.
Отпрянув назад, я зажала нос, стараясь не чихнуть, но терпеть было почти невозможно…
Рот непроизвольно раскрылся, судорожно хватая воздух, и…
Тяжелая мужская рука легла на лицо, зажимая губы. Дернув за голову назад, он заставил меня врезаться в его тело, неподатливое, почти каменное и сурово-неподвижное. Беззвучно охнув, я выгнулась, попытавшись освободиться из его хватки, которая в миг стала грубее, сдавив мои скулы длинными пальцами, привыкшими сжимать рукоять меча. И будто бы этого было мало, его другая рука скользнула на живот, надавив, вынуждая приникнуть к нему, ощутить его присутствие, его власть и его желание быть жестоким.
Я тоскливо застонала, пожалев, что не спрыгнула с террасы до его появления. Ломанные кости ничто, по сравнению с этим.
— Не следует появляться перед охраной в подобном виде, — низким, вибрирующим голосом проговорил Сатус мне на ухо, щекоча. Вроде бы сдержанно, но я каждой клеточкой кожи почувствовала жар зарождающейся ярости. — Ко дворцу никто не приблизится, но охрана патрулирует территорию непрерывно. И я не хочу, чтобы кто-то увидел тебя голой.
Я в ответ лишь протестующе замычала, потому что ничего другого мне не оставалось. Ладонь демона, накрывшая лицо, позволяла дышать, но не говорить.
— Хочешь мне что-то сказать? — с ядовитой издевкой догадался он.
Я замотала головой. Да, конечно, мне есть что сказать, зараза ты черноглазая!
— Сладкая моя мышка, — почти пропел он, и от того, как он это сказал, у меня что-то задергалось внутри. Это было почти больно, но в то же время… почти приятно. Такая невыносимая смесь, когда не знаешь, ощущения приятные или жуткие. Но какими бы они ни были, я не могла выкинуть из головы то, что он использует на мне свою магию. Магию, которая умела как возвышать, поднимая над всеми мирами, так и с размаху бить о землю. — Я бы с удовольствием послушал все то, что ты хочешь мне сказать, но для начала, хочу узнать, к тебе приходил мой отец?
Я застыла, прекратив сопротивление и даже оставив бесполезную попытку отодрать от себя его руку.
Рвано кивнула, отвечая на его вопрос.
Его ладонь начала медленное движение вверх, оторвавшись от моего живота, проскользив по солнечному сплетению, едва заметно дрогнувшими пальцами ласково огладив ложбину на груди, прикоснувшись к ключицам и накрыв кулон, который он же надел мне на шею.
— Кулон видела? — голос демона запнулся, будто ему трудно было говорить.
Еще раз утвердительно кивнула.
— Я должен был украсить им твою прекрасную хрупкую шейку во время брачного обряда, принеся клятву перед в присутствии свидетелей и духов почивших предков. Но с тобой все так… сложно! — он зло выдохнул, и его злость была острой, царапающей. Я даже невольно глянула на свои руки, ожидая увидеть, как алым бисером проступит кровь. Но не увидела. — Ты — не контролируема, неуправляема, глупа!
Меня поразило то отчаяние, которым были наполнены его слова. Оно рвалось из него, как рвется дикий волк, посаженный на цепь, пытаясь спастись от чудовищной гибели. И все в нем было соткано из того самого мрака, которым так легко управлял и повелевал император, не просто так явивший передо мной себя и свою магию. Мрак этот был жадным, ненасытным, нетерпеливым. Я чувствовала его присутствие, как чувствовала и то, что он проникал в меня, забирался под кожу, вливался в вены, заползал в рот, потому что… потому что он этого хотел. Принц хотел, чтобы я стала такой же, как он. Хотел сделать меня своей полностью, хотел, чтобы его тьма стала нашей тьмой.
— Поэтому придется обойтись без обряда, — он вздохнул, и я отчетливо ощутила, как поднялась и опустилась его грудь, к которой я была прижата. — Возможно, мы проведем его позже, когда подтвердим наш союз. Но я не могу отказаться от клятвы.
Его губы были гладкими и такими горячими, что я невольно пискнула, когда он прикоснулся ими к моей шее.
— Слушай меня внимательно, милая, в каждом моем слове — твое будущее и твоя новая жизнь, — с твердостью, которая вступала в головокружительное противоречие с мягкостью его губ, произнес демон.
Он выпрямился, еще сильнее обхватывая меня руками, будто желая втиснуть мое тело в свое, и заговорил с мрачной торжественностью, черной птицей распахнувшей над нами свои крылья.