Была ночь, когда я проснулась. Темнота и прохлада заполняли спальню, создавая идеальные условия для продолжительного отдыха. Тишина стояла такая, что в какой-то момент собственные мысли показались мне слишком громкими.
Я лежала, свернувшись калачиком, поджав под себя руки и ноги, укрытая чем-то тяжелым. Плотное одеяло из мягкого ворса приятно укутывало, не позволяя телу терять тепло. Под головой — край подушки, оказавшейся для меня слишком большой, а потому шея неудачно изогнулась. Решив перевернуться на другой бок, я завозилась в своеобразной ямочке, образовавшейся вокруг меня, а когда вновь подняла глаза — оказалась лицом к лицу со спящим Сатусом.
Он лежал на другой стороне широкой кровати, где помимо нас могли бы поместиться еще трое. И мирно спал, чуть приоткрыв рот. Его лицо было расслабленным, мирным, и в этот момент он выглядел необычайно юным. А еще безопасным, по-домашнему уютным, беззащитным. Кто бы мог подумать, что кто-то вроде Сатуса способен выглядеть так трогательно и скромно, словно это и не он терроризировал меня на протяжении недель, заставляя делать все, что только придет в голову.
В этот момент я остро осознала одну простую вещь — когда ты кого-то любишь, ты насмотреть на него не можешь. Так и я не могла оторваться от лица демона, всматриваясь в каждую черточку, изучая каждый изгиб и излом, чувствуя себя заблудшим путником в пустыне, увидевшем воду и гадающем, мираж ли это? Видится ли ему чудодейственная влага или все по-настоящему?
Завороженная его таким близким присутствием, а еще тем, что в этот момент он не мог ничего сделать или сказать, не мог разрушить это хрупкое волшебство, зародившееся в таинстве ночи, я потянулась к нему, погружаясь в густое, горячее и темное очарование.
Не успела моя рука закончить путь, а пальцы — коснуться его кожи, как выброшенная вперед рука вцепилась в горло, толкнув назад, к стене, намертво пригвождая к металлической спинке кровати.
— Ты что задумала, а, мышка? — прошипел мне в лицо демон, сверкая глазами. — Хочешь меня убить?
Я попыталась вздохнуть, но демон сдавил сильнее, вырывая изо рта надсадные хрипы. Наверное, от недостатка воздуха глаза повлажнели, несколько слезинок собралось в уголках глаз. Сморгнув прозрачные капли, я проговорила с трудом выдавливая из себя звуки.
— Мне… больно…
И он отпустил.
Я осела на постели, подушка подо мной была смята в один ком, ноги запутались в одеяле, а спина болела от замысловато изогнутых прутьев спинки кровати, которая еще несколько мгновений назад впивалась в окаменевшие от испуга мышцы.
Принц спрыгнул с кровати, направился в угол, вырвал из небытия столик, который прятал от меня магией. Схватил кувшин и начал жадно пить, делая большие гулкие глотки.
Напившись, отер рукой губы, вернул все, как было и развернулся ко мне.
— Я не пыталась тебя убить, — пролепетала я, боясь сдвинуться с места. Сердце еще гремело в груди, напоминая о пережитом. — Я не хотела ничего плохого. Просто…
— Что? — демон был весь напряжен. Каждый мускул, каждое натянутое сухожилие как непробиваемая броня.
— Ты красивый, — честно проговорила я, смутившись, а потому отвернувшись.
Послышался вздох. То ли, мое признание принесло ему облегчение, то ли, он окончательно утвердился в мысли, что я полная дура.
— Знаю, — вдруг коротко ответил он и вернулся к кровати. — Только что толку с этой красоты? Даже ты… тебе ведь все равно, насколько я красив, верно? Никакая красота не поборет твоего равнодушия.
С его губ сорвался мрачный смешок и почему-то мне показалось, что смеялся он не надо мной.
А над собой.
— Если бы это имело значение, ты бы отдала мне свое сердце, — с затаенной грустью продолжил он. — Или Инсару. Но даже его чары ты проигнорировала. Интересно, есть ли что-то, что способно пробудить в тебе хоть какие-то чувства и желания?
Сперва вопрос показался мне риторическим, а потому я не спешила отвечать, но затянувшееся молчание, как и выразительное выражение ожидания на лице демона тонко подсказали мне, что отмолчаться не получится.
— Я хочу быть равной с тем, кого люблю, — тихо призналась я. — Равной и свободной.
— Свободной? — с обесценивающей всё иронией спросил принц. — А зачем она тебе, мышка? Что ты будешь делать с этой свободой?
Я задумалась. Впервые задумалась по-настоящему о ценности свободы, сердцем прочувствовать важность вопроса.
— Свобода, моя девочка, не так ценна и сладка, как многим кажется, — чувственно улыбаясь промолвил демон. Куда там змею-искусителю из Эдемского сада, Ева просто никогда не встречалась с Сатусом!
Он придвинулся ближе, окутывая меня запахом и теплом своего тела, продолжив:
— Куда слаще, оказаться во власти того, кто сильнее тебя, зная, что эта сила — нежная и злая. Но нежная — только для тебя одной, и злая для всех остальных. Ты считаешь меня чудовищем? Да, я — не на стороне добра. Но я готов положить всё, что имею к твоим ногам. Тебе лишь нужно сделать шаг мне на встречу.
И будто бы желая от меня чего-то большего, чем просто выслушать его, он отодвинулся и протянул руку, предлагая вложить свою ладонь в его.
Я медлила.
Опыт подсказывал, что там, где живет и царствует магия слишком многое наполнено символизмом, за которым скрывается нечто большее.
— Ну, же, мышка, — подтолкнул меня Сатус к принятию решения. — Я не пытаюсь тебя съесть. Я всего лишь предлагаю тебе быть со мной.
— На твоих условиях, — напомнила я.
— Условия всегда буду определять я, — без пафоса и самодовольства заявил он. И мы оба знали, что это правда.
И я потянулась ему навстречу, но в последний момент перед глазами всплыла надпись на холодильнике, выложенная магнитами «не верь ему». Рука дрогнула и изменила направление, устремившись к воротнику его домашней рубашки.
Как ни в чем не бывало я начала поправлять одежду, всем своим видом показывая глубокую занятость этим полезным делом.
Демон замер, задержал дыхание, не моргал, напряженный, будто сжатая пружина. Лишь глядел на меня расширившимися глазами, в которых не было удивления, зато настороженности и волнения — с избытком.
— Что ты делаешь? — выдохнул он и мускул на его лице дрогнул.
— Воротник загнулся, — буднично объяснила я. — А ты о чем подумал?
— Не дразни меня. Ходишь по тонкому льду. Что будешь делать, если провалишься? Если я перейду черту?
Он больше не угрожал, не кричал, не пытался задушить в демонстрации собственных возможностей. Просто спрашивал, как если бы мы сидели за столом, и он интересовался, чтобы я хотела на ужин.
Но в этой простоте копилось, скрывалось и множилось то самое коварство, за которым тянулся кровавый шлейф, пахнущий дорогими мехами и хмельными винами, в окружении которых живут те, кто творят историю.
Он не дождался моего ответа.
— Ложись спать, — приказал принц. — Завтра у тебя будет трудный день.
И, сорвавшись с места, покинул спальню, не сказав более не слова.
Стоило мне остаться одной, как комната сразу же показалась слишком большой, потолок слишком высоким, кровать слишком широкой и пустой, а воздух слишком холодным.
Забравшись под одеяло, я подтянула колени к груди и чувствуя себя бесконечно одинокой, провалилась в сон без сновидений.
***
— Ты не стараешься! — рявкнул на меня Сатус.
Его лицо приятно контрастировало с темно-фиолетовым цветами, высаженными идеальным кругом посреди коротко подстриженной лужайки, где живой зеленый навес из плетущихся по каркасу виноградных лоз с листьями размером, превышающим размер моей головы, создавал приятную тень.
— Я стараюсь! — заорала в ответ, чувствуя, что балансирую на грани.
Я стояла посреди этого цветочного круга, трясла ладонями в воздухе, интенсивно потела от перенапряжения и мысленно проклинала тот день, когда мы с демоном встретились. Я категорически не понимала, чего он от меня добивается и была близка к истерике, готовая вот-вот сорваться на истерику, слезы и сопли. В попытке остановить рвущую наружу лавину неконтролируемых эмоций, я подняла лицо вверх и постаралась думать о чем угодно, только не о ходящем вокруг меня, как лиса вокруг заячьей норки, демоне.
Увидев увесистую гроздь с налитыми соком черными виноградинами, плотными и крупными, подумала, что не плохо было бы их попробовать. Рот быстро заполнился слюной, а виноград стал еще сильнее притягивать взгляд. Желудок болезненно сжался. Я даже не могла вспомнить, когда ела в последний раз. Еду, которую оставил для меня Сатус, я гордо проигнорировала, предполагая, что в ней как минимум снотворное, как максимум — какое-нибудь зелье.
Тяжело вздохнув, потерла глаза.
Рано утром, когда мы шли к этому месту, вдыхая аромат занимающейся зари, в которой постепенно растворялась ночь и светлел мерцающий звездный хоровод, укрощающий небосвод, Сатус просветил меня. В ответ на удивленное замечание, что в моем мире тоже растет виноград, демон спокойно переспросил:
— Виноград? Мы говорим «нхо». Это старое название, сохранившееся еще с давних времен, как и многие другие. На самом деле, в том, о чем ты говоришь нет ничего странного. Твой мир для нас не привлекателен, но демоны, как и все остальные, посещали его не единожды. Что-то они привозили, что-то наоборот — забирали с собой. Этим и объясняются некоторые совпадения. Поэтому, мы не такие уж и разные, верно? — демон выдал кривую, но головокружительно многозначительную улыбку. — Из сока нхо императорские кравчие готовят особый напиток, называемый щедрым. Его дозволено пить только во дворце и только демонам.
Я хотела спросить почему, но увидела затаенное предвкушение в глазах демона и передумала. Где-то слышала, что незнание — благо.
— В каких облаках ты витаешь? — вырвал меня из размышлений голос Сатуса. Повелительный, злой, будто хлестнувший по коже крапивой. Меня передернуло, как от отвращения, хотя на самом деле это было что-то другое. Наверное… сопротивление.
Прикрыв веки на миг, я распахнула глаза и вновь устремила взгляд на рельефные, упругие виноградные листья, напомнившие мне о доме.
Демон некоторое время молчал, но терпение его быстро иссякло. Он перешагнул через цветочный круг и, проминая плоской подошвой тяжелых ботинок нежную траву, подошел ко мне. Неожиданно холодные для теплого дня руки легли на лицо с обеих сторон. Пальцы трепетно погладили кожу, словно оттягивая плохой момент, а после стиснули, как если бы он решил расколоть мою голову словно переспевший арбуз. Дернув на себя, он сократил между нами расстояние, вынудив меня смотреть ему в лицо.
Сдержав ругательства и злобное шипение, я уставилась Сатусу в глаза. Больше смотреть было просто некуда. Душу раздирало на куски от противоречий.
Я его любила. Любила так, что это чувство, не имея возможности проявиться, сжирало меня изнутри.
Я его ненавидела. Ненавидела за то, кто он, какой он, каким был и каким будет. Ненавидела за то, какой он делал меня.
Я поняла, что хочу одновременно двух противоположных вещей — чтобы он был рядом, смотрел на меня, говорил со мной. В этом мире или в любом другом. И одновременно, чтобы судьба позволила нам разойтись по разным дорогам, которые никогда не пересекутся.
Мне было плохо. И с ним. И без него.
И я видела, что его эмоции были созвучны моим.
Мы оба сходили с ума.
Я боялась его. Боялась его чувств. Боялась себя. Боялась всего того, что уже появилось между нами. И как бы я ни притворялась, но не могла не признать — наша обоюдная ненависть, как и незваная, нежеланная любовь никуда не исчезнут.
Потому что было уже слишком поздно.
— Я спросил, о чем ты думаешь? — шепотом напомнил Сатус, не отрывая немигающего взгляда от моего лица и не давая мне возможности ускользнуть от требовательных черных глаз.
— Думаю о том, что хочу попробовать, — покорно ответила я, указывая на черные полные виноградные ягоды. — Но нельзя.
— Нельзя? — вскинул брови демон. Его лицо несколько смягчилось, руки потеплели и даже губы будто бы изменили свой цвет, став ярче, насыщеннее. — Почему?
Он придвинулся еще ближе, хотя казалось, что ближе было просто некуда. Еще чуть-чуть, и он коснется моей груди, затянутой беспощадным жестким корсетом, бывшем частью черного платья. Его меня вынудили надеть перед тем, как длинными пустынными переходами, будто во всем императорском поместье остались только мы, вывести из четырех стен наружу.
— У нас есть легенда. Про Персефону и Аида, — начала рассказывать я. — Аид был богом царства мертвых, а Персефона — богиней плодородия, богиней жизни. Аид случайно увидел Персефону, бредущую по дикому лугу и влюбился с первого взгляда. В тот же день он похитил её и увез в свое вечно холодное, темное, мертвое царство. Деметра, мать Персефоны, бросилась к Зевсу, верховному богу, который был правителем над всеми ними, и попросила вернуть дочь. И тогда Зевс сказал, что Персефона может вернуться, но только в том случае, если она не успела отведать ни крошки еды в подземном царстве. Персефона не знала об этом условии, и случайно, когда была очень голодна, съела три гранатовых зернышка. Когда за ней пришли, было уже поздно. Персефона стала частью мира мертвых. После долгих просьб и слез, Аид сжалился над своей любимой и позволил ей проводить ровно половину от годового цикла с матерью, но оставшееся время она обязана была быть рядом с ним. Так и повелось, половину дней Персефона была богиней жизни, а вторую половину — богиней смерти. И сама жена Аида обрела двойственный лик. Прекрасная дева подле мужа-похитителя, ни живая, ни мертвая. Чужая для тех и для других…
Когда я замолчала, лицо Сатуса изменилось. Он больше не наслаждался ситуацией. Если бы я верила хотя бы в теоретическую возможность напугать его, я бы решила, что он испугался.
— Мы должны продолжать, — отрывисто проронил Сатус, отвернулся и вышагнул из круга. Мне осталось лишь наблюдать за мужской спиной, подчеркнутой идеальной талией, плавно переходящей в узкие отточенные долгими тренировками бедра и длинные ноги.
Не любоваться им было практически невозможно.
Я тяжко вздохнула и потерла уставшие глаза.
— Не расслабляйся! — прикрикнул он, замирая на прежней точке, откуда наблюдал за моими мучениями с раннего утра. — Давай еще раз!
— Я больше не могу, — простонала я, роняя руки.
— Можешь, — отрезал демон. — Ты должна открыть проход, войти в межпространство, и выйти здесь же, но за пределами круга. То есть, переместиться всего на пару шагов в четко определенных пределах. Это не так сложно. Ты делала подобное раньше и вполне справлялась.
— Знаю, — процедила я сквозь зубы, — но почему-то перемещаться на большие расстояния гораздо проще, чем на малые.
— Чушь, — проигнорировал жалобы парень, рассматривая меня с видом строгого учителя. — Ты просто не хочешь сосредоточиться. Если смогла сделать один раз, можешь и второй, и третий, и дальше по счету. Нужно лишь приложить хоть немного усилий!
— Я прикладываю! — не выдержав, крикнула я. — Ты не представляешь, как сильно я стараюсь, пока ты стоишь там и отдаешь приказы, как рабовладелец! Может быть, еще плетку возьмешь для полноты образа барина?!
Я не раз спрашивала, но Сатус так и не захотел пояснить, зачем ему заставлять меня перемещаться внутри не просто одного мира, а одного сада. Но почему-то он вновь и вновь требовал от меня закрывать глаза и пытаться войти в межпространство. И пусть даже мне не понятны были его мотивы, но я искренне хотела выполнить его желание. Хотя бы просто ради того, чтобы он позволил мне покинуть этот чертов цветочный круг и отдохнуть, желательно, лежа.
Мои выпаленные в сердцах слова вызывали кипучий отклик. Черные глаза демона вспыхнули злостью, а зубы сжались, еще сильнее обостряя линию челюсти. Я успела только начать говорить, как он уже стоял передо мной. Так близко, очень близко, нарушая все мои личные границы… нарушая вообще все границы, ломая их, уничтожая на корню.
Я инстинктивно дернулась назад, но он сжал плечи, вынуждая замереть на месте, причиняя боль и зная об этом. Прекрасно ощущая ту грань, за которой были бы уже необратимые последствия для меня, как для существа хрупкого и смертного. В этот момент он полностью контролировал и себя, и меня, и то, что мог со мной сделать. С его лица будто сдернули маску невозмутимости и теперь он показывал мне настоящего себя, того, кто был способен как на ужасающую жестокость, так и на невыносимую ласку. И то, и другое сочеталось в нем как черное и белое, смешивалось в одно, выдавая по итогу ядерный коктейль из страсти и грубости, нежности и ярости, нетерпимости и желания.
Ошеломленная этим его безмолвным признанием, беззвучным криком, откровением обнаженной души, я почувствовала себя оглушенной. Внутри что-то совершило болезненный кувырок, воздух куда-то исчез, а под ногами земля сделала несколько стремительных вращений, как если бы я вдруг оказалась внутри аттракциона.
— Ты не права только в одном, — прошептал он мне в губы, приблизив свое лицо к моему так близко, что я чувствовала аромат ветра в его волосах. — Я — не рабовладелец. Я — твой муж. И ты не имеешь права повышать на меня голос. Это опасно. Во-первых, ты выводишь меня из себя. Во-вторых, демонстрируешь полную не способность жить по нашим правилам. А это создает дополнительные проблемы. Твоя жизнь полностью зависит от меня. Я решаю, что с тобой будет и где ты будешь. Запомни это, любовь моя, и в дальнейшем подбирай слова, — почти ласково закончил он.
— Я не могу этого сделать, — всхлипнула я, чувствуя, как острое отчаяние вонзает безжалостные когти. — Я не могу управлять… этим!
Я ожидала удара, едкого замечания, грубой насмешки, чего угодно, но не того, что демон вдруг откроет для меня свои объятия. Притянув к своей груди, он положил ладони на мою оголенную вырезом платья спину.