Стражник, назойливо напоминающий пехотинца времен кардинала Ришелье, для полноты образа не хватало разве что мушкета, но он ему был и не нужен, ведь имелась магия, проводил меня до уже набивших оскомину дверей и поклонившись, распахнул их передо мной.
— Если вам что-нибудь понадобится, моя принцесса, смело можете обращаться ко мне за помощью, — проговорил демон с отзвуком необычного акцента в голосе. То ли он привык общаться на другом языке, то ли это была его собственная особенная манера разговаривать.
— К вам? — удивилась я, в который раз игнорируя обращение «принцесса».
— Я — капитан вашей гвардии, — представился он и поклонился. — Меня зовут Сиджеру. Я ответственный за вашу безопасность. Я и мои воины должны быть рядом с вами всегда, когда с вами нет принца.
— У меня есть гвардия? — оторопела я, застыв в дверном проеме.
— Да, — с короткой насмешливой улыбкой, которую он поспешил спрятать за кашлем, ответил Сиджеру. — Гвардейцев лично отбирал и одобрял наследник.
— Ох, — потерла я лоб. — Ладно, хорошо. Я поняла.
Сиджеру еще раз поклонился и сделав несколько шагов назад не поворачиваясь ко мне спиной отошел, показывая, что более он ко мне разговоров не имеет.
Я на прощание кивнула и вошла в спальню. Короткий, едва слышный скрип и дверь слилась со стеной, мигнув слоем защитной магии, которая преграждала путь не только во внутрь, но и наружу.
Я вновь почувствовала себя животным в узкой, тесной клетке.
На месте не сиделось. Поэтому я начала мерять шагами спальню, то ускоряясь, то замедляясь, то кружа по центру, то обходя периметр, держась около стен. В конце концов, я выдохлась и опустилась на пол, от которого исходила прохлада, но сейчас она казалась даже приятной. Положив подбородок на подтянутые к груди колени, я просидела так до момента, пока дверь вновь не распахнулась, явив моему взору абсолютно и всецело здорового Сатуса, успевшего переодеться. К этому моменту в спальне уже царил полумрак, а с моего места на полу сквозь открытую террасу с её неувядающим обилием цветов открывался прекрасный вид на зачарованное небо Аттеры.
— Вставай, — приказал Сатус, приближаясь и протягивая мне ладонь.
Я не шелохнулась, игнорируя появление демона.
— Мне силой принудить тебя слушаться меня? — лениво поведя бровью, холодно поинтересовался Сатус.
Я молчала, созерцая небо.
Раздраженный вздох, шелест рубашки, когда он склонился ко мне, рывком вздернув на ноги, не особенно стараясь быть сдержанным.
— Мне больно, — тихо проговорила я, не глядя на него, но и не вырываясь из его рук, которые держали слишком сильно, сжимали слишком зло, давили слишком по-хозяйски.
Кажется, я начинала привыкать к нему такому. И к такой себе.
Сатус поморщился с досадой и, указав на кровать, тихо произнес:
— Иди спать. Нужно отдохнуть, и тебе, и мне. Давай на сегодня заключим перемирие.
Я согласно качнула головой, принимая новые условия очередного раунда игры и двинулась к постели. Он легко отпустил, скользнув ладонью по бедру.
Сперва я хотела лечь спать прямо в платье, но едва села, как сразу же почувствовала необходимость его снять. Шнуровка, с которой мне утром пришлось справляться самой, а потому я затянула её кое-как, вдавливалась в кожу, нарушая кровообращение и вызывая зуд.
Приближение Сатуса я почувствовала раньше, чем услышала шаги. Это было словно стремительная горячая волна, пронеслась сквозь меня, вынуждая вздрогнуть.
— Тебе нужно переодеться, — глухо произнес он.
— Да, — тихо согласилась я. — Но не знаю, куда делась моя ночная рубашка, — растерянно оглянулась по сторонам, заглянула под подушку и даже пощупала одеяло. Одежда, которую я сняла с себя утром, исчезла, её нигде не было, а спать голой… Нет, этого я точно не собиралась делать.
Короткая заминка, а после почти что скромные, хотя это совершенно не вязалось с принцем и тем, как он предпочитал поступать, слова:
— Я могу дать тебе свою рубашку.
Я растерялась. А он принял мое робкое безмолвие за согласие.
— Держи, — и перед моим носом появилась его рука, держащая ту самую черную рубашку, что еще секунду назад была на нем.
Я нерешительно потянулась к ней, не зная, чего ожидать дальше.
— Я могу помочь тебе раздеться, — почти прошептал он и оказался так близко, что от его дыхания у меня задергалась кожа на затылке, шее и на спине, ниже лопаток. — Шнуровка… её трудно распустить в одиночку.
Я хотела отказаться, сказать, что могу сама справиться и со шнуровкой, и с переодеванием, но голос пропал и все внутри замерло… в ожидании. Однако стоило ему прикоснуться ко мне, как я словно ошпаренная подскочила и отпрянула. Сердце в груди стучало, отбивая торопливый, заполошный ритм. И дышать стало тяжело, будто я пыталась вздохнуть сквозь толщу воды.
— Стой, — повелительно приказал он шепотом, но даже в его придыхании было столько силы, что не подчиниться было практически невозможно. Он приблизился ко мне вплотную. — Не убегай от меня. Даже, если больно… Даже, если страшно… Даже, если ты меня не любишь, — последние слова он процедил сквозь зубы, и его грудь, прижатая к моей спине, завибрировала от его сдерживаемого рычания. — Дай мне время. Время — это все, что я прошу.
Я молчала, слушая его голос и практически не вдумываясь в слова.
— Ты такая маленькая, такая хрупкая и слабая. И смелая. Слишком смелая. Отчаянно, самоубийственно, необдуманно смелая. Если бы ты видела всю ситуацию так, как вижу её я, ты бы не была такой отчаянной и безрассудной. А если бы у меня был выбор, мы бы встретились по-другому, и ты бы не смотрела на меня, как на врага. Если бы, если бы…, - он грустно вздохнул, сжимая пальцы на моих плечах. — Если бы все можно было вернуть назад, если бы мы были не теми, кто мы есть. Порой мне кажется, что я уже получил тебя, а потом ты вновь начинаешься сопротивляться, даже не понимая, настолько близко оказываешься к беде. И мне в очередной раз приходится делать еще один шаг по неправильной, плохой дороге. Но я дойду до цели, мышка, с твоим на то желанием, или нет.
Я задрожала, и он это почувствовал. Короткий, мимолетный поцелуй, оставленный на моих волосах, и он покинул меня со словами:
— Переодевайся, я скоро вернусь.
Оставшись одна, я осела на кровать, прижимая к груди рубашку, что еще хранила тепло его тела. Я поняла, что он хотел мне сказать.
От судьбы не убежать. Никому. И мне тоже.
Проснулась я в одиночестве, так же, как и заснула. К острому чувству неизбежности добавилась тревога. Маетность, муторность быстро прогнали липкий, совсем не здоровый и не несущий приятного чувства отдыха сон. Протянув руку к другой стороне кровати, туда, куда обычно ложился Сатус, я поняла, что совсем недавно он был здесь. Лежал рядом, как всегда, на спине, будто в любой момент готовый к любой неожиданности.
Встала. Мышцы затекли от неудобной позы, а потому некоторое время я двигалась неловко, ощущая себя больной кривой черепахой.
Черепахой, которая к тому же очень хотела есть.
— Когда же я ела в последний раз? — спросила я саму себя. — Не помню…
А есть очень хотелось, аж до резей в желудке, которые одновременно вызывали приступы тошноты.
Некоторое время я посидела, разглядывая неприступную для меня дверь. И чем дольше я на неё смотрела, тем сильнее злилась. Конечно, я могла попросить Сатуса принести мне еды. Но, во-первых, моя гордость всеми силами противилась такому исходу, ведь обращение с просьбой к принцу фактически означало бы мое признание его победы и правоты. А во-вторых, его сейчас здесь не был, а где он был и когда вернется оставалось неизвестным. Следовательно, я могла просидеть в этой дурацкой спальне страдая от голода как минимум до утра, как максимум — до наступления собственной голодной смерти.
И я решилась.
Не зря же все наперегонки пытались научить меня сознательно использовать магию и перемещаться по желанию — туда, куда хочется и тогда, когда хочется. Пора перейти к самостоятельной практике.
Правда, оставался невыясненным один момент — демон, даже не будучи рядом, мог прознать о моих проделках еще раньше, чем я доберусь до виноградников, а именно туда я собралась нагрянуть с целью насобирать себе пару гроздей на поздний ужин. Возможно, дело было в кулоне, а возможно, в чем-то другом. Единственное, в чем я не сомневалась — что-то происходило. Происходило помимо моей воли, но по желанию демона. Он не хотел, чтобы я сбежала — и я не могла. Он перенаправлял мои усилия по открытию межпространства — и у меня не было и шанса воспрепятствовать этому. Как он это делал? Я не знала, но знала, что должна была быть быстрой и аккуратной, чтобы осуществить задуманное раньше, чем Сатус обо всем узнает.
Решительно выпрямившись, я прикрыла веки, потрясла запястьями, пытаясь расслабиться и сосредоточиться, а после начала представлять, как раскраиваю полотно пространства, обнажая то, что за ним — бесконечность и пустоту, в которую были обернуты миры, словно конфеты в фантик. Этот фантик не был ни цветным, ни шуршащим, ни ароматным, вызывающим желание облизнуть, он просто был и был всегда. Дольше, чем я могла себе представить, дольше, чем кто-либо мог осознать. В отличие от всех остальных он был вечным и бессмертным, глухим ко всем мольбам и ко всем страстям. Меня он всегда встречал равнодушием и безмолвием, обрушивая ощущение собственной ничтожности, напоминая, что я — никто и ничто. Я — песчинка, позабывая в космосе, зависшая в невесомости, там, где нет ни конца, ни края. А он — всё.
Почувствовав свободу и возможность сделать первый шаг, я двинулась вперед, представляя, как выхожу снаружи дворца. И едва не заорала, потому что в грудь, там, где брачный кулон соприкасался с кожей, словно ударили зубилом, втыкая его в кости. Глаза, которые до этого я держала зажмуренными, крепко закрытыми, распахнулись помимо воли, и я упала, хватаясь за шею и пытаясь нащупать рану… которой не было.
Я сидела на поджатых ногах в рубашке Сатуса, которая для меня была как платье, держась одной рукой за стену, а другой упираясь в грубый каменный пол.
— Это не спальня, — удивленно спросила я вслух, рассматривая колонны, чередой выстроившиеся у другого края. Витые вертикальные опоры, толщиной больше, чем я могла обхватить обеими руками, поддерживали белый мраморный потолок, а за ними легко просматривалась обширная виноградная долина. — Это галерея, — с изумлением поняла я, поднимаясь. — Но как я оказалась здесь?
Вариантов было два. Либо я не справилась и, когда ожил кулон, вышагнула из межпространства не там, где надо. Либо Сатус узнал, чем я занимаюсь и пресек мое баловство.
— Как бы там ни было, — продолжила я беседовать с самой собой, — а дальше придется идти пешком. И что мне делать? Вернуться обратно в спальню? Но я даже не знаю, в какой она стороне, а дворец-то огромный!
А долина с таким ароматным виноградом была вот она, передо мной, как на ладони! Я подошла к одной из колон. На легкой свежем ветерке затрепетал край рубашки и распушились волосы. Долина, окутанная сумраком ночи, но подсвеченная светом, льющимся из дворца, казалась близкой и далекой одновременно. И все же… я решила до неё добраться.
Хотя на путешествие ушло гораздо больше времени, чем казалось изначально. Я куда-то очень долго шла, вообще не понимая, куда иду. Пересекала большие и маленькие пустые помещения, натыкалась на открытые и закрытые двери, преодолевала длинные и короткие коридоры, ныряла в какие-то ниши и выныривала из-за тяжелых портьер, которые пахли пылью, но на вид были чистейшими из самых чистых. Сворачивала за углы, и еще раз сворачивала, предварительно, будто заправский шпион, выглядывая, чтобы не наткнуться на кого-нибудь опасного. А опасными тут были все. Пару раз я слышала шаги и пряталась от стражей, которые, двигаясь бесшумно, проходили мимо и исчезали за очередным необъятным, как и многое здесь, столбом или крутым поворотом.
И… я устала. Остановилась, выдохнула, прислонилась спиной к очередному массивному столбу, оканчивавшему вереницу таких же, и потерла предплечья. В этом месте я чувствовала себя чужой, совершенно не на своем месте. Это повышало ощущение повсеместной угрозы до невыносимого уровня.
Взрыв истеричного визгливого смеха, раздавшийся совсем рядом, напугал. Показалось, будто хохочет призрак, потешаясь над живыми. Инстинктивно присев, я завертела по сторонами головой, одновременно втягивая её в плечи. Но рядом никого не было. Смех оборвался также резко, как и возник, и дворец вновь погрузился в мирное, какое-то чрезмерно искусственное спокойствие, которое напрягало еще больше, чем если бы он был наполнен обычными звуками, присутствующими там, где есть хоть какая-то жизнь.
Спустя пару минут бесполезного оглядывания я заметила дверь, которая не сразу попала в зону моего обзора из-за колонн. Она была приоткрыта, роняя полоску желтого света на неровный пол, выложенный старинными каменными плитами, будто бы вырезанными из скалы.
Любопытство сгубило кошку, не удержалась от него и я. Встав на цыпочки, прокралась вдоль стены, подобралась поближе и замерла, вслушиваясь в то, что происходило внутри.
Подоспела я как раз к моменту второго приступа неудержимого хохота, который теперь нарастал, переходя в вопль, в отрывистые вскрики, наполненные болью и отчаянием, таким густым, что казалось, его можно было потрогать руками. И на этот раз смех не затих самостоятельно. Его оборвал влажный всплеск, как если бы кто-то выплеснул полный стакан воды.
Но звуки на этом не прекратились. Послышалось бормотание. Торопливое, невнятное, иступленное, напоминающее то ли молитву, то ли призыв. А может быть, оно было и тем, и другим одновременно.
Вытянув шею я аккуратно заглянула за край стены, заглядывая в щель. И увидела спинку небольшого дивана, затянутого красной тканью, на вид мягкой, бархатной, подсвеченной огнем из большого встроенного в стену очага, где желтые языки обгладывали колотые поленья. На диване спиной ко входу сидела мужская фигура, возложив руку на подлокотник. Желтый свет огня из очага, рядом с которым стоял диван, бросал приглушенные отсветы на мужское лицо, придавая ему таинственности и глубины, частично освещая. Но даже если бы в этой небольшой комнате, похожей на домашнюю библиотеку или кабинет, властвовала темнота, то и сквозь неё я узнала бы этот затылок, позу, горделивый разворот плеч, манеру держать голову.
На диване сидел Сатус, а прямо перед ним стояла на коленях незнакомка, взирая на него умоляющими, наполненными слезами и тоской, глазами. Такую тоску я видела только у бездомных, одиноко бродящих по неприветливым улицам, собак, столкнувшихся с человеческой жестокостью и знающих, что ничего хорошего им от людей и судьбы ждать не приходится. Животных, подвергшихся садизму, такому же бессмысленному, как и жизнь тех, кто его творит, легко узнать. Они приседают пониже к земле, прижимают хвост и уши, стараются быть незаметнее, мельче, надеясь, что так вызовут меньше ненависти, которую провоцирует просто само их существование. Так и эта девушка сжималась в комок, пригибала голову и выглядела побитой, хотя никаких следов насилия на ней не было. Зато имелись следы выплеснутого прямо в лицо чего-то красного. Алые потеки покрывали щеки, капали с длинных светлых ресниц, огибали чувственные губы, немного непропорциональные, но от того не менее влекущие, и стекали вниз, собираясь где-то внутри корсета, который выставлял напоказ то, чем действительно можно было гордиться.
— Ты успокоилась? — лениво поинтересовался Сатус, потянулся к бутылке, стоящей здесь же на подлокотнике и вновь наполнил бокал рубиновым напитком. Кажется, именно этим плеснули в девушку.
Она тряхнула крупными белыми кудрями, собранными в замысловатую прическу, часть волос промокла и прилипла к лицу, пропитавшись алой жидкостью и приобретя легкий розоватый оттенок.
— Это…, - она задохнулась, в смятении сминая тонкое ажурное кружево, которое украшало юбку тесного платья насыщенного синего цвета, — это все, что ты мне можешь сказать?
— Я вообще не желаю с тобой разговаривать, — с прежним безразличием протянул демон, крутя в длинных пальцах бокал. — И сообщил об этом не раз и не два. Но ты не желаешь понимать.
— Это все из-за неё? — всхлипнула блондинка, сжимая руки у груди. — Из-за этой девчонки, которую ты привел с собой из Межмирья? Неужели ты действительно решил сделать её своей парой?
— Я не решил сделать, — жестко прервал он незнакомку. Сатуса совершенно ничего не смущало, ни то, что девушка продолжала стоять перед ним в унизительной позе, ни то, что она плакала. Слезы смешивались с красными разводами от, скорее всего, вина, делая лицо еще более мокрым, словно она попала под странный дождь. — Я уже сделал.
— Не может быть, — замотала головой красавица. — Я не верю. Не верю!
— Верь, не верь, мне все равно, — сухо проронил демон. — Я даже не понимаю, зачем ты сегодня пришла сюда, ведь я четко распорядился, чтобы ты сидела дома и больше не показывалась во дворце. Не хочу, чтобы Мира случайно с тобой столкнулась.
— Даже если ты провел обряд, до первой брачной ночи он считается незавершенным, — хрипло выпалила блондинка. Её брови трагично надломились, а губы задрожали. — А её не было, я точно знаю!
— Откуда? — хохотнул Сатус. — Ты что, под моей спальней со свечкой дежуришь? Прикажу усилить отряды внешней охраны.
— Потому что если бы ваша близость уже случилась, ты сейчас был бы не здесь, один, в окружении любимых книг, а с ней, — сделала весьма странный, но категоричный вывод девушка. — Потому что я знаю… Я знаю, каково это — оказаться в твоих объятиях. Не родилась еще та женщина, которая испытав твою любовь после захочет её лишиться.
— Ты преувеличиваешь мои скромные возможности, — хмыкнул Сатус, одним глотком допивая вино.
— Разорви обряд! — воскликнула девушка, вцепляясь в его ногу как утопающий за спасательный круг. — Будь со мной!
— Ортиния, — с досадой начал Сатус, отрывая её руку от себя и отбрасывая. Лица я его не видела, но была уверена, что в этот момент он морщил нос и изгибал губы. Я так часто видела это выражение, что легко могла воспроизвести его по памяти. — Вспомни, что ты обещана другому. У тебя есть мужчина, с которым ты перед членами рода поклялась соединить свою жизнь. Так будь верной ему.
— Верность? — с надсадным вскриком переспросила девушка. — Ты не имеешь права даже произносить это слово! Ты никогда не был верным! И когда не мог насытиться только одной женщиной! Так было и будет всегда!
— Все в прошлом, — отрезал Сатус.
— Собрался измениться? — не поверила блондинка, округлив глаза. — Ради этой шельмы? Это никчемной простачки?!
Всякое сочувствие к ней, которое начало бередить душу, едва я её увидела, испарилось быстрее дыма на ветру.
Движения я даже не заметила. Просто миг — и вот уже демон сжимал горло незнакомки по имени Ортиния, чьи глаза выпучились, от лица отлила вся кровь, а из горла вырывался бессвязный хрип.
— Еще раз посмеешь сказать нечто подобное о ней, и я вырву твой гнилой язык, — с ласковой угрозой пообещал принц и хотя обещал не мне, стало дурно. Потому что не было никаких сомнений, осуществит он именно то, что и анонсировал.
Ослабив хватку принц вернулся на место и вновь потянулся к вину.
— Это правда, что она — твоя нура? — обретя возможность говорить, пусть и скрипя, словно старый, припорошенный чердачной пылью патефон, спросила девушка, потирая покрасневшее горло.
— Да.
— Думаешь, её это спасет? — прищурилась блондинка со злобным торжествующим блеском в очах. — Сколько дуэлей она сможет пережить? А в скольких победить? Ей будут бросать вызов снова и снова, пока не прикончат, потому что ни один демон не потерпит власть такой, как она над собой! И ты ничего не сможешь сделать, потому что таков закон!
Больше я была не в силах слушать. Сорвавшись с места, побежала куда глаза глядят. Глядели они, видимо, еще хуже, чем соображал мозг, а потому скоро я оказалась в очень странном месте.
Покатый серый пол уходил вниз, а далеко в конце виднелась решетка, с помощью которой огораживалось некоторое пространство. Под низким потолком болтался квадратный фонарь, внутри которого за металлической рассеивающей сеткой пылала белым светом магическая сфера, давая весьма скудное освещение, но все же, хоть как-то разгоняя подвальную тьму. В центре, очерченная квадратом света, стояла жесткая узкая кровать, не кровать даже, а просто подобие койки — металлический каркас с несколькими поперечными рейками, на которых лежать можно было только очень условно и с предельными неудобствами. Но главным было не это, а то, что на кровати кто-то сидел.
— Почему это так похоже… на тюрьму? — спросила я саму себя вслух и сразу же с ужасом осознала всю точность формулировки, которая первой пришла на ум.
Я действительно стояла перед одиночной камерой. И в этой камере находился узник. Узник, который в этот момент глухо простонал, слабо зашевелившись.
Правильным было уйти отсюда, потому что интуиция вопила, что я не должна была здесь находиться. Но «здесь» — это где? Вокруг были лишь голые стены и запах сырости, свойственный нежилым помещениям. От того места, где я стояла — у края спуска вниз, разбегались в разные стороны пустынные коридоры, и я понятия не имела, по какому из них должна была вернуться назад.
Стон вновь повторился. Металлическая ножка лязгнула по полу и этот звук эхом разнесся вокруг. Я сжалась, подозревая, что кто-то может услышать и прибежать проверить, что происходит, ведь в тюрьмах всегда есть тюремщики. Но прошла минута, две, три, а никто не пришел. Сделав нерешительно несколько шагов, я прошла чуть дальше, по левому ответвлению, и увидела целый ряд аналогичных первому спусков, каждый из которых оканчивался темнотой. В них не горел свет, и стояла непроницаемая тишина.
Вернувшись обратно, я сделала первый нерешительный шаг вниз, подстегнутая очередным стоном. Как выяснилось, именно этот первый шаг и был самым трудным, дальше я практически побежала, лишь изредка глядя вниз, под ноги, сосредоточившись на человеке, который, и теперь это было очевидно, был прикован к железному скелету кровати, время от времени шевелясь.