Я лежала на кровати, бессильно вытянув вдоль тела руки и ноги. В голове неприятно гудела пустота, как будто изнутри я была совершенно полой. Не знаю, сколько времени я провела так, складывая и раскладывая мысленные образы на составляющие, которые были похожи на бесполезные огрызки, потому как совершенно не желали образовывать хоть что-то связное, цепляющееся друг за друга, как звенья одной цепи. Я вспоминала, представляла, фантазировала, приплюсовывала и отнимала, делила и умножала. И все же у меня никак не получалось найти выход. Не получалось ускользнуть в межпространство, где нет никого и ничего, не получалось даже создать прореху в ткани пространства, и я была уверена, что к этой моей временной магической коме был причастен принц. Сатус сказал, что я не смогу покинуть Аттеру без него, и оказался прав, моя воля не могла преодолеть его, хотя пыталась я без остановки с того момента, как он вернул меня обратно во дворец.
А потом что-то произошло, возможно, это мое желание удрать в какой-то момент стало настолько жгучим, что прожгло какой-то стопор, некие механизмы, сдерживавшие магию у двери.
Я увидела, как призрачный покров, вспыхнув, начал расслаиваться, словно опаленная на огне пленка. Это выглядело очень необычно, не так, как завеса исчезала обычно, когда её снимал Сатус, и напомнило тот единственный случай, когда Кан попытался помочь мне с моей силой.
Я села, откинула одеяло и с подозрением оглядела спальню, ощущая подвох и будто бы пытаясь разглядеть его в окружавшей меня пустоте, которая продолжала сохранять безмолвие, как ей и было положено.
Поборов нерешительность, я спрыгнула с постели и приблизилась, стараясь шлепать голыми ступнями как можно незаметнее. Почему-то казалось важным сохранять тишину. А прямо передо мной на уровне глаз трепетала поврежденными краями пелена.
Уцепившись за разрыв, я ощутила под пальцами что-то очень тонкое, хрупкое, почти невесомое, будто тончайшая ткань, натянутая на жесткий каркас. Задумавшись на мгновение, я подчинилась интуитивному порыву и дернула на себя. Полотно с тихим стрекотом начало расходиться, распарываясь поперек одновременно с двух сторон. И я просто нырнула в эту образовавшуюся дыру.
Мои босые ноги, чувствительные к каждому даже самому мелкому камушку ступили на край верхней ступеньки, едва не сорвавшись опасно вниз. Я опустила взор и увидела крутыми витками выстилающуюся вниз лестницу, черную, как сама ночь и вылепленную из этой ночной мглы. Почему-то я не удивилась, наверное, после всего пережитого мне было все равно, куда идти. Главное — уйти подальше. И я начала спуск, который окончился очень быстро и весьма неожиданно. Несмотря на то, что сама лестница на первый взгляд казалась бесконечной.
Не успела я преодолеть и десятка ступенек, как она сократилась, стянувшись как детская пружинка, и передо мной появился пол, отлитый из той же осязаемой тьмы. Черный обсидиан, на поверхности которого то тут, то там появлялись изумрудные вспышки был завораживающе прекрасным, и все же, он был результатом магии, одним сплошным колдовством, из которого сотворили и две полуночные покатые стены, и потолок, который одновременно казался и близким, и далеким, как само небо, лишенное звезд.
Я сделала первый шаг и вскрикнула, напоровшись на край чего-то режущего. Покачнувшись, попыталась отступить, но это оказалось невозможным. Лестница исчезла, а вместо неё позади меня выросла еще одна глухая, непроницаемая стена, которая, сколько я её не щупала, скользя пальцами по отполированным кирпичикам, не хотела пропускать обратно.
Чувствуя, как что-то острое продолжает втыкаться в ногу, распарывая кожу и погружаясь глубже в мягкие ткани, я аккуратно подняла ступню и увидела несколько резанных ран, из которых сочилась кровь. А на том месте в полу, куда я так неосторожно наступила, сверкал чистейшими отполированными срезами небольшой островок стекла. Прозрачные обломки густым лесом торчали вверх, часть из них была уже испачкана моей кровью. Решив проверить свою догадку я ступила чуть наискосок, используя ногу, которая и так была повреждена, касаясь кончиками пальцев пола там, где он казался пустым и безопасным. И сразу же еще более густое скопление битого стекла, заискрившегося над чернотой, вонзилось в кожу, легко и беспрепятственно нанося новые раны.
Охнув и зажав самой себе рот, я отпрянула, с ужасом глядя на смертоносный пол и понимая, что оказалась в ловушке, путь из которой был только вперед, в непроглядную ночь, без возможности избежать поджидающее меня орудие изощренных пыток.
Уперлась ладонью в стену, чтобы стоять было легче, и ощутила приятную прохладу под ладонью. Присмотрелась. На черных стенах проступили багровые капли, будто кто-то щедро оросил её кровью. Но если это и была настоящая кровь, то таковой она оставалась недолго, твердея и буквально на глазах превращаясь в драгоценные камни. Достав один из таких камушков, я залюбовалась его качеством и случайно выронила. Едва коснувшись пола, камушек растворился в воздухе, поглощенный ожившей тьмой пола.
И я сразу все поняла.
Чтобы покинуть это место я должна была пройти по усеянному стеклом полу, заплатив за проход кровью.
— Что ж, — пытаясь собраться с силами и наскрести немного решительности, пробормотала я. — Раз так, значит, так.
И, выдохнув, пошла вперед.
Стекло врезалось в ноги на каждом шаге и чем дальше я шла, тем глубже напарывалась на осколки. Кровь, я это чувствовала, лилась из порезов неостановимым потоком, щедро орошая поверхность живого обсидиана, который подставлял под мои беззащитные ступни все новые и новые порции раздробленных стекляшек.
Не знаю, сколько шагов я сделала, по ощущениям, прошла вечность, но стоило оглянуться назад, как стало понятно — мне удалось преодолеть лишь около пяти-шести метров. А сколько еще предстояло идти — непонятно, ведь впереди ничего было не рассмотреть, одна чернота, которая отступала с каждым моим приближением, но не хотела демонстрировать, что там, за ней.
Все изменилось в один момент, будто кто-то щелкнул пальцами. Возможно, так и было, потому что, как мне показалось, я действительно услышала щелчок.
И, кажется, я даже знала, кого следовало за это благодарить.
Или проклинать.
Он лежал, вольготно расположившись на разбросанных по полу подушках, вперемешку с плотными, узорно расшитыми покрывалами. Одна длинная нога была вытянута вперед, другая подогнута. Рубашка распахнута, демонстрируя грудь и живот. Манжеты свободных рукавов расстегнуты и поддернуты вверх. Черные волосы слегка спутаны, будто бы их недавно помыли и оставили высыхать. Весь его вид, расслабленная, бесстыдная поза, чуть запрокинутая голова говорили о том, что здесь и сейчас он чувствует себя прекрасно.
Отреагировав на мое появление, он чуть повернул голову и взглянул из-под лениво опущенных ресниц. В одной руке демон держал тонкий прозрачный фужер, наполненный багряным напитком, а другой… поглаживал бледное бедро обнаженной по пояс, а снизу прикрытой лишь парой кусочков сетчатой ткани девушки, сидящей рядом с ним и обмахивающей его веером.
Были здесь и другие. Все, как одна привлекающие взгляд вызывающей яркой надменной красотой, которая была родственной красоте демонов. От них исходила тьма, они были наполнены ею, вылеплены из неё, взращены ею и готовые в любой момент вернуться в её лоно. Демоницы. Все в них кричало об этом — посадка головы, осанка, взгляды, жесты, плавные движения, а еще… ярое, выедающее, превосходящее все остальные желание угодить своему повелителю.
Или готовящемуся им стать.
Они глядели на него так, будто он был единственным источником света, воздуха, счастья, жизни. Он был для них всем, и они были готовы быть для него тем, чем они захочет. Они были готовы умереть у его ног, и он это знал. Он знал, что они выполнят любой его приказ, даже если это будет приказ убить себя, выполнят с радостью и предвкушением быть для него полезными.
Я оторвала взгляд от белокурой, как ангел, и такой же воздушно-ненастоящей, девушки, чью обнаженную грудь прикрывали густые распущенные волосы, а сама она увлеченно чистила виноград, приткнувшись по другую сторону от демона, и встретилась глазами с Сатусом, который все это время неотрывно глядел на меня.
Ждал. Молча ждал моей реакции. Кажется, ему хотелось узнать, что я думаю обо всем этом. Обо всех этих обнаженных девушках, которых я насчитала пять штук и которые окружали его, как пчелы мед.
— Как я здесь оказалась? — голос звучал глухо и не по-настоящему, будто бы не мой.
Может быть, я действительно больше не была самой собой. Я вообще не понимала, кто я теперь. Я сама себя не знала.
— Ты здесь, потому что я так захотел, — с неумолимым превосходством ответил Сатус. — Опять пыталась сбежать? Неужели все еще веришь, что получится?
— Опять кулон? — спросила я, переводя взгляд на другую девушку, темнокожую и темноволосую, по-кошачьи подобравшуюся к принцу, словно у неё были мышцы там, где у других их не было. Она запустила пальцы в черные волосы, кажется, намереваясь сделать массаж.
Наверное, что-то такое отразилось на моем лице, потому что Сатус коротко дернул рукой, и девушка остановилась, грустно поникла. Многочисленные золотые браслеты на руках и ногах, и это было единственным, что прикрывало её ухоженное тело, печально звякнули. Она отодвинулась в сторону и застыла там, сидя на коленях, бессильно уронив вниз руки и опустив лицо.
— Да, — одно слово, а столько смысла. Вернее, полное уничтожение всякого смысла моего существования. Ничего своего собственного, все только его.
— Ты управляешь им мной как каким-то чертовым пультом! — рявкнула я, теряя самообладание. — Сними с меня этот поганый ошейник!
— Прости, любовь моя, но не сегодня, — ядовито хмыкнул парень. Я успела увидеть, как на фразе «любовь моя» белокурый ангел вздрогнул и быстро спрятал взгляд, а девушка с веером напряглась так, что я увидела рисунок сильных мышц, проступивших на оголенной спине. — И, скорее всего, вообще никогда.
— У тебя большой выбор на кого его накинуть, — ощетинилась я, окидывая взглядом полногрудую златовласую девушку, которая сидя в углу на золотой табуретке перебирала маленькими, почти детскими пальчиками некий струнный инструмент, который внешне напоминал что-то среднее между лирой и арфой. Щипнув струны в очередной раз она вызвала тягучий грустный звук, вспорхнувший к кронам остролистных деревьев, шумевших над нашими головами, заменяя крышу. Стволы этих же деревьев проступали сквозь стены, выпирая словно узловатые древесные вены, как будто кладку производили не считаясь с местной растительностью. Та, в свою очередь, оказалась весьма своенравной и проросла даже сквозь камень, набухло выпирая мощными корневищами и словно бы крича, что нет ничего, сильнее природы. — Так что, как-нибудь справишься. А с меня хватит!
— Ревнуешь? — губы Сатуса расплылись в ухмылке своенравного избалованного ребенка.
Я громко фыркнула, вложив всю злость и насмешку.
— Тебя? С чего бы это? Кто ты такой, чтобы заставлять меня ревновать?
Улыбка исчезла, будто призрак при пробившемся сквозь грязное запыленное окно ослепительном солнечном луче.
Поза его перестала быть расслабленной и нахальной, а глаза из легкомысленных и праздных превратились в два острых осколка льда. Я вспомнила мглистый пол, который беспощадно устилал мой путь сюда битым стеклом и окончательно утвердилась в мысли, что он был не только его творением, но и воплощением.
И самое главное — он тоже это знал.
Он знал, через что вынудил меня пройти.
А кровь все сочилась, образуя вокруг меня липкие, остывающие и от того густеющие лужицы, которые хотелось вытереть, чтобы не видеть.
— Больно? — безразлично спросил демон, рассматривая мои щиколотки.
Я пожала плечами.
— Ты же сам сказал, любую боль можно контролировать.
— Ты наконец выучила? — он был настолько поражен, что даже приподнялся, перестав оглаживать бедро своей… наложницы?
— Не было необходимости учить. Провалами в памяти не страдаю, — едко заметила я, не сумев отказать себе в этом удовольствии. — Так что, да. Я помню все, что ты мне когда-либо говорил. Каждое слово.
— Надо же, — восхитился он, но это было то восхищение, которое было скорее унижающим, чем восхваляющим. — А я думал, ты не способна обучаться.
Я оглядела его шею, горло, ключицы, не смогла остановиться и глаза потянулись ниже. Ниже ворота рубашки, под которой не было ничего, кроме самого Сатуса, вдоль лепной груди к упругому животу.
Его красота и притягательность были практически… нереальными.
Чрезмерными. Мучительными.
Раньше его красота не имела значения, но теперь я воспринимала её так же отчетливо, как ощущаешь жар, когда подносишь руку к полыхающему костру. Как сияние чистого, только что выпавшего снега, чей белый цвет бьет по глазам до града слез, стоит только выйти из сумрака.
— А мне казалось, — проговорила я, с трудом заставляя себя отвернуться от него, — что ты чуть более разборчив в связях. А оказалось, что ты просто похотливый любитель гаремов. Как банально. И мерзко.
Струна с протяжным стоном натянулась и лопнула.
Завис в воздухе на очередном не законченном взмахе расписной веер.
Брызнули капли лопнувшей под нежными пальчиками виноградинки.
Блондинка, как единственная сидящая ко мне лицом, швырнула в меня ненавидящий взгляд, будто кол воткнула. Все ангельское мигом слетело с неё, являя взору искривившиеся в отвращении пухлые губы, близко посаженные мстительные глазки и наморщенный лоб. Я вспомнила облик Сатуса, тот, который с рогами и шипами, и задумалась, как выглядят демоницы в своей боевой ипостаси. Предположила, что, скорее всего, так же и испугалась.
— Оставьте нас, — отрывисто выдохнув, приказал Сатус, резко садясь и отставляя в сторону бокал с недопитым красным напитком.
— Но…, - начала было девушка с веером, однако стоило принцу лишь глянуть в её сторону, как она втянула голову в плечи, вся сжалась, становясь меньше в размерах, быстро подскочила и пронеслась мимо меня. Распространяя вокруг себя аромат влажного дерева и фруктового рынка последовала примеру самой строптивой девицы и блондинка. Последними ушли арфистка и красавица с золотыми браслетами, которые издавали перезвон при каждом её движении.
Мы с Сатусом остались одни.
Он медленно поднялся, выравниваясь во весь рост.
От одного этого движения мое сердце запульсировало, наливаясь кровью и страхом.
Он умел внушать ужас. И прекрасно знал об этом.
— Повторишь? — предложил он.
Я помотала головой, опустив взгляд.
— Почему же? — с иронией поинтересовался он, продолжив давить. — Ты же такая смелая, такая сильная, такая независимая…
Он перечислял и на каждом слове делал по шагу ко мне, уверенный в своем неоспоримом превосходстве аристократ.
Я же оставалась стоять. Побег не имел смысла и лишь ухудшал мои и так шаткие позиции. Нужно было выстоять. Выстоять и доказать, в первую очередь самой себе, что я — нечто большее, чем слабая глупая девчонка.
Он подошел, приблизившись вплотную, оставив между нами расстояние меньше сантиметра, демонстрируя, насколько он высокий и рослый, подавляя этим. А еще показывая, что у меня нет права на личное пространство. Нет и не может быть, пока в моей жизни есть он. И нет ничего моего, что он не мог бы присвоить себе.
Я попыталась оттолкнуть, но он не дал, перехватив мою руку, жестоко стиснув и заведя мне же за спину.
Зловещий эротизм с тягостным томлением начал наполнять воздух, скапливаясь вокруг нас подобно утренней дымке.
Он наклонился к моему лицу и прошептал:
— Знаешь, что самое очаровательное в тебе? Ты не умеешь врать, мышка. Я знаю, что ты меня хочешь. Ты смотришь по-другому, двигаешься по-другому. Ты даже дышишь по-другому.
Его рука легла сзади на шею, с силой обхватив. Я чувствовала, как под его пальцами бьется мой пульс. Заполошный, предательский.
Надавив снизу большим пальцем на подбородок, он заставил меня поднять голову и встретиться с ним лицом к лицу. От жестокого предвкушающего взгляда черных глаз по спине прокатилась струя морозного ветра.
— Так может, наконец, признаешься в своем желании? — спросил он, приближая губы к моим губам. Его голос внушал одновременно и страсть, и ужас.
— Нет, — едва слышно проговорила я, надеясь, что моя ложь достаточно хороша.
— Ничего, придет день — и все изменится. Я просто не оставлю тебе выбора.
Краткий миг молчания, сильный толчок и я врезаюсь спиной во что-то твердое, а он, сильный и тяжелый, давит сверху. Крепко сжимает предплечье, отчего слабеют ноги и невозможно совладать с обессиленным телом. Он не дает отвернуться, заставляя смотреть, смотреть в его глаза, затягивающие в водоворот тьмы, где кипела, нарастая, концентрированная энергия и сила, обычно карающая и кровожадная, но сейчас такая кипуче страстная, что от этой невозможной силы чувств кружилась голова и перехватывало дыхание.
— Видишь, мышка, — низко рассмеялся демон и этот смех защекотал кожу. — Я сильнее.
И будто в подтверждение своих слов теснее сжал меня всю. Я знала, что он не задушит меня. Какая-то внутренняя уверенность подсказывала, что здесь и сейчас ему требовалось показать, что именно он главный. И никто, включая меня не способен был это оспорить.
Он поцеловал. Быстро, жестоко, зло, перехватывая мое дыхание, упиваясь им. После первого поцелуя последовала серия таких же, в которых он выливал на меня все свои эмоции. Дикие, негодующие, остервенелые, мятежные, жгучие, сильные, неукротимые, порывистые, нисходящие и восходящие. Он был именно таким. И такой же делал меня.
— Знаешь, в чем суть, мышка? — оторвавшись от моих губ, с тяжелым срывающимся придыханием проговорил мне в волосы демон. — В том, что тебе нравится наше противостояние. Тебе нравится воевать. Тебе нравится сам смысл этой войны, она заставляет тебя испытывать эмоции, прогоняет холод, которым ты пропитана. Так ты чувствуешь себя живой, ведь ты всегда сомневалась в этом, — и вновь приник к моим губам, заставляя открыться ему навстречу.
В какой-то момент в череде иступленных поцелуев я ответила. Ответила на его настойчивое безумие, потому что… потому что…
Когда он спросил, я соврала. Я знала, что уже любила его. Любила так сильно, что внутри аж все болело. Болело, когда он смотрел на меня. Когда говорил. Когда просто был рядом.
Я знала, что люблю его. А еще я знала, что никогда не скажу об этом ему.
Оторвавшись от губ, он прислонился лбом к моему лбу, дыша тяжело. Его грудь высоко поднималась и опускалась, руки, обхватывающие мое лицо, подрагивали, а глаза были закрыты.
Шумно вдохнув, он рывком притянул меня к себе, прижав так сильно, что я ощутила, насколько напряжен его живот и плечи, сведенные в гордой, невероятно прямой и гордой выправке.
— Если ты хочешь меня, — глухой, срывающийся от волнения шепот, теплым бархатом пробежал по щеке, — то приди и возьми.
Тесно сжимающиеся руки демона спустились вниз, сдавили под ребрами по хруста, а после отпустили.
Когда он отошел, я почувствовала странную ломоту внутри.
Он был прав. Я была льдом, выморожена холодом до самого донышка небольшой души. А он — огнем. Свирепым, воинственным, необузданным пламенем. Я пыталась о него согреться, а вместо этого горела вместе с ним.
— А давай выпьем! — воодушевленно предложил Сатус.
— Хочешь меня споить? — поежившись, невесело спросила я, наблюдая за тем, как Тай направляется к высокому прозрачному графину и наполняет багряной и тягучей жидкостью два бокала. — Или отравить?
— Если бы всё было так просто…, - с горечью рассмеялся он. — Нет, мне не нужна твоя смерть. Иначе я убил бы тебя прямо сейчас. И никто не смог бы мне помешать. Ты здесь… Полностью в моей власти. Если я захочу, тебя бросят за решётку. Захочу, оставят без воды до тех пор, пока ты не сойдешь с ума от жажды. Сломать тебя так же просто, как сорвать цветок, — поведал демон, возвращаясь ко мне и протягивая один бокал.
Я неуверенно взяла, обхватив неповинующимися пальцами тонкую хрустальную «ножку».
— Тогда зачем всё это? Ты… Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Порой, мне кажется, что ты меня любишь, а порой, что ненавидишь.
— Всё так, — с кривой ухмылкой согласился демон. — Я ненавижу тебя. И люблю. А что на счёт тебя? Разве ты не испытываешь тоже самого? Разве не бывает дней, когда ты хочешь моей смерти? И дней, когда ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Разве ты не вспоминаешь те моменты, когда мы были близки? Когда наши губы соприкасались, пробуя друг друга на вкус? Разве это не было…, - он шумно вдохнул воздух, задумавшись на мгновение, будто подбирая правильное слово, — захватывающим? Разве твоё сердце не замирало, а после не билось сильнее, взрываясь в груди? — интимным шепотом спросил он, в один плавный и такой же тягучий как багряный напиток шаг приблизившись ко мне. — Разве ты не думала о том, что однажды мы останемся только вдвоём?
— Пожалуйста…, - искренне взмолилась я, дернувшись назад и расплескав напиток. Густые красные капли усеяли мои руки, протянувшись цепочкой блестящих драгоценных рубинов, резко контрастируя с моей утончившейся до предела кожей. — Пожалуйста, — продолжала шептать я, чувствуя, что вот-вот накатит истерика, — найди себе другую. Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Но я… я не выдержу всего этого.
— Тебя нельзя заменить, Мира, — проговорил демон и, глядя мне в глаза, полностью завладев моим внимание так, что даже если бы я хотела не смотреть на него, то не смогла бы отвести взор. Но я хотела. И признаться в этом было трудно. Как будто саму себя предавала. И тягостно, и муторно, и обидно. Обидно от мысли, что все-таки они, демоны, меня переиграли. А играли ли они по-настоящему? Играли со мной или мной? — Теперь уже точно нет. Я не могу тебя отпустить. Ни у тебя, ни у меня нет выбора. Но разве… Тебе это не нравится? Разве ты не чувствуешь себя особенной?
Выдохнув последние слова, он грациозно и плавно склонился к моему запястью, собирая губами блестящие капельки. Темные глаза мерцали, глядя исподлобья, сквозь упавшие, чуть подвивающиеся черные пряди волос.
— Разве тебе не нравится, — жарко шептал мне в кожу Сатус, поднимаясь губами выше, следуя от запястья к сгибу локтя. Я задрожала, чувствуя, как внутри распаляется что-то объемное, тяжелое и всепоглощающее. — Когда я с тобой такой…
— Ты жестокий, — с трудом вымолвила я. И мне даже хватило сил вырвать руку и отступить назад, а потом еще и еще. Он легко отпустил, но только потому, что знал — бежать мне некуда. Скользящим движением, околдовывая чарующей улыбкой он двинулся за мной, словно неторопливый охотник, знающий, что добыча загнана в угол и практически повержена.
— С другими — да, — склонил он голову к плечу. А у меня от звучания его физически ощутимого напористого голоса кожа дергалась, и кровь шумела в ушах, как море. Мир сузился, сжался до одной точки и этой точкой был Сатус. — Но не с тобой.
— Со мной тоже.
— Разве? — соблазнительные губы дрогнули в мягкой, покровительственной улыбке. — Я делаю все, о чем ты просишь.
— Я ни о чем тебя не прошу! — выкрикнула я, пытаясь перестать осиновым листом на ураганном ветру. — Вернее… я прошу! Я прошу оставить меня в покое! Я прошу прекратить игру, которую все затеяли! Ты! И мама! И Луна! Все вы… я же для вас ничего не значу! Я для вас просто инструмент! Вы… я….
Я запнулась, говорить было тяжело, а думать еще тяжелее. В голову будто кто-то напустил густой туман, который поглотил собой все мысли.
— Кажется, — довольно и почти напевно протянул Сатус, — кто-то запутался. Мышка, — он встал передо мной, неустрашимый и вызывающий, подобно древнему богу войны, намеренно оставляя между нами небольшое расстояние, но прекрасно понимая, что я — на пределе. — Я перед тобой… Я предлагаю тебе себя и всё, что у меня есть. Я предлагаю тебе трон, империю, слуг, которые будут готовы выполнить любое твоё желанию, народ, который будет преклонялся перед тобой, как перед божеством и армию, которая защитит тебя от любой угрозы. Я предлагаю тебе Аттеру. Я отдаю тебе весь мой мир. И цена за это совсем небольшая. Почему же ты не берёшь? Моя сладкая девочка, моя маленькая мышка, постоянно норовящая удрать…
— Потому что ты сам не веришь в то, что любишь меня, — я сжалась в попытке защититься и блуждая рассеянным взглядом вокруг — по оставленному блюду с виноградом, по нечаянно уроненному вееру, по подушкам, настолько скомканным, что было очевидно — еще недавно на них занимались чем-то, очень энергичным. — И потому что мы оба знаем — у нашей истории не будет счастливого конца.
— Не верю? Я не могу не верить, ведь у меня болит не переставая… вот здесь, — и он схватил мою руку, силой разжал стиснутые пальцы и приложил к своей оголенной груди, положив сверху обе свои ладони и теснее сильнее прижав к себе. Едва пальцы коснулись теплой гладкой кожи, меня как кипятком окотили. И я на одно, но очень долгое мгновение задумалась, может ли та боль, что жила во мне быть нашей общей болью? — Что же это болит, мышка? Неужели сердце?
Я не ответила, молча кусая губы и уже чувствуя металлический вкус собственной крови во рту.
— Твое сердце? А что по поводу сердца моего?
Брови демона выгнулись с издевательской учтивостью.
— Все еще злишься из-за нас с твоей матерью? — он рассмеялся, но оборвал свой смех так же резко, как и начал, продолжив со всей мрачностью: — Зато теперь ты больше не живешь иллюзиями и верой в то, чего нет. И никогда не было. Правде и врагам нужно смотреть в глаза, мышка, только так можно выжить, запомни это, — в его голосе глубокие, будоражащие артикуляции.
И я задумалась.
Может быть, это правда? Может быть, он тот, кто делает меня сильнее? Он такой противоречивый и чувства к нему такие же — то светлые, то темные, ты вынимающие душу, та дарящие крылья, то вынуждающие кричать, то заставляющие сердце трепетать. Он надменный, яростный, непостижимый, спонтанный, угрожающий. И я с ним такая же. Сама не своя. С ним я — его.
И в тот момент, когда я была на грани того, чтобы разрыдаться от переизбытка чувств, эмоций, откровений и желаний, наполнивших меня за последние дни до самых краев, настолько, что кажется, будто еще капелька, и захлебнусь, послышались тяжелые, протяжные, преодолевающие некоторое сопротивление шаги. Из скопления густого, медленно шевелящегося в углу мрака вышагнул…
…Кан.
Лицо его было угрюмым, волосы влажными, словно он совсем недавно попал под дождь, а глаза настороженно-злыми. Широкая ладонь правой руки красноречиво сжимала рукоять тонкого облегченно меча цвета платины. Вдоль наточенного лезвия блеснули выгравированные замысловатые символы, цепляющиеся один за другой. Я видела тонкое свечение, исходящее от меча, некая аура, вроде той, которую видят люди во время приступов мигрени, но смысл их был от меня скрыт.
Уперев в Сатуса неприветливый взгляд, Кан замер, широко расставив плечи. Тай лишь глянул через плечо, криво усмехнулся, и я поняла, что появление друга его ничуть не удивило. В каком-то испорченном, исковерканном смысле он был этому рад. От радости этой тянуло замогильным холодом и энтузиазмом повешенного, мне даже показалось, что где-то вдали я услышала тоскливый вой собак.
— А я все ждал, когда же ты появишься, — весело начал Сатус, загораживая меня собой и разводя руки в стороны, будто бы намереваясь встретить Кана объятиями.
Но нет, обниматься они не стали. Встали друг напротив друга, словно и не друзья вовсе, а соперники.
Демонский союз трещал по швам у меня на глазах.
— Считай, дождался, — кивнул Кан, выглядя темнее грозовой тучи. На секунду оторвавшись от созерцания фальшивой улыбки Сатуса, которая так и не добралась до черных, бездонных глаз, Кан быстро оглядел меня с ног до головы. Кажется, он хотел убедиться, что со мной все нормально. И как только заметил красную цепочку отпечатков моих стоп, тянувшихся наискосок от того места, где я стояла, до скопления подсыхающих багровых озерец у самого входа в это странное укрытие, его брови сошлись на переносице.
— Уже все зажило, — лениво сообщил Тай. — Так что, можешь не спешить изображать из себя спасителя.
Я, не поверив словам принца, приподняла одну ногу и с удивлением обнаружила, что он говорит правду. От порезов не осталось и следа, как будто это не я шагала по стеклу. Неужели он…
— Да, — это было брошено мне, вместе с улыбкой дьявола. — Когда целовал.
Но Кана объяснения друга не утешили. Наоборот, взбесили еще сильнее.
— Молодец, — совсем не похвала, — сам поранил, сам залечил.
— Я всегда готов зализать раны своей принцессы, — зло ухмыльнулся Сатус.
Кожа Кана потемнела, а на дне треснувших зрачков зародился сверкающий серебром смерч. Стремительно разрастающийся переливчатый водоворот должен был вот-вот вырваться наружу, извергнувшись на головы тем, кому не повезет оказаться на его пути.
— Это плохая идея, — лениво протянул Сатус с усмешкой, в которой угрожающее предупреждение соседствовало с утонченным сочувствием. Вот только кому он сочувствовал мне было непонятно. А дальше последовал совсем уж загадочный диалог. — Согласен, реальность — отвратительна. Но с этим ничего не поделать.
— Ты права не имел, — прорычал Кан, поведя заметно увеличившимися в размерах плечами, которые ткань темно-серой рубашки обтягивала словно вторая кожа. — Ты нарушил уговор!
— Да, нарушил, — легко согласился Сатус, ни минуты не раскаиваясь. Хотя насколько тяжелым было его преступление я могла лишь догадываться. — Но теперь это не имеет значения. Ты настолько зол и поглощен собственными переживаниями, что упустил главное. Посмотри на шею девчонки.
И Сатус, обернувшись, одним молниеносным взмахом руки отбросил мои волосы назад, обдав порывом ветра, от которого сразу же заныли и натянулись в спазмах мышцы рук, ног, живота. Значительного усилия воли мне стоило не застонать и остаться стоять, пусть и не так ровно, как прежде.
Глаза Кана впились в кулон, висящий чуть ниже ключиц и ему потребовалось некоторое время, чтобы продолжить разговор.
— Это ничего не меняет, — сипло проговорил Ферай, встречаясь со мной взглядом. И, кажется, только, кажется, он говорил это не принцу, а мне в попытке утешить, пообещать что-то, что придаст мне сил. — Кулон надет без согласия, а, значит, не имеет законного статуса.
— Серьезно? — надменно вскинул бровь Сатус, поправляя на груди рубашку. Наверное, щеголять голой грудью надоело. Да и не перед кем было, я уже все видела, а Кану не интересно. — Назови хотя бы один случай, когда растерия в Аттере надевалась исключительно по согласию невесты.
Явственный скрип зубов, от которого заныли мои собственные, был лучшим подтверждением правоты принца.
Лицо Кана приобрело отчетливо зверское выражение. Под кожей начали проступать серебристые вены, складывающиеся в орнамент, который можно было бы рассматривать как отдельный вид произведения искусства, если бы не ужас им же внушаемый.
— А как же закон?
— Плевать!
В глазах Кана уже вовсю бушевали кучевые вихри.
— Это не дает тебе права решать…, - начал было он, но Сатус дослушивать не стал.
— Дает! И никакой закон мне не указ. Надо будет, я перепишу закон!
— Только если победишь в Битве, — зловеще прищурился Кан, делая короткое, но уверенное движение в сторону принца.
Последнего это не испугало, но язвительная насмешливая улыбка перестала гулять по бледному лицу.
— Не забывай, — вновь демонстрируя свойственную ему властность, а вернее, даже властолюбие, которое обрамляло его личность подобно ореолу, выразительно произнес Кан. Когда мы только познакомились, этот ореол сиял ярче солнца, а потом я просто перестала обращать на него внимание. Сейчас же я вновь вспомнила, каким он умел быть, когда хотел. — Я тоже наследник престола. Я уступал тебе раньше только потому, что меня не интересовала Аттера. Были планы масштабнее. Но теперь появилось кое-что… за что хочется побороться.
— Я могу обойти тебя, а могу переступить, — предупредил Сатус. — Но клянусь, если ты начнешь эту схватку, я её закончу.
Кто первым нанес удар я не увидела. Просто в какой-то момент оба парня одновременно сорвались с места и столкнулись, как сталкиваются два мощных циклона.
Когда подобное происходит в природе они либо разрушают друг друга, либо объединяют свою мощь, чтобы стать еще опаснее.
Они были сильными, чрезвычайно сильными и что-то мне подсказывало, что боролись даже не вполсилы, а на четверть, скорее всего, чтобы не привлечь лишнего внимания к своей стычке. А еще они были быстрыми, они перемещались быстрее, чем я успевала следить за ними глазами, стоя в сторонке и царапая саму себя ногтями.
Они знали друг друга наизусть. Знали сильные и слабые стороны друг друга. Знали уязвимости и преимущества. Когда один замахивался, другой отклонялся. Когда Сатус совершал рывок, Кан легко уходил с траектории его движения. Они оба будто танцевали танец под только им слышимую музыку.
Но в какой-то момент преимущество оказалось на стороне одного из них. И другой, воспользовавшись моментом, решил нанести сокрушительный удар — то ли магией, то ли каким-то особенным демонским приемом.
Не знаю, был ли он на самом деле сокрушительным, или мне просто так показалось, потому что когда не можешь дышать и перед глазами лишь мельтешение смазанных полос, многое кажется не тем, что есть. Потому что под удар попала именно я.
Что-то круглое и тяжелое, похожее на шар для боулинга, с размаху ударило в живот, угодив прямехонько в солнечное сплетение. Меня подбросило, ноги оторвались от пола, а после спиной я ощутила столкновение со стеной, по которой сползла, рухнув вниз, лицом в пол. А сверху посыпалось еще что-то, возможно, я и шар проломили каменную кладку.
Я не потеряла сознание, а очень хотелось.
Перед глазами возникло лицо Сатуса. И то ли в моей голове что-то искривилось, то ли что-то произошло с самим демоном, но я никогда не видела, чтобы кто-то так стремительно бледнел.
Тай и Кан, позабыв о ссоре, бросились приводить меня в чувство. Но лучше бы они этого не делали, потому что в процессе все равно ругались.
— Куда ты её потащил? — зарычал разъяренный до крайности Кан, когда прину аккуратно перевернул меня на спину, а после его руки скользнули под шею и поясницу, подняв. — Ей нужен целитель! У тебя во дворце целый штат магов, вызови кого-нибудь!
— Нет, — отрезал Сатус, прижав меня к своей груди так, что я щекой почувствовала сильные удары его сердца. — Я не подпущу к ней никого. И тебя тоже, так что, стой в стороне.
— Смотри, как бы я тебя постоять не отправил, — прохрипел Кан.
Руки, удерживавшие меня на краткий миг сжались, подобно стальным прутам, но сразу же стали мягче, человечнее, стоило только слабому стону сорваться с покусанных губ.
Меня легко опустили на что-то мягкое и я, хоть и ударилась головой, но быстро сообразила, что это было — те самые подушки, на которых Сатус развлекался с девушками, чей оголенный вид не оставлял простора для фантазии.
Сразу затошнило. И появилось неконтролируемое желание убраться отсюда подальше, даже, если придется ползти ползком. Что угодно лишь бы перед глазами снова и снова не возникала картина обнаженных демониц в объятиях черноглазого принца…
— Не дергайся! — приказал мне Сатус, возвращая на место после слабой попытки отодвинуться в сторону. Ловкие пальцы быстро ощупали затылок, коснулись подбородка, спустились ниже по предплечьям. После широкие ладони легли на живот, и я вновь не выдержала, попытавшись избежать его касаний, которые заставляли мышцы глубоко внутри сжиматься и разжиматься.
Полная уязвимость.
Доверие, абсолютное и беспрекословное, через страх и желание убежать. Вот чего от меня добивался демон.