— Я, конечно, знал, что ты готов на все, но не думал, что так далеко зайдешь! — с рычанием рявкнул Кан.
Приподняв тяжелые веки я сквозь падающую от ресниц тень увидела стоящего над нами Кана. Застыв за спиной присевшего на колени рядом со мной Сатуса, его лицо удерживало выражение с трудом контролируемой свирепости, а в глубине глаз плескалось что-то такое, отчего не только волосы могли поседеть, но и уши отвалиться. Но Сатусу все было ни по чем. Его интересовали исключительно мои бедра, до которых он к этому моменту добрался.
— Нет, — начала слабо сопротивляться я.
— Кости целы, внутренние органы тоже, — не обращая внимания ни на меня, ни на друга, сообщил демон, сосредоточенный на исследовании моего тела. Напоследок он ощупал колени, щиколотки и даже ступни, покрытые успевшей взяться коркой крови.
Наконец, он меня отпустил.
— Вот, — подняв с пола оставленный бокал, из которого совсем недавно пил сам, демон поднес его к моим губам и повелел: — Выпей.
Перед моим ртом в прозрачном затейливом фужере заплескалась густое вино цвета рубина, в нос ударил аромат брусники, такой резкий, что сознание моментально прояснилось, а перед глазами посветлело.
Заподозрив неладное, я попыталась увернуться. Но Сатус, потеряв терпение, на которое никогда не был щедр, склонился надо мной, ухватил за лицо, надавил на щеки, заставляя разжать челюсти и вылил на язык все до последней капли. Мы так делали со своим котом, когда надо было дать лекарство.
Я сдавленно закашлялась, отпрянув. Во рту стало так сладко, что скулы свело.
— Тай! — гаркнул Кан, но помешать не пытался.
— Я в своем праве!
— Значит, и я в своем, — со злорадным предвкушением и незначительной симпатией скрестил Кан руки.
Сатус застыл, как умели застывать лишь демоны, будто бы обращаясь в двухмерную картинку. Показалось, что он — нарисованный герой комикса, по жестокой случайности сошедший в реальный мир.
— Мы оба знаем, что нет, — загадочно растянул губы в злой усмешке Кан, сверкая такими же злыми глазами. — В ней ничего не изменилось.
— Откуда знаешь? — глянул на друга Сатус, ниже опустив голову, отчего на его лицо упала тень, частично скрывая.
— Я бы почувствовал, — уверенно заявил Кан.
Эти двое будто общались на каком-то своем тайном языке, а мне же оставалось быть лишь пассивным наблюдателем.
— Не смей, — почти дружелюбно предупредил Сатус, но лицо его, частично скованной загустевшей тенью, казалось не просто зловещим, а жутким. Я едва удержалась, чтобы не передернуть плечами. — Ты своей шанс упустил, и знаешь об этом. И не тебе мне напоминать о наших правилах, ты сам сделал тоже самое, помнишь? С…
— Хватит! — оборвал его Кан.
Принц выдохнул, чуть прикрывая глаза.
— Кому, как не тебе понять меня, Ферай.
— Мог бы и поосторожнее, — чуть спокойнее продолжил Кан, но упрек и противоборство никуда не делись.
— Ты тоже… мог бы. Но не захотел, верно? — криво Сатус усмехнулся. Мне. Прикоснулся к волосам, пропуская прядь сквозь пальцы. — Больше не болит?
Я так и не смогла разобрать, спрашивал он или утверждал, но на всякий случай скоренько прислушивалась к собственным весьма непривычным ощущениям.
Боли действительно больше не было. Её прогнало тепло, зародившееся в груди и медленно распространившееся по всему телу чувственными приливами, от которых начало покалывать кончики пальцев.
— Испытываешь границы? — пренебрежительно хмыкнул Кан. — Зачем спустил с поводка магию, натравив на девчонку иллюзию? Знаешь же, что она слабая.
— Уверен, что слабая? — неотрывно глядя на меня, но разговаривая с Каном, выразительно усмехнулся принц. — Её потенциал помощнее нашего с тобой будет.
— Возможно, — пожал могучими плечами Кан. — А возможно, и нет. Возможно, её убьют в твоей постели, потому что любая из твоих любовниц может перерезать ей горло, и никто ничего не скажет против…
Я больше их не слушала. Перед глазами все закружилось, завертелось, будто я оказалась на аттракционе. Тело стало легким, а внутри, наконец, ослаб тугой узел. Опустившись на подушку, я запрокинула голову назад и уткнулась лицом в сгиб локтя. Чувствуя, как растекается по венам умиротворенность, я впервые за долгое время отрешилась от всего. Мне вдруг стало плевать вообще на все. На отца, который не выходил из моей головы даже во сне. На маму, которая теперь не виделась мне как сосредоточение света, отчего было так горько, словно замарали святыню. На Тима, который продолжал где-то там далеко жить, возможно, ненавидя меня за то, что с ним случилось. На демонов, которых ставили меня в тупик, и я тратила огромное количество сил на попытки понять их. На саму себя, за то, что была не такой, какой нужно. Недостаточно красивой по сравнению со всеми женщинами в жизни Сатуса. Недостаточно умной, чтобы учиться в Академии. Недостаточно способной, чтобы освоить магию. Недостаточно смелой, чтобы попытаться решить проблемы, а не бегать от них. Я была не такой, какой нужно во всем от начала и до конца, и знала это.
Убийственно тихий смех скользнул по груди невесомым взмахом невидимого крыла. И спокойствие треснуло, как трескается тонкое стекло.
— …Ври кому угодно, Ферай. Ври мне, ври парням. Но не ври самому себе. Я вижу, что с тобой происходит. Как ты смотришь на неё, когда думаешь, что никто не замечает. И узнаю эту горькую воющую тоску. Я чувствую тоже самое.
— И что ты предлагаешь?
— Кажется, выбора у нас с каждым днем все меньше, — вздохнул Сатус.
— Дуэль?
— Да.
— Ты же понимаешь, что один из нас с неё не вернется. Стоит ли ставить на кон всё?
— А ты сам как думаешь?
Я села, распахнула глаза. Мир, разобщенный и раздробленный, сжался, будто сдавленный в кулаке сдутый шарик, а после вновь стал осязаемым и выпуклым.
Первое, что увидела — уроненную на пол картину. Скорее всего, она сорвалась со стены в момент моего падения. Поморщившись, попыталась припомнить, видела ли её до этого момента и поняла, что даже если картина и была здесь раньше, то я не обратила на неё внимания.
Парни, заметив, что я пришла в себя и больше не мимикрирую под один из разноцветных пуфиков, умолкли. Две пары глаз, одна с серебряными молниями, другая с завихрениями красных отсветов уставились на меня, фиксируя каждый вздох.
От этого стало сильно не по себе, но картина… картина меня заинтересовала. Поднявшись и шатаясь, словно пьяная, я подошла, упала на колени рядом и приподняла обрамленный в тяжелую раму холст.
Картина обладала собственной индивидуальностью, это чувствовалось с первого взгляда. Удивительное цветовое звучание притягивало и не отпускало. В особенности впечатляло небо, затянутое тучами, такими, которые приходят исключительно летом, чтобы пролиться на жаждущую землю теплым грибным дождем. Сквозь эти уже убегающие куда-то за пределы картины тучи, — а мастеру удивительно точно удалось передать их постоянную динамику и стремительность, — прорывалось небо василькового цвета, такого глубокого, что в него, казалось, можно провалиться. Солнце стояло в зените, постепенно выплывая из-за туч, что определялось по струящемуся только с одной стороны картины золотистому цвету. Справа вырисовывались серые очертания примыкающих друг к другу гор, к которым бежала немного размокшая, типично деревенская тропа, поблескивающая влагой. По тропе, приподняв длинный подол, шла девушка. И опять — практически невозможный в своем великолепии художественный прием автора, создающий впечатление, будто смотришь не на холст, а сквозь него, заглядывая в момент, который видел художник, когда творил. Длинные черные волосы главной героини картины, достигали поясницы и развевались на ветру. Часть рукава съехала вниз, обнажая гладкое плечо. Лицо, кажущееся знакомым, было чуть опущено вниз, словно девушка рассматривала дорогу, но черты её оставались отчетливо прорисованными. Черты, которыми невозможно не залюбоваться.
— Это кажется знакомым…, - зашептали мои онемевшие губы. Картина, изображение в целом, воспринималась не как точно писанный с натуры этюд или произвольное сочинение, а как воспроизведенная реальность, смазанное воспоминание. Воспоминание, которое мы с автором делили на двоих. И о котором я ничего не знала.
— Отойди, — приказал Сатус, приближаясь.
Я не сдвинулась с места, а потому он раздраженно вздохнул, схватил меня за плечи, поднял, как куклу, встряхнув мимоходом, а после поставил рядом с собой.
Наклонился, легко, одной рукой поднял то, что я не смогла поднять и двумя, потому что рама была цельной.
— Кто эта женщина? — не удержалась я от вопроса.
— Моя тетя, — ответил Сатус сдержанно, рассматривая полотно с такой тщательностью, будто проверял, не повредилось ли оно. После он вернул картину обратно на стену, любовно приладив на место.
— Я слышала, что она умерла, — мне стало отчего-то очень грустно, и я не могла с точностью сказать, откуда взялась эта грусть, ведь женщина была мне не знакома. Как можно грустить по кому-то, кого ты никогда не знал? — Сгорела. Но разве демон может сгореть?
— Может, — сухо ответил принц, рассматривая полотно. — Не весь огонь одинаков. Даже демон погибнет, если окажется в огне, который не может контролировать. Это и случилось с моей тетей… Она оказалась там, где не должна была и погибла… вместо кого-то другого.
— А кто… кто написал эту картину? — сердце забилось быстрее.
— Ты его знаешь, — ответил Кан, отставляя пустой бокал и направляясь к нам. — Это Шейн.
И он прошелся между нами, задев плечом край только что установленной картины. Не знаю, на чем она крепилась, но незначительного столкновения с плечом Кана оказалось достаточно, чтобы с рама грохотом рухнула вниз.
— Вот же… шушваль! — совсем не раздосадовано воскликнул Кан. — Прости, — с ехидной улыбкой обратился он к другу. — Кажется, я уронил твою тетю.
Сатус ничего не ответил, лишь мышцы на лице напряглись сильнее, делая его старше, стирая будто ластиком черты юного парня и показывая мужчину.
В гробовой тишине подняв полотно, он понес его в угол, туда, где остался лежать на табуретке местный аналог лютни.
Не успела я сообразить в чем дело, как Кан, воспользовавшись тем, что Тай на нас не смотрит, притянул меня к себе и зашептал:
— Тебе надо бежать, — я сжалась в комок, как громом пораженная таким заявлением. Бежать? А куда? И главное — зачем? Ведь от принца сбежать возможно только в одном случае — если он это позволит, решив поиграть в кошки-мышки. Мышкой была я, это, так сказать, моя утвержденная роль. А Тай был кошкой, любезной ровно настолько, насколько ему этого хотелось в каждый конкретный момент. — Сократ ждет тебя внизу, у выхода. Поспеши!
И одним размашистым толчком меня втолкнули в сосредоточение продолжающего шевелиться, ползать прямо по воздуху мрака, живущего какой-то своей собственной жизнью.
Я успела лишь непроизвольно задержать дыхание, мысленно приготовившись к тому, что в меня воткнется если не стекло, то какой-нибудь томагавк точно, который швырнет беглянке вдогонку быстро прозревший Сатус.
Но… ничего не произошло, за исключением того, что тьма сжалась вокруг меня, а после вытолкнула… и прямо в воду.
Я обнаружила саму себя в искусственном пруду. Вокруг меня плавали фиолетово-голубые рыбки, бодро дергая раздвоенными хвостами и недовольно пуча глаза. Над головой простиралось ночное небо. Рядом шуршали и жужжали какие-то механизмы, которые тянулись из водоема по земле куда-то в сторону, напоминая своеобразную систему водозабора.
Отплевываясь и стряхивая капли с лица, я дошла до края водоема, который у берега был совсем мелким, и выбралась на травку. Оглянувшись по сторонам увидела взгорок, на котором не росло ни цветочка, ни травинки, зато имелся обозначенный каменной грубой аркой вход, которого по сути не было, потому что за аркой клубилась уже знакомая мне живая чернота. На всякий случай отползла еще на несколько метров, а потом подняла голову и застыла от изумления.
Надо мной возвышался дворец. Впечатляющим он был настолько, что подобрать слова для описания в тот момент показалось непосильной задачей.
Конечно, я уже видела его снаружи и не раз, но всегда только с одной стороны, откуда мне открывалась лишь небольшая его часть.
Сейчас же я поняла, что он — невозможно огромен.
Размах, колорит и великолепие…
И все же за вычурностью образов пряталась жестокость, а еще мрачное и надменное превосходство власти. Дворец был монументален, но не до конца естественен. Создавалось впечатление, будто за красивой внушительностью силы находился второй слой, и вот там… было поинтереснее. Но что поинтереснее я могла лишь догадываться, потому что, скорее всего, нужно было быть демоном и смотреть на него демонскими глазами, чтобы увидеть все по-настоящему. Увидеть его таким, каким он был.
Дворец стоял на вершине самого высокого пологого холма в окружении холмов поменьше. А внизу, у подножия, раскинулся подсвеченный магическими разноцветными огнями город, столица Аттеры, империи демонов.
— Где же Сократ? — прошептала я вслух и вздрогнула, испугавшись звука собственного голоса.
Единственная дорога, которая находилась поблизости вела вниз, прямо в город. И даже с того места, где я стола, было видно, что столица с её лабиринтом узких улочек не спит. По вымощенным улочкам передвигались лошади с наездниками. Одиночные пешие горожане торопились доделать свои дела. Где-то кто-то горланил песни, перемежая невнятные строчки пьяной матерщиной. Работали какие-то заведения, я не была уверена, какие именно услуги они предоставляли, но очевидно было, что это не частные дома. Вот, у края самой ближней улицы, упирающейся в дорогу на холм, с протяжным скрипом распахнулись высокие ворота и наружу вывались радостная громкая толпа молодых мужчин и женщин в праздничных нарядах. Город жил, город не спал, город оказался куда более современнее, чем я себе представляла… и город меня пугал.
Я не хотела идти туда одна, потому что была уверена — заблужусь. И обрету еще большие неприятности, чем злой принц, который непременно накажет за побег. Имело смысл побегать подольше, чтобы дать принцу время успокоиться, но устраивать слепые забеги по городу, забитому демонами казалось слишком авантюрным даже для меня.
Я еще некоторое время потопталась на месте, подрагивая на легком ветру в мокрой одежде, а потом все же решилась.
— Надо идти. Хотя бы обсохну.
Я успела преодолеть с пару десятков метров, стараясь двигаться вдоль обочины, держась в тени фруктовых деревьев, чьи ветки были щедро усыпаны плодами, похожими на персики. Они выглядели так аппетитно, что мой желудок, который чудесным образом все еще продолжал работать несмотря на затянувшуюся голодовку, громко заявил о своем существовании, заныл и отозвался резью. Я остановилась и уже потянулась попробовать, но вовремя опомнилась и даже похлопала себя по щекам, пытаясь отвлечься.
— Соберись, Мира, соберись. Кто его знает, что за дрянь выращивают демоны. Вдруг эти «персики» хуже мухомора?
Услышала шум. Кто-то увесистый продирался сквозь высокую траву, сердито бормоча себе под нос.
— Сократ? — наугад спросила я.
Шум прекратился, а после возобновился с утроенной силой.
— Мирка! Зараза малолетняя! — надрывался котяра, торопясь ко мне.
Едва услышал его голос с характерной мурчащей протяжностью я улыбнулась, почувствовав, как успела соскучиться по этой невыносимой в своей странной заботе усатой морде.
Наконец, он выбрался из травы, выплюнул из пасти край какой-то тряпки, отряхнулся, почесался, подергал сперва одной задней лапой, потом другой, выпрямил хвост стрелой, постоял некоторое время, прислушиваясь к звукам, а после со стенаниями ломанулся мне на руки.
— Какая же ты! — словно настоящий кот он потерся головой о мою руку. — Знаешь, как я переживал? Да я места себе не находил! Не ел! Не пил! Не…
— … ел, — усмехнулась я, почесав ему за ушами. — Я поняла.
— Не спал! — возмущенно взвыл ушастый, поднял на меня мордочку — А отощала-то как! Кожа да кости! Что этот изувер с тобой делал? — и тут он заметил кулон. Сбился, умолк, некоторое время посидел, рассматривая растерию. Я ждала от него вопросов, но Сократ, преодолев короткую заминку, как ни в чем не бывало продолжил громко и чрезмерно бодро причитать, словно пытаясь передать эту бодрость и мне: — Мы с Татой всю Академию обыскали, каждый угол обнюхали! Вернее, обнюхивал я, она подсказывала. Тата с боем прорвалась в общежитие боевиков и заглянула в каждую комнату, чтобы проверить не прячут ли тебя где эти гады!
Я ощутила признательность к Тагире.
— Она хорошая.
— Да, но не помогло! Стало только хуже, — приуныл кот. — Ей выписали дисциплинарное взыскание за грубое нарушение правил и отстранили от учебы на неопределенный срок, пока студенческий совет не вынесет решение по поводу правомерности такого поведения. Она же на Шейна напала, даже смогла его ударить.
— Погоди, — напряглась я, — но глава студсовета — Сатус.
— Вот именно! — встрепенулся Сократ. — Это просто подарок судьбы для него. Он давно на Тату зол, и вот такой шанс выпал её из Академии выкинуть. Чую, закончится все плохо.
У него даже кончики ушей стали грустными.
— Так, вы меня искали, — закивала я. — А как здесь оказались?
— Ну, когда стало понятно, что ни тебя, ни Сатуса в Академии нет, то вывод напросился сам собой, — Сократ поморщился, подергав усами. — Но всем было наплевать. Демоны молчали в тряпочку, только глаза свои бесстыжие отводили да все твердили, что поздно уже, тебя назад не вернуть. Только Ферай рискнул провести меня в Аттеру. Да и то после разговора с Татой. Что уж она ему там сказала, понятия не имею, но он согласился помочь.
— Интересно, почему? — пробормотала я риторически.
— Ну, как тебе сказать… Думаю, ему тоже не понравилось, что Тай решил тебя себе присвоить. Вся эта история изначально плохо… попахивала, — Сократ осторожно покосился на меня единственным глазом. — Только сперва Ферай с нами даже разговаривать не хотел, да и из Академии исчез почти сразу после тебя. Наверное, ему тяжело было думать о вас с принцем. Как вы… А вы?…
Я все поняла, и отрицательно покачала головой.
Почему-то все слова застряли в груди.
Перед мысленным взором возникли обнаженные руки, плечи, ноги, бедра…
— Ух! — с облегчением выдохнул Сократ. Кажется, его действительно волновала сохранность моей добродетели. — Это хорошо! В смысле, я всегда знал, что Тай не из тех, кто… В общем, я рад за тебя!
А вот я за себя особенно не радовалась.
— Знаешь, Кану пришлось потрудиться, чтобы к тебе прорваться! Во дворец просто так не попасть даже такому, как Кан, — намного оживленнее затарахтело это болтливое создание. — Мы, конечно, знали, что Сатус с тобой по собственному желанию не расстанется, но не думали, что придется прорываться с боем. Да еще и в его личное убежище.
— Убежище?
— Да, что-то вроде его персональной норки. Туда невозможно войти без приглашения. А приглашает он только тех, кого хочет отым… ну, в общем, Огненные Пути туда не ведут. И вокруг дворца с твоим появлением защиты добавили. А Тай еще поверх свою личную магию пустил. Так что, Кану пришлось попотеть, но он вошел.
Я вспомнила, каким мокрым парень появился перед нами. Кажется, потел он в буквальном смысле. Возможно, поэтому промахнулся мимо Сатуса и попал в меня, но его удар и мне-то особого ущерба не причинил, а для Сатуса это было бы все равно, что щекотка. Ферай был вымотан и истощен магически, но все равно полез в драку с принцем. И была высокая вероятность того, что эта драка продолжалась конкретно в данный момент, чтобы не дать принцу рвануть за мной.
— Мне кажется, они сейчас там дерутся, — всхлипнула я.
— Пусть дерутся! — неожиданно одобрил Сократ. — Может быть, мозги прочистятся и на место встанут! А то устроили, понимаешь ли, клуб взволнованных лоботрясов!
Замечание было неожиданным. Возникло желание оправдаться.
— Я не раз пыталась сбежать, но Тай… понимаешь, он…
— Мира, — снисходительно вздохнул Сократ, который очень старался быть со мной помягче, предполагая, что последние дни были тяжелыми. — Пойми вот какую вещь, демоны на своей территории особенно сильны. А Тай здесь себя вообще полноправным владельцем чувствует… что, стоит признать, оправдано. Уж не знаю, чего он там с собой делал и как тренировался, но ему удалось достичь магического уровня сопоставимого с уровнем его отца. А сам император способен блокировать или перенаправлять практически любую магию в пределах Аттеры. Представляешь, каким сильным станет Сатус, когда полностью вступит во власть?
— А что… что нам теперь делать дальше? — будущее мне виделось очень смутным.
Сократ посерьезнел.
— Во-первых, вон там, в кустах, лежит плащ. Я принес его для тебя, надень, — когда я обернулась вокруг себя плотную ткань, которую так старательно волок для меня сквозь кусты Сократ, и вернула его на свое плечо, он продолжил: — Во-вторых, назад в Академию тебе нельзя, по крайней мере, пока. Там тебя Сатус будет первым делом искать, а найдя…, - Сократ посуровел и кивком головы указал на растерию. — В общем, притащит обратно, перекинув через плечо. И если честно, Мира, с этой штукой на шее тебе теперь везде опасно. Он везде найдет рано или поздно.
— Но… ему ведь правда нужна моя помощь, — я потерла нос. Ну, вот что со мной не так? Когда он рядом — хочу сбежать. Когда его нет — хочу к нему.
— Так, — приосанился кот. — Это что за несанкционированный скулеж? Мира, Тай — взрослый, опытный мужик! Ты на его фоне просто бабочка-однодневка! Он сам справится! Справлялся же как-то до вашего знакомства!
— Может быть, наша встреча и была нужна для того, чтобы он справился…
— Сопли подбери! Нечего их развешивать, чай не гирлянда! И не переживай! — вклинился в поток моих мыслей Сократ, выгнув спину. — Я тебя в обиду не дам. Во мне чемодан хитрости и два килограмма тигриной свирепости!
— Не смеши, хвостатая часть тебя весит куда больше, — не удержалась я, сжимая кота крепче.
— И что? В данном случае, чем внушительней, тем лучше! — не смутился котяра.
— Хочешь запугать Сатуса своей пушистой попой? Вряд ли он испугается, но возможно удивится. Пока будет удивляться сможем сбежать, — засмеялась я, но быстро остановилась. — Что ты предлагаешь? — переживала я не только за себя, но и за Сократа, и даже за Кана.
— Сначала надо выбраться отсюда! — Сократ заерзал, я расслабила руки и усатый спрыгнул, тяжело приземлившись сразу на все четыре лапы. — Внизу, у харчевни нас будет ждать повозка. На ней присоединимся к торговцам, которые сегодня привезли товар на продажу. С ними покинем Аттеру, а после придумаем, где тебя спрятать и как снять кулон. То, что ты его носишь — само по себе делает тебя мишенью для любого, кому Сатус перешел дорогу.
Я открыла рот, но Сократ перехватил инициативу:
— Сама подумай! Сатус фактически повесил на тебя метку принадлежности ему. А демоны терпеть не могут, когда у них забирают что-то, что они считают своим. Любой, кто захочет сделать принцу гадость, в первую очередь попытается причинить вред тебе. Все, Мира, пора шевелиться! Капюшон накинь, моськой не отсвечивай и кулон при любых условиях прячь.
И он резво помчался вперед.
— Вот это ты припустил! — пропыхтела я, догоняя пушистого.
— А то! — выкрикнул он на бегу. — Я — редкий рысак!
— Ага, редкий, — ворчливо откликнулась я, ускоряясь, — потому что в твоей весовой категории рысаков не бывает.
— Ну, вот, она опять про мой вес! — капризно взвыл Сократ.
— Слышишь, рысак, смотри, подковы не потеряй, — пропыхтев, посоветовала я, бежать в накидке было не удобно.
— Мои подковы всегда при мне!
Так, резвыми сайгаками, мы добрались до подножия холма, завернули за угол, а дальше был длительный забег по городским улицам, так похожим друг на друга. Ставни, светло-коричневые черепичные крыши, узкие дымоходные трубы, теплый чуть розоватый свет, пробивающийся сквозь щели в деревянных дверях и задвижках на окнах. И порой попадающиеся на пути длинные, очень длинные и высокие заборы, через которые было не заглянуть, не перепрыгнуть.
— Аристократия, высший свет, белая кость, — кратко пояснил Сократ, когда я засмотрелась на один из таких заборов.
— Здесь живут родовитые демоны? Вроде Кана, Инсара и остальных?
— Иногда, — кивнул Сократ, гордо вышагивая по плиточной дорожке вдоль глухой стены двухэтажного дома. Мимо степенно процокала лошадь со всадником, чье лицо было скрыто глубоким капюшоном такой же, как у меня накидки. — Это дома них что-то вроде столичных резиденций. Наведываются сюда время от времени, а так, они живут в своих поместьях. Тесно им здесь. Пришли!
И кот споро юркнул в приоткрывшуюся дверь, исчезнув в глубинах местного питейного заведения. Мне же пришлось подождать, пока низкорослый краснощекий взъерошенный мужчина, припадая на одну ногу, справится с дверным проемом, все-таки попав в него. Когда с третьем попытки ему это удалось, и он, осоловело оглянувшись по сторонам, завопил откормленным боровом: «Извозчик!», я проскочила внутрь.
Таверна больше напоминала хлев.
И пахла почти также. Грязными столовыми тряпками, скисшей едой и недельным перегаром. Этот запах не перебивали даже развешенные по потолку охапки сушеных лесных трав и лапника.
Застыв у входа, я начала нервно искать глазами Сократа и едва заметив мелькнувший в углу полосатый хвост, побежала туда.
Кот сидел, деловито угнездившись за низким криво сколоченным столом, подсвеченным тлеющей внутри железного фонаря свечой. И нервно морщил нос.
Я присела рядышком. С одной стороны стол упирался в грязное запыленное окно, а с другой в добротно сложенную дровяную печь от которой исходило приятное тепло. Я потеснее закуталась в плащ, вытянув в сторону печи ноги, рассчитывая, что подол платья просохнет раньше, чем мы отсюда уйдем. Разгуливать в мокрой одежде уже превращалось у меня в привычку. И каким только чудом не болела?
— Сократ, что мы здесь делаем? — тихо спросила я.
Кот в ответ недовольно шикнул.
— Что?
— Мы — ждем, — изрек котяра-интриган, напряженно всматриваясь то в пустоту за стойкой трактирщика, то в окно.
— Паршивое место, — вздохнула я, прислушиваясь к голосам, звучащим в другом конце таверны. Кто там находился я не видела, но из неразборчивых звуков удалось вычленить несколько мужских голосов, изъясняющихся неразборчиво, находясь в состоянии определенной степени алкогольного опьянения.
— Самое дешевое во всей столице и ягель здесь бадяжат. Зато минимум шансов столкнуться с кем-то из знакомых. Герцоги по таким местам не шляются, брезгуют. И никому до нас дела нет, сидим и сидим. Главное, внимание не привлекать и не провоцировать. Капюшон ниже опусти и ноги спрячь, нашла, где красоту демонстрировать.
Я нехотя подчинилась.
Когда дверь распахнулась, в помещение ворвался сквозняк, а следом за ним на деревянный пол ступили ноги внушительных размеров в высоких ботинках на тяжелой, обделанной металлом подошве. Я сразу поняла, что затеял ушастый. Более того, сложились и те кусочки, которые раньше упорно складываться не хотели.
— Погоди, — зашипела я на кота. — Я вспомнила! Ты рассказывал, что Туманных эльфов невозможно обмануть! То есть, и Квэ невозможно обмануть! Значит, он знал, что ты не потерял кольцо!
— Ну, знал, — признался кот. — Да, знал! И что с того?
— С того, что ты мне наврал, — едва удержалась, чтобы не грохнуть кулаком по столу.
— Здравствуй, Мира, — поздоровался кузнец, в два грузных широких шага приблизившись к нам.
— Здравствуйте, — кивнула я, не поднимая взгляда, но Сократу исподтишка кулак показала.
— Ночи, брат, — отсалютовал котяра лапой.
— Ночи, — откликнулся Квэ. — Вы готовы? Мы ждем только вас.
— Да, думаю, мы готовы, — и Сократ бросил еще один ожидающий взгляд в окно. Я поняла, что высматривал он там не своего друга-эльфа.
Трактирщик тоже не появился.
— Тогда поспешим, — и Квэ направился к выходу.
Мы потрусили за ним.
— Запрыгивай! — мотнул котяра головой на что-то, больше напоминающее кибитку. Четыре колеса, впереди сидение для кучера и некоторое подобие крыши в виде натянутой на гнутый каркас плащевки.
— Сюда? — округлила я глаза, рассматривая гужевой транспорт, запряженный двумя громко фыркающими лошадьми, рядом с которыми ходил низкорослый усатый мужичок, поправляя сбрую.
— А что тебе не нравится? — оскалился в хитрой улыбке Сократ, демонстрируя два мелких клыка. — Седло черкесское, подпруга шелковая, узда золоченая! Ну, почти!
— Мы поедем на этом? — я замахала в воздухе руками, не успокаиваясь.
— А у тебя есть другие варианты? — подбоченился кот. — Не, ну, если хочешь, можешь пешочком следом побежать, вот только учти, Сатус бегает быстрее.
Я сиганула в это подобие телеги почти с разбега. Внутри ничего не было, кроме двух деревянных лавок. На одну из них села я, на другую Квэ и Сократ.
Где-то совсем рядом щелкнул в воздухе хлыст и повозка, ведомая лошадьми, резко дернулась и тронулась с места.
Некоторое время мы ехали молча, каждый глядел в сторону и думал о своем.
Потом усатого потянуло на задушевные разговоры.
— Столько всего произошло, — Сократ подобрался поближе, притерся ко мне пушистым бочком и вздохнул, — а я так и не спросил… Как ты?
Его интерес застал врасплох.
— Я…, - растерялась. — Наверное, нормально.
— А тебе вообще задавали такой вопрос? — Сократ был прав. У меня много чего хотели узнать. Сатус так вообще болезненно зациклился на одной конкретной теме. Но никто не спрашивал у меня ничего настолько простого и одновременно настолько личного. — Кто-нибудь когда-нибудь интересовался, как ты себя чувствуешь?
— Кажется… кажется, нет.
— Так вот, Мира, — кот выпрямился и взглянул на меня с усталой мудростью, — на такие вопросы надо отвечать честно.
Задумалась.
— Я думаю, что мне плохо, — плечи ссутулились, накатило ощущение, словно моя личность раскраивается на куски. — Но это не важно. Потому что есть кое-что намного более важное, чем я.
— Это что же? — неодобряюще хмыкнул кот. — Сатус твой, что ли?
— Он не мой, — мгновенно отреагировала я. — И никогда моим не будет.
— Потому что ты не хочешь или думаешь, что на самом деле не хочет он?
— Потому что…, - я отвернулась, — у меня ощущение, что все ненастоящее. Ты ненастоящий, я — ненастоящая, и все, что мы видим — подделка. Мы все играем кем-то другим прописанные для нас роли, но стоит лишь на миг попытаться стать самим собой, попытаться не быть персонажем — и следует наказание.
Я впервые за все время смогла сформулировать то, что чувствовала, не только для того, чтобы объяснить Сократу, но и чтобы объяснить самой себе.
Я чувствовала себя выдуманной. Чувствовала выдуманным мир вокруг и тех, кто были в нем, как если бы… все было просто большой аферой. Сатус… Я не знала, видела ли я его настоящего. И видел ли он настоящую меня. И, что казалось еще более важным, существовало ли вообще что-то настоящее.
— Ненастоящий? Думаешь, я — нарисованный, что ли? — попытался пошутить Сократ, но получилось паршиво.
— Не знаю, — мне было очень грустно. — Но я как будто чужая сама себе. Я больше не знаю, кто я. И не знаю, кем должна быть. Я знаю только одно — я не могу быть с ним. Но… я хочу, чтобы он победил.
— Кого? Луана?
Ответ всплыл на поверхности внезапно прояснившегося сознании так, словно только и ждал, когда же буря пройдет, вода успокоится, а муть осядет. И я замечу то, что было неочевидно раньше.
— Всех. Всех, кого понадобится.
— Святые ежики, — завздыхал Сократ, понурив голову так, что мне был видел лишь взъерошенный затылок и поникшие рысьи ушки. — Какой же бардак в твоей голове. Иногда мне кажется, что вместо тебя говорит другой человек, а не моя Мира.
— Я — это я, — пожала плечами, не совсем понимая, что он имеет ввиду.
— А вот у меня поубавилось уверенности в этом, — словно бы разговаривая с самим собой, тихо пробормотал Сократ. — Слушай, невозможно и бежать, и драться одновременно. Надо выбрать что-то одно. Так и тебе придется выбрать, чего ты хочешь — избавиться от своего демона, или завоевать для него весь мир.
— Он не мой, — я вновь и вновь повторяла это.
— Ошибаешься, девочка, вот здесь как никогда ошибаешься, — два небольших острых клыка стали заметнее, когда Сократ растянул пасть до ушей в подобии жуткой улыбки. — Он твой настолько, насколько вообще может быть чьим-то.
— Не улыбайся так, — попросила я. — Выглядит, словно тебе хвост судорогой свело.
— Вообще было пару раз, — развеселился котяра. — Во время, ну, ты поняла…
Я поняла, смутилась, отвернулась. Разговор скомкался и вскоре сошел на нет.
Телега скрипя и покачиваясь ехала дальше, подпрыгивая на камнях и выбоинах.
Я пялилась в пустоту, Сократ и Квэ начали что-то обсуждать в полголоса на своем родном наречии. Я не слушала, потому что ничего не понимала, да и в целом была несколько истощена. Хотелось… да ничего не хотелось. Даже чувство голода исчезло. Я понятия не имела, на какой такой силе еще держалась, но пока что её было достаточно.
Чего нельзя было сказать о Сократе, который привык есть за себя и за того парня. Поэтому, когда Квэ достал из наплечной сумки пропитанный жиром сверток, кот обрадовался так, словно наступило Рождество.
— Оу! Вот это хорошее дело! — облизнулся ушастый и накинулся на любезно предложенную другом жареную вырезку.
Квэ лишь только улыбался, глядя на рыжего.
Быстро управившись с сочным мясом, кот широко зевнул, продемонстрировав розовый шершавый язык, а потом ни слова не произнося свернулся клубком и уснул.
Я бы тоже была не прочь поспать, вот только по компактности мне с пушистым было не сравниться, и складываться до размеров обувной коробки я не умела.
А потому пришлось терпеть.
Терпела я по ощущениям часов семь, то проваливаясь в странное ощущение прострации, близкое ко сну с открытыми глазами, то возвращаясь к безрадостным размышлениям, которые были похожи на жевание потерявшей вкус жвачки.
В какой-то момент наша кибитка, которая двигалась совсем не быстро, угрожающе треща на каждом повороте, ощутило колыхнулась. Накренилась сперва налево, потом резко ушла вправо, скамейка подо мной подскочила, а сама я свалилась в ноги Квэ, который остался сидеть на своем месте невозмутимой статуей.
— Что это было? — пропыхтела я, когда повозка еще несколько раз опасно покачнувшись, выровнялась и дальше покатила как прежде.
— Граница, — коротко заметил Квэ. — Мы выехали из Аттеры.
Я кивнула, принимая ответ, и замерла, уставившись на кота. Сократ тоже не удержался во время качки и соскользнул на пол. Но даже не проснулся, оставшись лежать в какой-то неправильной, вывернутой позе.
— Сократ, — слабеющим голосом позвала я. — Сократ!
Упав на колени, я осторожно прикоснулась к мягкой шерстке и с облегчением ощутила движение под рукой. Кот дышал, но совершенно не желал пробуждаться от странно крепкого сна.
Будто бы уловив направление моих мыслей, Квэ безучастно заметил:
— Витания усыпляющая. Хорошая штука, крепкая, и добавить можно везде. Он жив, просто очень крепко спит.
И я поняла. Сонное зелье было в еде, так любезно предложенной доверчивому котику на ужин.
— Что? Но… зачем?
Повозка замерла, по инерции дернулась вперед, потом чуть отъехала назад и затихла. Снаружи послышались голоса. Потом ткань, заслонявшая заднюю часть повозки откинули в сторону и внутрь заглянул мужчина.
Неприветливое суровое лицо, военная выправка, чеканящий слог, свободная одежда, скрывающая очертания фигуры. И волосы цвета насыщенного крепкого какао.
— Эйсонас, — выдохнула я пораженно.
— Приехали, — тихо и от того еще более устрашающе проговорил хорошо знакомый мне рыцарь Ночи. — Выходи.
— Зачем? — пискнула я.
— Выходи или выволоку за волосы, — флегматично предупредили меня.
Поднялась, чувствуя, как подрагивают поджилки, сгребла в охапку Сократа, твердо зная, что одного его не брошу. Прижала безвольное мягкое и по-домашнему теплое тельце к шее, чувствуя, как мокрый нос утыкается в кожу. Бросила последний ненавидящий взгляд на Квэ, даже не глядящего на меня и, спустив вниз ноги, спрыгнула с телеги.
— Она здесь, отец, — тоном человека, выполнившего приказ и безмерно этому радующегося сообщил куда-то мне за спину Эйсон.
Я оглянулась.
Вдоль повозки двигалась фигура в таком же, как у меня плаще — цвет, покрой, фактура ткани, даже степень изношенности совпадала.
Остановившись в метре от меня, фигура подняла бледные руки к голове и откинула капюшон.
На меня смотрел отец.