Я сидела на краю леса. Надо мной — гирлянда огоньков, которые растворяли густую тьму. За спиной — шершавый ствол дерева. Под руками холодная неровность утоптанной, поросшей травой, земли. Напротив — присевший на корточки демон, внимательно наблюдающий за моим лицом.
— Не может быть, — прошептала я сорванным голосом. Горло болело, словно его драли наждачной бумагой. И поняла, кто все это время так отчаянно кричал. Это была я.
— Я же говорил, — победа читала в его кривой ухмылке Сатус. Я смотрела на него и не верила. Неужели он жив? — Боль можно контролировать. И не только свою. Пришлось заставить тебя пройти по всем её граням, чтобы взломать миры. Ты наверняка решила, что все это, — он обвел вокруг глазами, — проделки Луана, так? Нет, любовь моя, это все ты. Ты всех убила. И привела меня и мою армию к цели.
Накатила тревога. Сперва безотчетная, неясная. А потом я поняла, что не так. Звуки. Звуков сражений больше не было. Вместо них — ровная, нерушимая тишина.
Выглянув из своего укрытия, я ахнула и зажала рот обеими ладонями. Густые струи дыма развевались на Академией, вернее, над тем, что от неё осталось. Истерзанная, выжженная, как будто кто-то пытался не просто обратить её в руины, а выдрать из памяти, своей и чужой.
Теперь лишь каменные безликие останки напоминали о том, что когда-то здесь кто-то жил, учился, верил, смеялся, надеялся. И погиб. Они все погибли. Я переводила глаза с одного трупа на другой, с одних разорванных останков на другие, со втоптанных в землю тел полегших сегодня студентов на не справившихся преподавателей.
Мертвые эцитоны. Поверженный дракон. Его пронзительно-зеленые глаза глядели прямо на меня, кажется, даже смерти продолжая видеть. Убитые кони ветра, чьи широко распахнутые и распростертые по земле крылья делали их похожими на низверженных ангелов.
Перевела взгляд на небо. Оно больше не горело. Его просто не было. На месте небосвода зияла черная бесконечная и безразмерная дыра. Такая же, что углублялась, пуская корни, и внутри меня.
А вокруг кружил и кружил пепел, медленно опадая…
Я взглянула в странно светящиеся глаза демона, лицо которого оставалось серьезным, безучастным.
— К… к какой цели?
— Получить первичный мир в полное свое распоряжение, уничтожив все остальные. Видишь ли, мышка, я веду свою страну в новую эру, — еще одна насмешливая ухмылка, и не ухмылка даже, а так, протокольное искривление губ. — Эру, где мы будем господствовать над всеми. Мне не нужны другие королевства. И миры, в которых они существуют тоже не нужны. Я всегда желал лишь одного — абсолютного и неоспоримого господства Аттеры. Но была существенная загвоздка — в первичный мир так просто не попасть. Я пробовал много раз, и не только я. Дорога, проложенная сестрами и спрятанная среди тысяч Огненных Путей открывалась только тем, для кого была предназначена. Найти и воспользоваться ею способны те, кто связаны с изначальным миром. И пройти по ней могут тоже только они.
— Например, Икас…
— И ты, — толкнул меня пальцем в грудь принц. А принц ли? Или новый император новой, перерожденной империи? — Под влиянием твоих эмоций миры столкнулись друг с другом и схлопнулись, соединившись в один. Остался лишь первичный мир, где будет воссоздана новая Аттера, — он обвел руками. — И этот. Наверное, ты так сильно полюбила Академию, что на подсознательном уровне сохранила её, отчаянно сопротивляясь окончательному уничтожению.
Все наконец-то встало на свои места. Было там, где и должно было быть.
— Не Луан был главным злодеем, а ты.
— Не преуменьшай его роль, — хмыкнул Сатус. — Он тоже сволочь. Просто я оказался более ловкой сволочью, чем он. Он не смог сделать с тобой то, что сделал я. Невероятно, но факт — дядюшка подвержен привязанностям.
Я положила ладонь поверх кулона, который теперь душил одним своим существованием. Инструмент? Орудие? Демон сделал все, чтобы получить доступ к силе, которая жила внутри меня, а после использовать меня как открывашку для бутылки, в которой была заточена катастрофа и которая выстрелила, бурля.
— Ты же умная девочка, — он изучающе склонил голову набок. — Ты все понимаешь.
— Ты меня убьешь? — вопрос прозвучал так буднично, что даже мне самой стало смешно. И, наверное, я бы рассмеялась.
…если бы все еще умела смеяться.
Очередная холодная презрительная уничтожающая улыбка. Точно такая же, как в день нашей первой встречи.
— Я постараюсь сделать это не больно.
Он прикоснулся в моей ладони и по телу начала расползаться апатия.
— Тебе следовало закончить то, на что решилась тогда, в моей спальне, — проговорил он мне в губы, склоняясь ближе. — По-хорошему, — резко оттолкнувшись рукой, он отклонился назад, словно пытаясь меня получше рассмотреть, — мне стоило бы убить тебя, но я изменил своей решение. Думаю, жизнь с мыслью что это ты всух погубила будет для тебя лучшим наказанием. Живи. Живи и смотри на то, что сделала. Все, что ты видишь — твоя вина.
Вновь приблизившись, он аккуратно прикоснулся ко моим волосам, скользнул пальцами вдоль захваченной в ладонь пряди, но невесомыми его движения оставались недолго. Миг — и больше половины моих волос оказались намотанными на его кулак, а сам он, не жалея, дернул в сторону, заставляя неестественно выгнуть шею.
— Ты ведь всегда знала правду, — горячий шепот опалил кожу возле виска. — Ты всегда знала, что я никогда тебя не любил.
Легко поднявшись, он сделал шаг назад. А я смотрела на него. Смотрела, как он медленно отступает спиной вперед, наблюдая, желая убедиться, что я вижу его, что все осознаю. Осознаю, что он оставляет меня в одиночестве.
Мучительно долгий взгляд глаза в глаза, неотрывно, не моргая и не дыша.
И он ушел.
А я осталась. Сидела и долго-долго смотрела в одну точку, на огоньки, которые на фоне окружающей черноты были похожи на звезды, которые вдруг решили стать ближе.
Я не знаю, как выжила. Все, что происходило в последующие дни, которые теперь ничем не отличались от ночи, стерлось из памяти, которая, наверное, пыталась таким образом меня защитить. Более-менее связные воспоминания начались с момента, когда среди груды окоченевших тел я нашла Тату. Ей маленькие грязные скрючившиеся пальцы сжались вокруг огромной рваной раны на животе. Стройные длинные ноги неловко подогнулись, волосы разметались короной вокруг головы. Она была прекрасна настолько, что даже смерть не смогла отнять её красоту.
Долго-долго я сидела возле неё, не в силах подняться. Память вернулась, но все остальное окончательно потеряло какую-либо значимость.
Я похоронила Тату, вырыв для неё найденным деревянным обломком небольшую могилу на окраине быстро редеющего леса. На это ушло много времени, я бы даже сказала, несколько дней, но дни перестали существовать, осталась только одна бесконечная ночь и тьма, лившаяся из бездны над головой. От неё спасали лишь волшебные огоньки, продолжавшие висеть в пространстве. Они не гасли, не исчезали, не увеличивались и не уменьшались. Они продолжали оставаться со мной, рядом, куда бы я не пошла, и этим помогали удержаться от окончательного погружения в безумие. Они были моими единственными спутниками, потому что загадочным образом продолжали быть там, где была я.
А я, после прощания с Татой, побрела прочь. Я шла и шла, едва волоча пудовые ноги, падая в ямы, выбираясь из них, взбираясь на взгорки и преодолевая густые колючие заросли. Я теряла сознание, приходила в себя, поднималась и вновь шла.
Иногда мне удавалось поспать. Я ложилась прямо там, где останавливалась, закрывала глаза, тихо шепча самой себе «спокойной ночи».
Первое время мне ничего не снилось. А после появились первые кошмары. И в них всегда господствовал он, Сатус. Демон приходил, подолгу стоял надо мной, глядя сверху-вниз. Голодно, тяжело, ненавидяще. Ничего не говоря, ничего не спрашивая, но от одного этого взгляда меня прошибал озноб, и слезы лились неостановимым потоком. Я отворачивалась, пыталась закричать, но голос вновь мне не подчинялся. Пару раз, приложив все силы, мне удавалось встать и броситься бежать, но тень, черная злая тень, всегда догоняла, набрасывалась из-за спины, и я просыпалась на моменте, когда капкан его рук смыкался на моей шее. Потом я подолгу лежала, глядя в черное отсутствующее небо, прерывисто дыша и плача еще горче, чем до этого.
В один из последних таких снов прежде, чем начать задыхаться, я услышала: «Я скажу тебе кое-что. Но сделаю так, что ты все забудешь. И вспомнишь только тогда, когда придет время. Я…».
Отчаянный птичий вскрик затмил последние слова, которые утонули в высоком звучании орлиного клича.
А дальше я действительно ничего не запомнила, лишь в голове зудело это навязчивое ощущение, которое появляется, когда пытаешься вспомнить то, что знал всегда, но конкретно в этот момент почему-то не мог сложить буквы в правильные слова. Кусочки льда не складывались… К счастью, оно, это ощущение, быстро прошло, и демон больше не появлялся в моих снах, а вместе с ним ушли и кошмары.
В какой-то момент пошел снег.
Он шел долго. Очень-очень долго. Не прекращаясь ни на минуту, очень быстро насыпав сугробы почти по колено. Но мне повезло, удалось подобрать старые мужские ботинки, которые были просто огромными, но благодаря крепким шнуркам я смогла зафиксировать их на ноге, и брюки. Я много, чего находила на своем пути — расшвырянные вещи, погибшие домашние питомцы, не сумевшие спастись дикие животные, выкорчеванные экзотические растения, остатки сорванных крыш, разломанная мебель. Я шла по местам стертых миров, убеждаясь в наступившем упадке и правдивости слов Сатуса — никого и ничего не осталось.
Когда к снегу добавился ветер, я поняла, что больше не смогу идти. И забралась на дерево, где несколько веток росли очень удачно, образуя что-то вроде люльки. В ней я и провела следующие дни, а может быть, даже недели. От окоченения спасла накидка, которая оказалась на меху.
После того, как колючие снежинки перестали сыпать на голову, я выбралась из своего импровизированного гнезда и отправилась дальше.
Было морозно. Снег хрустел под ногами, которые постоянно проваливались вниз, и приходилось прикладывать усилия, пробираясь через бесконечные заносы.
А потом появился он. Пришел один раз, напугав до икоты, и начал возвращаться регулярно.
Я назвала его Стужиком, потому что всегда перед его появлением дыхание перехватывало и легкие начинали ныть от холода.
Мы впервые столкнулись на одной из улиц заброшенного, вымершего города, где покосившиеся, просевшие под собственной тяжестью дома глядели на мир пустыми окнами, напоминающими глазницы черепа. Город по моим меркам был почти современным, и похожим на тот, в котором выросла я, только на сотню лет старее. Как если бы я перенеслась во времена черного-белого кино, джаза и сухого закона. В охваченные запустением квартиры я не поднималась, но видела несколько мертвых тел на улицах в странных позах, словно смерть застала этих людей в самый неожиданный момент, когда они занимались своими тривиальными повседневными делами.
Сперва я услышала жуткий быстро нарастающий гул и с перепугу даже присела, а потом из-за угла в конце улицы вышел он, огромный, похожий на обретший плотность привидение. Пару раз с шумом выдохнул, из крупных ноздрей вырвались клубящиеся пары. А после он направился прямо ко мне. И это было как оказаться вновь внутри кошмара, только теперь вместо Сатуса меня пригвоздило к месту из-за огромного, окутанного морозным, быстро распространяющимся вокруг туманом… быка. Не настоящего, магического, высотой с пятиэтажку, с чудовищной рогатой головой и приглушенно светящимися во тьме глазами.
Глухо, протяжно мыча, он подошел ко мне. Кивнул головой, обдав потоком ветра и марева.
Я на мгновение замешкалась, мелькнула шальная мысль, что бык может быть вполне себе плотоядным. Но встала и смело протянула к нему руку, потому что страх исчез также быстро, как и появился. Возможно, потому что я больше не видела смысла цепляться за жизнь. И была готова встретить смерть, пусть даже под копытами наполненного холодом быка. Но он ничего не делал, просто стоял и смотрел, ожидая, пока сделаю я. Я же просто отряхнулась, натянула повыше старый растянутый воротник, потерла ладони, в попытке согреться, хоть и понимая, что не поможет, а потом отправилась дальше.
Бык медленно и тяжело развернулся, едва не задевая полуразрушенные каменные фасады, чтобы направиться следом. С тех пор он взял в привычку периодически приходить, появляясь будто бы из ниоткуда, чтобы побыть рядом некоторое время. Чаще всего он просто меня сопровождал, следуя позади. Иногда помогал преодолевать препятствия, вроде поваленных деревьев, настолько огромных, что обойти их казалось занятием длиною в вечность, или рек с бурным течением, позволяя мне использовать его тело как мост, брошенный между берегами. Он молча следовал туда, куда я шла, а после, когда я сообщала, что хочу отдохнуть, уходил, тяжело ступая. К ни го ед . нет
Глядя ему вслед мне хотелось крикнуть, чтобы не уходил, позвать обратно, потому что с ним я ощущала себя на капельку лучше, чем без него. Но я никогда не мешала ему уходить, потому что знала — нельзя привязываться. Однажды он не придет. А я должна была привыкнуть к одиночеству и не рассчитывать на помощь. Никто не поможет.
Бывали ночи, когда я вообще не спала. Сон не наступал, даже не смотря на усталость и желание забыться, чтобы хотя бы ненадолго спастись от холода, неотступно следующего за мной. И тогда я лежала, глядя в черноту, похожую на бесконечный и бессмертный космос, наполненный идеями и ощущениями, размышляя почему этот мир выглядит именно так. А потом поняла. Он — это я.
И после этого стало легче. Облегчение принесли и новые сновидения, которые больше не были наполнены страданиями. Я видела во сне Милену, и Миранду, и Мерсину, и много других красивых женщин. Умных, добрых, смелых. Они улыбались мне, весело смеясь. И лишь Мерула стояла чуть в стороне, грустно глядя поверх моей головы.
Приблизившись, я поймала её взгляд, красный, больной, воспаленный.
— Я не хотела никому зла, я просто…, - задыхаясь, начала она. — Я… я — нежеланное дитя нелюбимой женщины. Милена… попала в беду, а результатом стала я. Мама с самого начала пыталась избавиться от плода, а когда не получилось решила, что отдаст ребенка. После родов она ушла, оставив меня повитухе. А та просто подкинула ненужного младенца на порог первого попавшегося дома. Мне повезло, женщина, у которой я оказалась не стала сдавать меня в приют, а вырастила как свою дочь. Я даже смогла поступить в Академию и закончить её. Хотя моя магия была такой слабой, что я теряла сознание после простейших заклинаний. Но была упорной и трудолюбивой. Так и справилась, заслужив уважение преподавателей. Им нравилась старательная студентка, которая просиживала ночи напролет за учебниками и конспектами.
— Как ты нашла Луана? — спросила я.
Мерула вздохнула.
— Я подрабатывала в магазинчике. Из-за моего слабого уровня мне не удалось получить хорошее распределение после Академии, а жить на что-то надо было, поэтому я согласилась на работу за гроши, но их хотя бы хватало на еду. Однажды я задержалась, хозяин привез новую партию товара и заставил меня до поздней ночи его разбирать. И вот, стоя у окна я заметила бредущего по улице мужчину, а следом за ним кралась… ожившая горгулья! Я такого сроду не видела, поэтому вышла и пошла следом. Но Луан очень быстро заметил меня… и попытался убить. Не смог, потому что горгулья…
— Что?
— Она меня защитила. Ценой своей собственной жизни. Наверное, это заинтересовало его… и он предложил мне деньги в обмен на сотрудничество. То, что я нуждалась в средствах было очевидно, так что, он играл наверняка.
— Что было дальше?
— Я просто делала то, что он говорил.
— И любовь к Феликсу тоже изображала по его приказу?
Мерула посмотрела на девушек, которые собравшись в круг, плели венки из цветов.
— Они создали единственный путь в первичный мир ради своей подруги, ради предка Феликса Янга. Чтобы когда ей станет совсем плохо она могла сбежать из дома демона.
— Она сбежала? — спросила я, глядя туда же, куда и Рула.
— Да. Но погибла, не справилась с дорогой. После её смерти информация о том, как найти тот, единственный путь, была утеряна. Вернее, так всем казалось… Но кое-кто знал. Это знание хранилось в семье Янгов.
— Волки, — кивнула я, — тщательно стерегущие всех женщин из рода. Но Иннелию не уберегли.
— Подумай вот о чем, Икас не мог пойти только против одного-единственного демона, — Мерула решительно повернула ко мне лицо, которому солнечный свет придавал мягкое золотое свечение. И сразу же без подготовки заявила: — Тебе следует быть осторожной.
— Тай, Луан или кто-то третий? — попыталась отшутиться я.
Мерула ответила невпопад.
— Ты же знаешь, что ты — его пара?
— Это неправда. Наша встреча, может быть, и судьбоносная, но лучше бы эта судьба нас не нашла.
— Дело не в судьбе и не в случае. Ты его пара, потому что он выбрал тебя, это сделало тебя его единственной. У демонов не бывает ничего случайного, только их выбор. Понимаешь?
— Нет.
— Тебя выбрал не только он, — сообщила Рула и где-то вдалеке загрохотал гром.
Я проснулась, ощущая, как на кончике языка бьется пульс, пульсирующий, резонирующий. И поняла, что он не мой. Это был пульс еще сохранившегося бытия.
— Еще не все потеряно, — прошептала я в пустоту одиночества, прижимая дрожащие пальцы к губам.
И продолжила свой путь, не зная, куда иду, но чувствуя, что обязательно должна идти.
Прошло время. Снег начал таять, Стужик появлялся все реже. Однажды он не захотел уйти и лег рядом, когда я сказала, что хочу спать. А когда проснулась его уже не было. Больше он не приходил. Это стало нашей последней встречей.
Собирая свои жалкие пожитки, которые состояли из пары грязных одеял и одной подушки, почти потерявшей форму и превратившейся в блин, я услышала плач. Жалобный тонкий писк котенка. Застыв на мгновение глупым изваянием, я рванула на звук.
Он ползал в зарослях колючего, криво разросшегося кустарника, лишенного всякой листвы, раня мягкие подушечки о колючки, царапая нос и громко мяукая в попытке выбраться из западни, но лишь сильнее в ней застревая.
Закатив рукава дряхлой одежки повыше, я полезла вглубь тонких веток. Колючки сразу же вспороли кожу, несколько капель крови капнуло на землю, но я не обращала внимания, целиком сосредоточившись на котенке, чей бело-рыжий окрас был слишком знакомым.
Ухватившись за тощее грязное тельце, я попыталась вытянуть котенка, но сухая ветка неудачно надломилась и воткнулась ему в живот. Котенок заорал еще громче и начала вырываться, применяя лучшее оружие всех котов — когти, тонкие и острые, как бритва. Я зашипела, сдерживая ругательства, рвавшиеся с языка, но не сдалась и не выпустила паршивца. Вместо этого я начала ломать ветки, препятствующие спасению тощей живности. Ладони очень быстро стали мокрыми от крови, но это было незначительное неудобство по сравнению с Сократом, который вдруг почему-то лишился прожитых лет, обратившись в мелкое пушистое, но не менее бесстыжее, чем прежде, создание.
— Эй! Тихо, тихо, — зашептала я, прижимая дрожащее тельце к себе, пытаясь согреть теплом собственного тела. — Не плачь, все хорошо.
Котенок замер, прислушался к моему голосу и… заорал еще громче, теперь с отчетливой претензией. И начал карабкаться по свитеру к голове.
— Ну, вот и куда ты ползешь? — вопросила я со смехом, потому что… была счастлива найти его. Живым. Пусть даже больше не говорящим. Зато теперь у него присутствовали оба глаза, что, возможно, было компенсацией за потерю разумности. — Как ты здесь оказался? И почему ты такой… мелкий?
Добравшись до моего плеча, котенок на некоторое время замер, запуская когти в ткань свитера и смешно балансируя, а после попытался перемахнуть через меня, чтобы дать деру.
Пришлось ловить, ухватившись за тонкую шкурку на загривке.
— Ты такой худой, — пробежавшись по хрупким ребрышкам, опечалилась я. — Чем же мне тебя накормить?
Сама я не ела. Вообще. А с некоторых пор даже не испытывала потребности в еде, поэтому легко переносила голодовку. Мое тело становилось худее, кожа приобретала серый оттенок, вены опасно проступали, оголяясь, словно провода, но голода я больше не чувствовала. А потому и не искала еду, хотя, наверное, где-то она все же возможно была.
Словно уловив направление моих мыслей, котенок затих и начал мурчать, потершись треугольной мордочкой о запястье.
— Да поняла уж, что ты мне тут голодный бунт устроил, — скривилась я. — Постараюсь решить проблему.
И сунула котенка в карман, где он свернулся калачиком и практически мгновенно уснул. Ласково погладив его пальцами и для надежности укрыв сверху дополнительным слоем одежды, я отправилась добывать для своего друга пропитание.
Я рассчитывала, что на моем пути вновь окажется какой-нибудь заброшенный город, где можно будет поискать продуктовые лавки или же просто забраться в чей-то дом. Но, несмотря на то, что я шла без остановки много часов, считая шаги, чтобы хоть как-то отмерять время, вокруг были лишь белые острова снега, перемежающиеся подмороженной пустынной землей, которая вскрылась после частичного таяния снега и была покрыта коркой льда после недавних повторных заморозков.
За все это время котенок ни разу не проснулся, продолжая мирно сопеть в моем кармане. Тепло от его хрупкого тельца я чувствовала сквозь ткань, улыбаясь от вернувшейся ко мне надежды.
— Прости, но я больше не могу, — прошептала я, прикладывая руку к карману и медленно опускаясь на колени, ощущая под ними грубую неровность некогда влажной, а ныне оледенелой земли.
Вынув из импровизированной котомки два скомканных старых одеяла, одно из которых было стеганным, а другое — из грубой колючей шерсти, я швырнула одно на другое перед собой и без сил упала сверху, даже не особо рассматривая, где остановилась на ночной привал. Сжавшись в комок, теснее прижала к себе слабо зашевелившегося Сократа. В попытке улечься поудобнее, он выбрался из кармана, прополз под свитером и прижался к моему животу, забавно щекоча усами. Глубоко вздохнув с облечением и благодарностью он затих. И мы уснули.
Проснулась я от странного скребущего звука. Села, недоуменно тряся головой и потирая сонные, не желающие разлипаться глаза. Некоторое время сидела, тупо пялясь в одну точку, а потом сообразила. Сократа рядом со мной нет.
Вскочила, заорав:
— Сократ!
На мгновение повисла тишина, мир будто застыл, прислушиваясь к моему воплю, а потом скребущий звук повторился вновь, теперь интенсивнее, громче.
— Что?… Где?…, - я бестолково завертела головой, а после разглядела непонятное шевеление вдали. И бросилась со всех ног туда.
Почти добежав до котенка, которому почему-то вздумалось побродить по округе в одиночестве, я поскользнулась. Ноги смешно взметнулись вверх, и я со всех размаху с громким «угух!» рухнула на попу, ударившись копчиком. Боль фейерверком выстрелила вдоль позвоночника, а я отчетливо расслышала хруст собственных костей.
Громко застонав, перекатилась, держась одной рукой за пятую точку, а другой упираясь, чтобы подняться. Ладонь погрузилась в снег и пальцы, нырнувшие глубже, заскребли по льду.
— Что? Это озеро? — размашистым движением я смахнула снег со льда и с удивлением поняла, что лежу на поверхности замёрзшего водоема, испускающего из своих недр насыщенное голубоватое свечение. Обескураженно обвела взглядом периметр озера. С одной его стороны топорщились битые каменные глыбы, будто кто-то выкорчевал и пережевал горы. Уцелела лишь одна скала, продолговатая, вытянутая, напоминающая стену, опасно отвесная и из-за этого кажущаяся неприступной. И было совершенно непонятно, каким образом в этой скале образовалось скопление пещер, напоминающих соты. Они были неравномерными, непропорциональными, какие-то входы были меньше, другие больше, отдельные проемы вовсе напоминали отверстия от попадания ядра. И все же, создавалось впечатление, что пещеры эти были не природными, а рукотворными и носили четкую функциональную и вполне определенную цель.
Напротив, в той стороне, откуда прибежала я, находился замок. Цвета графита, с миниатюрными балконами, шпилями и минаретами, ажурный и будто бы сложносочиненный, совершенно не монументальный, но, тем не менее, мрачный, на фоне безлюдного необитаемого пейзажа напоминающий последнего титана, удерживающего на своих негнущихся плечах падающую небесную твердь. Последний оплот в разрушительном вихре войны. Бесконечно одинокий, оставленный людьми и богами. В его островерхих чертах, ребристых сводах и воздушных опорах угадывались образы готических аббатств и средневековых аристократических обителей, в которых доминировал и подавлял абсолютизм власти и веры.
— И как я его сразу не заметила? — спросила саму себя я, с удивлением взирая на замок, в котором не подсвечивалось светом ни одно из многочисленных окон.
А Сократ продолжал скрести.
— Да что ты там нашел? Неужели жаренный свиной окорок? — вспылила я, подскочила на ноги, позабыв про боль, но сразу же о ней вспомнив и доковыляла до котенка, контролируя каждое движение.
Но мелкая и теперь совершенно неболтливая живность не одарила мое появление своим вниманием, продолжая яростно скрести когтями, периодически смешно шипя на лед в одном конкретном месте.
— Перестань, — вздохнула я, схватила пушистого поперек худого, ввалившегося живота, сунула в карман и всмотрелась в застывшую воду. — Ох…