- А ногу можно?
В очередном номере стенгазеты мы прочитали:
"Недавно Владислав Сизов на слова учителя: "Поднимите руку" - ответил: "А ногу можно?" Ну, кто из нас додумался бы до такого ответа? Никто! Один Сизов! Каждый, кто прочтет эти строки, должен выразить Владиславу Сизову свое непритворное восхищение!"
Ребята так и сделали.
Лира, одобрительно приговаривая: "Умница, умница", погладил Сизова по голове и получил в ответ тумака, но погладить успел-таки.
Митя восхищался долго и громко:
- Неужели и вправду так ответил? Ну, умен, умен!
- Ты скажи - кто тебя научил? Неужели сам додумался? - поинтересовалась Зина Костенко.
А Горошко, начитавшийся арабских сказок, сложил ладони над головой, низко поклонился Сизову и протянул нараспев:
- Прими мое восхищение, о гора мудрости!
Один Коломыта сказал веско и без обиняков - на то он и Коломыта:
- Дурень был, дурнем и остался!
Анюта не произнесла ни слова, но смотрела с удивлением я даже огорченно: видимо, не понимала, как это в здравом уме можно такое выкинуть. И он раза два оглянулся и поежился под этим взглядом.
Я еще раз убедился: Сизов умел измываться над родными, над теми, кто оказался слабее, кто подчинялся ему растерянно и безвольно, но не мог дать отпора дружной насмешке. Он поостерегся после этого случая грубить в школе и дома. Но ведь болезнь, загнанная внутрь, опаснее той, которая видна. Да и не того мы добивались, чтоб он стал осторожней и расчетливей.
* * *
- Я всегда радуюсь, когда нахальные влюбляются! - сказала как-то Зина.
Никто не успел спросить - отчего? Она ответила сама:
- Потому что робеют.
Нетрудно понять, о каком оробевшем нахале речь.
Мы даже удивились на первых порах, заметив, что Сизов притих. Притих не из трусости, как бывало, а - как бы это сказать - от полноты чувств. Я, конечно, и прежде знал, что любовь облагораживает, - кто этого не знает! И все же дивился этому превращению. Владислав стал следить за своим лицом оно уже не распускалось в безразличной туповатой гримасе. И глаза были уже не пустые, рыбьи, а человеческие. И уж конечно при Анюте ему больше не хотелось оказаться предметом насмешки или укора. Все так. Но обнаружились и другие черты характера, о которых мы раньше не знали.
- Чья это собака? - спросила про Огурчика Анюта в первый же день.
- Собака общая, а привел Катаев, - ответили ей.
Оказалось, Анюта очень любит собак. Дядя, у которого она жила последние два года, ни собак, ни кошек не терпел, но у соседа, страстного охотника, были два сеттера.
- Я без них скучаю. Как это хорошо, что у вас есть собака!
Катаев подвел Анюту к Огурчику. Она погладила пса, попала за ухом, улыбнулась, и Огурчик благосклонно лизнул ей щеку. Завязался разговор и у Коли с Анютой.
Обычно Николай не очень-то разговаривал с девочками, если и приходилось - задирался и подчеркивал свое мужское превосходство. Но сейчас он с непривычной мягкостью отвечал на каждый Анютин вопрос. Она рассказывала ему о сеттерах, он ей - о разных случаях из жизни Огурчика.
У Анюты, как и у сестры, оказались хорошие руки. Она несколько раз сбила себе пальцы в мастерской, но не пожаловалась. Вскоре деталь у нее уже не плясала и напильник шел уверенно.
Ей показывали и помогали охотно. Она в ответ негромко говорила: "Большое спасибо!"
Наташа была доверчива с людьми, Анюта - осторожна. Она первая ни к кому не подходила, ни о чем не спрашивала. Она не чувствовала себя дома. Наташа освоилась легко и на второй день глядела и говорила так, словно весь свой век жила у нас. Анюта помнила, что она сирота. Сначала ее воспитывала тетка, потом дядя - оба бессемейные. Теперь ее прислали сюда - и все потому, что она никому не нужна. Ее никогда никто не спрашивал, чего она хочет, она привыкла, что ею распоряжаются. Она принимала это покорно и тихо, но на ее лице я часто замечал, как и в первый день, безразличие и усталость.
Пятнадцатого числа каждого месяца мы праздновали день рождения.
В иные месяцы набиралось по десять новорожденных, и мы поздравляли их всех сразу. Лючия Ринальдовна готовила к чаю что-нибудь вкусное (счастливцы, кто родился летом, тогда угощение богатое - ягоды!), а отряд, которому принадлежал герой дня, что-нибудь ему дарил. Проснувшись поутру, новорожденный находил на стуле у кровати что-нибудь такое, о чем давно мечтал. Накануне он, конечно, долго не засыпал - все старался дождаться, когда и что ему положат. Но ни разу никто не дождался этой минуты: только под утро Галя неслышно клала подарок на стул у изголовья.
Явившись к чаю, новорожденный всегда находил у своего прибора еще и подарок от кого-нибудь из приятелей - безделушку, книгу; а Искра накануне работал как вол: его засыпали заказами на четверостишия, двустишия, только что не на оды! Он писал всегда с готовностью, только спрашивал:
- А что ты хочешь выразить?
Среди тех, чье рожденье праздновалось 15 декабря, была Анюта - мы знали это из ее бумаг.
Встав утром пятнадцатого, она с недоумением оглядела свой стул и спросила:
- Чье это, девочки?
- Твое, конечно! - сказала Лида. - Это тебе подарок. Мы же сегодня празднуем всех, кто в декабре родился.
Наташа соскочила с кровати и прошлепала босиком к сестре.
- Смотри! Смотри! - кричала она. - Кошелечек! Поясок! Книжка!
Наши ребята были не из балованных. Но и такого безмерного удивления, получив подарок, тоже никто не испытывал.
Выяснилось, что Анюте никогда ничего не дарили, а про дни рождения она только читала в книжках. Она сказала это не жалуясь. Просто сказала:
- У нас рождения не справляли. Дядя говорил: "Нелепый обычай праздновать приближение к смертному одру".
- Ух ты! - сморщив круглое румяное лицо, воскликнула Зина. - Веселый у тебя дядя!
А Галя потом призналась, что едва не сказала просто: "Дурак твой дядя!" - но вовремя прикусила язык.
Однако пояс, кошелек, книжка - это было еще не все.
В начале декабря Искра попросил у меня пятнадцать рублей. Я не стал спрашивать на что, и выдал. Вернувшись из города, он показал мне рисованный воротничок - такие продавались тогда, - голубой, с золотыми крапинками но краю.
- Как на ваш глаз, Семен Афанасьевич? Если подарить, понравится? сказал он, глядя в сторону.
Я чуть было не спросил, кого это он хочет одарить, но спохватился и сказал бодро:
- Очень красивая вещь!