- Стыдно, когда женщина плачет, а когда мужчина плачет - это очень хорошо!
Смотрю на Митю - всерьез он или шутит? Он все реже шутит сейчас и, кажется, любому другому обществу предпочитает общество Шурки и Лены.
- Эх, Леночка, - услышал я однажды, - бывают же такие счастливые - в рубашках родятся! А я -в одной майке...
Читать Мите запрещено, а мысль о занятиях гложет его. Лена читает ему вслух учебники по литературе, истории и географии. Хуже с химией и физикой тут Лена то и дело спотыкается о формулы. Лида готова читать Мите всякую свободную минуту, но Митя не любит, когда она приходит.
Однажды я слышу - и едва верю, что это говорит он Митя:
- Нет, не надо читать, ты плохо читаешь. - И, помолчав добавляет: - Что ж ты не обижаешься? Я же тебя обидел!
Лида уходит, и больше я ее в нашей комнате не вижу.
- Зачем ты так? - спрашиваю я.
- Больно жалобно глядит. Не надо мне этого.
Шурка так хочет чем-нибудь услужить, так хочет! Но читать... читать он пока не мастер и только с завистью смотрит на Лену.
- Семен Афанасьевич, - говорит как-то вечером Митя, - а с одним глазом в медицинский примут?
- Мы ведь условились про это не думать!
- Есть не думать.
Но он думает. Вижу, знаю: думает. Он мечтал об автодорожном. А сейчас, видно, соображает, прикидывает - что бы выбрать другое, если глаз пропадет?
Медицинский? Наизнанку вывернусь, поперек себя лягу, Шеина заставлю помочь нам, а сделаем так, что его примут.
Значит, я и сам допускаю, что глаз может пропасть? Не хочу! Ни за что! Но если?..
А через несколько дней я с порога увидел: он стоит у окна, закрыв ладонью здоровый глаз, и смотрит больным.
- Митя? - окликаю я тихо.
Он оборачивается. На застигнутом врасплох лице - смятение.
- Семен Афанасьевич! Я замечаю - мутнеет и мутнеет. Будто все пеленой покрывается. Вот сегодня одну раму от окна вижу, а больше ничего...
- Не будем ждать, пока кончится месяц. Надо в Одессу!
* * *
На другое утро приходит Шеин и с ним Лидия Павловна. Лицо у Ивана Никитича суровое, неприветливое, но на нем сегодня нет выражения безучастности.
- Вчера вечером я узнал о несчастье с Митей. Семен Афанасьевич! Как же вы могли не сказать мне?
- Вам не до нас, Иван Никитич.
- Стыдно вам. У человека, кроме горя, есть еще и обязанности. Я врач.
И мне действительно становится стыдно, но он не дает мне вымолвить ни слова.
- Мы поедем к Филатову. Втроем поедем - Лидия Павловна, Митя и я. Если Филатов положит Митю к себе в клинику, Лидия Павловна останется с ним в Одессе.
- Но как же...
- Мы и так у вас в неоплатном долгу, - говорит Лидия Павловна.
Галя морщится, как от зубной боли.
- Не будем о долгах, - резко говорит Иван Никитич. - Собирайте Митю, в дорогу - чем скорее, тем лучше!
Мы собираем Митю в дорогу. Собираем с надеждой, не позволяя себе думать о неудаче.
Сизов все время вертится рядом. Митя сейчас у всех на сердце. А кто повезет Митю к самому лучшему доктору? Иван Никитич. А кто такой Иван Никитич? Владиславу Сизову дед! То-то же!
Суета у нас не тревожная, а радостная. Нынче никто не хочет думать о плохом. Вот пока ждали, было смутно на душе: нет ничего хуже, чем ждать сложа руки.
Катаев все спрашивает: может, Филатов приставляет новые руки вместо ломаных? Но он-то как-нибудь обойдется и старой рукой - уже снят гипс, и только по вечерам Галя ловит Николая, чтобы сделать руке теплую ванну. Нужна еще и гимнастика, за этим следят Федя и Лира. Если рука не начнет работать, как прежде, какой же из него летчик?
Анюта, с тех пор как с Колей случилась беда, стала с ним помягче. Чаще к нему обращается, не так холодно смотрит. Но он не хочет этого. Не надо ему жалости.
- Вот и будут, как журавль и цапля, - с досадой заметет Лючия Ринальдовна. Она сейчас по горло занята сборами - печет и жарит на дорогу Мите.
И только двое в эти дни не находят себе места - Шурка и Лида. Шурка плачет, размазывая слезы по своей оливковой физиономии. Лида смотрит хмуро, отвечает односложно, разговаривая, смотрит в сторону.
- Лида, - окликает ее,Митя, - хочу попросить тебя: пригляди тут за Шуркой. Только с ним надо построже, а то совсем распустится!
Лида поднимает глаза на Митю, и такая в них любовь, такая благодарность, что Митя отводит взгляд, а я спешу отвернуться.
...Не люблю провожать. Не люблю прощаться - ни на день ни на час. Разве всегда знаешь, не превратится ли час в месяц и день - в долгие годы?
Последнее объятие, последний взмах руки. Поезд трогается, мы идем рядом с вагоном, он все обгоняет, обгоняет нас Митя кричит с площадки:
- Не беспокойтесь! Все будет хорошо! Уж я знаю!
Мы с Галей смотрим вслед. Вот один последний вагон, все дальше и дальше, вот одна черная точка. Вот нету и ее.
...Через десять дней пришло письмо от Ивана Никитича. У Мити в пораненном глазу - помутнение роговицы. Надо делать пересадку ткани. Филатов согласен положить его к себе и скоро сделает операцию. Но потом Митя должен будет остаться в больнице на год - пока ткань не приживется. Если приживется хорошо, зрение возвратится полностью.
- Не станем подавать в Криничанское летное училище, подадим в Одесское, - сказал Федя. - Все-таки навещать будем, ему веселее.
- А как же школа? Останется на второй год? - спросил Витязь.
- Зато... зато я его догоню, будем в одном классе! - И, тотчас поняв, что сказала лишнее, Лида выбегает из комнаты.