- А я посмотрел-посмотрел и ушел. Холодно было потому что!
Ребята кто почтительно, а кто с одобрением разглядывают синяк.
- Ого! С такой отметиной не потеряешься.
Ясно одно: до них еще не доходит, что их общий труд сведен на нет какой-то дурацкой выходкой. А Катаев сидит на подоконнике и пренебрежительно, боком поглядывает на Любопытнова.
- Ничего не понимаю! - говорю я. - Катаев! Ты лазил на крышу?
- Лазил, - отвечает он хладнокровно.
- И развалил поленницу?
- Развалил.
- Гордо отвечаешь, - сказал я. - Придется сложить дрова.
- А кто будет складывать? - с интересом спросил Катаев.
- Ты.
- Я? Вот еще! Больно надо! Дрова и так хороши, что в поленнице, что в куче.
- Что ж, ладно. Витязь, собирай отряд, одевайтесь и сложите дрова.
- Семен Афанасьевич, - робко возразил Крикун, - а как же, ведь сегодня в школе кино? Нам уже идти пора.
- Сегодня вам в кино не идти - будете убирать дрова.
В первую минуту Катаев отнесся к моим словам вполне равнодушно, просто не поверил им. Но когда ребята столпились у вешалки, разбирая шапки и натягивая пальто, он всполошился и соскочил с подоконника:
- Я сам пойду!
- Сиди, сиди отдыхай, - мирно ответил Крикун.
- Семен Афанасьевич! - закричал Катаев. - Пускай они в кино идут! Пускай идут, а то хуже будет!
- Оставьте, - велел я. - Катаев сам справится.
Катаев нахлобучил шапку, рывком вдел руки в рукава куртки и выскочил за дверь. Ребята повалили за ним, вышел я и с крыльца увидел, как он с остервенением принялся за работу.
- Идите отсюда! Чего не видали? - огрызнулся он на Витязя, Любопытнова и еще двоих-троих, кто сунулся ближе.
- Давай вместе! Быстро кончим, и вое пойдем, - предложил Витязь.
- Не пойду я. Подумаешь, кино я не видал, - сквозь зубы отвечал Николай. - Да идите же вы! Опоздаете!
Когда мы возвращались, я еще от калитки увидел: у сарая аккуратно сложена поленница; в свете луны голубел раскиданный метлой снег, и на нем ни щепочки. Надо сказать, одному человеку тут пришлось изрядно поработать.
Заслышав нас, Катаев выскочил на крыльцо:
- Не опоздали?
- Один складывал? - спросил я вместо ответа.
- Любопытнов помогал, - ответил он угрюмо.
- Кто ему разрешил? Любопытнов, кто тебе разрешил вмешиваться не в свое дело?
- А вы придираетесь! - закричал Катаев. - Ко мне придираетесь... потому что я с вами спорил, когда вы про планы говорили!
- Да ты, я вижу, просто дурак, - ответил я с сердцем.
- А вы... Вы не имеет права выражаться... Обзывать не имеете права!
Вечером ко мне постучался Василий Борисович.
- Я хочу сказать, - начал он с порога, - что не согласен с вами.
"Не успел приехать и уже не согласен", - мелькнуло у меня.
- Вы, наверно, думаете, - продолжал он: - "Вот, только приехал и уже лезет со своими несогласиями".
Невольно смеясь, я признался, что и впрямь так подумал. А в чем же несогласие?
- Во-первых, Любопытнов ни в чем не виноват. Он решил помочь товарищу, и я не вижу в этом преступления.
- Преступления нет, конечно, но есть такое понятие - дисциплина. Катаев был наказан...
- Наказан? Да разве можно наказывать трудом? Я понимаю так: испортил работу - сделай ее заново, разрушил - восстанови. И если Любопытнов не пошел в кино, остался с товарищем и помог ему, то убейте меня, не знаю, за что его укорять. И что это значит: "Не вмешивайся не в свое дело"? Мне кажется, мы их как раз тому и учим, чтоб они во все вмешивались. Нет, тут вы ошиблись.
Я с детства помню эту кость, которая становится поперек горла и мешает сказать: "Да, я ошибся".
- Не буду врать, не буду отпираться, - сказал я, стараясь проглотить эту проклятую кость, - вы правы, это я сгоряча. A все же Любопытнов должен был спросить меня, или вас, или командира.
- Разрешите, мол, помогу товарищу? Да вы же первый подумали бы: "Ах ты хвастунишка!" Уж решил помочь, так и помогай без рекламы. Правильно я говорю?
- Ну, правильно.
- А теперь еще... насчет дурака. Тоже сгоряча?
- Да как же вы не понимаете, что я бы и сыну так сказал?
- Ну, по-моему, и сыну не обязательно. Но с этими детьми мы еще не заслужили права разговаривать по-отцовски. Мы знаем их без году неделя, а если говорить по совести вовсе не знаем. И друзьями им еще не стали.
- Никто-никто из ребят в Березовой Поляне не обиделся бы на меня. Там каждый мальчишка отличил бы грубость от резкого слова, сказанного сгоряча.