Фрэнк Герберт, Билл Рэнсом
Эффект Лазаря
(Пандора - 2)
Пер. с англ. Э. Раткевич
Роман классика современной фантастики Фрэнка Герберта, впервые
переведенный на русский язык, продолжает историю освоения водного
мира, начатую в романе "Ящик Пандоры". С тех пор как погиб
последний из естественных островов Пандоры, минуло несколько
поколений. Общество планеты расслоилось на островитян, по воле волн
дрейфующих в своих органических городах, и мутантов-морян, для
которых вода стала родной стихией. Напряжение между ними растет,
готовое вылиться в открытый конфликт. Все надежды на второе
пришествие Корабля, ставшего для людей этого мира воплощением
Господа Бога.
Брайану, Брюсу и Пенни - за те
годы, что они ходили на цыпочках,
покуда папа работал.
Фрэнк Герберт
Всем целителям, что облегчают
наши страдания; всем, кто кормит
ближних, прежде чем требовать от них
добродетели; всем нашим друзьям - с
любовью и признательностью.
Билл Рэнсом
Анналы утверждают, будто двойная
система не способна поддерживать
жизнь. Но мы нашли жизнь здесь, на
Пандоре. За исключением келпа - она
была враждебной и смертоносной, но
все же это была жизнь. Гнев Корабля
отяготел над нами, ибо мы уничтожили
келп и нарушили равновесие этого
мира. Мы, немногие выжившие, зависим
от бесконечного моря и ужасных причуд
двух солнц. То, что мы вообще выжили
на наших хрупких клон-плотах,
проклятие в той же мере, что и
победа. Это - время безумия.
Из дневников Хали Экель
Дьюк почуял запах горелой плоти и паленого волоса. Он чихнул, снова чихнул и заскулил. Его единственный зрячий глаз слезился и болел, когда он попытался открыть его рукой. Его мама была вне. Слово "вне" он мог произнести, хотя не мог бы точно определить местоположение и форму этого "вне" - только знал смутно, что живет на клон-плоту, принайтованном к черному каменному утесу, единственному остатку суши Пандоры. Еще он мог выговорить "ма" и "горит". Запах гари усилился. Дьюк испугался. "Может, нужно что-то сказать?" - подумал он. По большей части он не говорил: мешал нос. Зато мог высвистывать носом. Мама его понимала и свистела в ответ. У них было более сотни таких свистослов, понятных обоим. Дьюк наморщил лоб при этом его толстенький носик развернулся - и засвистел, поначалу вопросительно, чтобы узнать, нет ли матери поблизости.
"Ма? Где ты, ма?"
Он пытался уловить шлепанье босых пяток по мягкой палубе плота, которое не спутал бы ни с каким другим.
От запаха гари стало трудно дышать. Дьюк чихнул и прислушался: по коридору сновало множество ног - такого топота ему и слышать-то не доводилось - но ни одни из них не принадлежали ма. Раздавались крики - все сплошь слова, которых Дьюк не знал. Он сделал глубокий вдох и издал самый громкий свист, на какой только был способен. Его тоненькие ребра мгновенно разболелись, а голова закружилась.
Никто не ответил. Вход оставался закрытым. Никто не вынул его из-под сбившегося одеяла и не прижал к себе.
Преодолевая боль в груди, Дьюк разлепил правое веко двумя отростками правой руки и обнаружил, что комната погружена во мрак - лишь тонкая биомасса стены слабо светилась в темноте. Мрачный оранжевый свет отбрасывал на пол жуткие отсветы. Едкий дым висел под потолком, как облако, протягивая к лицу Дьюка маслянисто-черные щупальца. К топоту и крикам за стеной прибавились новые звуки. Стало слышно, как за рдеющей стеной волокут и роняют что-то тяжелое. Охваченный ужасом, Дьюк свернулся под одеялом в комочек.
Дым был влажным и горьким - совсем не таким приторным, как в тот раз, когда обогреватель прожег стенку. Дьюк помнил обугленную дыру в подтаявшей биомассе перегородки между их комнатой и соседней - он тогда просунул голову в отверстие с обгоревшими краями и посвистел соседям. Но теперь запах был совсем другим, да и стенка не растаяла.
К внешним звукам прибавилось клокотание, словно котелок кипел на плите - но мама ничего не варила. К тому же звук был слишком громким громче даже, чем весь остальной шум. Крики стали ближе.
Дьюк отбросил одеяльце, босой ногой ступил было на пол и вскрикнул.
"Горячо!"