Но улыбающийся малый вообще ничего не сказал, проехав мимо Юргена, потому что не в обычае Гарпократа разговаривать.
"Этого вполне достаточно, - размышлял Юрген, - если он привык приводить окружающих в смущение и остолбенение".
После чего Юрген стал свидетелем значительной суматохи, вызванной игрой в кустах сатира с ореадой.
- Но этот лес просто несносен! - сказал Юрген. - Есть ли у вас, люди Леса, хоть какая-то этика и мораль? Есть ли у вас чувство приличия, разве можно резвиться в рабочий день?
- Нет, - ответил Сатир, - конечно же, нет. Ни у кого из моего народа ничего такого нет, а естественным занятием всех сатиров является то, что ты сейчас прервал.
- Вероятно, ты говоришь правду, - сказал Юрген. - Все же тебе следует стыдиться того, что ты не лжешь.
- На самом деле, стыд для сатира что-то неслыханное! Слушай, ты, в блестящей рубахе, убирайся прочь! Мы изучаем эвдемонизм, а ты несешь чушь; и я занят, а ты мне мешаешь, - сказал Сатир.
- Кстати, на Кокаине, - сказал Юрген, - эвдемонизмом занимаются в помещении при закрытых дверях.
- А ты когда-нибудь слыхал, чтобы сатир находился в помещении?
- Спаси нас от зла и вреда! Но какое это имеет отношение к моим словам?
- Не пытайся увильнуть, ты, блестящий идиот! Сейчас ты сам видишь, что несешь чушь. И повторяю, что такая неслыханная чушь меня раздражает, сказал Сатир.
Ореада вообще ничего не говорила. Но она тоже выглядела рассерженной, и Юрген подумал, что, вероятно, ореад не принято спасать от эвдемонизма сатиров.
И Юрген их оставил. И еще дальше в лесу он нашел лысого коренастого человека с большим пузом, толстым красным носом и очень маленькими мутными глазками. Сейчас этот старик был до такой степени пьян, что даже не мог идти: он сидел на земле, прислонившись к стволу дерева.
- Весьма недостойно находиться в таком состоянии с раннего утра, заметил Юрген.
- Но Силен всегда пьян, - ответил лысый человек, с достоинством икнув.
- Так, значит, ты еще один из местных! Ну, и почему же ты всегда пьян, Силен?
- Потому что Силен - мудрейший из Лесного Народа.
- Ах, прошу прощения. Наконец-то нашелся хоть один, чьи извинения за свои ежедневные занятия внушают доверие. Тогда, Силен, раз ты так мудр, расскажи мне, неужели действительно для человека наилучшая судьба - вечно быть пьяным?
- Вообще-то нет. Пьянство - радость, уготованная богам, а люди разделяют ее совершенно нечестиво, и их соответственно наказывают за такую наглость. Людям лучше вообще не рождаться. А уж родившись, умереть как можно быстрее.
- О да! А если не удастся!
- Третья наилучшая вещь для человека - делать то, что от него ожидают, - ответил Силен.
- Но это же Закон Филистии, а с Филистией, как мне сообщили, Псевдополь находится в состоянии войны.
Силен задумался. Юрген обнаружил, что в этом старике весьма неприятным являлось то, что его мутные глазки не моргали, а веки вообще не шевелились. Его глаза двигались, словно волшебные глаза раскрашенного изваяния, под совершенно неподвижными красными веками. Поэтому было неприятно, когда эти глаза смотрели на тебя.
- Я скажу тебе, малый в блестящей рубахе, одну тайну: филистеры сотворены по образу Кощея, который создал все таким, какое оно есть. Подумай об этом! Так что филистеры делают то, что от них ожидают. А жители Левки сотворены по образу Кощея, который создал еще и многое другое таким, какое оно есть. Поэтому народ Левки делает то, что принято, оставаясь верным классической традиции. Подумай также и об этом! А потом выбери себе в этой войне какую-нибудь сторону, помня, что ты все равно на стороне глупости. А когда произойдет то, что произойдет, вспомни, как Силен точно предсказал тебе все, что произойдет, задолго до того, как это произошло, поскольку Силен так стар, так мудр и так непристойно пьян, и ему очень-очень хочется спать.
- Да, конечно, Силен. Но как закончится эта война?
- Тупость победит тупость, но это неважно.
- О да! Но что станет в этой битве с Юргеном?
- И это неважно, - утешающе произнес Силен. - Никто о тебе не побеспокоится. - И на этом он закрыл свои жуткие мутные глаза и заснул.
И Юрген, покинув старого пьяницу, собрался покинуть и этот лес. "Несомненно, что весь народ Левки решил делать то, что принято, - размышлял Юрген, - по бесспорной причине, таков их обычай, и он всегда будет таковым. И они воздержатся от этих занятий только тогда, когда кошка начнет есть желуди. Так что достаточно мудро будет не вдаваться дальше в этот вопрос. В конце концов, эти люди, возможно, правы. И, определенно, я не могу зайти так далеко, чтобы утверждать обратное. - Юрген пожал плечами. - Но все же, в то же самое время!.."
Возвращаясь к своей хижине, Юрген услышал страшный вой и ор, словно вопили сумасшедшие.
- Привет тебе, дочь многоискусного Протогона, получающая удовольствие в горах и битвах и в барабанном бое! Привет тебе, лживая спасительница, матерь всех богов, что спешит теперь, удовлетворенная долгими скитаниями, чтобы благоприятствовать нам!
Но шум становился все более неприятным, и Юрген на всякий случай отошел в кусты. И тут он стал свидетелем прохождения по лесу весьма примечательной процессии. У этой процессии были достаточно необычные особенности, которые заставили Юргена поклясться, что тот желанный миг, когда он, целый и невредимый, выйдет из леса, отметит собой окончание его последнего визита туда. Затем изумление переросло в ужас: ибо теперь мимо него двигалась Матушка Середа, или, как ее назвала Анайтида, Асред. В этот раз вместо полотенца на голове у нее была своего рода корона в виде венка из падающих башен; она держала в руке большой ключ, а ее колесницу везли два льва. Ее сопровождали бритоголовые поющие мужчины, и было очевидно, что эти люди расстались с собственностью, которую весьма ценил Юрген.
- Несомненно, - сказал он, - это самый что ни на есть опасный лес.
Юрген спросил позднее об этой процессии и получил от Хлориды сведения, удивившие его.
- И это существа, которые, как я думал, являются поэтическим украшением речи! Но что в таком почтенном обществе делает эта старушка?
Он описал Матушку Середу, и Хлорида рассказала, кто она такая. Тут Юрген покачал своей головой с прилизанными черными волосами.
- Вот еще одна тайна! Однако, в конце концов, меня не волнует, если эта старушка предпочитает дополнительную анаграмму. Я должен критиковать ее в последнюю очередь, поскольку по отношению ко мне она была более чем щедра. Я сохраню ее дружбу с помощью безотказного средства: уйду с ее дороги. О, я определенно уйду с ее дороги сейчас, когда понял, что сделали с мужчинами, которые ей служат.
А после этого Юрген и Хлорида жили вместе весьма счастливо, хотя Юрген и стал находить, что его гамадриада чуточку непонятлива, если вообще не бестолкова.
"Она меня не понимает и не всегда относится к моей мудрости с должным уважением. Это несправедливо, но кажется неизбежной чертой семейной жизни. Кроме того, если б какая-нибудь женщина понимала меня, она бы из чувства самосохранения отказалась выйти за меня замуж. В любом случае, Хлорида милая, загорелая, пухленькая, сладенькая куропаточка. А ум в женщине, в конце концов, совершенно неуместная добродетель".
И Юрген не вернулся в Лес, но не пошел и в город. Ни Полевой Народ, ни, конечно же, Лесной не входил никогда в городские ворота.
- Но, по-моему, тебе бы понравились красоты Псевдополя, - говорит Хлорида. - И их красавица-царица, - добавила она почти так, словно говорила без задней мысли.
- Милая моя женушка, - говорит Юрген, - я не хочу показаться хвастуном. Но в Евбонии!.. В общем, когда-нибудь мы действительно должны вернуться в мое королевство, и ты сама посмотришь на пару дюжин моих городов - Зиф, Эглингтон, Пуассье, Газден, Берембург. И тогда ты согласишься со мной, что эта деревушка Псевдополь, хотя по-своему и достаточно хороша... и Юрген пожал плечами. - Но чтобы сказать больше!..
- Порой, - говорит Хлорида, - я гадаю, есть ли такое место, как твое прекрасное королевство Евбония. Определенно, оно становится больше и великолепнее с каждым разом, когда ты о нем рассказываешь.
- Так, может быть, - спрашивает Юрген, скорее задетый, чем рассерженный, - ты подозреваешь меня в неискренности или, точнее, в самозванстве?
- Какая разница? Ты же Юрген, - радостно отвечает она.
И мужчина был тронут, когда она улыбнулась ему, оторвавшись от сверкающего причудливого вышивания, над которым Хлорида, похоже, трудилась бесконечно. Он ощущал нежность по отношению к ней, странным образом граничащую с угрызениями совести. И ему казалось, что если б он знал более прелестных женщин, он бы определенно никогда не нашел среди них более милую, чем его пухленькая, трудолюбивая, жизнерадостная женушка.
- Дорогая моя, мне не хочется снова видеть царицу Елену - это факт. Я доволен здесь, с женой, соответствующей моему положению, достойной моих способностей и бесконечно превосходящей мои заслуги.
- А ты очень часто думаешь о той светловолосой дылде, король Юрген?
- Это несправедливо, и ты, Хлорида, обижаешь меня незаслуженными подозрениями. Мне больно думать, моя милая, что ты оцениваешь связывающие нас узы как слишком непрочные, если считаешь, что я способен разорвать их хотя бы в мыслях.