- А кто такой Калки, сударыня?
- Пока никто. Но он явится в виде жеребца. Меж тем его Закон предшествует ему, так что я мирно провожу свой отпуск в Аду, и никто мне, как бывает обычно, не досаждает.
- А кто же это делает обычно, сударыня?
- Вы должны понять, что на земле у вампирки нет покоя, поскольку множество красивых малых вроде вас расхаживают повсюду, горя желанием быть погубленными.
- Но как, сударыня, получилось, что вы стали вампиркой, если такая жизнь вас не радует? И как вас зовут?
- Мое имя, сударь, - печально ответила вампирка, - Флоримель, потому что моя натура, не меньше, чем внешность, была прекрасна, как полевые цветы, и сладка, как мед, который пчелы (предоставляющие нам такие восхитительные образцы производства) добывают из этих цветов. Но досадное несчастье все это изменило. Однажды мне случилось заболеть и умереть (что, конечно, могло произойти с кем угодно), а когда похоронная процессия покидала дом, через мой гроб перепрыгнула кошка. Это самое ужасное несчастье, какое только могло постигнуть бедную умершую девушку - всеми уважаемую и к тому же швею нарасхват. Хотя даже тогда худшее можно было предотвратить, не будь моя невестка той, кого называют "человечными", и по-идиотски привязана к этой кошке. Поэтому кошку не убили, а я, конечно же, стала вампиркой.
- Да, я понимаю, что это было неизбежно. И все же это едва ли кажется справедливым. Мне жаль тебя, моя милая. - И Юрген вздохнул.
- Я бы предпочла, сударь, чтобы вы не обращались ко мне так фамильярно, поскольку мы с вами пренебрегли формальностями и не представлены друг другу. А при отсутствии общих знакомых этого должным образом не сделать.
- У меня нет под рукой герольда, так как я путешествую инкогнито. Однако я - тот самый Юрген, который недавно сделался императором Нумырийским, королем Евбонийским, принцем Кокаиньским, герцогом Логрейским и о котором вы, без сомнения, слышали.
- Разумеется! - ответила она, поправляя прическу. - И кто бы мог подумать - встретить ваше высочество в таком месте!
- Императору говорят "величество", моя милая. Это, конечно, лишь деталь, но при моем положении приходится быть слегка требовательным.
- Вполне понимаю, ваше величество. На самом деле я могла бы различить ваш титул по вашему прелестному одеянию. Я могу лишь умолять вас посмотреть сквозь пальцы на непреднамеренное нарушение этикета. И смею добавить, что доброе сердце открывает великолепие своей снисходительности посредством интереса, который ваше величество только что проявили к истории моей беды.
"Честное слово, - подумал Юрген, - в этом потоке слов я, кажется, узнаю воображение моего отца в гневе".
Затем Флоримель рассказала Юргену о своем ужасном пробуждении в могиле и о том, что случилось там с ее руками и ногами, покуда она против своей воли питалась отвратительнейшим способом, погубив сперва свою родню, а затем и соседей. Сделав это, она воскресла.
- Но та кошка все еще была жива, и это меня беспокоило. Тогда я положила конец этой истории. Я забралась на церковную колокольню - не одна, но о том, кто был со мной, я предпочитаю не говорить. И в полночь я ударила в колокол так, что все, слышавшие его, заболели и умерли. А я заплакала, поскольку знала, что, когда будет погублено все, что было близко мне в первой жизни во плоти, я буду вынуждена отправиться в новые края на поиски пищи, которая лишь одна может прокормить меня, а я всегда была искренне привязана к дому. Так что, ваше величество, я навсегда бросила шитье и стала прелестной опасностью, проносящимся над землей опустошением, злом, поражающим по ночам, несмотря на мое отвращение к работе в ночное время. И я крайне не люблю то, что делаю, ибо печальная судьба - стать вампиркой, но при этом сочувствовать своим жертвам и, в частности, их бедным матерям.
[Рис. 6]
Юрген утешил Флоримель и обнял ее.
- Ну, полно! - сказал он. - Я еще увижу, как приятно проходит твой отпуск. А я намерен обращаться с тобой справедливо.
Затем он кинул взгляд в сторону на свою тень и прошептал предложение, вынудившее Флоримель вздохнуть.
- По условию моей судьбы, - сказала она, - ни в какое время в течение девяти жизней кошки я не могу отказаться от этого. Все же утешительно, что вы - император Нумырийский и имеете доброе сердце.
- О, и многое другое, моя милая! И я вновь уверяю тебя, что намерен обращаться с тобой справедливо. Флоримель провела Юргена сквозь неизменный сумрак Геенны, похожий на полумрак серого зимнего дня, к тихой расселине у Моря Крови, которую она очень мило обставила, подражая уюту своего девичьего дома. Она зажгла свечу и пригласила Юргена к себе в расселину. А когда Юрген уже собрался войти, он увидел, что тень идет за ним в дом вампирки.
- Давай потушим свечу! - сказал Юрген. - Я сегодня видел столько пламени, что у меня устали глаза.
Флоримель затушила свечу с доброжелательностью, порадовавшей Юргена. Теперь они находились в кромешной тьме, а в темноте никто не видит, что происходит. Но Флоримель теперь доверяла Юргену, а его нумырийские притязания были признаны в ее самой первой реплике.
- Вначале я подозрительно отнеслась к вашему величеству, - сказала Флоримель, - поскольку всегда слышала, что у любого императора великолепный скипетр, а вы тогда ничего такого не показали. Но сейчас я почему-то уже в вас не сомневаюсь. А о чем думает ваше величество?
- Я размышляю о том, моя милая, - ответил Юрген, - что у моего отца весьма сносное воображение.
ГЛАВА XXXVIII
Касающаяся одобренных прецедентов
В дальнейшем Юрген жил в Аду и подчинялся обычаям этой страны. А история рассказывает, что через неделю, а может, через десять дней, после встречи с Флоримелью Юрген женился на ней, чему нисколько не помешало то, что у него было еще три жены. Он обнаружил, что черти высоко ценят полигамию и ставят ее выше простого умения мучить проклятых, буквально истолковывая поговорку, что лучше жениться, чем сгореть.
- А прежде, - сказали они Юргену, - едва ли можно было встретить брак, не отмеченный клеймом "сделано на Небесах". Но с тех пор, как мы воюем с Раем, мы отобрали это ремесло у наших врагов. Так что, если угодно, можно жениться и здесь.
- Значит, - сказал Юрген, - я женюсь на скорую руку, да на долгую муку. А можно здесь получить развод?
- О, нет, - сказали ему. - Мы торговали ими какое-то время, но обнаружили, что все, получившие развод за счет нашего усердия, за то, что они наконец освободились, благодарят Небеса. Перед лицом такой неблагодарности мы оставили это невыгодное ремесло, и теперь на этом месте мастерская по пошиву мужской одежды на старых, узаконенных основаниях.
- Но такие паллиативы неудовлетворительны, и мне хотелось бы узнать, что вы делаете в Аду, когда жен больше уже нельзя терпеть.
Все черти покраснели.
- Этого мы предпочли бы не говорить, - сказали они, - ибо это может дойти до их ушей.
- Теперь я понимаю, - сказал Юрген, - что Ад - место точно такое же, как любое другое.
Так Юрген и прелестная вампирка должным образом поженились. Сперва Юргену подстригли ногти, и обрезки отдали Флоримели. Перед ними положили метловище, и они переступили через него. Затем Флоримель трижды сказала: "Темой!" - а Юрген девять раз ответил: "Аригизатор!". А после всего императору Юргену и его невесте подали горячий отвар дикой капусты, и, совершив это "венчание вокруг ракитового куста", черти скромно удалились.
Юрген жил в Аду и подчинялся обычаям этой страны и какое-то время он был вполне всем доволен. Теперь Юрген делил с Флоримелью ту тихую расселину, которую она обставила, подражая уюту девичьего дома. А жили они весьма добропорядочно на окраине Геенны, на берегу моря. В Аду, конечно же, нет воды. На самом деле ввоз воды запрещен под угрозой суровых наказаний из-за возможного использования ее для крещения. Это же море состояло из крови, пролитой благочестием при содействии царству Князя Мира, и считалось самым большим из существующих океанов. И это объясняло бессмысленную поговорку, которую так часто слышал Юрген, что Ад вымощен благими намерениями.
- В конце концов, Епиген Родесский прав, - сказал Юрген, - предположив опечатку: должно стоять слово "вымочен".
- Разумеется, ваше величество, - согласилась Флоримель. - Я же всегда говорила, что у вашего величества замечательная проницательность, не считая учености вашего величества.
У Флоримели был вот такой обходительный способ выражаться. Тем не менее, все вампиры имели свою слабую струнку: они питались силой и молодостью своих возлюбленных. Так что однажды утром Флоримель пожаловалась на недомогание и отнесла его к несварению желудка.
Юрген задумчиво погладил ее по голове, затем распахнул свою блестящую рубаху и показал то, что было достаточно отчетливо видно.
- Я полон сил, и я молод, - сказал Юрген, - но моя сила и моя молодость - своеобразного рода, и они не совсем полезны. Так что давай больше не устраивай своих штучек, а то ты совершенно испортишь себе отпуск, по-настоящему заболев.
- Но я думала, что все императоры - люди! - сказала Флоримель, покраснев и задрожав от раскаяния, за чем Юргену было очень приятно наблюдать.
- Даже при этом, моя любимая, все императоры - не Юргены, величественно ответил он. - Поэтому ты обнаружишь, что не всякий император справедливо величается отцом своего народа или определяется способностью владеть скипетром Нумырии. Полагаю, это достаточный урок.
- Да, - сказала Флоримель с перекосившимся лицом.
И впоследствии у них больше не было неприятностей подобного рода, а рана на груди у Юргена вскоре зажила.
Юрген, конечно же, держался в стороне от проклятых, потому что он и Флоримель жили добропорядочно. Они, однако, нанесли визит отцу Юргена сразу после женитьбы, потому что так было положено. Котт был достаточно вежлив для Котта и выразил надежду, что Флоримель окажет хорошее влияние на Юргена и сделает из него достойного человека, но не высказывал при этом особого оптимизма. Все же этот визит так и не повлек за собой ответного, потому что Котт считал свою порочность чересчур огромной, чтобы пропустить хоть минуту мучений, и не покидал пламени.
- В действительности, ваше величество, - сказала Флоримель, - мне не хотелось бы ни на миг создать видимость, что я критикую родственников вашего величества. Но думаю, что отец вашего величества мог бы навестить нас, по крайней мере, хоть раз, в частности после того, как я предложила разжечь огонь, на котором он мог бы сидеть в любое время, когда придет к нам. Я считаю, что отец вашего величества напускает на себя некую экстравагантность при отсутствии определенного доказательства того, что он хоть чуточку более порочен, чем остальные. А детская прямота, которая всегда была у меня основной чертой характера, не позволяет мне скрывать свое мнение.
- О, это всего лишь его совесть, милая.