- Пей, - я протянул ему ковш с водой.
Казак жадно осушил деревянную корчагу.
- Говори, где Якушка?!
- Нет, батька, больше Якушки! - казак опустил голову, боясь смотреть мне в глаза.
- Говори! - закричал я.
- Его дома взяли - порубили на куски, живым не дался. Что осталось от него - в Дон кинули, - казак поднял голову и посмотрел мне в глаза. - Не его одного - многих порубили, живьём топили, сюда грозились дойти... Немногие схоронились.., - виновато проговорил казак, вновь опуская голову.
В голове полыхнуло: "Нет больше Гаврилова Якушки - друга, брата названного ещё по персидскому походу". Я без сил опустился на лавку - пальцы нащупали холодную рукоятку ятагана и сильно сжали её.
- Ну, Корнила - заплатишь ты мне за всё, за всё заплатишь! - с ненавистью прошептал я.
Казак, глядя на мою руку, попятился к двери:
- Корнила кличет домовитых идти на Кагальник.
- Пусть идёт - встретим дорогого гостя! - я зло усмехнулся.
Отодвинув казака в сторону, в горницу просунулся Леско Черкашенин - он недавно вернулся из-под Самары. Вернулся один.
- Что случилось, атаман? - спросил он, разглядывая казака.
- Якушку убили. Корнила с домовитыми собрались нас навестить, - ответил я.
- Якушку? - не сразу поверил Леско и тяжело сел на лавку рядом со мной.
Я обнял его за плечи:
- Вот что, Леско - у меня три сотни казаков. Не казаки, а черти прошли вместе со мной и огонь, и воду! Остаёшься с ними, а я сегодня же отправлюсь в Царицын, приведу оттуда людей, и вместе ударим на Корнилу опередим крёстного. Калмыки тоже обещали прислать людей - пошли к ним казака. Глаза Леско грозно заблестели:
- Щипанём Корнилу, чтоб голова отлетела, а с ним и других домовитых! Якушку порубили - видно силу свою чуять стали.
- Продержишься, пока я не вернусь с подмогой?
- Продержусь, атаман - где наша не пропадала?!
Я встретился с ним взглядом... Господи, спасибо тебе за моих друзей-товарищей...
...Только после Крещенья вернулся я в Кагальник, привёл помощь: казаков, пушки... Никому это уже было не нужно... От Кагальника осталось чёрное пепелище, которое не смогла затянуть метель. Застывшие головешки торчали чёрными памятниками погибшим товарищам. Мой конь нервно заходил, вскрывая под снегом чёрные лунки пожарища. Я отвернулся от казаков и пришедших со мной черемисов. Обхватил лицо ладонями, чтобы они не видели, как исказило его горе. Почувствовал, как из прокушенной губы потекла тёплая струйка крови. Слизал языком - рот наполнился солоноватым, знакомым привкусом. Нет больше Леско Черкашенина, никого нет... Подняв коня на дыбы, я развернул его в противоположную сторону.
- В Черкасск - изведём домовитых! - закричал я. - Отомстим за погибших товарищей! Ну, Корнила Яковлев - держись...
К Черкасску я подступил с тремя тысячами конных и пеших, но окрепли домовитые, знали - пощады не будет, и не хотели сдаваться. Черкасск я не взял, метнулся и пробежал с зимними ветрами по казачьим городкам, что успели поцеловать крест великому государю. С домовитыми был один разговор - каменья в рубаху и в прорубь. Кажется, вновь стали возвращаться прежние порядки, но отравленной стрелой в спине сидел Черкасск. Домовитые надёжно укрепили город - обновили палисад, отремонтировали башни и раскаты. Колокольный бой с церкви Божьей матери часто заставлял домовитых покидать тёплые курени и бежать на стены. Мне нужен был крепкий тыл - я думал о новом весеннем походе, но казачью столицу так и не смог взять. Пришлось отослать людей в Царицын - мне нравился этот город, одним из первых ставший на мою сторону. Я хотел превратить его в свой оплот, форпост, от которого оттолкнусь весной в сторону Москвы. Стремился всячески помочь Петру Шумливому: присылал к нему огневой запас, людей, муку. Отослал в помощь Фрола с пушками. Дон затаился, домовитые стали гадать: "Жив ведьмак Стенька - ни пуля, ни сабля его не берёт, скоро вновь поход объявит, а мы подождём, торопиться не будем..."
Я заново отстроил Кагальник. Бурдюжный городок обнёс деревянными стенами, укрепил валом, чтоб никогда не повторилось прошлое. Ах, Леско, прости - не успел я придти ко времени. Мне уже не хватало славных атаманов, но в городок приходили всё новые люди, вселяя уверенность. Рассказывали, что домовитые затаились в станицах, а Корнила боится носа высунуть из Черкасска - везде ему мерещится грозный Разин с татарами, кружащие вокруг острова.
Но наступило такое время, когда я ещё острее почувствовал своё одиночество. Из старых товарищей рядом никого не было - одни погибли, другие ещё воевали в лесах под Тамбовом, Саранском, Алатырём, Унжой, третьи сидели в Царицыне, Астрахани, Чёрном Яре. Пришло письмо от Василия Уса - в городе порядок, но сам он крепко занедужил, звал меня к себе, намекнул, что можем больше не свидеться. Но не мог я покинуть Дон - слишком сильным было желание отомстить, поквитаться за всё с Корнилой. Говорили, что он продолжал переписываться с Москвой. Самаренин сумел уйти на Запорожье и о чём-то договорился с гетманом Дорошенко - тот больше не принимал моих послов и не обещал помощи...
* * *
Вот она - небольшая комната: лавка, укрытая овчиной, вымазанная красной глиной, новая печка, треск поленьев, по комнате расходится тепло, по углам нет никаких образов, на стене - старый персидский ковёр, на котором висят две сабли - одна из них принадлежала Леско, три заряженных пистоля. На столе ровным пламенем горит лучина, освещая синюю скатерть, чарку, кувшин, тарелку с ржаными лепёшками и сухой таранькой. Тени стоят ровно, не шелохнуться. За окном, затянутым бычьим пузырём, притаилась ночь. Слышится скрип снега снаружи ходит караульный. Я сижу, подперев голову, уставившись невидящими глазами на играющее пламя. Поскорее бы весна - как я её жду! Она поможет начать всё сначала и иначе - я не сделаю больше тех ошибок, которые совершил во время похода на Симбирск. Надо обязательно покончить с домовитыми, с Корнилой... Весна... Трещат морозы, ветер заносит Кагальник новым снегом, у стен домов растут сугробы, казаки от безделья пьют. Я приказал залить валы водой - они покрылись скользким, ледяным панцирем... Весна, где ты? Ночи длинны и бесконечны... Огонь, чарка... Весна...
Новости приходили несчастливые: Фрол доносил, что в Царицыне неспокойно, Василий Ус тяжело болел в Астрахани - хорошо ещё, что рядом с ним был Фёдор Шелудяк. Поднял голову Корнила, сзывал к себе домовитых, грозился идти на Кагальник и пленить вора Стеньку. Старик мечтал оправдаться перед Москвой, что допустил на Дону такую крамолу - хотел выслужиться, доказать свою преданность. Крестьянские отряды били в лесах, крестьяне разбегались и прятались по деревням, а разгневанные бояре и дворяне ловили их и вешали.
Весна. Я жду весны... Где же ты, весна?..
Хлопнула дверь. Я насторожился - странно, что караульный не остановил вошедшего. Вспорхнула занавесь, отделяющая комнату от прихожей. Я прищурился, пытаясь рассмотреть гостя. Передо мной стоял высокий, широкоплечий казак, заросший густой чёрной бородой и длинными усами. Из-под густых, чёрных бровей весело и радостно блестели глаза. Из-под распахнутого овчинного тулупа торчал белый кафтан, ставший чёрно-серым от долгой службы. В этом кафтане есть что-то знакомое... Я пытаюсь вспомнить, кто же носил такой белый кафтан.
- Здорово, батька! - гаркнул казак.
Я срываюсь с места - только по голосу и можно было узнать Микифора Чертёнка.
- Чертёнок! Сам Бог тебя ко мне послал!
Мы крепко обнимаемся. Я усаживаю его за стол:
- На-ко с дороги чарку и рассказывай, рассказывай свои новости.
- Да нечего рассказывать, батька, - Чертёнок хмуро улыбается и, насупив брови, выпивает чарку, тянется к лепёшкам, жуёт, смотрит на меня, наконец, нехотя произносит: - Бьют нас поганые воеводы!
По губам гостя ползёт злая улыбка.
- И откуда ты, Чертёнок?! - я рад ему, такие люди мне сейчас очень нужны.
Такие, которым я верю, как самому себе.
- Из-под Тамбова. Степан Харитонов остался - ещё воюет по засекам, Микифор тяжело вздохнул. - Холодно, - он покосился на печь и скинул на пол тулуп. - Крестьяне устали и запуганы, не хотят больше воевать, разбегаются по домам, - он махнул рукой, сам налил себе чарку, выпил. - Не научились они воевать. Туда бы тысячу казачков - навели бы шороху! Крестьяне же с вилами и дубьём. Воюют они, не жалея себя, но бестолково - для воевод они не сила, а малая помеха.
- Но воюют?
- Пока воюют.
- Придёт весна, и двинем мы, Чертёнок, по новой - выведем всех бояр, объявим народу волю!
- Весной крестьяне не пойдут.
- Татары поднимутся, калмыки, мордва, марийцы, донцов подниму. Сейчас силу в Царицыне коплю - там Фрол с Шумливым заправляют. Так что люди будут.
- Это хорошо - бояре здорово крови нашей попили. Счёт к ним был большой, а стал ещё больше. Я к тебе едва пробрался, - Чертёнок зевнул. Всё мечтал отогреться, отоспаться, отдохнуть до весны, - он тихо рассмеялся невесёлым смехом и вцепился руками в чёрные, смоляные кудри. - В Арзамасе лютует Долгорукий, город залит кровью. По всему Арзамасу виселицы стоят, повешенные гроздьями висят по сорок - пятьдесят человек. Говорят, что всего казнили до одиннадцати тысяч.
Я налил ему чарку:
- Пей, Микифор.