Рано утром нас, связанных и обезоруженных, словно воров, вывели из холодного куреня, в котором продержали целую ночь, на центральную площадку лагеря. Стрельцов выстроили перед площадью, а нас вывели вперёд. Долгорукий, в полном боевом вооружении и блестящих доспехах, завидев нас, нетерпеливо заёрзал в седле. Мы не обращали на него внимания - наши взгляды приковала к себе чёрная виселица, вытянувшая уродливый клюв на другом конце площади.
- Ужель они посмеют вздёрнуть казака, как какого-то вора?! - сплюнул под ноги Шелудяк. - Заварили кашу!
- Не робей, робяты - чай всех не вздёрнут! - прошептал Иван, оглянувшись на меня.
- Да нет, - покачал я головой, - они просто пугают, - мой голос стал хриплым, словно кто-то стиснул горло стальной рукой, мешал говорить.
- Казака не испугаешь! - Иван вздёрнул голову и стал смотреть на подъезжающего к нам Долгорукого.
- Становись! - стрельцы, подталкивая бердышами, выстроили нас в одну шеренгу.
Лицо князя озарилось улыбкой - он остановил коня напротив Ивана. Повернувшись в седле, воевода обратился к брату:
- Расскажи нам о казацкой воле - видно, она выше государёвой службы?! Если так, то это разбойницкая воля, а разбойников надо карать.
Иван презрительно сплюнул под копыта чёрного жеребца. Князь изумлённо выпрямился и некоторое время молча разглядывал брата, словно видел его впервые. Глаза его постепенно темнели, наливаясь гневом. Он молча поманил к себе стрелецкого голову.
- Этого - повесить! - кивнул он пальцем на Ивана. - Остальных бить кнутом нещадно. Каждому по десять ударов! - его слова повисли среди всеобщей тишины.
Стрельцы и казаки молча осмысливали услышанное. Мы не могли поверить в такой суд. Два дюжих стрельца заломили Ивану руки и поволокли к виселице.
- Иван! - сорвался мой крик.
Брат обернулся:
- Спокойно, Стёпа - поклонись вольному Войску Донскому от меня, поведай о службе государю. Скажи - поминал, мол, Иван, перед смертью своих товарищей...
- Брат!!! - рванулся я вперёд, но товарищи схватили за руки и скрутили.
- Опомнись, дурачина! - горячо зашептал Шелудяк.
- Князь, великий воевода! - кричал я, вырываясь из казачьих рук, но Долгорукий не слушал меня, поворотив коня в сторону.
- Убью суку!
Меня ударили голоменью по макушке, и я повис на руках.
Когда очнулся, Иван стоял под виселицей.
- Вольность свою казацкую берегите! - прокричал брат. - Не верьте боярским посулам - нет в них правды!
Слёзы застилали мне глаза - впервые во взрослой жизни я плакал, вымачивая бороду и усы солью. Внутри что-то перегорело - душа стала похожа на чёрное, выжженное изнутри дупло. Я скрежетал зубами и обещал себе и брату за всё поквитаться.
- Жилы вытяну, зубами горло воеводе перекушу за смерть брата своего единокровного! Изведу всю вашу сучью породу!
Чёрные тучи скрыли солнце. Шёл мокрый ноябрьский снег. Налетевший ветер заставил танцевать чёрную тень под виселицей.
- А братца его в кандалы, дабы остыл малость! - донёсся до меня голос Долгорукого.
- Смейся, князь - придёт и мой черёд смеяться!
* * *
Сегодня мне приснился Иван... Осенний ветер раскачивал его мёртвое тело. Опухший, синий язык вывалился изо рта. Вдруг в его потухших глазах появился блеск. Он посмотрел на меня страшно, жутко. Я проснулся от собственного крика - в этот момент лязгнули запоры, и заскрипела дверь явились подручные палача.
- Поднимайся! - закричал один из них, дёргая меня за плечи.
- Закрой пасть - мне торопиться некуда! - прохрипел я.
* * *
В пыточной возле одной из стен поставили лавку, обитую шкурой медведя там сидели любопытные государёвы бояре, пришедшие подивиться на "вора и разбойника". Они были в длинных, до пят, собольих шубах и высоких бобровых шапках. Среди них, усмехаясь в седую бороду, сидел и великий князь и "старый друг" Юрий Долгорукий. Вот и свиделись.
- Здрав будь, воры государёвы! - подмигнул я князю Юрию.
Он промолчал, только глаза вспыхнули злобой и местью.
Остальные бояре зашумели, словно стая потревоженных ос:
- Вор! Смутьян! На дыбу его!
- Огнём его пытать! - торопливо сказал зеленоглазый дьяк в красном кафтане.
"Заплечный" согласно кивнул головой.
Второй дьяк - тот, что с гнусавым голосом, в синем кафтане, развернул свиток и стал что-то читать. По знаку палача подмастерья бросились раздувать жаровню. Палач отошёл к полке с инструментом и стал задумчиво перебирать пыточные железки: зажимы для пальцев, большие и малые клещи, тупые молотки, связки острых клиньев для забивки под ногти... Много чего ещё было из того, что на мне не пробовали...
- Ты погубил яицкого воеводу? - спросил дьяк гнусавым голосом, оторвавшись от свитка.
- Он сам себя погубил, - спокойно отозвался я.
Бояре оживлённо переглянулись.
- В Яицкую крепость воровством проникли? - повысил голос дьяк.
Я улыбнулся:
- Хотели помолиться угодникам Петру и Павлу, а нас не пускали - еле уговорили Ваньку Яцына. Славное наступало времечко...
Дьяк испуганно перекрестился.
* * *
Высокая стена была неприступна, имела по углам четыре башни. В воротной была церковь Петра и Павла. Перед стеной темнел ров. Целый хорошо укреплённый город - такой бы нам не взять, но в крепости нас ждали казаки и их голова Фёдор Сукнин. Брали хитростью - переоделись в голь перекатную: богомольцев-плотников и стали проситься в церковь грехи замолить, да свечки поставить.
- Впустите их! - приказал голова Яцын и тем выбрал свою судьбу.